Текст книги "Сияние базальтовых гор"

Автор книги: Федор Кабарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА III
СВАДЬБА

Солнце близилось к закату. Еле заметное движение воздуха доносило из соседнего двора тонкий аромат свежего сена. Когда замирал шелест листвы тополей, слух улавливал далёкий шум водопада на водосбросах второго каскада. Антон и Зина сидели в беседке, вспоминая прошлое, рассказывая о пережитом.

– Долго я, Тоня, не решалась обратиться к Галаджи. Стеснялась, потом не выдержала и пошла тайком от отца. Но о тебе ничего не узнала и там. Может быть, они и знали, да не хотели, не могли говорить.

– А я в это время был уже доставлен в больницу. И тоже думал о родных, о тебе.

– Если бы я знала тогда, кажется, на край света поехала бы, не раздумывая.

– Пётр Кузьмич, наверно, часто вспоминал меня недобрым словом?

– Вспоминал почти каждый день. Ещё больше бередил мои раны. Придёт вечером, задумается. Я знала, что через минуту-две услышу твоё имя.

– Сильно бранил?

– Бывало. А однажды пришёл весёлый. Не успел ещё раздеться – и ко мне. Закрыл книгу, над которой я сидела, и говорит: «Новости, дочка, есть, приятные и для тебя». «Какие, – спрашиваю, – новости?» Он погрозил мне пальцем, улыбается: «Не лукавь, дочка, я ведь всё знаю… Нашёлся блудный сын – цел и невредим. Скоро приедет в Самгунь…»

В квартире заканчивались последние приготовления к большому празднику семьи. С минуты на минуту должны приехать гости. Расставив приборы, бокалы и рюмки, придвинув стулья, Лукерья Ивановна застыла неподвижно перед накрытым столом, подперев рукой подбородок. Елена Савельевна, помогавшая матери, подошла к ней, обняла за плечи.

– Мамочка, отдохни. Весь вечер хлопочешь – свалишься от усталости. Всё уже готово. Скоро гости придут, а ты и принять не сможешь.

– Ничего, Ленуца, такое событие раз в жизни бывает. Ты же знаешь, сам Дмитрий Дмитриевич приедет… Генералы. Вот я и волнуюсь.

– Ой, не хитри, мама: Зиночке ведь угодить хочешь, – сказала Елена Савельевна, не сводя улыбающихся глаз с матери.

Лукерья Ивановна посмотрела на дочь и ответила решительно:

– Ну и пусть! Хочу ей угодить. Она же теперь нам не чужая. Ой, скорее бы гости пришли. Я так хочу посмотреть поближе Дмитрия Дмитриевича. Поблагодарить его за заботу о нас.

Елена Савельевна посмотрела на мать удивлённо:

– Как, и ты уже знаешь, что всё для нас сделал он?

– Давно знаю, – сказала Лукерья Ивановна и многозначительно развела руками. – А ты говоришь, зачем я кружусь вокруг стола. – Она снова начала передвигать закуски, переставлять с места на место посуду. Наконец, отошла от стола, посмотрела ещё раз и спросила:

– Где же Тоня? Ира, позови их сюда. Пусть посмотрят, всё ли на месте.

– Вот они, в беседке, – отозвалась Ира, – сейчас позову.

– Ирочка, подожди, – остановила её Елена Савельевна, – не надо им мешать. Пусть посекретничают. У них ещё столько этих домашних хлопот впереди. А мы тут и без них справимся.

Лукерья Ивановна подошла к окну, стала рядом с Еленой. Минуты две они стояли молча, наблюдая за увлёкшейся разговорами парой.

– Я очень рада за Тоню, – тихо сказала Елена Савельевна. – С Зиной он будет счастлив – в это можно верить.

– Я тоже так думаю, – отозвалась Лукерья Ивановна. – Ну, не будем им мешать. Пусть поворкуют.

Мать и дочери прошли в гостиную и разместились на кушетке, поджидая прихода гостей.

С парадного донеслись мужские голоса.

Профессор Кремлёв, Дмитрий Дмитриевич, генерал Прозоров, Владимир Петрович, генерал Галаджи с жёнами вошли в гостиную.

– Каперанг опаздывает, – шутил Галаджи, – наверное, начищает свой мундир.

В переднюю вошли майор Капустин – муж Елены Савельевны и председатель Самгуньского городского Совета Михаил Фёдорович Баканов, одетый по случаю торжества в свою неизменную парадную флотскую форму капитана первого ранга. Юрий Капустин, выждав удобный момент, кашлянул и, шагнув в гостиную, взял под козырёк:

– Разрешите доложить. Капитан I ранга прибыл на бал!

