Текст книги "Крушение"

Автор книги: Евсей Баренбойм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

«ПОЛЯРНАЯ СТОЛИЦА» ДАЕТ ОТПОР

– Саксонский пес, бери свое копье и готовься к смерти, которую сам на себя накликал.

Вальтер Скотт. «Айвенго»

Ночью двадцать пятого августа начальнику штаба морских операций на Диксоне Николаю Александровичу Еремееву не спалось. Уже вторые сутки его мучила жестокая ангина. Он ворочался на койке, несколько раз вставал, полоскал горло, глотал таблетки, запивая их полуостывшим чаем из большого чайника. В пять часов, окончательно разбитый, с повязанной теплым шарфом шеей, он зажег свет в кабинете, оделся и сел к столу. Вытопленная вчера в полдень печка за ночь остыла и в комнате снова было холодно. Подумал: «Эх, Заполярье, суровая земля! Недаром англичане любят шутить: „У вас на севере великолепный климат, вот только погода могла быть получше“». Из-за этого климата ангины привязываются к нему одна за другой. Он вспомнил конец августа в Ленинграде: мокрый черный асфальт в свете фонарей после еще по-летнему теплого дождя, а на нем, словно приклеенные, первые желтые кленовые листья. А какая в эту пору красота в Павловском парке! Неужели по нему разгуливают сейчас немецкие офицеры?! В это невозможно было поверить. Размышления прервал резкий и неурочный телефонный звонок.

– Слушаю, – шепотом сказал Еремеев, снимая трубку.

– Получена радиограмма с мыса Желания, – докладывал дежурный по приемному радиоцентру.

– Прочтите вслух.

– Напало неприятельское судно. Горим, горим… Много огня, – читал дежурный.

«Ну, началось. Теперь обязательно жди в гости». Еремеев не сомневался, что появившийся в Карском море вражеский рейдер наверняка попытается нанести удар по Диксону. Было бы странным, если бы он оставил без внимания такой лакомый кусок.

Находящийся на важнейшем перекрестке полярных и речных коммуникаций из Баренцева и Белого морей на Дальний Восток и через устья великих рек в центральную Сибирь, остров и порт Диксон занимал особое место в нашей обороне. Еремеев прекрасно помнил его историю. Он был открыт в 1875 году знаменитым шведским мореплавателем и естествоиспытателем Норденшельдом. Сорокатрехлетний моряк на маленькой рыболовной шхуне «Превен» прошел через Югорский Шар в «ледяной погреб», как принято было называть тогда Карское море, добрался до устья Енисея. Затем на речном пароходике поднялся до Енисейска и вернулся по суше домой. Норденшельд был первым человеком, которому удалось пройти морем из Атлантического океана в устье могучей сибирской реки. Денежные средства для его экспедиции предоставил шведский богач Диксон. В его честь был назван порт, а в 1895 году и Кузькин остров переименован в остров Диксон. Норденшельд считал Диксон лучшей гаванью на всем побережье Северной Сибири и предсказывал ей большое будущее для навигации.

«Я убежден, – писал он, – что настанет день, когда в порту Диксон построят большие склады и там будет проживать постоянное население. Пока же это необитаемый остров. В момент нашего прихода мы встретили шестерых диких оленей и видели несколько белых медведей».

