Текст книги "Крушение"
Автор книги: Евсей Баренбойм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
– Прекрасно, Кранке, – сказал Гитлер, потирая руки. – Держите меня в курсе всех новостей.
Чуть позже командир той же лодки передал второе короткое, но достаточно выразительное сообщение: «Я вижу только красный цвет!» Мы с Путтхамером немедленно доложили его фюреру.
Рождественская ночь выдалась морозной и ясной. Мягкий лунный свет обливал покрытые снегом кроны могучих деревьев, и от них на аллеи падали длинные тени. Синевато мерцали под луной заснеженные поля. А дальше чуть в темноте угадывались поросшие лесами склоны Альп. Вдоль дорог, ведущих к Берхтесгаденскому замку, горели разноцветные лампочки иллюминации. Они выхватывали из темноты то стоящую на постаменте бронзовую статую, то край массивной скамьи, то четкий заячий след на снегу. Было тихо и торжественно.
К парадному подъезду замка сопровождаемые охраной одна за другой подкатывали длинные черные машины. Высшие сановники рейха Гиммлер, Риббентроп, Геббельс, любимец фюрера министр военной промышленности Шпеер прибывали в ставку, чтобы поздравить рейхсканцлера с наступающим Новым годом.
В огромной, отделанной зеленым мрамором столовой стояла украшенная игрушками и фонариками елка. Фюрер лично встречал у входа прибывающих гостей. На нем был черный фрак с накрахмаленной манишкой. Еще издали было заметно, что у него великолепное настроение. Он радостно возбужден.
– Достигнута приятная неожиданность, – рассказывал Гитлер каждому входящему. – Потоплен большой конвой, идущий в Россию. Сегодня же в новогоднюю ночь мы сообщим эту новость немецкому народу.
В большое, на всю стену окно столовой виднелись огни горящих вдоль аллей плошек. Официанты обносили гостей бесчисленными блюдами с яствами: гуси, бычьи головы, молочные поросята, жареная форель. Для вегетарианца фюрера специальные салаты. Даже в новогоднюю ночь он не пил ничего, кроме вишневого сока.
– С Новым годом! – поднялся Геббельс, держа хрустальный бокал в детски маленькой руке. – Это будет год нашей окончательной победы! Зиг хайль!
В камине полыхали, потрескивая, поленья, распространяя смолистый аромат и отбрасывая на потолок скачущие тени. Фюрер и его соратники толковали слова последнего сообщения: «Я вижу только красный цвет!»
Гиммлер был убежден, что такая фраза не может означать ничего другого, как то, что потоплен целый караван с военными грузами.
– Это большой успех, мой фюрер, – вторил «железному» Генриху Риббентроп.
– Спросим лучше у моряка, – предложил Гитлер. – Кранке, что означает «вижу красный цвет» на языке подводников?
– Я думаю, мой фюрер, что на всех языках это означает одно и то же – гигантский пожар.
– Спасибо, Кранке. В таком случае, друзья, я поднимаю тост за успех наших доблестных моряков.
– Что-то никто из них после Кранке не захватывает для рейха куриные яйца, – пошутил Шпеер. – Может быть, стоит, мой фюрер, послать его в очередной набег?
Фюрер и все сидевшие за столом весело засмеялись. Сейчас, в такую ночь, когда от шампанского приятно кружилась голова, никому не хотелось думать о неудачах на восточном фронте, об окружении шестой армии Паулюса, о контрнаступлении русских. С минуты на минуту поступит доклад из штаба руководства войной на море с подробностями боя.
В столовую широко распахнулась дверь – и вошел хор малышей. Мальчики в коротеньких штанишках с длинными, как у ангелочков, волосами, девочки в голубых шелковых платьях до щиколоток и белых туфельках. Чистыми и звонкими голосами они трогательно запели рождественскую песнь «О, Танненбаум»:
Елочка, елочка, как зелены твои ветви.
Ты зеленеешь во все времена года – зимой и летом…
Но ожидаемого сообщения почему-то все не было и не было. Первым не выдержал фюрер.
– Кранке, почему нет никаких известий от кораблей? Узнайте, в чем дело, – раздраженно обратился он ко мне.
– Эскадра идет обратно, – доложил я через несколько минут, связавшись с дежурным адмиралом из штаба руководства войной на море. – Но должна хранить полное радиомолчание.
