Текст книги "Про что щебетала ласточка Проба "Б" (СИ)"

Автор книги: Ф Шпильгаген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

"Брандовъ, какъ извѣстно, разсказывалъ кое-гдѣ, то есть умышленно разглашалъ, что пять тысячь, которыя онъ заплатилъ Редебасу въ полдень, получены имъ утромъ отъ здѣшняго торговца продуктами Якова Демминера въ зачетъ тѣхъ семи тысячь, за которыя онъ продалъ ему свою пшеницу. Въ сущности въ этомъ показаніи нѣтъ ничего невѣроятнаго. Всѣмъ извѣстно, что Яковъ Демминеръ готовъ взяться за что угодно, даже за нристанодержательство, лишь бы только зашибить себѣ копѣйку; отсюда тѣнь возможности того, чтобы господинъ получилъ отъ него утромъ за проданную имъ пшеницу тѣ самыя деньги, которыя слуга похитилъ у нашего друга ночью, и, чтобы получше скрыть ихъ, тотчасъ же отнесъ честному Якову, съ которымъ онъ можетъ быть давно уже велъ дѣло. Я говорю: "тѣнь возможности", потому-что времени-то для этого было ужь слишкомъ мало; но такъ какъ намъ пока не извѣстно, гдѣ и какимъ образомъ Генрихъ Шеель провелъ остальную часть ночи, то дѣло пожалуй и могло происходить такимъ образомъ".

"А между тѣмъ оказывается, что по крайней мѣрѣ этому дѣлу честный Яковъ не причастенъ,– да и той сдѣлки между нимъ и Брандовомъ, о которой разглашаетъ этотъ послѣдній, тоже не было. Конечно, Брандовъ былъ здѣсь утромъ того дня, а также спускался и въ ту темную пещеру, которую Яковъ называетъ своей конторой; получилъ онъ отъ него и деньги, но всего только двѣ тысячи, да и не за нынѣшнюю пшеницу – она уже нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ продана Якову – а за пшеницу будущаго года. Ему нужно было продать а tout prіx, чтобы отклонить подозрѣніе касательно настоящаго источника тѣхъ денегъ, которыя у него оказались въ это время, и онъ могъ назвать какое угодно число, не опасаясь, чтобы честный Яковъ сталъ противорѣчить человѣку, заключающему съ нимъ такія выгодныя сдѣлки. И эту тоже продѣлку открылъ мнѣ случай, въ образѣ бѣднаго молодаго еврея, который уже нѣсколько лѣтъ работалъ у

Якова и пріобрѣлъ себѣ его довѣріе, пока вдругъ совѣсть, или ужь я не знаю что, не побудила его излить передо мною свое сердце и обратиться ко мнѣ съ просьбою извлечь его изъ этого вертепа порока".

"Теперь сдѣлаемъ общій сводъ. Брандовъ, у котораго, какъ всѣмъ извѣстно, не было въ день катастрофы денегъ и который утромъ на слѣдующій день получилъ всего двѣ тысячи, разомъ платитъ въ полдень господину Редебасу пять тысячь – и въ числѣ этихъ денегъ находится ассигнація во сто талеровъ, лежавшая въ исчезнувшемъ при этой катастрофѣ пакетѣ".

"Исчезнувшемъ! почему же не потерянномъ, но найденномъ и только не возвращенномъ?"

"Конечно, онъ и въ этомъ случаѣ не переставалъ бы оставаться украденнымъ! но дѣло-то въ томъ, что онъ украденъ, отнятъ много прежде".

"Вспомните, что пакетъ, какъ вы убѣдились на дѣлѣ, былъ еще у ассесора въ боковомъ карманѣ, когда вы уѣзжали изъ Доллана; что въ кузнѣ его, какъ, замѣтили, уже не было тамъ, а застегнутый вами сюртукъ все еще былъ застегнутъ. Конечно, это еще не точное доказательство; а послѣднее обстоятельство, на первый взглядъ, даже какъ будто бы говоритъ противъ моего показанія. Какимъ образомъ, скажутъ пожалуй, такой предусмотрительный насчетъ всего остальнаго воръ умышленно навязалъ бы себѣ на шею лишнюю улику? Но вѣдь сначала-то можно и перехитрить; да и потомъ, можно ли было узнать, что весь вечеръ не выпускали изъ виду пакета, а когда застегивали потомъ пальто ассесору, то даже касались его рукою. Защитникъ обвиненнаго, само собою разумѣется, усомнится въ точности этихъ показаній; скажетъ... Но мы вѣдь теперь не въ судѣ; для меня доказано: деньги были при ассесорѣ, когда послѣдовало паденіе; а когда оба Пребровы поднимали несчастнаго въ то время, какъ Генрихъ Шеель стоялъ при этомъ съ фонаремъ въ рукахъ, то ихъ при немъ уже не было;– значитъ онѣ украдены въ промежуткѣ этого времени".

" Кѣмъ? "

"Конечно, никѣмъ другимъ, какъ тѣмъ же самымъ Генрихомъ Шеелемъ, но весьма... весьма вѣроятно, что Генрихъ Шеель былъ не одинъ".

