Текст книги "Падение (СИ)"

Автор книги: Евгения Стасина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Ну, прости! Прости, я ведь все понимаю! Но это выше моих сил. Я пытался, пытался ее забыть, пытался начать жить, как раньше, пытался не думать. Если бы был хоть маленький шанс, хотя бы малейшая вероятность, что через год или два, я однажды проснусь, и даже не вспомню ее имени, я бы приложил все усилия, чтобы сделать тебя счастливой, – скажет вам человек, которому вы отдали всю себя без остатка. И будет не важно, больно ли вам, распухли ли ваши глаза от пролитых слез, не помогут ни ваши мольбы, ни даже угрозы. Все вдруг померкнет, когда он поймет, что больше никогда не сможет вас полюбить. В этот момент, когда двери за его спиной захлопнуться, вы замрете посреди гостиной, обведете глазами обжитый за столько лет интерьер комнаты, и поймаете себя только на одной мысли: «За что?». Я уже несколько часов пытаюсь отыскать ответ на этот вопрос, так заботливо предоставленная сама себе моим, как оказалось, неверным мужем. Наверное, так просто принято. Принято обещать любить вечно, клясться в пожизненной верности, дарить свою теплоту и нежность, чтобы потом, исподтишка, когда ты этого меньше всего ожидаешь, нанести тебе сокрушительный удар.

С того дня, когда мы вместе забрали Семена из больницы, я дала себе обещание ни одним словом не упрекнуть своего супруга за то, что он увлекся другой. И, видит Бог, я старательно гнала от себя любые подозрения, которые накатывали без предупреждения, стоило Андрею задержаться на работе. Я не позволяла себе идти на поводу у желания залезть в его телефон, быстро отправляла в машинку его ношенные вещи, не поддаваясь соблазну изучить ворот сорочки на наличие губной помады, не принюхивалась к его пиджакам, опасаясь, что смогу уловить запах ее духов. Я заново училась ему доверять, совершенно не требуя для себя какой-то неуемной страсти, или любого другого поощрения за свои старания. Я просто его любила и давала возможность справиться с окутавшим его дурманом. Легко ли мне было? Бросьте, это ведь каторга, непосильная ноша, клонящая тебя к земле. Лежа с ним под огромным совместным одеялом, я часто мучилась без сна, рассуждая над тем, что все-таки страшнее: физическая неверность или духовная привязанность с его стороны к ненавистной мне девушке? Было бы проще, оступись он разок и поддайся телесному искушению, и забудь ее имя наутро? Сейчас я понимаю, что да. Трудно любить безответно, а я занимаюсь именно этим. Вот он, рядом, могу целовать, захочу обниму, и он даже ответит мне тем же. Но каждый раз, что мы были близки я грызла себя мыслями лишь о том, а кого же он все-таки сейчас целует – меня или ту, от которой пришлось отказаться? В то лето, мы тихо, без лишней шумихи отметили шестую годовщину брака, старательно изображая благополучие. Он не смотрел мне в глаза, вручая коробочку с очередным украшением, благодарно улыбнулся, получив свой подарок, делая вид, что между нами ничего не поменялось. Стал приходить к ужину, а я не показывала, что давно поняла – его желание проводить все свободное время за играми с сыном продиктовано не простым стремлением порадовать малыша, а, скорее его нежеланием оставаться наедине со мной. Все стало другим, даже воздух вокруг нас стал каким-то тяжелым. Стоило ли попытаться? Да, сотни, тысячи раз я скажу, что нужно бороться, не отпускать эти крохи, что нам дарят надежду на хороший исход. И все ведь могло получиться! Можно было исправить, восстановить, вернуть его чувства…

Мы никому не рассказали о том, что были на грани развода. Пожалуй, лишь Ира все знала, но никогда не задавала лишних вопросов, принимая и не осуждая мое решение. Мы перестали часто навещать родственников, принимая их приглашения лишь раз или два в месяц, объясняя все тем, что Андрей жутко занят на работе. Бывало, что я ловила на себе вопрошающий взгляд Анны Федоровны, но мы ни разу не завели с ней разговора, в котором бы я могла рассказать, что же между нами твориться. А как быть теперь я даже не хочу думать. Боюсь этой жалости, что неминуемо выльется на меня от всех, кто успел привязаться ко мне, веруя, что я именно та, кто способна сделать Андрея счастливым. Что будет теперь? Что говорить ребенку? Как объяснить пятилетнему мальчику, что папа теперь не живет в этом доме, что рядом с ним будет другая, и Семочке нужно к ней привыкать? Как я буду спать, зная, что мой сын сегодня ночует в квартире у той, кто посмела забрать у меня все, что я так старательно создавала? Как принимать тот факт, что мой муж уже больше не мой, что я теперь лишняя на его празднике жизни?

