Текст книги "Лик (СИ)"

Автор книги: Фелисити Шилдс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Хлопья снега

На кухне у Цукерманов ничего не менялось. Знаю, это была всего лишь комната, и вряд ли в ней могли произойти значительные перемены. Но меня поражали одинаковые ароматы блюд, всё тот же скрип мебели, жужжание лампочки, тусклый свет, разливавшийся по помещению. Казалось, время здесь застывало.

Клео, Вестер и я. Напротив, за столом – мама Вестера. Невыносимо знакомые глаза. Желтоватые. Только волосы, как у сына. Вновь собраны, лишь небольшая прядка выбилась из общей картины.

Миссис Цукерман дёргала обручальное кольцо на своём пальце, то снимая его, то надевая вновь. На нас она почти не смотрела, предпочитая глядеть в стол, как провинившаяся в чём-то маленькая девочка. В какой-то степени это было не так и комфортно наблюдать. Она всхлипнула. Странно, на короткие мгновения мне даже перехотелось её допрашивать, хотя вряд ли наше общее молчание было хотя бы отдалённо похоже на допрос.

– Джейн?.. – вступила Клео, аккуратно протягивая руку к дергавшимся пальцам женщины. Миссис Цукерман тут же вскинула голову, неудержимо быстро, словно её вдруг потянули на себя за невидимые нити. Этот ужас, этот огонь, такой привычный для взгляда Саванны, зажегся в глазах женщины и сразу же потух.

– Да-да… Я не зря собрала вас.

Она громко прокашлялась, отвернувшись от нас в сторону, и вернулась в прежнее положение. Вновь не поднимала на нас головы.

– С Тувьей всё очень сложно. Может, вы поймёте меня. Мы с ним любим друг друга. Прости, Вестер, что мне приходится говорить это твоим друзьям, – на считанные секунды миссис Цукерман обратила на нас внимание, а затем снова вернулась в созерцание стола. Краем глаза я пытался увидеть, что творилось с Вестером. Он молчал. Дышал разве что как-то громко для здорового человека.

– И я запуталась. Совсем как молоденькая девушка. Вот как ты, Клео, – желтоватые глаза нашли глаза цвета травы в середине осени. Скоро пойдёт снег. – Ты, верно, тоже в кого-то влюблена? А может, и не в одного человека. А даже если в одного, тебе сложно в этом разобраться, не правда ли? В этом возрасте многие проблемы похожи на общемировые. Ещё немного, и Земля треснет. Так и кажется, – миссис Цукерман расплылась в улыбке и мягко сжала в своих ладонях ладони Клео. Та так же ненавязчиво высвободилась, ответив:

– Нет. Простите… мне это не знакомо, – Пауэлл чуть заметно сжала зубы. Челюсть пришла в движение. Недолго прошло времени, как миссис Цукерман, ничего не сказав по этому поводу, вела свою речь дальше:

– Не хочу я забивать вам этими проблемами голову. Это наши проблемы. Проблемы взрослых. Но Тувья не виноват! Он был дома в тот момент, когда Саванна сбежала. И никуда не ходил. Остался… со мной. На кухне.

Миссис Цукерман глубоко вдохнула и очень медленно выдохнула, словно медитируя.

Я был здесь точно лишним. Ничем хорошим это кончиться не могло. И как бы я не рвался доказать виновность Листига, этого уже точно нельзя было добиться.

Мать Вестера была честна. Это виделось сразу. Может, из меня вышел бы ужасный детектив, раз я так легко мог кому-то поверить, но кого это волновало вообще?

Я всё видел. И точка.

– Спасибо, миссис Цукерман, – сказал я.

Она только кивнула. Я попытался приподняться и выбраться на свободу, минуя Вестера, преграждавшего мне путь из кухни.

– А мне на суд надо.

И тут-то все и повернули головы на говорившего. На Вестера, который, как и мать, не глядел на нас. Стол был интереснее. Я вернулся на своё место.

Чёртов…

– Я ведь украл пистолет… из магазина. Чтобы деньги были… чтобы продать. Всё было бы проще, – говорил он отрывками. Взгляда с поверхности стола не сводил и был похож сейчас не на себя, отнюдь. Точь-в-точь копия матери.