Пророчество Норденшельда полностью оправдалось. С началом освоения Северного морского пути на острове и в порту началось большое строительство. В просторной, хорошо защищенной бухте на восточной стороне острова был сооружен современный порт с якорными стоянками для судов, причалы с кранами, многочисленные склады для бункеровки кораблей, мощные приемные и передающие радиостанции, целый комплекс служебных и жилых зданий. Для ведения научных наблюдений, составления синоптических карт и прогнозов ледовой обстановки на острове находилась большая метеостанция, гидрологическая, биологическая, магнитологическая и гидрографическая испытательные станции. На них работали молодые, впоследствии известные всему миру, полярники Сомов, Дралкин, Фролов и другие. С начала войны на острове находился штаб морских операций Западного района Арктики. В большой теплице при свете электрических ламп созревали цветная и кочанная капуста, огурцы, помидоры, редиска. Они украшали стол полярников и совершенно ликвидировали заболевания цингой. Захват и разрушение Диксона противником могли серьезно нарушить, если не парализовать на длительное время, движение конвоев и отдельных судов по трассе Северного морского пути. Предвидя такую опасность, осенью 1941 года на острове установили две двухорудийные батареи: полевую гаубичную для защиты внутренних и внешних рейдов и стотридцатимиллиметровую морскую. Однако ошибочный и опасный вывод, сделанный после навигации 1941 года, что противник и в дальнейшем не рискнет глубоко заходить в наши внутренние полярные воды, сыграл и здесь свою вредную роль. Незадолго до описываемых событий, после неоднократных обстрелов вражескими субмаринами побережья Новой Земли, батареи были демонтированы и поданы на главный причал для погрузки и отправки в губу Белушью. За ними и пришел на Диксон СКР-19, бывший ледокольный пароход «Дежнев».

До сих пор, хотя уже шел второй год войны, тревоги на Диксоне объявлялись только учебные. Здесь не было даже затемнения. Жители были уверены, что сюда, за тысячи километров от аэродромов противника, без риска не вернуться обратно наверняка не смогут добраться его бомбардировщики. Они не знали, да и не могли знать, что месяц назад в обстановке большой секретности в заливе Ольги на востоке Шпицбергена немцы проводили опыты по заправке самолетов «Блом и Фосс» горючим с «дойных коров» – специально оборудованных подводных лодок, прямо в море. Правда, опыты эти из-за организационных неполадок закончились неудачей. Тем более никто из живущих на острове не сомневался, что сюда, в край льдов и туманов, не рискнут войти надводные корабли противника.

И все же, когда около часу дня в наушниках радистов приемного центра тонко запищали торопливые сигналы морзянки, передаваемые радистом «Сибирякова»: «Вижу вспомогательный крейсер неизвестной национальности», Диксон приготовился к обороне. Женщины и дети были срочно эвакуированы в промысловую избу на реке Лемберовой. Банковские документы и ценности вывезены. Створные огни и светящиеся буи погашены. Все население острова и порта было сведено в два отряда народного ополчения. В них вошли все, кто мог носить оружие: служащие радиоцентра, авиапорта, промохотстанции, отделения госбанка, больницы, охотники с ближайших зимовок.

С большим трудом с баржи были сняты уже погруженные туда две стопятидесятидвухмиллиметровые полевые гаубицы. Вокруг них суетились расчеты, стремясь быстро изготовить орудия к бою прямо здесь, на открытом и неподготовленном для стрельбы месте. Командовал батареей высокий, носатый старший лейтенант. У него были белые брови и ресницы, синие глаза, а кисти рук, торчащие из коротких рукавов шинели, напоминали суповые тарелки. В зубах артиллериста постоянно торчали, сменяя друг друга, толстые махорочные цигарки.

– А ну, поднатужились, братья славяне, – весело кричал он, подпирая плечом тяжелую пушку, и его синие глаза от натуги чуть не вылезали из орбит. – Одна знакомая интеллигентка любовно называла меня «громыхало из-под мышки». Вот и мы по фрицам громыхнем из-под мышки, ежели появятся.

Прикрытие Диксона с моря, по замыслу штаба морских операций, должен был осуществлять вооруженный семидесятишестимиллиметровыми орудиями СКР-19. Остальным судам, находившимся на Диксоне, было приказано уйти в Енисейский залив, в район Гальчихи. Однако неожиданно, уже после их ухода из Архангельска пришел транспорт «Кара», груженный двумястамипятьюдесятью тоннами аммонала. Он ошвартовался у южной стенки, а с Енисея спустился пароход «Революционер». Оба судна были вооружены малокалиберными пушками.