На какое-то время мое разъяснение успокоило нетерпение фюрера. Действительно, зачем дразнить «томми» с их мощным флотом и открывать свое место?
Кранке передохнул, пододвинул Больхену коробку с табаком, закурил сам. Потом продолжал:
– Массивные и тяжелые, как и все в этом замке, часы на стене отбили два часа ночи. Теперь Гитлер лично запросил штаб руководства войной на море. Но там по-прежнему ничего не знали и ждали сообщений.
Я ушел к себе, но спать не ложился. Чутье подсказывало мне, что с атакой конвоя что-то не так. Капитан первого ранга Путтхамер безотлучно находился в приемной. Томительно тянулись бессонные часы. Давно разъехались гости. Наступило первое утро нового, 1943 года. В огромном незашторенном окне забрезжил тусклый зимний рассвет. Несколько раз Гитлер пытался уснуть, но так и не сомкнул глаз. Дважды он запрашивал Берлин. Морское командование будто воды в рот набрало. «Сообщений от командующего эскадрой вице-адмирала Кюмметца пока нет». Вот и весь ответ.
Гитлер включил специально для него изготовленный фирмой «Телефункен» большой приемник. Вспыхнула шкала. Послышался треск разрядов. Он повернул ручку настройки – и в эфир внезапно ворвался ликующий голос лондонского диктора: «Передаем сообщение британского адмиралтейства. Большая победа над превосходящими силами врага. Вчера на рассвете немецкая эскадра в составе «карманного» линкора «Лютцов», тяжелого крейсера «Хиппер» и шести эскадренных миноносцев совершила нападение на слабо защищенный караван JW-51B, следовавший с грузом в Мурманск. Бесстрашная атака наших эсминцев под командованием кептена Шербрука заставила врага отступить. Весь караван благополучно без потерь достиг места назначения. Один эсминец врага потоплен. Крейсер тяжело поврежден. Адмиралтейство сожалеет о потере эсминца „Акейтес“».
Короткая пауза – и из приемника полилась бравурная музыка марша. Несколько минут, застыв, Гитлер стоял около приемника. Какое-то оцепенение овладело им. Слова сообщения еще не полностью дошли до его сознания. Только постепенно смысл услышанного стал доходить до него. Теперь он не сомневался в правдивости сообщения английского радио.
– Путтхамер! – позвал он своего адъютанта. – Вы слышали, что они передали?
Ах, эти лгуны – адмиралы, эти хвастливые негодяи, эти бабы в шитых золотом мундирах! До сих пор они ничего ему не сообщили, врут о радиомолчании, а он, глава государства, должен узнавать об их провалах от английского радио. Дрожащими руками Гитлер снял трубку телефона и потребовал срочно соединить его с командованием военно-морского флота в Берлине.
– Я приказываю сейчас же связаться с кораблями по радио и немедленно сообщить, что произошло. Что?! Радиомолчание? Плевать на радиомолчание! Меня не интересует, что скажут ваши адмиралы! – голос его тоже дрожал. – Да, сию же минуту.
– Связи с кораблями из-за плохой погоды нет, – доложили из Берлина.
– Связи нет? – Гитлер швырнул телефонную трубку. – У них нет связи, – исступленно шептал он. – Все время нет связи. Обманывают меня, как ребенка. Где Кранке? Где он?!
Едва я успел переступить порог кабинета фюрера, как он закричал:
– Пригласите ко мне Редера немедленно! Больше я ничего знать не хочу о ваших кораблях! Их нужно срочно затопить или разрезать на металл. Да, да, не возражайте. Я решил окончательно и приказываю сообщить в штаб мое решение. Они только позорят меня перед всем миром. Их строительство оказалось бессмысленной тратой материалов, денег и людей.
Гитлер в ярости буквально метался по своему кабинету.
– До сих пор, мой фюрер, это была для Германии дешевая война на море, – решился я осторожно вставить слово.
– Что?! – снова взвился Гитлер. – Замолчите, Кранке! Одна подводная лодка с четырьмя десятками людей топит больше, чем все ваши хваленые корабли со своим мощным вооружением. Прав был Дениц, когда убеждал меня направить больше средств и усилий на строительство подводного флота. Успехи его «волчьих стай» видны всем. Что потопил ваш бывший «Адмирал Шеер» в августе? Чего добился надводный флот за последнее время? Молчите? Я повторяю – все большие корабли должны быть затоплены. Германия не намерена больше содержать эти дорогостоящие игрушки. Пригласите ко мне Редера.