Как же? Того вечно бодрого, прилипчивого Вестера со своими шуточками без повода и без он уже не напоминал. В нём что-то треснуло. Не в нём самом, а в голосе, поведении. Да, всё-таки психолог из меня, видно, выходил никудышный.

Кухня впитала в себя его настроение. Замокнув, она не говорила ничего несколько минут. Несколько минут, растянувшихся в бесконечность.

Глубокий вздох Вестера оповестил нас о том, что была пора выбираться из забытья.

– К черту это все. Всё равно не сегодня это произойдёт.

Я в это время посмотрел на мать Вестера. Миссис Цукерман была предельно спокойна. В её лице дрогнула лишь одна мышца – уголок губы. Он нервно дёрнулся.

Конечно, она всё знала. Ругала ли она сына? Объяснила ему, в какую пучину он втягивал и себя и семью?

Это знали только Цукерманы. Остальным в подробности вникать было необязательно. Это их дело. Это их семья.

Я отвлёкся от разглядывания матери Вестера и поглядел за окно. Мир был ослепительно белым и пушистым. Дерево рядом с домом покрывали хлопья снега. Там, за окном, может, и существовала жизнь. А здесь, на маленькой кухне, мы забыли о часах. Неизвестно, как долго продолжались бы наши немые посиделки. Залезть бы в голову каждому и узнать, что он думал. На лицах отражалось смятение. А я сам уже ни в чём не был уверен. Разве что Тувью пора была убрать из списка подозреваемых.

– Давайте фильм посмотрим, – Вестера будто осенило.

– Одну из твоих любимых мелодрам? – мать его приглушенно засмеялась, но слышно было, с каким трудом давалось ей это действие. Она выжала из себя эмоцию.

Вестер уверенно покивал, слегка улыбнувшись.

Впереди оставалось два часа времени, в котором мир вновь отодвигался на второй план. Мир реальный уступал месту миру выдуманных историй. Лучшее времяпровождение в минуты, когда хочется убежать от всего.

И даже от звонков и сообщений. Мой телефон сообщил мне о новом тексте под самый конец фильма.

Вокруг мигом похолодало. Я ткнул телефоном под нос Вестеру:

– Ты знаешь, что это значит?

Он перевел взгляд с экрана телевизора на мобильник, и я только мог видеть, как глаза его расширились, а рот сам собой приоткрылся в немом удивлении. Удивлении, страхе, непонимании.

Время теперь отказывалось плыть. Оно грохотало, стрелки часов ухали при каждом своём шаге, так же как и кровоток в моих висках шумел от каждого стука сердца.

– Это загадка для Шерлока, Флеминг. Но одно ясно, – он посмотрел на меня, и от его взгляда мне стало жутко. Как раз миссис Цукерман отправилась по магазинам, а Клео поднялась из подвала в дом по своим делам. Я вспомнил все просмотренные фильмы ужасов. И я был один на один с сумасшедшим. Но фраза оказалась куда более адекватной, чем вся эта ситуация, – Саванна просит, чтобы мы поняли её и нашли.

На телефоне светилось:

«ЕОЁГОЙЛ».

И вот настал час для просмотра детективных сериалов.

Последние страницы

Миновал и декабрь. Рождество прошло почти незаметно. Впервые за много лет я праздновал его в кругу семьи, а не с друзьями. Рейн – в больнице, Вестер – вечно не дома, ходил по городу, продолжал разбираться со случившимся, а нам ни слова не говорил. За весь конец месяца я видел его меньше пяти раз. Оставалась только Клео. Но и та будто отдалилась. Глупо, но мне не о чём было с ней поговорить. Только мы принимались обсуждать школу, как я вставлял слова о Саванне. Пауэлл меня мгновенно одёргивала. Смысл говорить о Цукерман 24/7, если её нет? О несуществующих оценках по физике ещё можно порассуждать, ведь заработать их проще. А Саванна превращалась в какое-то воспоминание, недосягаемого человека. И рядом с Клео мне было не до иных разговоров. Не знаю. Хватало получасовой встречи. Такой, самой простой, перекинуться двумя-тремя фразами. Где-нибудь в кафе или рядом с каналами и под навесом из белых деревьев, укрытых с верхушки до корней снегом.

