Текст книги "Падение (СИ)"

Автор книги: Евгения Стасина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Ну, я немного удивлен, – озираясь по сторонам и засунув руки в карманы, отвечаю на ее вопрос.

– И зачем я вам так понадобилась, что вы даже мой адрес выведали? – водя кисточкой по полотну, интересуется Маргарита.

– Я бы хотел купить одну из ваших работ.

– Не получиться, картины не продаются.

– Женщина, давшая ваши координаты, меня предупредила, что вы, вряд ли, согласитесь…

– Тогда зачем вы пришли? Думали, что сумеете меня обаять? – сложив руки на груди, ухмыляется художница.

– Не совсем… Надеялся, что вы войдете в мое положение, и мы сумеем договориться.

– А вы я смотрю любитель, получать от женщины то, что вам нужно, надавив на нашу тонкую душевную организацию. Помниться, я вас однажды уже пожалела, так что, боюсь, лимит моей доброты по отношению к вам исчерпан, – она вновь возвращается к своему творчеству, явно не желая продолжать разговор.

– Но я ведь вас не обманул. Мой друг заверил, что вы остались довольны.

– И все же, я не продаю свои работы.

– Мне ведь нужна всего одна, от вас ведь не убудет, а меня очень выручит! – стою я на своем. – А вы потом нарисуете что-то подобное…

Она от чего-то заливисто смеется, и я, на какую-то долю секунды, замираю, отмечая что у нее довольно приятный смех.

– То есть, по-вашему, это так происходит? Раз, два и готово? – глядя мне прямо в глаза, улыбается Скрипник.

– Ну… Я сам конечно не пробовал, но думаю, что для вас это не станет проблемой…

– Почему именно моя картина, вы явно в искусстве ничего не понимаете, раз так себе представляете этот процесс… – теперь она оценивает меня, уверенно изучая каждую деталь моего гардероба.

– Хочу подарить ее жене. Я, действительно, далек от живописи, а супруге безумно понравились ваши картины.

– Жене? – задерживая взгляд на моей правой руке, где уже столько лет красуется обручальное кольцо, переспрашивает она. – И какая конкретно вас интересует?

– Я не запомнил названия, но точно помню, что на ней были цветы… То ли лютики, то ли пионы…

– Вы хотите меня обидеть? – ее лицо не покидает улыбка. – Неужели я так плохо рисую, что вы даже не запомнили, что за цветы я изобразила?

– Нет, что вы! У вас довольно неплохо выходит. Я даже проголодался, глядя на помидоры, и, если пойдете мне на уступку, готов купить и их… – улыбаюсь в ответ, замечая, что ее взгляд теплеет.

– А вы значит во всем угождаете жене? Ни каждый стал бы бегать по городу, чтобы порадовать свою вторую половинку.

– Скорее наоборот, я настолько плохой муж, что готов умолять вас на коленях продать эти чертовы лютики, лишь бы она хоть немного оттаяла, – не вижу смысла набивать себе цену и отвечаю, как на духу.

– Значит, решили пустить ей пыль в глаза?

– То есть?

– Усыпите ее бдительность, демонстрируя, что подмечаете все, что ей интересно, хотя сами не в силах вспомнить даже название…

– Ну, я надеюсь, она никогда не узнает, как глупо я выглядел, пока добывал свой подарок…

– Не узнает, потому что этот подарок вы не добудете. Картины не продаются. Так что просто купите ей шубу, женщины не равнодушны к мехам, – указывая мне рукой в сторону двери, советует девушка.

– Маргарита, моя жена не обрадуется шубе так, как порадуется вашей картине…

– Ну, я думаю, вы что-нибудь придумаете… Извините, мне нужно работать…

Я устраиваюсь за рулем своей машины и устремляю свой взгляд вверх, где, и не думая скрываться, стоит непреклонная художница, смело смотрящая на меня. Через двадцать минут я подъезжаю к торговому центру, в надежде, что в салоне верхней одежды, я сумею найти достойный подарок на приближающуюся годовщину.

