Текст книги "Дело Рихарда Зорге"

Автор книги: Ф. Дикин

Соавторы: Г. Стори
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

Глава 2. ПЕРИОД УЧЕНИЧЕСТВА В МОСКВЕ

Я не хотел выдавать свои организационные связи.

Зорге

Рихард и Кристиана Зорге, как и все иностранные коммунисты, прибывшие в Москву, поселились в отеле «Люкс», который содержался административным аппаратом Коминтерна и находился под строгим надзором. Как писал Зорге в своем «признании», впервые он появился в Москве в апреле 1925 года, но данные, опубликованные недавно в русской прессе, показывают, что Зорге еще в марте стал членом советской коммунистической партии[18]18
  До ноября 1927 г. – РКП(б), после XIV съезда – ВКП(б), после 1952 г. – КПСС. (Примеч. ред.).


[Закрыть], получив партийный билет за номером 0049927, выданный Хамовническим райкомом московской партийной организации. Для окружающих Зорге – научный и партийный работник, член профсоюза работников образования.

Соответственно, автоматически прекратилось его членство в Германской коммунистической партии, но этот поступок не мог вызвать каких-либо сомнений в его политической благонадежности. Быстрый прием Зорге в члены партии подразумевал наличие могущественной поддержки со стороны высоких властей.

Зорге утверждает, что он был назначен «в разведотдел Коминтерна[19]19
  Это можно еще перевести с японского как «информационный отдел».


[Закрыть] – один из трех основных отделов, которые делали всю черновую работу по подготовке конкретных организационных и политических решений, с помощью которых и осуществлялось руководство международным коммунистическим движением (sic). Отдел существовал с начала 1925 года, однако с течением времени появилась необходимость расширить масштабы его деятельности, и я активно способствовал этому расширению».

В обязанности этого отдела входило «решать особые партийные проблемы», собирать данные о национальном рабочем движении, а также информацию по политическим и экономическим проблемам в различных странах и при необходимости по другим особым вопросам международного значения. Начальником «информационного отдела» был всегда «партийный товарищ с многолетним опытом международной деятельности, как, например, финский коммунист Куусинен».

Подобно большинству упоминаний о своем европейском прошлом, сделанных Зорге в тюрьме, это описание отдела, в котором он работал в Москве, намеренно неясно и вводит в заблуждение.

Со времени своего основания в 1919 году Коминтерн уже не раз подвергался административным переменам. Его внутренняя структура, в сущности, представляла собой копию партийной машины, построенной по советскому образцу. Это была всемирная партия с национальными отделениями – местными коммунистическими партиями, – основанная, согласно ее первоначальному уставу, «для того чтобы бороться за свержение власти международного капитала и за создание всемирной советской республики». Высшим органом Коминтерна являлся Всемирный конгресс, соответствующий национальным партийным съездам и в принципе собиравшийся ежегодно. На этом конгрессе избирался Исполнительный комитет, соответствующий центральному комитету национальных партий, который, в свою очередь, назначал Президиум. Первым председателем организации и номинальным главой Коминтерна был Григорий Зиновьев. В 1926 году его сменил Николай Бухарин.

Исполнительный комитет имел в своем распоряжении политсекретариат для исполнения принятых Исполкомом Решений. Среди членов этого секретариата, начиная с 1922 г. Да, был финский коммунист Отто Куусинен, а также Осип Пятницкий – оба эти имени Зорге часто называл в своих показаниях. Именно в их руках находилась верховная власть Коминтерна. С самого начала эта пара полностью узурпировала функции Всемирного конгресса как политического органа, а сама, в свою очередь, все в большей степени подчинялась Политбюро коммунистической партии.

