Текст книги "Расколотый Мир"

Автор книги: Феликс Гилман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

– Что ж, мы оба постараемся сделать все возможное.

– Мне нравится, что вы меня навещаете.

После Басроу она навестила девушку по имени Белла. Семья Беллы погибла, а сама она потеряла ногу из-за шальной ракеты и находилась (не в первый раз) на грани самоубийства. Когда Лив разговаривала с Беллой, с улицы вошел доктор Хамза с одним из охранников, которого, если Лив правильно помнила, звали Ренато. Они что-то мрачно говорили о новостях – о клоанской резне, агентах, многочисленных жертвах и ускользнувших зачинщиках. У Лив кровь стыла в жилах. А Белла просто мрачно уставилась на собственные ноги и пожала плечами, будто говоря: «Ну, вот видите!»

На обратном пути Лив заблудилась. Первое время в госпитале это случалось с ней постоянно. Узкие, плохо освещенные коридоры казались бесконечно длинными и словно являли собой лабиринт – одинаковые, выкрашенные в мертвенно бледный или светло-голубой. Иногда это успокаивало, а иногда угнетало. Они никогда не пустовали, но все, кто ей встречался, еще хуже, чем Лив, понимали, где находятся.

Завернув за угол, она столкнулась с Джоном Коклем. Похоже, он менял петли на двери одной из палат.

Джон весело помахал ей рукой.

– Скрипит! – объяснил он. – Это не дело, правда? Малышам будут сниться кошмары.

– Добрый вечер, мистер Кокль.

– И вам добрый вечер, док.

– Разве вы не должны заниматься обустройством моего кабинета?

– Об этом я не забываю ни на секунду. Как закончу с этими петлями, сделаю вам кабинет лучше, чем у любых докторов на свете. Ваши друзья с востока специально приедут, чтобы на него посмотреть. Сам я не местный, из Ландроя, так что понимаю, каково это – быть вдали от дома.

– Что ж, здесь вы, я вижу, чувствуете себя как дома, мистер Кокль?

Он ухмыльнулся.

Человек этот казался вездесущим, с ним можно было столкнуться где угодно, только не там, где ему следовало находиться. После героического поступка у ворот его быстро приняли в ряды персонала госпиталя. Плотник из него неважный, да и работник ненадежный, но создавалось впечатление, что он хочет трудиться на благо госпиталя и действительно работает изо всех сил. Он сдружился со всеми, и особенно с теми докторами, которые больше всего невзлюбили Лив, – они считали Кридмура своим человеком.

Лив он нервировал.

– Прощайте, мистер Кокль.

– Зовите меня Джон. Иначе мне непривычно. Если ищете лестницу, док, поверните два раза налево, а потом – не забудьте! – направо.

В «Истории Запада» говорилось:

«В худшем, что есть на вооружении у Линии, не всякий признает оружие. Это шум. Да, как это ни странно, шум! Шум Локомотивов, внушающий страх и подчиняющий волю. Любой, кто услышит его, чувствует себя малым и беспомощным. Вот почему обитатели ужасающих, насквозь прокоптившихся станций так отвратительно сутулы и малы ростом. Хитроумная и злобная находка Линии состоит в том, чтобы пользоваться шумом как оружием. Бомбы их сооружены из молоточков, пистонов, пластин и усилителей. Те немногие, кто слышал этот шум и сохранил рассудок, называют его бессмысленным и безумным. Он разрушает рассудок. Разрушенное им восстановить уже невозможно. Это хороший урок: уничтоженного уже не вернуть. Вот почему следует стремиться к тому, чтобы созидать, а не разрушать».

«Уже не восстановить...» Две недели работы с Д. и Г. прошли безрезультатно. Лив очень утомилась и каждый вечер перед сном должна была принимать две капли успокоительного. Ей нравилось наблюдать, как дымчато-зеленая жидкость клубится и растворяется в воде.

В полдень Лив пила чай с попечителем. Они сидели в плетеных креслах под зонтиками в саду, где росли лекарственные травы. По дорожкам сада с безучастным видом бродили несколько пациентов. У одного на лице была рана, похожая на... Лив старалась на него не смотреть. Вместо этого она наблюдала, как опутывает и поглощает печенье аккуратная черная борода попечителя.

– Возможно, вы надеялись, что я сообщу вам о каких-то выдающихся успехах? Боюсь, придется вас разочаровать, – сказала она.