* * *

Я не вылезаю из постели уже четвертый день. Мне не хочется есть, я наплевала на гигиену, глупо пялясь в одну точку. По полу разбросаны наши совместные снимки, над которыми я прорыдала несколько часов, обложившись альбомами, из которых так яростно их вырывала. Вот оно доказательство, что я ничего не придумала, вот подтверждение, что я была счастлива рядом с мужчиной, от взгляда на которого становилось труднее дышать. Я мучаю себя вспоминая, как брела по дачному поселку, как он тогда притормозил, предлагая помощь, как я краснела под его пристальным взглядом из зеркала заднего вида. Как мы впервые гуляли по набережной, делясь друг с другом детскими воспоминаниями. Как он предложил стать его женой, без лепестков роз и другой романтической шелухи, но настолько искренне, что, пожалуй, даже сейчас мое сердце заходиться в бешеном ритме, вынимая наружу самые трепетные воспоминания. Где-то в гостиной звенит телефон, и я все же решаюсь ответить, испытывая легкое головокружение, вызванное моим нежеланием что-либо есть.

– Да, – хрипло принимаю вызов, бросая свой взгляд на часы. На мне футболка Андрея, мятая и застиранная, в ней он когда-то ходил по дому. По небольшой бабушкиной двушке, когда мы не имели возможности покупать все, что вздумается.

– Господи, Маша! Что там у вас стряслось? Я уже столько дней не могу до вас дозвониться! – слышу встревоженный голос своей мамы, которая вместе с отцом и Семкой сейчас отдыхает под палящим солнцем одного из российских курортов.

– Все хорошо, я немного приболела. Провалялась в кровати. Наверное, это ротовирусная инфекция, – вру, горько усмехаясь, и устраиваюсь в любимом кресле.

– А Андрей? Почему он трубку не берет? – не унимается она.

– Ты же знаешь его, весь в делах! Не переживай, лучше скажи, как вы там? – увожу разговор в другое русло.

– Отлично, подожди, Семен трубку вырывает!

– Мама! Я видел дельфина! Он такой огромный! – довольно кричит мне в ухо ребёнок, а я вытираю слезу со своей щеки. – Мы завтра пойдем в аквапарк! Деда обещал, что мы прокатимся на самой высокой горке!

– Какой же ты счастливчик! – пытаюсь придать своему голосу хотя бы немного жизнерадостности. – Ты слушаешься бабушку?

– Конечно! Я уже по тебе соскучился! – так открыто и искренне заявляет мне сын, что от его признания, мне хочется разрыдаться сильнее. – И по папе скучаю! Папа дает тебе лекарства?

– Конечно, не беспокойся, мама в надежных руках!

– Вот и хорошо! Я привезу вам ракушек! И магниты на холодильник! Мы их целый пакет накупили!

Я слушаю его беззаботную болтовню, терзаемая душевными переживаниями о том, как несправедливо ребенок пал жертвой нашей родительской безответственности, чувствуя за собой вину перед ним, зато, что не сумела спасти нашу семью. Заканчивая наш разговор, я уверенно стираю с лица мокрые дорожки, и направляюсь в ванную, где долго разглядываю свое отражение. Во мне ни осталось ничего, говорящего о том, что перед вами уверенная в себе молодая женщина, окруженная заботой и любовью своего спутника. Глаза какие-то блеклые, потухшие и совершенно пустые, бледная кожа и спутанные волосы еще больше усугубляют картину. Я выжата, как лимон. Во мне нет никаких сил на то, чтобы вздернуть вверх подбородок и начать собирать себя по кусочкам. Наверное, именно так выглядит человек, потерпевший полное фиаско по всем фронтам. Пришло время подводить итоги, за девять лет своей довольно тепличной жизни под крылом любимого мужчины, я совершенно растеряла себя, как личность. Чем я могу похвастаться? Идеальным порядком на кухне? Или начищенным кафелем в ванной? Проводя холодными ладонями по своим впавшим щекам, я не могу не признать, что на пороге тридцатилетия, так ни в чем и не реализовалась. Могу ли я винить Андрея, за то, что стала его тенью, пусть и старательно подкрашивающейся каждое утро? Его ли вина, что я целиком отдалась воспитанию сына, забывая о собственных амбициях? Наверное, та, другая, взяла его именно этим? Какая она? Блондинка? А может быть рыженькая? Высокая или низкая? Стройная или слегка полноватая?

