Текст книги "Падение (СИ)"
Автор книги: Евгения Стасина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
– Слышал, что местная художница ищет натурщика. Как думаешь, я сгожусь на эту роль?
Она приветливо улыбается в ответ, освещая своим озарившимся лицом всю лестничную клетку.
– Пожалуй, если ты сможешь просидеть пару часов без движения, – отзывается Рита, даже не представляя, как на меня действует звук ее голоса. Шире приоткрывая дверь, она пропускает меня в квартиру, наблюдая за тем, как я скидываю верхнюю одежду.
– Только теперь, тебе придется заплатить за картину, – следуя за мной в свою мастерскую, окликает меня девушка.
– Ты уверена, что я потяну твои услуги? – отзываюсь, и прохожусь взглядом по комнате.
– Вполне. Откроешь мне счет в своем кафе, блинчики там до одури вкусные, – я смеюсь и устраиваюсь на барном стуле, пронзая ее своим горящим взглядом. Она останавливается напротив, вмиг став серьезной, словно только сейчас поняла, что я пришел вовсе не для того, чтобы меня нарисовали, и спустя несколько минут тяжелого молчания выдыхает, нервно теребя край своей кофты.
– У тебя есть жена.
– Я знаю, – отвечаю и чувствую горечь на своем языке. – Но, видимо, ты оказалась права, и я не тяну на звание верного семьянина.
Вот так, просто, одной лишь фразой, я расставил все по местам, теперь давая ей право решить, что она ждет от меня в дальнейшем.
– Думаешь это того стоит? У вас сын… Я не хочу лишать мальчика счастливого детства, – как-то слабо произносит она, продолжая все также терзать свой свитер.
– Все зависит от того, насколько это нужно тебе, потому что я уже определился.
– Андрей, я… Я не имею права рушить вам жизнь…
– Ты уже это сделала, пусть и невольно. Но я больше не могу ни о чем думать, кроме как о том, что еле держу себя в руках, чтобы не наломать дров.
– А Маша? Это ведь подло. Я может быть в чем-то цинична, избалована, но… Я все-таки женщина, и я знаю, что, если мы все же решимся переступить черту, кто-то будет страдать.
Я обдумываю ее слова, зная, что уже предал свою супругу, позволив себе полюбить другую, и что как прежде уже никогда не будет. Все слишком зыбко… есть вещи, которые не поддаются логике, которым мы просто не в силах сопротивляться, и рано или поздно каждому приходиться принимать суровые реалии. Никто не знает, как долго мы будем сходить с ума, как долго продлиться возникшее чувство, но я буду корить себя всю оставшуюся жизнь ни чуть не меньше, если так и не решусь попробовать. Я встаю со своего места и медленно приближаюсь к сжавшейся женщине, останавливаясь лишь тогда, когда между нашими телами остается лишь пара крохотных сантиметров. Нежно взяв за подбородок, я заставляю ее поднять голову, чувствуя, как она накрывает мою руку своей.
– Я знаю, что все это неправильно. Знаю, что сделаю больно человеку, которому когда-то клялся в верности. Но я так же знаю, что не смогу о тебе не думать. Ты повсюду! В моей голове, в этой чертовой картине в гостиной, в этом злосчастном панно… Мне уже никуда от тебя не деться, – прислоняя ее дрожащую ладонь к своей груди, говорю ей все то, что так давно осознал. – Просто скажи, что не чувствуешь того же, и я больше никогда тебя не побеспокою. Просто скажи это, и живи как жила.
– Я так не смогу… Все это неправильно, – мотая своей головой, отводит мою руку от своего лица.
Мне ничего не остается, кроме, как развернуться и покинуть ее дом, принимая и уважая решение человека, посчитавшего неуместными возникшие у меня чувства. Рушиться все, с оглушительным грохотом настигаем осознание, что ни все в этой жизни можно заполучить. Уже стоя в дверях, я ощущаю цепкий захват ее пальцев на рукаве моего пальто, недоумевая, зачем она вдруг решила меня остановить, после того, как минуту назад дала ясно понять, что все мои доводы абсолютно пусты.
