Текст книги "Расколотый Мир"

Автор книги: Феликс Гилман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

У камней по обе стороны реки были лица. На нее холодно смотрели сверкающие красные глаза. Шею и плечи скрывали длинные черные волосы, ниспадавшие до самой земли. Под волосами виднелась кожа, бледная, словно кость. Сутулясь и горбясь, они напирали вперед в гуще вереска. Ноги их выглядели слишком длинными, а суставы чересчур выпирали – казалось, они должны шагать неуклюже, но это было не так. Руки сжимали копья и каменные топоры.

Их было сто, а возможно, и больше – шеренги тянулись к далеким холмам.

Кридмур положил руку на плечо Лив и сказал:

– Спокойно.

Он вытащил оружие. Лив дернулась, чтобы прикрыть ладонями уши, но стрелять он не стал. Вместо этого он перехватил адскую машинку за ствол и поднял ее на вытянутой руке, словно талисман.

А потом Кридмур закричал – и ей все-таки пришлось закрыть уши, потому что голос Кридмура звучал невероятно, нечеловечески громко:

– Мы не оспариваем ваше владычество над этой долиной! Мы не хотим бросать вызов ее духам и не хотим причинять вреда! Мы идем своей дорогой. Но если вы попытаетесь остановить нас, мы вас уничтожим. Мой демон сильнее любого из ваших.

Голос становился все оглушительней и гремел, как гроза, эхом отражаясь от камней.

Затем он заговорил на другом языке, горловом, хрипящем. Потом понизил голос и повторил на еще одном, резком – Лив узнала дхравийский, – а дальше опять прокричал слова на гнусавом наречии Киса.

Лив отвернулась, не отнимая рук от ушей, и закрыла глаза.

Когда она открыла их вновь, камни снова стали камнями, в долине царили тишина и покой, дул ветер и птицы кружили в небе.

Кридмур угрюмо смотрел в одну точку перед собой.

– Они действительно были здесь, или это мираж? Позволят ли они нам пройти?

Он не ответил.

Лив осторожно подошла к нему:

– Кридмур. Позволят ли они нам пройти? Если не позволят, мы должны обойти их, мы не можем вести Генерала в...

Кридмур вздрогнул, и его взгляд прояснился. Улыбнувшись, он добродушно похлопал ее по плечу и сказал:

– Они просто играют с нами в игру. Не стоит волноваться.

– Первое Племя. Эти земли все еще принадлежат ему, а не нам. Я никогда не видел столько свободных и диких холмовиков. Если они решат враждовать с нами, это может для нас плохо кончиться. Здесь, на незавершенной территории, их сила велика. Сама земля будет служить им.

Ответа не было.

– Послушайте. Если они сочтут нас врагами, а я бы на их месте так и поступил, тогда мы скорее всего погибнем – опять же, если нам повезет. Я слышал, когда они пытают людей, то могут даровать вечную жизнь – только сперва пронзят живот копьем; им интересно, как мы устроены. Они жаждут мести. Я знаю, вы понимаете, что такое месть. Они утащат нас под толщу красного камня, где нет смерти, где время остановилось. Позади нас – Линия, впереди – холмовики. Что нам делать?

Он подождал.

– Вы не можете слишком долго взвешивать свое решение или уделить все ваше внимание чему-то другому. Это вам не свойственно. Вы солгали мне. На этой земле вы бессильны. Или просто бросили меня?

Он был один в собственной голове.

– Ну, что ж...

И он напомнил себе, что всегда любил одиночество.

В тот день, как и в следующий, больше не было происшествий. Шалфей сменился пепельно-белыми тополями без листьев, затем густым темным лесом каких-то могучих вечнозеленых деревьев, названия которых они не знали. Русло реки тянулось дальше на запад, расширялось, потом снова сужалось. Из-за холмов на юге слышался громкий шум каких-то бурных вод, но русло, вдоль которого они шли, по-прежнему оставалось сухим. В первый день солнце село рано, а луна разбухла так, словно собралась столкнуться с землей. На следующий вечер казалось, что солнце вообще не сядет, но хотя небо еще оставалось жарким и голубым, краем глаза в нем уже можно было заметить скопившиеся в нетерпении звезды.