– Господи, – выдыхаю я, обдавая лицо холодной водой. К черту все! Пора выбираться из своего панциря, выходить из квартиры и смело смотреть в глаза реальности. Я боролось за него целый год, ежечасно, ежеминутно. И сейчас отступать не намерена. Вставая под душ, и неуютно ежась под прохладными струями, я взращиваю в себе так внезапно возникшую во мне решимость во что бы то ни стало расквитаться с соперницей. Какой бы она ни была – у нее нет никакого права рушить мою семью. Достав из шкафа свое лучшее платье, я долго привожу в порядок свои волосы, старательно прорисовываю каждую ресничку, в надежде, что слой тонального крема поможет мне скрыть свой довольно плачевный вид.

– Привет, – здоровается со мной Антон, с которым я сталкиваюсь в дверях офиса. – Ты к Андрею?

Я не могу не заметить внезапно сковавшее парня напряжение, ощущая, как внутри разрастается чувство тревоги.

– Да, а что, он чем-то занят?

– Он… Уехал пару минут назад, – впервые на моей памяти, слегка покраснев, заявляет мне Павлов, отводя свой взгляд в сторону.

– Да, неужели? – заранее зная, что за дверями кабинета меня ждет не самый приятный сюрприз в моей жизни, уверенно направляюсь к нему, без всякого предупреждения распахивая дверь.

Слышите этот гул? Мои уши закладывает, а сердце стремительно падает вниз. Вот он, час икс. Андрей замирает с шариковой ручкой в руках, переводя свой взгляд с моего побелевшего лица, на хрупкую фигуру женщины, сидящую ко мне спиной. Шатенка – первый ответ я сегодня уже получила. Не вульгарная светловолосая дама, в коротком вызывающем платье, а вполне приличная женщина, в легком коричневом пиджаке. Она что-то ему говорит, но, удивленная его странной реакцией, резко разворачивает голову в мою сторону, чтобы впервые встретиться со мной взглядом. «Красивая», – кажется, так я о ней отозвалась, деля с ней наш праздничный стол? В повисшей тишине комнаты, отчетливо различается ее удивленный вздох, и я не могу удержать на губах довольную ухмылку, что сумела выбить почву у нее из под ног своим внезапным появлением.

– Не помешаю? Или у тебя очередное важное совещание? – чувствуя, как внутри поднимается огромный ком негодования, твердой походкой прохожу в кабинет и устраиваюсь напротив соперницы.

– Почему не позвонила? – интересуется муж, откладывая канцелярские принадлежности в сторону. Я не решаюсь смотреть на него, продолжая и дальше изучать конкурентку.

– Прости, не думала, что жена должна предупреждать о подобном, – откидываюсь на сидении.

– Маш, давай, я заеду вечером, и мы все обсудим, – как можно спокойней, предлагает мне Андрей.

– Зачем же? У меня от нее, как вас там? Рита? – обращаясь к растерянной девушке, интересуюсь я, заручаясь легким кивком ее головы. – Так вот, у меня от Риты секретов нет. Она для меня как член семьи.

Марго неуверенно переводит взгляд на Медведева, наверняка, чувствуя себя неуютно в сложившейся ситуации, и тянется к своей сумочке.

– Я, пожалуй, пойду, – приподнимаясь на месте, тихо заявляет она.

– Что ты, останься! Уходить надо было раньше, – зло пресекаю ее попытку оставить нас наедине.

