Текст книги "Солнца двух миров (СИ)"

Автор книги: Ewigkeit Tay

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Гизу снилась Долина Мёртвых, которой он не узнавал. Скупая растительность, мутный туман под клубящимися чёрными облаками, ощущение нервного напряжения, мелькающие силуэты призраков, – всё было на месте. Но казалось ненастоящим, как хорошо сделанная, но несовершенная декорация.

– К кому ты пришёл? – спрашивали его призраки умерших. – Кого ты ищешь?

Лица мелькали перед ним, знакомые и незнакомые, целый калейдоскоп лиц, и он не успевал сосредоточиться ни на одном. Когда в калейдоскопе мелькнуло сосредоточенное лицо брата, Гиз потянулся к нему, впечатлённый, затронутый. Цвер вышел из череды призраков, немного печальный и именно такой, каким Гиз помнил его.

– Хорошо, что ты пришёл меня навестить, – сказал он тихо, и в голосе его не было жизни. – Вы нашли Лаинь?

Гиз стал говорить о том, что произошло с тех пор, как Цвер исчез на равнинах, и постепенно отступало нервное напряжение, и становилось хорошо и спокойно, как в те времена, когда они могли поболтать о том, о сём, смеясь понятным им одним шуткам, и перемежая воспоминаниями выдаваемую новую для каждого информацию. Гизу становилось хорошо, и неважным было возвращение домой, и выпутывание из оков цепи, будто никакой цепи не существовало, и не лежало его изменённое чьей-то магией тело под толщей воды, выпиваемое хозяином жемчуга.

Лаинь не видела на экране грёз Гиза, но заметила, как он перестал бороться и как разгладились его черты. Как подплыл к нему старший водяной дух, коснулся своей цепи, и она запульсировала, передавая ему жизненную энергию пленника. Видела, каким довольным и сытым отпрянул и убрался по своим делам дух. Она позвала Тераэса, и тот вежливо ответил ей, что навестит её, как только сможет. Лаинь сжала кулаки. Она хотела разбудить, расшевелить Гиза, хотела заставить его разорвать цепь, избавиться от чужого плена, помочь ему. Вспомнив свой сон о побеге, Лаинь пошла зачем-то в оранжерею и стала искать глазами восходящие токи энергии, в которых парил мотылёк.

– Думаешь громко, – внезапно раздался насмешливый голос в её сознании.

Лаинь, поражённая, узнала в мыслеобразе того, кто говорил с ней, серого мотылька.

– Ты был сном, – сказала она неуверенно.

– Я могу быть всем, что тебе знакомо, – был ответ. – И многим из того, чего ты не знаешь. Зачем ты позвала меня?

– Я ищу помощи, – ответила Лаинь.

Её сознания и памяти коснулись бережно, читая, узнавая. И всё же от прикосновения было немного больно.

– Как занятно, – прокомментировал увиденное в душе Лаинь собеседник.

– Помоги мне освободить его, – настойчиво попросила девушка.

Она не стала предлагать ничего взамен – что она может дать мотыльку, у которого есть вся свобода сна и реальности.

– Это нарушило бы естественный ход вещей, – задумчиво ответил гость из сна. – Не стану портить чужие замыслы, – продолжил он спустя мгновение, а затем исчез из сознания Лаинь, и, сколько она ни пыталась позвать его снова, у неё ничего не выходило, будто стали ему помехой барьеры, отгораживающие её от всех остальных.

Спустя два дня явилась Белэсс. Как всегда молча, подошла к экрану, зажгла его мысленным приказом.

Лаинь не видела, не могла разглядеть, как Ветер, повинуясь желанию Тераэса, дотянулся легко до сковавший Гиза цепи, оставаясь собой и не собой, как коснулся её, игриво перетасовывая жемчужины. Как ловко обратил изменения, навеянные пожирателем, как закрутил водоворот, выпустил свои вихри, позволил им быть послушными воле пленённого человека, а его волю послушной им.

Зато с облегчением смотрела, как соскользнули с Гиза оковы, отпустил его старший водяной дух, раздосадованный тем, что не в силах удержать, и как её друг сквозь Феос устремился прочь, снова свободный и не ценящий этой свободы.

