Текст книги "Дело Рихарда Зорге"

Автор книги: Ф. Дикин

Соавторы: Г. Стори
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

На последующих допросах Зорге объяснил японцам, что он предложил Пятницкому такие изменения, «поскольку был уверен, что шпионаж, который мне нравился и для которого, думаю, я был вполне пригоден, был бы невозможен в тесной структуре партийной деятельности… Мой характер, вкусы и устойчивые предпочтения – все вело к политической, экономической и военной разведке, как можно дальше от партийных споров».

Касаясь огромных упрощений в оценке одновременного кризиса в Советском Союзе и в Коминтерне, Зорге продолжает:

«В действительности произошел сдвиг центра тяжести: от Коминтерна к Советскому Союзу. Пятницкий был согласен, что, возможно, я не гожусь для партийной работы, что скорая мировая революция – не более, чем иллюзия, и что мы должны сосредоточиться на защите Советского Союза. Вот почему я покинул Коминтерн».

Глава Оргбюро и всех его вспомогательных секций Осип Пятницкий был центральной фигурой в организациях Коминтерна. И «совет», данный ему Зорге, если таковой вообще был дан, был и наивным, и ненужным.

Действительно, в 20-х годах функции Коминтерна значительно расширились, но оказались достаточно неопределенными, как и его отношения о советскими государственными властями. Слишком многое здесь зависело от личности, энергии и честолюбивых устремлений отдельных индивидуумов. Все секции Коминтерна в Оргбюро, а с ними и в СМС, находились в тесном контакте о советскими службами безопасности и разведкой Красной Армии. Даже Зорге вскользь упоминает об общих заседаниях этих органов.

После кризиса 1929 года и установления абсолютного сталинского контроля над советским правительственным аппаратом, службы безопасности усилили свое проникновение в администрацию Коминтерна, начавшееся в апреле 1925 года, и было бы вполне логичным, если бы именно организация Пятницкого стала их первой мишенью. Независимо от мотивов, переход Зорге в разведку Красной Армии вполне мог быть инициирован самим Пятницким или произошел благодаря его связям и с его помощью.

Краткое описание Зорге его деятельности в период между 1925 и 1929 годами было, пусть неохотно, но передано японскими властями германскому посольству в Токио вскоре после завершения первых этапов следствия по делу Зорге. 2 января 1942 года эта информация была передана по телеграфу послом Оттом в Берлин вместе с комментариями полковника Мейзингера, гестаповского атташе и полицейского специалиста по коммунистическим делам. Во время ареста Зорге и Клаузена Мейзингер находился в поездке по Китаю. Отт срочно вызвал его в Токио, чтобы он занялся расследованием этого дела, и Мейзингер предпринял безуспешную попытку добиться немедленного освобождения арестованных, но потерпел в этом неудачу, как и в попытках встретиться с самим Зорге в тюрьме.

Анализ показаний обоих арестованных, неохотно переданных японскими властями немецкому посольству, вызвал профессиональный скептицизм у полицейского специалиста. Мейзингер считал, что документы были подделаны и что в любом случае они были не закончены и не подписаны. Он составил список из сорока вопросов, которые были переданы японскому министру иностранных дел. Ответа не последовало.

По мнению Мейзингера в показаниях Зорге содержались «некоторые неточности и противоречия», и Мейзингер особо подчеркнул, что в них нет каких-либо конкретных подробностей, особенно, где дело касается дат, имен, местоположений, способов связи и вознаграждения. Показания частично представляли собой частично набросок, а частично – неверное изложение фактических и организационных вопросов. Он считал сомнительным, что автор этих показаний на самом деле был знаком с разведывательной службой Коминтерна.

Германские службы безопасности в Берлине попросили проверить эти утверждения. В конце января они доложили, что в отношении московских лет, «ничего не известно о том, работал ли Зорге в Информационном отделе Коминтерна с 1925 по 1929 под псевдонимом «Зонтер». Так же, как неизвестно, ездил ли он по заданию Коминтерна в Скандинавию в 1927 году и присутствовал ли на Конгрессе Интернационала в Москве». Здесь следует читать «Шестой (не Второй, как указано в показаниях) Всемирный конгресс Коминтерна», проходивший в Москве с 17.7 до 1.9.28.