Я навещал Рейн и даже следовал правилам истинного романтика. Цветы, шоколад (с фруктозой вместо сахара). Её должны были скоро выписать, но, когда ей об этом сказали, она вроде как заупрямилась. Нам с Клео объяснила это тем, что ей не было смысла возвращаться домой. Там пусто. В больнице хотя бы с Агатой можно было обмолвиться парой слов. Уж не знаю, о чём, но факт оставался фактом.

С утра я снова оглянулся на календарь. Январь. Учеба. Школа. Коридоры и шкафы. Вот капитан футбольной команды пронесся мимо меня к группе девчонок. Сделай я шаг чуть раньше, непременно был бы сбит этим громилой. И я когда-то капитаном был. Не верится… Сейчас я был похож больше на какой-то выброшенный на помойку мешок. Гадость. Привычно идеально выглаженная рубашка сейчас на мне топорщилась неровными складками. Да кто это заметит вообще? Кому есть дело до моего одеяния? Пусть поглядят на эти синяки под глазами и послушают мой охрипший, как после простуды, голос.

Надо же, Флеминг Рид жалеет себя.

Не жалею. К черту это. Пусть пожалеют Цукерманов, у которых пропала дочь, а сын в шаге от тюрьмы.

– Чего такой кислый? – послышалось с передней парты, и лисьи глаза быстро и изучающе пробежались по мне. Даррелл, очевидно, потерял былой процент наглости, но на все сто от неё не избавился.

– Иди к черту, Йорк.

Он поднял брови, что те едва не налезли на затылок. И что-то в моём усталом взгляде или интонации голоса заставило его сжать зубы и отвернуться.

Я положил перед собой учебник. Я не был в курсе, что задавали. На прошлом занятии я переписывался с Рейн. Ей было нечего делать, ну и мне – в принципе, тоже. Оставалось верить в то, что про меня и на этом уроке забудут. Дверь, скрипнув, открылась и тут же хлопнула.

Я посмотрел на вошедшего.

Посмотрел и потерял всякую способность соображать. Обалдел, короче.

Длинные медовые волосы, ложившиеся на свитер цвета охры, обрамлявшие худенькое лицо. Вместо них – открытая шея, плечи и всё те же зеленоватые глаза и тонкие-претонкие губы. Теперь волосы Клео Пауэлл были короче моих, и только лоб заметнее всего прикрывался челкой. Увидев меня, она улыбнулась и, игнорируя удивленные взгляды, прошла ко мне и заняла стул рядом со мной.

– Пауэлл, ты и так хороша, – опять этот Даррелл лез, куда его не просили. Во мне уже не было сил, чтобы не толкнуть его со всей силы.

– Ого, – Клео с улыбкой чуть сдвинула от удивления брови. Для меня тоже стало открытием признание Йорка. Но потом он хмыкнул и всё-таки отвернулся. У Клео порозовели уши. Теперь я точно мог это разглядеть. Она села и притворилась, что теперь не видела меня. Достала учебник, тетради и стала повторять домашнее задание, шевеля губами. Каллиграфический почерк, ни одного исправления, всё сделано до самого последнего, дополнительного, задания.

– Новый год – новая жизнь? – тихо спросил я. Урок ещё не начался, но я уже готовился к еле слышимым разговорам.

– Не-е-е совсем, Флеминг. Скорее, я поняла, что пришла пора прекращать пустые разговоры.

Она повернула голову в мою сторону, но на меня почти не смотрела. Вместо этого глаза её были направлены на мою пустую тетрадь. Ещё скажет, что я лентяй. Но Клео такое позволялось.

– Я пожертвовала волосы онкобольным. Им они точно нужнее.

– Тебе идет, – я улыбнулся. И как всегда, сказал всё совсем не в тему. А всего-то не знал, как отреагировать на такой серьёзный поступок.

Она тоже не смогла быть строгой чересчур долго, хотя тон её голоса оставался прежним.

– Да и говорить о чём-то и делать что-то – разные вещи, Флеминг. Я подумала и решила, что мне стоит воспользоваться этим своим же советом.

Она договорила и, ненадолго задержав на мне свой спокойный взгляд, вернулась к уроку. Больше я не вытянул из неё и слова до самого конца занятия. Потому что и сам знал: нужно воспользоваться её советом.

Говорить, что я ищу Саванну – одно. Нужно делать.