Наиболее эффективным среди отделов, непосредственно подчиненных Центральному Комитету, было Организационное бюро (Оргбюро), возглавляемое Осипом Пятницким, старым большевиком с репутацией человека жесткого и несгибаемого, который начинал свою карьеру с контрабандной перевозки подпольной газеты, издаваемой группой Ленина, из Швейцарии в Россию еще до 1905 года. И вот теперь он ревниво охранял свою империю. Кроме всего прочего, был он и членом секретариата Коминтерна.

Организационное бюро было создано на IV Конгрессе Коминтерна в 1922 году, и Исполком Коминтерна переложил на новый отдел ответственность за всю нелегальную работу за границей, которая включала в себя и организацию подпольных ячеек для ведения подрывной деятельности с использованием партийных аппаратов местных коммунистических партий. Такое административное решение привело к созданию особой подсекции Оргбюро – секции международных связей (СМС) – для ведения непосредственно подпольной деятельности. СМС была, вероятно, основана одновременно с самим Оргбюро. О ее существовании вскользь упоминается в документах Коминтерна, относящихся к 1923 и последующие годам, а затем над этой темой опускается завеса официального молчания.

Главной функцией секции международных связей было служить связующим звеном между Исполкомом Коминтерна и его ведущими региональными отделениями, т. е. коммунистическими партиями за границей. СМС, в сущности, представляла собой секретный «аппарат», посылавший за рубеж специальных агентов для передачи денег и инструкций руководителям местных партий. Это была тайная подпольная «дорога жизни» Коминтерна, настолько глубоко законспирированная, что о ней не упоминалось в открытую даже в Москве. Ее агенты выходили на связь о помощью курьеров, и отчеты о выполнении их миссий давали необходимый разведывательный материал о положении в зарубежном коммунистическом мире. Само существование национальных партий целиком зависело от функционирования этого канала[20]20
  Наиболее ясное и авторитетное заключение о структуре Коминтерна появилось у Карра в «Истории Советской России: социализм в одной стране».


[Закрыть].

Именно в эту секцию наверняка и завербовал Ману-ильский Зорге во время своей поездки во Франкфурт, и вполне вероятно, что, даже не сознавая этой связи, Зорге и раньше вступал в контакты с СМС через посредство Главного европейского бюро в Берлине – как местного получателя коминтерновских денег для Рейн-Вестфальского филиала Германской коммунистической партии. Кроме своей работы в подобном заведении, Зорге в Москве время от времени писал статьи для «Inprecoit» – журнала, издаваемого Коминтерном. Во время расследования, проведенного германской полицией, названо восемь статей, подписанных или «И. К. Зорге», или псевдонимом «Р. Зонтер» и опубликованных в период между 1925–1929 гг. Одна из самых ранних брошюр появилась в Германии под названием «План Дэвиса и его последствия», а в 1928 году книга была опубликована в Гамбурге и Берлине под псевдонимом «Р. Зонтер» и называлась она «Новый германский империализм»[21]21
  Экземпляр этой книги есть в Амстердамском институте. Интересно отметить, что работа эта на следующий год вышла и в японском переводе.


[Закрыть]. Согласно германским источникам, Зорге в этом контексте можно идентифицировать как «Зонтера». Сам Зорге в своих первых показаниях заверил японцев, что он действительно пользовался этим псевдонимом во время работы в Информационном отделе в Москве. Таким образом, одним из аспектов деятельности Зорге в этой секции Коминтерна была публицистическая и исследовательская работа.

Сохранилось несколько свидетельств, по которым можно судить о пребывании Зорге и его жены в эти дни в Москве. Он уже не был членом Германской коммунистической партии, а был коминтерновским аппаратчиком, и редко, вероятно, согласно инструкции, посещал немецкую коммунистическую группу в русской столице. Один из лидеров Германской компартии Генрих Брандлер помнил его как активного члена Немецкого клуба – общественного Центра немцев, изгнанных в Москву, и немецкоговорящих сотрудников Коминтерна. В своей недавно появившейся в советской прессе статье он пишет, что в период с 1925 по 1929 год Зорге занимался «партийной работой» и был председателем Немецкого клуба, где «активно оппонировал Троцкому».