– Давай, я тебя нарисую. В любой день, когда у тебя выдастся свободная минута, приходи. Просто портрет, мы будем с тобой говорить. Будем пытаться узнать друг друга получше… Без прикосновений, объятий и поцелуев. Если к тому моменту, когда картина будет закончена, ты все же решишь, что я тебе нужна, я не стану тебя прогонять. Но и делить тебя с ней не стану. Живи, как живешь, с женой, со своим сыном, занимайся работой… я никогда ни о чем не спрошу. Давай просто попробуем разобраться, стоит ли мучать других, может все, что мы чувствуем, уже завтра развеется… – она говорит очень быстро, словно боится, что может вдруг передумать. Я закрываю дверь, во второй раз скидывая с себя пальто, снимаю ботинки и не проронив ни слова возвращаюсь в комнату, где, устроившись за столом с чашкой горького напитка из кофе машины, терпеливо слежу, как она водит карандашом по холсту.
Май 2015 года.
Я нервно смотрю на часы, чувствуя, как все мое тело трясет от охватившего негодования. Вот уже несколько месяцев, как мой муж вновь наплевал на данное обещание, и, зарывшись в делах с головой, перестал приходить домой к ужину. Мы меньше общаемся, перекидываемся лишь парой фраз, привычно интересуясь друг у друга, как прошел день, отделываемся сухими ответами. Я сломала всю голову, пытаясь понять, почему он так отдалился. Быть может, я в чем-то была не сдержана? Или простое желания ужинать полной семьей в наше время непозволительная роскошь? В сотый раз за последний час, я набираю его номер, слушая, как механический голос автоответчика сообщает о том, что вызываемый абонент не может подойти к телефону.
Сын уже несколько часов сладко спит, окруженный пластмассовыми роботами, которыми болеет в последнее время, не желая расставаться с ними ни на минуту. А я, как верный пес, ожидаю хозяина, не спешащего переступать порог своего дома. Ничего не меняется, я только сейчас осознаю, как глупо надеяться на то, что взрослый состоявшийся человек сумеет себя переделать.
В царящей в квартире гнетущей тишине тиканье часов бьет по нервам, словно тяжелой кувалдой давая мне по голове, которая нещадно болит, от переполняющих ее мыслей. Что-то не так. Его словно подменили – нет больше нежности, нет интереса, нет должной страсти… Я с ужасом гоню от себя самые страшные предположения, оправдывая его поведение скопившейся работой, когда слышу щелчок открывающегося замка.
– Не начинай, – с порога просит меня супруг, скидывая пиджак со своих плеч. – Я знаю, что задержался.
– Мог бы и позвонить, – из последних сил сдерживаю свое недовольство.
– У меня сел телефон, – коротко отвечает муж, глядя на меня ничего не выражающим взглядом.
– Отлично! Мог бы позвонить с рабочего, – не унимаюсь я.
– Мог бы, но как-то не подумал. Маш, давай ляжем спать, я просто с ног валюсь, – направляясь в спальню, отзывается муж, внезапно ставший настолько далеким, что я, на долю секунды, застываю в проходе, чувствуя исходящую от него холодность. Ни поцелуя, ни привычных объятий, словно я надоедливая муха, следующая за ним по пятам. Он устраивается на краю кровати, глядя себе под ноги, и устало расстегивает пуговицы на своей рубашке.
– Что-то случилось? Что-то, о чем я должна знать? – не спуская глаз с его осунувшегося лица, спрашиваю я, пытаясь унять пробивающую руки дрожь от какого-то нехорошего предчувствия. Андрей замирает, оставляя рубашку впокое, запуская пальцы в свои темные волосы. И молчит. Молчит невообразимо долго. Настолько долго, что я успеваю понять, что если он все же решиться ответить на мой вопрос откровенно, я, вряд ли, обрадуюсь услышанному. Мне хочется взять его за грудки и хорошенько встряхнуть, заставляя прийти, наконец, в себя и не мучить меня недосказанностью, но, вместо этого, я терпеливо взираю на него, не двигаясь с места. Он так и не поднимает своей головы, что-то разглядывая под ногами, крепко сжимая челюсть, словно боится, что не удержит тех слов, что грозятся слететь с языка. Я смотрю на него: на спортивную грудь, скрытую под материей нежно голубой рубашки, что сама покупала ему в местном торговом центре, на стройные ноги, скрываемые темно-синими брюками, их он предпочел выбрать сам, на его длинные пальцы, сцепленные в замок… Смотрю и едва не сползаю вниз по стене, от пронзившего насквозь внезапного осознания, что передо мной совершенно чужой человек.