Вернувшись домой, я уже не мог даже на несколько минут заглядывать в содержимое рюкзака. Под яркими гирляндами в моей комнате, на столе, одиноко покоился дневник Саванны. На подоконнике – портрет Рейн. Точнее, его набросок. Линии еле заметные, выделялись только глаза. Большие, в которых я заранее чувствовал лёд, зиму, снег. Моря и океаны.

Я мог бы сейчас сделать домашку, опустошив портфель, выудив оттуда все книги и тетради. Сделать, с гордостью, как это делала Клео в такие моменты, улыбнуться, а потом посмотреть сериал или поиграть на компе. И так изо дня в день. И я бы продолжал повторять: «Я ищу Саванну. Я почти её нашёл». И говорил бы, что портрет пишу, как мы с Рейн условились.

Говорил бы, но ни черта не делал. Самовнушение – штука классная, но бесконечно пользоваться ей нельзя было. Велик риск получить побочный эффект в виде осознания: жизнь твоя где-то всё-таки пошла под уклон.

Перед тем, как погрузиться в дальнейшее изучение дневника, я вышел из комнаты и направился на кухню. Там сидела моя мать. Я даже не знал, что она была дома. Увидев меня, чуть улыбнулась. Так же, как это обычно делал я, когда не знал, что сказать, но полагал, что бездействовать тоже глупо.

– Звонил учитель по химии. Говорит, ты не делаешь ни одного домашнего задания вот уже как две недели.

Я открыл холодильник и продолжал молчать. Тактика игнорирования: представляй, что тебя нет и ты не слышишь, и будет все прекрасно.

Розовые ногти моей мамы мерно постучали по чашке с чаем. Она по-прежнему не отрывала от меня взгляда и, по-видимому, ждала ответа.

– На физкультуре ты исправно не появляешься, хотя раньше был в числе лучших.

Я нашарил в ящике холодильника «Пепси» и, открыв банку, выпил залпом половину содержимого. Холодная жидкость обожгла горло, но от этого стало хорошо. Мозг от этого проснулся и был готов ко всему.

– А последний тест по физике ты написал хуже всех в классе.

– Да, мам! Потому что я, черт возьми, Саванну ищу, а не занимаюсь этими дурацкими заданиями! – не выдержал я. Мне хотелось крикнуть, крикнуть ещё громче, крикнуть изо всех сил. Но перед глазами встала миссис Цукерман, её сбивчивые движения пальцев по столу на маленькой кухне, печальный взгляд, который она была не в силах поднять на нас. Саванны нет. Вестер в шаге от наказания. И я. Такой счастливый с отцом и матерью. И счастливые мать с отцом и сыном.

– Прости, мам, – на выдохе произнёс я. Я больше не смотрел на неё тем негодующим взглядом. Она здесь была ни при чём.

В её глазах застыл страх. Я уже не помню, кричал ли я на неё так когда-то, а затем сразу же, так быстро и так испуганно извинялся. Я уже не мог всего этого вытерпеть. Она ни при чём…

– Прости… Я, я пойду в комнату.

Оставив недопитый «Пепси» рядом с раковиной, я пошел прочь. Мысли зло бились в мозгу, норовя проломить череп.

Саванна, Саванна, Саванна.

Дневник. Последние пять-десять страниц остались перед моим взором. Последние лучи сегодняшнего солнца освещали края страниц. На подоконнике, вдохновлённый образом Джоконды, лежал, чуть улыбаясь, образ Рейн. Но мне было не до него.

Последние страницы становились путаными, торопливыми. Саванна словно пыталась поскорее мне что-то рассказать. Не мне, а своему дневнику. Вряд ли она думала, что когда-то я целиком и полностью окунусь в её мысли. На секунду-другую одно слово вырвало меня из бешеной колеи смутных слов и предложений.

Шифр.

«Я недавно узнала о существовании очень интересного способа скрыть прежний смысл письма. Его можно использовать на уроках, ха-ха. На уроках? Да. Точно. На «Портретах» тоже. Мне стоит скрывать…

Да. Шифр ROT1. Каждая буква=следующая буква в алфавите. Просто, да?

Проще некуда. Слушай…»

И дальше была фотография. Лес. Листья. Стена какого-то здания, выглядывавшая из-за густых кустов. Где-то я уже это видел…

Но пока шифр не выходил из моей головы, я взял в руки телефон.