– Мне не оставалось ничего другого, как молча кивнуть и выйти. За время своей службы в ставке я понял, что если фюрер что-нибудь решил, спорить с ним бессмысленно.
Кранке замолчал, обеспокоенно посмотрел на Больхена.
– Я говорю с вами весьма доверительно, Вильгельм, – сказал он. – Как со своим другом. Обо всех этих подробностях никто не должен знать.
– Можете не сомневаться, господин адмирал, – проговорил Больхен.
Несколько минут после этого Кранке еще сидел молча, смотрел в огонь и курил, но постепенно успокоился и продолжил свой рассказ.
– Спустя несколько дней гросс-адмирал пытался поколебать взгляды фюрера на военное значение больших надводных кораблей. Гитлер был непреклонен. Я присутствовал при этой встрече.
– Флот еще в войне с Данией, во франко-прусской войне 1870—71 годов не принес никакой пользы. И в войне 1914—1917 годов флот был бесполезен, – быстро наэлектризовываясь, едва дождавшись конца доклада Редера, говорил Гитлер. – Причина этого в отсутствии на флоте энергичных людей, полных решимости сражаться. Руководство флота всегда слишком тщательно сопоставляет соотношение сил, прежде чем вступить в борьбу.
– Простите, мой фюрер, – пытался прервать поток обвинений главнокомандующий.
– Не перебивайте меня, Редер. Я знаю, вы хотите сказать, что еще недавно я был другого мнения. Да, я признаю теперь, что я заблуждался. Последние события на море – бесславный рейд «Адмирала Шеера» в русские воды, недавнее нападение на конвои англичан убедили меня окончательно, что флот бесполезен. Сейчас Германия переживает критический момент в своей истории. Вам, своему старому соратнику, я могу сказать об этом. И вся ее былая мощь, все материальные ресурсы должны быть введены в действие.
– Редеру так и не удалось поколебать фюрера в его решении. Через несколько дней он подал в отставку. И фюрер принял ее без возражений.
– Что же теперь будет с надводным флотом? – спросил Больхен. – Неужели новый главнокомандующий решится порезать корабли? Это было бы безумием.
– Поживем – увидим, – уклончиво сказал Кранке. Он великолепно понимал, что отнюдь не столь значительная неудача с нападением на союзный конвой у Нордкапа, а тяжелое поражение на Кавказе и Волге, оцениваемое самим фюрером как критическое, привело Гитлера к переоценке роли крупных военных кораблей и отставке Редера. Именно трагические для Германии события на восточном фронте решили судьбу большого флота. Но об этом Кранке предпочел промолчать. Так же как и о личном соперничестве между Редером и Деницем, ускорившем решение рейхсканцлера.
Уже по дороге в Киль Больхен услышал сообщение об отставке Редера по радио. Вместо него главнокомандующим военно-морским флотом был назначен ярый поклонник неограниченной подводной войны «папа» Дениц.
ТАК ДЕРЖАТЬ, СЕВЕРОМОРЦЫ!
И вот в железной колыбели,
В громах родился Новый год.
Ф. Тютчев. «Стоим мы слепо…»
В конце декабря над Баренцевым морем, над главной базой Северного флота Полярным безраздельно властвует полярная ночь. Почти непрерывно воет лютый, продувающий весь городок насквозь обжигающий ветер. Он гонит из океана длинную пологую волну, вытряхивает из низких мрачных туч густой колючий снег и бешено несет его над темными безлюдными улицами. Временами на небе вспыхивают цветные всполохи полярного сияния. С высоких прибрежных скал открывается взору угрюмая леденящая душу картина. И все же нигде больше не увидишь так отвесно падающих в воду скал, живописного нагромождения камней, такой прозрачной воды, хрустальных ручьев и озер.
Север, север – величественный, суровый, неласковый край!
На улицах Полярного ни души. Лишь торопливо пробежал, поглубже нахлобучив шапку-ушанку и втянув голову в плечи, одинокий запоздалый моряк.
Час назад его тральщик ошвартовался в Екатерининской гавани. Двое суток вконец измотанный экипаж боролся со штормом, волоча на буксире подорвавшийся на мине сторожевик. Десять раз лопался металлический буксирный конец. Только моряк понимает, что значит завести его снова в кромешной тьме разъяренного штормового моря. Палубы и надстройки обоих кораблей так обросли льдом, что машина, задыхаясь, едва двигала корабли вперед. Несколько раз командир был близок к тому, чтобы дать сигнал «SOS». И все же они пришли и привели поврежденный сторожевик.