– Маш, – выдыхает мой муж, взывая к моему спокойствию, однако я игнорирую его тщетную попытку установить мир, устраивая локти на столе и слегка поддаваясь вперед.

– Как мило. Значит художница? – задаю свой вопрос, пробегаясь взглядом по ее лицу. – А ты ко всем своим любовникам ходишь на годовщины? Тебя это заводит? Испытываешь удовольствие, наблюдая за семьей, которую собираешься рушить?

– Все не так, – испуганно выдает конкурентка, опуская глаза в пол.

– И все это время в моем доме висит ее мазня?! – обращаюсь уже к супругу. – Вы вдоволь повесились, обсуждая в постели мою наивность?

– Успокойся! Поговорим вечером! – поднимаясь из-за стола нависает надо мной Андрей.

– Ооо, какая честь! В кои то веки мой муж добровольно готов прийти вечером домой! Не боишься, что за это время она увлечётся кем-то другим? Насколько я знаю, творческие люди довольно ненадежны, – подражая ему, освобождаю стул, слыша, как он глухо ударяется о пол.

– Маш, прекрати. Мы же уже все решили.

– Ты хотел сказать вы! Вы все решили за меня! Она, когда тащила тебя в свою постель, и ты, когда думал одним местом!

– Не неси ерунду!

– Ерунду? – зло сверля его глазами, удивляюсь я. – То есть, по-твоему это так называется?

– Маша, послушай, мне очень жаль, что все так сложилось, – глядя на мое искаженное гневом лицо, обращается ко мне Маргарита.

– Да что ты? Где была твоя жалость, когда ты соблазняла чужого мужа?

– Я… Все не так, я и не думала…

– А стоило! В следующий раз пораскинь хорошенько мозгами, прежде чем тащить в свою койку женатого мужика!

Женщина отворачивается к окну, поднося трясущуюся ладонь к губам, чем сразу же привлекает внимание Медведева. От этого еще больнее – видеть, как его передергивает от скатившихся по ее щекам слез. Знать, что ему вряд ли жалко меня настолько, насколько его сердце ранит печальное выражение ее лица.

– Боже, какая милая пара. Ты не стесняйся, обними ее, утешь! Ей, наверняка больно слышать, что она бездушная стерва! Может, мне дать ей салфетку? У меня есть, меня ведь недавно муж бросил, так что я их с собой ношу, – выплевывая каждое свое слово в лицо Медведева, жалею, что под рукой нет ничего тяжелого, чем я могла бы запустить в эту бесчувственную парочку.

– Хватит! – не терпящим возражения тоном, громогласно выдает Андрей. – Не устраивай цирк…

– Цирк? Да пусть все услышат, что ты законченный мерзавец, променявший семью непонятно на что! Наплевавший на все свои клятвы! Твоя жизнь один большой фарс! Строишь из себя порядочного, усыпляешь бдительность дорогими подарками, отдыхом за границей, а сам греешь чужую постель, прикрываясь делами! Ты просто скотина, Медведев, и я проклинаю тот день, когда села в твою чертову машину! – еле сдерживая подступающие слезы, истерично кричу я. – Ненавижу вас обоих за то, что сломали мою жизнь!

– Не ори на весь этаж, – устало вздыхая, просит Андрей. – Я прошу, давай подойдем к разговору с холодной головой. Решим все спокойно, Маш.

– А ты всегда ко всему подходишь с холодным рассудком!

– Маш, пожалуйста.

– Иди ты к черту вместе со своей цветочницей и ее гребанными фиалками, – приближаясь к нему вплотную, говорю уже тише, но не менее злостно, разворачиваясь на каблуках, и стремлюсь, как можно быстрее покинуть здание. Кажется, в этот миг я ненавижу весь мир, всех и каждого, кто попадается на моем пути. Где ваша хваленная справедливость? Почему небо не разверзлось над их головами, пронзая их мечом возмездия за ту боль, что они мне причинили? Ладно она, но Андрей, тот человек, которого я всегда возвышала, в которого верила, которого любила всем сердцем… Как может он так жестоко топтать мои чувства, прекрасно зная, насколько он важен для меня? Яростно толкая большую стеклянную дверь, даже не смотря по сторонам, я быстро выхожу на улицу.

