Текст книги "Том 4. Творимая легенда"
Автор книги: Федор Сологуб
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 44 страниц)
Правительственные войска сосредоточились наконец вблизи главного республиканского лагеря. Солдатам было разъяснено, что перед ними коварный внутренний враг, который дерзко посягает на целость государства и желает заменить законную власть властью беззаконного произвола. Этот враг убивает верных слуг правительства. Он припас ружья и пушки против верных, храбрых солдат. Из-за этого внутреннего врага солдатам приходится нести труды и подвергаться опасностям военного положения.
Эти внушения озлобляли против инсургентов значительную часть солдатской молодежи. Но все-таки несколько десятков солдат дезертировали в горы к восставшим. Были и еще солдаты, готовые при удобном случае перейти на сторону революции. При их содействии лагери правительственных войск почти каждый день обильно снабжались мятежными воззваниями. На многих впечатлительных юношей, особенно из тех, которые были пограмотнее, действовали слова прокламаций.
Главный штаб, заметив это брожение умов, решил поскорее дать битву мятежникам, – и вот однажды рано утром, когда из-за гор встало солнце и зажгло в недосягаемых высях лазури оранжево-золотой дым, началась решительная битва.
Вожди инсургентов до последнего часа все еще надеялись на то, что распропагандированная часть войска перейдет на их сторону. Но день битвы не оправдал этих надежд, дисциплина оказалась сильнее убеждений, и с самого же начала для опытного глаза было видно, что перевес на стороне армии принца Танкреда.
Правительственное войско охватило с трех сторон лагерь революционеров, опиравшийся на труднопроходимый горный хребет. Открыли сильный артиллерийский огонь по всем позициям инсургентов. Сильный, но малодействительный. Снаряды плохо попадали, а попадавшие в цель плохо поражали, потому что многие не разрывались. Войска были плохо обучены, командиры были неопытны и неискусны, а материальная часть очень исправна была только на бумаге.
Наконец принц Танкред послал солдат в атаку, прямо в лоб. Солдатики полезли по склонам и уступам гор, и многие были убиты меткими выстрелами таящегося в скалах противника. Наконец сошлись вплотную. Обе стороны сражались – врукопашную – одинаково храбро и одинаково нелепо.
Танкред бесцельно гарцевал на своем вороном коне по дорогам около своего штаба, выслушивал донесения офицеров, посланных с поля битвы и сумевших добраться до августейшего главнокомандующего, и отдавал уверенным и повелительным тоном приказания, случайно дельные и случайно нелепые. Некоторые из этих приказаний передавались по назначению; их исполняли кое-как или вовсе не исполняли, и то и другое совсем случайно.
Когда принц Танкред приближался к тем местам, где порою ложились, взметая дымную пыль, снаряды неприятельских пушек, кто-нибудь из приближенных говорил ему:
– Ваше высочество, вы должны беречь вашу драгоценную для государства жизнь.
Принц Танкред притворялся огорченным, удалялся быстрою рысью от опасных мест и говорил:
– Делать нечего! Предоставим славу подвигов иным, счастливейшим.
Ему отвечали:
– Вашему высочеству принадлежит слава победы над врагами отечества.
Опять та же цыганка встретилась утром Танкреду. Под горною сосною стояла она, глаза ее дико блестели, худощавые щеки были смугло-ярки, и ветер веял складки красной юбки у ее бронзово-темных, стройных ног. Увидев Танкреда, она засмеялась громко и сказала:
– Кого хочешь, того и победишь.
Танкред бросил ей несколько золотых монет. Они легли в пыль, а цыганка убежала.
К концу дня революционное войско было разбито. Немногие уцелевшие бежали в горы. Правительственные войска заняли позицию, усеянную трупами отважных.
Тем и кончилась революция. Парламент вотировал благодарность принцу Танкреду за спасение отечества. Он возвратился в Пальму с великим и шумным торжеством. Все население столицы вышло к нему навстречу. Только не было королевы Ортруды. Затем начались беспощадные репрессии. Трусливый буржуа жестоко мстил врагам за минуты своей слабости.