– Еще рано, доктор Альверхайзен, – ответил он и аккуратно отряхнул крошки с бороды кружевной салфеткой. – Рано. Дом стоит здесь уже много лет. Он пережил моего отца и, думаю, переживет и меня, и моих сыновей. Мы делаем все что можем, но и не больше. Покуда идет война, забот у Дома Скорби всегда будет хватать.

– Несомненно, вы правы, господин попечитель.

– Зовите меня Ричард.

– Конечно же вы правы, Ричард. Но я так рисковала, приехав сюда. Мне кажется, это отчасти безумный поступок. Иногда меня охватывает странное чувство. Признаюсь, я надеялась, что смогу совершить чудо...

Ее рука дрогнула, она пролила чай. Попечитель обеспокоенно посмотрел на нее. Лив слегка покраснела и промокнула платье салфеткой, бормоча:

– Да, вы правы, еще рано... Наверное, я кажусь вам совершенной глупышкой, господин попечитель. Я просто устала. И разумеется, глупо и высокомерно с моей стороны думать, что я за столь короткий срок смогла бы добиться того, чего не смогли другие.

– Дорогая! Разве можно представить нашу жизнь без глупости и высокомерия? – Глаза попечителя заблестели, и он вновь окунул печенье в чай. – Тот, кому предстоит упорный труд, не должен терять надежды. Наш дом – солидный дом, скорбный дом, но кроме того, дом, где совершаются чудеса! – Он поднял палец, словно не давая ей вставить слово. – Думаю, вам следует отдохнуть, доктор Альверхайзен. Отдохните. Увидимся завтра. Я хочу вам кое-что показать.

17. ТЕЛЕГРАФНЫЕ СООБЩЕНИЯ

Проводник Бэнкс весь день отказывался выходить из штабной палатки и принимать донесения – даже после того, как Лаури отключил в палатке электричество. Лаури пришлось собрать десятерых связистов и отправиться к нему самолично.

– Отойдите. Я действую по распоряжению Локомотивов, – сказал он стражам палатки.

Те посмотрели ему под ноги, ничуть не удивляясь.

Первым он послал младшего офицера Тернстрема, на случай, если отчаявшийся и униженный Бэнкс совершит преступный поступок. Кто знает, чего ожидать от человека, которому стало известно (а Бэнкс уже знает), что Локомотивы отстранили его от должности?

– Он безобиден, сэр, – сказал Тернстрем.

Внутри палатки теснились тени в униформе. Бэнкс сидел за стольным столом и печатал.

– Минуту, Морнингсайд!

– Лаури. Морнингсайд погиб.

Бэнкс поднял взгляд. Глаза его были залиты кровью.

– Ясно. Минуту, Лаури.

Лаури посмотрел на стол Бэнкса. Похоже, проводник Бэнкс печатал длинное оправдание своих действий – или своего бездействия. Рассуждая, вероятно, о том, что задуманное Локомотивами свершится в любом случае, какие бы ошибки их подданные ни совершили.

– Достаточно, Бэнкс.

– Минуту, Лаури.

– До всего этого никому нет дела, Бэнкс.

– Это для отчетности, Лаури.

Рядом с пишущей машинкой стояла пустая кружка и лежал пистолет Бэнкса.

– Тернстрем, – сказал Лаури

– Да, сэр?

– Наблюдайте за ним. Пусть закончит. Дайте ему время до вечера.

Несколько часов спустя Бэнкс застрелился за своим столом на глазах у Тернстрема, и Лаури официально принял командование на себя. В душе Лаури благодарил Бэнкса за эти несколько часов. Его уже завалили рапортами, запросами, требованиями, проблемами. Он стоял, гордо выпрямив спину. Внимание Локомотивов – на него.

Первым делом он приказал мобилизовать жителей Клоана. Его раздражали эти жалкие бездельники, слонявшиеся по окрестностям передового лагеря. Некоторые из них уже начали попрошайничать. Лаури велел занять их строительством и другой низкоквалифицированной работой. Освободившихся солдат он мог бы направить в патрульные отряды или поручить им осаду госпиталя. Ожидаемое подкрепление из Кингстона еще не прибыло, и людей не хватало.

– Кроме того, это пойдет им на пользу. Эта земля теперь принадлежит Линии, и пора им к этому привыкать, – сказал он Тернстрему.

После того как Бэнкс застрелился, Лаури приказал группе клоанцев, среди которой, к его удивлению, оказался и бывший мэр, убрать тело из палатки, вычистить ее и уничтожить бессмысленный рапорт Бэнкса. После чего занял палатку сам.