– Молотки, хлопцы, – растроганно сказал комдив, потирая пальцем бровь, как он всегда делал при сильном волнении. – Честно скажу – боялся, что больше не увижу. Дивизион гордится вами, ребята. – Комдив помолчал, закурил, порылся во внутреннем кармане кителя. – А ты, командир, держи билет на новогодний бал в дом флота. Чего смотришь? Свой отдаю. Хватай пока не передумал.
В каюте командир успел только расстегнуть китель, чтобы переодеться. На большее у него не хватило сил. Десять минут спустя он спал на койке мертвецким сном, сбросив лишь один сапог. Так неожиданно получил билет на новогодний бал минер тральщика, юноша влюбчивый и страстный поклонник танцев.
Перейдя по деревянному мостику, он остановился у Дома флота. Опустил воротник шинели, стряхнул с ботинок снег, открыл тяжелую массивную дверь и застыл неподвижно на пороге.
– Ух, черт! – восхищенно сказал он, постепенно приходя в себя.
В Доме флота было празднично и светло. Таинственно мерцала в фойе роскошная елка – ее специально привезли в подарок морякам шефы-новосибирцы. На стенах смешные рисунки, карикатуры на гитлеровскую верхушку. Играл духовой оркестр. На плечи танцующих сыпалось конфетти. И посреди этого праздничного великолепия вдоль всей стены висел большой кумачовый призыв, напоминающий о войне: «Товарищи североморцы! Откроем боевой счет в 1943 году!»
По планам организаторов вечера из женсовета, сегодня должен был быть костюмированный бал. Но в масках всего десяток женщин. Судя по тому, как беспокойно они посматривали по сторонам, как коротко переговаривались друг с другом, все они, видимо, были члены оргкомитета. Запоздавший минер тральщика, а им оказался тонкий лейтенант с черными бровями, пригласил на танец проходящую мимо маску. Это была жена члена Военного совета Николаева. Танцуя с лейтенантом, она то и дело раскланивалась со знакомыми.
– Откуда вас знает все начальство? – обеспокоенно спрашивал лейтенант. – Кто вы такая?
– Ах, не обращайте на них внимания, – легкомысленно отвечала маска. – Какое это имеет значение?
Кремлевские куранты еще час назад отбили начало Нового, 1943 года. На сегодняшний вечер приглашено много гостей – командиры и комиссары кораблей, отличившиеся в боях подводники и летчики, артиллеристы батарей береговой обороны, разведчики, Герои Советского Союза. Но некоторых из них до сих пор нет. Что поделаешь – война, заботы, неотложные дела. Командиры поздравляют своих подчиненных. Таков твердый обычай на флоте. Нет и командующего. Вместе с членом Военного совета они объезжают соединения кораблей и части и поздравляют моряков. Специально к этому дню приехали на флот из Москвы артисты.
У лестницы, ведущей на второй этаж, группкой стояли капитан третьего ранга Шабанов с женой Ниной, комиссар Золотов, лодочный доктор Добрый, бывший штурман, а ныне старпом Баранов. У всех на тужурках поблескивали новые ордена, полученные за два последних похода и потопление немецкой субмарины.
Жаль нет сегодня с ними бывшего старпома Шилкина. Веселый человек, легкий. С таким приятно служить. В эту ночь старпом находится далеко в море, где-то в районе Нордкапа. «Не позавидуешь ему сейчас в первом самостоятельном походе в такую штормягу, – подумал о нем Шабанов. – Стоит, наверное, привязанный бросательным концом к тумбе перископа. Сечет снежная крупа по лицу. Бьет ледяная волна. Брр… Правда, пошел он не один, а с обеспечивающим командиром дивизиона». – Шабанов улыбнулся, вспомнив, что молодые командиры этих обеспечивающих называют гувернантками. С ним тоже в первые походы ходил комдив. Он многому от него научился.
Оркестр заиграл фокстрот.
– Что стоишь скучный, как зимний вечер, Василий Ерусланович? – спросил Шабанов у Доброго. – Видишь свободная дама в углу скучает? Не зевай, а то перехватят.