В 1926 году Зорге ездил в отпуск на Кавказ и побывал в доме своего отца, где он родился. Дом превратили в Дом отдыха, чему Зорге был искренне рад и о чем не преминул поведать в письме своей семье и матери. Кристиана с подругой уехала на курорт в Сочи, расположенный на Черном море, куда муж ненадолго к ней заезжал.

Кристиана Зорге работала в качестве ассистента над рукописями Маркса в Институте Маркса – Энгельса. Но она так и не привыкла к своему новому советскому окружению, которое она нашла мрачным и угнетающим. Появились и настораживающие признаки в поведении мужа – он казался беспокойным, много пил, похоже, что у него были связи с женщинами. Благонадежность самой Кристианы основывалась исключительно на ее лояльности к мужу, а никак не на ее собственных политических убеждениях. Богемное окружение иностранной колонии в Москве в середине 20-х годов не могло заменить ей Германию. В колонии у нее было прозвище «буржуйка» – и на фоне все возрастающего пренебрежения со стороны мужа, о работе которого она не знала ровным счетом ничего, за исключением того, что работа проходила «в офисе», которого она тоже ни разу не видела, Кристиана все свое время делила между институтом и одинокими походами по театрам и музеям или чтением книг, взятых в скудной библиотеке Немецкого клуба. В отличие от своего мужа, который никогда ни единым словом не обмолвился о превратностях политического климата в Москве, Кристиана прекрасно все сознавала и резко отзывалась об усиливающихся сталинских притеснениях и слежке. И в институте и в отеле «Люкс», она замечала растущую нетерпимость и нежелание людей вступать в какие-либо беседы. Кристиана чувствовала вокруг себя полную изоляцию – даже бывшие друзья избегали ее общества.

В октябре 1926 года она решила уехать из Москвы, оставить мужа и вернуться в Германию. Ей выдали ее германский паспорт, и однажды поздно вечером Рихард Зорге проводил жену на железнодорожный вокзал. И больше нигде и никогда он не упоминал о ней. Верность кому-либо персонально и дальнейшие связи с прошлым, похоже, были отброшены.

Зорге утверждает, что в феврале 1927 года ему было приказано отправиться с миссией в Скандинавию под партийной кличкой «Иоганн» и что это была общая операция, организованная Информационным отделом и Оргбюро. Его задачей было «заниматься разведывательной деятельностью в отношении скандинавских коммунистических партий, экономики этих стран и политических проблем, а также любых важных событий, которые могут произойти». Позднее, в ходе следствия в Японии, Зорге добавил, что у него была и другая задача, а именно – сравнить относительное влияние скандинавских коммунистов и социал-демократов в каждой стране.

Перед отъездом, в период между февралем и мартом он побывал на четырех кратких встречах в Москве с заинтересованными представителями Коминтерна, включая и членов политического секретариата. После чего он, похоже, уехал в Берлин, где провел месяц, занимаясь «исследованиями». По словам Зорге, они заключались в овладении скандинавскими языками и обзаведении «крышей» в виде редакции неустановленного социологического обозрения. Более вероятно, что он устанавливал там контакты с секцией международных связей (СМС) Коминтерна, чтобы организовать курьерскую связь для обеспечения своей миссии.

Согласно его отчету, летом 1927 года он встречался с руководителями Датской компартии, потом отправился в Швецию, где провел три месяца, изучая местные условия, консультируя Шведскую компартию по вопросом пропагандистской работы и создания партийных ячеек на предприятиях. По пути в Норвегию он остановился в Копенгагене, где занимался подобной работой и где пробыл до июня 1928 года, после чего вернулся в Берлин, чтобы «отправить множество отчетов».