Все рассмеялись. Начались взаимные приветствия, поздравления, разговоры.

Большой шутник и весельчак Михаил Фёдорович Баканов умел расположить к себе женское общество любых возрастов. Ира, видевшая его впервые, чувствовала себя с ним так же непринуждённо, как с зятем Юрием и братом Антоном. Каперанг Баканов, как его называли все в Самгуни, хотя он уже не командовал пароходом, а руководил городским Советом, никак не мог расстаться с многолетней привычкой – появляться в обществе в форме капитана первого ранга. Никто не обращал внимания на эти причуды моряка, вернее, прощал ему его слабость.

– А где же ваша супруга? – спросил его Вахрушев, многозначительно посматривая на морскую форму. – Опять мигрень?

В это время в гостиную вошли Антон и Зина, и Антон торжественно произнёс:

– Виновники торжества просят гостей занять места.

Гости расположились за столом. Юрий Капустин наполнил бокалы. Встал Пётр Кузьмич:

– Дорогие гости! Моя единственная дочь сегодня вступает в новую жизнь. Пожелаем же Антону и Зиночке счастья с первого шага их большой жизни. Я пью за новую счастливую советскую семью.

За первым бокалом последовал второй, третий…

Начались оживлённые разговоры, взаимные шутки.

Ира включила радиолу и сделала реверанс перед Дмитрием Дмитриевичем, приглашая его на вальс. Этот с виду медлительный человек становился чрезвычайно лёгким, подвижным в танце. Даже профессор Кремлёв не удержался от комплимента:

– Мой Володя слывёт виртуозом по части вальсов, но куда ему до такого танцора!

После танцев Лукерья Ивановна снова пригласила всех к столу. Зазвенели бокалы. Потом комнату заполнила мелодия любимой песни профессора.

– «Славное море, священный Байкал», – с расстановкой выводил Баканов. Напев подхватили Прозоров, Дмитрий Дмитриевич, Антон. Когда песню повели мягкие женские голоса, запел и Пётр Кузьмич.

…Свадебный бал продолжался.

ГЛАВА IV
ПЕРВАЯ ИСКУССТВЕННАЯ ТУЧА

Часов около семи утра со стороны Базальтового перевала донёсся грохот, напоминающий раскаты надвигающейся грозы. И вслед за ним над Кедровой горой, к северо-западу от усадьбы показались причудливо завихряющиеся и быстро растущие кудрявые барашки облаков, постепенно меняющие свою огненно-жёлтую окраску на серебристо-белую. Они разрастались с необычайной быстротой и минут через пять слились, образовав большую многоярусную тучу.

Сколько было этих «барашков», никто не успел, а, может, и не догадался сосчитать.

С первыми раскатами грома этой непонятной в чистом небе грозы все обитатели особняка высыпали на поляну. Каждый высказывал своё мнение и догадку. Ефим Степанович Темляк, рыбовод прудового хозяйства, поглаживая реденькую белую бородку, подмигнул стоящему рядом Споряну и заметил с восхищением:

– Вот это маскировочка! Под прикрытием такой завесы можно опрокинуть любую блицстратегию…

Споряну, занятый своими мыслями, не ответил.

– У вас, Ефим Степанович, оказывается, всё ещё не прошёл фронтовой зуд, – сказал кто-то.

– Не с той стороны вы смотрите, – ответил рыбовод, сделав сердитое лицо. – Война не моя профессия, но кулак нам с вами надо держать всегда натренированным.

– Смотрите, смотрите! – закричали в один голос несколько человек. – Как она жмёт к земле!..

– Похоже, обратится в дождик, – нараспев протянул кладовщик Зосим Лукич.

Почти в то же мгновение упали на землю крупные холодные капли.

– Васятка, тащи дождевики! – расплывшись в улыбке, крикнул Ефим Темляк сыну.

Через несколько минут люди стояли в плащах с капюшонами, подняв кверху головы и стараясь понять, что происходит в толще этой серой туманообразной мути. Потоки ливня, отклоняемого порывами сильного ветра, то клонили кроны деревьев в одну сторону, то набегали вихрем с другой, то силой давили на лес сверху, срывая хвою, листву и молодые ветки. Люди стояли молча, всматриваясь в разбушевавшуюся стихию. Зосим Лукич заговорил первым.