Согласно «проверенным источникам» – Зорге, который описан, как находившийся в непримиримой оппозиции к Сталину, работал с 1925 по 1929 год в качестве личного секретаря ведущего советского представителя коммунистической оппозиции в России… (Он) также сообщил, что выполнял некоторые функции в советской коммунистической партии, но был освобожден от них в результате спора с группой Бухарина в Коминтерне[26]26
  Эти заявления были, вероятно, составлены по сообщениям информаторов, работавших на веймарские власти среди немецкой колонии в Москве, и не Подтверждаются какими-либо другими источниками.


[Закрыть].

В собрании изданий Коминтерна, имевшихся в распоряжении немецкой полиции, оказалось возможным идентифицировать некоторые статьи, написанные «И. К. Зорге» и «Р. Зонтером».

«Вполне вероятно, что д-р Рихард Зорге действовал под этими двумя псевдонимами, особенно, как он сам утверждал, когда работал в Информационном отделе. Если показания Зорге содержат пробелы и не выражены на обычном языке Коминтерна, это, вероятно, из-за той манеры, в которой он писал отчет».

Таков был скудный результат запроса, сделанного в германскую полицию относительно московского периода Зорге, но он содержит одну значительную вещь, а именно: Зорге, возможно, был связан каким-то образом с Бухариным и правой оппозицией. Действительно, сам Зорге в одном случае описал себя лишь как «что-то типа личного секретаря Бухарина» и сообщал, что он, Зорге, «спорил по политическим проблемам с Троцким, Зиновьевым и Каменевым, которые решительно порвали в то время с Коминтерном». Это ловкое ложное объяснение неудач группы Троцкого, проигравшей Сталину в битве за верховную власть над советской государственной машиной, в то же время обнажает природу любых политических отношений, если таковые когда-либо существовали, между Бухариным и Зорге. Последующее внезапное упоминание об «изгнании фракции Троцкого» нисколько не проясняет собственную позицию Зорге в этих спорах. Однако уход Зорге с его поста в Коминтерне совпал со смещением Бухарина о поста председателя Исполкома Коминтерна в июле 1929 года и его окончательной опалой и изгнанием из Политбюро в ноябре того же года.

За напыщенным описанием своей деятельности, написанным для японцев, Зорге скрыл, однако, следы этого кризиса в своей жизни. Он не дает никаких личных объяснений своему «добровольному» переходу, и лишь одна знаменательная фраза намекает на напряжение и страхи, охватившие Москву вскоре после победы Сталина. В исправлениях и добавлениях к первоначальным показаниям, написанных в осторожной и уклончивой манере, Зорге говорит о тех многочисленных иностранцах в Москве, которые работали раньше в Коминтерне «или в подобном аппарате» и которые ушли (подобно ему самому) в «советский аппарат или экономические агентства». Многие из этих иностранцев ныне считали, «что Коминтерн утратил свою важность и необходимость».

В другом случае манера изложения Зорге – образец далеко просчитанного искажения.

«Радикальные перемещения и подвижки на ключевых постах в других (не русской) партиях из-за внутрипартийных споров и гонений, вызванных сильными колебаниями и частыми ухудшениями в качестве и опытности национальных лидеров; в результате всего этого руководители Советского Союза были вынуждены больше уделять внимания политике Коминтерна».

Российская коммунистическая партия с помощью Коминтерна «успешно выполнила свою главную задачу – создание социалистического государства». Волна мировой революции стала спадать «уже в 1928–1929 годах, особенно в Китае». Международное рабочее движение перешло в глухую оборону. Жизненно важной задачей отныне стала защита процесса построения социализма в Советском Союзе. «Троцкизм, неприменимый к каким-либо практическим целям, был разжалован до положения пустой темы для бесед интеллектуалов». У Коминтерна больше не было независимого руководства, которое могло бы игнорировать русскую коммунистическую партию, как «когда-то это делал Зиновьев», однако это было ошибочным мнением, распространенным среди небольшого меньшинства коммунистов, что Коминтерн-де устарел и вышел из моды. Руководящее положение советской партии не было «конечно, ни неизменным, ни постоянным». Другие национальные партии должны были постепенно захватить власть, и «нынешнее господствующее положение Коммунистической партии Советского Союза должно было рассматриваться как временное».

Подобный анализ политического климата в Москве в 1928–1929 годах вполне мог быть продиктован сталинской политикой в отношении членов русской оппозиции. Реагировал ли Зорге подобным образом, пока находился в Москве? Или поверил в официальную версию под воздействием своей секретной работы за границей и продолжал цепляться за это убеждение в одиночестве тюремной изоляции? Или он выдумал свою веру в сталинскую правоту в надежде быть обмененным?