Кай Мольтке, в то время член Датской коммунистической партии, недавно опубликовал статью, которая бросает свет на скандинавскую миссию Зорге, хотя, как и все другие источники, добавляет путаницы в хронологию. По словам Мольтке, Зорге прибыл в Копенгаген в начале 1928 года. Его миссия не имела «ничего общего с разведслужбами или шпионажем, хотя он и был послан как инструктор Коминтерна». Он читал лекции в партийных ячейках, подчеркивая, что датские коммунисты могли бы выжить лишь в случае установления тесных связей с крайне левыми элементами в профсоюзах.

«Умение Рихарда Зорге продумать все аспекты своей работы было необычайным. В его поведении не было ни намека на нелегальное положение или конспирацию. Во время своих визитов в трудные районы портов и фабрик Копенгагена он любил доказывать, что «может выдуть пива не меньше, чем матрос, докер или цементник, или демонстрировал свою физическую силу как борец».

Оставшиеся в живых бывшие члены Шведской компартии уверяли, что Зорге вовсе и не был в Швеции в 1927 году. А записи немецкой полиции говорят, что д-р Рихард Зорге находился во Франкфурте между августом и октябрем 1927 года, а потом якобы убыл в Берлин. Это небольшое свидетельство, полученное во время расследования, проведенного германской полицией в 1942 году, наводит на два предположения, которые на данном этапе можно поставить под сомнение. Каковы бы ни были в тот период истинные функции Зорге в Москве, вполне вероятно, что он был достаточно хорошо осведомлен о структуре Коминтерна, чтобы высказать правдоподобное мнение о таких ведущих фигурах, как Куусинен и Пятницкий, а также о структуре других его секций. Была ли скандинавская миссия придумана, чтобы скрыть какую-то тайную операцию, которая на самом деле проводилась им в Германии и даже, возможно, под контролем совсем другого агентства, такого, как, например, советская военная разведка, с которой, как заявлял Зорге, он имел дела еще до своего прибытия в Москву в 1925 году? Зорге признал, что находился в Берлине в марте-апреле 1927 года, где располагался центральный офис, ведавший всей советской нелегальной деятельностью в Германии и возглавлявшийся руководящим советским функционером Мировым-Абрамовым. Функционер этот числился как пресс-атташе при советском посольстве и подчинялся Пятницкому как представитель СМС – нервного центра тайных операций Коминтерна, занимавшегося главным образом техническими проблемами – такими, как паспорта, подбор безопасного жилья (как это делал Зорге во Франкфурте для советской делегации в апреле 1924 года) и передача денежных средств западноевропейским коммунистическим партиям. Находясь во Франкфурте, Зорге, вероятно, вы-поднял распоряжения Мирова-Абрамова, и вполне вероятно, что весь его отчет о скандинавской миссии в целом был предназначен просто для того, чтобы скрыть совершенно другую миссию в Германии, предпринятую им В 1927–1928 it.

Второй вопрос, который встает в данном случае и на который невозможно ответить, – это вопрос о том, что тот д-р Рихард Зорге, которого германская полиция зарегистрировала как находившегося во Франкфурте в 1927 году, был совсем другим человеком, а вовсе не советским функционером, работавшим в Москве и выполнявшим таинственную миссию за границей. Еще более странной кажется запись в тех же франкфуртских архивах, показывающая, что д-р Рихард Зорге уехал в Америку 2 февраля 1926 года. Так же неясен и не поддается проверке намек Зорге на то, что одно время он находился в Калифорнии и недолго работал там на киностудии. Единственное, в чем он признался, так это в том, что он посещал Соединенные Штаты по пути в Японию в 1933 году.