– Почему он не хочет уходить? – спросила Лаинь.

– Он видел сладкие сны, – ответила Белэсс.

– Этот водный дух, он бы выпил его без остатка?

– Это его промысел, – пожала плечами Белэсс. – Жемчужная цепь забирает себе тех, кто находит её, и относит к хозяину в качестве пищи. День за днём он пьёт их энергию, а потом, когда эта энергия иссякает, цепь снова возвращается в Циас, чтобы ловить новую жертву.

– И они умирают счастливыми?

– Они видят во сне тех, с кем навсегда расстались.

– Спасибо, – сказала Лаинь, не обращаясь ни к кому конкретно.

Гиз сожалел о том, что неведомые силы вмешались в его спасение. Он скучал о том спокойствии, которое ощущал в своих снах, но сны не приходили больше, и внутренняя тревога сдавала позиции тихой тоске. Растерянным пришёл он к Уэтеру, предлагая свою помощь в предотвращении магических катаклизмов, растерянным и ищущим, как приходили многие. Призывающий выслушал, кивнул и отправил его к Ливейре, хорошо справлявшейся обычно с тем, чтобы пристроить к делу новичков.

Эсвинка была так же прекрасна, как и в первую их встречу, текущее время не коснулось её, и пережитые бури и потери не оставили следов на совершенном лице. Она усадила Гиза на диван и долго говорила с ним о его возможностях, способностях и магическом опыте. Говорила и слушала голос его тоски. Ливейра хорошо знала, какое острое оружие можно выковать из внутренней боли.

Жители Циаса отпраздновали приход Нового Года, наступающий с рождением весны. Прошли в Мейсарале фейерверки и конкурсы ледяных скульптур и талого снега, обращавшихся в фонтаны под пламенем, символизирующим лучи весеннего солнца.

С рождением весны Тераэс пришёл к Лаинь. Новый, изменившийся, он пугал Лаинь больше, чем обычно, но и притягивал, незнакомый и непонятный.

– Вас так долго не было, милорд.

– Что, ты успела соскучиться? – озорная улыбка Ветра сквозь привычно-циничное равнодушие.

Лаинь опустила глаза. Истосковавшаяся по людям, по живому общению, а не картинкам на экране, она и вправду ждала, чтобы он пришёл, сердилась, что он так долго не навещает её, возмущалась, что её забыли за ненадобностью, как надоевшую игрушку. А потом – одёргивала себя, вспоминала, что должна ненавидеть, возмущаться, может быть, искать выходы, – но не обижаться и ждать.

Пальцы Тераэса на подбородке, почти неуловимое движение, – и взгляд глаза в глаза. Слишком много силы, подавляющей, подчиняющей, спрятанной. Лаинь нахмурилась на мгновение, потом впустила в себя этот взгляд, уверенно вскидывая голову.

Впустила его в свои мысли, дала считать эмоции, со всеми их противоречиями, но всё же подчинённые её воле. Ей не за что чувствовать себя виноватой. Маг кивнул её мыслям и вдруг неожиданно улыбнулся им, как влюблённый юноша, обнаруживший, что его дама сердца забыла выбросить оставленный им у её порога увядающий букет неугодного поклонника, который принимает невнимание за знак благосклонности.

– Ты стала взрослее в этих стенах, знаешь? Наверное, книги библиотеки в сочетании с размышлениями пошли тебе на пользу.

– А может быть, дело в том, что время идёт. Даже когда Вы слишком заняты, чтобы это заметить.

В комнате стало свежее, будто в неё проник предгрозовой запах. Лаинь поёжилась. Тераэс заботливо набросил ей на плечи неизвестно откуда возникшую лёгкую и мягкую накидку. Коснувшись её плеч, застыл на мгновение.

– Пока меня не было, ты не теряла времени даром и нашла себе нового покровителя, – сказал он растерянно.

Лаинь посмотрела недоумённо и растерянно.

– Вы же знаете, что я здесь совершенно одна, милорд. Если не считать визитов Белэсс и Люси.

– Как мило, ты дала имя духу-прислужнику. Но я говорю не о них.