Военные суды действовали быстро и безжалостно. Не прошло и недели, как число повешенных и расстрелянных насчитывалось многими сотнями. На жителей восставших местностей наложены были тяжелые контрибуции. Несколько деревень было сожжено. Самоуправление коммун заменилось военно-административным управлением.
Филиппо Меччио скрылся в горах. Это омрачало радость принца Танкреда.
– Его необходимо взять живого или мертвого, – настаивал он.
Как в эти темные дни ненавидела Афра принца Танкреда! Как больно разрывалось ее сердце между любовью к Филиппо Меччио, которого ищут, чтобы осудить и убить, и любовью к королеве Ортруде, которая томилась здесь, бессильная узница власти!
Королева Ортруда спросила ее однажды:
– Афра, ты знаешь, где скрывается доктор Филиппо Меччио?
– Знаю, – сказала Афра.
С грустною нежностью сказала ей Ортруда:
– Передай ему, что если его возьмут и приговорят… ну, все равно, к чему бы ни приговорили, я намерена его помиловать. Моей бедной власти достаточно будет для этого. Ты сможешь передать ему это?
– Смогу, – отвечала Афра.
Хотела благодарить, – и даже не могла. Только заплакала молча. И, лаская, утешала ее Ортруда.
Проходили дни и недели. Филиппо Меччио был еще неведомо где. Остров Кабреру наводнили войсками, все берега острова стереглись тщательно, но все-таки не были уверены в том, что Филиппо Меччио не сумеет бежать за границу.
И вот наконец назначили за его поимку премию – двадцать тысяч лир тому, кто доставит его живого. Как всегда в таких случаях, нашелся предатель. Он проник к Филиппо Меччио под видом друга и потом открыл его убежище врагам.
Ночью дом в узкой, высокой долине меж гор, где скрывался Филиппо Меччио, был окружен солдатами. Было тихо и темно. Горные низкорослые пальмы молчали и слушали. В теплом, влажном воздухе рождались какие-то смутные шорохи. Кто-то спал в этом доме, кто-то стерег чей-то покой, дремля на пороге за входною дверью.
Солдаты прятались за стволами деревьев, за кустами. Предатель шепнул командиру роты:
– Вот окно той комнаты, где сегодня спит Филиппо Меччио.
Капитан, пожилой человек с желтым, нервным лицом, с громадными черными усами, сердито проворчал:
– Какое мне дело до этого окна! Кончайте ваше дело, дон Рамиро, если вы хотите его кончать.
Предатель молча пожал плечами. Он подошел к окну. Прижался к стене и постучался в стекло окна. Потом он легкою тенью скользнул в двери. Приоткрылась узкая щель. Сказан пароль, – и предатель в доме.
– Плохие вести, – шептал в доме предатель Филиппу Меччио, – отряд войск идет сюда. Кто-то выдал. Надо бежать.
– Куда? – спросил Филиппо Меччио.
– Я проведу вас в безопасное место, – шептал предатель.
– Хорошо. Идем, – сказал Меччио.
Вышли из дому. Было темно и странно. Чудилась чья-то злая, чужая близость, шорохи возникали и гасли, и чуждые природе вмешивались в ночной влажный воздух тусклые запахи.
– Здесь кто-то есть? – тихо спросил Филиппо Меччио.
Предатель исчез куда-то. Блеснул на траве узкою полоскою свет потайного фонаря. Чужой, насмешливый голос произнес:
– Доктор Филиппо Меччио, вы арестованы.
Филиппо Меччио схватился за револьвер и выстрелил, не целясь. Какие-то темные фигуры замаячили вокруг. Быстрая схватка, возня на месте. Острая боль в левой руке, точно от удара кинжалом. Чей-то сильный удар выбил из рук Филиппо Меччио револьвер.
– Сопротивление бесполезно, – тихо сказал тот же насмешливый голос.