Все в нашей жизни зыбко… Всему, рано или поздно, приходит конец… Я лежу, наблюдая за веселящемся сыном, терзаемая уймой мыслей о том, во что превратилась наша семья. Я люблю своего мужа, люблю так же сильно, как год назад, или два… Так же, как тогда, когда впервые осознала, что он стал для меня не обычным прохожим на моем жизненном пути, а скорее провожатым, без которого я никогда не дойду до финала… Я знаю, когда нужно его поддержать, знаю, когда мне стоит смолчать, давая время самому разобраться с проблемами, знаю, когда он смеется искренне, а когда лишь создает видимость легкости и веселья. Никто лучше меня не поймет, что говорит его взгляд: злиться ли он, надсмехается, радуется или удивляется – любая искра его карих глаз выдает мне его с головой. Я знаю, что он так же мучается, не понимая, как разбить между нами эту стену, что он наступает на горло своим принципам, перекладывая ответственность за дела на Антона, спеша домой к ужину… Знаю, но дико боюсь, что мне стоит сделать лишь шаг навстречу и вся эта недельная идиллия с совместными играми, прогулками, его частыми звонками, большинство из которых я игнорирую, рухнет, как карточный домик от легкого касания ветра. Когда мы стали такими? С каких пор в нашем браке допустимы скандалы? Молчание? Вечное пренебрежение с его стороны?

– Ну, мам! Ну включи мне «Тачки», – видимо ни в первый раз, обращается ко мне сын, выводя из ступора. Я резко сажусь, откидывая плед, и, взяв в руки пульт, выполняю его не то просьбу, не то приказ… Семка уже так вырос, что впору покупать успокоительное, без которого мне не обойтись, когда он станет заглядываться на девчонок.

– Я дома! – раздается голос Андрея в прихожей, а через минуту он уже бредет в спальню снять свой костюм, взъерошив волосы на голове сына, проходя мимо. Мы не говорим, точнее я все время молчу, а Медведев периодически пытается что-то спросить, получая лишь краткие «да» или «нет». Или вовсе не пытается, как сегодня. Чего я жду? Чего добиваюсь? Я хотела его проучить – пожалуйста, на часах еще и шести нет, а он уже дома. Хотела его наказать за постоянное отсутствие – вот он терзается, сдерживаясь, чтобы не получить прожигающий взгляд за мимолетное касание. Чего мне еще тогда надо, раз я дую губы на этом диване, в то время, когда за стеной мой любимый мужчина, лишь руку свою протяни? Я смотрю на Семена, который мыслями где-то далеко, вместе с Молнией Маккуином пытается обогнать Кинга, встаю и иду в спальню, заходя в тот момент, когда Андрей натягивает на влажное после душа тело футболку.

– Я больше не могу молчать… Как думаешь, ты уже все понял, потому что еще пара дней и мне понадобиться психоаналитик? – приперев спиной дверь, огорошиваю его я. Андрей открыто улыбается, отбрасывая на кровать свое мокрое полотенце.

– Понял, так что обойдемся без закрепления. Я уже могу тебя целовать, потому что я дико соскучился? – поднимая бровь вверх, спрашивает он. Я не вижу поводов сдерживаться и, едва не сбив его с ног, набрасываюсь на него с поцелуями.

* * *

«Есть ли хотя бы малюсенький шанс, что вы передумаете и все же продадите мне эту картину?»

«Нет, все-таки рассмотрите вариант с шубой.»

«Я объехал все салоны в этом городе, и ни одна норка не сравниться с вашими ландышами по красоте.»

«Мимо. Я никогда не рисовала ландыши.»

«Предлагаю вам это исправить. Продав мне картину, обязательно их нарисуйте.»

«)))»

* * *

– Возьми красное, мне оно понравилось больше всех, – советует Ира, когда мы прогуливаемся между стройными рядами вечерних нарядов в одном из бутиков торгового центра. – Без внимания в нем ты точно не останешься.

– Не знаю, не слишком ли это? – разглядывая платье в пол, открывающее плечи, спрашиваю я.

– Тебе же не пятнадцать! Ты взрослая женщина, так что нет ничего плохого в небольшом эпатаже. Боже, вот это цены! Маш, я хотела спросить… – замялась подруга, округлив глаза, взяв в руки бирку от легкой шифоновой блузки. – У нас прошли сокращения, и Сашу любезно попросили уйти. Может Андрею нужен сотрудник, ты ведь знаешь, что Тихонов у меня прекрасно ориентируется во всех этих механизмах…

– Хочешь, чтоб я с ним поговорила?

– Да, если, конечно, это удобно, – слегка краснеет Ирина, вешая вещь обратно на стойку. – Мы уже все варианты перебрали, но что-то никто не горит желанием перезванивать.

– Конечно, без проблем. В автосервисе ему вряд ли помешают лишние руки, – я улыбаюсь, видя, как Ира облегченно вздыхает.

– Так что, будет грандиозное торжество?

– Нет. Посидим в тихом семейном кругу. Вы, кстати, тоже приглашены, так что ничего не планируй на этот день, – надевая пару лакированных черных лодочек на высоком каблуке, сообщаю я.

– Что ты! Пропустить годовщину четы Медведевых – да не в жизнь! – смеется она. – Как у вас дела? Ты хоть и не жаловалась, но напряжение между вами было трудно не заметить.

– Все хорошо! Были, конечно, небольшие трудности, но мы их уже преодолели. У меня ощущение, что мы только начали жить вместе, настолько он стал внимательный, – не могу не улыбнуться своим мыслям. – Давай поедим в кафе, я готова слона съесть!

* * *

«Я все еще верю, что вы оттаете, и поможете мне осчастливить жену.»

«Вы не производите впечатление человека, не способного удовлетворить капризы супруги без посторонней помощи. Так что порадовать мне вас нечем.»

«Боюсь, в этом вопросе, мне без вас не обойтись. Маргарита, проявите сочувствие, у меня осталось всего три дня.»

«Я уже говорила, она не продается. Простите.»

«Я и сам уже вижу, как ваши розы прекрасно смотрятся на стене в нашей гостиной.»

«Рисовать розы, на мой взгляд, пошло и совершенно безвкусно.»

«Быть может, тогда полевые?»

«Просто и неинтересно.»

«Астры? Георгины? Моя фантазия подходит к концу.»

«И тут не угадали. Попробуйте золото, раз шубу, достойную плеча вашей супруги еще не пошили.»

* * *

«Может сегодня вы будете более сговорчивы?»

«Без вариантов.»

* * *

«Завтра я упаду в грязь лицом.»

«Жаль, я этого не увижу. Люблю наблюдать, как заливаются краской сильные мира сего.»

«Вы слишком жестоки.»

«Я справедлива. Терпеть не могу невнимательных к своей женщине мужчин. Старайтесь впредь до такого не доводить.»

Я просыпаюсь, чувствуя, как мой живот покрывают поцелуи, и довольно потягиваюсь, окончательно открывая глаза. В комнате еще царит полумрак, а часы на прикроватной полке показывают половину шестого. – Это жестоко, я буду весь день ходить как сонная муха, – хриплым после ночи голосом, шепчу своему мужу. – Прости, но иначе никак, через час встанет Сема и мы не сможем побыть наедине, – спускаясь ниже по моей коже, объясняет Андрей. Тягучее сладкое тепло распространяется по телу, и мне уже все равно, который сейчас час. – С пятилетием, малышка, – прекращая свои чувственные пытки, целует меня супруг, улыбаясь. – С пятилетием, – отвечаю ему тем же. – У меня кое-что есть для тебя, – извлекая из под подушки длинный бархатный футляр, говорит муж. Я, с придыханием, открываю крышку и не могу скрыть своего удивления, видя, как переливаются камни, усеивающие ожерелье из белого золота. – Ты с ума сошел, это же жутко дорого! – Ну, я же не просто так засиживался на работе допоздна, так что деньги не главное. – Господи, оно прекрасно, спасибо, – целую его нежные губы и вновь начинаю разглядывать подарок. – Я тебе тоже кое-что купила, – спрыгнув с кровати, бегу к платяному шкафу, где заранее спрятала заветную коробочку. – Запонки, – поясняю, когда Андрей заглядывает внутрь. – С твоими инициалами. Такие должны быть у каждого уважающего себя олигарха. – А я олигарх? – Ну, Светка, считает, что да! А я склонна ей верить, по части оценки мужчин она довольно подкована. Муж смеется и в сотый раз за это утро тянется к моим губам. – Спасибо. * * * Маша сегодня безумно красива, и мне стоит огромных усилий не пялиться на ее яркое платье. Возможно, внешне в ней не осталось ничего от той краснеющей студентки в коротких джинсовых шортах, сующей под нос своему парню стопку бумажных салфеток, но все же внутри она все такая же искренняя и открытая, не пытающаяся играть или строить из себя ту, кем не является. В ней больше лоска, больше уверенности, больше понимания, как должна выглядеть мать и любимая жена, главная задача которой создание уюта и доверительной атмосферы в доме. Она все также смущается, принимая букеты из рук собравшихся в ресторане гостей, также приветливо улыбается окружающим, немного теряясь от бесчисленного множества комплиментов, но, при этом, прекрасно держится, зная, что заслуживает этих почестей. – Сегодня я с сыном, – улыбается крестный, представляя ей Петра, моего ровесника, с которым мы в детстве вместе пропадали на спортивной площадке во дворе. – Привет, – крепко сжимая мою ладонь и похлопывая по плечу, здоровается мой друг. Мы перекидываемся парой фраз, пока Маша принимает из рук Дмитрия Арсеньевича внушительный сверток, после чего они усаживаются за стол. – Я думала его сын заграницей, – шепчет жена, провожая их взглядом. – Да, у него свой бизнес в Германии, но отец говорил, что Петька приехал сюда погостить. Вот и Антон! Мой друг появляется в ресторане, держа под руку стройную девушку, лицо которой мне не удается разглядеть, так как она повернулась спиной, ожидая пока Павлов поможет ей скинуть тонкое пальто с плеч. Я чувствую, как на долю секунды, тело словно пронзает стрелой, когда пара ярких голубых глаз, на дне которых плескается веселье, встречается с моими, но беру себя в руки, удивляясь подобной реакции на ее присутствие. – Ну что, Медведевы! Принимайте поздравления, – по очереди обнимая нас, воодушевленно заявляет мой товарищ. – Надеюсь соберемся здесь лет через двадцать и хорошенько отпразднуем тот факт, что ты все-таки не сбежала от этого сумасшедшего. Его спутница молча изучает мою жену, улыбаясь одними уголками губ, и, почувствовав, что я замечаю ее пристальное внимание к супруге, уверенно поднимает подбородок, не пытаясь прервать наш зрительный контакт. – Знакомься, Марго, первая девушка, которую я умолял провести со мной вечер, – представляет он Маше свою подругу. Та, в свою очередь, приветливо жмет ее ладонь, демонстрируя ровный ряд белоснежных зубов. – Я просто очень ответственно подхожу к выбору партнера и стараюсь не тратить свое время зря. Примите мои поздравления, пять лет в наше время довольно внушительный срок, – заводит разговор гостья. Я, исподлобья, изучаю ее внешний вид: мешковатый свитер заменило тесное платье сливового цвета, открывающее прекрасный вид на полную грудь и стройные икры ног. Высокий каблук, поднятые вверх волосы – все говорит о стати, и мне не приходиться сомневаться над ее уверением, что она привыкла сама решать какой мужчина будет с ней рядом. Она протягивает Маше огромный подарочный пакет, что-то попутно желая, а я удивленно вскидываю бровь, замечая глупую улыбку на лице друга. – Красивая девушка… – протягивает жена, извлекая из сумки подарок и разрывая коричневую бумагу, удивленно вздыхает. – Господи! Это ведь та картина с выставки, помнишь? Я разглядываю полотно, усеянное фиалками, и не могу не ухмыльнутся. – Помниться, вы говорили, что работы не продаете, – тихо обращаюсь к Скрипник, когда за столом начинается оживленный разговор. – Разве я соврала, – отпивая вино из прозрачного бокала, поводит она бровью. – Я ведь не взяла ни копейки… – А как вы познакомились? – интересуется супруга, переводя взгляд с Антона его спутницу, закончив свой диалог с моей мамой. – Я помог ей с машиной, когда Андрей вписался в нее на светофоре, – отзывается мой друг. – Так что, мне стоит тебя поблагодарить. – Не за что, – сухо отзываюсь я. – Так это были вы? Удивительно! Мы с Андреем видели ваши шедевры на фестивале молодых дарований, и я не могу не отметить, что пришла от них в восторг. – Спасибо, для любого художника ценно, когда его труд так высоко ценят, – ничуть не смущаясь от похвалы, отзывается девушка. – И можно на ты? – Конечно. Спасибо за эту картину, я очень долго ее вспоминала, она прямо запала мне в душу! – Я не сомневалась, что ты останешься довольна, – послав мне мимолетную улыбку, отвечает Рита. Сидя за праздничным столом в честь празднования пятилетия с того дня, когда Маша взяла мою фамилию, я ловлю себя на том, что слишком часто пересекаюсь с голубым взглядом женщины, которая так же, как и я, почему-то не может не поворачиваться в мою сторону. И одному Богу известно, от чего на меня накатывает раздражение, когда Антон, так недвусмысленно что-то ей шепчет на ухо, по-свойски закинув руку на спинку ее стула… – Как думаешь, Павлов влюбился? – расстёгивая молнию на своем платье и оставаясь в одном кружевном белье, подобранному в тон ее праздничному наряду, спрашивает меня жена. – Мне кажется, она его зацепила… – Не знаю, до сегодняшнего дня он ни разу о ней не упоминал, – скидывая душащий галстук, принимаюсь за свою рубашку. – Может, боялся сглазить? – окутывая меня шлейфом своего цветочного парфюма, улыбается Маша, подойдя ко мне настолько близко, что я чувствую касание ее кожи при каждом вздохе. Я лишь улыбаюсь нелепости ее предположения и позволяю самой разделаться с пуговицами на моей груди. Когда она засыпает, выбившись из сил, в кольце моих рук, я еще долго смотрю в потолок, ожидая пока мной завладеет сон…

– Давай остановимся на этом варианте, – пододвигая понравившийся мне макет к Антону, предлагаю я. – Уверен? Не слишком ли мрачно получиться? – оценивает друг, выбранный мной дизайн интерьера. – Кстати, я тут поговорил с Ритой… Она согласна расписать стену. Правда ближайший месяц она будет заканчивать подготовку к выставке, но в сентябре вполне сможет этим заняться. – У нас что, в городе больше художников нет? – нервно отзываюсь на его предложение. – Найдем кого-нибудь другого, хочу все успеть к середине декабря… – Так мы и успеем. Она лучшая, сам же видел ее работы. Да и Маша от нее в восторге, так что не вижу смысла кого-то искать. Я откидываюсь на спинку стула, внимательно изучая беззаботное лицо Павлова, колдующего над своим ноутбуком, гадая, чем вызваны подобные перемены. Он никогда не отличался стабильностью, предпочитая обрывать свои связи с женщиной уже на следующее утро, так что несвойственное ему постоянство невольно наталкивает на определенные мысли… – Ты что, влюбился? – не могу скрыть свое удивление, заметив, как вытягивается его лицо от озвученного мной вопроса. Антон перестает бегать пальцами по клавиатуре, поворачивает ко мне голову и смотрит прямо в глаза. – Скажем так, я близок к тому, чтобы признать, что иметь стабильные отношения довольно заманчивая перспектива… Она умна, красива, самодостаточна… Мне тридцать три, наверно и мое время пришло. Так что пусть лучше это будет она, чем какая-нибудь малолетка, с которой я проснусь после клуба, – отвечает он. – Что? Думал я всю свою жизнь буду один, как ветер в поле? Я тоже хочу торопиться домой к ужину и водить сына на хоккей, так что ты, как никто, должен меня понять. Ты же у нас примерный семьянин. – А она? Она разделяет твои взгляды? – спрашиваю, щелкая зажатой в руке шариковой ручкой. – Рита не производит впечатление женщины, готовой варить борщи и терпеливо ждать тебя у окна… – А с чего ты взял, что мне нужна именно такая? – сцепляя пальцы в замок, отзывается Антон. – В этом вся соль – мы с ней на равных, а это не может не заводить. Есть своя прелесть в осознании, что ты обладаешь той, кто прекрасно знает себе цену. Это заставляет держать себя в тонусе. Хотя, от тарелки борща я бы, действительно, не отказался. Так что, если окажется, что она умеет не только водить кистью по холсту – это будет довольно приятным бонусом. Я раздумываю над его словами, даже не пытаясь оспорить тот факт, что в Маргарите, и впрямь, есть какая-то загадка, чего не станет отрицать ни один представитель мужского пола. Разве что, только слепой, не заметит излучаемой ей самоуверенности и четкого знания, что она хозяйка своей жизни. – Значит, все-таки дерево… Ладно, созвонюсь с Градовым, он уже несколько дней ждет, когда же ты, наконец, определишься. Встретимся с ним после обеда и заключим договор, бумаги я уже подготовил, – возвращаясь к на сущим делам, словно и не было между нами задушевного разговора, заявляет Павлов. – Договаривайся на шесть, мне нужно отвезти своих на вокзал, – глядя на наручные часы, вношу коррективы в его планы. – Так что, не теряй меня, звони на мобильный.

*** – Обещай не пропадать на работе с утра до ночи, – целую Андрея, стоя на многолюдном перроне рядом со своим вагоном. – Я тебя знаю, будешь целыми сутками гореть за компьютером. Муж улыбается моей проницательности, крепко сжимая в руках спящего Сеньку, и притягивает меня к себе, чтобы невесомо коснуться губами щеки. – Не стану тебя обманывать – именно так я планирую провести эти ближайшие полтора месяца. Если получиться, сам вас заберу, а то твой отец прожужжал мне все уши, рассказывая какая рыбалка выдалась в этом году. Думаю, я заслужил посидеть с удочкой на берегу пару дней. – Мои будут только рады, я уже и не помню, когда мы в последний раз отдыхали все вместе, – вдыхаю его аромат, просунув ладонь в задний карман его брюк. – И я прошу, не запускай квартиру! – Даю честное слово делать влажную уборку! – смеется Медведев, в третий раз за сегодняшний день, слушая мои наставления. – Давай занесем Семку, отправление через пять минут. Я машу на прощание, долго не спуская глаз с его подтянутой фигуры, когда поезд, наконец, отъезжает от вокзала, пытаясь понять причину кольнувшего меня беспокойства. Словно, что-то неминуемо измениться после нашей разлуки, что-то необратимо поменяется, и я, вряд ли, смогу не пожалеть о решении навестить семью… Качнув головой, в попытке отогнать от себя эти глупости, я смотрю, как тихо и размеренно взымается грудь сопящего малыша, как две капли воды похожего на своего папу, и через пару минут, раскладывая необходимые в дороге вещи по полкам, напрочь забываю о своем минутном смятении. А вечером, когда оказываюсь в стенах родительской квартиры, меня охватывает такое привычное чувство покоя, которое можно испытать, лишь прижавшись к маминой груди. – Как же ты вырос! – потрепав макушку внука, удивляется мой отец. – Что ж вы так долго не приезжали, Семен скоро забудет, как его дед выглядит! – Не забудет, мы ведь каждый день созваниваемся по видео связи, – разбирая сумку, отвечаю я. – И потом, я вас сто раз звала к нам. – Мы уже слишком стары, для всех этих поездов, – улыбается папа. – Деда, а мы завтра пойдем с тобой на каток, я тебя кататься научу, – хвастаясь своими достижениями, спрашивает мой сын, который уже месяц покоряет лед в детской хоккейной секции. – Конечно, только твой дед и сам не промах, бабушка потому в меня и влюбилась! Аж дар речи потеряла, когда лет тридцать назад увидела меня с клюшкой… Только сейчас я понимаю, как сильно истосковалась по подобным вечерам, когда Сема о чем-то весело болтает с отцом, а мама колдует над своей сдобной выпечкой. Наверное, только становясь старше, ты начинаешь в полной мере ценить, как важно вот так собираться, делиться своими переживаниями, глядя на пробивающуюся на висках седину двух дорогих тебе людей. – Папа уходит на пенсию. – между делом сообщает женщина, когда-то подарившая мне жизнь. – Дорабатывает последнюю неделю. Тяжело уже по тепловозам скакать, все-таки шестьдесят четыре. Я бросаю свой взгляд в сторону зала, откуда доноситься дружный хор голосов, хмурясь тому, как заметно осунулась, когда-то горделивая осанка моего отца. – Так что, теперь нас ничто не удержит дома – будет как можно чаще выбираться к тебе. Ты привезла фотографии с годовщины? До сих пор не могу успокоиться, что пришлось пропустить торжество! – наливая травяной чай в мою чашку, словно извиняясь, отмечает мама. Над ней время будто не властно: все та же тонкая талия, минимум морщин на лице, ясный взгляд серых глаз и поднятый вверх подбородок. Она моложе отца на одиннадцать лет, но незнающий этого человек, мог бы решить, что разница между ними куда больше. – Да, давай завтра посмотрим? – слегка улыбнувшись, предлагаю я, чувствуя, как меня неумолимо клонит в сон, после стольких часов, проведенных в дороге.

Я смотрю на нее, не сводя глаз с ее, словно вышедшего из-под руки искусного мастера, профиля, каждая черта которого граничит с тонкой ювелирной работой. Ее красота не привычная, нет в ней свойственной многим женщинам мягкости, скорее холодная, недоступная для понимания, но заставляющая запомнить даже малейшие детали ее молодого лица. Сколько ей? Наверное, лет двадцать семь? От звука ее смеха, не заливистого, слыша который хочется присоединиться, а какого-то сдержанного, говорящего, что воспитание для нее не пустой звук, по моему позвоночнику пробегают мурашки, что не может не удивлять человека, разменявшего четвертый десяток. Вот она подносит бокал к губам, слегка проводя языком по своей верхней губе, собирая остатки сладкого напитка, прислушиваясь к болтовне моего друга, который изрядно перебрал и уже вряд ли соображает, какие глупости ей говорит. Стрелки часов перевалили за полночь, а она так же свежа и собрана, словно только недавно поднялась из постели. Чувствуя жжение от обжигающего коньяка, я хмурюсь пронзившей меня совершенно неуместной мысли: «А какая она по утрам?».

– Андрей, наверное, стоит отвезти Антона домой, – устремляя на меня взгляд своих голубых глаз, обращается ко мне Рита, когда Павлом склоняет свою голову на сложенные на столе руки. – Я вызову такси, ты ведь знаешь его адрес?

Я удивленно выгибаю бровь, доставая купюры из своего бумажника, намереваясь оплатить счет.

– Странно, что ты не в курсе. Или вы только о живописи говорите? – как-то ехидно выдаю я, делая последний глоток спиртного.

– Говорим, и о живописи в том числе… Антон довольно приятный собеседник, – перенимая мои интонации, отвечает девушка. – Только, мне кажется, это касается лишь нас двоих.

– Я просто переживаю за друга… Боюсь, он стареет, раньше ему куда легче давалось кого-то увлечь.

– Пытаешься его компрометировать? Не боишься, что я решу, что он законченный бабник и брошу, разбив ему сердце, – дав знак официанту, чтобы он вновь наполнил опустевший фужер, интересуется Маргарита.

– Можно подумать, ты до сих пор этого не поняла, – не сдерживая ухмылку, продолжаю нашу беседу.

– Ладно, в этом ты прав, у таких мужчин, как вы, это написано на лбу большими буквами, так что, Америку ты мне не открыл…

– Таких как мы? Боюсь на мой счет ты ошиблась, я моногамен во всех отношениях.

– Разве? Я редко ошибаюсь в людях. Уж поверь, на верного любящего мужа ты явно не тянешь…

– Это почему же? – удивляюсь сказанному, внимательно разглядывая собеседницу, на губах которой расцветает все та же сдержанная улыбка.

– Почему? Хотя бы, потому, что вместо того, чтобы обнимать сейчас свою жену, ты в полпервого ночи сидишь в ресторане со мной…

– С девушкой своего друга, – поправляю ее. – И он, кстати, тоже тут, так что не могу принять твои доводы…

– На девушку лучшего друга так не смотрят, – делая небольшой глоток отзывается Рита.

– Как так?

– Так, словно кроме нас двоих тут никого нет. Словно, – слегка наклоняясь вперед и опираясь локтями на разделяющий нас стол, – я пришла сюда с тобой, и ты уже считаешь минуты до того мгновения, когда мы покинем этот набитый посетителями зал. Так, словно в своей голове, ты уже ни раз целовал мои губы.

Я чувствую, как от ее слов меня накрывает какой-то удушающей волной, и, с трудом, подавляю желание ослабить ворот своей рубашки, на мгновение отводя глаза, чтобы ничем не выдать, что она застала меня врасплох. Когда я, неторопливо, наливаю себе очередную порцию коньяка, мимолетно взглянув на друга, который уже привлек к себе интерес персонала, наверняка, решающего, стоит ли поскорее нас выпроводить, или надеяться, что никто из посетителей не заметит перебравшего гостя, Рита, понизив голос, продолжает свой монолог:

– Ты думал, я не замечу, как пристально ты меня изучаешь, даже не пытаясь скрывать своего интереса?

– Тебе, скорее всего, показалось. Я не врал, я верен и предан своей жене, так что, прости, если заставил тебя думать иначе.

– Верен? Верность довольно относительное понятие. Можно подпускать к своему телу сотню других женщин, но внутри себя любить лишь одну. А можно делить свою постель лишь с одной, каждую ночь на ее месте представляя другую. Так о какой верности идет речь?

– О той, где моя жена владеет мной целиком.

– Ну что ж, буду лишь рада ошибиться на твой счет. Тем более, что супруга у тебя премиленькая… Такая улыбчивая, понимающая… Вот и сегодня, наверняка, тебя поймет. Уверена, что для тебя не редкость приходить домой среди ночи…

– Хочешь обсудить мою семейную жизнь?

– А почему бы и нет? Дашь мне пару советов, как должна вести себя женщина, чтобы хотя бы на пару лет привязать к себе мужчину?

– Боюсь, это не ко мне. Проведи опрос среди своих подружек…

– Я предпочитаю общаться с мужчинами, девушки слишком коварны и непредсказуемы…

– А мы, что настолько простые и понятные?

– Да, хотя, кое в чем с женщиной куда проще.

– И в чем же?

– Думаю, будь ты представительницей слабого пола, ты бы не стал раздевать меня взглядом, рассказывая, как сильно любишь жену. У тебя есть одна огромная проблема – ты преуспел в своем бизнесе, обзавелся семье, уверена, ты и отец не плохой… Но признавать свои слабости ты абсолютно не способен, считая, что такому сильному успешному человеку не престало краснеть перед малознакомой юбкой. И я сделаю тебе одолжение – будем считать, что я все это выдумала, только ты должен мне кое-что пообещать.

– И что же? – даря ей ухмылку, хочу дать ей понять, что меня совершенно не трогают ее высказывания.

– Что никогда не станешь меня представлять, обнимая свою жену, – чокаясь своим бокалом о мой, еще шире улыбается Скрипник.

Я возвращаю ей улыбку, и больше не пытаюсь завести разговор, когда мы устраиваемся в салоне такси, и, позже, когда мы помогает Антону улечься на кровати в его квартире, я все также молчу, больше не пытаясь вглядываться в выражение ее лица.

– Зайдешь? – выбравшись на улицу из старенькой красной иномарки, интересуется Рита. – На кофе?

– Боюсь, ты решишь, что я намерен напроситься на завтрак, – смеюсь над ее предложением.

– Я не готовлю завтраки тем, у кого уже есть своя личная повариха, так что можешь быть спокоен за свою репутацию.

Не дожидаясь моего ответа, она разворачивается в сторону подъезда, так ни разу и не обернувшись, чтобы проверить иду ли я следом, и совершенно не удивляется, когда я придерживаю рукой железную дверь парадной, словно, заранее знала, что я приму ее приглашение. В квартире, служащей ей не столько жильем, сколько рабочей мастерской, царит мрак, лишь свет уличных фонарей, пробивающийся сквозь большое французское окно, бросает тонкие полоски золотистого свечения на идеально начищенный паркет. Рита, зажигает развешанные на стенах светильники, будто желая создать интимную доверительную атмосферу, и мне, почему-то, становится не по себе, когда ее тонкий силуэт окутывает теплое свечение бра.