Тераэс спроецировал в её сознание образ, и девушка отпрянула, у неё перехватило дыхание. Тот, кого ей показал маг, сиял невероятным великолепием тьмы, заполнявшим всё вокруг. Лаинь показалось, что комната пошатнулась, наливаясь этой тьмой. Давящая аура Шахматного затопила её хрупкое восприятие, несмотря на то, что была всего лишь отражением воспоминаний Ветра, посланным изменённым существом, объединившим Тераэса и создателя двух миров. Сухие, прямые, непознаваемые черты, не имели, казалось, ничего общего ни с чем из того, с чем Лаинь сталкивалась ранее. Образ разрывал её своей противоречивой сложностью, обретая облик то тяжёлых от запертого в них, готового вырваться, дождя, то огромного грузного старого дракона, с окровавленной недавней трапезой пастью, то сверкающего под лучами солнца ревущего водопада. Девушка тяжело осела, участливо поддерживаемая Тераэсом, который неумело причёсывал её растрепавшуюся ауру и успокаивал смятённую душу. Когда он показывал ей Шахматного, он не ожидал такого эффекта. Может быть, слишком мало времени прошло с тех пор, как он слился с Ветром, чтобы он научился вовремя улавливать такие неважные нюансы, и он не осознавал ещё, как может подействовать на людей то, что казалось ему совсем невинным. Он не привык к тому, что нужно защищать от своей силы тех, кто не способен её выдерживать и принимать, даже в самых простых и естественных для него взаимодействиях.

Когда Лаинь пришла в себя, он смотрел на неё виновато, но выжидательно.

– Что это было? – спросила она.

– Мыслеобраз, – ответил Тераэс тихо.

– Чей? – спросила девушка, по-прежнему растерянная и непонимающая.

– Моего старого друга, – задумчиво сказал Ветер.

– У Вас очень опасные друзья, милорд.

– Зачем же ты в таком случае ищешь их покровительства?

– Я всё ещё не понимаю, о чём Вы говорите... – Лаинь осеклась, перебирая воспоминания о почувствованном и переводя их на понятный ей уровень восприятия.

Дракон из переливчатой тьмы был приснившимся ей мотыльком. Она поняла это со всей непререкаемой ясностью, сама удивившись, что не узнала его сразу. На мгновение ей стало так страшно, что Тераэс снова коснулся её успокаивающей сетью заклинания, слетевшего с его пальцев прежде, чем он успел задуматься о том, чтобы направить свою волю на его выплетение.

– Милорд, я не... не искала его покровительства. Мне бы не пришло в голову взывать к столь могущественному существу. Я не понимаю... Наверное, он приходил ко мне, потому что я – Ваша пленница.

– Нет, не поэтому. Впрочем, я тоже не всегда понимаю его мотивы.

– А мне хотелось бы понять Ваши. Может быть, я уже достаточно была здесь гостьей, чтобы вернуться домой? Может быть, то, что я повзрослела, по Вашему мнению, было мне достаточным уроком?

Тераэс покачал головой.

– Наверное, мне хотелось бы учить тебя. Я думал об этом когда-то. Но мне никогда не удавалось стать хорошим учителем, поэтому я давно оставил подобную деятельность.

– От чего Вы оберегаете меня? Я хотела бы знать, какие угрозы Вы от меня отводите, хотя бы знать, если не могу выбирать.

Тераэс указал на экран гостиной.

– Разве мало ты видишь пугающего в двух мирах?

– Может быть, милорд считает меня чересчур хрупкой, – горько ответила Лаинь.

Ветер доверчиво играл с вьющимися энергиями Шахматного, раскручивая их, как кудряшки, и отпуская снова сворачиваться.

"Скоро я уйду", – шептала тьма.

Ветер отвечал сожалением, цеплялся за друга лёгким дыханием, колыхался вокруг шелестом трав.

"Хочешь, я оставлю тебе подарок?"

Ветер отвечал любопытством, свежим и искрящимся. Тяжёлая тьма блеснула из глубины образом рыжей бабочки, пленённой Ветром в поглощённых воспоминаниях того, кто раньше не был им. Перекроить, переделать, сделать совершеннее хрупкое создание предложил Шахматный, наполнить её своей силой. Новое, человеческое, чуждое и своё, взметнулось против, возмутилось, остановило теоретические преобразования, смерчем разметало тьму.