– Д-а-а-а-а! Не иначе, как наш старик посеял ветер, вот и выросла буря. Ох, уж эти эксперименты! Взлетим когда-нибудь со всем посадом на воздух. Приедут из города – и черепков не соберут. «Была, скажут, лаборатория, а теперь не поможет и амбулатория».

– Ой, Зосим Лукич, – возразил Ефим Темляк, – полвека вы прожили, а определиться в жизни всё не можете. Себя напрасно мучаете. Не для риска вы рождены, а для покоя. За розами ухаживать бы вам да вкушать ароматы. Шли бы лучше садовником к профессору Русанову. Там – всё по вас: тишь да гладь…

– Тьфу, зубоскал! – с сердцем сказал Зосим Лукич.

Ефим Степанович перевёл разговор на другую тему и, обращаясь к сыну, сказал:

– Васятка! Сбегай-ка на пруд, посмотри у мостков мерку. Вода, никак, всё прибывает. Может, позвонить на створы, аварийные водосбросы открыть. Беги, сынок, да смотри хорошенько.

Когда сын ушёл, Ефим Степанович постоял немного молча, потом достал кисет и стал набивать трубку, прикрывая табак полой плаща. Раскурив и зажав трубку в кулак, чтобы не попадал дождь, он со скрытым лукавством возобновил разговор:

– Мне думается, Зосим Лукич, что твой страх сродни одной болезни. У нас в Байкалове был такой мужичок. На него частенько находило какое-то наваждение. Говорят, сердце у него было устроено не по норме. Ударит, окажем, гром – он встрепенётся, спрячется в самое что ни есть тёмное место. Раз как-то, во время ледохода у нас против села получился большой затор, К вечеру Тобол вышел из берегов. И вот к ночи затор лопнул, да с такой силой, что застонали стены домов, задребезжали стёкла в окнах. Мужичонка этот сиганул с трубкой в зубах на сеновал, зарылся в сено да со страху и заронил искру… Так бы и сгорел, кабы соседи не вытащили.

– К чему ты это клонишь, Ефим?

– Да так, к слову пришлось. Но оно и пользу иметь может. Ты же на складе приставлен к делу. А там мало ли разных гремучих смесей. Разволнуешься – недолго и сплоховать. Стукнешь нечаянно одно, а оно жахнет по другому, ну, и прощай, Зосим Лукич! Да что Зосим Лукич – вся усадьба комаром в небо улетит…

– Пожалуй, ты и верно рассуждаешь, – проговорил с расстановкой Зосим Лукич.

– Смекай уж сам, Зосим. Каждый в своём деле сам себе хозяин.

– Э-эх-ма, – вздохнул кладовщик. – В совхозе или в кооперативе, пожалуй, спокойнее будет. Туда, видимо, и переберусь…

Налетела ещё более сильная полоса дождя и тут же рассеялась, словно чья-то невидимая рука вдруг отвела её в сторону. Потом ещё несколько минут продолжала моросить мельчайшая водяная пыль, похожая на стелющийся по земле туман. Прояснилось. Дождь и ураган продолжали свирепствовать, но теперь уже в стороне. Все стали присматриваться к видневшимся вдали дамбам каскада, стараясь угадать, как ливень повлиял на плотины и откосы.

Заметив вдали машину, Зосим Лукич машинально снял кепку и с нескрываемой тревогой проговорил, ни к кому не обращаясь:

– Никак, беда приключилась…

Он провёл рукой по намокшим редким льняного цвета волосам, торопливо накинул на голову кепку, поднял только что опущенный капюшон дождевика. Он не скрывал своего беспокойства и говорил вслух всё, что думал.

– Ох, большое несчастье может быть… Сами посудите, что будет, если сорвёт плотину. Сорок миллионов кубометров воды! Унесёт, всё унесёт! Смоет всё как есть!..

Он помолчал, как бы раздумывая над тем, какое принять решение, и вдруг, резко обернувшись, почти крикнул:

– Чего же мы, олухи, топчемся? Людей, селения, скот спасать надо, выводить из долины на перевал…

Этот обычно медлительный мужчина, к всеобщему удивлению, в несколько прыжков оказался на верху высокой мраморной лестницы и скрылся за дверью. Через секунду его фигура появилась в окне. По движению губ и нетерпеливым жестам было понятно, что он говорит с кем-то по телефону, предупреждая, видимо, о надвигающемся, по его мнению, несчастьи…

Машина мчалась с предельной скоростью, словно неслась по воздуху. На её пути поднимались каскады брызг, и когда они рассеивались, машина была уже далеко, взметала всё новые и новые буруны всплесков. Кто-то не выдержал:

– С хорошей вестью так не спешат…

Почти все невольно думали об одном и том же: успеет ли машина достичь посёлков, расположенных внизу долины, прежде чем рухнет под тяжестью водной громады плотина.