«ЕОЁГОЙЛ».

«ДНЕВНИК»…

И что? Что это означало?

Я откинулся на спинку стула и посмотрел в потолок. По нему бегали лучи солнца. Веселились. А я глубоко вдыхал и выдыхал, сидя на краю пропасти.

Саванна опоздала со своим предупреждением. Дневник был уже у меня. Не было у меня только её местонахождения.

Я почувствовал, как всё становилось таким же запутанным, как текст в дневнике. Самая последняя страница. Без фотографий. Без наклеек. Чистый текст. Тот самый день, когда она и пропала.

И тут я ощутил, что значит «мурашки». Что значит страх, засевший в каждой клетке. И что значит оказаться в кошмаре наяву. Те самые последние страницы дневника.

«Мне страшно. Или не очень. Я не знаю, но я чувствую

Очень хорошо чувствую

Мне нехорошо. Он смотрит на меня странно.

Я сделала что-то плохое?

Да?

Нет.

Опять за мной ехала машина. Меня хотят убить

Думаешь?

Зачем. Я только познакомилась с Флемингом?

Я счастлива. Я понимаю это. Наконец.

Денег нет

Да, их мало. Но ведь так у многих из нас

У меня есть счастье. Дружба.

Семья. Жизнь.

Знаешь, что это такое?

Он не знает. Он говорит, что ему тоже этого хочется.

Это было у него, но не стало. Как так.

Почему именно мы?

Люблю жить.

Люблю друзей.

И мама с папой, я вас тоже люблю

Вы знаете?».

Миссия детектива

Сначала это были голоса. Оба женских. Один из них взволнован настолько, что готов был сорваться едва ли не на плач, истошный выкрик. Послышались быстрые шаги. Кто-то со всей силы топал по коридору. С голосом явно не сходилось.

Затем дверь выбили. Нет, точнее, открыли, но с шумом, хлопом, с выпученными глазами, красной помадой на приоткрытых губах.

Я вскочил со стула, закрыв дневник и крепко сжав его в правой руке. Я смотрел на мисс Уивер с вызовом, со злостью во взгляде. Она же была бледной, дышала часто и громко, смотрела на меня глазами загнанного зверя. Преступник сам пришёл в лапы детектива. Что могло быть проще?

– Вас впустила моя мать? – вполне обычным голосом спросил я. Если не смотреть на моё лицо в тот момент, казалось, я решил начать обыкновенную беседу. Но я и сам отчётливо ощущал, как сердце быстрее забилось, как кровоток ускорил своё движение. Мне стало жарко и душно.

– Да, Флеминг. Рейн пропала! – как последние слова, упрямо брошенные и очень громкие, они разнеслись по моей голове. Что-то случилось. Я с силой втянул носом воздух и постарался сконцентрироваться.

– С чего бы мне вам верить? Вы – подозреваемая номер один. Больше нет никого. Ваш дом в лесу, зачем он вам? В прошлый раз вы проезжали мимо него на машине, ведь так?

– Что, Флеминг? – стало заметно, как по её лицу начала растягиваться непонимающая улыбка. Отличная вы актриса, мисс Уивер, отличная! Жаль, что вы умеете притворяться кем угодно, только не благочестивым человеком.

– Не хочешь верить мне? – мотнув головой, продолжала она, когда я молчал. – Поверь моему отцу! Он работает в полиции, и к нему уже обратились из больницы. Ты хотя бы звонил Цукерману или Пауэлл? Они тоже не знают, где находится Стивенс.

Во мне щёлкнул рычаг. Почти незаметно. Я взял телефон. Как обычно, в школе я старался его отключать. По возвращении я совсем забыл вернуть звук обратно.

Новые сообщения от Вестера гласили: «Эй, Флем. Ты не в курсе, где Рейн? Её не могут найти».

От Клео: «Флеминг, ты Рейн не видел? Отпишись, как прочтёшь».

Тем временем на фоне продолжала говорить психолог:

– А ещё мой отец болен. В тот раз я ехала к нему.

Я завис на тексте. Опустил брови, проморгался. Это уже был цирк. Только не тот, где сверкали приветливые огни. Цирк Уродов. Странности, темнота и неестественно натянутые губы в улыбке.

Я потерялся в собственных мыслях на какое-то время. Выбрался лишь тогда, когда мисс Уивер сделала один неуверенный шаг по направлению ко мне. Если эта женщина вообще могла быть неуверенной. Она опять играла неудачную роль. Глаза её были серьёзны. Морщины на лбу проступали больше обычного, уголки губ опустились. От нее исходил тяжёлый аромат духов. Такой часто использовали женщины, целиком и полностью уверенные в себе, самодостаточные, гордые.

Я убрал телефон в карман и вместо него свободной рукой пролистал несколько страниц в дневнике.

– Лучше посмотрите на это, мисс Уивер. Будь вы действительно хорошим психологом, вы бы разобрались, что личность Саванны разрушалась. До и после – небо и земля. Прочтите, прочтите! – я почти ткнул дневником в ей в нос со всей злости, а она неожиданно сильно оттолкнула его от меня, но при этом сохраняла равнодушное выражение лица. – Что с ней случилось? Как вы за ней не усмотрели? Она чего только не придумывала, чтобы поверить, что она может со всем справиться. «Волчица» – способ дать себе сил. Тотемы. Откуда у семнадцатилетней еврейки такая тяга к подобному верованию? Читайте это! – крикнул я, обеими руками схватившись за обложку с обеих сторон и максимально близко выставив дневник перед лицом женщины. – Что с ней случилось? Почему её проблемы, по её мнению, решались лишь тогда, когда она на пару дней сбегала из дома? Где она? Жива ли она?

– Флеминг, послушай…

Во мне всё бушевало. Я не заметил даже того, как на пороге появилась мама и окликнула меня. Договорив, прокричав эти фразы, я ненадолго стиснул зубы и с нескрываемой ненавистью поглядел прямо в глаза этой женщине. Это именно та хижина, её хижина, была на фотографии в дневнике. Её стены.

– Везите меня к себе домой. Покажите мне всё.

Я был не намерен принимать отказ. Мы молчали. Долго. Как в драме по телевизору. Ученик и психолог. Второй должен был меня успокоить, в то время как первому хотелось как можно скорее получить все то, что он требовал.

– Везите. У вас нет причин отказываться. Если только вы не хотите что-то скрыть, – уже тише, чтобы не слышала мама, застывшая на пороге, в страхе смотревшая на нас, не знавшая, что предпринять, сказал я.

В ответ я получил утвердительный кивок. Ещё никогда раньше мне не удавалось подобным образом убедить в чём-то своего учителя. Это учитель, он старше, он мудрее. Жизнь его успела научить всему. Но сейчас я видел перед собой не великого человека, на которого стоило бы равняться. Это была выцветшая, как и её волосы, женщина, с проседью в корнях, с морщинами у глаз, с неровной помадой и такими же кривыми действиями. Она не смогла сыграть в истинного преступника, которого не смог бы поймать даже самый великий сыщик. Её разоблачил обыкновенный школьник.

Она поблагодарила мою мать за возможность поговорить со мной. Та, когда я проходил мимо, аккуратно коснулась моего плеча и попыталась что-то сказать. Я покачал головой и шёпотом добавил:

– Так надо. Всё в порядке.

Не каждый день видишь, как твой сын кричит на психолога. Но даже мои родители устали от происходившего настолько, что вовсе не пытались меня остановить или переспросить, узнать что-то. Я ведь и сам уже давным-давно запутался.

Хотя, вру. Отец бы попытался меня надоумить. Не сомневаюсь, и телефон бы мой разбил – он может. Но в тот день сама судьба была благосклонна ко мне, раз отца не оказалось дома.

Я сел на заднее сиденье. Мне нечего было больше сказать, поэтому я сохранял тишину. Я знал, что мы должны были отправиться в лес, в ту самую хижину, которая принадлежала мисс Уивер. Но она была так «удивлена», что притворилась, будто не понимала меня или не слышала. А я ради этого факта потратил деньги и нервы. Мы ехали на край города, а потом, на одном из поворотов, машина свернула не туда.

Я инстинктивно дёрнулся, но ремень благополучно сдержал мой порыв:

– Куда мы?

– Домой, Флеминг. Как ты и просил.

Я принялся озираться по сторонам. Мы ехали совсем не по той улице. Руки мои похолодели, пальцы стали твёрдыми и не сгибавшимися, как на морозе. Я не успел незаметно написать Вестеру о том, где находился. Вряд ли мисс Уивер знала какое-либо единоборство. Одолеть её было бы легко, но не факт, что в бардачке не хранился пистолет или нож. Чёрт! Ну я и идиот!

Скрипнув зубами, я старался сохранять невозмутимость. Мисс Уивер не должна была увидеть, как я в лихорадке набирал бы номер с просьбой о помощи. Всё должно быть тихо. Мы припарковались у двухэтажного здания. Психолог предупредила меня, что мы приехали. Я вышел, ненавязчиво потянулся, но не говорил ни слова. Телефон был совсем рядом.

На втором этаже серого здания был расположен отель. На первом – магазин. И только несколько окон занимала жилая площадь. Совсем рядом была остановка, несколько таких же подростков, как и я, увлеченно уставились в телефоны. Женщина с пакетом в руках то и дело выходила на пустую проезжую часть, чтобы увидеть, как из-за угла выезжает автобус.

Бояться было нечего.

Мы прошли под аркой здания и оказались во внутреннем дворе. Именно оттуда мисс Уивер проводила меня до входной двери, открыла её ключом, отошла в сторону, чтобы пропустить меня, и бесстрастно провела по коридору дальше, до квартиры. Раскрыв передо мной и вторую дверь, махнула рукой, чтобы я заходил, но я не шелохнулся. На женщину не смотрел, вперив взгляд в стену. Я уже всё для себя решил. И что мисс Уивер меня обманывала. И то, что у меня остался только один вариант исхода событий. Именно по этой причине мой голос показался мне вполне обычным. Я сам бы с трудом понял, что ещё до сих пор злился.

– Это неправда. Вы здесь не живёте. И вы лжёте. Спасибо, мисс Уивер, но… – я наткнулся на её глаза. Серые. Тяжёлые. Тусклые. Мутные, – но я пойду.

И проигнорировав все фразы, точно не услышав их, поведя плечом, когда она попыталась схватить меня за руку и объясниться, я бросился вон. Вылетел прочь, на бегу открывая дверь, несясь как можно дальше отсюда. Узкая дорога, женщина всё ещё пыталась дождаться автобуса, носы подростков утонули в телефонах, а узкая дорога всё так же была безмолвна.

– Такси, такси! – я выбежал на дорогу в тот момент, когда мимо проезжала машина. Адреса я не знал, но описание «край города, тот самый, да, на этой улице, потом в лес» мог меня выручить.

Водитель явно меня не понял. На его месте я бы посчитал меня сумасшедшим. Но так оно и было, так и было! Во мне всё горело, полыхало. Стало жарко, снег, покрывавший мир, распалял меня ещё больше. Он попадал за шиворот, ложился на красные руки, тут же тая. Приехав, я пробежался по лесным сугробам, которых никогда нельзя было дождаться в городе, чуть не потерял в одном из них ботинок, добежал до хижины. Пусто. Я постучал в дверь, подождал несколько минут. Внутри что-то хлопнуло! Но никто так и не вышел.

Припав к одному из окон, я так ничего странного и не увидел, кроме обычной комнаты. Остальное скрывали занавески. Тогда я достал из самой глубины кармана смятую бумажку. Привычка моя собирать в карманах хлам в этот раз спасла меня. Ручки, конечно, не нашлось. Я чертыхнулся. Пошарил в кармане куртки. И моё спасение нашлось. Им оказался огрызок карандаша. Помню, положил его после уроков к себе и так оттуда не вытащил. Я улыбнулся сам себе.

Бумагу я разорвал на две части, насколько вообще с ней можно было провернуть подобное. На одной, припав к стенам дома, написал:

«Я прячусь. Вы прячетесь. Давайте встретимся? Завтра».

Теперь осталось лишь положить эту записку у порога, втоптать в снег, чтобы бумага не улетела.

Мисс Уивер было некуда деться от анонима. Я это знал.

Я был уверен во всём, кроме того, что этот шаг не был опасен. Домой я возвращаться не планировал. В школу завтра – тоже.

Меня ждала квартирка Рейн. Пустая и тихая. Забраться повыше, открыть окно, переночевать, а с утра выйти в путь.

Это была последняя миссия детектива.