В любом случае, его якобы визит в Норвегию так же не находит подтверждения в других источниках, по крайней мере, по срокам, указанным им самим. Недавно появившиеся в Норвегии данные категорично утверждают, что если Зорге и приезжал вообще с какой-то миссией, то это могло быть до 1925–1926 гг., и самое позднее – в 1927 г. Есть данные, показывающие, что в Скандинавию примерно в это время была отправлена оперативная миссия с деликатной целью содействовать «мирному разводу» между Норвежской коммунистической партией и организацией «Мот Даг» – левого крыла некоммунистически настроенной группы норвежской интеллигенции. Переговоры на эту тему велись весной 1928 года самим Куусиненом и были продолжены специальным функционером Коминтерна немцем Рихардом Гайптнером, в то время оргсекрета-рем Западноевропейского бюро в Берлине, с которым Зорге, конечно же, поддерживал связь, равно как и с офисом СМС[22]22
  После 1945 года Гайптнер стал послом Восточной Германии в Пекине и ^ире, а позднее – заместителем министра иностранных дел.


[Закрыть]. Однако Зорге, должно быть, сопровождал Гайптнера в Норвегию в то время или же был занят совершенно другой миссией. У нас есть фотография Зорге, На которой его рукой написано «Осло, апрель 1928».

Согласно отчету самого Зорге, в Москву он вернулся как раз вовремя, чтобы присутствовать на VI Всемирном конгрессе Коминтерна, который открылся в июле 1928 года.

Статус этого съезда был ниже, чем статус Всемирного конгресса его представителей, который должен был собираться ежегодно. Волна битв между советскими руководителями за контроль над ленинским наследством спутала все ранее запланированные мероприятия. С момента смерти Ленина в январе 1924 года Москва была местом ожесточенных сражений за наследование высшей власти, и борьба эта не ограничивалась лишь центральным партийным аппаратом, но затрагивала и Коминтерн, и каждую коммунистическую партию вне России – даже на фоне поражения октября 1923 года в Германии и отказа от идеи мировой революции. Нет никаких ссылок в каких-либо поздних заявлениях Зорге или в недавних «откровениях» в Москве на эти исторические события.

Одним из результатов этой безжалостной борьбы стало решение отказаться от идеи немедленной коммунистической революции в Западной и Восточной Европе и сосредоточиться на строительстве фундамента объединенной Европы, опираясь на профсоюзы и коммунистические ячейки на предприятиях в каждой стране, строго контролируемые национальными компартиями, с тем чтобы исключить влияние социал-демократов, этих «социальных фашистов», и ориентироваться на Советский Союз.

К 1928 году Сталин окончательно победил в борьбе за власть, и в июле в Москве собрался Всемирный конгресс Коминтерна – впервые с 1924 года. Отныне Сталин контролировал не только советскую государственную машину. Был также ускорен процесс «большевизации» национальных партий за границей. «Левая» оппозиция тотальному подчинению советской политике и интересам выступила против и потерпела поражение в рядах самой влиятельной и могущественной партии за пределами Советского Союза – германской. Как писал Зорге в одном из своих показаний на следствии, «надежды на грядущую мировую революцию были отложены». Сталин был готов отказаться от планирования мирового революционного движений и сконцентрироваться на строительстве «социализма в одной стране». И потому активность Коминтерна, теперь, по-существу, агента советской политики за границей, в отношении национальных партий, где бы они ни действовали, была ограничена организационными задачами, связями с профсоюзами, воспитанием руководства и установлением намеренно враждебных отношений с социал-демократическими группами в Западной Европе.

Таковы были условия, в которых сформировалась основа той краткой миссии, которую Зорге якобы совершил в Скандинавию. И он действительно утверждал, что присутствовал на Конгрессе «как член Скандинавского секретариата»» и специалист по делам Северной Европы под партийной кличкой «Зонтер».

Однако еще более важными, чем «новый курс» в отношении Западной Европы, были теперь особо подчеркиваемые в течение 1928 года дебаты на Конгрессе Коминтерна, который тянулся с июля по сентябрь, о главной угрозе безопасности Советскому Союзу на Дальнем Востоке и в Азии, которую представляли собой империалистические страны – Великобритания и Соединенные Штаты. Одним из главных документов, принятых конгрессом, была резолюция «О революционном моменте в колониях и полуколониях». Есть немало оснований полагать, что Зорге приложил руку к написанию этого документа, представленного Бухариным. Согласно одному неподтвержденному свидетельству, Зорге годом раньше также путешествовал по советской Центральной Азии и Персии, и вполне возможно, что именно в это время и сформировался окончательно его интерес к дальневосточным и азиатским делам.