Васе не хочется уходить от командира. Уже давно, еще с того первого памятного похода, он испытывает к командиру непреодолимую и стыдную для боевого офицера влюбленность. Смотрит на командира преданными сияющими глазами, непрерывно вертится возле него. Скажи ему командир: «Нужно, Василий Ерусланович, прыгнуть со скалы в море» – и он прыгнет, не задумываясь. Вообще-то он не Ерусланович, а Егорович, но командиру так больше нравится и он не обижается.
– Иди, не стой, как Палагубский маяк. Такому герою с орденом Красной Звезды ни одна женщина не откажет, – зная застенчивость своего доктора и угадывая его сомнения, повторил Шабанов.
На сразу переставших сгибаться ногах Вася двинулся к все еще стоящей в углу немолодой и невзрачной женщине. Она видела, как к ней пробирается сквозь толпу танцующих молоденький веснущатый лейтенантик с оттопыренными и красными от волнения ушами. Ей стало жаль его. Она улыбнулась и сделала шаг навстречу. Но внезапно оркестр смолк. «Командующий и член Военного совета приехали!» – прошелестела среди гостей новость. Спустя минуту из динамиков объявили: «Гостей просят пройти в зрительный зал».
– Дорогие друзья-североморцы, – начал командующий и обвел глазами притихший зал. – Закончился второй год войны и сегодня мы вправе подвести некоторые итоги. – Командующий говорил с легкой картавинкой. При свете горящих на сцене ламп сидевшему во втором ряду Шабанову были видны непривычные припухлости под глазами, осунувшееся лицо.
– 1942 год был трудным годом. Врагу удалось достичь Волги, захватить Северный Кавказ. У нас на флоте противник заминировал ряд важных для судоходства районов, сумел проникнуть на наши внутренние коммуникации. За этот год мы потеряли немало боевых товарищей. Следует откровенно признать, что ряд упущений и промахов было допущено и со стороны командования флотом. – Головко на мгновение умолк, а сидевший рядом на сцене за маленьким столиком Николаев одобрительно подумал: «Молодец Арсений Григорьевич. Даже в такую ночь тебя не покидает чувство самокритики. Вспомнил, конечно, историю с рейдером «Адмирал Шеер», когда мы не сумели нанести по нему мощного удара авиацией и потопить. А раз помнишь – значит больше не допустишь».
– И все же, товарищи, мы имеем все основания с большим оптимизмом смотреть в будущее, – продолжал Головко. – Мы многому научились за этот год, стали более дерзко, более настойчиво искать и уничтожать врага, выросли великолепные кадры командиров. В этом залог наших успехов. Разрешите от имени Военного совета и себя лично поздравить вас с Новым 1943 годом! За грядущую и быстрейшую победу над врагом! – Головко посмотрел на Николаева. Его взгляд вопрошал: «Будешь выступать, Александр Андреевич?» Николаев отрицательно качнул головой: «Все сказано. И вообще, в такую ночь нужно веселиться, а не говорить речи».
– Витенька, правда, что в два часа ночи будут показывать «Цитадель»? – спросила Нина у сидевшего рядом старпома. – Кто-то говорил, что Кинг Видор поставил. Здорово, наверное.
– Не интересуюсь, – сухо ответил Баранов и посмотрел на часы. – Через двадцать семь минут мне на лодку. Службой править.
Шабанов промолчал, незаметно улыбнулся, прикрыв рот рукой. Новый старпом начинал ему нравиться.
Концерт открылся выступлением артиста-чтеца. Он начал с Тютчева:
И вот в железной колыбели,
В громах родился Новый год.
Потом под грохот аплодисментов разыгрывали сценки популярные Миров и Дарский. Нина Шабанова спела две песни композитора-североморца Жарковского. У нее уже чуть заметно выступал живот.
За скромным по-военному ужином Шабанов и Нина оказались за столиком с генерал-майором авиации. Жена генерала, веселая, бойкая и молодая украинка непрерывно рассказывала анекдоты и сама первая хохотала над ними. Большинство анекдотов было про генералов. Ее муж, спокойный уравновешенный человек, комментировал каждый анекдот одним словом:
– Глупо.
Позднее, когда ресурс анекдотов был исчерпан, а единственная бутылка вина выпита и женщины заговорили на другие, интересующие только их темы, генерал спросил Шабанова:
– Много кораблей потопил?
И, узнав цифру, одобрительно хмыкнул, достал из потайного кармана плоскую флягу с водкой, разлил в два стакана.