Несмотря на все усилия Лив, Генерал за весь день не произнес ни слова. Она читала ему «Историю Запада», расспрашивала о его системе добродетелей и политических теориях, критиковала тактику, пробовала беседовать с ним на отвлеченные темы – он не реагировал.

Во времени они больше не ориентировались. Золотые часы Лив по-прежнему не работали; Кридмур привык определять время по солнцу, но здесь этот способ не работал. Поэтому останавливались они, когда были вынуждены, то есть когда у Генерала кончались силы. Обычно Лив приходилось напоминать Кридмуру о хрупком здоровье старика. Кридмур ворчал, но доверял ее знаниям.

Вода в долине то появлялась, то исчезала, Лив не могла усмотреть в этом никакой закономерности. Иногда склоны долины блестели яркой паутиной ручейков, а под ногами хлюпали лужи. Иногда долина становилась сухой, точно старые кости, а земля под ногами твердой, как булыжник. Иногда им приходилось мучиться жаждой, и Лив делилась несколькими точно отмеренными глотками застоявшейся воды с Генералом, которому делалось плохо... Кридмура же, казалось, питал демон, с которым он заключил договор: он мог не пить несколько суток, но это никак не отражалось на нем, лишь день на третий краснели и дергались зрачки, а кожа темнела, приобретая оттенок запекшейся крови. Но они шли вперед, и снова появлялось вдоволь воды, попадались съедобные растения, иногда какой-нибудь кролик или нечто более-менее похожее на него. Под землей пульсировали тайные протоки, иногда слабые, иногда бурные. Само время текло то неспешно, то бурно – луна над их головами была то полной и голубоватой, как океан, то сужалась в тонкую полоску льда; точно так же и пересохшее устье охватывали то воспоминания о днях его юности, то старческая озлобленность. Иногда оно становилось другом, иногда – врагом. Сделать с этим ничего было нельзя, оставалось лишь идти вперед и надеяться на лучшее.

– Любопытно, – заметил Кридмур.

Красное солнце взошло рано и висело вызывающе низко, освещая долину. Навстречу им вытянулись длинные тени гор. Пересохшее устье пылало, как раскаленная медь, а трещины в грунте складывались в замысловатую паутину черных теней. Даже Кридмуру, который в обычных обстоятельствах мог смотреть на солнце до заката, приходилось прикрывать ладонью глаза, чтобы всматриваться вперед.

– Любопытно, – повторил он.

Лив прикрыла глаза, опустила взгляд и ничего не ответила. Кридмур, слегка раздраженный этим, умолк.

Лишь через час пути Лив увидела их. Сначала они казались четырьмя тенями – длинными и черными полосами, что тянулись к ним по земле. Потом четырьмя белыми палками, торчавшими из грязи посреди долины. Затем, когда путники были уже почти над ними, оказались грубыми деревянными надгробьями.

То были обструганные и ободранные добела ветки толщиной с запястье. Три из них стояли прямо. Одна покосилась. Еще одна, упавшая, наполовину была засыпана пылью. Под каждой из пяти веток зияло по просевшему кургану из глины и грязи.

Три ветки украшены медалями, большинство из которых упало на землю, когда у них сгнили ленты. На одной медали выбиты слова: «МАТЬ, ЖЕНА, ДОЧЬ, УЧИТЕЛЬ»; она была обвита серебряным ожерельем, закрепленным на ветке ржавой проволокой. Под четвертой веткой – старая желтая книга, почти рассыпавшаяся в прах.

– Эти могилы выкопали не холмовики.

– Верно, Лив! Из вас еще выйдет хороший исследователь. Жители холмов не хоронят умерших, как мы, а уносят их глубоко в свои пещеры под землей. Что происходит дальше, я не знаю. Мне приходилось иметь с ними дело, но посторонним наблюдать Возрождение не дозволено. – Он снял с одной из веток медаль, подкинул ее в воздух и поймал. – Это могилы жителей Республики Красной Долины. Несколько дней назад мы прошли мимо еще одного захоронения, но там не было надгробий, и я не захотел докучать вам мыслями о смерти. Думаю, люди, захороненные здесь, принадлежали к тому же отряду. Мы не первые исследователи этой долины.