В полночь он телеграфировал в Кингстон:

«И.О. ПРОВОДНИКА ПЕРЕДОВОГО ЛАГЕРЯ В КЛОАНЕ ЛАУРИ ПРИНЯЛ ПОЛНОМОЧИЯ ПОКОЙНОГО БЭНКСА. ПРОБЛЕМА. НЕ ИЗВЕСТНО, ЗАЩИЩЕН ЛИ ГОСПИТАЛЬ. НЕ ИЗВЕСТНО БЕЗОПАСНОЕ РАССТОЯНИЕ ОТ НЕГО. ПОЛОЖЕНИЕ ОСЛОЖНЯЕТСЯ ТЕМ, ЧТО ИЗ-ЗА ХАЛАТНОСТИ БЭНКСА В ГОСПИТАЛЬ ПРОНИК АГЕНТ К...»

Палец Лаури навис над буквой К. Он хотел написать «КАК Я И ПРЕДЧУВСТВОВАЛ», но передумал.

«ПРИСУТСТВИЕ АГЕНТА МОЖЕТ СТАТЬ ПРИЧИНОЙ КОНФЛИКТА И ПРИВЕСТИ К ПОТЕРЕ ЦЕЛИ. СРАЗУ НАЧИНАТЬ ОСАДУ ОПАСНО. РЕКОМЕНДУЮ СОЗДАТЬ ШИРОКУЮ НЕПЛОТНУЮ СЕТЬ НЕ МЕНЕЕ ЧЕМ В ПАРЕ МИЛЬ ОТ ГОСПИТАЛЯ. ПЕРЕКРЫТЬ ДОРОГИ. ОБЫСКИВАТЬ ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ. МЫ ОЖИДАЕМ СОДЕЙСТВИЯ СО СТОРОНЫ ГРИНБЭНКА, ГУЗНЭКА, ФЭЙРСМИТА И КРАЙ-СВЕТА. СЕТЬ НЕОБХОДИМО СТЯГИВАТЬ ПО МЕРЕ ПРИБЫТИЯ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫХ СИЛ. ЖДУ УКАЗАНИЙ».

Устройство заурчало, заискрилось, и сообщение ушло адресату, возмущая эфир. Лаури отпустил телеграфиста, откинулся в кресле и сделал глубокий вдох. Тяжелый телеграф бездействовал. Локомотивы ждали его сообщения. Вскоре они получат его. В ритме работы их пистонов и колес произойдут перемены, незаметные для людей, но реальные – и разум Локомотивов, их Песнь обратится к нему. К Лаури. И тогда они изъявят свою волю, их приказы понесутся по проводам через весь континент, телеграф оживет, и палатку огласит Песнь Линии.

Младший офицер Драм принес Лаури холодного кофе в жестяной кружке, и он с благодарностью пригубил. Работать предстояло до утра.

18. ПРИЯТНОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ

Кридмур стоял у вершины второй лестницы восточного крыла. Его окружали ведра голубой краски, а белую спецовку покрывали голубые пятна. Весело и широко размахивая кистью, Кридмур красил стену, насвистывая и улыбаясь каждому, кто проходил мимо.

– Этой ночью, – сказал он себе, – я общался с премиленькой медсестричкой.

– Мы знаем, Кридмур. Мы были рядом.

– Она много чего рассказывает. После всего стала такой разговорчивой!

– Мы знаем все, что известно тебе.

– Жаль, что не наоборот. Так что за человека вы ищете?

– Генерала. Враг лишил его разума.

– Это я знаю. Вы уже говорили. Теперь имя скажите. Здешние врачи с полдюжины пациентов «генералами» кличут. А тех, у кого вообще имен нет, – во много раз больше. Давайте начистоту. Мы ищем черного или белого? Толстого или худого?

– Кожа темнее, чем у тебя. Старый. Для нас все люди на одно лицо, Кридмур.

– Очень помогли, ничего не скажешь. Да тут темнокожих стариков пруд пруди!

– Кридмур, искать старика пока бессмысленно. Сперва нужно найти способ устранить Духа, который его стережет.

– Убийство подождет. А медсестричка тем временем рассказывает, что эта Альверхайзен, докторша с севера, взяла под опеку смуглого бородатого старика. А сама владеет какими-то жуткими северными премудростями – гипнозом, целебным электричеством, лекарствами... Может, это он нам нужен?

– Возможно. Если это он и ей удастся выведать тайны, которые хранит его память, ее придется убить.

– Посмотрим. Но с моим везением, чую, мы этого генерала найдем только в самый последний момент.