На развилке шоссе бешено мчавшаяся машина накренилась, прижимаясь правым бортом к каменной мостовой, и повернула на просёлок к экспериментальной лаборатории ЦНИИСТА. От неожиданности несколько голосов не выговорили, а выдохнули:

– К н-а-а-а-м!..

Надсадно взвизгнули тормоза. Прокатившись по инерции несколько метров и затем отпрянув назад, машина остановилась. Из неё вышел генерал Прозоров.

– Где профессор? – чуть сипловатым мягким баском спросил он вытянувшегося постового. Автоматчик бросил короткий взгляд на стеклянный купол крыши и отчеканил:

– В «Моссельпроме», товарищ генерал…

ГЛАВА V
ПОД КУПОЛОМ «МОССЕЛЬПРОМА»

Профессор Пётр Кузьмич Кремлёв первым заметил огненный край восходящего солнца. Дрожащие косые лучи, прогоняя саван утренней тьмы, всё глубже и глубже проникали в складки лесистых гор.

С «капитанского мостика», как профессор в шутку называл сооружённый на крыше двухэтажного лесного особняка просторный купол из плексиглаза, открывались причудливые очертания далей. По мере того, как из-за горизонта поднималось солнце, на фоне тёмной и однообразной синевы леса выступали очертания далёких увалов и хребтов, обнажая направление горных кряжей. Были ли это действительно горные хребты, глубокие долины со сверкающими в их низинах зеркалами лесных озёр или просто колеблющийся мираж лесных далей – учёному было безразлично. Он озабоченно следил в свой бинокль только за одной точкой – Кедровой горой. То и дело опускал бинокль и обращался к сидящему рядом сыну с одним и тем же вопросом:

– Ничего не вижу… Как у тебя, Володя?

– Над обрывом справа поднят красный флаг – хороший ориентир на фоне густой зелени хвои. Но людей я не вижу…

– Смотри, смотри, Володя, внимательнее. Мне важна каждая мелочь. Эх, застилает! – Он торопливо протёр глаза и вновь прильнул к биноклю. – Ничего не могу различить, – ворчал он с досадой, вращая регулятор. – А у тебя, Володя, видно что-нибудь новое?

– Вижу дымок…

– Вижу, вижу. Так, так! Приготовляются. Запиши, Володя, время. Это сигнал перед запуском…

– Смотри, смотри, папа, пошли!

– Пошли, пошли, сынок! Наблюдай внимательнее.

Вверх, к голубому небосводу, со стремительной быстротой неслись ракетные снаряды, оставляя за собой желтоватые полосы. Через двадцать секунд на большой высоте вспыхнули светлячки ослепительно-ярких огней, и на их месте повисли огненные шары, мгновенно образовавшие облака паров.

Так иногда появляются на горизонте маленькие кудрявые облака, расширяясь и застилая весь горизонт, превращаясь в обложные вороные тучи, с проливным дождём и шквальным ветром. Моряки не раз видели, как из белых барашков, замеченных у горизонта, вырастает, расплываясь по небу, чёрная туча – предвестник шторма.

Профессор не сводил глаз с контрольных стрелок на приборах. Потом порывисто встал, присел на корточки у аппаратов, разглядывая кривую на рулончике меловой бумаги. Когда по прозрачному куполу ударили первые крупные капли, он пожал плечами и, подняв вопросительный взгляд на сына, не то спросил, не то просто подумал вслух:

– М-м д-да… Это что ещё такое? Никак дождь? Значит, опыты безрезультатны. Начинаем всё сначала…

– Не огорчайся, папа. Диаметр огневого кольца и сила взрыва зафиксированы. Вот только данные после пяти секунд не ясны.

– Отмечаются ли признаки второй детонации?

– Видимо, да. Тут кривая очень непостоянна. После первого скачка есть ещё два, силой превышающие вдвое силу начального разряда.

– Вот-вот!

Профессор словно очнулся, повеселел.

– Слыхал, какой басок, а? С ветерком да ещё с огоньком – превеликая сила.

– Всё это хорошо, кабы не такие обильные осадки. Это же противоречит сухим реакциям газов.

