Текст книги "Темное эхо"

Автор книги: Ф. Дж. Коттэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Переживая в этот миг благоговение под спускающимся занавесом ночного мрака, я также осознал, какую удивительную свободу дает тебе собственное судно. Конечно, речь идет о свободе весьма эксклюзивного сорта. Тут папа с глубокими карманами никак не помешает. Не знаю, есть ли здесь ирония, но в данном отношении я мало чем отличался от Гарри Сполдинга. Заказав постройку этой лодки, Сполдинг обрел свободу, сам себе выписал лицензию на плавание по морям и океанам, на странствия по миру, не отчитываясь перед кем бы то ни было… Богатый чужестранец в самых отдаленных портах и гаванях. Интересно, а что его на это толкало? Потому как здесь вряд ли имела место простая любовь к морю. Что именно Сполдинг делал со всей своей свободой?

Я поежился. Холодно на воде без солнца. А ответ на только что заданный самому себе вопрос очень прост: мы никогда не узнаем. Судовой журнал «Темного эха» погиб, а вместе с ним пропали и надежды на раскрытие тайн Сполдинга. Я опять поежился, причем не только от ветра с темного моря, который нес с собой прохладу. Я не хотел раскрывать тайны Сполдинга; и без того уже известно, что он был сумасшедшим садистом. Эта яхта представляла собой наследие, которого не заслуживал ее первый шкипер. Мы с отцом обязательно используем предоставленную свободу для куда более невинных целей. И если мы пока что не обрели подлинного права занимать койки на ее борту, то в ближайшие дни точно этого добьемся…

Опять этот проклятый звук. Нечто вроде собачьего завывания. Я попытался убедить себя, что виноват какой-нибудь кит. Тут, знаете ли, киты водятся. И прочие морские млекопитающие, умеющие лаять и вопить, к тому же звуки на воде далеко разносятся и искажаются ветром. Имеются, к примеру, черепахи или тюлени. И все же звук явно доносился из-под палубы, со стороны кладовки для парусов.

Я проверил, как идут дела у авторулевого, затем полез вниз. В моей каюте имелся хороший нож, и я нырнул в нее, чтобы вооружиться. Как-никак услышал я вовсе не крысиную возню, и звук был отнюдь не дружелюбным или благовествующим. Словом, дверь в кладовку я распахнул, сжимая клинок в правой руке. Включил цепочку фонарей в проволочных колпаках, которые осветили низкое, продолговатое пространство. Никакой тебе собаки. Никакого движения; лишь бледные складчатые тюки дакрона, бухты аккуратно свернутых канатов да шкивные тали, свисавшие с крючьев, ввернутых в переборку. Но имелся запах. Кислый и дикий. Воняло псиной, если верить моему носу. В памяти всплыл волчий вольер в Ридженс-парке, неподалеку от футбольных площадок – пока их не сровняли бульдозерами. Точно такое же амбре со стороны зверинца накрывало футболистов при правильном ветре. Я вновь присмотрелся. Большая собака обязательно оставит после себя лохмотья шерсти и слюну, так ведь? Однако ничего не обнаружилось. Я погасил свет, закрыл дверцу на запор. Надо же, как воображение разыгралось…

Но, если честно, мне было не по себе. Вернув нож на место, я постучался к отцу, придумав повод насчет ужина дескать, что следует приготовить? Чего бы ему хотелось поесть перед сном?

Опера разошлась не на шутку. В бокале плескалась очень приличная порция виски. В пепельнице тлела сигара, и воздух в каюте был желтым от дыма. Створки оружейного шкафчика распахнуты. Отец чистил и смазывал свой полуавтоматический карабин, чей затвор в разобранном виде лежал на ветоши. Боеприпасы к винтовкам и ружьям были распиханы по толстым лентам патронташей или просто находились в белых картонных коробках, сложенных пирамидой. Отец глянул на меня сквозь прорезь прицела и затянулся гаваной. Вот так дедушка, нечего сказать.

– Ты что, к третьей мировой готовишься?

– Мартин, готовым надо быть ко всему, – изрек мой отец. – Мы окружены враждебной средой.