"Не тронь!"

Странным, недоумённым сожалением собрались тени в стройно-насыщенную и плотную структуру.

"Она не выдержит твою мечту, сломается".

Растерянно заметалось своё и чуждое, понимая. Принимая задуманный подарок. Не желая потерять.

Довольно улыбнулась шахматная тьма.

Рина летела пламенем сквозь родную пустыню, полыхая жаром. Её беспокоили смутные предчувствия, из которых складывалась очень непривлекательная картина будущего. Мир вокруг больше не был таким, как раньше, таким, каким огненный знал его давным-давно. Раздувавшие его духи ветра рассказывали странные истории о том, что Изначальный Ветер стал незнакомым. И всё более шаткими становились основы, рушились нерушимые оплоты. Бесновались спокойные прежде токи миров, текли ровно и упорядоченно прежде беспокойные и зыбкие. Рина горела обеспокоенно, стремилась туда, где получится узнать. Пустыня осталась позади, и путями Феоса она ринулась к заповедному Поющему Лесу, где ощущалась разгадка. Там сегодня гулял Высший Тёмный, не так давно снова пришедший в гости к Ветру. Она посмотрит, что он покажет.

Весеннее небо было прозрачно-ясным, радостным и наполненным солнцем, когда серый мотылёк нарушил замкнутое уединение пленённой Лаинь. Он вошёл в гостиную, как завсегдатай, как частый и знакомый гость, удивительно гармоничный в сковавшем его человеческом облике. Он протянул ей руку, и она приняла её, а затем после короткой вспышки телепортации, механизм которой девушке не удалось разобрать, она удивлённо обнаружила себя посреди уютной поляны Поющего леса, пестревшей свежими и юными весенними цветами.

– Я снова вижу сон о тебе? – спросила она.

– Может быть, – ответил Тёмный и двинулся к ней.

А затем Лаинь умерла. Разлетелась на миллион осколков, таких мелких частиц души, что больше не могла ощущать себя единым сознанием. Мир погас в ослепительной разрушающей вспышке. Шахматный разложил её душу на составляющие, впитал в себя, собирая, разбирая, как конструктор, осматривая изнутри каждую частичку, каждую клеточку её слабого человеческого духа, перестраивая, перекраивая, трансформируя. Он бережно сохранил её воспоминания, лелея их, окрашенные всеми живыми эмоциями юной неопытной девушки, только начинавшей жизнь, такими свежими и красочными. Он аккуратно вычленил хитросплетения генов и энергетических потоков, наделявших её теми или иными свойствами характера, он вскрыл, прочувствовал, поглотил каждое движение её духа, каждую частичку разума. Он строил её заново, сильной и стойкой, строил её из иных материй, вытягивая волю Ветра из окружающего пространства, используя её как материал, он укреплял структуры нового вылепляемого существа своими сполохами тьмы, перемежающимися с настойчивыми вкраплениями света, за которые получил имя Шахматного. Он напитывал её силой, шаг за шагом, – своей силой, силой Ветра и набросанных им вскользь миров, которые получились чудесными и вдохновенными, силой поглощённых когда-то чужих и чуждых и переработанных под свой ритм чужих душ. И выплетая, выпестовывая новое создание, новое дитя, славный подарок для друга, он прилагал все силы, чтобы сохранить в своём творении слепок уничтоженной девушки, которая осталась значимой для Ветра после его причудливой трансформации.

Рина смотрела на эксперимент Тёмного исподтишка, не понимая, не умея разобраться, зачем он терзает ту, которая была рыжей, как её пламя, Лаинь. Рине было интересно, очень интересно, и в самые интересные моменты она вспыхивала, забывая о том, что прячется, но сила огненного не долетала до Шахматного и не затрагивала его. Рине очень хотелось разобраться в том, что происходит в бешеном, быстром и удивительно симметричном танце преобразований, и иногда ей удавалось уловить, как ей казалось, значение нескольких движений этого танца, а потом картина снова становилась только безумно красивой и интересной, но непонятной и давящей, на грани того, что можно выдержать.