– Да-а, – согласился профессор. – Дождик хорош, но не здесь. Вода и огонь живут рядом, да не дружат…

Владимир Петрович первым заметил приближающуюся машину и вскинул бинокль.

– Генерал Прозоров спешит. Видимо, что-нибудь случилось.

– Всё может быть, – согласился профессор. – Пойдём вниз.

Спустившись в фойе-гостиную, они услышали надрывный голос Зосима Лукича, переглянулись. Профессор подошёл к двери, тихонько приоткрыл её. Поняв, о чём идёт речь, сердито прикрикнул на Зосима Лукича и выхватил у него трубку.

– Кто это? А-а-а, каперанг Баканов… Что вы говорите? Да нет, нет. Вздор! Не слушайте вы этого паникёра. Ну, что мне с ним делать? Честен он до мозга костей, а трус до кончиков волос… Как вы сказали? Перевести? Вот-вот, хорошо. Избавьте меня, пожалуйста!..

Зосим Лукич, зная крутой нрав профессора, поспешил удалиться. В дверях он почти столкнулся с Прозоровым и, испуганно посторонившись, уступил ему дорогу.

Генерал, широко улыбаясь, шагнул навстречу Владимиру Петровичу.

– Здравствуй, здравствуй, Петрович! Ну, а старик где? Как у вас тут дела, настроение?

– Он там, – сказал вполголоса Владимир Петрович, кивнув головой в сторону соседней комнаты. – Доволен. В хорошем настроении. Вот только Зосим Лукич чем-то досадил, но он и его прогнал довольно миролюбиво.

– Что же такое мог выкинуть Зосим? Перепугался, видимо, грозы с ясного неба.

– Не знаю, Алексей Никитич. Ну, а как там в зоне?

– Превосходно! – Прозоров лукаво подмигнул. – Идём к старику, расскажу всё по порядку… Вот только три снаряда… Он взял Владимира Петровича под руку. – Да, только три снаряда полыхнули ниже заданной высоты. Ой, ой, ой, что было!

В эту минуту в комнату вошёл Споряну. Услышав слова генерала, он остановился, вопросительно глядя на говорившего. Тот с улыбкой продолжал:

– Ничего, ничего, инженер. Досталось только елям и лиственницам. Тем, что стояли за глухариным током. Гектаров эдак шесть плашмя положило. Вывернуло с корнем. А некоторые деревья, с гнилой сердцевиной или дуплистые, под самый корень оторвало и отбросило в сторону на пятьдесят-шестьдесят метров. А что если в такой воздуховорот попадёт самолет? Представляете…

На пороге показался-профессор.

– Что это вы гнали, генерал, сломя голову? Рискованно, рискованно! Ну, заходите, выкладывайте всё начистоту. Волнуюсь, братец, волнуюсь и не скрываю этого. Хочу знать всё.

Усадив генерала на диван, профессор опустился рядом в кресло и откинулся на спинку, положив ладони на массивные львиные головы-подлокотники.

– Слушаю, Алексей Никитич. Только всё, без утайки. Комиссия комиссией, а вы рассказывайте то, что сами видели.

Генерал начал обстоятельно излагать наблюдения, подкрепляя факты своими комментариями. Профессор, слушавший молча, вдруг поднялся и зашагал по комнате. Генерал умолк.

– Говорите, говорите, генерал.

Прозоров изложил мнение членов комиссии о преждевременных взрывах снарядов. Профессор вдруг остановился и сказал сухо официальным тоном:

– Дублированный чертёж двигателя серьёзно искажён. – Он зашагал по комнате, насупив брови. Потом остановился и сказал оживлённо: – Теперь всё поправимо: сам конструктор этим займётся.

– Завтра он приступает к работе, – вставил Прозоров.

– Ну и дела!.. – громко сказал появившийся на пороге Вахрушев. – Я вижу, Пётр Кузьмич и не подозревает, – сказал он, пожимая всем руки, – что он великий покоритель природы – повелитель дождей.

Профессор молча переглянулся с сыном, потом с генералом и устало опустился в кресло. Затем вновь поднялся и подошёл к окну. Стена ливня удалялась на юго-запад, закрывая весь доступный взору горизонт.

– Я звонил, профессор, в шесть пунктов, – между крайними 219 километров – и всюду дождь. И все поражены: с утра на небе ни облачка…

– Вы, Дмитрий Дмитриевич, пожалуй, отчасти правы. Но, может быть, это случайность? Если удастся всё повторить, то польза, безусловно, очевидна.