– Вы правы, мистер Кридмур. Но что они здесь делали?

– Дезертиры, наверное. Хотя в армии Республики дезертиров было немного. Думаю, для них – так же, как и для нас, – эта долина была прямой дорогой на запад, прочь от мира, в котором бушуют войны.

– Может, это беженцы, пришедшие сюда после того, как пала Республика?

– Возможно. После падения Республики устраивались чистки. На их месте я бы тоже пустился в бегство.

– Когда они прошли здесь?

– Десять, может, двадцать лет назад.

– Вы уверены? Так давно?

– Да, Лив. Я их чую. Еле-еле, но чую. Прошло много лет. Мы здесь одни. Не бойтесь.

Он улыбнулся.

Генерал шаркающей походкой подошел к могилам. Скрипя суставами, встал на колени и протянул дрожащий палец к лежавшей на могиле книге. Древние страницы рассыпались в пыль от его прикосновения. Он застонал.

Кридмур подошел к нему и встал рядом. Он принялся тереть медаль, взятую с могилы, о свою рубашку, и тер до тех пор, пока медь не засияла вновь.

– Давай поговорим, старик. Скучаешь по своему народу?

Кридмур поднес сверкающую медаль к глазам Генерала. Тот вздрогнул, но не отпрянул.

– Скучаешь по своей былой империи? Жива ли в твоем разрушенном разуме память о ее падении? Больно ли тебе?

Лив вдруг стало дурно. Ей захотелось защитить своего подопечного, ударить Кридмура по ухмыляющейся физиономии... Она с горечью сдержалась, сказав лишь:

– Пожалуйста, оставьте его, мистер Кридмур. Мучениями его не излечишь.

Кридмур пожал плечами, покрутил медаль в пальцах и убрал в карман:

– Конечно, мэм. Здесь вы эксперт.

Три дня спустя Лив увидела слова «СТО ДНЕЙ ПУТИ» и дату 1870, вырезанные на белом каменном клыке в русле реки. Больше ничего, никаких признаков жизни. Кридмур лишь пожал плечами.

Кридмур без конца насвистывал одну и ту же песню. Мелодия приятная, но свистел он не ахти.

– Вы любите петь, Лив?

– Нет, мистер Кридмур.

– А стихи наизусть прочитать смогли бы?

– Думаю, нет.

– Что же, дикая природа в вас ничего не пробуждает? Никаких инстинктов? Разве не вспоминаются слова, которые были вам дороги в детстве? Какая-нибудь песенка?

– Если вы похитили меня ради моих музыкальных способностей, вам стоит меня отпустить.

– Назад дороги нет, Лив; это наше общее Дело. Но если петь придется мне одному, наш путь будет дольше.

Лив споткнулась о сухой корень, утопавший в грязи, и чуть не вывихнула бедро. Кридмур щедро объявил, что можно устроить привал пораньше. Они смотрели, как солнце садится за горы, наполняя долину красными тенями.

– Знаете такую игру, Лив, «Угадай, кто я»? Допустим, я знаменитый человек. Мое имя начинается с Р. Угадайте, кто я? Задавайте мне вопросы, быстро угадаете.

Р. оказался Ричардом Рыжим Лисом – знаменитым картежником – вероятно, мифическим. Лив о нем никогда раньше не слышала. Не нашлось ни одного знаменитого человека, о котором знали бы и Лив, и Кридмур. Плуты, убийцы, искатели приключений, чудовища и генералы из мира Кридмура для Лив ничего не значили; на Кридмура же имена политиков, ученых и философов старого Севера наводили сплошную скуку. Кридмур заключил, что это неудивительно. Огромный мир был полон самых неожиданных знаменитостей.

– Так случилось, Лив, что я и сам отчасти знаменит. Вырезки из газет о себе я не собираю, это было бы вульгарно, но заметил упоминания о себе в сводках о битве при Эйкли. Старые вояки все еще рассказывают...

Солнце уже клонилось к закату. Все истории, которые рассказывал Кридмур, были отвратительны: битвы, преступления, убийства, обман и ложь. Лив не обращала внимания на то, что он говорил, но прислушивалась к тону, неопределенному, колеблющемуся, исполненному стыда и гордости, сентиментальности и цинизма. Он играл роль; для нее или для себя – она понять не могла.