– Флаг тебе в руки, – пожал я плечами. Лично мне больше по душе какой-нибудь спасательный плотик.

– Присядь, сынок.

На его щеках и лбу рдели пятна.

– Отец, ты уже пил таблетки?

Он отмахнулся от вопроса, нарисовав в воздухе завитушку ленивого дыма. Кто-то из оперного хора нашел себе особо длинную и прочувственную ноту. Если только не выло привидение Сполдинговой собаки, страдающее по хозяину. Тут яхта напоролась на приличную волну, палуба дрогнула, и мне пришлось ухватиться за край столешницы. С вершины пирамиды свалилась коробка, рассыпав ворох патронов с томпаковыми пулями, которые тут же покатились на пол.

– Я сказал – сядь.

Я послушно подтянул к себе стул и уселся.

– Насчет твоего Чичестера.

– Да я просто пошутил, отец. Бросил парочку намеков, и все. Никакого сарказма. И ты вроде бы добродушно к этому отнесся.

– Тебе надо кое-что знать.

А, он собрался сделать кое-какие признания. Вот уж чего мне не хочется, так это выслушивать исповеди. Хватило откровений насчет Катерины-Энн. Я еще не вполне восстановился от потрясения и не желал никаких добавок из архива семейных секретов моего отца.

– Я ни разу не обманул твою мать. Ни разу, слышишь? Ни в мыслях, ни в поступках я не нарушал свою верность, не предавал ее.

В отцовских глазах стояли слезы. Он глядел на горящий кончик сигары, как если бы яркое свечение табака могло его чем-то утешить. Затем он шмыгнул носом и раздавил окурок о стеклянную пепельницу, что стояла возле груды боеприпасов.

– Возможно, тебе моя романтическая жизнь кажется своего рода инфантилизмом взрослого человека, тем более что, должен признаться, я и сам порой так считаю. Но при жизни твоей матери я никогда не позволял себе ходить на сторону, и, как мне кажется, тебе следует об этом знать.

Отец, который никогда не казался мне инфантильным, но лишь достойным восхищения, плакал. Я встал, обогнул стол, держась подальше от рассыпанных патронов, поднял его со стула и прижал к себе. Он дрожал на моей груди от скорби по потерянной жене и мертвой дочери.

8

Семинария представляла собой массивное здание в неоготическом стиле, сложенное из гранита, добытого в скальных карьерах рядом с морем. Ведя взятую напрокат машину по холмистому серпантину, Сузанна сочла это место решительно подавляющим, чему немало способствовала погода. Дело близилось к вечеру, и фары сражались с сумерками. Свет выхватывал блестящие куски щебня, рассыпанного по пустынной дороге. Все казалось нарочно подобранным, чтобы напомнить о незначительности человека. Затянутое облаками небо над башнями здания выглядело широким и сердитым. Сузанна подумала, что краткосрочное жизненное призвание Мартина обладало, надо полагать, очень большой притягательностью поначалу. Лично она согласилась бы жить в таком месте в самую последнюю очередь. Надо быть серьезно предрасположенным к идее служения Господу, чтобы решиться сюда переехать.

Указатель направлял машины к левому торцу семинарии, который выходил на море. Парковка выровнена и засыпана шлаком. Сузанна вылезла из салона и подошла к обрыву утеса. Море выглядело бурным, исхлестанным ветром, и белые гребни угрожающе вскипали на черной воде, чтобы, подрожав минуту, превратиться затем в ни что. Если не считать ее машины, на площадке не имелось обычных легковушек. Три других припаркованных автомобиля принадлежали к классу внедорожников: старенький джип и два лендровера. Все явно накрутили на одометре множество миль. К одному из лендроверов был прикреплен затянутый брезентом прицеп.

В здании горел свет, хотя большинство окон были темны. Кое-где огоньки мерцали, как если бы в комнатах горели только свечи, изливая желтое сияние. Впечатление, однако, было унылым, а вовсе не уютным. Узкие бойницы освещенных оконных проемов и арок ничем не помогали освещению громадного каменного массива. Сузанна бросила взгляд на часы. Еще нет и пяти, пунктуальность соблюдена. Близился самый долгий день в году, и тьма опустится не ранее чем через пять часов, хотя уже сейчас кругом царило нечто вроде сумерек. Не успела она добраться до главного входа, как с неба посыпался холодный и редкий дождь.