– Смотри, куда прешь, курица! – слышу я за своей спиной недовольный голос незнакомого парня, которого задеваю, погрузившись в свои мысли. Замерев посреди тротуара, я ошеломленно оборачиваюсь в его сторону, отмечая, что несколько человек, невольно ставшие свидетелями этой сцены, мгновенно прекратили свои разговоры, заинтересованно глядя на нас. Разве что двое мужчин, стоящие чуть поодаль, не обратили никакого внимания на произошедшее, с серьезными лицами обсуждая какую-то важную тему. «Хватит!» – словно в рупор кричит мое подсознание. На сегодня с меня унижений довольно, и я не позволю еще одному человеку вытереть об меня ноги, словно я коврик на входе, кем-то брошенный для украшения интерьера. Даже не успевая подумать, чем это может быть чревато, я гордо вскидываю голову, и подхожу к одному из беседующих мужчин, без всяких слов забирая из его рук, поднесенный к губам бумажный стаканчик с ароматным кофе, наверняка купленный в кафе на углу, и смело направляюсь к обидчику. Остановившись в паре шагов от него, я выплескиваю напиток на его клетчатую рубашку, на долю секунды представив перед собой холеное лицо любовницы мужа, мгновенно сменяющееся утомленной физиономией Андрея, и не дожидаясь реакции парня, вновь возвращаюсь к незнакомцам.

– Спасибо, – протягивая пустой стаканчик, быстро прохожусь взглядом по лицу так нагло обворованного мной мужчины, не обращая внимания на сыплющийся за моей спиной отборный мат. Мой невольный соучастник одаривает меня улыбкой, явно давая понять, что ничуть не обижен на меня за то, что так и не насладился своим кофе, а я, спешу слиться с толпой прохожих.

* * *

– Я умру без него, – размазывая тушь по щекам, жалуюсь я подругам. – Умру!

– Не говори глупостей! Пей, – пихая в мою трясущуюся ладонь резной невысокий бокал с янтарной жидкостью командует Света. – Еще сам приползет! В ногах будет у тебя валяться!

– Не приползет, – рыдая навзрыд, отвечаю я. – Это всё, понимаете? Всё! Не могу, не могу, девочки! Всё внутри болит!

Я чувствую крепкие объятия Иры, ее утешающее поглаживание по моей спине, и еще сильнее даю волю рыданиям, мысленно благодаря Бога за то, что рядом есть близкие люди, всегда готовые выслушать.

– Вот ведь козел! – подкуривая сигарету, злится Иванова, глядя прямо перед собой. – А такой всегда правильный, прям куда деваться!

– Маш, ну прекращай уже, – ласково обращается ко мне вторая подруга, прижимая мою голову к своей груди.

– Надо было выдрать ей все волосы! – заявляет Света, делая очередную затяжку. – Не надо было его вообще прощать! Пусть бы катился к ней сразу, как только посмел тебе о ней заикнуться! Зачем такой мужик вообще нужен, если на него нельзя положиться?

– Глупая, она ведь его любит! У них сын! Так что ее можно понять…

– Сын! Думаешь лучше, когда папа ходит с недовольным лицом, а мама слезы утирает? Надо знать себе цену, и, прежде всего, любить себя! Как эта его художница! Думаешь она будет его обстирывать? Выкуси! Наверняка, будет собой заниматься, чтобы он не расслаблялся, думая, что раз она с ним, значит можно больше ни о чем не переживать. А ты, как наседка с ним носилась: «Андрюша то, Андрюша это!».

– Ну, Свет! Ей и так тяжко…

– Тяжко! Хватит уже себя жалеть! Соберись и сделай хоть что-то сама! Либо верни уже мужика, либо устрой ему райскую жизнь, чтобы знал, что нельзя так плевать в душу!

Я вскидываю голову, внимательно взирая на Иванову, обдумывая ее слова, на какое-то время забыв о душащих меня слезах.

– Как? – растерянно обращаюсь к ней, высмаркиваясь в салфетку.

– Как отомстить или как возвращать?

– Возвращать конечно, – нетерпеливо ерзаю я на стуле.