– Неправда. Тебе всегда везло, Кридмур. Поэтому мы тебя так долго терпим.

Кридмур сделал последний широкий взмах кистью, покрывая стену свежей голубой краской:

– Ладно. По-моему, мне стоит передохнуть.

Он присоединился к компании игроков в карты. Не только из желания отдохнуть – игравшие были важными людьми в госпитале.

Сичел – главный повар, Ренато пятнадцать лет бродил по северо-западу континента в поисках пациентов для госпиталя, а теперь охраняет южный забор. Хамза – доктор, один из немногих с медицинским образованием, закончил университет Варситтарта в Джаспере. Заведение, насколько известно Кридмуру, довольно престижное.

Спускаясь вниз, он остановился у дверей палаты на втором этаже:

– Я кое-что придумал.

На кровати у окна лежал одноногий юноша. Правая сторона его лица была ослепительно красива, а левая оплыла, как мороженое. Единственным оставшимся глазом он буравил трубу на крыше – так, словно хотел, чтобы она лопнула от его взгляда.

Кридмур прислонился к окну:

– Эй, Малыш!

– Пошел ты...

Все в госпитале звали его Малыш, так было записано в книге учета, и никто не знал, было ли у него другое имя, – откликался он только на Малыша. Он вообще редко на что-либо откликался. Прибыл он с последней группой пациентов, через три дня после Кридмура. Малыш был чем-то жутко недоволен – видимо, полученными увечьями. Вставал с постели редко, а встав, принимался ковылять по коридорам, кричать, огрызаться и угрожать медсестрам. Всем казалось, что он вот-вот натворит нечто такое, отчего Дух уничтожит его раз и навсегда, и будет ему поделом.

– Эй, Малыш. В карты играешь?

– Как тебя звать, придурок? Какль, так ведь?

– Кокль. Но лучше зови меня Джон. Так играешь в карты или нет?

– А какой в этом толк?

– А какой вообще в жизни толк?

Малыш повернул голову и уставился на Кридмура.

Кридмур пожал плечами:

– Можно было бы распотрошить карманы местных придурков. Но если ты занят...

– Зачем, Кридмур?

– Он мне нравится. Напоминает меня в его годы.

– Он увечный. Бесполезный. Мы его не примем.

– Не бесполезный. Вовсе нет. Мы просто еще не знаем, когда он нам пригодится.

Играли они в пустой операционной в подвале восточного крыла. Вечером там было прохладно. На влажных стенах быстро появлялась плесень, которую приходилось отскабливать. Сичел принес из кухни виски. Они сидели на жестких деревянных стульях, расставленных вокруг операционного стола

– Из Клоана дурные вести, – сказал Сичел.

– Трагедия, – кивнул Кридмур. – По мне, виновата Линия. Немотивированная агрессия. Но не будем менять тему. Сичел, друг мой, что у тебя?

Сичел нахмурился, словно подмигнул пустой, скрытой шрамом глазницей. Он швырнул карты на стол. Одни Локомотивы – карты скверные.

– Будь проклят тот день, когда ты сюда явился, Кокль.

– Не кипятись. Это гостеприимный дом. Дух прощает всех, даже тех, кому везет в картах.

Кридмур напомнил себе, что сейчас ему лучше проигрывать. Когда соперники думали, что выигрывают, они становились разговорчивыми.

– Так и есть, – согласился Ренато, раздавая карты, – он все прощает.

Серьезный, как всегда, Ренато глотал слова – у него была раздроблена челюсть, и он прикрывал ее красным платком. Карты ему выпали хорошие, подумал Кридмур, в основном Стволы.

– Да, это верно, – сказал Сичел.

– Вздор, – сказал Малыш, сидевший в одиночестве на дальнем конце стола.

– Ну, ну, – покачал головой Ренато. – Ему нужно просто дать время. Ляг, расслабься, позволь Духу делать свое дело, и...

– Не нужно мне ничего прощать. Пусть прощения просят те уроды, которые все это со мной сотворили. А я их прощать не хочу. И сидеть здесь и гнить, как последний трус, тоже не собираюсь. Я собираюсь...

– Вот доиграешься и помрешь где-нибудь, – сказал Сичел.

– И что?

– Ты ведь солдатом был, так? Значит, тебе есть за что просить прощения. Не важно, на чьей ты воевал стороне. Дай я тебе одну историю расскажу. Двадцать лет назад... – начал Ренато.

