Текст книги "В плену Времени (СИ)"
Автор книги: Евгения Савицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)
Глава 3
Мое пробуждение было невероятно приятным – отлично выспалась и, благодаря снадобью хозяйки, рука и голова больше не болели. Я лениво потянулась и, перевернувшись на другой бок, сладко вздохнула. В мои легкие вливался аромат различных трав, сушащихся на стенах домика и запах свежеиспеченного хлеба. Только подспудная мысль о каком-то невыполненном деле отравляла мне настроение и портила это приятное утро. Я мигом вспомнила о том, что заснула и не вытащила Часы Времени у Митрия. Прикусив губу, я старалась отогнать от себя мрачные мысли. Еще теплой ото сна кожей, чувствовала, как в распахнутые в хате окна вливался свежий воздух, еще не прогретый жарким летним солнцем. Судя по активной суете за окном и в дальнем углу комнаты, было позднее утро или день, что по меркам сельских жителей было очень поздно.
Я лениво потянулась и неохотно открыла глаза и из-под ресниц оглядела комнату. Хозяйка домика уже тихонько возилась по хозяйству и, в данный момент, ухватом ловко вытаскивала из горячего зева печки горшочек с ароматной кашей. На ладно сбитом деревянном столе из гладко обтесанных досок, стояло огромное блюдо с большим караваем, распространявшим аппетитный аромат свежеиспеченного хлеба. Эти запахи приятно щекотали мое обоняние, напоминая мне о том, что я ничего вчера не ела кроме кусочка пиццы. Желудок скрутило от голода, напоминая мне о том, что неплохо было бы и подкрепиться.
В этот момент, жена Митьки ловко водворила кашу на стол рядом с хлебом и обернулась ко мне лицом. Увидев, что я не сплю, она недовольно поджала тонкие бледные губы и ворчливо сказала:
– Хватит вылеживаться, барышня. Чай не дома. Вставай, умойся и допоможешь на стол собрать. Скоро Митрий и Макар с рынка вернутся.
Я села на лежанке и протерла глаза здоровой рукой, прогоняя прочь остатки сладкой дремы. Краем глаза я заметила, что мое правое запястье туго перетянуто серой тряпицей.
– Доброе утро, хозяйка, – тихо сказалая, как можно дружелюбнее и прибавляя в голос как можно больше мягкости и благодарности.
Мой ласковый тон возымел свое действие, хозяйка смягчилась и уже другим тоном отозвалась:
– Уже день, барышня. Придется тебе менять свою привычку вставать поздно. Чай не в родительском доме. Уже, почитай, десятый час пошел, а ты все еще дрыхнешь. Бушь у меня покудова помощницей, а далее решим, как быть с тобой. И еду отрабатывать. Я тя кормить просто так не буду. Зови меня Матреной. А как зовут-то тя, барышня?
– Эля, – прошептала я, слезая с лежанки.
– Добрэ, Эля… Странное имя… Заграничное?
Я неопределенно пожала плечами, окончательно слезла с лавки, спокойно обула свои туфли и встала во весь рост перед хозяйкой.
Матрена поморщилась, когда увидала мой наряд – мятая грязная блузка, обтягивающие джинсы, и туфли на шпильках.
– Тебя переодеть надобно, а то в исподнем ходишь, – проворчала она и исчезла за дверями.
Вернулась жена разбойника через минуту, неся в руках какое-то платье темно-серого оттенка, напоминающее мне мышиную шкурку. Она взяла меня за руку и отвела в закуток, занавешенный цветастой тряпицей и, вручив мне полотенце, кусок серого мыла, платье и белье, вышла из так называемой ванной.
Я быстро стащила с себя свои вещи и приткнула на широкую полочку, туда же отправились – кусок мыла и полотенце из неотбеленной льняной ткани. На полу стояла большая бочка, наполненная слегка теплой водой. По крайней мере, чистой, и на том спасибо. Я размотала повязку на руке и придирчиво осмотрела место ушиба, к моему огромному удивлению, опухоль прошла. Я с недоверием еще пару секунд созерцала запястье, затем облокотившись обеими руками о бадью, посмотрела на свое лицо без единого синяка или припухлости, отражавшееся в воде. Долго и придирчиво искала признаки того, что во мне изменилось, но черты лица были теми же – большие серые глаза на бледном лице, разлет бровей с красивым изломом, длинные чуть ниже лопаток волосы золотисто-русого цвета и яркие губы, с немного вздернутой в надменном изгибе, верхней губой. Еще пару секунд, я продолжала созерцать себя и, поколебавшись, окунула руки в воду и принялась умываться.