– Теперь и нам, авиаторам, легче стало воевать, – сказал он. – Машин приходит и больше, и качественно других. Скорости иные, вооружение, рации. Дальние разведчики «Каталины» хорошо помогают. Так что, друг, давай еще разок за победу!
После ужина танцы возобновились. Нину Шабанову пригласил командующий.
– Ходят слухи, что вы на днях уезжаете к родителям мужа? – спросил Головко.
– Да, – кивнула она. – Послезавтра. Здесь мне будет тяжело.
– Я хотел сказать, – продолжал командующий, – что вы можете гордиться своим мужем. Он настоящий подводник.
Только сегодня он подписал представление Шабанова на должность командира дивизиона подводных лодок. Головко запомнил отдельные фразы из этого представления, написанного командиром бригады подплава: «Как моряк исключительно вынослив и работоспособен. В сложной обстановке сохраняет спокойствие, что хорошо влияет на личный состав. Обладает высокоразвитым чувством долга и сильной волей. Храбр и решителен».
– Ваш муж настоящий подводник, – повторил он. – Я очень доволен им.
– Спасибо, – тихо сказала Нина и вдруг почувствовала, как по ее щекам текут слезы.
– Не беспокойтесь о нем, – сказал Головко. – Он у вас такой, что выберется из любой катавасии. Рожайте спокойно.
Тонкий чернобровый лейтенант опять лихо отплясывал с женой члена Военного совета. Сейчас она была без маски. Но теперь лейтенанта не интересовало, кто она и почему с нею знакомо все флотское начальство. Набрался храбрости и пригласил артистку из концертной бригады Вася Добрый. Оказывается, скромняга-доктор великолепно танцует, и Шабанов одобрительно подмигнул ему.
В начале четвертого, когда ряды танцующих заметно поредели и Шабанов с женой тоже одевались, собираясь домой, неожиданно умолкла музыка и голос местного диктора сообщил: «Говорит радиоузел Дома флота. Послушайте два сообщения. По только что полученным данным, в воздушном бою вблизи Мурманска группа истребителей под командованием майора Соколова сбила шесть самолетов противника. С нашей стороны потерь нет.
Подводная лодка капитана третьего ранга Таммана торпедировала и потопила транспорт противника водоизмещением в десять тысяч тонн».
Раздались дружные аплодисменты.
– Мои ястребы отличились, – громко радовался генерал-авиатор. – Хороший новогодний подарок сделали хлопцы. А Соколов, между прочим, тот самый, что «Каталины» из Америки перегнал вместе с молодой женой. Слышали, наверное, историю? На весь флот прогремел парень. Летчик, скажу вам, высшего класса.
Это были первые победы на флоте в 1943 году.
…Лешка спал. Рядом с ним на одеяле лежала газета, в которой была напечатана статья о Шабанове. Поверх нее примостился пушистый сибирский кот Ганя. Услышав шум, он приоткрыл зеленый, как светофор, глаз и, узнав своих, закрыл снова.
– Чаю хлебнем? – предложил Шабанов.
– Никаких чаев, – сказала Нина. – Спать хочу, умираю. Она уснула мгновенно.
А Шабанову не спалось. Перед его открытыми, устремленными в темноту глазами почему-то неотступно стояли места, где он вырос, где прошли его детство и юность, где он так давно не был.
Холмистая равнина, изрезанная глубокими оврагами. Посреди них течет тихая речка Медуница. Берега ее заросли камышом, вода желтая от кувшинок. На высоких холмах вокруг – деревенские кладбища. Все в зарослях сирени, окруженные липами, кленами, старыми дубами. А воздух – пьянящий аромат цветущего клевера, ромашек, полевой кашки. От него слегка кружится голова.
Шабанов подумал о том, что война по всем признакам продлится еще долго. Ведь сколько надо будет гнать фашистов обратно. Страшно подумать, как далеко они дошли. И доживет ли он до победы, до того часа, когда можно будет приехать в родные места, увидеть их снова собственными глазами.
«Хорошо бы дожить», – подумал он и потянулся за папиросой.
Нина рядом заворочалась, обняла его, спросила:
– Чего не спишь, раскладушка?
– Думаю все.
– О чем?
– Обо всем понемножку.
– Спи лучше, – сонно прошептала она. – Все будет хорошо. Мне командующий сказал.
Из следующего похода подводная лодка Щ-442 не вернулась. Причины ее гибели и место, где она затонула, установлены не были…