– Андрей… – как-то надломлено, то ли вскрикиваю, то ли громко шепчу, призывая его хоть что-то ответить. Он делает глубокий вдох, какой-то судорожный, рванный, но так и не спешит посмотреть мне в глаза. В жизни женщины, нет, не каждой, лишь той, что когда-либо, пришлось столкнуться с подобным, рано или поздно приходит момент осознания, и он настигает тебя настолько внезапно, что хочется закричать во все горло от охватывающей душу обиды. Кто-то моет посуду, долго терзая себя различными предположениями, чтобы, споласкивая пену с фарфоровой чашки, вдруг найти для себя разгадку – у него появилась другая. Кто-то замечает следы от помады, кто-то улавливает шлейф чьих-то сладкий духов, кто-то случайно прочтет смс, а кто-то, как я, глядя на ссутулившуюся фигуру любимого человека, просто вдруг понимает это, и точка. Вот так, тихо, в темноте общей спальне, где мы вместе встречали рассветы, не часто, но все же, болтали о всякой ерунде, выбивались из сил от нескончаемых поцелуев… Вот так, в полной тишине…
– Андрей, – чувствуя, что голос мой еле слышен, пытаюсь прочистить горло, обнимая трясущиеся плечи, – не молчи.
– Я даже не знаю, как тебе все объяснить… – почти шепотом, отзывается муж, вскидывая голову и упираясь в меня своим карим взглядом. – Прости…
– У тебя кто-то есть? – уже не сдерживаю слез, но все же из последних сил пытаюсь подавить истерику. – Я дура, да? Навыдумывала всякой чепухи, ведь так? – подхожу к нему и устраиваюсь на полу у его ног, взяв его холодные ладони в свои. – Скажи, перестань меня мучать. Скажи, что на работе завал, что у тебя и на сон не хватает времени, только перестань так смотреть на меня…
– Маш, черт, – прижимая мои пальцы к своим губам произносит так вымученно, что я больше не в состоянии балансировать на этой тонкой грани между собранностью и полным опустошением. Горячие соленные капли стекают по моим побледневшим щекам, и я замираю, как изваяние, словно со стороны, наблюдая за нашей странной парой. – Прости, прости. Черт, Машка, прости!!! Я не знаю, как все так закрутилось, видит Бог, я совсем не этого для нас хотел! – он так лихорадочно прижимается губами к ладоням, словно бредя, повторяя одно и то же. Я яростно качаю своей головой, нарушая покой, ставшей вдруг такой тесной, комнаты, и впервые за эти неполные шесть лет брака, за те полтора года, что мы прожили с ним до заветного штампа в паспорте, я позволяю себе, громко всхлипывая, выть во все горло. Видел ли он когда-то меня такой? Вряд ли. Наверно, поэтому он так испугано смотрит на меня, мгновенно устраиваясь рядом и крепко притягивая к себе. Я чувствую тепло его тела, цепляясь пяльцами за рубашку настолько сильно, что слышится треск ползущей материи, стремясь как можно теснее прижаться к нему, дав понять, что никогда не смогу его отпустить. Не смогу, чего бы мне это ни стоило, он только мой, мой и Семкин, а все остальное вода, простое помутнение рассудка. Ведь разве может родной и любимый мужчина, вдруг перестать быть твоим?
– Никогда, слышишь? Я никогда тебя не отпущу! Ты только мой, понимаешь? – кричу, сквозь рыдания, и сама едва в силах разобрать свою спутанную речь. Я что-то еще говорю, прижимаясь щекой к его крепкой груди, когда Андрей подхватывает меня на руки и укладывает на постели, устраиваясь рядом, не разжимая объятий. За окном уже явно светает, и все чаще с улицы доносятся звуки проносящихся рядом машин, а мы все лежим, так и не начиная самый тяжелый разговор в нашей жизни. Я пытаюсь восстановить дыхание после своей затянувшейся истерики, а Андрей, молча, гладит мою ладонь, боясь нарушить охватившую меня апатию, чтобы избежать повторения моих судорожных рыданий. Как я могла упустить тот момент, когда муж увлекся другой? Как я могла допустить ее появление в нашей жизни? И насколько все это серьезно? Господи, голова разрывается от вопросов, ответы на которые пугают меня до дрожи. Я ведь никогда и не думала, что подобное может с нами случиться. Я была в нем настолько уверена, что рассмеялась бы прямо в лицо любому, кто посмел бы поставить под сомнение его верность. Глупая, какая я глупая! Что теперь? А главное, как? Как я должна теперь жить, зная, что больше не так важна для него, что другая дарит ему свою ласку и нежность?