Дальше Кридмур уже не слушал. Двадцать лет назад Ренато сражался на стороне богатого южного барона-выродка, присягнувшего в верности Стволам. Теперь его земли и, что главное, нефтяные скважины принадлежали Линии. Ренато был ходячей энциклопедией баек и притч о войне. Каждую из них венчала мораль о прощении, исцелении и, что важнее всего, о важности обращения к Духу, способному переложить ношу с плеч человека на свои метафизические плечи и унести ее прочь...

Кридмур обратил на себя внимание Малыша и закатил глаза.

Сичел начал свой собственный рассказ, что-то о женщине, которая последовала за армией и погибла в битве при Габбард-Хилле.

Доктор Хамза прервал его признанием в том, что в бытность студентом в Джаспере он любил заложить за воротник. Старых вояк его рассказ не впечатлил, но возмущаться они не стали.

Чтоб не терять сноровки, Кридмур ввернул пару небылиц о собственных солдатских подвигах. Притворился, что раскаивается в неких неназванных и несуществующих грехах, которые совершил в битвах у пролива Печин и Мельницы Хуки. Ренато и Сичел слушали с серьезными лицами.

Попечитель Дома Скорби принадлежал к Улыбчивым. Он горячо верил в пользу доверительных откровенных бесед и исповеди, и, хотя от персонала госпиталя не требовалось разделять его воззрения, они перенимали его привычки. Иногда весь дом напоминал собрание какого-то общества. Кругом все только и делали, что разговаривали друг с другом. «Меня зовут Джон Кридмур, и я хочу сознаться в своих преступлениях. Надеюсь, на этой неделе вы никуда не собираетесь...»

Он пригласил сюда Малыша в надежде, что остальные захотят поучать его. Так оно и вышло, но разговор затягивался, а у Кридмура была назначена встреча с симпатичной медсестрой.

– Иногда я все еще вижу их лица. Но Дух забрал у меня эту боль, так же, как забрал боль от потерянной руки, и теперь... – продолжил Сичел.

– Вранье, – прервал его Кридмур, надеясь перевести разговор на интересовавшую его тему, а интересовал его только Дух.

– Малыш, я не понимаю, о чем говорят эти люди. Я человек простой. Мой опыт подсказывает мне, что только время лечит раны. Со временем все можно забыть. Если же это не работает, попробуй выпивку, – сказал он.

Ренато терпеливо покачал головой:

– Если ты ищешь исцеления, Кокль, ты найдешь его здесь.

– Слыхал о Безымянном Городе?

– Еще бы, Кокль. О нем бродяги рассказывают. Да и старые солдаты тоже.

– Там с неба льет виски, женщины доступны, и работать никому не нужно, и агнец, и лев, и даже старый агент Стволов могут обрести покой.

Он взял со стола карту. Локомотивы. Для него бесполезна. Безымянный Город! Он не вспоминал о нем уже много лет!

– Так я к чему – по-моему, это все тоже брехня. Нет такого города. Поверить в него можно только от отчаяния.

Разве это не правда?

Но Ренато стоял на своем.

– Ты просто Духа не видел! Он существует!

– Я видел, как он ударил по тому летуну в небе. Я видел, что он охраняет наши ворота. Я признаю, что он существует. А вот насчет целительной силы не знаю. Где доказательства?

Ренато пожал плечами:

– Это нужно чувствовать.

Малыш фыркнул и бросил карты на стол. Локомотивы, Стволы, Племя, Женщины...

– С меня хватит, – сказал он. Но вставать с места не стал.

– Вот не знаю, чувствую я это или нет. Скажи мне, зачем он это делает? Какая ему от этого выгода? – сказал Кридмур.

– Не у всего есть причины, – сказал Ренато с раздражающей серьезностью проповедника.

– Я тоже всё! – признался Ситчел.

Хамза встал:

– Мне нужно идти к пациентам.

– Причины есть у всего, – сказал Кридмур.

– Может быть, – сказал Ренато. – А может, и нет.

Больше Кридмур не выдавил из них ничего. Вскоре он тоже выбыл из игры, и Ренато, забрав выигрыш, вернулся на пост.

Кридмур с Малышом остались вдвоем по разные стороны освещенного свечами стола.

– Ну что? – сказал Кридмур.

– Да пошел ты, – сказал Малыш и, хромая, ушел прочь.

В Доме было немало медсестер. Большинство из них – из близлежащих городов, в основном из Гринбэнка. Многие из них были красивы. Попечителю явно нравились симпатичные медсестры.