Когда Лаинь открыла глаза, Шахматный всё ещё рядом, клубящейся тьмой стелящийся по поляне. Она не обратила внимания на то, что его неприкрытая аура, которая прежде заставляла её лишиться чувств одним лишь своим отголоском, оттиском в чужой памяти, больше не причиняет ей никакого дискомфорта. Она не заметила этого, потому что мир стал другим. Она видела то, чего не могла увидеть прежде. Рисунки магических токов энергии мира, которые прежде приходилось разбирать мучительным усилием, лежали, как на ладони, простые и понятные, как очертания знакомых с детства предметов. А за ними строились новые и новые, более тонкие переплетения, которые она не только не пыталась прежде разобрать, но даже не подозревала об их существовании. Она чувствовала каждый цветок на этой поляне, каждый листик и, если приглядеться, могла увидеть не только тонкие прожилки, испещрившие лист, но и внутреннюю его структуру. Запахи вокруг состояли из тысяч нот, знакомые и одновременно другие. Каждый цветок дышал, вплетая свою песню в общую песню леса. Лес тоже был тем же, что прежде, но в то же время совершенно иным, она видела его более полно, чувствовала острее и сильнее, понимала лучше.

Она могла рассказать Лесу о том, как дышать, о том, как расти, о том, куда направить свои ветви, и он услышал бы её и понял. Лаинь показалось, что у неё перехватило дыхание от того, как много всего она увидела и ощутила одновременно. Она поспешно закрыла глаза, но сомкнутые веки не помогли ей отгородиться от того, что она ощущала.

Шахматный усмехнулся этой нелепой попытке контролировать восприятие блокировкой примитивных и излишних рудиментарных человеческих органов.

Лаинь настойчиво, оставляя глаза закрытыми, направила свою волю на то, чтобы ослабить непрерывный и яркий поток восприятия. Интенсивность ощущений покорно ослабла.

Тёмный прислушался к своему творению, и ему понравилось то, что у него получилось.

Рина смотрела на Лаинь и неровно поблёскивала, по-прежнему не понимая. Это Лаинь? Или не Лаинь? Она похожа. Но она не она. А может быть, всё-таки она? Нужно окутать её пламенем, поджечь, чтобы понять лучше. Но Тёмный не уходит, Тёмный опасен, её огненная суть отлично это знает и боязливо не приближается.

Лаинь открыла глаза снова, впуская в себя весь поток окружающей информации и старательно усваивая его, учась принимать.

Шахматный кивнул. Она должна была быстро учиться, умничка. Когда она немного освоилась, он построил для неё портал перехода, чтобы вернуть туда, откуда привёл. В том убежище поток ощущений будет слабее, и его изолированность, в том числе от магических энергий, позволит ей лучше осмыслить своё новое рождение и понять, чем она стала. Перед тем, как исчезнуть вместе с ней в портале, он на мгновение обратился в сторону настырного огненного духа, который наблюдал за его работой, и задул его. Кое-что он предпочитал делать без свидетелей.

Всё началось в Феосе. Те из его жителей и гостей, кому удалось выбраться, преодолев барьеры между мирами, рассказали остальным, как Ветер стирал мир. Первым был Эуцерейн, колыбель хаоса, которую Ветер приберегал для себя, не заботясь о том, как там может быть неуютно жителям его миров. Феосский Эуцерейн запульсировал и вспыхнул, как умирающая звезда. Его линии треснули, его энергии вздыбились, засияли предельным накалом, раскалились, перемешались, а затем рассыпались искрами и обратились в ничто гаснущей пылью. Тёмное, пустое ничто, сравнимое с пустотой беззвёздного космоса, холодное и безликое, заполнило изнанку заповедной кладези знаний. Тем временем циасскую сторону чудесной библиотеки сотрясали землетрясения, и камни кладезя знаний, хранящие в себе миллионы тайн и множество информации о двух мирах и том, что лежит за их пределами, рушились, теряя свою магическую структуру. Маги, изучавшие их, бесплодно пытались удержать целостность структуры артефактов. По камням Эуцерейна шли трещины, от них откалывались куски, будто они были обычными глыбами скальной породы, и поднимавшиеся ураганы подхватывали осколки и уносили их прочь.

От разрушенного, стёртого Эуцерейна волна разрушительных, небывалых игр Ветра покатилась дальше. Части пространства Феоса просто исчезали, будто их никогда не было, мир сжимался, стягивался к точке пустоты, его зыбкие границы таяли. Ветер бесновался в нём, но всё было иначе, так непохоже на прежние весёлые прогулки, которые перестраивали ландшафты и разрушали города людей, превращая их в причудливые и удивительные пейзажи. На этот раз в силе Ветра было пугающее отрицание. Только что до горизонта простиралась выжженная сухая равнина, на которой недавно разбили лагерь беженцы от последних разрушений, и травы колыхались от сухого дыхания создателя, и задумчиво сновала по ней полуматериальная феосская живность, а люди раздумывали, возводить ли им город в этом пока что тихом и спокойном месте или повременить в ожидании новых причуд Ветра. Только что воздух полнился магией, легко сплетающейся в заклятья волей магов и духов, искрился ею и дышал, и километры зыбкого рисунка были частью картины мира, граничащей с одной стороны с Махровым Морем, а с другой с недавно разрушенным городом, превращённым в руины. И вот, море подошло вплотную к руинам, а равнина с короткой травой пропала, вместе с духами, людьми и зверями, растаяла в пространстве мира и в памяти большинства из тех, кто знал о ней.

Феос таял, становился всё меньше, и остатки его подходили всё ближе к пустоте, в которую превратилось его сердце.

Циас держался, сотрясаемый землетрясениями, мучимый ураганами, вздрагивающий под напором стихий и приходящих перемен. Жители Циаса гибли от катаклизмов, поспешно искали укрытия, где могли пережить бедствия, спешно налаживали дипломатические контакты с другими мирами, чтобы найти больше путей отступления. Интерес жителей двух миров к иным цивилизациям никогда не был особенно сильным. Существовали порталы, ведущие за пределы, на другие планеты, в иные слои пространства, были и редкие исследователи, решавшиеся на путешествия, но в целом Феос и Циас составляли замкнутую систему, не приветствующую иномирных гостей, и их обитатели не стремились забираться далеко от дома. Когда подступающий апокалипсис заставил поверить в свою неизбежность, уход в другие миры замаячил единственной перспективой выживания, и потоки жителей устремились прочь, давая неожиданную нагрузку стабильным природным порталам, сотканным магией Ветра и магией древних. Пошли в ход артефакты, дающие возможность перемещения между мирами, правительства стран принялись устраивать массовый исход жителей, представляющих ценность для продолжения их цивилизации. Разыскивались новые дома для учёных, сильных магов, исследователей, привилегированных слоёв населения. Процесс переселения шёл несколько хаотично, спешно, счёт шёл на недели и даже дни. Перегруженные порталы схлопывались, отрезая возможность отступления для тех, кто не успел, тех, кто упустил свою очередь.

На последнем, прощальном собрании "Воинов Апокалипсиса" атмосфера была нервной и печальной. Часть участников проекта, имевших возможности, уже покинула систему миров, ещё несколько членов их дружной когда-то компании, объединённой общими целями, погибла в нелепом стечении обстоятельств или попытках защитить то, что было им дорого. Как Ольсередар, посвятивший себя защите от катаклизмов городов Майсены, лежавших в области наибольших разрушений. Исцеляя раненых и прикладывая максимум возможных усилий к тому, чтобы сдержать напор стихий, целитель исчерпал свои силы и не смог пережить наступившее на город, в котором он остался для восстановления сил, цунами.

Молчаливым отказом ответил Эм на мысленный, не оформленный толком вопрос Ливейры о том, не разрядить ли атмосферу поддерживающей магией, которая могла бы искусственно поднять бы настроение собравшихся. Он был уверен, что иногда не стоит сковывать грусть.

– Мы потерпели поражение, – веско сказал Уэтер, обводя взглядом собравшихся. – Мы стремились залатать дыры в ткани мироздания, не зная, что выступаем против замыслов создателя. Сегодня – последняя наша встреча, после которой каждый пойдёт своей дорогой. Я надеюсь, что дороги каждого из вас будут долгими и по пути вы увидите немало интересного. Мы прошли вместе немалую часть пути, и я хочу поблагодарить вас всех, за то, что были со мной и разделяли мои цели. Как представитель административной власти Мейсарала, я имею право на десяток пропусков в портал для беженцев. Распределение по мирам, к сожалению, не подлежит обсуждению и выбору. Я предлагаю эти пропуска тем из вас, у кого нет других путей покинуть Циас. Когда собрание закончится, задержитесь, пожалуйста, и я оформлю необходимые печати.

Уэтер сделал паузу, будто неуверенный в том, хочет ли он продолжать. Бывшие "Воины Апокалипсиса" застыли в напряжённом внимании.

– Я был бы нечестен с вами, если бы не упомянул, что сам не собираюсь пользоваться правительственными порталами.

Эмоции удивления и возмущения распространились по залу.

– Конечно же, я не настолько самонадеян, чтобы желать противопоставить себя Ветру и сохранить Циас, и не настолько сентиментален, чтобы погибнуть вместе с родными мирами. Я планирую открыть портал самостоятельно с помощью группы друзей и уйти через него. В этом проекте я также приглашаю поучаствовать желающих. Но хочу подчеркнуть, что эта авантюра не для тех, кому есть, что терять, потому что гарантий её успеха нет. Технология открытия порталов очень сложна и мало изучена. Поэтому, если у вас есть другие пути, предлагаю воспользоваться ими.

Гиз улыбнулся словам предводителя. Он не был уверен, что сможет пригодиться Уэтеру, но, безусловно, относил себя к тем, кого привлекало само понятие "авантюры", и к тем, кому нечего терять.

– Последнее, о чём я собираюсь сказать, это наши прощальные подарки друг другу.

Уэтер эффектно взмахнул руками, и каждого из присутствующих оплели струи созидательной магии, воплощая у них на груди заряженные броши в форме крошечных серебристых смерчей.

– Вместе с некоторыми из наших соратников мы подготовили эти сувениры, которые сможем забрать с собой туда, где будем строить наши новые жизни. Предлагаю всем желающим оставить заряды общих воспоминаний и пожеланий в этих весьма восприимчивых вещицах. Встретимся в новых мирах!

Немногочисленная компания зафонтанировала вдохновением толпы и благодарностью в ответ на речь того, кто направлял и вёл их за собой все эти годы.

А затем начались прощания.

Парейн устало сидел в одной из комнат базы воинов. Он оставил свои печати воспоминаний в амулетах каждого из тех, кто был сегодня на встрече, но печати пронизывала печаль. Но-Фиа-Ня скользнула к нему близко, тепло, переплетая их ауры.

– Ты ведь не сможешь уйти? – спросил он её, будто надеясь на отличный от единственно возможного ответ.

Тьеты слишком пронизаны магией двух миров, чтобы быть в состоянии их покинуть. Их существование за пределами двух миров, скорее всего, попросту невозможно.

Но-Фиа-Ня склонила голову, глядя на него своими большими, слишком синими глазами. Парейн погладил её по золотым волосам, нежно, как ребёнка, которым она не была. И в его прикосновении она прочла, что он тоже не сможет уйти.

– Помнишь, я обещала показать тебе Феору? – сказала она. – Я думаю, ещё не поздно совершить путешествие.

Парейн кивнул. Как только он восстановит силы, они отправятся в путь.

Броши-сувениры наполнялись добрыми пожеланиями. Верл и Туэгри, не сговариваясь, оставили друг другу на память воспоминания о миссии в пустыне с Цвером и Ольсередаром. Возможно, у них ещё будет возможность поделиться друг с другом воспоминаниями, поскольку они собирались воспользоваться пропусками в государственный портал, предложенными Уэтером.

Под конец затянувшихся прощаний эсвинцы наконец дали себе волю и подстроили энергетику общей атмосферы коллектива. Стало тепло и радостно, как бывает в компании, которую не хочется покидать. Ливейра и Эм, переплетая пальцы, смотрели на туманное весеннее небо Майсены, стоя на карнизе высокого окна зала.