– Как давно? – зная, что разговор не минуем, и мы лишь оттягиваем ту минуту, когда все же придется начать – мне слушать, а ему говорить, – спрашиваю я. Он на долю секунды прекращает водить своим большим пальцем по моей коже, но, все-таки, отвечает:
– Мы знакомы почти год.
– Год? – поворачиваю голову в его сторону, но так и не решившись заглянуть ему в глаза, вновь укладываюсь на подушку. – Господи, это же так долго. Как я могла ничего не заподозрить? Целый год… И ты все это время с ней спишь?
– Нет, – как на допросе отвечает супруг, не считая нужным что-либо уточнять.
– Тогда сколько? Месяц, два или пять? – нервно усмехаюсь, прикрывая глаза, и до крови закусываю губу.
– Я никогда с ней не спал, – долго не отвечая, все же выдает мой супруг, от чего мои веки распахиваются, а сердце грозит разорваться, от слетевшего с моих плеч тяжелого груза. Я, как ужаленная, подскакиваю на кровати, и, сев так, чтобы видеть его, растерянно пытаюсь собрать мысли в кучу.
– То есть? Я не понимаю! У тебя есть любовница, но ты с ней не спишь… Что же тогда? – спрашиваю, и так и замираю, внезапно поняв, что мое положение куда хуже. – Ты влюбился в нее?
– Маш…
– Да или нет? Я ведь заслуживаю знать хотя бы это? – не даю ему увильнуть от ответа, хотя уже наперед знаю, что мне не может так повезти, что он отрицательно начнет качать головой.
– Да, думаю да, – отводя глаза в сторону, еле слышно признается Андрей.
– Думаешь? Что значит думаешь? Какого черта! Ты рушишь семью потому что думаешь, что влюблен? Ты в своем уме, Медведев, – чувствуя, как внутри закипает гнев, обрушиваю на него свою злость, в миг забывая о том, что еще минуту назад не находила в себе сил, лежа на мягком матраце. – Разве так можно? Разве можно прийти к жене и сказать, что ты кажется влюбился? Это либо есть, либо нет!
– Маша…
– Что «Маша»! Или ты так решил поберечь мои чувства? Так уже слишком поздно, не кажется? Не смей! Понял, не смей, рушить все, что мы строили годами, только потому, что тебе что-то там показалось! Ты ведь обещал, сам просил никогда не обманывать, а что я от тебя получила? – швыряя в него его же пиджак, так вовремя подвернувшийся под руку, продолжаю кричать, даже не думая о том, что могу разбудить соседей. – Не смей лишать сына отца, нормальной полноценной семьи, только потому, что захотел залезть кому-то под юбку!
– Не кричи, Сема проснется, – пытаясь меня успокоить, произносит Андрей, и, встав с кровати, плотнее закрывает дверь спальни.
– Какой ты заботливый! Надо было думать об этом раньше, когда вместо того, чтобы заниматься ребенком ты пропадал неизвестно где, прикрываясь работой! – еще сильнее завожусь я, яростно сдергивая с кровати ажурное бежевое покрывало. – Надо было почаще вспоминать, что у тебя есть семья! – отшвыривая в сторону декоративные подушки, говорю, не отводя от него глаз. – Надо было не забывать обо мне, когда развлекался с другой, о том, что когда-то клялся мне в верности!