Командованию казалось, что все возможное сделано и порт готов к отражению нападения вражеского рейдера. Но прошла тревожная ночь, затем не менее длинный и тревожный день, а «Адмирал Шеер» не появлялся. Посылаемые еще со вчерашнего дня «амбарчики» сначала к месту предполагаемой гибели «Сибирякова», а затем на поиск вражеского рейдера возвращались ни с чем. Было очевидно, что противник затаился и ждет удобного момента для нанесения удара.

Только в начале второго ночи 27 августа, через полтора суток после нападения на «Сибирякова», наблюдатели на северо-западной оконечности острова в негустом тумане разглядели приближающуюся громаду вражеского корабля. Рейдер крался медленно, осторожно лавируя и опасаясь мелей. Он держал курс на пролив Вега. Наблюдатели, а их было четверо, в том числе двое уже немолодых людей из ополченцев, устремились к месту, куда приближался корабль. Взвалив на плечи тяжелый пулемет «Максим», коробки с лентами, то и дело спотыкаясь на скользкой кочковатой земле, глубоко проваливаясь в снежные проталины, они бежали, чтобы успеть занять позицию на берегу и не дать высадиться десанту противника. Последним бежал завхоз больницы Яков Иванович. Это был пожилой человек, известный всему поселку тем, что, снимая трубку телефона, всегда говорил: «Я слушаю вас с огромным вниманием». Сейчас обильный пот, стекавший по лицу, застилал ему глаза, сердце стучало неровно, казалось вот-вот выскочит из груди.

– Не могу, ребята, больше, – едва слышно прошептал он, останавливаясь и садясь прямо в снег. – Передохнуть надо.

Остановились и другие дозорные. Внезапно над их головами со свистом пронесся тяжелый снаряд. Для всех четверых это был звук, которого они прежде никогда не слышали. Инстинктивно они упали на землю. Взрыв был далекий, судя по его направлению, противник обстреливал порт.

– Бегом за мной! – скомандовал, поднимаясь во весь рост, молоденький командир дозора. – Отдохнем на том свете «с огромным вниманием», Яков Иванович. Но Яков Иванович не двигался – он был мертв.

Очевидно, фашисты решили прежде всего потопить корабли, чтобы они не препятствовали высадке десанта. Потому что именно на них они сосредоточили поначалу свой огонь. Тяжелые снаряды рейдера легко пробили корпус «Дежнева» ниже ватерлинии, повредили обе сорокапятки, разбили пулемет ДШК, единственный трехметровый дальномер. За несколько минут на «Дежневе» было убито и ранено двадцать семь человек. Ранен был и заменявший отсутствующего командира старпом. С мостика ему было отчетливо видно, как отскакивали от бронированных бортов рейдера, не причиняя вреда, малокалиберные снаряды «Дежнева». Вода продолжала стремительно врываться через пробоины и трюмы парохода. Он начал угрожающе крениться на левый борт. В этот момент на палубу сторожевого корабля поднялся с рейдового катера его командир. Этот тридцатилетний пижонистый капитан-лейтенант, отчаянный чистюля и придира, пришел на «Дежнев» с «морского охотника».

– Корабль должен быть чист и благоухан, как белье женщины, – любил повторять он боцману.

Прослуживший не один десяток лет на торговых судах, сутулый мрачноватый боцман, который стал старшиной I статьи только после начала войны, дисциплинированно молчал. Но брови его недовольно хмурились, а в глазах появлялось тоскливое выражение. «В женщинах и белье ты, видать, толк знаешь, – можно было прочитать в них. – А вот скажи, как быть, ежели на складах не только белил нету, но даже кузбасслака и шаровой краски?»

Еще вчера командир оставил блистающий чистотой и порядком корабль. По привычке пошутил, сходя на берег. Сказал старпому:

– Полного хода не давать, огня не открывать.

И вот сейчас «Дежнев» представлял собой страшное зрелище: искореженные орудия, пожары, стоны раненых. На корме горел ящик со снарядами. К нему подполз на ощупь, с залитым кровью лицом, наводчик Кацман. Он пытался сбросить ящик за борт. А на носу раненный в обе ноги и спину всегда неунывающий и веселый южанин Геворк Тонунц, лежа на спине, из последних сил подавал комендору снаряды.