– Я согласен остаться здесь навсегда. Мне нравится здесь работать.

– Большинство мужчин здесь – калеки. Неудивительно, что медсестрам ты нравишься. Тебе нечем гордиться, Кридмур.

– Мне нравится общество медсестер. Я стар, обо мне нужно заботится.

– Скоро тебе это надоест.

– Никогда!

– А ты допроси их.

С Ханной он встречался заполдень в кустах за травяным садом; с Эллой – по вечерам в северной башне. С другими девушками – нерегулярно, но и не редко. Он очаровывал их рассказами о городах мира. Животная энергия, наполнявшая Кридмура, в Доме большая редкость, за которую его здесь ценили. Он даже умудрился пока не нажить себе ни одного врага.

– Дух охраняет нас. Это все, что я знаю. Это хорошо. Что бы я делала одна с дурным стариком вроде вас? – спросила его Ханна.

– А о духе я говорить не люблю. Грустная тема. Я не за этим сюда пришла, – сказала Элла.

О пациентах они говорили куда охотнее – о чем еще им сплетничать?

Ханна поведала ему о свирепом старике в закрытой палате на четвертом этаже, бредившем о битве у пролива Печин. Элла рассказала о старике на третьем этаже, который ничего не говорил, но воровал монетки и бутылочные крышки и мастерил из них себе медали. Звучало это многообещающе, поэтому Кридмур украл ключи Эллы, пока она спала, и отправился на разведку; но когда он пробрался в каждую из палат и взглянул на их лица, Мармион оба раза сказал:

– Это не он.

– Ну, что ж...

Элла, казалось, немного боялась доктора Альверхайзен, и не хотела ничего о ней говорить, как ни намекал, как ни допытывался Кридмур; Ханна же с радостью поделилась слухами о чопорной дуре с севера и ее безумных экспериментах над простушкой Дэйзи и бедным старым Генералом...

Вечером снова играли в карты. Кридмур, Ренато, Сичел, Малыш. Их выигрыши теперь обходились Кридмуру недешево.

В тот вечер Кридмур решил поспорить. И похоже, не прогадал.

– Слушай, Ренато, я много путешествовал по Краю Мира. Видел дюжину мелких духов в мелких городишках – духов пшеницы, духов дождя. Они встречаются так же часто, как двухголовые телята и бородатые женщины. Каждый – не ярче свечки. И большинство из них – проделки фокусников. А те, что и правда существуют, с радостью принимают приношения, но не очень-то любят приносить пользу. В Доме полно увечных людей. Что-то я не вижу, чтобы их кто-нибудь исцелял.

– Дух исцеляет, – сказал Ренато.

– Вранье, – прыснул Малыш.

Малыш никому не нравился, но ему было все равно; прогнать его не могли – в Доме так поступать не полагалось.

– Я этого не видел, – повторил Кридмур.

– Для всего нужно время, – сказал Ренато. Он с неким почтением дотронулся до своих шрамов. – Я, знаешь, долго злился. Раньше я был красавцем. Почему Дух не избавил меня от этих шрамов? Ну, ты понимаешь.

Сичел мрачно кивнул. Кридмур сохранил скептическое выражение лица. И Ренато продолжил. Из-за ран и платка голос его звучал глухо, но говорил он увлеченно и страстно.

– Но Дух не избавляет от ран! Он избавляет от боли. Дает возможность продолжать жить. Успокаивает. Помогает вынести мучения. Это чудесно!

Ренато прервался на глоток виски.

Сичел хмыкнул:

– Те волосатые ублюдки, холмовитяне, что селились здесь до нас, такого не заслуживают.

– Холмовики? – заинтересовался Кридмур. – Здесь жили холмовики?

– Весь каньон был их огромной норой.

– И что с ними стало? Отец попечителя их прогнал?

– Черта с два! – мотнул головой Ренато. – Ты же сам видел, как Дух реагирует на любое насилие.

Сичел наклонился вперед и прошептал:

– Как-то в восточном крыле я встретил санитара, который ухаживал за умалишенным. Псих ему весь день житья не давал, крыл на все лады и его самого, и его матушку. И тогда этот санитар, звали его Грегор, взял да и сорвался – нацепил на безумца наручники. Мы все ему закричали: «Не надо!» Но было поздно – раздался жуткий грохот, окна заходили ходуном, что-то жуткое вылезло из-под пола прямо у наших ног и – бац...

Сичел захлопал в ладоши. Малыш вздрогнул – его было легко напугать.