– Кридмур?

– Есть одна вещь, которую мне никогда не ставили в заслугу. О том, как китонская банда обвела вокруг пальца представителей закона, писали все газеты, но обо мне упоминалось лишь как о Джоне Цирке – тогда я пользовался этим псевдонимом...

– Кридмур.

– Да, Лив?

– Почему я должна вам помогать? Я не могу исцелить Генерала, но предположим, что могла бы. Зачем мне это делать? Что вы сделаете с ним?

– Вы исцелите его потому, что я вам велю, Лив.

– А если я откажусь?

Он выглядел по-настоящему заинтригованным:

– Кто знает, на что я способен...

– Я не верю, что вы сможете причинить мне вред.

– Не знаю, с чего вы так решили, но здесь вы эксперт. Вы ставите мне такой диагноз?

– Да, Кридмур.

Она говорила спокойно, хотя и не знала, что может вытворить Кридмур. Просто надеялась, что его можно убедить – или, по крайней мере, запутать. Похоже, он колебался.

– Что ж, доктор. Простите, но я не могу вам за это заплатить. Давайте так: с угрозами или без угроз, вы исцелите старика, потому что вы доктор. И хороший или, по крайней мере, совестливый человек.

– И что вы сделаете с ним после этого, Кридмур?

– Так вы не станете лечить его? Вы холодная и черствая. Я в вас ошибался.

– Во что вы меня впутываете? Что вы с ним сделаете?

– Я с ним ничего не сделаю. Передам Хозяевам, умою руки, пойду напьюсь. Я не стратег.

– И будет война?

– Война будет всегда.

– Но вы надеетесь, что он сделает вас сильнее. Вы приложили огромные усилия, чтобы похитить его. Почему? Он что-то знает? Вы считаете, он может вас к чему-то привести? К чему? Вы соберете новую армию? Опять пойдете в наступление? Снова вторгнетесь на территорию Линии?

– Мы проигрываем, Лив... – Кридмур дернулся, будто ожидая удара, но его не последовало. И он продолжил: – Мы отступаем по всем фронтам Мы всегда отступали. Мы отступали даже тогда, когда я, – он похлопал по рукояти оружия, – начал служить Стволам. В тот год Линия разрушила Логтаун, наш форпост. Его барона, еще живого, приковали распластанным к черному капоту Локомотива, заставив дышать ядовитым дымом, и отвезли в Харроу-Кросс. Это было впечатляюще, поверьте. Все газеты писали об этом Поэтому я не думаю, что мы снова пойдем в наступление. По-видимому, этот человек, – он кивнул на Генерала, – видел или слышал что-то важное, он что-то знает. Некую тайну. Мир полон тайн! Возможно, – возможно! – то, что ему известно, сможет помочь нам замедлить наступление Линии. Но не остановить ее. Это все, на что мы смеем надеяться. Мы пришли на службу Стволам не потому, что хотели насладиться победой, а потому, что хотели потерпеть славное поражение.

Кридмур посмотрел на старика – тот спал, поджав костлявые ноги с веревкой вокруг лодыжки, и казался еще более тощим и хрупким, чем в день, когда они покидали госпиталь. Он покачал головой.

– С другой стороны, все это может оказаться бессмысленным. Мои Хозяева не впервые поручают мне бессмысленное задание.

Лив удивленно посмотрела на Кридмура.

Он пожал плечами:

– Стволы безумны, Лив. – Сказав это, он вздрогнул.

Лив стало любопытно.

– Совершенно безумны, насколько это вообще возможно, да пребудет с ними благословение. Куда безумнее Линии – у той, по крайней мере, есть ясная цель. Безумны, как змеи.

– Тогда почему вы им служите, мистер Кридмур?

– Простите?

– Почему вы им служите?

– Потому что если я не буду повиноваться, меня ударят Кнутом, а вы и представить себе не можете, Лив, каково это.

– Нет, мистер Кридмур. Я не о том...