– Поджечь на носу и корме дымовые шашки! – с трудом перекрикивая шум, скомандовал командир. – Двадцать градусов вправо. Курс на бухту Самолетную.

Корабль заволокло густым дымом. Под его защитой, скрытый от смертоносных попаданий вражеского линкора, «Дежнев» ушел за мыс и выбросился на мель в спасительной бухте.

Вслед за «Дежневым», ловко маневрируя и используя дымовую завесу, сумел увести поврежденное судно в бухту командир «Революционера». Теперь в порту оставалась только «Кара». В трюмах этого «дидугана», как называли свой пароход моряки, находилось двести пятьдесят тонн взрывчатки. Достаточно было одного попадания и от детонации аммонал мог взорваться, уничтожив не только пароход, но и порт. К счастью, занятый боем с «Дежневым» и «Революционером», рейдер не обращал внимания на «Кару». Пароход стоял, скрытый за причалом, окутанный черным дымом дымовых шашек. Осколки от рвущихся неподалеку снарядов так и обсыпали судно, отчего его старенький корпус вздрагивал, будто от ударов нагайки. Невозмутимый капитан парохода непрерывно курил и молчал. Будь его воля, он бы давно рискнул под покровом дымзавесы уйти к устью Енисея. Но на дважды посланный по семафору запрос ответа не было. Капитан не боялся смерти. Больше всего на свете он боялся быть обвиненным в трусости и паникерстве.

Внезапно сквозь пелену относимого ветром дымного облака капитан увидел приближающийся к «Каре» юркий рейдовый катерок. Он бесстрашно и быстро шел среди всплесков от падающих в воду осколков. На палубе катера стоял высокий мужчина. Его шея была повязана шарфом.

– Никак сам начальник штаба Еремеев к нам движется, – вслух произнес капитан.

Едва катер приблизился метров на сто, Еремеев хрипло и зло закричал в мегафон:

– Чего стоишь, как Александрийский столп? Не понимаешь, что семафор нельзя передать? Быстро уходи к Енисею!

В этот момент с берега по вражескому рейдеру ударила стопятидесятидвухмиллиметровая гаубица. В сплошном грохоте и взрывах от огня крупнокалиберных орудий «Адмирала Шеера», в гуле и взрывах снарядов продолжавших стрельбу невидимых теперь «Дежнева» и «Революционера», в шуме падающей в море воды, в густом черном облаке, в котором смешался дым от горящего соляра, дымовых шашек, пылающих угольных складов на острове Конус – во всей этой страшной сумятице боя этот одинокий выстрел гаубицы прозвучал, казалось, неслышно и сиротливо.

Палуба «Адмирала Шеера» быстро заполнялась людьми. Раздавались резкие команды офицеров, пронзительные свистки боцманов, топот матросских ботинок. Согласно «расписанию по свозу десанта», в спущенные на воду баркасы по штормтрапам начали грузиться первые десантники. И вдруг все, кто стоял на мостике, в боевой рубке, столпившиеся в очереди на погрузку моряки, вздрогнули от неожиданности: над палубой с противным завыванием пролетел и упал в воду с большим перелетом снаряд береговой батареи. По силе взрыва, по величине всплеска было очевидно, что стреляло крупнокалиберное орудие. В боевой рубке на несколько мгновений все словно оцепенели, таким неожиданным был этот выстрел.

Первым пришел в себя командир.

– Что это, Шуман? – спросил он.

– Боюсь, что выстрел из шестидюймовой гаубицы.

– О, проклятье! – выругался Больхен. – Откуда здесь взялись такие пушки?

По данным разведсводки, полученной им незадолго до начала операции, никаких крупнокалиберных батарей на Диксоне не было. Но взрывавшиеся теперь вокруг снаряды шестидюймовой гаубицы не оставляли сомнений, что такая батарея есть. Встреча с нею совсем не входила в планы Больхена. Пока «Адмирал Шеер» будет маневрировать здесь на рейде в ожидании десанта, поддерживая его огнем, эта батарея почти наверняка сумеет нанести кораблю серьезные повреждения, не говоря уже о баркасах с десантом, которые могут быть потоплены еще до подхода к берегу.