Любая попытка проанализировать достоверные исторические условия, истинную природу революционного изменения в организационных связях и лояльности Зорге в дальнейшем затуманивается недавними высказываниями в различных статьях, появившихся в советской прессе. Согласно этой тщательно синхронизированной версии, Зорге после своего вступления в советскую Коммунистическую партию в Москве в марте 1925 года в течение нескольких последующих лет бодро и радостно занимался «научной деятельностью» – т. е. писал статьи и книги по германским проблемам и был президентом Немецкого клуба, верноподданно изгнавшим подозреваемых последователей Троцкого из среды немецкой колонии в Москве.

Рихард Зорге, голословно утверждается в другом недавнем советском опусе, написал личное заявление о своей прошлой жизни в партийной ячейке в Москве, в которой он состоял, в 1929 году, в год, когда он написал свою автобиографию и заполнил анкету». Последний документ, как это было принято, он должен был бы заполнить еще в 1925 году, в момент вступления в партию, и странно, что любые другие документальные свидетельства о нем, которые стали нынче доступны советским журналистам в Москве, датированы 1929 годом, «годом, подведшим черту всему, что случилось раньше».

Другими словами, нет никакого намека на существование какой-либо связи между Зорге и Коминтерном или какого-то ключа к природе его деятельности в течение предыдущих четырех лет, которую он кратко и умышленно туманно описал для японских следователей. Коминтерновская интерлюдия исчезла из его показаний, и Рихард Зорге выходит из московского сумрака лишь в том роковом 1929 году, чтобы сразу же оказаться в офисе генерала Яна Карловича Берзина, всевидящего и всезнающего главы 4-го Управления разведки Красной Армии.

Это придуманное объяснение, или отсутствие объяснения Предыстории вербовки Зорге в качестве сотрудника советской разведки наводит на размышления. Возможно, что подозрение Мейзингера было в конце концов верным, и Зорге никогда не работал в аппарате Коминтерна. Возможно, сам Зорге сказал больше, чем полуправду, когда заявил, что еще в начале двадцатых годов, в Германии, он встречался с агентами 4-го Управления. Возможно, что уже тогда он был завербован в советскую разведку и что его последующая работа в Москве и миссии в Скандинавию, Англию и, весьма вероятно, в Германию выполнялись лишь под прикрытием агентов Коминтерна. Во время его прибытия в Москву в 1925 году он, конечно же, заполнил обычную анкету и написал автобиографию еще до своего вступления в советскую партийную организацию, и копии этих документов ушли в 4-е Управление. Таким образом, вполне вероятно, что «дело» Зорге просматривали в офисе Берзина в 1929 году или благодаря вмешательству Пятницкого, или как часть известной процедуры в тот момент политического кризиса и беспорядков в советской машине, когда военные разведывательные власти протянули свою защищающую длань, чтобы спасти ценных и опытных иностранных коммунистов, которые были изгнаны сталинской политической полицией – ГПУ – из аппарата Коминтерна и «других агентств»[27]27
  Здесь вполне уместен комментарий бывшего датского коммуниста Рихарда Йенсена: «Факт, что Зорге стал шпионом, не очень сильно удивил меня. Когда русские находили подходящего человека в политическом аппарате, он зачастую оказывался в ГПУ или в службе военной разведки».


[Закрыть].

В любом случае теперь, после тщательно спланированной технической подготовки Зорге должен был получить задание и отправиться на выполнение новой и особо трудной миссии под непосредственным контролем 4-го Управления в Китай. Миссия эта должна была стать частью масштабной разведывательной операции на Дальнем Востоке.

4-е Управление уже завербовало множество членов Германской компартии после срыва планов вооруженного восстания в Германии в 1923 году и доставило их в Россию для обучения и соответствующей подготовки. После решения Центра перенести главное усилие информационных, разведывательных и пропагандистских служб с Европы на Дальний Восток, во главе многих советских миссий и шпионских групп встали или вошли в их состав именно люди, завербованные в Германии и первоначально готовившиеся для подобной работы в Западной Европе. Пути Зорге и многих из них пересеклись в Китае, где он вспомнил их как знакомых «еще по германским дням».

Перенос внимания советского руководства с Западной Европы на Дальний Восток представлял собой не что иное, как рискованное предприятие с целью изменить баланс сил в мире в свою пользу. Успешная революция в Китае, распространившаяся по всей Азии, разрушила бы превосходство западных капиталистических держав в Европе путем уничтожения их колониальных владений, что, в свою очередь, создало бы угрозу и экономике Соединенных Штатов.