– Прости, думаешь меня все это радует? Думаешь, я всегда мечтал так изгадить нашу с тобою жизнь? Мне самому тошно от всего этого. Маш, если бы это было в моих силах, я бы отмотал время назад, чтобы никогда ее не встречать…
– По-твоему, это должно меня утешить? Черта с два! Ненавижу, понял! Ненавижу тебя и твою… Обоих вас ненавижу! Я как дура мотала сопли на кулак, переживая, что работа для тебя важнее нас Семкой, проклинала эти чертовы боксы, кафе, магазины! А ты в это время соблазнял свою бабу! Отлично, не правда ли? Я варила тебе борщи, а ты ел на ее кухне! – не глядя, что именно попадает мне под руку, швыряю в него все без разбора. Мне кажется, в эту самую минуту, я способна убить, способна вырвать все волосы с ее головы, окажись она рядом, чтобы она хоть на секунду ощутила на себе ту боль, что сейчас разрывает мне сердце. – Сколько их у тебя было? Пока я жаловалась подругам на твой плотный график, скольких ты успел осчастливить? Ты сволочь, Медведев! Законченный эгоист, думающий только о себе! Тебе ведь плевать на все: на мои чувства, на мои переживания, на мои мысли – на все, что тебя не касается! Как ты мог? Как ты посмел перечеркнуть все хорошее, что у нас было, этой связью?
Андрей виновато опускает голову, не пытаясь оправдать себя в моих глазах, лишь устало вздыхает и подпирает собой стену. Чуть выше, над его головой развешаны наши совместные фото, обрамленные белым деревом. Я затихаю, зацепившись за наши искрящиеся счастьем лица. Неужели вот так все закончиться? Неужели он просто уйдет, закроет за собой дверь, вычеркнув меня из своей жизни, как давно пройденный материал? Начнет проводить свои дни, нежась в чужих объятиях, целуя другие, не мои, губы, станет интересоваться ее делами, ни разу не вспомнив о том, как хорошо нам было. Не спорю, мы не были идеальной семьей, я не была во всем образцом добродетели, где-то сама допускала ошибки, порою пилила его, объявляла бойкоты, гордо вскидывая подбородок, игнорировала любые его попытки начать разговор. Я не ангел, но любой мой недостаток меркнет на фоне той теплоты, что я дарила ему ежедневно. Я ведь любила его вопреки всему, не взирая на его вечную занятость, на отстраненность, местами проскальзывающий снобизм, упертость, неуемную гордость, Господи, я любила его любого! Больного, здорового, веселого, нудного, богатого, бедного, в шикарном костюме и дранных трениках. Каждую его клеточку, каждую черточку его настолько родного лица, всего, без остатка. Любила, люблю и, вряд ли, когда-то смогу побороть это чувство. Быть может, он просто ошибся? Устал от постоянной рутины, давно устоявшегося уклада, наелся быта по горло? Может быть я подтолкнула его в чужие объятия, забывая о том, что порой, нужно что-то оставить себе, какую-то тайну, заставляющую мужчину ломать себе голову в попытке ее разгадать. Я вновь перевожу свой взгляд на его уставшую фигуру, принимая, наверное, самое важное решение в жизни.
– Я уже сказала, я не отпущу тебя. У нас есть сын, Андрей, и мы обязаны сохранить то, что имеем хотя бы ради него.
– Как ты себе представляешь нашу дальнейшую жизнь? Я не смогу делать вид, что ничего не изменилось, а ты всегда будешь помнить о ней, дергая меня всякий раз, как я задержусь на работе. Я знаю, что сын не заслуживает такого, но я не собираюсь вас бросать. Я буду видится с ним, как можно чаще, буду поддерживать вас материально. Маш, мы взрослые люди, и я, действительно не лгу, говоря, что сам не в восторге от всего, что происходит вокруг. Но мы должны как-то прийти к общему знаменателю, что-то решить, потому что… Потому что… Черт, – опять тормоша волосы на голове, нервно выдает муж.
– Потому что ты все уже решил? Да? – подхожу к нему как можно ближе. – За всех нас? Ведь так ты всегда делаешь! А как же все, что у нас с тобой было? Как же любовь? Ведь нельзя вот так просто взять и разлюбить? Разве я дала тебе повод взглянуть на меня иначе? Ведь ты обещал, что никогда ни на кого другого даже не посмотришь, – чувствую, что слезы вновь готовы пролиться по моим щекам. – За что? Что я такого сделала, Андрей?
Мой вопрос остается без ответа. Я стираю с лица соленые капли, а Андрей, неотрывно следя за моими действиями, спустя пару минут после воцарившегося между нами безмолвия, выходит из спальни, наверняка, решив провести остаток ночи в своем кабинете. На часах без пятнадцати пять, и меня нещадно клонит в сон, веки словно налиты свинцом после стольких часов нескончаемого плача, а голова совершенно не хочет думать. Я едва касаюсь подушки, мгновенно засыпая, так и не успев поразмыслить над тем, как спасти свой брак. Да и нужно ли это делать?