Делоне принял ее в своем кабинете. Вопреки ожиданиям, обстановка оказалась не столь уж аскетичной, как могло показаться после перехода по мрачным коридорам и каменным лестницам, которые вели к офисному крылу. Сузанна никогда бы не нашла здесь дорогу без сопровождающего, семинария оказалась настоящим лабиринтом. В этих стылых, громадных залах она, кажется, лучше стала понимать те – пусть даже немногие – особенности Мартина, которые он никогда не объяснял на протяжении всех их отношений. Это место наверняка было привлекательным для молчаливой и меланхоличной стороны его характера. И скрытности тоже. Эта часть Мартина, куда для нее не имелся доступ, наверняка нашла нечто притягательное в громадной, вытесанной из камня католической гробнице для живых людей.

Зато кабинет Делоне был обшит панелями и радовал глаз мягкой, пышной мебелью. На стенах висели полотна. Их рамы выглядели слишком дорогими, чтобы вмещать в себя простые копии. В комнате ощущался запах от кожаных переплетов тех фолиантов, которыми были уставлены стеллажи. По центру письменного стола располагался ноутбук; имелся также лазерный принтер и интерком. Впрочем, общее впечатление было все же архаичным. Изображения распятого и умирающего Иисуса в терновом венце в свое время встречались повсеместно в христианском мире. В двадцать первом столетии этого уже сказать было нельзя. Однако на рабочем – и, надо полагать, молитвенном – месте Делоне имелось несколько печальных напоминаний о Сыне Господнем, принесенном в жертву ради человечества. В целом кабинет больше напоминал просторную келью из более возвышенной и благочестивой эпохи.

Он поблагодарил бледного послушника, который привел Сузанну, после чего церемонно поздоровался с ней за руку. Как и говорил Мартин, монсеньор оказался гигантом. Ее ладонь буквально утонула в медвежьей лапе, а плечи под сутаной оказались столь широки и плотны, что скорее принадлежали толкателю ядра или штангисту. Но такие мускулы он приобрел вовсе не в спортзале, в этом Сузанна не сомневалась. Он был одним из тех богатырей, что появлялись на свет очень крепкими. Его будущая физическая сила еще в утробе матери сформировалась из чего-то крошечного и неосязаемого. Слово, которое приходило на ум, носило несколько архаический оттенок, по крайней мере в глазах Сузанны. Но при этом было точным. Вот оно: «могучесть». Монсеньор Делоне был могуч. Однако рукопожатие оказалось осторожным, да и манера держаться чуть ли не сконфуженной.

Напротив его стола находился кожаный диван, к которому Делоне и подвел Сузанну. Он принял плащ и повесил его на вешалку в углу комнаты. Жестом пригласил располагаться, но сам садиться не стал, а для начала спросил, не желает ли гостья чаю или кофе. Сузанна вежливо отказалась. Тогда он предложил воды и, когда она согласно кивнула, налил ей стакан из графина, что стоял на круглом столике. После этого встал напротив, заложив руки за спину. Сузанна отпила глоток. Вода оказалась ледяной. Наверное, из колодца – в таких местах принято иметь собственный источник. Здесь не пьют минералку из бутылок, которые месяцами стоят под люминесцентными лампами круглосуточных магазинчиков.

– Спасибо, что согласились меня принять.

– Когда вы услышите мой рассказ, то увидите, что это наименьшее из того, что я мог для вас сделать.

Она отпила еще один глоток, раздумывая над тем, до какой степени ужасной может оказаться обещанная повесть. Сигареты остались в бардачке автомобиля. С другой стороны, в церквях курить не разрешается. К тому же Сузанна плохо знала приличествующий такой оказии протокол. Здесь все может носить церковный характер, подобно тому, как посольства сохраняют за собой статус суверенного государства.

– Могу ли я обращаться к вам по имени?

– Разумеется, монсеньор Делоне. Я была бы этому только рада. И мне очень хотелось бы, чтобы вы рассказали мне правду о человеке, выдававшем себя за Питерсена.

– Сузанна, он один из нас.

– Представитель католической церкви?

– Священник.

– Он не очень-то походил на священнослужителя.

– На то были свои причины.

– К примеру, он прекрасно разбирается в судостроении.

– Это верно.

– Знаете, я, пожалуй, выпила бы кофе.

– Кстати, здесь можно курить.

– Черт возь… Прошу прощения. С ума сойти. Я свои сигареты в машине оставила.

– Возможно, – улыбнулся Делоне, – вас немного шокирует новость, что здесь есть священники, которые подвержены этому греху. Я к тому, что, пожалуй, мог бы стрельнуть для вас пачечку «Мальборо лайтс».

Питерсен, чье настоящее имя было Шин Макинтайр, происходил из бостонских ирландцев и до сорока пяти лет даже не задумывался над возможностью ступить на религиозную стезю. На протяжении пяти поколений деловое поприще его семьи касалось рыболовного судостроения. Он нарушил традицию и начал строить гоночные яхты, потому как еще в юности, занимаясь этим спортом, понял, что любая яхта, к модернизации конструкции которой он прикладывал руки, оказывалась более быстроходной и маневренной.

Верфь Макинтайра процветала. Шин увенчал два десятилетия бизнес-успеха, купив круизную яхту в качестве подарка на собственный сорокалетний юбилей. Когда она неделей позже налетела на риф возле Багамских островов, его супруга и четырнадцатилетний сын погибли, потому что Шин, стоявший в тот день за штурвалом, выпил чуть ли не пинту белого рома. Макинтайра подняли из воды через четырнадцать часов после крушения. Он бредил, но к тому времени успел протрезветь. Месяцем позже он поступил в семинарию, решив сделаться священником.

– Зачем же он притворялся Питерсеном? – спросила Сузанна.

– Потому что ему приказали, – ответил Делоне, не прятавший глаз лишь невероятным усилием воли. – Да, приказали. Во искупление греха.

– Мне кажется, монсеньор, вам следует объясниться подробнее.

Делоне стоял возле арочного окна, плохо пропускавшего свет из-за толстого свинцовистого стекла. Четыре таких окна украшали наружную стену комнаты, но даже сообща они давали недостаточное освещение. А впрочем, погода на улице стояла мерзкая, и Сузанна слышала стук дождевых капель, бросаемых ветром.

– В сентябре тысяча девятьсот семнадцатого года пехотный капитан по имени Гарри Сполдинг похитил из Руанского собора нечто чрезвычайно ценное. Это нам известно потому, что один из людей, охранявших эту реликвию, не погиб при нападении.

– И что было похищено?

– Реликвия, доставленная из Палестины во время Первого крестового похода. Ее перевезли во Францию, опасаясь, что Рим может ее продать, чтобы заручиться поддержкой тех или иных монархов в момент великой папской схизмы. Эта вещь числится среди наиболее важных реликвий всей истории Церкви. И Сполдинг ее успешно украл.

– Ради наживы?

– Ради власти. Ибо осквернение этой святыни дало бы ему козырь для совершения сделки с самым страшным нашим врагом с момента грехопадения. Вот почему он ее похитил.

– И вы подумали, что Макинтайр, притворившись Питерсеном, сможет отыскать ее на борту «Темного эха»?

Делоне улыбнулся:

– Вы очень сообразительны, Сузанна.

– Нет-нет… Потому что на самом деле я в растерянности. Если бы реликвия была для вас столь важна, фирма «Кордоза и партнеры» гарантированно выиграла бы аукцион на верфи Буллена и Клоура.

Делоне повернулся к окну и дождю. Голос прозвучал мрачно:

– Так ведь мы и выиграли. При всем уважении к мистеру Станнарду, у Ватикана очень глубокие карманы. Но то ли аукционист был некомпетентен, то ли пьян… Словом, молоток ударил по конторке слишком рано.

– А кто такие «Мартенс и Дегрю»?

– Вы слышали про «Иерихонский клуб»?

– В самое последнее время – да.

– Они и есть продолжатели дела «Иерихонского клуба», только иными способами. Вернее, под иным именем, поскольку способы не изменились.

– Почему вы решили все это мне рассказать – да еще только сейчас?

Он обернулся:

– Несколько дней тому назад я и сам ничего из этого не знал. Ничего ровным счетом. В тот день, когда я по просьбе Магнуса Станнарда благословил «Темное эхо», Мартин за ланчем рассказал, мне про Питерсена. Магнус был уверен, что здесь речь идет просто о слегка помешанном любителе яхтенного спорта, но затем Мартин упомянул Сполдинга. Это имя вызвало во мне смутные, но неприятные ассоциации. Я направил несколько запросов кое-каким знающим людям в Риме. И мне рассказали то, что я только что изложил вам.

– Да, но разве с вас не взяли слова держать тайну? – Раньше Сузанна полагала, что такой вопрос можно задавать лишь в ироническом ключе. Нынче же она сама убедилась, насколько была не права.

– Да, я принес клятву хранить молчание на эту тему. Затем принял решение ее нарушить.

– Почему?

– Отец Макинтайр не нашел на борту «Темного эха» искомую вещь. Он уверен, что там ее вообще нет. Однако «Мартенс и Дегрю» до сих пор могут считать обратное. И эти люди не остановятся перед пиратством.

Сузанна осмыслила услышанное.

– Монсеньор, при освящении лодки… Она не показалась вам… зловещей?

Делоне улыбнулся, разглядывая пол, затем вскинул глаза на Сузанну. Постучал по оконному стеклу. Кулак священника был огромным, и стук глухо отозвался в тишине комнаты.

– Порой и море за стенами нашего приюта можно назвать незловещим. А иногда оно ярится. Его мощь прибывает и убывает… Что ж, по крайней мере, когда я был на борту «Темного эха», яхта никому не угрожала.

– Не могу поверить, что вы позволили им выйти в плавание.

– Так ведь до отплытия я ничего не знал. С Мартином мы вообще не встречались добрый десяток лет. Звонок Магнуса был как снег на голову.

– Да будет вам, монсеньор, – улыбнулась Сузанна. – Разве можно считать, что люди поступают совершенно неожиданно?

– Сейчас не время пускаться в теологические дебаты, – ответил Делоне. – Мы встретились не для обсуждения предопределенности человеческих судеб. Я нарушил свою клятву, чтобы изложить вам то, что мне стало известно.

– Но только после моего звонка. Как снег на голову.

– Меня беспокоило их благополучие, и тревога лишь возросла, когда я узнал новые обстоятельства. Я бы и сам позвонил вам, Сузанна. Уже решился на это. Просто вы меня опередили.

Она поверила.

Сузанна быстро произвела кое-какие подсчеты в уме. Сейчас Мартин с отцом находятся в трех, может, и четырех сотнях миль от западного берега Ирландии. Если запланированный курс не изменился, то яхта движется на запад. Далее, монсеньор не рассказал ничего, что бы могло убедить Магнуса повернуть назад. Даже наоборот, коль скоро Макинтайр выяснил, что оскверненной реликвии Сполдинга на борту не имеется. А в ответ на предупреждение о возможном пиратстве со стороны «Мартенса и Дегрю» отец Мартина наверняка ответит; «Пусть только попробуют». Он захватил оружие на борт и был опытным стрелком. Речь шла о человеке до того упрямом и воинственном, что он, пожалуй, с нетерпением стал бы поджидать пиратского нападения.

Сузанна поднялась, собравшись уходить.

– Мне не кажется разумным уезжать до утра, – заметил Делоне.

– У вас есть комнаты для женщин?

– Мы сами выбираем своих гостей и имеем для этого все возможности.

Сузанна посмотрела на часы. Едва перевалило за семь вечера. Снаружи мрачное небо осыпалось нескончаемым дождем. Сузанна уже успела забронировать для себя номер в сельской гостинице на краю деревушки Холберн. Туда ехать всего-то миль восемь. Интерьер постоялого двора выглядел очень уютным – по крайней мере, на картинках с веб-сайта. Сегодняшняя поездка заняла почти весь день, и она очень утомилась. Хочется побыстрее лечь спать и пораньше встать завтра.

