Текст книги "Отрыв"

Автор книги: Эйвон Гейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

– Иногда кажется, что ты вообще не человек, – зыркнув на него, буркнула Зоуи.

Лейн пожал плечами и огляделся по сторонам, словно ответ на вопрос, почему она так считала, был спрятан в полупустом баре. Был полдень вторника, и у них был выходной, поэтому он решил выбраться из своей квартиры, которой старался избегать.

– Не надо было говорить о бургерах? Простите. Просто я привык, что люди постоянно критикуют. В ресторанах по – другому?

– Откуда ты? – спросил Майк. Казалось, ему было очень весело.

– Из Канады, – ответил Лейн, и парень протянул «а – а–а», допил свой напиток и поднялся.

– Приятно познакомиться. Эй, если принесешь мне подписанный вымпел или что там есть у хоккейных команд, я повешу его на стену. Я и не знал, что сюда ходит спортивная команда. Вы нормально играете?

– Сейчас мы первые в нашем дивизионе, – горделиво проговорил Лейн.

– Супер, – сказал Майк, явно не понимая, о каком дивизионе шла речь, и что такое дивизион в принципе. – Вам нужны спонсоры?

– Наверно. Тебе стоит позвонить в офис. Я всего лишь играю в хоккей. – Лейн взял ручку и написал номер на подстаканнике. – Вот. Номер главного офиса. Я в курсе, потому что если посмотреть «Джексонвилль Си Сторм» в справочнике, то найдешь именно этот номер. И если звонить летом, то постоянно будешь попадать на автоответчик. И нарисуешься со всем своим тряпьем и почти без денег, и будешь жить в «Эконо Лодж».

Майк убрал подстаканник в карман и медленно отступил от Лейна.

– Его часто бьют по голове? Я слышал, такое случается.

– Не. Он ослепительный человек – шайба. Его пытаются бить по голове. Но другие парни не позволяют. – Зоуи просияла. – Я намереваюсь стать экспертом в хоккее, Майк.

Остерегайся.

– А я намереваюсь найти бармена, который в курсе, что такое «Роберт Палмер», – с улыбкой отозвался Майк. – До скорого, Зоуи. Приятно было познакомиться, Лейн.

– Мне тоже. И мне, правда, нравятся ваши коктейли. – Лейн глянул ему вслед, а потом вернулся к Зоуи. – Кажется, он классный.

– Да? Он ничего. Скользкий тип. Из разряда слизняков.

– Ты зовешь его по имени. – Лейн не мог себе представить подобное общение с тренерами.

– Он заставляет. Ложный намек на близость. Меня прям бесит, – призналась она.

Лейн кивнул, будто понял, и задумался, не было ли слишком рано для молочного коктейля. Внезапно захотелось.

– Родители решили, что мы встречаемся, – как бы между делом брякнул он и повертел трубочку в стакане. На Зоуи он смотреть не мог. – Ты догадалась почему? Я нет.

Наконец – то он поднял взгляд. Зоуи слишком долго молчала, и ему подумалось, может, стоило повторить.

– Я сказал…

– Да. Я слышала, – проворчала она, взяла стакан и наполнила его из дозатора. Того, который полностью состоял из кнопочек. Лейн хотел воспользоваться штуковиной, но опасался, что ее могли уволить. – Наверно, я догадалась… То есть я могу сообразить, почему они так решили. Мы вместе «зависаем». Пьем коктейли из одной трубочки. Ты рассказал им о виде на океан из моего дома. – Она хихикнула. Он не улыбнулся в ответ, и она тут же посерьезнела. – Они же не знают, да? О… ну, ты понял. – Она вздернула брови.

– О, они знают, – сказал Лейн, постучав трубочкой по стакану. Очень неудовлетворительно.

– Что? Правда? – прошептала Зоуи, подавшись вперед. – Ты же говорил, что никому не рассказывал.

– Я и не рассказывал, – решительно заявил Лейн. Он огляделся, убедился, что они были почти одни, и тихо произнес: – До тебя у меня был лучший друг. Его звали Дерек, и я на него запал. Мне было шестнадцать, и его семья въехала в дом по соседству. Тогда я играл в младшей подростковой команде и как раз приехал домой. Мы вместе тусовались и играли в уличный хоккей и видеоигры и прочее. И однажды мы были в моей комнате.