– Отставить десант, – приказал он после короткого раздумья. – Поднять баркасы! Право на борт! Малый вперед!

Следовало маневрировать, а не стоять на месте, так как снаряды стали рваться все ближе и точней. Наконец один, а вслед за ним и второй снаряд попали в корму линкора. От второго попадания корабль вздрогнул. Офицер кормового артиллерийского плутонга доложил по телефону, что разрушен кормовой командно-дальномерный пост и два матроса тяжело ранены.

Больхен выругался. Оставаться здесь в пределах огня этой так неожиданно оказавшейся на Диксоне мощной батареи становилось все опаснее. «Адмирал Шеер» тоже поставил дымовую завесу, прибавил ход и, идя вдоль южного побережья острова, скрылся в плотной волне холодного тумана, снова окутавшего Карское море. И все же Больхену никак не хотелось уходить с Диксона ни с чем. Он понимал, что нападение на этот важный узел русских и разгром его – последний шанс достойно выбраться из той цепи неудач, которые преследовали «Адмирал Шеер» в течение всей операции. Нужно было еще раз попытаться перехитрить русских и ударить по Диксону с другой стороны. В глубине души Больхен еще надеялся, что за время его отсутствия в районе порта и поселка русские решат, что опасность миновала, что рейдер окончательно покинул Диксон и его вторичное появление там на рассвете будет для них неожиданным. Поэтому почти два часа «Адмирал Шеер» крейсировал в районе Медвежьих островов. За это время он обстрелял домики зверобоев на берегу, несколько радиомаяков, разрушил туманную радиостанцию и только около четырех часов утра вновь стал скрытно продвигаться на восток. Теперь его снаряды ложились на северном побережье острова. Они повредили передающую радиостанцию, подожгли бочки с соляром, отчего поселок окутало густым жирным дымом. Однако стоило линкору появиться в проливе между материком и островом, как опять ударила эта чертова береговая батарея.

Над головой все еще висел удушливый, пахнущий пироксилином дым. Пылали разбросанные в разных местах подожженные фугасными снарядами деревянные постройки. С острова Конус еще доносились взрывы от горящих бочек с соляром, когда линкор появился снова. Теперь он быстро приближался с востока, обстреливая радиоцентр, электростанцию, жилые дома полярников на Новом Диксоне. С моря эти сооружения были видны словно со специальной смотровой площадки. Снова на берегу вспыхнули пожары. Из полевых орудий трудно пристреляться по подвижной морской цели. Поэтому командир батареи, старший лейтенант Корняков, не доверяя наводчику, сам крутил ручку поворотного механизма, одновременно отдавая команду «огонь».

Его белые брови и ресницы покрылись копотью, погасла вечно дымящаяся во рту махорочная цигарка. И опять в скрещении нитей панорамы старший лейтенант заметил, как разорвался на палубе противника его снаряд и появились высокие языки пламени.

– Накрыли бандита! – радостно закричал он. – Быстрее снаряды, славяне!

После этого попадания рейдер развернулся и, продолжая отстреливаться, полным ходом пошел в открытое море.

Было очевидно, что теперь он уходит уже окончательно, понимая, что ничего другого не сумеет достигнуть, а о высадке десанта не может быть и речи.

Вокруг орудий Корнякова на причале быстро собрались люди. Еще дымились раскаленные стволы гаубиц, шипели на снегу валявшиеся вокруг медные гильзы от снарядов, сам командир батареи никак не мог скрутить цигарку, так дрожали его руки, а жители тут же на причале поочередно качали артиллеристов.

– Хватит, славяне, – жалобно просил Корняков. – Сапоги в воду упадут. Новые, только получил.

– Будем уходить, Буга, – сказал Больхен старшему офицеру. – Неожиданности на этот раз не получилось. Курс северо-запад к мысу Желания. И пригласите ко мне шифровальщика.