– Я понимаю, о чем вы, Лив. – Он вздохнул. – Они сказали мне, что тайна Генерала – это оружие, способное уничтожить Линию. Оружие холмовиков, способное убить бессмертных духов. Например таких, как Локомотивы, которым мы строим козни, которых мы взрываем, уничтожаем и отправляем в ад уже четыре столетия, а они всякий раз возвращаются лет через пять или десять, еще ненасытней и злее, чем прежде.

– Оружие?

– Что-то вроде того. Что-то связанное с Первым Племенем.

– Магия. Суеверие. Бред. Ваши проблемы нельзя решить так просто. Ваши хозяева – это безумие, нельзя избавиться от него, просто пожелав этого.

– А может быть, это лекарство. Лекарство от безумия.

– Возможно. А от ваших хозяев? Оно способно избавить мир от них?

Он пожал плечами:

– Может, да. Может, нет. Кроме того, они наверняка мне просто врут.

Его лицо оставалось непроницаемым Говорил ли он это всерьез?

– Сколько вам было лет, когда вы начали служить Стволам, Кридмур?

Кридмур долго и пристально смотрел на нее, а потом подмигнул:

– О, нет, доктор! В эту игру мы играть не станем. Я в совершенно здравом рассудке. Или же настолько травмирован, что исцелить меня вам не под силу. Либо одно, либо другое. В любом случае, полагаю, нам пора на покой.

Он лег, повернувшись к ней спиной.

Генерал скулил на холоде. Она присела рядом с ним.

Его старческие руки, тонкие как ветки, неловко заломились. Она обняла его и помогла успокоиться.

Он посмотрел в небо – так свирепо, словно бросал вызов звездам.

– Слишком хорош для этого мира, – сказала она к собственному удивлению, а затем повторила это. – Да...

К спутанной бороде Генерала присохла грязь.

– Это безумный мир, – сказала она.

Генерал что-то пробормотал, она не разобрала слов.

– Какой великой державой, наверное, была эта ваша Республика. Жаль, что вы не можете рассказать мне о ней.

Она открыла «Историю Запада» на главе, повествующей об основании Республики. Многое из написанного уже не читалось – страницы распухли и покрылись пятнами из-за дождя, а теперь еще и черной плесенью, но она смогла разобрать:

«Подписание Хартии прошло без помпы и ритуалов. Содержание Хартии, как вы уже знаете, основывалось на простом здравом смысле. Ее не благословлял ни властитель, ни принц, ни священник. Стороны, которым предстояло подписать документ, встретились на берегах Красной Реки, среди камышей, в обычный летний полдень, при свете дня, в 46-м году. „Хороший денек для такого события!“ – засмеялся президент Беллоу, когда слуга протянул ему перо...»

Генерал уснул.

Он дрожал. Лив легла рядом с ним, чтобы согреть его.

На следующее утро с южного склона послышался оглушительный треск. Деревья дрожали, ломались, ходили ходуном. Птицы в ужасе взвились с веток. Из леса с ревом вышли три огромных медведя; пасть у каждого была в пене – густой, колыхающейся и блестящей, как свадебная фата. Глаза горели красным. Когти походили на каменные наконечники копий. Длинная черная маслянистая шерсть топорщилась и моталась из стороны в сторону.

Не считая Локомотива, на котором Лив доехала до Запада, это были самые огромные и самые ужасные создания, каких ей только доводилось видеть в жизни. Природа не могла создать их естественным образом.

Она выпрямила спину, намереваясь прогнать еще одно наваждение, еще один отвратительный мираж этой мерзкой долины...

Кридмур выстрелил трижды.

Первая пуля угодила одному из медведей в огромную голову; череп раздробило; черная туша пошатнулась, содрогнулась – и кровавая струя залила мех. Вторая пуля попала другому медведю в бок, обнажив содержимое его грудины; Лив увидела окровавленные ребра и еще работающие поршни внутренних органов. Зверь пробежал вперед несколько ярдов и с грохотом рухнул наземь. Третьей пулей – Кридмур приложил ровно столько сил, сколько требовалось, чтобы сделать все выстрелы за долю секунды; он попал исполину в левый глаз, и дикий красный шар взорвался, забрызгав все вокруг кровью, а затем туша последнего медведя свалилась на землю.