Дверь была закрыта, мы сидели на кровати, и я… забрался на него и поцеловал.

– Сексуально. – Она улыбнулась, но совершенно точно поняла, что история не закончилась ничем хорошим.

– Скорее неловко и странно. Но, в общем, нормально. Наверно, сексуально было первые минуты две. Пока моя мать не открыла дверь и не увидела нас.

– Вот дерьмо.

– Ага. – Лейну до сих пор не нравилось об этом вспоминать, но сейчас он злился, а не чувствовал вину. Или в основном злился. Эмоции сбивали с толку.

– А потом что? Родители рыдали, вопили, что ты позоришь их фамилию, и спрашивали, как покажутся в церкви в воскресенье? – Она кашлянула. – Или типа того?

Лейн был ужасен в понимании подтекстов, но даже до него дошло, что должно быть именно такая реакция была у родителей Зоуи.

– Она закрыла дверь.

– Ох. А потом ты спустился вниз, а они сидели на диване, держались за руки, смотрели домашние видео и плакали?

Лейн моргнул.

– А? Это было до или после ора и чуши про церковь?

– Второй вариант не мой. Так было у Эрин. Слушай. Иногда твои истории нуждаются в помощи, Лейн. – Она по – доброму улыбнулась и ласково на него посмотрела.

– А еще я пытаюсь не разреветься, потому что ты назвал меня лучшим другом.

– Разреветься в плохом смысле или типа «мы только что выиграли Кубок Стэнли»?

– Он подозрительно на нее глазел. – Если в плохом, я больше не стану тебя так называть.

Ты же помнишь: я ничего не знаю о девчонках? И абсолютно ничего не знаю о рыдающих девчонках.

– Да в хорошем смысле. И не переживай. Теперь мне хочется тебе врезать.

Говоришь, родители просто… промолчали? – Она поморщилась. – Полная жопа. Но если они знали, почему решили, что мы в отношениях?

– Они хотят так думать. Меня они не спросили, и я был слишком раздражен, чтоб что – то сказать, когда до меня дошло. – Он опустил взгляд на стойку и покраснел. – И… не знаю. Я должен был хоть что – нибудь сказать. Ты сердишься, что я промолчал? Я на себя сержусь.

– Разумеется, я не сержусь, – заверила она, похлопав его по руке. – Они вроде обрадовались, что дела у тебя идут отлично. Если они считают, что мы больше, чем друзья, это их проблема, не твоя.

– Вот в чем прикол, – сказал Лейн. Он взял ее за руку, и его поразило, насколько нежно и легко он ее коснулся. Он всегда был кошмарен в подобных вещах. Может, из – за того, что все время его окружали парни, и ему хотелось трогать их, причем не только нежно. Но причина явно была не только в этом. Ему не хотелось переспать с каждым знакомым парнем.

Ну, в основном. Долгое время он был очень озабоченным.

– Лейн…? В чем прикол?

О, точно.

– Они были счастливы не из – за моего успеха. Зоуи, я знаю своих родителей. Они были гораздо счастливее от того, что встретили тебя, чем из – за забитого хет – трика и выигранного матча. Или что я впервые смог отвести их пообедать и расплатился деньгами, которые заработал игрой в хоккей.

– Ну, я – не самый плохой вариант, – невозмутимо заявила она. – Но ты уверен, что не… Во время матча я сидела рядом с ними, Лейн.

Он улыбнулся, но вряд ли было похоже на улыбку.

– Они задавали тебе миллион вопросов или смотрели игру?

– Ну, они… Безусловно, они смотрели на тебя, но… – Она вздохнула. – Они очень любопытничали. Я решила, что они такие же несуразные, как ты. От кого – то же ты должен был это унаследовать.

Он рассмеялся.

– Да. Поверь, не в том дело. Знаешь, я уже привык испытывать чувство вины. Из – за того, что я… гей, – сказал он. Было гораздо проще произносить подобные слова перед надежным человеком. – Каким – то образом все жертвоприношения и все сделанное для меня оказалось пустой тратой времени, потому что я облажался.

– Облажался? В чем ты облажался? В том, что ты гей, Лейн? А надо быть натуралом? И какая, блин, тут связь с хоккеем? – Зоуи начала шумно перемещать предметы на стойке. – Тебе задрафтовали в НХЛ. Разве не в этом высшая точка успеха для канадского мальчика?

– Более чем. Или присоединиться к конной полиции. – Он откашлялся. – Насчет последнего я пошутил.

Она до сих пор выглядела раздраженной, и лишь спустя мгновение он понял, что раздражение к нему не относилась.

– Значит, пусть идут на хер. Не думаю, что они вынудили тебя подписать контракт, где говорилось: «Я, Лейн Кортэлл, обязуюсь быть натуралом, если вы взрастите мой богом данный талант владеть клюшкой».

Лейн захохотал, в основном, потому что странным образом смутился ее слов… но и из – за чего еще.

– В клюшке – то и проблема. Помнишь?

Он хлопнула ладонью по стойке.

– Нет никакой проблемы, – рыкнула она. – Ты такой, какой есть. Тебе нравятся клюшки во всех смыслах слова. И что? Меня прям возмущает. Мои родители тоже толкали подобное дерьмо. Словно все сделанное мной перечеркивала моя греховная влюбленность в девушку. Раньше они говорили, что выкинут меня из дома, если я выкрашу волосы, сделаю пирсинг или – Господи, прости – набью тату. На первом курсе колледжа я им рассказала, что у меня есть девушка. И знаешь что? Потому – то у меня и есть татуировки. Они уже не имели значения. Я нашла самый греховный грех. И они оскорбились моим выбором партнера. Так почему бы и не нанести на тело отметки?

– И они соблазнительные, – сказал он и потянулся налить газировки. Он нажал кнопку и смотрел, как лилась содовая.

– Какого черта ты творишь?

Он глянул на нее.

– Ищу кнопку, которой можно включить у тебя субтитры, потому что твой акцент переполнен яростью.

Зеленые глаза Зоуи гневно сверкали. Она раскраснелась, и губы вытянулись в прямую линию. Но потом дрогнули, и она фыркнула, а затем и хихикнула.

– Лейн? Понятное дело, мы знакомы меньше, чем я крашу волосы, но знаешь что?

Ты тоже мой лучший друг.

– Несмотря на то, что мне нравятся парни?

– Даже если ты гомик стоимостью в два доллара, – хихикнув, заверила она. Она пыталась отнять у него распылитель, но Лейну нравилось наливать разные виды газировки в стакан. – Отдай.

– Гомик за два… туни? – Лейн нажимал кнопки в поиске «Доктора Пеппера».

– Два доллара. Ты сказал туни? Ты выжил из ума. Верни мне эту штуковину. – Она попыталась допрыгнуть, но роста была невысокого, а Лейн был ростом метр девяносто и стоял на табурете.

– Туни – двухдолларовая монетка. В Канаде есть такие. И долларовые монетки тоже. Знаешь, как их называют? – Он направил на нее распылитель. – Ну же, угадай.

– Если скажешь уани, я не поверю.

– Нет. Луни. В честь гагары. Это птица такая. Не знаю, есть ли они здесь.

– О, у меня тут сидит один дятел. И он даже не птица, – прощебетала она, а Лейн ухмыльнулся и обрызгал ее из распылителя. Слегка, но она завизжала – прям как девочка, лукаво заявил он – и бросила в него трубочку, подстаканник и шпажку с ананасом. Ими обычно украшают напитки.

– Да что с тобой такое? – Она испепеляла его взглядом, но Лейн заметил, что не очень – то и гневным был ее взор.

– Знаешь что? Никто и никогда не делал для меня подобного.

– Не швырялся в тебя предметами? Ни на минутку не поверю.

– Не думаю, что так тоже кто – то делал, но я имею в виду… не заступался за меня.

Ты раскипятилась. Ясно, что речь шла о тебе, но немного ведь и обо мне, да?

Зоуи посмотрела на него так, что Лейн смутился. И ощутил нечто похожее на смесь привязанности и эмоций, испытываемых братом к сестре.

– Речь шла и о тебе, – тихо сказала она, вытирая распыленную содовую. – Может, они смогут смириться? Такое случается.

– Твои смогли?

– О, да. Мать не хотела, чтоб грехи против природы выставили ее дурой в глазах людей. Когда я дома, она надевает на меня шляпу и водит на воскресную службу.

Рассказывает всем о моих новых тату, что я – лесбиянка, и что она вряд ли станет еще счастливее и все равно меня любит.

Лейн вытаращился.

– Пообещай, что я никогда – никогда с ней не встречусь. Она меня пугает.

– Да уж. Но когда я ей на это указала, она ответила, что если бог создал меня бисексуальной, то ей надо быть такой, какой бог создал ее. И если я считала, что не могу привести домой подружку, чтоб они познакомились, мне стоит думать лучше. Она моя мать. Если б моя дочь была лесбиянкой – что… не знаю… нормально, не спрашивай – она была бы ее бабушкой. Поэтому не могла бы я перешагнуть через себя и удостовериться, что за обедом мои татуировки будут прикрыты. – Зоуи рассмеялась и раскинула руки в стороны. – Я не часто езжу домой, но когда приезжаю, она тычет пальцем на симпатичных девчонок в церкви. И спрашивает, предохраняюсь ли я и не готова ли вернуться к мальчикам.

– Не думаю, что история правдива, – произнес Лейн. Как такое могло быть? Ни один родитель так себя не вел. – Твоя мать действительно говорит такое вслух?

– О, да. – Улыбка Зоуи немного померкла. – Отец не сказал мне ни слова с тех пор, как узнал. Наверно, мой грех против природы не позволяет ему смотреть на меня и помнить, что я все – таки его дочь, и он должен меня любить. Ладно, я знаю, что он все равно меня любит. И, наверно, нет ничего плохого в том, что мы не общаемся. Судя по словам матери, он считает себя виноватым в том, что не порол меня. Поэтому я и рассматриваю женщин как доминирующих партнеров.

– Значит, ты думаешь, я должен набраться смелости, позвонить им и сказать:

«Привет, Зоуи не моя подружка, потому что я гей»? – Лейн прочувствовал слова и услышал, как они эхом пронеслись в голове.

– Честно? Нет. Знаешь почему? – Она опять закинула полотенце на плечо, из – за чего ее футболка промокла. Она подалась вперед, сложила руки на стойке и резко щелкнула пальцами. – Лейн. Прекрати пялиться на мои сиськи. Ты – самый ужасный гей.

Может, ты гомик стоимостью в луни, а не в туси.

– Туни.

– По фиг. Не думаю, что ты должен сообщать им о своей гомосексуальности, рассказывая о том, кто тебе не нравится. Думаю, ты должен сообщить им о гомосексуальности, когда встретишь того, кто тебе понравится.

Лейн кивнул.

– Окей. – Минуту он раздумывал. – Погоди. Что?

Она вздохнула и протянула ему «Доктор Пеппер» со льдом.

– Не говори родителям, что ты гей, а я не твоя девушка. Скажи им, что гей, когда у тебя появится парень.

– Можно я им скажу, что мой парень – тот секси – чувак из «Волчонка»? – Он наклонился вперед. – Самое время пойти домой, да?

– Тебе уже давно пора домой, – согласилась она, правда, любезным тоном. – Можешь взять мою машину, если не забудешь меня забрать. И подводя итог: сообщи им, когда появится что – то важное. Понял?

– Ты важна для меня, – искренне сказал он. – Если б я не был геем, с радостью стал бы твоим парнем. И посмотрел бы на твои сиськи. Просто из любопытства. Они симпатичные.

– Лейн. Сначала ты произносишь милые слова, а потом за ними следует тупая пацанская пошлость… Н – да, ты же гей, который спортом зарабатывает на жизнь. Чего я вообще ожидала? – Она бросила ему ключи. – Я заканчиваю в десять, но ты же понимаешь, по факту освобожусь не раньше одиннадцати.

– Точно. Спасибо, что одолжила машину.

– Не смей снова в ней убираться, Лейн.

– Но у тебя было четыре пакета с банками из – под газировки. Ладно. Неважно. Не буду. – Он помахал ей, а потом беспечно заявил: – О, кстати, я написал Джареду, и мы планируем… э – э… встретиться после игры в Саванне. Хорошей смены.

– Лейн. Лейн, ты мерзавец. Почему ты сразу не рассказал?

Лейн хмыкнул и улизнул. Он отодвинул ситуацию с родителями подальше, но не планировал забывать. И решил все обмозговать, как только будет готов. На данный момент он хотел пойти в спортзал, а потом вздремнуть. Может быть, у Зоуи. Ключи у него имелись.

Кроме того, он задумался о том, как поедет в Саванну и увидит Джареда. Наверно, он займется кое – чем еще, прежде чем вздремнуть. И не сомневался: делать этого у Зоуи не стоило. Возможно, родители и придут в ужас, что их сын был геем, но точно порадуются, что манеры он не растерял.

* * *

Джаред повидал достаточно обанкротившихся и загнувшихся команд ХЛВП, чтоб понять: вскоре та же участь постигнет и «Саванну Ренегадс».

Это его огорчало. Он выступал за «Ренегадс» третий сезон, и они, безусловно, стали его любимой командой. Парни были отличными и умели отрываться. А еще обожали выигрывать, и было не так уж и легко сбалансировать два любимых занятия.

Иногда парни, которые очень сильно любили отрываться, были кретинами, не способными взять на себя ответственность за происходящее на льду. На противоположном конце спектра были парни, которые чрезмерно заморачивались на выигрышах, а развлекаться не умели абсолютно. Они были как гигантский, высасывающий веселье вакуум.

Но «Ренегадс» были профессионалами, умевшими забивать. Они понимали, что играли в хоккей в регионе, где большая часть населения предпочтет смотреть по телику покер, чем пойдет на хоккейный матч. Джаред их не осуждал. Влажность здесь походила на живую сущность – на монстра, что просочился в легкие и превратился в губку. Но у «Ренегадс» имелись преданные фанаты и деятельные помощники, которые готовили божественные запеканки и произносили «благослови тебя Господь» без иронии.

Джареду Саванна нравилась больше, чем другие города, в которых он успел пожить. Дома были отличными: жуткими, как в фильмах ужасов, заросшими виноградной лозой, их окружали деревья, которые были старше целых поколений. Ему нравилось, что даже осенью здесь было тепло. Родом он был из Мичигана, и дома все было иначе. Город был историческим, что ему нравилось, и неподалеку располагался пляж, что ему тоже нравилось. На протяжении всей карьеры он опасался «пускать корни», но несколько месяцев назад присмотрел маленький кондо возле реки. Ничего роскошного. Он не пошел дальше и не сделал предложение, хотя ему хотелось. Он не сомневался: в ту же секунду зазвонит телефон, и его отправят в другое место.

Вероятно туда, где холодно.

Большую часть своей карьеры Джаред подписывал годичные контракты. Хотя в последний раз его агент – единственный, кто думал о налогах – попытался заключить с

«Ренегадс» сделку на три года, чтоб Джаред мог задержаться в городе. После чего к Джареду пришло понимание, что придется увольняться. Трехгодичную сделку отклонили.

Джаред знал, что так будет. Не из – за того, что кому – то не хотелось оставить его на более долгий срок. А из – за неуверенности в будущем рынка.

Джареда подписали до конца года и предположительно работали над сделкой, которая на пару сезонов оставит его в команде. Джаред прикинул, что потом можно будет уволиться и получить работу в организации. Он не хотел покидать Саванну, что было проблемой. Тогда придется заявить о своей приверженности чему – то. Какому – то месту.

«Кому – то».

Он никогда не был игроком, подписывавшим в ХЛВП многолетние контракты. Он был не молод. А времена, когда он был скоростным центровым, ушли в далекое прошлое. А вообще были ли те времена? Ему казалось, нет. А благодаря шраму на щеке, коротко стриженным волосам, светлым глазам и невысокому росту Джаред являлся командным злодеем. На самом деле было здорово, и все знали, что в реальности он не ел котят и малышей на завтрак. Он был борцом, у него имелся кодекс чести, и ему нравилось думать, что в лиге его уважали.

Однажды он довел нескольких детишек до слез, но винил во всем бороду. Да и дети были очень маленькими. Его лучший друг, Алекс Роулз, бывший в течение карьеры напарником, соперником и соседом Джареда, нашел историю смехотворной. Алекс и муравья не мог напугать. Однажды они с Джаредом сцепились на льду – во время сопернической игры – и Алекс попросил Джареда поставить ему фингал, чтоб позже иметь возможность с кем – нибудь переспать. Алекс наобум замахнулся и достиг цели, потому что Джаред ржал как подорванный и не успел вовремя отстраниться.

Алекс, уволившийся два года назад, теперь управлял спортивным магазином в Цинциннати. Он знал Джареда дольше остальных – с тех пор, как на отборочном просмотре «Цинциннати Циклонс» нарисовался злобный парень из штата Феррис с горящими глазами и неистовой потребностью находиться на льду. По итогу Джаред получил годовой контракт и соседа по имени Алекс, правостороннего нападающего. Он, кажется, был единственным, кого не напрягали угрюмость и взрывоопасный темперамент Джареда.

Алекс также был единственным, кому Джаред поведал о своей карьере в колледже и о случае, из – за которого он был сослан в младшую лигу с тяжелым грузом на плечах и полыхавшим внутри пламенем. Он мечтал всем доказать, что они не правы.

Алекс выслушал историю Джареда, которую однажды вечером он практически выблевал в каком – то безымянном отеле. Он похлопал его по плечу, принес воды и уложил в постель.

И он спал с ним. Он не трахнул Джареда и не позволил Джареду трахнуть его. И хотя Алекс спокойно относился к минету, здесь тоже не сложилось. В отличие от других парней он не был «натуральным натуралом», зато был стойким северным парнем. Он забрался на дрянную двуспальную кровать и обвил руками Джареда, который в то время был пуглив, как дикий кот, и опасался тех, кто смотрел в его сторону, будто хотел помочь.

Утром Алекс сказал, что он должен незамедлительно избавиться от синдрома обиженного любовника и с кем – нибудь переспать, потому что единственный способ что-то пережить – двигаться дальше. И, может, Джаред позабыл, но девчонки сходили с ума от историй о разбитом сердце.

Философия грубовата, но оказалась правдивой. Джаред помнил первую девицу, с которой лег в постель, чьего имени он не знал, но похожа она была на зайчика из «Плейбоя» и смышлена была не по годам. Ноги у нее были километровыми, а ногти очень – очень длинными, после них на спине остались рубцы. И что с того, что после ее ухода он разрыдался в душе? Было невероятно хорошо, но не с ней он должен был находиться в постели. Он был глупым ребенком чуть за двадцать. Было сложно постоянно терпеть сердечную боль, трудно просыпаться в гостиничном номере или в темном автобусе и думать, что все шло не так, что он не должен был здесь находиться.

Множество парней считали так же насчет ХЛВП. Джаред даже был знаком с некоторыми, кто полагал, что они должны находиться в местечке получше, зарабатывать миллионы игрой в хоккей на идеальном ледовом покрытии и ночевать в пятизвездочных отелях, путешествовать на самолетах, а их трапезу должен готовить шеф – повар для гурманов. Но никак не играть три матча за три дня, не перемещаться по стране в автобусе, как поэт – битник из пятидесятых, не питаться сэндвичами из холодильника или холодной пиццей, не пить апельсиновый сок из теплой пачки и не кататься по льду, больше напоминавшему поверхность Луны, чем стекло. Джаред не сомневался: любой из его лиги умел отлично играть. Особенно если б им не нужно было засыпать в Лас – Вегасе, чтоб проснуться в Юте и играть там матч, а потом спустя два дня попасть в Орландо.

Он бы с удовольствием посмотрел, как парни из привилегированных клубов попробовали бы повторить подобное дерьмо. Не то чтоб Джаред не любил хоккей и НХЛ.

Он любил. Приехав в лагерь «Флайерс» после сезона с их командой АХЛ «Адирондак Фантомс», он благоговел перед знаменитостями и удивленно таращил глаза, как и любой ребенок. Его впечатляли шкафчики и помещения, скорость и умения игроков этого уровня. Он почти не старался попасть в состав игроков и не удивился, когда его выкинули.

Но Джареду было почти тридцать два, и приглашение на отбор было единственным. Он даже хранил его в рамке.

Карьера близилась к закату, о чем он знал. И из – за чего по ночам просыпался в холодном поту. Какого черта он станет делать дальше? В Мичиган он точно не вернется.

Отношения с родителями были умеренными, но они оба были интеллектуалами и считали хоккей – как и любой спорт – варварством. Уже почти год он не общался со старшим братом Джеймсом. Джеймс работал врачом в Форт – Уорте, был женат и имел двоих детей. Раньше, приезжая в Техас, Джаред ночевал в доме брата, но в последние годы его не беспокоил. А его сестра Джессика работала юристом в Гросс – Пуэнте и пахала на износ.

Родители почти с ней не виделись.

С одной стороны у него было то, чего он хотел. Он не был ни к кому и ни к чему привязан. А с другой – какого хрена он станет делать, когда уйдет на заслуженный отдых?

Связей в младшей лиге было предостаточно, но как только он начинал задумываться, сразу же тянуло выпить и поспать.

Может, он будет играть в КХЛ – лиге, располагавшейся в рейтинге ниже, чем ХЛВП.

Что удручало не из – за того, что лига была уровнем ниже, а из – за того, что Джареду было почти тридцать два, и он не мог играть до бесконечности. Хоккеисты старели как собаки, и он был практически представителем античности. Только вратари играли дольше и то редко.

Он убеждал себя не переживать, все так или иначе наладится. В «Ренегадс» дела шли хорошо, и он стал любимчиком фанатов. Он даже снялся в рекламе ужасного местного автомобиля с Дарси Лебланом, лучшим игроком «Ренегадс», где Джаред изображал, будто боролся с высокими ценами, а Дарси метал шайбу в заднюю часть «шеви». Какая нелепость.

Но ему не хотелось лицезреть неизбежный финансовый упадок «Ренегадс». В прошлом году Джаред обратил внимание, что после страшного предзнаменования о возможной передислокации или временной приостановке работы играть в команде стало адски тягостно. Он заметил, что посещаемость падала, а количество спонсоров поубавилось. Он слышал разговоры о том, что, возможно, в Саванну переберется бейсбольная команда младшей лиги, фарм – клуб класса АА примерно того же уровня, что и «Ренегадс». «Ренегадс» могли смело собирать вещи и прекращать работать в убыток.

Джаред испытал иррациональную ненависть к бейсболу, просто потому что пытался играть в хоккей на юге.

В этом сезоне пока что все складывалось удачно, поэтому париться он перестал. Он поблагодарил риэлтора, но отказался и пообещал иметь ее в виду, если вдруг останется здесь дольше, чем на год. Но он не распаковывал коробку с вещами и держал ее возле постели на случай, если ему позвонят и сообщат, что его перекупили. Из – за чего задумывался: для чего было хранить свое барахло, если все, чем он занимался, – мотался из штата в штат и ничего из коробки не вынимал? Пункт был одним из тех, что разрешаются сами собой. Он старался наслаждаться моментом, отрываться по полной программе и не впадать в уныние, из – за чего иногда всю ночь не мог уснуть.

И по большей части получалось вплоть до гребаной поездки в Джексонвилль.

Он запал – запал, фу – на двадцатилетнего новичка, который свалит из ХЛВП раньше, чем на следующем контракте Джареда высохнут чернила. Если вообще будет контракт. Джаред видел в пареньке потенциал, но даже если в младшей лиге он играть не будет, то определенно сможет перейти в АХЛ. В любом случае для Джареда ничем хорошим это не закончится.

Разумеется, казалось, что все уже и так закончилось. Он вернулся в Саванну и больше с Лейном не общался. Не то чтоб ему хотелось – а ему хотелось – и не то чтоб он проверял телефон на наличие сообщений чаще обычного – а он проверял. Просто с Лейном ему было лучше, чем с большинством людей, побывавших в его постели. Да и людей было не так уж и много. Он был почти не знаком с этим пареньком. Конечно. Но считал, что отлично знал парня, если тот занимался тем же видом спорта. Другим людям сложно было объяснить, что значило отдать все ради карьеры, основанной на краткосрочных обещаниях и регулировавшейся многими неизвестными переменными.

Вернувшись в Саванну, он впал в депрессию, и после тренировки Джейсу Уинну пришлось вытащить его в один из местных баров и купить виски с колой.

– Виски настоящий. Ну, это «Кентуки Таверн», но тоже считается.

Джаред редко пил что – то, кроме пива, но никогда не отказывался от бесплатной выпивки.

– Спасибо, дружище.

– Почему ты в последнее время такой печальный? Тебя чересчур сильно долбанули по голове? – спросил Уинн, поедая арахис. Уинну было почти двадцати четыре, его карьера лишь начиналась, и он любил каждую ее секунду. Джареду очень нравился Уинн, и он задумался, почему раньше они никуда вместе не выбирались.

– Не. Просто старею, – слегка улыбнувшись, отозвался Джаред. – Слышал, ты планируется отправиться на отбор в «Чикаго Вулвс»?

– Не меняй тему. Мы говорим о твоей грусти. – Уинн сощурился. – Тебя бросили?

Бросили же, да? У Леблана такая теория. И она вполне объясняет, почему в Джексонвилле ты не пытался «клеить» сексапильных телочек. Я даже не знал, что ты с кем – то встречался.

– Я и не встречался, – заверил его Джаред, а потом мысленно себя пнул. «Идиот, ты до сих пор не встречаешься». – И зачем вы с Лебланом это обсуждали?

– Тебя все любят, и мы беспокоимся, что из – за сотрясения мозга у тебя началась депрессия или что – то наподобие.

Господи боже. Джаред сомневался, как реагировать: то ли растрогаться из – за беспокойства товарища по команде, то ли спрятаться под столом от смущения.

– Не. Я серьезно. Я просто… Ты же знаешь, мне тридцать один год.

– Да. И ты носишь номер двадцать два. И родом ты из Мичигана. Привет, я Джейс Уинн. Я из Лондона, Онтарио. Ты можешь найти меня в своем звене на льду. Справа. – Уинн лучезарно улыбнулся и протянул руку. – Приятно познакомиться. Ты же Джаред?

– О, заткнись, – буркнул Джаред, но ударил по кулаку Уинна и взял свой стакан. – Быть в этой лиге тем, кому уже за тридцать, – не на пикник сходить.

– Эй, мне двадцать четыре, и я до сих пор люблю потусоваться на покрывале. Ты в норме. – Уинн закинул в рот еще орешков. – Покрывале для пикника. Логично же?

– Не особо. Нет. Но ты поймешь, о чем я, если спустя несколько лет все еще будешь здесь. Что вряд ли случится. Ты будешь играть в Чикаго или, черт, в Сент – Луисе, – сказал Джаред, имея в виду аффилированный клуб «Вулвс» – «Блюз».

Уинн закатил глаза.

– Ладно. Во – первых, через несколько лет здесь не будет никого. В Саванне тоже.

«Ренегадс» переедут в Колумбус и обзаведутся новыми ужасными свитерами. Во – вторых, я защитник четвертого звена, Шор. Мой агент пытается отрабатывать крошечный, приносимый мной доход и оплачивает им счетчик, которым пользуется во время наших встреч. Серьезно. Мы не вносим никакого вклада. Как здорово.

– Я уже не помню, в какой команде играл в двадцать четыре. – Где он был? В Рединге? В Толедо?

– Спасибо, о, наимудрейшая старая карга, – пропел Уинн и, сложив ладони вместе, поклонился. – Если ты такой утомленный старик, как печальный лев в зоопарке, почему до сих пор играешь?

А Джаред – то решил, что сможет перестать думать об этом дерьме. Видимо, нет.

– Я хоккеист. Чем еще мне заниматься?

– Определенно не актерской игрой. Я видел ту рекламу. – Уинн спародировал, как Джаред молотил кулаками воздух, и хохотнул, когда Джаред покраснел и сполз по стулу вниз. – Прости. Слушай. Ты мне нравишься. Ты не возмущаешься, что телки остаются на ночь. И было круто, когда кактамеезовут пошла к тебе в душ. Это я ей подсказал. Всегда пожалуйста.

– Ты ей подсказал? Какого черта? Ты не помогаешь моему эго, к тому же звучит жутковато, Уинн. – Джаред взял горстку орешков.