– Слушаюсь. Сигнальщики видели на берегу скопления вооруженных людей, – добавил он. – Вероятно, и там русские были готовы к обороне.

– Если б не эта злополучная батарея, сомневаюсь, что они могли бы противостоять нашему десанту, – вмешался в разговор обер-лейтенант Старзински. От него и сейчас пахло духами. Больхен узнал этот запах – французские духи «Шарм» – любимые духи Юты. На лице Старзински виднелись следы плохо стертого крема. Брови были аккуратно подбриты.

– Не будем гадать, господа, – сказал Больхен, брезгливо поморщившись. Он подумал, как странно могут сочетаться в одном человеке разные качества. – Факт остается фактом. И только с этим мы должны считаться.

Тут же в боевой рубке он написал короткую радиограмму Шнивинду:

«Диксон обстрелян. Необходимы самолет, горючее. Продолжаем операции на морских путях Сибири».

На мостике, зябко кутаясь на пронизывающем ветру в подбитые собачьим мехом шубы, вполголоса переговаривались вахтенные сигнальщики.

– Скорее бы закончился этот вонючий арктический поход, – жаловался совсем молоденький сигнальщик. – Удивляюсь, как это до сих пор нас не потопили русские самолеты. Так и кажется, что вот-вот они появятся из-за туч.

– Теперь понятно, почему ты поминутно в гальюн просишься, – мрачно пошутил другой, заметно старше, с угрюмым лицом. – Это у тебя от страха. Все равно акул кормить придется, как кормят мои приятели с «Бисмарка». Чуть раньше или позже.

– Прекратите разговоры. Следите за своими секторами, – прикрикнул на них вахтенный офицер.

Днем, когда рейдер успел обогнуть с севера Новую Землю и служба радиоперехвата ловила в эфире тревожные запросы с мыса Желания на Диксон: «Что случилось? Сообщите обстановку», – пришло радио от адмирала Северного моря. Шнивинд сообщал:

«Северной Норвегии объявлено угрожаемое положение из-за появления вблизи побережья крупных кораблей противника. Продолжайте операцию, усильте наблюдение, прекратите всякие радиопереговоры».

И без адмиральского напоминания Больхен понимал, что сейчас ему необходимо хранить полное радиомолчание. Один неосторожный выход в эфир – и противник немедленно запеленгует его место, а затем и нанесет удар. В то же время именно теперь ему нужно было связаться с командованием, чтобы согласовать дальнейшие планы. Больхен считал, что продолжение рейдерской операции в Карском и Баренцевом морях сейчас стало неоправданным и опасным. Он должен получить новый самолет и горючее. И три подводные лодки, находящиеся неподалеку для разведки и нападения на суда противника, должны быть подчинены ему лично. Без соблюдения этих условий, как показали все предыдущие дни, его пребывание здесь бессмысленно. Помочь «Адмиралу Шееру» в его переговорах со штабом в Бергене могла только подводная лодка-посредник V-455, рандеву с которой было запланировано на сегодняшний полдень.

Двадцать восьмого августа днем линкор подошел к назначенному месту встречи в ста пятидесяти милях от мыса Желания и стал терпеливо ждать. Полученные в подарок еще во время службы на крейсере «Принц Ойген» морские часы «Альпина КМ» показывали шестнадцать часов. Сигнальщики непрерывно обшаривали глазами горизонт, но V-455 под командованием этого бабника «грозы мужей» Принцхорна все не было.

На мостике подводной лодки V-455 стоял выпускник ускоренного курса военно-морского училища фенрих Вильдхаген и в сильный цейсовский бинокль внимательно осматривал горизонт. Море было по-прежнему пустынным. Только таинственно мерцала в солнечных бликах удивительно прозрачная зеленовато-голубая вода вдоль бортов, да сверкала на севере громада айсберга.