– А почему вам это не кажется разумным?

– Интуиция, – ответил Делоне. – Имеет смысл дождаться утра. Здесь вам будет комфортно.

– Ничего, я рискну, – возразила Сузанна.

– Что ж, не смею настаивать.

Делоне снял ее плащ с вешалки, помог надеть, затем проводил Сузанну до выхода из семинарии. По пути, проходившему сквозь сумрачные каменные коридоры и залы здания, оба хранили молчание. Впрочем – по крайней мере, для Сузанны, – это молчание было вполне уместным и не вызывало чувства неловкости. Все, что надо было прояснить, уже сказано. Ей понравился монсеньор Делоне, несмотря на огорчительную подоплеку его слов. Он нарушил клятву, чтобы сообщить эту информацию. Решился согрешить во имя дружбы, верности и инстинкта защитника. Она подозревала, что Делоне любит Мартина. Наверное, если бы не выбранное жизненное поприще, из него получился бы совсем другой отец, нежели Магнус Станнард. Основой Делоне была его сила, его могучесть. Он был очень силен, а посему мог позволить себе выражать нежность и ласку, не опасаясь показаться слабым. Разумеется, священнику вообще не надо беспокоиться о том, впечатляет ли людей его характер, но Сузанна подозревала, что Делоне было далеко не все равно. Да, он обладал силой исполина, но самой слабой его стороной было тщеславие.

Она выбежала из парадного входа семинарии, прикрыв голову плащом. По пути к машине под ногами пронзительно скрипели мокрые катышки шлака. Здесь, на вершине берегового утеса, погода казалась скорее октябрьской, а не июньской. Сузанна поежилась и открыла дверцу машины, в очередной раз задумавшись о капризной природе моря, которое кипело на камнях у подножия. Вновь и вновь ее мучила мысль: как там Мартин с отцом? Она не верила, что «Темное эхо» изначально носит в себе зло. Чего не скажешь про ее первого капитана. Гарри Сполдинг был испорчен и практиковал черную магию с детства. Можно ли считать зло заразным? Может ли враждебность пропитать шпангоуты старой гоночной яхты?

Сузанна так не думала, даже несмотря на тайну братьев Уолтроу и смерть Габби Тенча. Однако угроза все же имелась, она сама испытала это чувство во французском амбаре. Опять-таки, нельзя забывать о предупреждении, с которым пришел к ней призрак… Не закрывая дверцу, Сузанна сидела за рулем, уставившись в бездну за краем поросшего редкой травой утеса, и раздумывала над тем, куда ведет цепь логических умозаключений. По всему выходило, что гибельное влияние Гарри Сполдинга до сих пор действовало из-за того, что украденная реликвия по-прежнему оставалась оскверненной.

Отсюда вытекал вопрос можно ли окончательно считать, что Сполдинг мертв?

Когда она повернула ключ зажигания, стрелки показывали двадцать минут восьмого. Казалось бы, ранний июньский вечер, но погода на нортумберлендском взморье была столь хмурой, что Сузанне пришлось на всякий случай включить фары. Автомобиль она вела аккуратно, хотя и не видела встречных машин по дороге, которая направляла ее к деревушке и встрече с тушеной бараниной под стаканчик каберне-совиньон. Через некоторое время шоссе превратилось в усаженную деревьями аллею. Ветер вздыхал в кронах, забрызгивая лобовое стекло каплями. Сузанна рефлекторно включила «дворники». А заодно и магнитолу.

Громкость оказалась выставленной настолько высоко, что салон задрожал от рева баллады про любовь, которая ломается. Сузанна нагнулась вбок и вперед, ткнув пальцем в кнопку выключения, и в этот момент на нее обрушилась лавина стеклянных осколков от лобового – и, по идее, небьющегося – стекла. Крыша над головой резко прогнулась. Сузанна подняла лицо: в тонком стальном листе отпечатался глубокий след толстенного древесного ствола. Еще секунда – и она будет расплющена в лепешку.