Новое задание Зорге было лишь эпизодом в этой крупномасштабной операции, которая и с политической, и с разведывательной точек зрения была начата на фоне поразительных промахов и грубых ошибок.

Сам Зорге, похоже, рассматривал свою китайскую миссию, «которая была ужасно важна для меня лично», с облегчением и интересом. Было лишь «несколько политических наблюдателей», которые сознавали важность развития событий на Дальнем Востоке, и «уж совсем немного было тех, кто действительно мог адаптироваться в тех условиях».

«Во время моей первой встречи о генералом Берзиным наша беседа в основном сосредоточилась на том, насколько 4-е Управление как военная организация могла иметь отношение к политическому шпионажу, поскольку Берзин слышал от Пятницкого, что я интересовался такого рода работой. И после неоднократных встреч с Берзиным я получил в конце концов назначение в Китай». После первой же беседы Зорге «решает оставить Коминтерн. Я получил официальный документ, формально освобождающий меня в дальнейшем от каких-либо обязанностей, связанных с Коминтерном». Зорге утверждал, что остался, однако, при этом членом советской компартии и продолжал платить взносы, «но мои контакты с партийной ячейкой в качестве члена партии прекратились».

«У меня были личные беседы с Пятницким и Куусиненом об этом прожекте». Он также встречался и с Ману-ильским. «Эти коминтерновские руководители были моими старыми знакомыми и личными друзьями в течение долгого времени». А шпионская деятельность Зорге на Дальнем Востоке была в некотором смысле совершенно новой и «вызывала особый интерес моих старых друзей».

Постоянные ссылки Зорге на это трио высших коминтерновских функционеров и чиновников советской компартии, а также на его близкие отношения о ними не только демонстрируют его чувство собственной значимости, но также, вероятно, предназначены для того, чтобы всячески скрыть изменения в балансе политической власти в Москве и скрыть свое полное подчинение 4-му Управлению, поскольку поначалу он настаивал, что не был его постоянным сотрудником, а лишь поддерживал связь его «специальными представителями».

На ранних этапах следствия Зорге был намеренно двусмысленным по причине личного характера в своих ссылках на высшее начальство, неопределенно называя его «московские власти» или «московский центр», а временами упоминая и Центральный Комитет советской компартии[28]28
  «Московский центр» – это был фактически технический термин, используемый в привилегированных кругах, чтобы скрыть 4-е Управление.


[Закрыть].

В своих более поздних показаниях перед японским судом первой инстанции Зорге признал, говоря об истинной природе своей деятельности, что «если быть точным, приказы для меня исходили не из «московского Центра», а из 4-го Управления Красной Армии. Я не хотел в моем заявлении прояснять мои организационные связи, и потому постарался как можно больше запутать эти сведения, камуфлируя суть общими фразами».

Далее он продолжает пояснять истинную причину, побудившую его к обману: «Я боялся, что, если я признаю, что работал на 4-е Управление, меня передадут Кемпей (японская военная полиция). Я слышал об англичанине Рэдмене, переданном туда[29]29
  М-р Вере Рэдмен, чиновник британского посольства в Токио, арестованный по обвинению в шпионаже в Токио в декабре 1941 года.


[Закрыть]. Более того, я чувствовал, что полиция не поймет того, что я рассказал об отношениях между Коминтерном и Советским Союзом и советской компартией. В конце концов, когда в декабре 1941 года прокурор начал свои допросы, он не был уверен, что я работал на военную организацию».

4-е Управление Красной Армии подчинялось через Информационный отдел (в 1930–1934 – Секретный отдел, а после 1934 – Особый отдел) Центральному Комитету советской компартии, являясь одной из шести секций советской военной разведки, и его первейшей задачей было создание сети агентуры, шпионских групп и связей за пределами Советского Союза. Управление имело собственную школу для обучения шифровальщиков, радистов и диверсантов, независимую от других советских агентств, в частности, от Коминтерна и ГПУ. Однако в практике решения кадровых и учебных вопросов не было ничего необычного.