Уже несколько дней лодка после двухсуточной стоянки в тайной базе в бухте Нагурского на Земле Франца-Иосифа вела ледовую разведку восточнее Новой Земли, обстреливала русские полярные станции и сейчас ждала в заранее согласованной точке рандеву «карманный» линкор «Адмирал Шеер», чтобы передать ему сведения о льдах и выйти для него на связь с адмиралом Северного моря. Самому рейдеру для сохранения в тайне своего местонахождения после нападения на Диксон вести такие переговоры было строжайше запрещено. Встреча была назначена на полдень. Но, странное дело, после установленного времени прошло уже больше трех часов, а «Адмирал Шеер» не появлялся.

Вильдхаген не знал, что точка рандеву штурманом лодки была определена неверно и V-455 находилась намного южнее счислимого места.

Сразу после полудня сигнальщик обнаружил на горизонте силуэт быстро идущего на запад корабля. Но командир, получив еще раньше предупреждение из Бергена о возможном появлении в этом районе американского крейсера, принял спешивший в точку рандеву «Адмирал Шеер» за «Тускалузу» и доложил о крейсере адмиралу Северного моря. Корабли разминулись.

Полтора месяца назад их подводная лодка, участвуя в бойне с караваном PQ-17, отличилась: первой восстановила потерянный с ним контакт, а затем потопила два новейших транспорта: беспомощный «Кристофер Ньюпорт» и семитысячник «Джон Уайтерспун».

Командир подводной лодки капитан-лейтенант Принцхорн нравился Вильдхагену. Это был всего третий самостоятельный поход командира. Он был нетерпелив, по мнению Вильдхагена и остальных офицеров, ему порой не хватало той расчетливости и осторожности, которые приходят с опытом, но команда относилась к нему хорошо, уважая за смелость, настойчивость и веселый нрав.

В последние месяцы немецкий подводный флот неожиданно стал нести большие потери. Немало подводных лодок, возглавляемых опытными командирами, навсегда остались в глубоких водах Атлантики. В штабе командующего подводными силами гросс-адмирала Деница в Карлевеле, маленьком курортном поселке вблизи Лориана, на западном побережье Франции ломали голову над причинами их внезапной гибели. Особенно встревожила Деница гибель сразу трех подводных лодок в одном и том же районе Бискайского залива. Они возвращались после похода, были, казалось, в полной безопасности и вдруг перестали выходить на связь. Гросс-адмирал подозревал, что там действует специальный английский конвой-ловушка, состоящий из противолодочных кораблей. В штабе еще не знали, что на английских самолетах появилось новое грозное оружие – радиолокационные установки «Роттердам». Не догадывались о них и в главном штабе ВВС в Роминтене. Установки работали на волне девять сантиметров. Германские специалисты были уверены, что диапазоны короче двадцати сантиметров абсолютно технически непригодны. Новые английские радары обнаруживали подводные лодки намного точнее, на большем расстоянии и раньше, независимо от времени суток и видимости, чем их замечал противник. «Либерейторы» и «сандерленды» выходили в атаку за тысячу-две тысячи метров от всплывшей для зарядки аккумуляторов лодки. Она считала себя в полной безопасности. Экипаж в ограждении рубки поочередно курил, наслаждался свежим воздухом. Мерно стучали дизеля. Через открытые переборки и клинкеты дул сквозняк вдувной вентиляции. Внезапно на рубке точно фиксировался луч прожектора. И тотчас же с неба сыпались бомбы и торпеды.

Только в июле немцам удалось создать примитивный прибор «Метокс». Он позволял определять момент, когда лодка была обнаружена противником. Такой, похожий на старую мышеловку, прибор был установлен и на V-455.

Командиров подводных лодок стало не хватать. Их недостаток должны были пополнить курсы в Лориане, работавшие с полной нагрузкой. Принцхорн тоже закончил их четыре месяца назад.

– Запомните, фенрих, – сказал он только что, перед тем как спуститься с мостика выпить грога. – Бывают три сорта людей – живые, мертвые и те, что ушли в море. В ваших руках наш переход в другой сорт.