– Грегор вылетел из окна. С третьего этажа Одним санитаром меньше, одним пациентом больше... Нет, друг мой Кокль, здесь с насилием лучше не шутить. Вот почему все эти годы госпиталю не причинили вреда ни бандиты, ни холмовики, ни бароны мелких пограничных штатов, ни сама Линия. Никакого насилия, даже против свиней и кур. Почему, по-твоему, мы здесь питаемся одной травой, как кролики?

– Жаловаться невежливо, но, признаюсь честно, этот вопрос меня беспокоил.

– Мы даже свинье не можем глотку перерезать! Никакого насилия. Даже против холмовиков... Нет, он заплатил деньги кому надо – и они отсюда убрались. Застроил их пещеры. Медленно, постепенно. Наполнил каньон шумом и железом. Они ведь этого не выносят, так? Но и убить его они тоже не могли. Он громоздил магистрали прямо поверх их рисунков, курганов и всего остального, так что они просто сдались и ушли.

– Бедные холмовики... И теперь... – Кридмур широко улыбнулся.

И тут заговорил Малыш:

– Я слыхал, это вампир, – он вперил взгляд в свои карты, – который питается болью. Нас предупреждали: «Не ходите в Дом Скорби. Лучше сдохнуть». Дух лишит вас достоинства, говорили нам. Ему нужно, чтобы вы страдали, оставались слабы и беспомощны, как куклы, навечно. Он же этим питается.

Ренато посмотрел на Малыша:

– Не будь дураком.

– Отсюда никто не выходит живым, так ведь? Вы же все просто сидите, покрываетесь коростой и гниете заживо!

Ренато тяжело вздохнул:

– Мы тут доброе дело делаем. Куда нам еще идти? Ты сюда по собственной воле пришел. Тебя никто не заставлял. Ты знаешь, что поступил правильно. Зря ты так враждебно настроен! Может быть, кому-то стоило посидеть с тобой у воды, показать тебе Духа? Тогда бы ты по-другому запел...

– Наверное, стоило бы так и сделать. Скажите, когда и как можно увидеть Духа? – спросил Кридмур.

– Когда попечитель разрешит.

– А когда это?

– Всему свое время.

В тот вечер Кридмур вошел в кабинет доктора Альверхайзен с инструментами в руке – так, словно кабинет принадлежал ему.

– Добрый вечер, доктор! – сказал он и, прежде чем она смогла ответить, заколотил по шатким полусобранным полкам в углу.

Она сидела за письменным столом и при свете единственной свечи читала вслух маленькую зеленую книжку, переплет которой обвивала нарисованная ветка плюща. Дэйзи сидела на полу, скрестив ноги, и качалась из стороны в сторону, а Генерал, прямой как штык, сидел в кресле напротив нее. Остолоп по имени Магфрид, сопровождавший доктора, громоздился у окна, точно шкаф.

– Не обращайте на меня внимания.

– Странное время вы выбрали для работы, мистер Кокль.

– Странное место. Странное время. Странный мир...

Коклю стоило признать, что работал он из рук вон плохо. Заниматься честным трудом ему давно надоело.

Она продолжала читать вполголоса, пока он колотил молотком.

– Да, сказал волк, ваша мама здесь. И сыновья дровосека переглянулись, посмотрели на волка, подумали о том, как они устали, как долго им пришлось идти через лес, и совершили очень глупый поступок – вошли вслед за волком в маленький домик на краю леса.

– Сказки... Когда я был мальчиком и рос на востоке, в Ландрое, мама читала мне сказки

– Ну конечно, мистер Кокль.

– Мой отец тогда был еще жив. После того как он умер, жизнь моя изменилась безвозвратно.

На самом деле, насколько знал Кридмур, отец его был жив. И конечно, пребывал в добром здравии, когда влепил юному Джону Кридмуру затрещину и вышвырнул его из дома. Кридмур решил соврать – ему показалось, будто в жизни доктора оставило свой отпечаток нечто подобное. Видимо, он угадал: глаза ее заблестели.

– Сказки, – повторил он.

– Да. Это книга попечителя Хауэлла. Генерал, насколько я могу судить, любит сказки, если, конечно, речь его не поток случайных слов, а отражение мыслительных процессов. Кто знает, может, мне удастся привлечь его внимание. А Дэйзи не против послушать.

– Я тоже не против, – сказал Магфрид.

– И Магфрид, конечно, тоже.

– Хорошо, Магфрид! Я тоже не против. Результат есть?

– Ни малейшего.

– Тяжело вам, наверное, – сказал Кридмур. – А про себя подумал: «Ну? Это он?»

– Возможно, Кридмур. Он достаточно стар.

Он заметил маленькую бутылочку зеленого успокоительного рядом со стаканом воды и улыбнулся. Ха! Старый Франт Фэншоу тоже был большим любителем опия.

– Да, мистер Кокль?

– Ничего, доктор. Просто сказка нравится. Я постараюсь работать потише.

– Шумите, если нужно, мистер Кокль. Они меня все равно не слышат.

– Осмотри его поближе, Кридмур.

– Вы, кажется, устали. Если хотите, я могу почитать.

– Это очень мило с вашей стороны, мистер Кокль.

– Мне нравятся интересные истории, доктор.

Он сел на край ее письменного стола, рядом со стариком:

– Магфрид, дружище, подойди сюда. Присоединяйся!

Он окинул скучающим взглядом стопку ее книг. В основном научные труды. Взгляд его упал на красную книжечку, не похожую на остальные. Он взял ее, раскрыл и увидел, что называлась она «История Запада для детей». Благочестивая пропаганда, сохранившаяся со времен старой Красной Республики. Как тогда любили поучать детей! Кридмур с любопытством пролистал высокопарные порицания порочной агентуры Стволов. Он пролистал обратно...

– О, нет!

Он остановился на переднем форзаце, где был изображен остроносый суровый мужчина в роскошном красном мундире. Смуглая кожа, седые волосы.

– Нет. Не может быть. Так мы его ищем?

– Не исключено, Кридмур.

– Но он погиб!

– Может, и нет.

– Он ли это – не могу сказать точно. Возможно. Книга отпечатана тридцать лет назад, портрет ему явно льстит, и состарился он недостаточно, но сходство есть. Это он?

– Мы не уверены. Возможно.

– Доктор не знает.

– Глупая женщина.

– Говорят, он умер в долине Блэккэп. Я слышал, он стал бандитом и погиб от рук Линии через десять лет после Блэккэпской битвы. Но никто никогда не говорил, что он выжил, потерял рассудок и лежит в госпитале. Так это правда он? Ха! Вы послали меня сюда, чтобы найти генерала Энвера? Но зачем? Что вам от него нужно? Выдайте ваши тайны – я все равно все узнаю. Я ведь везучий!

Они ужалили его – легкий удар Кнутом. Выражение недовольства. Он их раздражал. Один его глаз налился кровью, а в висках запульсировала боль.

– Вы в порядке, мистер Кокль?

– В полном порядке, доктор.

Она протянула ему зеленую книгу сказок:

– Вы собирались почитать пациентам.

– Да. Конечно, конечно...

Он отложил «Историю Запада» и принялся читать вслух сказки

Он читал им сказку о письме в бутылке, а голос в его голове все шептал:

– Послушай, Кридмур. Мы доверяем тебе. Не вздумай нас предать.

– Ну, что вы. Как можно!

– В конце прошлого года Линия захватила Брэйзенвуд и пробурила там нефтяные скважины. В руинах городского ломбарда, среди страниц девичьего альбома, украшенных завитушками и цветочками, они обнаружили последнее письмо генерала Энвера своей внучке – та уже мертва. В письме Генерал описывал свой последний поход в горы. Какие именно горы ? Мы не знаем. Линии это тоже неизвестно, как донесли нам наши шпионы. В письме говорится о Первом Племени – и об Оружии, спрятанном неведомо где...

19. ДУХ

Утром, когда Лив вошла в кабинет попечителя, тот заполнял журнал. Но тут же отложил его, встал для приветствия и с места продолжил беседу так, словно та и не прерывалась:

– Так вот! Я должен кое-что показать вам, доктор.

Он надел твидовый пиджак и спрятал очки в карман.

– Да, вы говорили. За этим я и пришла.

– Превосходно. Кажется, вы ни разу не спросили меня о нашем Страже. Нашем Духе. Нашем Гении Места. Нашем Хранителе. Нашем Эгрегоре [Эгрегор (др.-греч.; страж) – в оккультных и нетрадиционных религиозных движениях – душа вещи, «ментальный конденсат», порождаемый мыслями и эмоциями людей и обретающий самостоятельное бытие. По мнению приверженцев учения, эгрегорами обладают реликвии, памятные вещи и прочие предметы, которые якобы помогают им либо, наоборот, несут проклятие. Сила и долговечность эгрегора зависит от согласованности и численности группы. Современная наука существования эгрегоров не признает]. Называйте его как хотите.