* * *
– Ну и кто она? – отпивая вино из бокала, интересуется Ира, даже не пытаясь скрывать своего негодования.
– Не знаю, я его об этом не спрашивала, – как-то горько усмехаюсь я, не сводя глаз с ярких оранжевых прихваток, развешанных над газовой плитой.
– Как это не спрашивала? А о чем же тогда вы говорили? О погоде? – удивляется подруга, звонко ставя фужер на стеклянный стол.
– Да мы толком и не говорили. Я плакала, он умирал от стыда. Знаешь ли, довольно сложно сориентироваться, какие вопросы задать, когда на тебя обрушивается подобное известие, – отвечаю я. За эти минувшие три невообразимо долгие дня, мы так и не нашли в себе сил продолжить выяснять наши с ним отношения. На следующее утро я застала его за игрой с сыном в его комнате. Не решаясь вмешиваться в их идиллию, я неслышно прикрыла за собой дверь, и все утро просидела в любимом кресле в гостиной. Когда Семка ворвался, как ураган, сообщая, что хочет пообедать блинами, из прихожей донесся еле слышный щелчок, известивший меня о том, что Андрей отправился на работу. Или к ней… От чего мне захотелось завыть во все горло, но вместо этого, я улыбнулась ребенку и отправилась на кухню, удовлетворять его кулинарные фантазии. Так в нашей квартире установилось негласное правило: мы делали все, чтобы не попадаться друг другу на глаза, давая каждому время что-то для себя решить. Теперь, когда эффект от приобретенного знания, что вот уже столько месяцев я делю своего мужа с другой немного ослаб, на поверхность вылилось еще более горькое понимание, что меня незаслуженно предали, обвели вокруг пальца, наплевав на мои чувства. Все это время, я целовала его, делила с ним нашу постель, даже не подозревая, что опоздал он вовсе не из-за бумажной волокиты, а из-за какой-то шикарной блондинки (я почему-то твердо решила, что она непременно должна быть светленькой). От этого становилось хуже, ведь помимо его желания разорвать наши отношения, мне предстоит свыкнуться с мыслью, что я с некоторых пор не любима и совсем не желанна.
– И что ты будешь делать? Простишь?
– А ты думаешь, ему это нужно? Он все решил, я знаю его, решения не поменяет. Так что наш разъезд и маячащий на горизонте развод лишь вопрос времени. Чем раньше мы мирно все обсудим, тем быстрее запустим этот механизм. – вздыхаю я, уже не находя в себе сил даже на слезы. Внутри словно все выжжено, словно сердце мое остановилось, в тот миг, когда вскрылись все карты.
– А ты? Чего ты хочешь? Развод – это то, что тебе сейчас нужно? – Ира внимательно вглядывается в выражение моих глаз и еле заметно кивает. – Неужели, ты смогла бы забыть?
– Смогла бы. Пусть и с трудом, но приложила бы все свои силы. Я ведь люблю его, Ир. Головой понимаю, что должна ненавидеть, а ничего с собой сделать не могу, – чувствуя приторную сладость напитка, морщусь, делая глоток. – Хоть и болит все внутри, ноет… А, как подумаю, что уйдет, жить не хочется.
Подруга привлекает меня к себе, заключая в утешительных объятиях, а я ловлю себя на мысли, что от того, что я кому-то озвучила все, что меня тревожит, легче совсем не становиться…
– С родителями говорила?
– Нет, никак не решусь. Сначала нужно разобраться, – слышу мелодию своего мобильного, и тянусь к сумке. – Подожди, – принимая вызов, обращаюсь к Ире. – Да, Анна Федоровна!
* * *
Я торопливо преодолеваю лестничные пролеты и опрометью мчу по коридору, врезаясь в тележку, которую катит перед собой пожилая уборщица, на ходу извиняясь за свою невнимательность, пропустив мимо ушей ее недовольное ворчание. Отыскав нужную палату, я распахиваю дверь, представ перед собравшимися.