– Куда же пойдём мы? – спросила девушка мыслеречью.

– Мы останемся, – весело ответил Эм. – Когда возродится мир, мы родимся заново.

Ливейра удивлённо подняла брови, прислушиваясь к потоку образов, транслируемых в её сознание. Эм поговорил с Сирасмом, который всё ещё умел становиться частью Изначального и был одним из немногих, кто, вероятно, переживёт гибель и возрождение двух миров.

– Это должно быть интересно, – улыбнулась Ливейра

Палата Провидцев, защищённая от природных катаклизмов сетями магии, надёжными настолько, насколько это было возможно в ставшем непрочным Циасе, была наполнена снами и видениями. Все, кто провидел многие годы, десятилетия и даже столетия, все, кто недавно присоединился к гильдии, и те, кто ещё только проходил обучение, были погружены в провидческие грёзы и наблюдали картины будущего, чтобы сделать их настолько ясными, насколько позволяли их возможности и способности. Они не выходили из транса, поддерживая свои силы специальными техниками, позволяющими прерываться только на недолгий отдых в чёрных сновидениях без снов. Они искали вероятности, в которых их миры могли бы выжить.

– Почему даже мудрейшие из нас не знали ничего о грядущей катастрофе? – спросил Файрен своего учителя в их совместном видении.

– Как мы могли бы рассмотреть непринятое решение Создателя? – ответил учитель вопросом на вопрос.

На Файрена свалилось слишком много разрушений, слишком много рвущегося, раскалывающегося, умирающего. Долгие, изнуряющие часы транса были наполнены болью и хаосом. Раз за разом смотрел он на наступающий апокалипсис, будто изучая все его штрихи и ноты, будто отпечатывая его в сознании. Медитативные техники абстрагирования от происходящего уже не имели эффекта, и ощущение разрушений преследовало его не только в видениях. Он жил в расколотых, тающих и крошащихся мирах, и сам разлетался на многочисленные осколки, болезненно и немного привычно. Насколько было известно молодому провидцу, несмотря на всё множество вероятностей открывающегося общине провидцев будущего, тех линий, в которых можно было бы избежать разрушения миров, до сих пор не было обнаружено. Некоторые из членов Палаты покидали её, присоединяясь к эвакуационным проектам и отправляясь в другие миры. Кто-то уходил, чтобы оставшееся отведённое мирам время провести с близкими или посвятить любимым занятиям, вместо того, чтобы искать несуществующий выход. Файрен не хотел никуда уходить и пытался внести свой вклад в работу организации, к которой принадлежал.

По коридору видений он скользил, прислушиваясь к тому, в каком из направлений теплится надежда. Неожиданно его притянул к себе терпкий пряный аромат очень яркого, ослепительного несвершившегося. Файрен скользнул по пути в неожиданное видение. Мир был прозрачным, мозаичным, как Сад Химер, и кристально ясным, каким никогда не бывал наяву. Яркие лучи голубоватого свечения заливали его, незнакомый. Вокруг Файрена возвышался хрустальный город, изяществом граничащий с совершенством, но неидеальный ровно настолько, чтобы казаться живым, пусть и нерукотворным. Провидец шёл по гладкой, ровной мостовой, стелящейся до ближайшего устремлённого ввысь, игравшего бликами на стенах и шпилях здания. Поднявшись по ступеням, Файрен прошёл сквозь дверь, слишком восхищённый, чтобы задуматься о том, чтобы её открыть. Идущая по кругу внутренняя лестница привела его на балкон без перил, дарящий предвкушение опасного полёта. Переплетающиеся сияния и отражения голубого свечения, льющегося с небес и играющего на многочисленных прозрачных зданиях, захватывали дух своей строгой и блистательной красотой. Озоновая свежесть, рассыпанная в воздухе, тонкими струйками текла вокруг, и к ней примешивался аромат пряных трав, привлёкший Файрена в коридоре видений. Провидец не отследил момента, когда он стал не единственным любующимся хрустальным городом на прозрачном балконе. Возможно, он с самого начала был слишком увлечён, чтобы заметить чужое присутствие.