Внешне в работе Зорге не произошло каких-либо изменений. После закрытия Конгресса Коминтерна в сентябре 1928 года, сообщил он японской полиции, он вернулся в Скандинавию и сначала отправился в Норвегию, где «партийные проблемы серьезно осложняли разведывательную работу в области политики и экономики».

Данные, полученные от бывших членов Шведской коммунистической партии, подтверждают, что именно в то время Зорге был в Стокгольме, а не в 1927 году, как °н сообщил в своем «признании». Шведская партия была расколота на левую и правую фракции – ив начале 1929 года произошел окончательный разрыв. Зорге был известен своим шведским коллегам как «член Оргбюро, занимавшийся исключительно организационными проблемами». Сам он был скорее склонен к компромиссу в отношениях между крайне правыми и крайне левыми точками зрения в национальных партиях. Его описывают как «интеллектуала, немногословного и державшегося слегка в стороне, несмотря на то что его послала Москва».

Так что вполне вероятно, что он прибыл в Швецию со своей миссией вскоре после произошедшего осенью 1929 года раскола, когда ослабленная коммунистическая партия нуждалась в советах и помощи в решении организационных вопросов. Один шведский очевидец предполагает, что Зорге, возможно, дважды бывал в Швеции, но сомневается, что первый свой визит он нанес ранее 1929 года. Однако не подлежит сомнению, что он бывал в Швеции позднее.

Еще одно свидетельство опубликовано недавно в датской прессе Рихардом Йенсеном, бывшим кочегаром угрюмой внешности и экс-членом Датской коммунистической партии, оно проливает некоторый свет на вторую скандинавскую миссию Зорге. «Я помню Зорге так, словно это было вчера. Теперь я знаю, что он и есть тот самый «Иоганн». Руководители Датской компартии в то время, похоже, думали, что Зорге приехал со своей миссией из Германии, но когда он получил назначение в эту страну, мы (Зорге и Йенсен) вместе ездили в Москву в конце J928 года или в начале 1929-го». Описание, данное Йенсеном, работы Зорге подтверждает версию, изложенную самим Зорге. Что-де миссия его состояла в «специальной помощи в проведении реорганизации всего партийного аппарата», чтобы переключить его внимание с небольших «уличных ячеек» по месту жительства на партийные ячейки на заводах и фабриках. Зорге был «высоким, стройным и очень интеллигентным человеком». Они с Йенсеном вместе ходили в порт и посещали морские клубы. На каком-то этапе в 1929 году Зорге послали с миссией в Англию. Его задача была очерчена на предварительном общем инструктаже в Москве. Советские власти время от времени изучали обстановку на британской политической сцене. Сам Сталин выражал оптимизм относительно возможностей неофициального англо-советского сотрудничества в области профсоюзной деятельности. В 1926 году был создан Объединенный комитет англо-российского торгового союза, и появилась надежда раскачать британское рабочее движение, самое консервативное в Европе, и добиться его активного сотрудничества с советскими партнерами.

Всеобщая забастовка, разразившаяся в мае 1926 года, вызвала временное изменение в отношениях с Советами. Однако провал забастовки озлобил как руководство, так и рядовых членов профсоюзов, и Британская коммунистическая партия переживала серьезный упадок. Партийная конференция в январе 1929 года показала, что в партии осталось всего лишь 3500 членов. Однако экономический кризис этого года, похоже, открыл возможности для оживления советской активности в Англии, и потому потребовалось специальное расследование на месте.

Похоже, что Зорге, еще будучи в Скандинавии, получил инструкции отправиться в Англию, чтобы «изучать рабочее движение, положение коммунистической партии, а также политические и экономические условия в Британии в 1929 году. Инструкции предписывали мне оставаться строго в стороне от внутренних партийных распрей, что полностью совпадало с моими личными желаниями и позволяло посвящать больше внимания политической и экономической разведработе, чем это было возможно в Скандинавии»[23]23
  Зорге также говорит, что у него были две краткие встречи с англичанами в московском отеле до того, как он уехал в Швецию после Конгресса Коминтерна в 1928 году.


[Закрыть].

История советского шпионажа в Британии в 20-е годы весьма впечатляющая. Дело с письмом Зиновьева и налетом полиции на Советскую торговую миссию в мае 1927 года привело к разрыву дипломатических отношений между Советским Союзом и правительством Болдуина. Британские службы безопасности, имевшие опыт в борьбе с подобной советской деятельностью, проявляли настороженность, и работа советского агента в Британии была более рискованной и требовала больше полагаться на свои силы, нежели в Скандинавии. Для Зорге это было внове, и скупые объяснения, данные им в Японии, мало что приоткрыли в обстоятельствах его жизни в Англии. Его собственный отчет немногословен. Он-де ездил в угледобывающие районы и «сам видел, насколько глубок был кризис».

Зорге утверждал; что прибыл в Англию весной 1929 года и оставался там примерно около десяти недель[24]24
  Однако на одном из допросов он говорил, что в мае 1930 года вернулся в Москву.


[Закрыть]. «Моей целью было изучение британской политики и экономики, но поскольку депрессия стольких людей лишила работы, что всеобщая стачка казалась неминуемой, я также решил провести исследование – в случае, если всеобщая забастовка вдруг начнется». Забастовка разразилась на угольных шахтах, и Британская компартия предприняла попытку сотрудничества с лейбористской партией, но последняя призвала сначала положить конец спорам.

Зорге «докладывал обо всех этих делах в Коминтерн». Один очевидец уверен, что частью его «миссии была работа в армии по сбору военной информации и распространению подрывной пропаганды». Он описал его деятельность, как особо опасную, и сказал, что он бы получил до двенадцати лет тюремного заключения, если бы попался. Зорге вынужден был вести уединенную жизнь на весьма ограниченные средства и избегать женского общества. «Только подумай, избегать компании этих стройных, длинноногих английских девушек».

Ясно, что Зорге никогда не контактировал с членами Политбюро британской компартии за все время пребывания в Англии. Не выступал он и в роли эмиссара Коминтерна. Специальным сотрудником, поддерживающим связь между Москвой и Лондоном в то время был русский по имени Петровский, известный в Англии под именем «Беннет» или «Браун». Так что если Зорге вообще был в Англии, то ездил он с отдельным разведзаданием, и в таком случае имел ясные и четкие инструкции избегать связей с Британской компартией.

На обратном пути из Англии в Москву Зорге остановился в Берлине, пребывая в уединении и в состоянии депрессии, столь знакомом его немногочисленным близким друзьям. С 1927 года шли нескончаемые перемены в секциях и бюро Коминтерна. В письме, написанном в феврале, Хамберт-Дроц, швейцарский коммунист и заметная фигура в коминтерновской иерархии, писал Тольятти в Италию, что в московских офисах Коминтерна осталось совсем немного нерусских. Большинство иностранцев (подобно Зорге), были отправлены за границу с различными миссиями. Куусинен был задвинут на «региональную и издательскую работу», исключающую какую-либо политическую ответственность. Бухарин был «занят русскими делами» и хотя и противился русификации Коминтерна, но был слишком занят, чтобы разбираться в проблемах этой организации.

Теперь Зорге уже знал, что отчеты, которые он посылал из Скандинавии и Англии через берлинскую курьерскую службу, игнорировались и оставались непрочитанными. В беседе с другим дожившим до наших дней свидетелем в Берлине он якобы сказал: «Уже давно, с тех пор как ушел Бухарин, никто не заглядывал в мои отчеты».

Он прибыл в Берлин, испытывая недостаток в средствах и пребывая в напряжении, вызванном опасностями нелегальной работы. В беседе с одним из очевидцев он взорвался: «Эти свиньи! Как я их ненавижу! Это пренебрежение, равнодушие к человеческому страданию и чувствам!» Он был шокирован таким унижением и обдумывал разные виды мести. «По крайней мере, они могли бы уделить мне должное внимание. И они не платили мне месяцами!»

Этот период его пребывания в Берлине и способ возвращения обратно покрыты мраком – возможно, намеренно. У одного источника, который встречался с Зорге на тайных собраниях членов Германской компартии, осталось впечатление, что он был «kaltgestellt» – жаргонное словечко, обозначавшие членов партии, которые балансировали между выполнением разовых миссий и безработицей. Зорге был в шоке от жестокой реальности, и что-то сломалось в нем в то время. Он обнаружил, что он – еще один из армии лишенных иллюзий, незаметная жертва не знающих жалости сил, борющихся на московской политической сцене.

Эти сообщения об умонастроениях Зорге в Берлине в 1929 году дают основания полагать, что он пережил серьезный кризис духа, никак, не отраженный в изложенной им «официальной версии» срыва его карьеры в этом году. Вероятно, однако, что какого-то рода важная брешь возникла в жизни Зорге после его возвращения в Москву в мае или июне 1929 года[25]25
  В отдельных случаях Зорге также датирует свое возвращение в Москву «в конце лета» или «в сентябре» 1929 года. Но говорит об этом неясно, тщательно Продумывая все в своих показаниях на следствии.


[Закрыть].

«В ходе детальных, подробных допросов, проведенных дознавателем Йосикавой, мне с трудом удалось осветить те запутанные и сложные перемещения, затронувшие мое непосредственное начальство в Москве. Я подробно изложил здесь, что до 1929 года именно Коминтерн был моим «московским начальством» (т. е. Центром) и что после 1929 года мой «порядок подчиненности» подвергся кардинальным изменениям, связанным с изменением ситуации в мире. Попытайся я охватить весь этот запутанный и сложный материал в первых допросах, проведенных полицией, это, безусловно, привело бы к путанице и задержкам».

Степень созданного таким образом затруднения наводит на серьезные размышления.

Похоже, Зорге не указал даты своего возвращения в Москву (май или июнь 1929), чтобы избежать подозрения в существовании какой-либо связи между полным изменением его собственного положения, отставкой Бухарина с комин-терновских постов в ноябре и сбоями в коминтерновской машине. В одном месте он, похоже, подтверждает слова о взрыве своего недовольства в Берлине: «Коминтерн не интересовался полученной от меня политической информацией»; однако на протяжении всего следствия, проведенного японцами, Зорге продемонстрировал завидное мастерство в сокрытии истинной природы прекращения его отношений с этой организацией, начавшихся в эйфорической атмосфере коммунистических салонов Франкфурта образца 1924 года.

Для его собственного объяснения характерно не только наличие тщательно продуманных пропусков в информации, но и вполне сознательное приукрашивание своей роли – черта, развившаяся в нем в тюрьме.

«По возвращении в Москву я представил Информационному бюро (предположительно СМС) не только обычный отчет, но также и достаточно откровенный анализ того, что не так в моих информационно-собирательных поездках и изучении тех стран, которые я посещал. И кроме этого, я представил следующие основополагающие предложения…» Суть этих предложений – в разделении СМС и шпионских организаций, связанных с политическими, экономическими невоенными проблемами. «И далее я предложил, что Москве следует решительнее, чем это было в прошлом, развести таких агентов-шпионов в зарубежных странах с организациями Коминтерна, с тем чтобы быть уверенными, что степень отделения отвечает требованиям секретности».