– Машенька, прости! Не доглядели! Ума не приложу, как он вскарабкался на этот злосчастный подоконник! – испуганно обращается ко мне свекровь. Я лишь киваю ей, давая понять, что извинения здесь совершенно излишни, и усаживаюсь на кровати рядом с заплаканным сыном.
– Маленький мой, – беспорядочно покрывая поцелуями его раскрасневшееся лицо, обращаюсь к Семену, которому уже успели наложить гипс. – Прости маму, я больше ни на минуту тебя не оставлю.
– Врач сделал ему укол, так что боль уже отступила, – кладя ладонь на мое плечо, вступает в разговор Андрей, присутствия которого я даже не заметила, сконцентрировав все внимание на худеньком детском теле, мирно лежащем на белоснежной больничной койке.
– Мамочка, ты не плачь! Я сам виноват! Хотел прыгнуть на диван и промахнулся! – утешает меня малыш, нежно стирая ладошкой слезы с моих щек.
– Господи, я ужасная бабушка, не доглядела, – качает головой Анна Федоровна.
– Перестань себя ругать, Семка мальчишка, а тебе ли не знать, что в этом возрасте все парни скачут по дому как угорелые, – переключается муж на свою маму. – Все обошлось, перелом несерьезный! Через месяц уже и не вспомнит, что носил гипс.
Я весь вечер провожу с ним в палате, ругая себя за то, что не оказалась с ним рядом в такой опасный момент. Когда его карие глазки наконец закрываются, и он проваливается в глубокий сон, я, наконец, встаю и выхожу в коридор, где застаю супруга с бумажным стаканчиком в руках.
– Будешь? – протягивая мне кофе, заботливо интересуется Медведев.
– Нет, ничего не хочется, – вяло качаю головой, отвергая его предложение. – Я так испугалась, что еле усидела в такси, когда мы встали в пробке.
– Знаю, сам нарушил все дорожные правила, – слегка улыбается он.
Мы смотрим друг на друга, два родителя для одного маленького мальчика, вместе переживавшие его колики, плач и первые ушибы, чувствуя какую-то неловкость, совершенно неуместную между двумя близкими людьми.
– Мама, – слышу я тоненький голос сына из-за закрытой двери, и спешу вернуться к его кровати, чувствуя, что мой муж заходит следом за мной.
– Мама, а как я теперь буду играть в хоккей? Дядя Ваня меня отругает, если я не приду на тренировку, – немного чумной ото сна, интересуется Сема.
– Дядю Ваню я беру на себя, – опережает меня с ответом Андрей, устраиваясь рядом.
– Честно? – округляет глаза наш ребенок, словно не верит, что папе под силу противостоять грозному тренеру.
– А я тебя когда-нибудь обманывал? – улыбается ему муж.
– Нет! А на море мы все равно поедем? Ты обещал научить меня нырять! – даже не представляя, какой важный смысл кроется в его вопросе, продолжает Семен. Андрей некоторое время молчит, наверняка ощущая на себе мой пристальный взгляд, после чего, улыбнувшись, рассеивает всякие сомнения:
– Конечно! Только подлечим твою ногу, а то в гипсе нырять будет сложновато.
Я чувствую, как с души падает камень, прекрасно зная, что это решение далось ему нелегко, но только что, в стенах платной палаты, где мы собрались нашей маленькой семьей, Андрей сделал свой выбор. И пусть он в первую очередь думает о ребенке, я готова приложить все усилия, чтобы реанимировать наш союз, наплевав на свои принципы.
– Поехали домой? Мне здесь не нравиться, – прикусив свою пухлую губку, тянет Семен, и уже через двадцать минут мы бережно устраиваем его на заднем сидении нашего автомобиля. Семен сразу же засыпает, а я пытаюсь себя отвлечь тем, что внимательно изучаю рекомендации доктора, пытаясь запомнить, какие лекарства стоит дать ему утром, чтобы снять боль с его сломанной ножки.
– Маш, – не сводя глаз с дороги, обращается ко мне Андрей.
– Все нормально. Спасибо, – не пытаясь на него взглянуть, отзываюсь я, скручивая в трубочку выписанный рецепт. – Спасибо, что дал нам этот шанс все исправить. Сделаем вид, что ничего не произошло?
Проходит пара минут, когда муж, окончательно утвердившись в своем выборе выдыхает всего одно слово, которое мне так необходимо было услышать:
– Хорошо.