– Маш, ты ведь почти год пыталась… Может стоит его отпустить, – неуверенно вмешалась Ирина, избегая моего взгляда. – Он ведь с ней…

– Знаю. Думаешь я об этом не думала? Я по ночам спать не могу, представляя, как он там с ней развлекается. Только, и без него никак… Я сама не знаю… Нужно было не делать вид, что ее не было, а прикладывать силы, чтобы он ее навсегда забыл… И Сенька… Господи, – запуская пальцы в волосы, сдавливаю свою голову.

* * *

Я совершенно одна уже больше недели. Все это время я прокручиваю в своей голове образ той, что сумела занять мое место в его сердце. Теперь, когда я разбита и опустошена, когда в груди зияет огромная рана, на излечение которой, мне кажется, не хватит всей жизни, я ловлю себя на том, что все чаще представляю себе, как мои пальцы сжимаются на ее горле. Теперь она больше не кажется мне грациозной красавицей, какой предстала в моих глазах два года назад, а ее творчество, с недавних пор, я считаю довольно посредственным. Вот ведь, как бывает, стоит взглянуть на человека под другим углом… Отныне, она не уверенная в себе художница, по праву привлекающая взгляды своей броской внешностью, а средненькая малярша, вызывающая мое недовольство своей беспринципностью. Я унесла ее картину в кладовку, так и не решившись ее уничтожить, ругая себя за подобную глупость. Какое мне дело до ее стараний, когда она так бессовестно посягнула на то, что ей не принадлежит, я никогда не смогу ответить. Я слышу звук поворачивающегося ключа, и вскакиваю с дивана, поправляя свой шелковый черный халат, пытаясь успокоить сбивчивое от волнения дыхание. Сама до конца не понимаю, чего жду от прихода Андрея, но все еще верю в то, что смогу все исправить. Он молчаливо проходит в комнату, быстро скользя своим взглядом по моему наряду, который я тщательно выбирала в магазине нижнего белья, надеясь, что это мне как-то поможет расшевелить мужа, и устраивается в кресле, разглядывая пальцы на своих руках.

– Через три дня приезжает Семен, – прочистив горло, обращается ко мне Андрей, не реагируя на мои выставленные на показ ноги. – Нам нужно спокойно все обсудить, пока он не вернулся.

– Хорошо, – расположившись напротив, демонстрирую ему свое оголенное бедро. – Давай поговорим.

– Маш, я, правда искренне прошу у тебя прощения, за то, что предал. Мне нет оправдания, и ты в праве меня ненавидеть. Вправе говорить мне все что вздумаешь, называть, как захочешь. Подлец, кретин, козел – как угодно, потому что я этого заслуживаю. Единственное, о чем прошу, это не впутывать ребенка. Я поговорил с Антоном, чтобы он занялся подготовкой бумаг к разводу, и хочу, чтобы мы мирно обсудили с тобой, как дальше будем растить сына, – теперь он смотрит на меня тяжелым взглядом, словно, не замечая моего макияжа, укладки и пеньюара, кричащих о желании вернуть его в мою жизнь. После сказанных им слов, моя глупая идея о его соблазнении напрочь вылетает из головы, вытесненная этим страшным словом «развод». Я недоверчиво взираю на супруга, непроизвольно начав крутить пальцами свое обручальное кольцо.

– Я бы хотел, чтобы он оставался у меня пару раз в неделю на ночь, и буду рад, если ты не станешь препятствовать моим визитам…

– Подожди, ты серьезно? – все еще не веря в реальность происходящего, пытаюсь отыскать в глубине его глаз хоть что-то, за что еще можно ухватиться.

– Да, – горько отзывается он. – Маш, я пытался, ты знаешь, но больше не могу…

– Не можешь… А обо мне ты подумал? Разве я все это время жила, как в сказке, зная, что мыслями ты не рядом со мной? Но я ведь не опускала руки! Андрей, мы вместе уже столько лет! Неужели ты так легко способен все перечеркнуть?

– Кто сказал, что мне легко? Я спать не могу, сознавая, какую боль тебе причинил. Только, Маш, как раньше уже не будет, не теперь, когда я так далеко зашел… Не могу я тебя обманывать, не могу видеть, как ты мучаешься, противно до жути от того, что ты мне веришь, а я, как последний…

– Как давно?