Все кончилось прежде, чем Лив успела закричать, поэтому она просто сделала глубокий вдох и осела в грязь.

Кридмур убрал оружие в кобуру.

Туши медведей никуда не исчезли. Не растворились бесследно среди камней да зыбких теней. Они никак не заявляли о своей призрачности. Напротив – лежали, источая кровь и зловоние и кровь, а вскоре вокруг них начали виться мухи.

Эта игра мне уже не кажется такой увлекательной, – произнес Кридмур-

32. ОСВОБОЖДЕНИЕ

На следующую ночь ударили жуткие холода. Кридмур разложил ветки с камнями, развел костер, похожий на погребальный, какой он разводил для погибших товарищей, и пристально смотрел на огонь, надвинув шляпу на глаза.

Лив уже давно не думала об успокоительном. Лишь однажды вспомнила его сладковатый металлический запах – видно, навеяло дымом костра – и на мгновение ощутила глубокую тоску по нему. Но тоска эта быстро прошла. Лив прогнала ее. Как ни странно, нервы ее были в полном порядке.

Днем, когда возвращалось тепло, Генерал был в хорошей форме. Чем дальше на запад они продвигались, тем разговорчивей он становился; Лив полагала, что свежий воздух и ходьба идут ему на пользу. Он даже реагировал на некоторые из ее вопросов – правда, в ответ лишь складывал из ее слов какую-нибудь бессмысленную сказку (о птице, о двух поссорившихся братьях, о долгой зимней дороге). От этого Лив улыбалась, смеялась и обнимала его, а он сопел – казалось, от счастья. Кридмур весь день держался отстраненно, погруженный в свои мысли, и Лив с Генералом, оставаясь наедине, были почти счастливы. Но потом внезапно похолодало, и Генерал замолчал. Холод причинял ему боль, он сворачивался в комок, как животное, и скулил. От прикосновений Лив он вздрагивал, и у нее разбивалось сердце. Она отходила от него и ежилась у костра, растирая ноги, ставшие худыми и жилистыми, как у человека, чья жизнь тяжелее той, для которой он предназначен.

Это ведь тоже ловушка, думала Лив. Ее растущая привязанность к бедному старику была иррациональной. Причины очевидны: одиночество и страх, а кроме того, чувство вины за то, что она невольно бросила Магфрида, причинив ему боль. Это чувство не давало сбежать и приковывало ее к Кридмуру. Она не могла ему противиться.

Она сидела у красного пульсирующего костра и пыталась сдержать свои чувства.

Когда Кридмур заговорил, она вздрогнула.

– Вы когда-нибудь слышали о Безымянном Городе, Лив?

– Безымянном Городе? Нет, никогда.

– Ну да... – Он поворошил костер. – Все верно, откуда вам о нем знать.

Он умолк. Лив ждала продолжения.

– Вы спросили, когда я пришел к Стволам, – сказал он. – Как я поступил к ним на службу. Рассказывать тут нечего – был пьян, и точка. Лучше я вам расскажу другую историю, случившуюся, когда я был еще молод и невинен; тогда я впервые увидел агента Стволов, и тогда же, насколько мне известно, Стволы положили глаз на меня. Хотя кто их знает? Может, они следили за мной еще в утробе матери. Их пути неисповедимы...

Лив сидела тихо.

Глядя в огонь, Кридмур рассказывал дальше.

– Это было в городе Кривой Корень, далеко на восток отсюда, на самом севере Дельты, за снежным хребтом Опаловых гор, где я когда-то чуть не умер. В мире едва ли найдется дикое место, где мне бы не довелось оказаться на волосок от смерти. Это было тридцать с лишним лет назад, в моем возрасте уже начинаешь путаться. Тридцать два года назад. Я оказался там по поручению...

Освободительное движение. Тогда он состоял в их рядах. Боролся за освобождение от гнета и рабства жителей Первого Племени, которое не хотело благодарить своих освободителей за оказанное внимание, но добродетель никак не воздавалась, а тщетность усилий лишь подталкивала на новые жертвы...

Коренастый юноша-очкарик с бледным лицом и лохматыми черными волосами, он все еще говорил с акцентом паренька из далекого дождливого Ландроя, откуда когда-то сбежал. Он стоял на перевернутом ящике на рыночной площади Кривого Корня и ломающимся голоском нараспев оглашал шумный рынок вестью об Освобождении.

Было жаркое лето, вечерело. Солнце клонилось к закату, окрашивая мир в оттенки свежего мяса. На рынке шумели коровы, козы, торговцы; с полдюжины кузнецов ковали что-то; изредка раздавались выстрелы – оружейники демонстрировали свой товар; а сквозь толпу протискивались всадники, среди которых были даже солдаты в красных мундирах. И как жужжали мухи!

Джон Кридмур проповедовал Освобождение. Холмовики, которых он хотел облагодетельствовать, молча стояли в своей клетке, белые как кость, с черными космами до пят и одеревенелые, будто сосны. Их лодыжки были скованы цепями. Железными цепями. Камень в руках холмовиков становился мягким и податливым, как вода, но железо причиняло им боль. Железо превращало их в товар, в инструменты.

Горбатый старик на пне в десяти футах от него нахваливал дешевые романы в желтых обложках, баллады и иллюстрированные книжицы о приключениях Генри Стила, Славоя Людоеда, Салли Ножик из Лудтауна и прочих грабителей, мошенников, убийц и служителей Стволов. Рабовладелец, маленький, похожий на крысу человечек в поношенной меховой шапке и потертом костюме, стоял возле клетки с холмовиками и превозносил свой товар до небес.

Кридмур снова подал голос – и раскидал по толпе пачку газет «Разорванные цепи», печатного органа Освободительного движения. Их никто не поднял. Фермеры Кривого Корня смотрели на них с безучастной брезгливостью.

– Ступай домой, мальчик! – раздался мужской голос, беззлобный, но скучающий. Это уязвило Кридмура. Он был из тех, кто предпочитает, чтоб его скорее ненавидели, чем не замечали.

И он зачитал текст из двадцать второго номера «Разорванных цепей» – отрывок речи, которую недавно прочитал мистер Онслоу Филлипс в мраморном здании мэрии Бичера:

«Дамы и господа, не бойтесь правды, не бойтесь посмотреть прямо в глаза тому чудовищу, что зовется рабством! Не будьте слепы к тому, как вы жестоки к собственным братьям, к простому народу, которому когда-то принадлежала эта земля. Не удивительно, что наша страна породила таких чудовищ, как Стволы и Линия, которые жаждут править нами, ведь мы каждый час поливаем ее кровью из ран, нанесенных невинным жертвам ударами наших кнутов...»

К Освободительному движению Кридмур присоединился совсем недавно. Еще шесть месяцев назад ему бы и в голову не пришло волноваться о благополучии холмовиков. Год назад он был набожным бритоголовым последователем Дев Белого Града, а за год до того – сторонником свободной любви и Объединенных Рыцарей Труда. Он примыкал к рядам одного движения за другим, и неизменно разочаровывался. Еще несколько месяцев назад он терял время на Самосовершенствование, посещал кружок Улыбчивых в Бичере. Меня зовут &жон Кридмур, и я могу посмотреть в лицо своим страхам и своему своенравию... И тому подобное дерьмо. В кружке состояло два пекаря, колесный мастер, три банковских клерка и помощник цирюльника; Кридмуру до сих пор было стыдно за это нелепое сборище. Он ни на секунду не задумывался о Первом Племени, пока однажды утром не пропустил заседание кружка и не зашел спьяну, по ошибке в здание мэрии Бичера, где выступал с речью мистер Онслоу Филлипс. Торжественная речь, суровое, решительное пение, эхом отражавшееся от стропил, – все это возбуждало! Но еще больше возбуждало то, что Филлипса, благородного седого старика, стащили со сцены и избили до крови громилы из какого-то рабовладельческого треста. Кридмур ринулся в драку, размахивая кулаками, и сломал одному из рабовладельцев нос.

Шесть месяцев спустя он оказался совсем один в захолустном Кривом Корне, где его то шпыняли, то игнорировали тупоголовые фермеры.

Очередной голос закричал «Ступай домой!», затем еще один, и толпа начала улюлюкать, а Кридмур пытался сохранять достоинство.