– Привет, – распахивая передо мной дверь, улыбается Рита, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. – Я уж подумала, ты не придешь!
Я прохожу в плохо освещенную прихожую, даже не думая снимать обувь, и так и замираю рядом с резной деревянной вешалкой, на которой одиноко висит ее кожаная куртка. Женщина вмиг бледнеет, но не пытается разгадать, почему я не прохожу, молча ожидая, пока я сам ей все объясню.
– Семен сломал ногу, так что я не мог приехать вчера, – играя брелоком от автомобильных ключей, говорю я. – В общем, ты была права. Он еще совсем маленький и ему нужен отец. Не по выходным, а ежедневно… Так что, оставим все как есть.
– Да, конечно. Я уже говорила, что выбор за тобой, – тихо шепчет она, отводя наполнившийся слезами взгляд. Я стою рядом с ней еще несколько минут и, наконец, разворачиваюсь, намереваясь навсегда оставить ее в своем прошлом, стараясь не думать над тем, что внутри все болезненно сжалось. Я оборачиваюсь, удивленно взирая на то, что она, зачем-то вплотную ко мне приблизилась, и от ощущения ее нежной руки на своей щеке, сбиваюсь с дыхания. Когда ее губы накрывают мои, я не могу подавить в себе стон, крепко сжимая ее тело в своих объятиях. Поцелуй длится считанные мгновения, но и этого времени вполне достаточно, чтобы со всей ясностью осознать, что горестнее расставания не было в моей жизни, и теперь, зная какая она на вкус, мне будет куда труднее убить в себе ту любовь, что так укоренилась в сердце.
– Прощай, – отстраняясь и подталкивая меня к выходу, шепчет мне Рита, когда по ее щеке одиноко скользит слеза.
Так она уходит из моей жизни. Хотя, правильнее будет сказать, что так я от нее отказываюсь, вопреки обуревающим меня чувствам. Глупая насмешка фортуны свести нас тогда, когда жизни каждого давно устоялись. Свести, чтобы навеки отравить оставшиеся дни тяжелым мучительным воспоминанием о мягкости ее кожи. Я завожу двигатель, зло ударяя по ни в чем не повинному рулю, и выезжаю с ее двора, зная, что она тяжело глядит вслед удаляющемуся автомобилю. Когда вечером возвращаюсь домой, я застаю Машу посреди зала, внимательно изучающую букет фиалок в позолоченной раме.
– Все-таки, они очень красивы, – отвлекаясь от их обзора, обращается ко мне супруга.
– Да, – замирая с ней рядом, отвечаю я. Какая ирония судьбы, любоваться работой женщины, укравшей твое сердце, стоя бок об бок с женой, даже не подозревающей, что именно к этой художнице, я чуть не ушел из семьи.
Говорят, если людям суждено быть вместе, если они, действительно, две половинки одного целого, жизнь, рано или поздно, толкнет их в объятья друг другу. И будет не важно, разделяют ли их тысячи километров, живут ли они на разных материках или делят одну лестничную клетку. На второй план отойдет все, что любому наблюдающему со стороны, покажется важным и непреодолимым. На каждого из нас уготованы свои роли, отведено специальное место в этом сценарии, написанном кем-то свыше. Спросите меня, что же все-таки лучше: встретить любовь в самом расцвете сил или в глубокой старости? «Никогда,» – отвечу я вам. Никогда, если рядом с тобой есть жена, свято верующая в твою порядочность, или маленький сын, желающий во всем тебе подражать, или родители, не допускающие даже мысли о том, что в твоей семье уже давно пошло что-то не так… Сегодня, семнадцатого июня 2016 года, мой горячо любимый муж, все-таки поддался своей слабости, и, наспех покидав в небольшую сумку пару отглаженных мной рубашек, ушел из нашей совместной квартиры. Ушел, чтобы позволить себе быть счастливым с другой. С женщиной, вот уже второй год отравляющей мою жизнь своим незримым присутствием в нашей кровати, в наших с ним разговорах и в его недоступных мне мыслях. Вот так это происходит – он просто встает одним летним утром, долго лежит и изучает потолок над своей головой, заглядывает в свой мобильный, читает входящее смс и вдруг со всей ясностью осознает, что дальше так продолжаться не может.