Генерал Ян Карлович Берзин, начальник 4-го Управления, был легендарной личностью революции. Его социальное происхождение было характерным для многих высших офицеров Красной Армии. Его настоящее имя Петер Куузис, и был он сыном бедного латышского крестьянина. Родился он в 1890 году и начал жизнь с батрачества. Закончив семинарию, он рано начал играть роль воинствующего боевика в рядах социал-демократической партии. Он был арестован царской полицией и приговорен к смертной казни, но по молодости лет был помилован и отправлен на два года в тюрьму. Освободившись, Берзин занялся самообразованием и, похоже, прослушал курс политической экономии в Риге. С началом февральской революции для его политической и военной деятельности характерна некая двойственность. В октябре 1917 года он был членом Петроградской организации партии большевиков, потом, до весны 1919 года – заместителем министра иностранных дел Советской Латвии, когда военные успехи белых армий привели его к командованию Латышской стрелковой дивизией. Вскоре Берзин становится главным политкомиссаром другого соединения Красной Армии, где и началась его карьера в советских службах безопасности.

В ноябре 1920 года он становится начальником 4-го Управления Красной Армии[30]30
  Эти биографические подробности взяты из появившейся хвалебной ста-тьи в газете «Комсомольская правда» от 13 ноября 1964 года, в которой Берзин описывается как «основатель и глава военной разведки Красной Армии». Его Партийная кличка была «Павел Иванович». Была и еще одна кличка, под которой его знали многие, – «Старик». Не путать Яна Карловича Берзина с Яном Антоновичем Берзиным, псевдоним «Винтер», товарищем Ленина по Цимме-рвальду и членом Центрального Комитета партии большевиков в 1917 году, который умер, занимая пост советского посла в Вене в 1925 году.


[Закрыть]. Берзин был выдающимся человеком и к тому времени, когда Зорге встретился с ним, уже признанным мастером разведывательных операций и обладал личным опытом подпольной работы за границей.

У Берзина, вероятно, было досье на Зорге, начатое еще в бытность последнего в Германии и уж, конечно, со времени его прибытия в Москву. Опыт Зорге в качестве журналиста представлял особый интерес для 4-го Управления как отличное прикрытие для операций за границей и необходимое дополнение для политического наблюдателя. Его бесспорный и разнообразный военный опыт, возможно, имел еще большее значение.

Задание Зорге окончательно обрело форму после серии инструктажей. Все связи с недавним прошлым были оборваны. Он получил в 4-м Управлении новую кличку «Рамзай». «Я начал вести разведывательные операции в своем номере в отеле и в домах, расположенных в разных районах». Потом он поселился в отеле «Новая Европа», и сам Берзин или его помощники тайно посещали его там. В своем признании Зорге придает этому предварительному инструктажу патетическую важность. Была проведена также серия встреч с занимавшими ключевые посты чиновниками Коминтерна, представителями «других коммунистических организаций» и советской коммунистической партии и ее Центрального Комитета, а также с сотрудниками военной разведки. «Однажды два члена Советского народного комиссариата иностранных дел присутствовали на такой встрече, чтобы обсудить политический аспект моей разведывательной деятельности».

На одном из допросов в Токио Зорге спросили: «Вы посещали встречи подготовительного комитета в вестибюле отеля «Новая Европа» или в обычном частном доме Москвы?» Зорге ответил, что не существовало вообще никакого подготовительного комитета. Берзин и некоторые другие принимали участие в беседах. В основном его инструктировали сотрудники Дальневосточной секции этой организации. Сам генерал Берзин консультировал его «по другим вопросам, относящимся к подробностям моей политической и экономической миссии. Он знал всех руководителей еще по партийному движению, и я знал, что он поддерживает связь по телефону с военными руководителями и ключевыми людьми в Центральном Комитете».

Окончательный инструктаж Зорге включал встречу с сотрудниками политической и шифровальной секций 4-го Управления, с тем чтобы привести в соответствие его основные директивы и технические детали поддержания связи его миссии с Центром. Последующие события показали, что Зорге, хотя и не был специалистом по радио, но тем не менее получил достаточную подготовку в области кодов и шифров.

Зорге предусмотрительно не называл имен каких-либо сотрудников, кроме Берзина, с которыми он теперь контактировал. В недавних статьях, появившихся в советской прессе, утверждается, как будто впервые, что непосредственно ответственным за дальневосточную миссию Зорге в 4-м Управлении был сотрудник этой организации «Алекс», чье настоящее имя было Борович, который работал в Дальневосточной секции 4-го Управления. Он был, по-ви-димому, «убежденный коммунисг-ленинец, служивший комиссаром в годы гражданской войны». Полковник Борович пришел на советскую службу из военного аппарата Польской коммунистической партии. Он был непосредственным руководителем Зорге по операции в Китае[31]31
  Клаузен также упоминает о Боровиче в своих тюремных записках, называя его настоящее имя и говоря, «что это советский еврей, который, думаю, ос-тавил шпионскую группу в Канаде, чтобы возглавить дело в Японии (sic)».
  Клаузен в 1935 году отправился в Японию, он добирался через Соединенные Штаты и Францию по канадскому паспорту, первоначально принадлежавшему Боровичу.


[Закрыть].

Сам Зорге так описывает свое задание: он должен был сосредоточиться на исследовании социальной и политической структуры Нанкинского правительства Чан Кайши, в особенности на его военной мощи, а также различных региональных групп и фракций в Китае, оппозиционных Нанкину, китайской политике в отношении Великобритании и Соединенных Штатов, и особо китайского сельского хозяйства и промышленности. Другими словами, перед Зорге, в сущности, стояла задача как перед политически и экономически опытным наблюдателем – подробно изучать ресурсы и политику правительства Чана. На основании этих данных советские власти смогли бы лучше оценить баланс сил в Китае между Чаном и коммунистами. 4-е Управление явно не имело в Китае никаких источников разведанных о Нанкинском правительстве. Действительно, есть свидетельства, показывающие, что сеть советских связников и агентов совершенно развалилась и что миссия Зорге была частью общей попытки восстановить утраченные связи в Китае.

Советы не имели также никакой связи с китайской Красной Армией и внутренними районами, находившимися под контролем коммунистов, а истребление китайских коммунистов и руководства профсоюзов в прибрежных городах, особенно в Шанхае и Кантоне после разгрома 1927 года, вероятно, разрушило подобные контакты, хотя до сих пор за это отвечал главным образом Коминтерн и его агентства. В апреле 1929 года по обвинению в шпионаже были закрыты все советские консульства во всех жизненно важных районах Маньчжурии, в результате чего дипломатические отношения между Нанкином и Москвой были официально прерваны.

Кроме потребностей политической разведки, куда более настоятельной была необходимость восстановить радиосвязь, без которой не может функционировать никакая шпионская сеть, ограниченная в своих возможностях. У Зорге не было предварительного опыта в этой области, поскольку в своей европейской миссии он полагался на средства и возможности офиса коминтерновской секции международной связи в Берлине.

4-е Управление намерено было также восстановить свою сеть военной разведки и для этой цели, а также для того, чтобы уладить техническую сторону новой шпионской группы, базирующейся в Шанхае, и был назначен опытный агент, который должен был возглавить китайскую миссию, став непосредственным начальником Зорге.

Человек этот известен лишь по своей кличке «Алекс», и Зорге просто упоминает о нем, как «о старом ветеране 4-го Управления». Этот человек был завербован Бо-ровичем в Берлине и, как и Борович, был поляком.

К миссии «Рамзая» должен был присоединиться и радист для поддержания радиосвязи. При 4-м Управлении была своя радиошкола, но Зорге не бывал в ней, поскольку человек, назначенный в его группу, встречался с ним в Берлине. Зорге называл его Себером Вейнгартеном или «Вейнгартом».

«Теперь оставалось лишь подобрать «крышу» для самого Зорге. Он должен был выехать из Советского Союза по «своему подлинному паспорту, выданному на его имя германским правительством. В графе «род занятий» в паспорте значилось «журналист». В ноябре 1929 года он выехал из Москвы в Берлин – ибо именно здесь начиналась первая стадия его путешествия на Дальний Восток. В Берлине он подписал два контракта, которые обеспечивали ему прикрытие в качестве свободного журналиста. Одно соглашение было заключено с издательским домом, издававшим социологический журнал. Другое – с сельскохозяйственной газетой – «Getreide Zeitung». Зорге планировал изучать сельское хозяйство Китая и надеялся использовать свои статьи для сельскохозяйственной газеты в качестве материала для книги. Через редактора этой газеты д-ра Юстуса Шлосса, который был другом Феликса Вейля, патрона Франкфуртского института общественных исследований, где Зорге работал в 1924 году, он получил рекомендательное письмо от Департамента прессы германского МИДа, датированное 28 ноября 1929 года, к германскому генеральному консулу в Шанхае.

Зорге покинул Берлин и отправился один через Париж в Марсель. Здесь к нему присоединился «Алекс», и уже вдвоем они сели на японский корабль. Радист Вейнгартен, находившийся по заданию 4-го Управления в Германии, сел на пароход еще в Гамбурге. Воя эта компания через Суэц, Коломбо и Гонконг направилась в Шанхай, где и сошла на берег в январе 1930 года[32]32
  Из Коломбо Зорге послал открытку в Германию одному из своих друзей Детства.


[Закрыть].