Яркий свет факелов наполнил площадку перед домом.
– Вы ранены? – спросил капитан.
Кровь текла узкою струею по левому рукаву черного сюртука Филиппо Меччио. Он взглянул на свою левую руку, улыбнулся и сказал спокойно:
– Вы находите, капитан, что дальнейшее сопротивление бесполезно? Я с вами совершенно согласен. Позвольте мне поздравить вас и ваших доблестных товарищей с успехом этого ночного дела.
Капитан досадливо отвернулся. Солдаты хмуро молчали. Кто-то молодой сказал в стороне:
– Солдаты делают, что им велят. Долг службы. Мы не рассуждаем, а повинуемся.
– Мы присягали королеве и конституции, – сурово сказал капитан.
Военный врач быстро и ловко перевязал рану Филиппа Меччио. Рана оказалась неопасною.
Филиппа Меччио отправили в Пальму. Таково было решительно выраженное желание королевы. Принц Танкред хотел бы судить его на месте и повесить немедля. Но Виктор Лорена не хотел давать принцу Танкреду слишком многого и склонился перед волею королевы Ортруды. Как и всегда, впрочем: королева Ортруда умела быть конституционною государынею и свое личное влияние употребляла редко и осторожно. И всегда успешно.
На пути Филиппа Меччио в Пальму не раз собирались толпы. Слышались сочувственные возгласы.
Конвойные солдаты угрюмо и сдержанно молчали. Глупые солдаты! Они не очень-то гордились своею победою.
Филиппа Меччио посадили, как водится, в тюрьму, за крепкие затворы. С ним обращались хорошо и старались поместить его в наилучшие условия. Но все-таки у него в каземате было скверно – затхлою сыростью веяло от стен; узкое окно за решеткою высоко у потолка пропускало мало света. Где-то мышь скреблась; капля за каплею падала в углу с сырого потолка; за дверью надоедливо-гулко звучали тяжелые шаги часового, – и с противным ржавым скрипом изредка открывалась железом окованная дверь.
Кто-то пытался перестукиваться через стену, – но Филиппо Меччио думал, что это – казенный шпион, и ничего не ответил. Долго и настойчиво стучался назойливый сосед, – и наконец затих.
Филиппо Меччио сидел, погруженный в свои думы. Не очень верил он в переданное ему еще на воле Лансеолем, мальчишкою-контрабандистом, обещание королевы, но не боялся и смерти. Тягостно было думать о крушении дела, о гибели многих товарищей.
Приходил к Филиппу Меччио следователь, хитрый, злой старик. Старался лукавыми вопросами и лживыми сообщениями об уже сделанных признаниях выведать что-нибудь о сообщниках, еще не обнаруженных. Филиппо Меччио был с ним очень вежлив, но не говорил ни о ком.
– Могу рассказывать только о себе, – не раз решительно заявлял он. – Каждый пусть говорит за себя.
Пускали к нему только трех лиц, кроме следователя. Прежде всех пустили врача, который лечил его рану. Потом Афру. Милы были ему беседы с нею и утешительны. Ведь и сильные люди нуждаются в утешении, как маленькие и слабые. Потом стали допускать и адвоката.
Предварительное следствие длилось недолго. Недолог был и суд, – военный. Председатель суда, седой, суровый генерал с наружностью замаринованного Дон-Кихота, вел допрос слишком по-военному, обрывал бесцеремонно и свидетелей, и адвокатов и словно торопился куда-то. Его усердной солдатской душе казалось, что дело уже предрешено и много разговаривать не к чему.
Во время допроса свидетелей Филиппо Меччио сказал несколько презрительных слов о предателе.
– Это к делу не относится, – резко прервал его председатель.
Филиппо Меччио был холодно вежлив с судьями и очень спокоен.
– Храбрый человек, – сказал про него в совещательной комнате председатель.
Без долгих дум, – суд совещался семь минут, – Филиппо Меччио был приговорен к смертной казни через расстреляние. Но суд постановил просить королеву о смягчении участи осужденного и о замене казни пожизненным заключением в крепости.
Филиппо Меччио рассеянно слушал монотонное чтение приговора и улыбался.
Пока еще не было известно, что ответит королева Ортруда на ходатайство суда, и эти немногие часы были наполнены страстною борьбою из-за судьбы Филиппа Меччио. Принц Танкред, ликовавший при известии о поимке Филиппа Меччио, был возмущен просьбою суда о помиловании его.
– Нет, этого не будет! – гневно восклицал он. – Министерство не должно допустить такого безумного поступка.
Чтобы уничтожить впечатление этого неуместного, по мнению, принца Танкреда, ходатайства, он требовал кассации приговора и передачи дела в другой состав суда, более надежный. Генерала же, председательствовавшего в суде, – говорил принц Танкред, – необходимо немедленно уволить в отставку.
Принц Танкред долго разговаривал об этом с Виктором Лорена. Убеждал его требовать от королевы, во имя высших интересов отечества и во имя блага народного, чтобы она отклонила ходатайство суда. Первый министр отвечал неопределенно. Принц Танкред стал сердиться и угрожать, намекая на близость переворота. Но Виктор Лорена не смутился. Он не верил в успех придворного заговора.
– Помилование – прерогатива короны, – спокойно ответил он принцу. – Королева выслушает совет министра, но что бы затем ни было, примет ли ее величество этот совет, отвергнет ли его, во всяком случае министерство поступит неправильно, если уйдет в отставку из-за вопроса о личной судьбе одного из осужденных судом.
Принц Танкред досадливо и нетерпеливо говорил:
– Неужели вы не сумеете внушить королеве, что помилование этого разбойника только поощрит анархистов к покушениям? Несомненно, что это помилование подвергнет опасности ее собственную жизнь. Еще не забыто покушение на нее. Только твердость правительства спасет от повторения таких злодейств.
Виктор Лорена тонко улыбнулся. Сказал:
– Наша всемилостивейшая государыня наследовала доблестный дух своих предков. Опасности, грозящие ее жизни, не остановят ее от исполнения того, что она сочтет своим долгом. Я надеюсь, что Бог оградит королеву от второго покушения на ее драгоценную жизнь. Благородный характер государыни побуждает ее верить заявлениям революционных партий, что преступник послан не ими. Я даже боюсь, что государыня таит в себе такие мысли об этом деле, которые ей слишком горько было бы поверить кому-нибудь. Проницательность и мудрость королевы не избавляют ее иногда от ошибок суждения.
Друзья принца Танкреда интриговали всячески против помилования Филиппа Меччио. Но их бессильные попытки запугать королеву Ортруду только презрение рождали в душе ее. А буржуазия требовала помилования Филиппа Меччио, чтобы не обострять положения. Побежденный, он казался не страшным.
Виктор Лорена принес королеве Ортруде приговор военного суда. Она вопросительно посмотрела на министра. Он молчал. Она решительно надписала на приговоре:
«Дарую полное помилование доктору Филиппу Меччио.
Ортруда».
Так же молча Виктор Лорена взял из рук королевы Ортруды этот, столь обыкновенный с виду, лист бумаги, скрепил его своею подписью и положил его на боковой столик, куда откладывались бумаги после доклада их королеве.
Когда Виктор Лорена встал, чтобы откланяться королеве Ортруде, она сказала ему:
– Дорогой господин Лорена, я хочу увидеть доктора Филиппа Меччио и поговорить с ним. Мне кажется, что я могу услышать от него много интересного. Надеюсь, вы не будете возражать?
Виктор Лорена сказал:
– Простите, ваше величество, я боюсь, что свидание королевы с только что помилованным государственным преступником произведет на общество недолжное впечатление.
Королева Ортруда решительно сказала:
– Я непременно хочу его увидеть. Если вы боитесь недолжного впечатления, то мы устроим это втайне.
– Да, государыня, если вам так будет угодно, – сказал Виктор Лорена. – В этом случае вашему величеству особенно удобно будет обойтись даже и без содействия господина Карла Реймерса, так что беседа, которою вам угодно будет осчастливить доктора Филиппа Меччио, будет иметь исключительно частный характер. Госпожа Афра Монигетти – невеста доктора Филиппа Меччио. Она может, конечно, передать господину Меччио частное приглашение вашего величества.
– Я так и сделаю, – сказала королева Ортруда.
В тот же день Афра передала Филиппу Меччио, что королева Ортруда хочет видеть его, что королеве интересно побеседовать с ним и что королева будет рада, если он найдет время для совершенно частной беседы с нею. Содержание же этой беседы, каково бы оно ни было, не должно подлежать оглашению.
Филиппо Меччио внимательно выслушал Афру. Это приглашение его не удивило. Он был достаточно опытный политик для того, чтобы уже ничему не удивляться и всем, по возможности, пользоваться. Но он задумался. Нахмурился. В уме складывались доводы за и против, а чувство гордого пролетария настойчиво говорило:
«Не надо. Не ходи. Будь непримирим».
Афра спросила его:
– О чем же вы думаете, милый Филиппо? Ведь это свидание вас ни к чему не может обязать.
Филиппо Меччио улыбнулся и сказал:
– Я стараюсь понять, зачем это понадобилось королеве Ортруде.
– Да, ей надо видеть вас, милый Филиппо, – тихо сказала Афра.
– А мне это не надо, – сказал Филиппо Меччио. – О чем я буду говорить с главою враждебной нам власти? Пользы это не принесет, а на партию произведет дурное впечатление.
Афра возразила:
– Партии нет дела до ваших частных встреч. И можете ли вы вперед сказать, что не извлечете никакой пользы из этого свидания?
– Правда, Афра, не могу, – сказал Филиппо Меччио. – Положим, это аргумент довольно слабый. Но я подумаю. Я вижу, что вам это будет приятно. И я рад буду сделать вам приятное, если это в моих силах и не против интересов моего дела.
Филиппо Меччио раздумывал недолго. Он ничего не сказал своим друзьям, взял решение на свою ответственность. На другой же день Афра получила от него ответ. Филиппо Меччио выразил согласие явиться к королеве, когда ей это будет угодно.
Глава пятьдесят седьмаяДень, назначенный для свидания доктора Филиппа Меччио с королевою Ортрудою, был ярко-багряным: вулкан на Драгонере дымился сильно в этот день, и дым его виден был издалека. Небо смешало глубокую лазурь с оранжевою пламенностью и казалось ликующим ярко и злорадно. Шумные волны, пламенея, плескались на яркую желтизну прибрежных скал.
Образ Светозарного весь день носился перед очарованными зловещею красотою природы глазами королевы Ортруды. Взойдя на башню королевского замка, она открыла грудь Светозарному и молила его о пламенной, прекрасной смерти. Потом в подземный сошла Ортруда чертог Араминты и, погрузив обнаженные ноги во тьму и холод вод подземного грота, молила духа гор о смерти, о смерти огненной и прекрасной.
Мысли и мечты о смерти весь день владели душою королевы Ортруды. Теперь, после измены принца Танкреда, уже не боялась Ортруда смерти. В иные минуты даже радостна была Ортруде мечта о смерти. В подземных чертогах Араминты Ортруда казалась сама себе бестелесною тенью, блуждающею в мертвом царстве. И с вершины своей одинокой башни она смотрела на мир, как на мир чужой и далекий.
Афра провела Филиппа Меччио через свою квартиру во дворце в сад королевского замка. Они прошли над высоким берегом моря, где мглистая, голубовато-желтая легко золотилась широкая даль, и спустились в прохладу строгих, прямых аллей. Афра спросила:
– Вам нравится здесь, в этом саду, Филиппо?
Филиппо Меччио прямо и даже резко ответил, словно он готов был к этому вопросу:
– Нет, Афра, совсем не нравится.
– Почему? – спросила Афра.
Ее удивил этот неожиданный ответ. Филиппо Меччио отличался всегда изысканным, тонким вкусом, любил природу, любил искусство и понимал его. Афра смотрела на Филиппа Меччио с ожиданием. Он улыбнулся и сказал:
– Будем благодарны природе и людям. Солнце здесь, как везде, прекрасно, недоступно и справедливо, – и, как везде, цветы благоухают. Это все хорошо. Только это. И все же не нравится мне здесь, хотя здесь и солнце, и цветы, и на тонкий песок аллеи ложатся легкие следы милых ног моей Афры.
Афра спросила:
– Почему же вам здесь не нравится, милый Филиппо?
Филиппо Меччио отвечал:
– Потому что в этом саду не орут и не возятся толпы уличных сорванцов. Слишком скучно здесь, милая Афра, слишком тихо для городского сада. Где нет детей, этих милых, вечно беспокойных, забавно-злых зверенышей и чертенят, там плохо. Скупое, эгоистичное довольство греется там, замкнувшись от света. Жестокие зубы его всегда готовы растерзать дерзкого нарушителя его несправедливого, одинокого покоя.
Афра тихо покачала головою и сказала.
– Вы эстетику хотите подчинить соображениям моральной природы. А разве эстетика должна подчиняться этике?
– Между этими двумя сестрицами большая дружба, – сказал Филиппо Меччио. – Кто обижает одну, тот заставляет плакать и другую. Интимного искусства в наши дни нет и быть не может, как не должно быть и закулисной, тайной политики.
Афра сказала:
– Высокое искусство – искусство для немногих.
Филиппо Меччио возразил:
– Нам-то что до этих немногих! Пусть они услаждаются тепличным искусством, – мы идем с толпою. А самосознание толпы растет. Толпа перестает быть чернью и превращается в народ. Вот потому искусство и должно быть всенародным, как всенародною должна быть политика. Народ хочет быть не только господином в политике, но и покровителем искусств.
– Хочет, но может ли? – спросила Афра.
Филиппо Меччио уверенно возразил:
– Сможет. Кто хочет, тот и может. А самолюбивые жрецы искусства должны знать, что искусство, которое не хочет быть всенародным, вырождается. И этот сад почти совсем хорош, но чего ему недостает? Веселой толпы, и чтобы подвыпивший в праздник рабочий сел под этою гордою пальмою, обнимая свою краснощекую невесту, и чтобы городские мальчишки и девчонки вместе со своими самострелами, аэропланами, куклами и мячиками внесли сюда немножко беспорядка и много новой, вольной, своеобразной красоты. Впрочем, я готов говорить на эту тему без конца, особенно с вами, Афра, а может быть, королева уже нас ждет.
– Королеве Ортруде понравилось бы то, что вы теперь говорите, – сказала Афра.
Филиппо Меччио невесело сказал:
– Что ж! Знатным господам иногда нравятся плебейские вольные речи. Это кажется им пикантно.
Афра улыбнулась, сказала:
– Я скажу королеве, что вы здесь.
И ушла. Филиппо Меччио остался один в павильоне, где был розовый полумрак, молчание таилось и прохлада. Нежно дрожало в воздухе что-то, словно пел в вышине невидимый хор эфирными голосами. Где-то близко лепетала влажная, брызгая, струя фонтана. Небо сквозь высокие окна мерцало оранжевым сводом, бросая золотистые блики на глубокую зелень деревьев сада и на голубые кисти агератумов.
Филиппо Меччио задумался и не услышал легкого на песке аллеи шелеста шагов королевы Ортруды и Афры. Они вошли в павильон обе, тихие, и глубокий, золотой голос Афры назвал негромко его имя. Филиппо Меччио встал. Афра представила его королеве и ушла.
Королева Ортруда и Филиппо Меччио остались одни. Привычным движением тонкой руки королева Ортруда указала Филиппу Меччио легкий белый стул у окна и сама села недалеко. Было легкое замешательство. Ни Ортруда, ни Филиппо Меччио не нашли сразу, что сказать, и молча смотрели друг на друга. Наконец королева Ортруда сказала:
– Я хотела вас видеть, господин Меччио, или, вернее, слышать.
Филиппо Меччио молча поклонился. Королева Ортруда продолжала:
– Я бы хотела услышать от вас, господин Меччио, что побуждает вас действовать так непримиримо и так враждебно относиться к современному строю. Я надеюсь, что вы будете со мною совершенно откровенны.
Филиппо Меччио сказал с обычною своею уверенностью:
– Мне легко будет оправдать надежду вашего величества, – я никогда не говорю иначе как откровенно.
Королева Ортруда улыбнулась и сказала:
– Я вас слушаю, господин Меччио. Если вы будете говорить мне так же откровенно, как вы говорите вашим обычным, восторженным слушательницам, то и я, как любая из них, так же внимательно выслушаю вас. Хотя, может быть, и не решусь аплодировать.
Филиппо Меччио говорил долго. Сегодня он был особенно красноречив, но хотя он и старался здесь отрешиться от приемов митингового оратора, это ему плохо удавалось, и его пафос казался иногда излишним в этих красивых стенах, расписанных легкими фресками, перед этою спокойно-внимательною женщиною, привыкшею к бесстрастному обсуждению государственных вопросов.
Наконец Филиппо Меччио замолчал. Королева Ортруда задумалась. Спросила:
– Вы хотите республики?
Филиппо Меччио спокойно отвечал:
– Да, государыня.
Королева Ортруда спросила:
– Разве для народа не все равно, какая форма правления в государстве?
И так же спокойно ответил Филиппо Меччио:
– Не совсем все равно.
Королева Ортруда говорила:
– Мне кажется, что вы, господин Меччио, очень ошибаетесь в самом основном. Вы соединяете социализм с республикою и с революциею. Но ведь социализм есть результат чисто хозяйственных явлений.
Филиппо Меччио сказал:
– Мы сделаем из республики предисловие к социалистическому строю.
– Вы думаете, – спросила королева Ортруда, – что завоевание республики может улучшить жизненное положение пролетариата?
Филиппо Меччио отвечал:
– Конечно, нет. Но республика даст более удобную почву для завоевания социального строя, и вот почему.
Филиппо Меччио аргументировал долго и остроумно. Королева Ортруда выслушала его внимательно. Улыбнулась. Аргументы слабые, как и все другие аргументы! Она сказала решительно:
– А я вам все-таки говорю, господин Меччио, – не учреждайте республики. Это ни к чему не приведет. Никакие написанные на бумаге права не придадут силы слабому.
Филиппо Меччио возразил:
– Мы хотим повторить опыт, который в других странах бывал иногда удачен. Богатые чужим опытом, мы постараемся избежать чужих ошибок.
Королева Ортруда сказала:
– Вы знаете сами, господин Меччио, что во многих случаях республика бывает только замаскированною монархиею.
Филиппо Меччио спокойно ответил:
– Мы позаботимся о том, чтобы этого не было.
Королева Ортруда говорила:
– В лучшем случае это будет рабская зависимость немногих сильных, которые часто правы, от большинства слабых, которое почти всегда ошибается.
– Это все-таки лучше, – возразил Филиппо Меччио, – чем рабская зависимость большинства, у которого свои интересы в единении масс, от немногих, интерес которых в господстве над массами.
– Интерес всякого человека в господстве, – сказала королева Ортруда. – Но господствуют только сильные. Они и законы дают, и права устанавливают. Только в силе – основание всякого права. Если великодушие сильных наделит слабого правами, как он сможет этими правами воспользоваться?
– Что же делать слабым? – спросил Филиппо Меччио.
– Умирать, – тихо ответила королева Ортруда.
Она помолчала немного и продолжала:
– Я скоро умру. Престол мой будет праздным. Изберите опять короля, человека, не рожденного царствовать, но достойного этой доли. Изберите гения, поэта, – из иной, далекой страны, – хоть из Америки или из России.
Филиппо Меччио спокойно возразил:
– Мы предпочтем республику.
Долго еще они говорили. О разном. Королева Ортруда упомянула имя Карла Реймерса. Филиппо Меччио спокойно сказал:
– Карл Реймерс обманывает вас, государыня. Как и многие другие.
Чувство, похожее на мгновенный испуг, охватило королеву Ортруду. Она спросила:
– А вы знакомы с Карлом Реймерсом?
– Да, мы с ним встречаемся иногда, – сказал Филиппо Меччио.
И многое рассказывал он о Карле Реймерсе. Из его холодных, спокойных слов перед королевою Ортрудою открывалось холодное, расчетливое честолюбие Карла Реймерса. Грустные глаза ее наполнились слезами. Она сказала:
– В сущности, господин Меччио, вы не открыли мне ничего такого, чего бы я не знала раньше. В некоторых случаях он меня обманывал, вы говорите? А кто же не обманывал нас, царствующих? Так было во все времена.
Смерть была в сердце королевы Ортруды, – улыбка на ее лице.
Филиппо Меччио был тронут задушевною грустью ее слов. Королева Ортруда протянула ему руку и сказала:
– Прощайте, господин Меччио. Я очень благодарна вам за то искусство и за ту откровенность, с которыми вы изложили мне ваши мысли. Мы враждуем внешне, как поставленные вы там и я здесь. Но, как люди, мы можем смотреть друг на друга без злобы. И о вас я сохраню приятные воспоминания. Я рада, что моя милая Афра любит вас. Возьмите от меня эту розу, – я знаю от Афры, что вы любите цветы.
Филиппо Меччио был очарован и тронут. Королева Ортруда простилась с ним и ушла. Он один возвращался по вечереющим аллеям. Королевский сад теперь казался ему прекрасным, и в просторах этого сада таилась для него величавая, торжественная грусть.
Филиппо Меччио не зашел к Афре. Он вышел на улицу, – и вдруг его настроения переменились. Словно кто-то беспощадный вылил из его души, как из широкой чаши, сладостный напиток очарования и заменил его холодною водою трезвых мыслей.
Пальмские улицы были веселы и шумны, как всегда. На широких бульварах, нарядные и бедно одетые, все казались радостными. Уличные легкие столики кафе были заняты смеющимися господами и щебечущими дамами. Никто не думал о вулкане на далеком острове, о вулкане, дым которого делал небо золотисто-синим. Никто не грустил об убитых. Никому не вспоминались пожары далеких деревень, насилия над беззащитными, слезы и вопли жен и дев и лес виселиц. Эти люди забыли свое вчера и не знали своего завтра.
Филиппо Меччио почувствовал, как умирает в его душе очарование сладких Ортрудиных улыбок. Он думал:
«Между ними и нами слишком широкая разверзлась бездна, и трупы погибших исчезли в ней бесследно. Нет мира между ними и нами и никогда не будет. Если же они, в минуты сентиментального размягчения, заговорят о примирении, – что ж! мы воспользуемся этим только для того, чтобы выиграть время. А время за нас».
В тот же вечер королева Ортруда пригласила Карла Реймерса. То была их последняя беседа.
– Я перестала вам верить, господин Реймерс, – холодно сказала королева Ортруда.
Отчаяние Карла Реймерса не тронуло Ортруду. Разлука была решена.
В сердце своем чувствовала королева Ортруда, что умерла ее любовь к Карлу Реймерсу, – что и не было этой любви, что это был только призрак любви. Все в жизни королевы Ортруды стало призрачно и мглисто, все окуталось в облак дымный, все пеплом развеялось. И только в тихих чертогах Араминты была прохлада, и утешающая тень, и голубая мечта о далекой, счастливой Елисавете.