Сузанна мигом расстегнула пряжку ремня безопасности и скользнула на пол, силясь сжаться в крохотный комок в надежде, что сминаемая машина ее все же не раздавит. Со стороны пассажирского сиденья донесся скрежет раздираемого металла. Она стремительно обернулась и увидела две громадные ладони, срывающие дверцу с петель. Темная кровь текла из рук, располосованных остатками стекла в оконном проеме. Толстые пальцы побелели от неимоверного напряжения, но тут петли поддались, дверца слетела, и в салон пролезла голова Делоне. Не говоря ни слова, он схватил Сузанну, как марионетку, и выдернул из машины, которая в следующее мгновение сложилась под тяжестью упавшего дерева.

Делоне на руках донес девушку до своего лендровера и усадил на пассажирское сиденье, пока она переводила дух и приходила в себя. Затем, свинтив колпачок с небольшой фляжки, он протянул ее Сузанне, и она успела заметить, что священник держал фляжку кончиками пальцев, чтобы не замарать ее кровью. Она сделала глоток. Внутри оказалось виски, чье тепло и крепость пришлись как нельзя кстати.

– Так вы, получается, за мной следили…

– Из осторожности.

Его глаза обшаривали дорогу, на которой лежал автомобиль, сплющенный до самой подвески. Одна из шин лопнула. Из-под днища растекалось то ли масло, то ли бензин, затягивая лужи радужной пленкой, тусклой в сумеречном свете.

– Вы пытались меня предупредить…

– Интуиция.

– Мне кажется, Гарри Сполдинг никогда не умирал.

Делоне на секунду замер. Затем, взяв из багажника лендровера какую-то холстину, он разорвал ее на полосы и принялся перебинтовывать руки. Приняв фляжку от Сузанны, священник сделал пару щедрых глотков, затем отдал виски обратно. Поверх сутаны у него была надета ветровка с капюшоном, хотя волосы все же успели вымокнуть и прилипли ко лбу. Минуту назад, когда он просунул голову сквозь ветки, разбившие дверное стекло, то показался Сузанне копией тех трактирных вывесок, где изображают язычников. Не священник, а просто леший какой-то.

– Я обязана вам жизнью.

Сузанна знала, что готова рассказать этому человеку все, что угодно. Виноват, конечно, шок. Делоне же просто кивнул, смаргивая воду. Затем он забрался на водительское сиденье и принялся крутить руль, нещадно бросая машину из лужи в лужу на обратном пути к семинарии.

Поскольку не было сил думать о случившемся, короткую поездку Сузанна провела в догадках, на что будет похожа ее гостевая комната. Наверняка для женщин у них имеется нечто совсем иное, нежели просто монашеская келья. Ей представилась спальня красавицы в духе живописцев-прерафаэлитов типа Милле или Артура Хьюза. Гобелены, витражи. Ложе с балдахином. Колодезная вода в серебряном кувшине… Если ей захочется музыки, то придется освоить игру на арфе, которая должна стоять где-то в углу. А может, там на стене висит лютня?

Смешливость, вызванная нервным шоком, не проходила до тех пор, пока Сузанна не угостилась поистине великолепной тушеной говядиной, которую ей подали в гостевую комнату, хотя здесь, скорее, подошло бы слово «покои». Комфортабельная мебель, все на месте. К мясу принесли и вина, а хлеб оказался до того вкусным, что его явно испекли этим утром непосредственно в семинарии. Гостиная была оборудована телевизором со спутниковой антенной и компьютером с Интернетом. О характере ее нынешнего местопребывания напоминала лишь одна-единственная деталь: на стене гостиной висело крупное распятие с бронзовым Христом, чьи руки и ноги были прибиты к кресту из темной твердой древесины.

Но это только к лучшему. По мере того как возвращалось спокойствие, Сузанне все больше и больше нравилось место, в котором она очутилась, и настенное напоминание о текущем окружении. Укладываясь на ночь и выключив свет, она будет признательна за то, что находится под защитой священной твердыни.

– Вы ничего не потеряете, уехав утром, когда станет совсем светло, – напомнил Делоне.

– Я обязана вам жизнью, – повторила Сузанна.