– Полтора месяца, – спустя минуту отвечает Андрей, и мое сердце пропускает удар.

– Но ты ведь выбрал нас… Я не понимаю… Я думала, ты с ней не видишься, что ушел, потому что не можешь ее забыть. Думала, ты только сейчас, уйдя из этой квартиры пошел к ней… – так и не сумев справиться с пробирающей тело дрожью, тихо удивляюсь я.

– Мы с ней виделись лишь пару раз за все это время. А в середине мая, когда столкнулись в кафе, впервые решились на разговор… Я тогда пришел под утро, сказав, что мы отмечали день рождения одного из сотрудников.

Я мгновенно вспоминаю тот день, словно в оцепенении, замерев в одной позе.

– Прости, я…

– Замолчи, – плотнее запахивая полы своего халата, обрываю его, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Внутри что-то вдруг надрывается, сковывая тело непереносимой болью, от принятия неоспоримого факта – я его потеряла. Меня не спасет ни кружевное белье, ни самый лучший ночной наряд, ни аккуратный макияж и прическа… Смотрю на него и пытаюсь понять, когда он успел так измениться? Когда из принципиального человека, не терпящего ложь и предательство, он превратился в простого обманщика? Все те же карие глаза, легкая небритость на щеках, разве, что только прическа другая…

– Маш, – взяв мои ледяные руки в свои, приседает на корточки, чтобы внимательно изучить мое лицо. – Я хочу, чтобы ты знала, я благодарен тебе, за каждый день, что ты мне подарила, благодарен за сына. За то, что всегда поддерживала, за то, что делала меня счастливым. Я сам все разрушил, и, возможно, когда-то об этом горько пожалею, но я не хочу расставаться врагами, хоть и понимаю, что после всего, что я сделал, ты, наверняка, меня презираешь.

Вот ведь, как бывает: выходишь замуж, планируешь что-то, любишь его до безумия, а он встречает другую и предлагает остаться друзьями.

– Абсурд какой, – говорю вслух, вырывая пальцы из его слабого захвата, и отодвигаюсь подальше.

– Маш…

– Развод? – сверкнув глазами, зло переспрашиваю я. – Замечательно! Это отличный выход, не правда ли? Ведь устаешь жить на два дома, да? Куда мне до твоей художницы! Уверена, я ей и в подметки не гожусь! Давай, дорогой, катись! – толкая его в плечо, перехожу на крик. – Вали к ней! Что встал?

Возможно, лет через десять, пятнадцать, когда я буду вспоминать сегодняшний день, я в привычной для себя манере, зальюсь краской, от дикого стыда за свое поведение. Но сейчас, нанося беспорядочные удары по его, словно окаменевшему телу, сыпля ругательства на его слегка склоненную голову, даже не думая о том, что халат на мне сбился и выставил напоказ прозрачную комбинацию, а тушь размазалась по щекам, я даже и не подумаю осудить себя за подобное проявление чувств. А чувств во мне сейчас безумное множество, главное из которых – лютая ненависть к стоящему передо мной человеку. И пусть, когда он уйдет, а я вдоволь выплакаюсь, она смениться ноющей болью от преданной любви, на которую он наплевал, сейчас это правильно – правильно ненавидеть того, кто так жестоко тебя обидел.

– Убирайся! – истерично кричу, глядя как Андрей направляется к выходу, и закрыв за ним дверь, начинаю крушить все, что попадается под руку. Через двадцать минут, выровняв дыхание, и ополоснув лицо ледяной водой, я открываю свою записную книжку.

– Дмитрий Арсеньевич, здравствуйте, это Маша Медведева, – здороваюсь я, после нескольких долгих гудков, услышав его голос.