– Да вас, дорогой профессор, на руках будут носить жители засушливых районов.

– Значит, советуете повторить?

– Непременно!

– Неожиданно всё это получилось, но похоже, что Дмитрий Дмитриевич прав. Вот только удастся ли вызвать повторение такого обилия осадков?

– А вы попытайтесь десять, двадцать раз, – убеждал Дмитрий Дмитриевич. – Коли раз удалось, значит, ключ уже в ваших руках. Зрелище было просто фантастическое, захватывающее!

– Явление обычное, Дмитрий Дмитриевич, для нашего времени, – заметил Прозоров. – Страна развивается, растут люди, совершенствуется техника.

– Да-а, достижения нашей техники поистине огромны, – подтвердил профессор. – Что вчера считалось достижением, сегодня сдаётся в архив истории… – Он хитровато улыбнулся и положил руку на плечо Прозорова: – Помните, Алексей Никитич, как в 1918 году вы изобретали берёзовую пушку?

– Как не помнить, Пётр Кузьмич, – улыбнулся Прозоров, – вместе ведь мастерили.

И Пётр Кузьмич рассказал занятную историю. Было это в Сибири, в годы гражданской войны, в годы борьбы сибирских партизан с карательными отрядами адмирала Колчака и японскими оккупантами. Один из партизанских отрядов, которым командовал прославленный таёжный охотник Павел Ваганов, перехватил у колчаковцев два вагона боеприпасов, среди которых было 50 ящиков артиллерийского пороха. Свинец и гранаты, частично и картечь, нашли применение в отряде, вооружённом в большинстве своём охотничьими фузеями [2]2
  Кремневое ружьё.


[Закрыть], штуцерами [3]3
  Охотничье нарезное ружьё.


[Закрыть], берданками [4]4
  Однозарядная винтовка.


[Закрыть], марки, как говорили партизаны, тысяча девятьсот японской войны. Не находил применения только артиллерийский порох, ставший обременительным грузом в отряде.

Одни предлагали спрятать порох понадёжнее в тайге до лучших времён. Другие советовали использовать для подрыва мостов. Третьи – оборудовать самоходную мину-вагон и пустить навстречу бронепоезду колчаковцев. Партизанскому вожаку Павлу Ваганову больше нравилась идея вагона-мины. «Ну, а ты как думаешь, Алёха?» – спросил однажды Ваганов своего молоденького адъютанта Алексея Прозорова.

– Я думаю, пушку надо сделать, Павел Никитич, из кручёной берёзы и стрелять картечью по колчаковским поездам…

Партизаны встретили это предложение смехом, остротами. Ваганов назвал его детской игрушкой, пустой затеей. Только один партизан, молодой преподаватель химии Томского института Пётр Кремлёв, заинтересовался «берёзовой пушкой». Вместе с Прозоровым они раздобыли нужные инструменты. Выбрали в лесу и спилили приземистую кручёную берёзу. Сначала раскалённой пешней, потом длинным ломиком прожгли в центре берёзового бревна подобие ствола. Рассверлили его на самодельном станке и загнали вовнутрь разысканную в ближайшем депо четырёхдюймовую трубу. Тыльный конец её был наглухо заварен стальной втулкой.

Пушка понравилась отряду и действовала безотказно. С тех пор изобретателя деревянной партизанской пушки Алексея Прозорова все в отряде стали называть в шутку «командиром берёзовой артиллерии». Образцы этих пушек можно и сегодня встретить в музеях Сибири…

У подъезда послышались голоса генерала Галаджи, членов комиссии. Профессор пошёл им навстречу.

– Прошу, – обратился он к прибывшим, – в моё подземное хозяйство. О применении нового топлива вы уже имеете представление по запуску самолётов-снарядов. Теперь посмотрим его наземное применение. Может, и к вам вопросы будут.

Спускаясь по ступенькам к лифту, генерал Галаджи взял профессора под руку и резко остановил:

– А вы знаете последнюю новость?.. Со вчерашнего дня Дмитрий Дмитриевич первый секретарь обкома партии.

– Поздравляю! От всей души поздравляю, весьма рад, – повторял профессор, пожимая руку Вахрушеву. – Это очень кстати. Теперь нам так нужна высокая поддержка, Дмитрий Дмитриевич.

– Можете быть уверены, дорогой профессор, – партия найдёт силы и средства для поддержания новаторов науки.

Прозоров, поздравив Вахрушева, пошёл рядом, рассказывая что-то.