"Могъ ли Карлъ Брандовъ быть при немъ?"

"Онъ не пожалѣлъ труда, чтобы доказать свое пребываніе въ другомъ мѣстѣ, прежде чѣмъ у него потребовали доказательствъ,– и очень хитро устроилъ эту штуку. Онъ ѣхалъ верхомъ черезъ Нейенгофъ, Ланкеницъ и Фашвицъ; это достовѣрно: въ этихъ деревняхъ слышали какъ онъ промчался, онъ даже урвалъ время переброситься нѣсколькими словами со встрѣтившимися ему на пути знакомыми людьми. Если же онъ всю дорогу ѣхалъ верхомъ, то не могъ быть на мѣстѣ преступленія,– самый лучшій ѣздокъ на самой превосходной лошади не въ состояніи былъ бы этого сдѣлать;– ну, а если онъ не всю эту дорогу проѣхалъ? если онъ свернулъ на нее только не доѣзжая Нейенгофа? если призрачный всадникъ, мчавшійся но болоту, представлялся вамъ не въ бреду, а былъ настоящій живой всадникъ, и если этотъ всадникъ былъ Карлъ Брандовъ?"

"Вы говорите: это невозможно. Ничего нѣтъ невозможнаго для преслѣдуемаго фуріями человѣка, когда онъ скачетъ на такой лошади, какъ знаменитый рыжій! "

"Брандовъ ѣздилъ въ ту ночь на рыжемъ; конюхъ гостинницы Фюрстенгофъ, увидавъ третьяго дня этого скакуна днемъ, во время своей поѣздки въ Зюндинъ, готовъ поклясться къ этомъ. Если же такой человѣкъ, какъ Брандовъ, рѣшается, въ такую ночь, по такой дорогѣ, мчаться вскачь на лошади, которая сама по себѣ составляетъ небольшое состояніе и за которую онъ, кромѣ того, держитъ пари на цѣлыя тысячи,– значитъ... значитъ ему надо очень торопиться".

"Стало быть онъ очень торопился; иначе, любезный другъ,– не остаться бы вамъ въ живыхъ. Ужъ конечно, вы обязаны жизнью не тому, что васъ пощадили,– и кого сбрасываютъ стремглавъ съ высоты шестидесяти футовъ, того и совсѣмъ дѣлаютъ нѣмымъ, если только не очень торопятся".

"Но, какъ я уже говорилъ, это задача не легкая даже и для болѣе мудраго судьи, чѣмъ совѣтникъ юстиціи фонъ Цаденигъ. Одинъ изъ свидѣтелей никогда не выдастъ этого; а другой – можетъ быть ужъ и не можетъ выдать".

"ІІ встрѣтилъ Брандова на возвратномъ пути изъ Б.; очень не мудрено, что онъ узналъ отъ моего кучера, что я цѣлый часъ совѣщался съ совѣтникомъ юстиціи. Онъ скачетъ во весь опоръ домой; часъ спустя является референдарій съ жандармомъ – они уже не находятъ Генриха Шееля, а между тѣмъ его видѣли все утро, да онъ же и лошадь принялъ отъ господина, когда тотъ вернулся домой. Господинъ очень, очень сильно хлопочетъ объ томъ, чтобъ отыскался такъ внезапно исчезнувшій Шеель; онъ самъ руководитъ поисками; онъ..."

"Л не хочу развивать дальше это ужасное предположеніе, въ моемъ сводѣ оно единственное; все остальное факты... факты вопіющіе къ небу. Они не могутъ, они не должны оставаться безнаказанными. Знаю, мой дорогой другъ, что вы думаете объ этомъ такъ же какъ и я, хотя каждый нервъ вашего сердца долженъ содрогаться при мысли о томъ, что вы, именно вы..."

"Послѣ завтра я пріѣду съ женой къ Зюндинъ. Тамъ мы подумаемъ, только не о томъ, что именно надо дѣлать – на этотъ счетъ не можетъ уже быть никакихъ сомнѣній,– а о томъ, какимъ образомъ приступить къ дѣлу; вотъ о чемъ, конечно, надо поразсудить".

Готтгольдъ снова спряталъ письмо, и такъ пристально глядѣлъ вдаль на безотрадный дождевой ландшафтъ, что почти и не слыхалъ какъ мимо него, но другой сторонѣ дороги, промчался ѣхавшій изъ Проры экипажъ. До Проры оставалось еще полчаса; но нетерпѣливому путнику они казались вѣчностью. Наконецъ экипажъ остановился передъ домомъ Вольнофа.

XXVI.

– А такъ неохотно отпускаю васъ, говорила Оттилія,– мужъ вернется къ вечеру. Онъ будетъ сердиться, что я васъ отпустила. И потомъ, милый другъ, подумайте: вы отправляетесь безъ опредѣленнаго плана, безъ твердаго рѣшенія, и съ такой-то подготовкой хотите выступить противъ такого человѣка, какъ Брандовъ; вѣдь это значитъ, проиграть игру, еще не начиная ее.

Оттилія взяла Готтгольда за обѣ руки, какъ будто хотѣла увлечь его отъ дверей опять въ комнату. Готтгольдъ покачалъ головой.

– Вы, конечно, правы, сказалъ онъ;– но бываютъ случаи, что человѣкъ, который не правъ, или хоть только не можетъ доказать своей правоты, все-таки долженъ поступать по своему усмотрѣнію. Я именно въ такомъ положеніи. Я не могу послать Брандова въ смирительный домъ или на эшафотъ; не могу...

– Еслибъ даже онъ и остался вслѣдствіе этого мужемъ Цециліи? Конечно, вы этого не можете хотѣть...

– Конечно, нѣтъ; поэтому-то и долженъ быть отысканъ третій исходъ.

– Который никогда не отыщется. Послушайте, милый, дорогой Готтгольдъ, позвольте мнѣ сказать вамъ то, что сказалъ бы вамъ мой мужъ, будь онъ теперь здѣсь: Никогда! Если вы придете къ нему такъ, одни, не имѣя за собой сыщиковъ и суда,– онъ никогда не подастся; вы должны ему доказать, что онъ вполнѣ въ вашихъ рукахъ, а между тѣмъ на дѣлѣ-то этого нѣтъ. Мужъ еще вчера вечеромъ говорилъ: "Еслибы только возможно было дать ему очную ставку съ Шеелемъ! Безъ Шееля, въ сущности, ничего нельзя сдѣлать; но гдѣ Шеель? Можетъ быть на днѣ какого нибудь изъ долланскихъ болотъ". Ахъ! другъ мой, бѣгите дальше отъ этого разбойничьяго гнѣзда.

– А се я долженъ оставить тамъ! воскликнулъ Готтгольдъ.– Горе мнѣ, что я до сихъ поръ допускалъ это, что я не пожертвовалъ всѣмъ, чтобы вырвать ее оттуда вмѣстѣ съ ея ребенкомъ! вѣдь только ребенокъ и удерживалъ ее, а онъ бы продалъ и ребенка, еслибы у меня достало мозгу и сердца предложить ему надлежащую цѣну. Теперь я ничего уже не могу ему предложить, кромѣ борьбы на жизнь и смерть; но я увѣренъ въ себѣ – и онъ отлично знаетъ, что на этотъ разъ ему не побѣдить меня. Простите, мой другъ, что я такъ разглагольствую передъ вами, когда гораздо бы полезнѣе было дѣйствовать, и... прощайте!

Оттилія залилась слезами.– Да, воскликнула она,– милый, любезный другъ! да, вы должны ѣхать, вы должны всѣмъ пожертвовать, если любите Цецилію; а что вы ее любите – я вѣдь ужь давно это знаю, и мой добрый Эмиль зналъ это, и... и... Эмиль на вашемъ мѣстѣ поступилъ б_ы точно такъ же, повѣрьте мнѣ, что бы онъ тамъ прежде ни говорилъ и что бы онъ ни сталъ говорить потомъ. Онъ знаетъ, что значитъ страстная любовь; да, онъ ничего бы не сказалъ противъ вашего поступка, будь ему теперь опять двадцать восемь лѣтъ и будь онъ на вашемъ мѣстѣ. Но что же мнѣ дѣлать, что я не такая красавица и не такъ умна какъ ваша милая покойная матушка! и вообще, чѣмъ же я виновата, что тридцать лѣтъ тому назадъ меня еще не было на свѣтѣ! а вѣдь въ концѣ то концовъ, есть супружества гораздо несчастнѣе, чѣмъ его и мое, и..", и... дай Богъ чтобы вы и ваша Цецилія были когда нибудь хоть такъ счастливы какъ мы!

Она обняла Готтгольда и горячо поцѣловала. Минуту спустя, она стояла у открытаго окна, и, не обращая вниманія на дождь, сѣявшійся ей въ заплаканное лицо, махала носовымъ платэомъ вслѣдъ трясшемуся по нерои ной мостовой экипажу.

Не смотря на всѣ остановки, когда Готтгольдъ выѣзжалъ изъ Проры, то до заката солнца оставался еще почти цѣлый часъ; лошади бѣжали бодро; такимъ образомъ, онъ долженъ былъ пріѣхать въ Долланъ еще до наступленія полной темноты. Онъ повторялъ себѣ это нѣсколько разъ въ теченіе этого часа; потомъ опять, будто очнувшись, спрашивалъ себя: зачѣмъ же въ сущности онъ такъ разчитываетъ на это, и чтожъ изъ того, что онъ пріѣдетъ въ Долланъ прежде или послѣ наступленія темноты? На это у него не находилось отвѣта въ умѣ – и пока онъ искалъ этого отвѣта, ему уже снова думалось: "слава Богу, я буду тамъ еще до потемокъ!" Ужь не начинаютъ ли у него путаться мысли? это никуда не годится; сегодня его головѣ придется еще многое вынести. И безпокойный взоръ его опять слѣдилъ за мрачными облаками, за влажными жнивьями и черными пашнями; онъ подумалъ: "однако темнѣетъ скорѣе, чѣмъ я предполагалъ" и, словно одна упорная идея вызываетъ другую, соотвѣтствующую, хотя бы даже и самую безразсудную, у него мелькнуло въ умѣ: "я ужь не увижу ее"

Онъ никакъ не могъ отдѣлаться отъ этой новой идеи: онъ не увидитъ ее, точно она спрячется при его появленіи, и ему надо будетъ ее отыскивать, а отыскать нельзя, потому что слишкомъ темно!

Или все это ничто иное какъ безсмыслица, которая лѣзетъ въ голову человѣку, когда онъ нѣсколько часовъ кряду трясется по избитой дорогѣ въ наполненной дождевыми парами коляскѣ и пристально смотритъ въ сѣрую даль, что каждую минуту становится сѣрѣе и непроницаемѣе? Или это страшное представленіе ужасной дѣйствительности?

Генрихъ Шеель принялъ отъ нею лошадь, когда онъ вернулся домой, а черезъ два часа Генрихъ Шеель исчезъ.

Теперь по крайней мѣрѣ четыре часа какъ онъ дома; слѣдовательно у него было вдвое больше времени.

Готтгольдъ сдернулъ, еще растегнутый съ одной стороны, кожаный фартукъ экипажа; онъ задыхался. Наконецъ-то! Вотъ кузница; онъ сію минуту увидится, поговоритъ съ честными Нребровыми. Они живутъ такъ близко отъ господскаго дома; навѣрно они скажутъ ему, что вотъ они только что видѣли се, разговаривали съ ней.

Кузница стояла пустая; тамъ не было ни души. Должно быть прошло ужъ часа два какъ пересталъ дѣйствовать мѣхъ: на потухшихъ угодьяхъ лежалъ толстый слой золы. Повидимому, отецъ и сынъ, единственные обитатели этого древняго домика, только-что бросили второпяхъ работу. На наковальнѣ лежалъ кусокъ желѣза, который они начали ковать; тутъ же на полу лежали щипцы и молота, словно ихъ только-что выпустили изъ рукъ, чтобы со всѣхъ ногъ выбѣжать въ растворенную настежь дверь. Конюхъ былъ очень недоволенъ этимъ: одна рессора въ экипажѣ едва держалась; онъ разсчитывалъ, что здѣсь ее починятъ, а то и ѣхать совсѣмъ нельзя. Готтгольдъ велѣлъ ему потихоньку ѣхать за нимъ; онъ пойдетъ впереди пѣшкомъ.

Онъ не въ состояніи былъ ждать ни одной минуты; при видѣ оставленной кузницы, адскій страхъ, мучившій его всю дорогу, дошелъ до послѣднихъ предѣловъ. Онъ поспѣшно шелъ по спускающейся подъ гору дорогѣ черезъ пустошь, не замѣчая, какъ, при быстрой ходьбѣ, вѣтеръ съ удвоенной силой билъ ему въ лицо дождемъ,– не спуская глазъ съ ближайшей цѣпи холмовъ, лежавшей передъ нимъ и казавшейся ему недостижимой. Наконецъ онъ задыхаясь поднялся на верхъ, но вправѣ все таки ничего не было видно: съ болота все ближе и ближе надвигался сѣрый туманъ; онъ подступилъ такъ близко, что крутой обрывъ слѣдующей вершины чуть-чуть обрисовывался сквозь окружавшіе его пары.

Готтгольдъ едва могъ узнать мѣсто, гдѣ случилось несчастіе. Достигнувъ подошвы холма, онъ вспомнилъ, что внизу, если держаться плотно къ краю, есть проходъ между холмомъ и болотомъ; и вотъ онъ пошелъ по этому направленію, держась длинной цѣпи холмовъ, подымавшейся надъ нимъ по лѣвую руку.

Но, между тѣмъ какъ онъ такимъ образомъ спускался все ниже да ниже, его все плотнѣе окутывалъ туманъ, лежавшій надъ болотомъ на подобіе моря съ сѣдыми волнами – и клубами подымавшійся по крутымъ откосамъ, точно волны, гонимыя вѣтромъ на береговые утесы.

Слѣва онъ ничего не могъ видѣть за холмомъ, справа туманъ едва позволялъ разглядѣть куда ему ступить, а между тѣмъ мучительный страхъ его усиливался съ каждымъ шагомъ. Ему казалось, что вотъ-вотъ туманный занавѣсъ поднимется и откроетъ страшную картину, которая пока скрывается за нимъ; а гора, къ которой онъ прижимается, только для того и стоитъ тутъ, чтобы ему нельзя было убѣжать отъ ужаснаго зрѣлища. Да вотъ и оно!

Готтгольдъ стоялъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, устремивъ вышедшіе изъ орбитъ глаза на туманъ. Это могло быть только порожденіе его до безумія возбужденной фантазіи, потому-что онъ ужъ ничего больше не видѣлъ, ровно ничего,– а вѣдь не сію ли минуту представились ему четверо или пятеро человѣкъ, стоявшихъ кружкомъ и шарившихъ длинными шестами въ болотѣ?– миражъ!