Ее лицо до сих пор стоит передо мной. Вспыхнувшие огнем жгучей обиды глаза, кажется, будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь, немым укором следуя по пятам. То, как она сжалась от моих слов, словно я полоснул ее острым лезвием клинка, и безжалостно прокрутив его в ее теле, вогнал поглубже в сердце. Когда-нибудь ее боль утихнет, когда-то она сама найдет правильные слова, чтобы оправдать мой поступок. Ведь в этом вся Маша: в своей неуемной любви к окружающим, в попытках их обелить, выгородить и найти в себе силы на, казалось бы, невозможное, прощение. Еще тогда, когда она неловко краснела под моим взглядом, пытаясь выгородить своего парня, придумывая отговорки, чтобы он не выглядел в моих глазах жалким, я понял, что эта девушка не такая, как все. В ней слишком много доброты, слишком много нерастраченной ласки, которую она стремиться дарить каждому, кто, по ее мнению, этого заслуживает. Я не имел права, так с ней поступать, не должен был давать повод вдруг усомниться в том, что был достоин ее любви. Я обещал оберегать и делать счастливой, а вместо этого жестоко разрушил ее жизнь.

– Ну, здравствуй, Андрей, – улыбаясь, появляется мой крестный, с интересом разглядывая кабинет. – Вот значит где заседают важные начальники, – смеется, пожимая протянутую мной ладонь.

– Ну, не такой я и важный, дядь Дим, – отвечаю ему, вновь устраиваясь в своем кресле.

– Ну, не скажи. Гляжу и секретаршей обзавелся, – кивает он в сторону приёмной, где с недавних пор располагается стол моей помощницы.

– Это вынужденная мера, уже не успеваю принимать звонки сам.

– Вот ведь вымахал, а? Только вчера в песочнице с Петькой куличи делал, а уже собственным бизнесом обзавелся!

– Да, уж! Время летит! Как он там, кстати? Жениться еще не надумал?

– Брось, это больная тема для моего старого сердца. Ему уже тридцать семь, а внуков не предвидеться! Хоть самому ему невесту ищи! После завтра должен приехать, решил меня проведать.

– Успеется, так что еще потискаешь его детей, – спешу его успокоить.

– Дай, Бог! Я что пришел-то, Маша на днях звонила…

Я чувствую, как сердце ускоряет свой ритм, от одного звука ее имени, прекрасно понимая, что разговор будет не из приятных.

– Спрошу, ни как ее адвокат, а как человек, который ни раз возился с тобой в детстве. Что ты творишь, Андрей?

– Дядь, Дим, это касается только нас двоих…

– Теперь нет, когда я взялся разобраться с бумагами. Хочешь отца в гроб вогнать?

– Я еще не говорил с родителями, но очень надеюсь, что они меня поймут.

– Да, что тут понимать? Ты белены объелся, такую девушку отпускать? Какая, к черту, любовь? Девять лет жену холил и лелеял, а тут вдруг раз, и собрал чемоданы! О сыне то хоть подумай! Он ведь мальчишка совсем!

– Я все понимаю, дядь Дим!

– Ни черта ты не смыслишь! Зеленый совсем, раз творишь такое! Да ты должен ей ноги целовать, за все то, что она для тебя, дурака, сделала! Это такая редкость в наше время, встретить настолько чистого человека! А ты на все наплевал из-за какой-то девки!

– Ты ее совершенно не знаешь, Рита…

– Рита! Одним словом – ошибка! Одумайся, пока не поздно, прощение вымаливай!

– Нет!

– Да! Больно вольные взгляды у нынешней молодежи! Клятвы на каждом шагу раздаете, словно это все пустой звук! Сколько продлиться твой роман, год? Два? И стоит ли он того, чтобы Маша лила горючие слезы?

– Я люблю ее, – наверно впервые Волков слышит от меня подобное, вмиг меняясь в лице. Выдержав паузу, во время которой он внимательно изучает мои черты, он решительно встает из-за стола и направляясь к выходу, бросает мне, даже не обернувшись.

– Нет ничего хуже обиженной женщины, заручившейся поддержкой хорошего адвоката. А уж, я подойду к делу со всей ответственностью. Может хоть так осознаешь, что за каждый поступок в своей жизни нужно платить. Пусть Антон со мной свяжется, – и с грохотом захлопывает дверь.

Я все еще нахожусь под впечатлением нашего разговора, бессмысленно пялясь в окно на спешащих куда-то прохожих. Кто бы мог подумать, что наша история закончиться так? В суде, спустя долгие изнуряющие попытки договориться. А разбирательства неминуемы, крестный говорил со всей серьезностью, давая понять, что попьет моей крови в попытке проучить.