Вильдхаген постарался запомнить этот казавшийся ему таким глубоким афоризм, чтобы потом, сдав вахту, записать его в свою толстую тетрадь. Как и многие офицеры и матросы у них на лодке, он вел дневник. А почему бы и нет? Свободного времени достаточно. Зато потом, после победы, он будет читать в кругу семьи и друзей полные драматизма и напряжения страницы. Кто знает, может быть ими заинтересуется и какой-нибудь издатель…

Капитан-лейтенант Принцхорн огненно-рыж, щупл, проворен. Только он и старпом на лодке бреются, а не отпускают бороды. У него маленькие глазки и усики, как у Гитлера. Несмотря на свою малопривлекательную внешность, он пользуется большим успехом у женщин. Лишь они могут рассказать, чем привлекает их этот невысокий, рыжий и нахальный подводник. В Лориане у него то и дело возникали всевозможные неприятности с ревнивыми мужьями и поклонниками. Говорят, его даже пытались застрелить. Сам «папа» Дениц испытывает к нему слабость. Он постоянно ставит Принцхорна в пример другим командирам за его настойчивость в поисках цели. Командир рассказывал в кают-компании о своей последней встрече с адмиралом перед уходом лодки в воды Северной Норвегии.

– О чем бы ты хотел меня попросить, Франц? – спросил Дениц.

– Прошу назначить меня на первую же подводную лодку профессора Вальтера.

Еще в начале войны среди немецких подводников ходили слухи о совершенно оригинальном, обещающем полный переворот двигателе, который разрабатывался для подводных лодок конструктором Вальтером. Новые субмарины должны были иметь парогазовую турбину, развивающую мощность пятьсот лошадиных сил и подводную скорость двадцать четыре узла. Но до конца войны они так и не успели войти в серийное производство.

– Хорошо, согласен, – сказал Дениц, подумав. – Но учти, если с тобой что-нибудь случится и мы встретимся на том свете, ты мне сразу ответишь за все!

Это высказывание «папы» Вильдхаген также аккуратно занес в свою тетрадь.

Старшим офицером на лодке служил лейтенант фон Войченковски-Эмден. Фенрих его терпеть не мог. Один из сыновей знаменитого в первую мировую войну капитана коммерческого рейдера «Эмден», семье которого было разрешено добавлять к своей фамилии второе имя – Эмден, он был высокомерен и язвителен. Тонкие губы с опущенными углами рта придавали его худому лицу постоянно брезгливое выражение. Сейчас он стоял ниже Вильдхагена в лимузине и курил. По трапу быстро поднялся командир.

– Что нового, старпом? – спросил он.

– Ничего, кроме зверского холода и периодических снежных зарядов.

– Куда же он запропастился, этот чертов «Адмирал Шеер», – задумчиво произнес командир. – И сколько нам его еще здесь ждать? Идите вниз, Пауль, – обратился он к старпому. – Вдвоем тут нечего мерзнуть.

Принцхорн поежился на пронизывающем ветру, поглубже нахлобучил шапку, поднял меховой воротник пальто, пробурчал:

– Бр-р-р… Чтоб он провалился в преисподнюю, этот паршивый Север. Помните, фенрих, нашу охоту на зайцев у берегов Америки? – мечтательно проговорил он. – Вот где было форменное Эльдорадо! Теплое море, ласковый ветерок и тьма пароходов, идущих как на параде с включенными огнями. Теперь все это кажется прекрасным сном.

– Даже мыс Горн, этот мыс собачьей погоды, теперь сдается был не так уж плох, – поддержал командира Вильдхаген.

– Положим, когда мы огибали его, он стоил доброй дюжины собак, – рассмеялся капитан-лейтенант. – Помнится вы, фенрих, обтравили весь мостик.

Вильдхаген промолчал, заканчивая делать запись в вахтенном журнале:

«16 ⁰⁵. Ветер зюйд-вест. Море 4 балла. Видимость хорошая. Идем на одном двигателе малым ходом. На борту…».

Неожиданно послышался взволнованный доклад сигнальщика: