Текст книги "Прокаженный"

Автор книги: Феликс Разумовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

Глава седьмая

Поморщившись от истошного президентского крика, Сарычев взялся за рукоять штык-ножа и, придвинувшись к Гранитному, тихо спросил:

– Зачем тебе моя жизнь? – А чтобы вопрос звучал доходчивее, майор слегка повернул клинок в ране.

Главнокомандующий от боли прокусил себе губу, из глаз побежали слезы, но годы, проведенные на зоне, в «отрицаловке», с прелестями БУРа и карцера, закалили его характер, и ответом Сарычева он не удостоил. Прищурившись, майор быстро вырвал клинок из раны и, начертав окровавленным острием в воздухе нечто замысловатое, приблизил сверкающую сталь к лицу Гранитного и произнес повелительно:

– Отвечай мне.

Из раны президента вовсю струилась ярко-алая кровь – видимо, нож задел подключичную артерию, – на лбу выступила обильная испарина, а глаза сделались мутными, но голосом вполне различимым он отозвался:

– Повинуюсь, господин. Твоя жизнь мне не нужна, меня за ней послали.

Внезапно зрачки у него начали закатываться, а кожа на лице стремительно стала приобретать синюшный оттенок, и, торопясь, резко, как боевым бичом ударив, Сарычев выкрикнул:

– Кто послал?

Президентская кровь быстро текла алым ручьем из раны, тоненькие ее струйки бежали из углов рта, и, когда он прошептал чуть слышно:

– Алексей Михайлович Цып лаков, Цыпа Жареный, папа мой, – и показал почему-то пальцем на стол, силы оставили его, и он сполз в растекавшуюся по паркету темно-красную лужу.

Взглянув в указанном направлении, Александр Степанович узрел электронное чудо японской фирмы «Панасоник» с памятью на двадцать номеров и, содрав с окна портьеру, разложенные деньги вместе с буржуазным телефоном сноровисто в нее упаковал. Получился приличных размеров узел, и, взвалив его на плечо, майор, сразу ставший чем-то похожим на мешочника времен гражданской войны, совсем уже было собрался на выход, как вдруг ожил звонок входной двери и снаружи бригадир Глобус голосом шепелявым и грозным начал возмущенно базлать:

– Эй, братва, вы что там, нюх потеряли, отпулите братухе, масть не чуете, что ли?

Сарычев на секунду задержал воздух в животе и резко выдохнул, а когда дверь открыл, то бандиты посмотрели на него с неодобрением, и огромный, как поставленная на торец двуспальная кровать, «отмороженный» Битый изрек:

– Ты, Судак, забурел вовсе, на пороге нас держишь, как шестерок каких, западло это, – и, отвернувшись, поканал вслед за начальником к кабинету Гранитного.

В мгновение ока Сарычев выскользнул наружу и быстро двинул к машине: нестойкие чары, наведенные в спешке и без должных опорных точек, могли рассеяться в любой момент, – и, как подтверждение его мыслей, бухнула входная дверь, раздался хай, и, когда майор уже тронулся с места, мощно взревел двигатель «форда-скорпио».

Удачно вырулив с проезда на главную дорогу, майор заметил в зеркале заднего вида, что бандитская лайба замерла, пропуская фуры «Союзконтракта», и, вжав педаль газа до пола, он попытался оторваться, свернув на ближайшем светофоре направо. Пролетев под мигающий желтый, «семерка» резво покатила по нечищеной дороге, обгоняя общественный транспорт, и наверняка затерялась бы в бесчисленном автомобильном скопище, если бы не козел рогатый в белой портупее, с сержантскими нашивками на погонах. Выскочив аж на проезжую часть, он Сарычева застопорил и начал «ездить по ушам», петюкая, что пересек майор сплошную линию.

Посмотрел Александр Степанович на укатанную снежную гладь, под которой не то что разметку, но и асфальта не разглядеть было, потом поднял глаза на откормленную харю гаишника, и, когда, заплатив штраф, уже тронулся с места, в зеркале заднего вида появился «скорпион» с бандитами на борту. На глазах у изумленного сержанта Сарычев круто принял влево и, лихо развернувшись, полетел в обратном направлении, несколько оторвавшись от преследователей. Однако, судя по всему, двигатель у них был трехлитровый, и у «семака» шансов никаких не было, а потому, выехав на прямой участок дороги, майор затормозил.

Чувствуя, как дыхание становится глубоким и порывистым, он стремительно отбежал от машины метров на сто и остановился у обочины, внимательно следя за быстро приближающимся «скорпионом». Когда до иномарки осталось шагов пятьдесят, резко выдохнув, он молниеносно начертал в воздухе знак Святовитов и, удерживая его двумя руками, громоподобно выкрикнул Слово.

В следующее мгновение, словно кусок мыла на мокром полу, «форд» стремительно понесло на полосу встречного движения. Было видно, как водитель лихорадочно выкручивает передние колеса и, нажав судорожно на тормоз, пытается уйти от неизбежного, но тщетно – впереди уже показался «МАЗ»-автокран, и на полной скорости «скорпион» врезался в массивный стальной бампер. От страшного удара иномарка мгновенно превратилась в груду искореженного металлолома, внутри которого оказались похороненными изуродованные бандитские тела, и на дальнейшее Сарычев даже смотреть не стал; возвратившись в свою машину, он запустил мотор и поехал домой.

В парадной Александра Степановича ждал сюрприз – неподалеку от входной двери кто-то тоненько пищал, и, вглядевшись, майор увидел, что два существа кошачьей породы, месяцев двух отроду, усиленно требовали пищи.

Оба котенка были черные, с белыми грудками. Сарычеву сразу вспомнились погибшие сиамские хищники, и, проклиная свой дурацкий сентиментальный характер, он подхватил теплые комочки и понес домой. Положив млекопитающих на диван неподалеку от мешка с деньгами, Александр Степанович рысью побежал в магазин и в секции зоотоваров затарился всем необходимым, – по части кошачьей он был большой специалист.

Вернувшись домой, майор развел в молоке сухой корм и, дав котятам немного поесть, невзирая на обиженный писк, поволок их в ванную, где, намылив зоошампунем, вымыл тщательно, следя, чтобы вода не попадала в уши. Ощущая в руках трясущиеся крохотные тела и чувствуя, как на сердце что-то тает, Сарычев вытер найденышей полотенцем насухо и, дождавшись, пока они вылижутся в тепле, опять устроил кормление зверей, теперь уже до отвала. Немного переждав, майор запихал каждому хищнику в пасть по таблетке от глистов, помазал нос жидким витамином и, понимая важность момента, приступил к самому главному. Засыпав кошачий туалет наполнителем, он взгромоздил туда своих питомцев, долго скреб пальцами сам и, дождавшись наконец обильного результата своих трудов, страшно обрадовался – зверье на заботу отвечало полным пониманием.

Сняв малышей с горшка, Александр Степанович положил их спать в свою форменную шапку-ушанку и, сразу же став серьезным, достал реквизированное у разбойника Гранитного изделие фирмы «Панасоник». Не забывая, что линия у него на блокираторе и АОНом ее не возьмешь, майор подключил заграничное чудо к телефонному разъему и начал выворачивать память наружу. Вначале шли трубочные номера бандитствующих элементов, потом Сарычев попал в гастрологическую лечебницу, которая обещалась «вылечить вам живот быстро и с гарантией на год», и наконец в трубке раздался развратный женский голос, промяукав ласково:

– Приемная депутата Цыплакова, вас очень внимательно слушают.

Изливать свою душу народному избраннику майор не стал, а, отключившись, крепко задумался. Похоже, за него взялись по-настоящему, и то, что он еще жив, – это вопрос времени. Как только врубятся, что киллер облажался, пришлют других и доведут дело до конца непременно. А не хотелось бы.

Майор вздохнул, вспомнил про мешок с деньгами и, вывалив бабки на пол, начал примерно прикидывать их количество – считать досконально было в лом. Наконец закончив строительство небольшой баррикады из пачек «цветной и белокочанной капусты», Сарычев присвистнул, скрутил бандитские накопления обратно в узел и пошел мыть руки, – денег было, по его майорскому разумению, просто немерено.

Между тем черные лохматые клубочки развернулись и, смешно переваливаясь на неокрепших еще лапах, устремились к блюдцу с размоченным в молоке кормом, и, глядя на них, Сарычеву тоже здорово захотелось есть. Дел на сегодня еще предстояло немало, и процессом приготовления пищи он заморачиваться не стал, а, вытащив пару пачек зеленых, упаковал узел с остальными деньгами в старый мешок из-под картошки, забросил его в багажник «семерки» и двинулся по направлению к гаражу.

По пути Александр Степанович заскочил в питейногастрономическое заведение с трогательным названием «Село Шушенское», отведал похлебку по-политкаторжански – с ветчинкой, языком и каперсами, в горшочке, съел двойную порцию бараньих котлет «Как у Наденьки» – с картошечкой, белыми грибками и – непременно, батенька – блинчиками с паюсной икоркой, ощутив при этом, что революционный процесс неотделим от пищеварительного.

У гаража было снежно. Откопав воротину, Сарычев поджег свернутую трубочкой газету, долго грел замерзший замок и, повернув наконец ключ, очутился внутри. Электроэнергия, как всегда, была вырублена, и, отыскав в свете карманного фонарика мусорное ведро, майор пачки денег высыпал в него, а чтобы не погрызли крысы, навалил сверху до краев болтов, гаек и обрезков железа, выставив парашу с бабками на самое видное место – в углу у входа. Заперев ворота, Сарычев неторопливо покатил к дому и, выбрав по пути стоянку поцивильней, притормозил.

Вначале больше чем на десять дней парковать «семерку» не пожелали, но, вступив на тропу взяткодательства, майор вопрос решил, заплатил сразу за месяц и, скинув «массу» с аккумулятора, пешим ходом отчалил.

Было темно, холодно и вьюжно. Падал снег, ветер закручивал его в хороводы метели, и, откровенно говоря, погода к променаду не располагала. Вспоминая с нежностью тепло «семерочного» салона, Сарычев дошел до ближайшего фонаря и, стоя посреди пятна отвратительного ржавого света, поднял руку.

И минуты не прошло, как на его призыв откликнулись, и небритый дедок, такой же древний, как и его «двойка» с «черным», навешенным еще во времена развитого социализма номером, даже не спросив, куда ехать, открыл дверь и сказал:

– Седай.

Внутри машины было еще холодней, чем на улице, – не работала печка, – все стекла были разрисованы морозом, и на дорогу водитель взирал сквозь отшкрябанные смотровые щели. Однако отказываться было неудобно, и, содрогнувшись, Сарычев уселся на краешек ледяного сиденья, стараясь не касаться его спиной.

Когда уже тронулись, майор заметил, что управление ручное – дедок был еще и безногим, – и, не удержавшись, Александр Степанович нетактично полюбопытствовал:

– Что это тебе, отец, в такую погоду дома не сидится?

История была обычной: жена померла, дети разъехались, потом пришли демократы и жрать стало нечего.

– Ничего, мы гвардейцы-танкисты, Берлин брали, авось с голоду не сдохнем, – заверил в заключение покоритель коричневой чумы двадцатого века, и в этот момент машину резко повело вправо.

Когда скольжение закончилось и Сарычев вышел из «двойки», то ничего уж такого страшного не обнаружилось – лопнуло переднее правое колесо, и, если судить по его состоянию, это было неудивительно: от протектора оставалась одна только гордая патриотическая надпись сбоку: «Простор. Сделано в СССР».

Впереди, метрах в пятидесяти, на автобусной остановке толпился народ, с интересом наблюдая за происходящим, и майор вдруг, как специально, углядел средних кондиций девицу, которая доживала свои последние дни на этом свете, но, ни о чем не подозревая, голосовала проезжавшим машинам с энтузиазмом. В это время хлопнула водительская дверь, и, скрежеща набалдашником палки по льду, экс-танкист вылез из драндулета, осмотрел из-под щетинистых, выцветших бровей неисправность и смог сказать только:

– Ну бля!

– Запаска с домкратом имеется, отец? – поинтересовался Сарычев и, получив ржавый агрегат с лысым, как череп зачинателя перестройки, колесом, побрел вдоль дороги, пытаясь отыскать что-нибудь похожее на кирпич.

В это мгновение он увидел, что голосующей барышне повезло, – включив поворотник, к ней направлялась не то «пятерка», не то «семерка», было не разглядеть, но сейчас же «жигуленка» резко обогнал черный «мерседес-купе» и, проехав юзом, просительницу подобрал. Мотив такого поведения водилы иномарки был абсолютно непонятен, и, запомнив номер, Сарычев наконец нашел пару обломков толстенной доски, засунул один из них под левое заднее колесо драндулета, на другое установил домкрат, и минут через пятнадцать, раскочегарив двигатель с третьей попытки, дедок порулил дальше. Когда выехали на Московский проспект, Сарычев скомандовал:

– Стопори, отец, – и полез в карман.

Оставив себе две бумажонки с Кремлем, множеством нулей и однодолларовым достоинством, он презентовал всю имевшуюся на кармане наличность изумленному деду и, сказав: «Давай домой, отец», оперативно нырнул в метро. Так было явно быстрей, да и задубел он в драндулете изрядно.

Глава восьмая

На следующий день поутру Сарычева понесло на автомобильный рынок. Была суббота, народу набилось во множестве, а разнообразнейшие лайбы заполнили собой все обозримое пространство, и не верилось, что они вообще кому-то нужны.

Неподалеку от входа на двух «станках» пока еще вяло дурили смехачей наперсточники, местные кидалы не спеша «нюхали воздуха», подыскивая подходящего лоха, а менты поганые, как пить дать работавшие с ними в доле, глубокомысленно смотрели в сторону, делая вид, что ничего не происходит.

Между рядами машин степенно прохаживались крепкие молодые люди и продавали талоны на парковку, а если кто платить деньги не желал, то вместо них приходили другие молодые люди и монтажкой, завернутой в газетку, элегантно били отказчику по лобовому стеклу, а если тот еще подымал хай, то и кулачищем прямо в морду. Словом, все происходило так, как должно быть на автомобильном толчке в стране, где на смену развитому социализму пришел недоразвитый капитализм.

Не торопясь, майор осмотрелся и, хорошо помня высказывание прижимистых сынов туманного Альбиона о том, что они недостаточно богаты, чтобы покупать дешевые вещи, положил глаз на полуторагодовалую «девяносто третью» белого цвета. Все меры по борьбе с коррозией были приняты, сигнализация присутствовала, и, хотя скомандовали за нее по максимуму, майор вспомнил о ведре, полном денег, и решил не мелочиться. Посмотрев внимательно, не битая ли, он снял крышку с корпуса воздушного фильтра и, убедившись, что масло в нем отсутствует, не постеснялся уговорить хозяина заехать на эстакаду и при свете фонарика тщательно исследовал весь низ. Машина была в состоянии идеальном, и майор сказал:

– Годится.

Хозяин – пожилое, интеллигентного вида лицо еврейской национальности, от волнения даже вспотев и не глядя на Сарычева, промямлило:

– Подождать немного надо, я сейчас сыну позвоню, он с друзьями приедет, а то как бы… – и выразительно глянуло на мощные плечи Александра Степановича.

Прекрасно понимал его майор – времена были суровые – и, улыбнувшись, сказал:

– Предлагаю поехать к нотариусу, там вы выпишете мне «генералку», но в руки не отдадите, потом поедем к вам домой, и там вы обменяете ее на баксы. Если что-то вам не понравится, порвете доверенность, и всего делов, тем паче что оформление за мой счет.

С этими словами Сарычев достал свой паспорт, вложил туда денежку и протянул лысому автомобилисту. Тот раскрыл его и, убедившись, что фото действительно майорское, согласно кивнул и полез в салон.

У нотариуса их долго не задержали – шустрая тетка, с пониманием жизни в глазах и брюликами в ушах, мощно поставила чекуху на заполненную машинисткой бумажонку, содрав при этом сто баксов, и лицо еврейской национальности, звавшееся в миру Соломоном Абрамовичем Кацем, повлекло майора к себе в гости. По пути как-то совершенно незаметно разговорились.

Сразу выяснилось, что Соломон Абрамович собрался уезжать. Старший сын его отчалил уже давно, заматерел и постоянно звал к себе, а вот уговорил родителя только недавно, когда в Чечне развязали войну.

– Страшно, наверное, уезжать, – немного помолчав, заметил Сарычев, – большой запас энтузиазма нужен.

– Э, молодой человек… – Кац на мгновение даже забыл о дороге и, повернув к майору свое несколько одутловатое, с крупным носом и слезящимися глазами навыкате морщинистое лицо, с горечью произнес: – Конечно страшно, да только еще страшнее оставаться, посмотрите как-нибудь, какие у людей на улице стали глаза. Как ледышки.

Сам Соломон Абрамович был доктор наук, специалист в области сверхнизких температур, и, как видно, в вопросах льдообразования разбирался в совершенстве.

Наконец подъехали к пятиэтажному чуду советской архитектурной мысли, воздвигнутому еще в начале шестидесятых для того, чтобы радостно встречать в нем скорый приход коммунизма, и поднялись по лестнице на самый верх. Ужасно воняли невынесенные мусорные баки, по-матерному было написано даже на потолке, и Сарычеву невольно вспомнился старый фильм с интригующим названием «На графских развалинах».

Дома у господина Каца радости тоже не ощущалось: вся мебель была задвинута в одну из двух комнат, а семейство в составе супруги и сына, пребывавшего с приятелем, сидело вокруг стола и без энтузиазма вкушало чай.

– Добрый день, – поздоровался Сарычев и, отсчитав потребную сумму, протянул баксы Соломону Абрамовичу.

Сейчас же Кацев наследник достал индикатор подлинности валют, его черняво-кучерявый друган вытащил свой, и они вдвоем принялись елозить агрегатами по недоумевающей физиономии папы Франклина, проверяя изредка, «в пиджаке» ли он, а один раз даже попытались иглой ковырнуть из купюры платиновую нитку. Наконец они синхронно вытерли разом вспотевшие рожи, и сынок родителя обнадежил, произнеся важно и с интонацией блатной:

– Все на мазях, ништяк.

Ни секунды не мешкая, доктор наук протянул майору доверенность с паспортом и извиняющимся тоном сказал:

– Не обижайтесь, нас уже столько раз обманывали, обжегшись на молоке, дуем теперь на воду.

Внезапно вспомнив что-то, он у наследника тут же спросил:

– Сема, звонил ты в агентство? – и, не дожидаясь ответа, Сарычеву пожаловался: – Так не хочется пускать кого-то, столько аферистов развелось нынче.

Оказалось, что врожденная еврейская осторожность не позволила Соломону Абрамовичу уезжать с концами, и, не желая квартиру продавать, он в то же время всем сердцем хотел ее сдать в аренду, но непременно по хорошей цене, а главное, человеку достойному, и отсутствию такового страшно огорчался. Майор подождал, пока доктор наук свой монолог закончит, глянул по сторонам и, узнав, что семейство отбывает послезавтра, отсчитал пачку зелени и сказал:

– Если не возражаете, мне квартира подходит, – потом протянул баксы и добавил: – Здесь за год.

– Вас, молодой человек, видно, мне Яхве послал, – удивился господин Кац и деньги, не считая, убрал подальше.

Пить чай с чем-то похожим на мацу, обмазанную маргарином, Сарычев не стал, а, договорившись, что за ключами наведается завтра, откланялся. Спустившись вниз, он проверил уровень масла и, залив на ближайшей бензоколонке почти полный бак, направился домой.

Машина бежала резво, обзорность была великолепной, и, перепутав пару раз переднюю передачу с задним ходом, в конце концов майор к «девяносто третьей» приспособился полностью.

Поднявшись домой, он обнаружил, что оба котенка мальчики, занавеска изодрана бесповоротно, зато нагажено хоть и много, но там, где и требовалось. Обильно смочив звериные носы витамином, Сарычев насыпал свежего корма и, стоя под душем, долго размышлял, как хищников окрестить.

В голову лезло что-то странное: Чук и Гек, Василий Иваныч и Петька, Карл и Фридрих, и, решив, не мудрствуя лукаво, обозвать одного Лумумбой, а другого для контраста – Снежком, Сарычев направился к холодильнику. Там в большом эмалированном ведре еще с утра томилась в маринаде из белого вина будущая свиная бастурма, и, отметив, что мясо уже побелело, а из емкости пахнет весьма вкусно, майор проглотил слюну и спешно стал собираться – у Маши сегодня, оказывается, был день рождения.

Побрившись, он облачился в свой знаменитый свадебный костюм, захватил вместилище жратвы и уселся в машину.

Завелась она с полоборота, и, приглядывая за ведром, Сарычев порулил на цветочный рынок. Там он, не торгуясь, выбрал тридцать пять нежно-алых роз сорта «Соня», бережно уложил их на заднее сиденье и прямиком направился в фирменный лабаз узкоглазой компании «Шарп». Хоть народу в нем и было достаточно, но большей частью граждане, не покупая ничего, просто щелкали зубами, и майор без труда приобрел давнишнюю Машину розовую мечту – роскошный моноблок с диагональю пятьдесят четыре сантиметра.

Запихав здоровенную коробку в машину через заднюю дверь, он без приключений добрался до именинницы и затащил добро наверх в два приема – вначале электронное чудо, чтобы его не сперли, а затем под восторженный визг виновницы торжества розы и ведро со жратвой, и было неясно, чему она радовалась больше, цветам или свинине.

Гостей было немного – две Машины подружки по девичеству с друзьями, лысый сослуживец при супруге и галстуке, соседи по квартире, и, пожалуй, все. Винища и жратвы на столе хватало, мужики попались компанейские – только наливай, – и торжество плавно катилось по своим рельсам: Сарычев жарил бастурму, дамы вспоминали «школьные годы чудесные», пускали слезу, пели и пили, и вот только под конец приключилась вещь удивительная. Когда все уже разошлись и майор тоже собрался отчалить, Маша вдруг обняла его за шею и крепко прижалась к нему всеми своими формами. Была она в тот вечер очаровательна – щеки разрумянились, глаза горели, и, ощутив упругость ее груди, Сарычев почувствовал сразу, что в трусах становится горячо и тесно. Секунду он боролся со сладкой истомой, потом разорвал кольцо Машиных рук и, показав почему-то на странно оттопыренную полу своего пиджака, сказал горько:

– Ты, наверное, забыла, у меня же СПИД!

– А у меня вот это, электроникой проверенное, – улыбнулась Маша и показала Сарычеву маленький бумажный пакетик, на котором роскошная голая мулатка прямо-таки вся извивалась от бешеной, неутоленной страсти.

Информация между глав

Капа была сплошь розовая, а когда Саня Панкратов по кличке Шустрик набрал водички и сплюнул, то вкус крови во рту ощутил совершенно отчетливо.

– Левой больше работай снизу в печень, – донесся до него голос Семеныча, и, глянув на покрасневшую от волнения физиономию тренера, он понял, что дела идут не очень хорошо.

Вообще не надо было ему, рукопашнику, влезать в этот чемпионат боксерский: на руках перчатки эти неудобные, ни захват произвести, ни ногой ударить; но пять тысяч баксов – это деньги, и, услышав звук гонга, Саня сделал принудительный выдох и двинулся в центр ринга.

Противник попался ему что надо – мастер международного класса, стройный, мускулистый, не то казах, не то узбек, с сильным, отлично поставленным ударом, и, глядя на его стойку, где пах был открыт, а передняя нога – как на блюдечке, Шустрик подумал: «Эх, попался бы ты мне в чистом поле».

Между тем противник сделал финт и тут же, дистанцию сократив, провел сильный апперкот с правой по панкратовским рукам и, когда те невольно чуть опустились, включил левый спрямленный боковой. Несмотря на то что Саня прикрыл челюсть плечом и удар пришелся чуть выше, в голове у него загудело, а противник уже вошел в ближний бой, и его кулаки заработали со скоростью пулемета.

Уйдя в глухую защиту, Саня попробовал дистанцию разорвать, но не получилось, и, прижатый в угол, он вошел в клинч и, обхватив узкоглазого, несколько секунд отдыхал, судорожно хватая воздух разбитыми в кровь губами. Судья рявкнул: «Брек», а когда боксеры разошлись, внимательно на Шустрика поглядел, но, не сказав пока ничего, снова разрешил драться. Бывший наизготове азиат одним прыжком дистанцию сократил и без всяких церемоний провел мощную тройку Панкратову в голову и, тут же сблизившись, быстро начал работать ему по корпусу.

От сильного удара в печень Саню скрючило, и, получив тут же апперкот в лицо, он растянулся на полу и подняться смог только при счете «семь». Положение было хреновым, и все оставшееся время до конца раунда он отдыхал, практически не боксируя, и на перерыв ушел под дружный свист и улюлюканье зала.

– Как ты? – слышавшийся откуда-то издалека голос Семеныча был взволнован по-настоящему, – видимо, со стороны зрелище было действительно захватывающим, и Саня отреагировал вяло:

– Нормально.

Глаза у него вдруг застлало чем-то непроницаемо-черным, в голове будто молотом застучали по наковальне, а затошнило так, что он еле сдержался, чтобы не обгадить все вокруг. Секунду спустя все это прошло, и он ощутил внезапно неудержимую бешеную ненависть ко всем присутствующим в этом зале – к почтеннейшей публике, к судьям, к противнику своему, даже Семеныч стал ему вдруг отвратителен до невозможности.

Словно подкинутый мощной пружиной, Шустрик вскочил на ноги и с первым же ударом гонга устремился к узкоглазому. Тот, видимо, уже считал себя победителем и глянул на него снисходительно-соболезнующе, а Саня дико вскрикнул и, с ходу засадив сильный кин-гири азиату в пах, подождал, пока руки у того опустятся, и мощнейшим свингом вынес ему челюсть напрочь.

На мгновение в зале повисла тишина – ошалевшая публика изумленно замерла, не зная даже, как ей на увиденное отреагировать, один лишь рефери вскричал что-то возмущенно и подскочил было к Шустрику, но, получив сразу же лоу-кик под колено, плюхнулся на пол и, схватившись за сломанную ногу, заорал дико. Секунду Саня вслушивался, и на лице его расползалась довольная улыбка, потом он провел йоко-гири в широко раскрытую судейскую пасть, и, когда все стихло, двумя жуткими ударами в лицо вырубил выскочившего на ринг Семеныча.

Не дожидаясь, пока тело тренера упадет на пол, Шустрик пнул его ногой и, содрав зубами лейкопластырь с перчаток, с яростью принялся от них избавляться. Между тем на трибунах уже поднялся шум, но, на крики внимания не обращая, Панкратов подскочил к судейскому столу и теперь, когда ему уже ничего не мешало, показал себя настоящим бойцом-рукопашником. В мгновение ока он раздробил двоим из сидящих лица, третьему же вырвал трахею, а когда к нему кинулся кто-то из спортсменов и попытался провести прямой в челюсть, то энтузиаст сразу же вскрикнул и залег с разбитым мужским достоинством. Улыбнувшись криво, Саня презрительно сплюнул, и тут его внимание привлекла громкая негативная реакция почтеннейшей публики.

Дико крикнув, он устремился к ближайшей трибуне и сильным ударом колена в лицо вырубил орущего от страха очкастого дядьку, а затем, не опуская ноги, сразу же провел маваси-гири в ухо его моментально обмякшего соседа.

В это самое мгновение Шустрик приметил милицейские фуражки в проходе и, захрипев от ярости, начал стремительно приближаться к стражам порядка – настало время указать ментам поганым на их место у параши. Засветив с ходу одному из них основанием стопы в нос, Саня другого подсек и уже добивал его коленом, как вдруг услышал команду: «Стой, стрелять буду», сопровождаемую клацаньем затвора. С бешеным рычанием он попытался с командиром сблизиться, одновременно с линии атаки уходя, однако что-то с силой подбросило его вверх, а через мгновение он увидел стремительно надвигавшийся пол, и сознание его окуталось мраком.