– Жизнью вы обязаны Господу, – возразил Делоне. – Впрочем, спасибо, Сузанна. Я достаточно тщеславен, чтобы принимать любые комплименты. – Она рассмеялась, хотя и так уже знала об этом. – И что вы теперь намерены делать? Собираетесь пойти по следам Сполдинга? Я смотрю, вас ничем не остановишь. – Сузанна кивнула. – Кстати, я пытался до них дозвониться. Думал воззвать к их благоразумию и убедить вернуться.

– Вот уж вряд ли, – сказала Сузанна.

– Ничего у меня не вышло, звонок не проходит. У нас есть и спутниковый телефон, но все равно не получается.

– Монсеньор Делоне, я собираюсь в Саутпорт. Сполдинг там некоторое время жил. Очевидно, по какой-то веской причине. Подобно вам, я тоже обладаю интуицией… Да, вы правы. Я открываю на него охоту. Потому что не могу сидеть сложа руки… иначе я просто сойду с ума.

– В таком случае Богом заклинаю: езжайте поездом.

– Да у меня так и так нет выбора, – расхохоталась Сузанна. – Прокатная машина вряд ли уже стронется с места.

Делоне непринужденно отмахнулся. Руки его по-прежнему были перевязаны; запекшаяся кровь проступала сквозь импровизированные бинты.

– Я поговорю с этой фирмой, они поверят слову священника. Возможно, вам придется ответить на их телефонный звонок и подписать кое-какие бумаги, но я помогу. Кстати, один из наших послушников подбросит вас до станции завтра утром.

– Мой саквояж остался в багажнике. И ноутбук там же.

– Хорошо, сейчас я попрошу кого-нибудь съездить за вашими вещами. Наши новички спят и видят, кому бы оказать услугу. – Он подмигнул.

Повинуясь безотчетному импульсу, Сузанна обняла священника.

– Ну вот, – сказала она.

Делоне взял ее лицо в ладони и поцеловал в лоб.

– Ну вот, – улыбнулся он.

Оставшись в гостиной в одиночестве, Сузанна, несмотря на сонливость, включила компьютер. Вошла в Сеть и вызвала на экран новостную страницу Би-би-си, где нашла сообщение о буре, которая накрыла северо-восток Англии. Только сейчас ей в голову пришла пугающая мысль, что они со священником даже не обсуждали причину недавнего происшествия. Но ведь во время бури деревья падают? Так отчего бы и не на машину? Конечно, в отличие от Делоне перед этим она слышала ту песню по радио. Сузанна выключила магнитолу буквально за миг до аварии.

Сузанна вошла в свой электронный почтовый ящик. Непрочтенных сообщений не оказалось. Она вызвала адрес Мартина и напечатала одно предложение: «Я занялась расследованием Гарри Сполдинга».

На борту «Темного эха»

Вот уже третьи сутки мы плывем в океане. После выхода из Саутгемптона яхта покрыла почти девятьсот миль со средней скоростью двенадцать узлов. К этому моменту мы находились на середине Атлантики, где царило весьма приличное волнение и ветер около тридцати узлов. Каждая четвертая или пятая волна перекатывала через нос. Солнце шло на покой, и в последних лучах вода отливала зловещим, багровым глянцем. Я продрог и промок, хотелось выпить чего-нибудь горячего, но отец на палубе не показывался. Я вообще его не видел последние несколько часов.

Два минувших дня он провел в основном в своей каюте. Наверное, удивляться тут нечему. Яхтенный вояж превращается в нудное занятие, когда не на что смотреть, кроме как на безбрежную поверхность бурлящей воды. У него в каюте было тепло, сухо, уютно, и если в свободное от вахты или камбузных обязанностей время он предпочитал находиться там, что ж, на то у капитана и привилегии. Однако у меня имелось подозрение, что он запирался на ключ. А когда я порой прислушивался, замерев возле его двери, то за шелестом днища о воду, за стоном и скрипом рангоута и хлопаньем парусов на ветру мне чудилось, что в каюте отца звучит оперная музыка. Очень тихо, создавая как бы фон, – и на этом фоне отец все время сам с собой о чем-то горячо спорил.