Нѣтъ, нѣтъ, не миражъ! развѣ призраки могутъ говорить человѣческими голосами? а онъ очень ясно различалъ, хотя и не разбиралъ словъ; но вотъ онъ услышалъ и слова: "Пожалуй, не тутъ-ли!".

Нѣтъ, не пожалуй... навѣрное; теперь онъ зналъ, чего онъ такъ боялся.

Одинъ прыжокъ – и онъ былъ уже по ту сторону высокой осоки, широкой лентой опоясавшей въ этомъ мѣстѣ болото; мшистая почва подымалась и опускалась подъ его ногами; не разъ изъ подъ торопившихся ногъ выскакивала вода – онъ ничего не замѣчалъ; взглядъ его упорно устремлялся въ туманѣ къ тому мѣсту, откуда онъ слышалъ голоса. Нотъ опять они слышатся ему, совсѣмъ ужъ близко; снова выглянули изъ тумана тѣ же фигуры, которыя показались было ему передъ этимъ, когда туманъ на мигъ разорвался,– и вотъ ужъ онъ подлѣ нихъ: "Кузенъ Бослафъ!"

– Отойди дальше, и вы всѣ тоже! Насъ тутъ слишкомъ много; оно насъ не сдержитъ; я ужъ и одинъ справлюсь.

Всѣ отступили назадъ; старикъ нѣсколько разъ осторожно провелъ длиннымъ багромъ въ водѣ, образовавшей тутъ между тростниками и поникшими травами маленькое темное озерцо. Потомъ вынулъ багоръ и отдалъ его одному изъ людей.– Ничего нѣтъ, это послѣднее мѣсто; пойдемте назадъ; не отставайте отъ меня, и ты тоже, Готтгольдъ! всѣ или но моимъ слѣдамъ.

Старикъ шелъ впереди всѣхъ, съ ружьемъ на плечѣ, ровнымъ широкимъ охотничьимъ шагомъ, такъ что всѣ остальные, въ томъ числѣ и Класъ Пребровъ, братъ Іохена, съ трудомъ поспѣвали за нимъ. Раза два онъ останавливался; онъ невидимому разсматривалъ почву, но всякій разъ это продолжалось не больше минуты. Потомъ онъ снова продолжалъ шагать въ туманѣ. Всѣ шли за нимъ, не колеблясь; всякій зналъ, что можно идти спокойно, когда впереди идетъ кузенъ Бослафъ. По вотъ почва стала дѣлаться все тверже и тверже, они пришли какъ разъ къ тому мѣсту, откуда часъ тому назадъ вышли. Кузенъ Бослафъ подозвалъ къ себѣ Готтгольда.

– Когда? спросилъ Готтгольдъ.

– Еще сегодня ночью, повторомъ часу; собаки лаяли, я узналъ объ этомъ всего три часа тому назадъ.

– И у васъ еще есть надежда?

Старикъ уставилъ глаза въ туманъ.

– Мы не нашли ее, сказалъ онъ,– такъ стало быть и другіе могли ее не найти; поэтому еще есть надежда, хотя весьма сомнительно, чтобы въ такую темную ночь она могла далеко уйдти съ ребенкомъ.

– Съ ребенкомъ! воскликнулъ Готтгольдъ,– съ Гретхенъ! тогда все хорошо; она никогда не покусится на жизнь ребенка!

– На жизнь! сказалъ старикъ,– на жизнь! есть зло, страшнѣе смерти.

Готтгольдъ содрогнулся. Она не хотѣла разстаться съ ребенкомъ; она все переносила ради ребенка, думала, что въ силахъ все перенести. Но страданія перешли мѣру – она должна была сбросить эту тяжесть. Что же будетъ съ Гретхенъ? есть зло хуже смерти.

XXVII.

Они быстро приближались къ дому. Старикъ Бослафъ шелъ впереди всѣхъ – широкими, ровными шагами; глаза его то потуплялись, то пристально вглядывались въ сумерки. Онъ не говорилъ ни слова, а Готтгольдъ не спрашивалъ. Но онъ зналъ, прежде чѣмъ они дошли до дому,– изъ разныхъ отрывочныхъ замѣчаній шедшихъ съ ними людей,– что, какъ только передъ полуднемъ распространился въ дворнѣ слухъ, будто барыня съ ребенкомъ пропала – съ утра, а то пожалуй еще и со вчерашняго вечера,– тотчасъ же стали говорить, что она что нибудь надъ собой сдѣлала. Нельзя было сказать, кто первый высказалъ эту мысль: она явилась какъ-то у всѣхъ вдругъ. Побѣжали за кузеномъ Бослафомъ. Кузенъ Бослафъ немедленно явился – съ своимъ старымъ служакой, ружьемъ, на плечѣ – и распредѣлилъ людей: управляющій Мёллеръ долженъ былъ идти полями въ лѣсъ, что у морскаго берега; кузнецъ Пребровъ, за которымъ также послали, пойдетъ съ другими людьми вверхъ по пустоши къ горнымъ укрѣпленіямъ; самъ же кузенъ Бослафъ спустится съ остальными людьми по пустоши къ болоту; по окончаніи розысковъ, всѣ должны опять сойтись на дворѣ. Два часа тому назадъ – когда они были еще тамъ внизу на болотѣ, только тогда еще не было такого сильнаго тумана,– они видѣли, какъ господинъ Брандовъ ѣхалъ домой, а потомъ опять уѣхалъ куда-то. Да и хорошо, что онъ такъ сдѣлалъ, ибо всѣ они порѣшили, что убійцѣ не выйти живому изъ дому; еще объ Генрихѣ Шелѣ нечего тужить – онъ былъ такой же дурной человѣкъ какъ и Брандовъ, но барыню-то съ ребенкомъ – это уже изъ рукъ вонъ; впрочемъ, вѣдь всегда всѣ и говорили, что рано ли поздно ли, а ужь непремѣнно кончится этимъ.

Всѣ они говорили такъ, а между тѣмъ допустили до этого! Но развѣ они могли помѣшать?! а онъ? Готтгольду казалось, что сердце его разорвется– отъ гнѣва и горя.

Они вошли на дворъ, почти въ одно время съ обѣими другими партіями. И тѣ тщательно обыскали условленныя мѣста, но ничего не нашли, ни малѣйшаго слѣда. Что же еще оставалось дѣлать?

Многаго, во всякомъ случаѣ, предпринять было нельзя. Хотя туманъ и разсѣялся, но на дворъ быстро темнѣло; черезъ полчаса, самое большое черезъ часъ, должна была наступить тьма. Притомъ же видно было, что люди устали до изнеможенія, пробывъ цѣлыя день на ногахъ, лазая по колючимъ кустарникамъ и но оврагамъ въ лѣсу и завязая въ болотѣ; но несмотря на это, они готовы были обыскать еще лѣсъ но далицкой дорогѣ, какъ только по полдничаютъ,– кузенъ Босланъ распорядился, чтобы полдникъ былъ на дворѣ. Кузенъ Бослафъ ничего не ѣлъ; скрестивъ р.уки, стоялъ онъ, прислонясь къ одной изъ двухъ старыхъ липъ,– и терпѣливо ждалъ, когда люди наѣдятся, и снова будутъ готовы помочь ему отыскивать его правнучку, послѣднюю отрасль его рода, на днѣ рухляковой копи, въ глубинѣ лѣсныхъ овраговъ, вездѣ куда бы она ни скрылась, чтобы умереть съ своимъ ребенкомъ.

Готтгольдъ вошелъ въ домъ, ему хотѣлось отыскать Мину, добрую, совсѣмъ еще молоденькую дѣвушку; онъ видалъ иногда, какъ она играла съ Гретхенъ,– нему казалось, что она была предана Цециліи. Нельзя ли отъ нея узнать что нибудь, что бы навело на какую нибудь мысль? Онъ отыскалъ дѣвочку въ кухнѣ, гдѣ она, съ заплаканными глазами, помогала приготовлять людямъ бутерброты. Завидѣвъ Готтгольда, она съ радостнымъ крикомъ выронила изъ рукъ ножикъ и побѣжала къ нему на встрѣчу. Готтгольдъ попросилъ ее выйти съ нимъ на минуту.

Сначала бѣдная дѣвочка не могла говорить отъ слезъ. Барыня была все такая скучная въ послѣднее время, скучнѣе обыкновеннаго; она почти-что ничего не говорила, развѣ только съ Гретхенъ – да и то самое необходимое. Вчера еще до поздняго вечера ея не было дома,– она ушла одна, безъ Гретхенъ,– какъ вернулась домой, такъ была такая блѣдная и измученная, и такъ все пристально смотрѣла впередъ; но не хотѣла лечь въ постель, а уговаривала ее идти въ Нейенгофъ къ матери, которую опять схватила падучая, да еще сказала, чтобъ не приходить раньше обѣда,– а тогда барыня была ужь Богъ вѣсть гдѣ. Ужь навѣрное Гика давно про это знала, да только молчала, потому-что боялась людей, а забралась наверхъ, да и сидѣла тамъ, пока не пріѣхалъ баринъ. Тотъ-то сначала ее выругалъ и прибилъ хлыстомъ; послѣ этого Вика начала выть и кричать, что ужь она отплатитъ ему за это, и такія говорила слова, просто бѣда, а напослѣдокъ баринъ увезъ ее съ собой въ каретѣ. А добрая-то паша барыня пѣшкомъ, голубушка, ушла изъ дому, въ глухую, темную ночь,– и Гретхенъ, бѣдненькая, милая крошечка, не могла даже надѣть новыхъ сапожекъ, потому-то они заперты въ шкапу, а ключь-то она унесла съ собой въ карманѣ, какъ уходила въ Нейенгофъ.

Дѣвочка опять принялась плакать. Готтгольдъ попытался сказать ей въ утѣшеніе нѣсколько ласковыхъ словъ, но принужденъ былъ отвернуться отъ нея; собственное горе одолѣвало его. Плачущая дѣвушка такъ живо напомнила ему тѣ солнечные дни, когда онъ приходилъ въ садъ къ Цециліи, а Гретхенъ играла между цвѣточными клумбами.

Когда онъ вернулся на дворъ, люди уже закусили и снова готовы были къ походу. Кузнецъ Пребровъ долженъ обыскивать лѣсъ влѣво отъ далицкой дороги, управляющій – вправо; кузенъ Бослафъ хотѣлъ идти по самой дорогѣ. Уже выходили изъ воротъ, какъ на дворъ, ковыляя, ввалился экипажъ Готтгольда; рессора окончательно сломалась, а съ одного колеса соскочилъ обручъ. Кузенъ Бослафъ спросилъ управляющаго, цѣлъ ли еще у нихъ старый экипажъ господина Венгофа, можетъ ли онъ пойти въ дѣло. Рѣшили, что Класъ Пребровъ починитъ что нужно, заложитъ пару Свѣжихъ лошадей и поѣдетъ вслѣдъ за ними. Готтгольдъ вопросительно посмотрѣлъ на старика.

– Я буду искать, пока не найду ее, сказалъ старикъ, подтягивай повыше на плечо ремень отъ ружья,– и я отыщу ее – живую или мертвую; въ томъ и другомъ случаѣ щімъ понадобится экипажъ.

Пришли къ лѣсу, люди раздѣлились на право и на лѣво и стали пробираться въ глубину.

– Я пойду по дорогѣ, сказалъ кузенъ Бослафъ Готтгольду, шедшему рядомъ съ нимъ; – мнѣ можно положиться на свои старые глаза, а теперь я почти увѣренъ, что она пошла но этой дорогѣ. здѣсь ей всего ближе было къ лѣсу, а сейчасъ за лѣсомъ, вправо на паровомъ нолѣ, есть большая рухляковая конь. Когда Цецилія была еще ребенкомъ, въ этой кони утонилась одна несчастная дѣвушка, умертвившая своего новорожденнаго ребенка.

Говоря это, старикъ продолжалъ идти своимъ ровнымъ шагомъ, и зоркіе глаза его не покидали изрытой колеями дороги или же пронизывали кустарники и древніе стволы, надъ которыми – здѣсь, въ глубинѣ лѣса – уже мрачно насупилась ночь. Люди перекликались въ лѣсу, чтобы не потерять слѣда, иногда лаяла какая нибудь изъ взятыхъ ими съ собой собакъ – и опять на минуту все смолкало; только вѣтеръ завывалъ въ могучихъ вершинахъ и съ шумомъ стряхивалъ съ листьевъ дождевыя капли. Но временамъ старикъ останавливала! и прислушивался; потомъ, убѣдившись, что люди не сбились и не произошло ничего особеннаго, шелъ дальше.

Такимъ образомъ они пришли на опушку лѣса, темная кайма котораго, въ сумракѣ, уходила но обѣимъ сторонамъ въ необъятную для глаза даль. Изъ людей, медленно пробиравшихся въ мелкомъ кустарникѣ, никого не было индію. Кузенъ Бослафъ указалъ вправо; тамъ нѣсколько въ сторонѣ отъ дороги, на темномъ фонѣ пароваго поля, отдѣлялось круглое пятно; это была рухляковая конь, которую проливные дожди послѣднихъ дней наполнили почти до самихъ краевъ.

Они пошли по дорожкѣ на паровомъ полѣ; старикъ по прежнему шелъ впередъ, но шелъ тише прежняго, низко опустивъ голову, словно онъ хотѣлъ сосчитать каждый стебелекъ короткой мокрой травы. "Здѣсь!"

Онъ показалъ на сырую землю, гдѣ, что замѣтилъ теперь и Готтгольдъ, видѣнъ былъ отпечатокъ слѣдовъ, одинъ побольше, подлѣ него маленькій. Слѣды шли отъ дороги, съ которой они только-что свернули, по они тянулись ближе къ лѣсу, направлялись къ рухляковой кони и пересѣкали дорогу подъ косымъ угломъ. Старый охотникъ и молодой человѣкъ взглянули другъ на друга, ни тотъ ни другой не вымолвилъ ни слова; они знали, что сейчасъ все рѣшится.

Тихо, осторожно пошли они за слѣдомъ, правильно бѣжавшимъ передъ ними, все но направленію къ рухляковой копи; они уже отчетливо видѣли на ея водяной поверхности мелкую рябь, которую неугомонный вѣтеръ гналъ къ крутымъ краямъ и съ плоскомъ разбивалъ объ нихъ. Еще, шаговъ пятнадцать – и все рѣшится.

Готтгольдъ впился глазами въ страшную воду, что такъ враждебно сверкала въ послѣднихъ слабыхъ остаткахъ вечерняго свѣта; ему представлялось, какъ она стоитъ тутъ на краю, держа ребенка за руку, устремивъ глаза въ воду.

Старикъ, положивъ ему руку на плечо, другой показывалъ на землю: "Здѣсь она взяла ребенка на руки".

Оставался одинъ слѣдъ, тотъ что былъ побольше; теперь онъ глубже уходилъ въ землю,– пять, десять, пятнадцать шаговъ.

– Стой!

Прокричавъ это, старикъ въ тотъ же мигъ замахалъ рукой назадъ и опустился на колѣна. Слѣдъ былъ растоптанъ какъ будто здѣсь нерѣшительные шаги метались туда и сюда, а потомъ онъ снова виднѣлся отчетливо, но уже параллельно съ краемъ копи; наконецъ, еще дальше, онъ рѣшительно поворачивалъ назадъ, но направленію къ дорогѣ, и шелъ но этому направленію до межи; здѣсь, на крутомъ откосѣ, черезъ который переходила она съ своей ношей на дорогу, былъ сбитъ кусочекъ дерну.

Оба стояли опять на дорогѣ; Готтгольду казалось, что земля колеблется у него подъ ногами; онъ бросился на на грудь старику, который крѣпко заключилъ его въ объятія.

– Теперь мы можемъ надѣяться, дорогой мой сынъ, но мы еще не пришли къ концу.

– Я готовъ все перенести и на все отважиться, пока еще остается надежда! воскликнулъ Готтгольдъ, освобождаясь изъ объятій Бослафа.

Изъ мрачнаго лѣса стали выходить теперь, но одной и по двѣ, темныя мужскія фигуры, направляясь къ тому мѣсту, гдѣ стоялъ старикъ съ Готтгольдомъ. Никто ничего не нашелъ; управляющій Меллеръ спросилъ, не хотятъ ли изслѣдовать рухляковую конь, ужь больше этого сегодня ничего нельзя будетъ сдѣлать, слишкомъ темно, да и люди устали до смерти.

– Но если господину Ненгофу угодно, мы постараемся еще, сказалъ управляющій;– неправда ли, ребята?

– Да, да, постараемся, отвѣчали всѣ хоромъ.

– Спасибо вамъ, сказалъ кузенъ Бослафъ,– теперь ваша служба кончена; дальше ужь придется дѣйствовать мнѣ одному вотъ съ этимъ господиномъ, какъ скоро Класъ Пребровъ пріѣдетъ съ экипажемъ. У меня есть теперь надежда, что я найду свою правнучку живою.

Голосъ старика дрожалъ, когда онъ произносилъ послѣднія слова; люди съ недоумѣніемъ смотрѣли на него.

– Да, мою правнучку, продолжалъ старикъ, и теперь голосъ его звучалъ твердо и какъ-то особенно глубоко и торжественно,– потому-что она правнучка – моя и Ульрики, жены Адольфа Венгофа. Сегодня вы выказали мнѣ столько дружбы и вѣрности, я долженъ сказать вамъ правду. Никого ужь нѣтъ на землѣ, кто хоть сколько нибудь могъ бы отъ этого пострадать; а для васъ хорошо будетъ знать, что всегда надо говоритъ правду,– что девяностолѣтній старикъ долженъ высказать ее, безъ всякой другой причины, кромѣ той, что это правда. Теперь ступайте, дѣти мои, домой. Не вздумайте мстить тому, кто выгналъ изъ дому мое дитя; также не вымещайте вашего гнѣва на этомъ домѣ. Въ немъ раньше его жили хорошіе люди, и послѣ него будетъ жить хорошіе люди. Итакъ, еще разъ спасибо вамъ, дѣти!

Люди слушали молча. Нѣкоторые сняли шапки – сами не зная почему; когда старикъ съ Готтгольдомъ садились въ подоспѣвшій тѣмъ временемъ экипажъ, всѣ стояли вокругъ него съ открытыми головами,– а когда карета тронулась съ мѣста, и сами они пошли въ обратный путь, долго еще никто изъ нихъ не могъ произнести слова.

А карета ѣхала въ вечернемъ сумракѣ по направленію къ деревнѣ Ралловъ. Въ лѣтніе вечера дорога эта была чудо какъ хороша, и Цецилія любила гулять здѣсь съ ребенкомъ. Готтгольдъ предложилъ ѣхать по большой дорогѣ; старикъ согласился.

– Теперь наступаетъ твоя очередь, сказалъ онъ,– мы искали мертвую, на это годится старикъ; теперь мы ищемъ живую, для этого дѣла пригоднѣе молодая кровь.

XXVIII.

Два дня спустя, утромъ, Іохенъ Пребровъ, позавтракавъ въ другой разъ, стоялъ передъ дверью своего дома и смотрѣлъ въ длинный телескопъ, который онъ держалъ лѣвой рукой, прислонивъ его къ флаговому шесту, высоко поднимавшемуся передъ домомъ среди песковъ и далеко замѣтному съ моря. Добряка Іохена частенько-таки можно было застать въ этомъ положеніи и за тѣмъ же самымъ занятіемъ. Не то чтобъ онъ искалъ или надѣялся открыть на морѣ что-нибудь особенное; но въ досужные часы, телескопъ, стоявшій обыкновенно какъ разъ у самаго входа въ домъ, на двухъ кривыхъ распоркахъ, подъ защитою далеко выступающей впередъ крыши, служилъ большой утѣхой,– хотя бы даже на морѣ, какъ въ эту минуту, и не было ничего видно, кромѣ весело прыгающихъ при утреннемъ вѣтеркѣ волнъ, увѣнчанныхъ тамъ и сямъ пѣной.