Работорговец Коллинз расслабился, оперся на шест и наблюдал за происходящим с печальной улыбкой.

Вот уже две недели Кридмур шел по пятам за этим работорговцем из города в город. Когда они впервые повстречались в Фарпеке, у Коллинза было двадцать шесть холмовиков. В Кривой Корень он привел десятерых. Дела шли в гору. От того, что Кридмур узнавал Коллинза ближе, ненависть к нему не ослабевала. Колинз же, напротив, проявлял дружелюбие, разговаривал с юношей как с другом, соперником, партнером по жестокой игре. Заметив, что Кридмур взглянул на него, Коллинз пожал плечами, словно говоря: «Жизнь – игра! То выигрыши, то поражения...»

Кридмур продолжал свою проповедь.

– Как замечательно, что у городских юношей так много свободного времени, что в них зарождаются нежные чувства к этим тупым дикарям! – прокричал Коллинз. – Но кто будет работать за вас? Эти белоручки?

Кридмур продолжил проповедь. Улюлюкавшая толпа теперь рассерженно загудела, и вскоре в него полетел первый камень. Он попал ему в плечо, и хотя Кридмур этого ждал, он все же выронил брошюры. Когда он нагнулся, чтобы поднять их, толпа рассмеялась. В него полетел еще один камень, затем пригоршня грязи, затем град из грязи и камней. Кридмур кричал еще громче, толпаосвистыв ала его, а окрестные собаки залаяли. Еще один камень угодил Кридмуру в лоб, он пошатнулся, деревянный ящик под ним перевернулся, и он упал в грязь, потом встал на четвереньки и принялся искать свои очки.

Его спас офицер Республики Красной Долины.

Кридмура накрыла чья-то тень. Он поднял глаза и увидел воина на коне. Всадник в красном мундире смотрел на него.

Толпа отступила.

Красный мундир был роскошным – такие носили офицеры Республики. На плечах у всадника красовались золотые нашивки, на груди – россыпь медалей, за спиной – ружье, на поясе – меч; у него были гордые черные усы и длинные черные волосы до плеч.

В те дни Республика была в зените славы. Под руководством президента Ирделла и великого генерала Энвера она одержала серию сокрушительных побед и подписала ряд важнейших соглашений. В самом сердце Запада рождалась империя. Она отказывалась подчиняться даже нечеловеческим силам и воевала с легионами Линии на одном фронте и с наемниками Стволов – на другом. Кридмуру никогда не хотелось примкнуть к рядам войск Республики – ее солдаты казались ему скучными и самовлюбленными. Романтику сражения за Республику он почуял лишь несколько лет спустя, когда Республика потерпела сокрушительное поражение в долине Блэккэп и ее войска были обречены. Но тогда было уже слишком поздно...

Офицер протянул руку, чтобы помочь Кридмуру встать.

– Ты далеко от дома, сынок.

Кридмур встал, не приняв руки помощи.

Офицер пожал плечами, улыбнулся; снова положил руку на поводья:

– Судя по акценту и внешности, ты коренной ландроец. Очень, очень далеко от дома.

Позади него ждала и наблюдала толпа.

– Вы и сами далеко от дома, офицер. Что здесь делают солдаты Республики?

– Не твое дело, сынок.

С переметных сумок офицера свешивались диковинными уродами три черные железные канистры – цилиндрические, покрытые острыми зубцами, шестеренками, колесиками и молоточками. Бомбы. Оружие Линии, производимое на фабриках, как и вооруженные ими линейные. Наверно, то был боевой трофей.

Офицер был ненамного старше Кридмура. Кридмур завидовал ому, презирал его – и в то же время хотел заслужить его уважение. Но прежде чем он успел что-то сказать, офицер наклонился к нему и невыразительным шепотом сказал:

– А теперь ступай домой. Если этим фермерам взбредет в голову задать тебе тумаков, я тебе не помощник. – Он снова выпрямился в седле. – Прости, сынок, но мне не велено учинять здесь беспорядки. Ступай домой.

Домой? Куда? Остаток дня Кридмур провел прячась под деревом в поле – он вспотел и был сам себе гадок. Вечером он прокрался обратно в город. Рынок опустел.