Подавляя природную брезгливость, я намылилась, как смогла, серым мылом, попутно вспоминая свою уютную уложенную розовато-белым кафелем ванную, душевую кабинку и белоснежную овальную ванну, а также такие недоступные в данный момент – ароматный гель для душа и шампунь. Мои волосы потемнели от пыли и имели неряшливый сероватый оттенок, и поэтому мне пришлось тоже их мыть с мылом.
Когда я насухо вытерлась полотенцем и с содроганием в душе натянула на себя белье – ужасного вида панталоны до колен с оборками, длинную рубашку желтого оттенка на широких уродливых бретелях, но, по крайней мере, вся одежда и белье были чистыми. Платье было вообще отвратительным из сероватого грубого материала с широким подолом до пола, со шнуровкой на жестком лифе впереди, пышными рукавами фонариками и воротником-стоечкой. Поморщившись, я со вздохом затянула шнуровку, одернула топорщащуюся юбку и, увязав свою одежду вместе с туфлями в подобие узла, вышла из-за перегородки. В платье с чужого плеча мне было ужасно некомфортно, отбивая желание, даже представить себе как я выглядела. Матрена велела мне заплести волосы в косу и, протянув, деревянный гребень и ядовито-синюю ленту для волос, двинулась к полкам с разнообразной утварью. Я вновь вернулась за ширму, тщательно вытерла волосы полотенцем, затем осторожно расчесала их и практически еще мокрыми, заплела косу, вплетая в нее ленту.
Когда я вынырнула из-за перегородки, Матрена уже успела убрать куда-то мои вещи, постель и расстелить на столе белоснежную льняную скатерть с цветной вышивкой. Мне она велела расставлять миски на столе, который бы придвинут к двум перпендикулярно стоящим широким лавкам. На стол отправилась огромная миска с гречневой кашей, щедро политой густым соусом, домашние жирные колбаски, вареники с мисочкой сметаны, миска нарезанных на четыре части свежих огурцов, помидоров и пучками зелени. В середине стола стоял нарезанный огромными ломтями хлеб с золотистой хрустящей корочкой. Один толстый ломоть немного отвалился вбок, обнажая желтоватую пористую мякушку, источающую неповторимый аромат свежайшего хлеба. Теперь я понимала, откуда у славян привычка вкусно и много покушать.
Я невольно сглотнула слюну, желудок требовательно заурчал, да так громко, что хозяйка услышала и сжалилась надо мной. Она бесцеремонно ткнула мне в руки ломоть хлеба и большую кружку молока, велев мне присесть на маленькой скамеечке около печи. Когда я доедала свой кусок хлеба, запивая его парным молоком, в хату ввалились Митька, Макар и не знакомый мне мужик. Они о чем-то шумно переговаривались, щедро приправляя свою чудную речь такими ругательствами, о значении некоторых, я лишь только догадывалась.
Незнакомец был высокого роста, худощав с коротко подстриженными волосами темно-кирпичного цвета. Такие же, как и у Макара глаза, форма головы и рисунок губ, это невольно наталкивало на догадку, что они с рыжим родственники. Вошедшие мужики, узрев меня, как-то сразу замолчали, а высокий незнакомец, неторопливо подошел ко мне практически вплотную. Он с интересом в течение нескольких долгих секунд рассматривал меня оценивающим взглядом. Я перестала жевать, бесстрашно подняла глаза на высокого мужика и спокойно встретилась с его холодным взглядом бледно-голубых глаз.
Одет он был в потертые штаны, вправленные в высокие сапоги из свиной кожи, рубаху навыпуск и кожаную жилетку. В правой руке он мял картуз, который, впрочем, тут же кинул на ближнюю к нему лавку. Справа к нему подошел Митька. Его черные глазки смотрели на высокого мужика с видимым волнением и то и дело беспокойно бегали по нашим лицам. Немного позади, мялся Макар со свойственным ему простодушно-дурашливым видом.
– Как зовут тебя, девка? – нарушил наконец-то тишину незнакомец.
Его взгляд уже давно оглаживал мою высоко поднятую туго затянутым лифом грудь. Слово «девка» никогда не нравилось мне, ассоциируясь с понятием дешевой портовой шлюхи. Я с недовольством вскинула подбородок и надменно поджала губы, выпрямляя спину.
– Я тебе не «девка», – отрезала я, понимая в душе, что это просто дерзость и мне придется отвечать за свои слова.
Мне с легкостью удались эти жесты гордости и надменный тон в голосе, так как в голубых глазах незнакомца полыхнула холодная ярость. Казалось, он едва сдерживает себя, и вот-вот на грани того, чтобы вспылить и ударить меня. Его пухлые яркие губы скривились в усмешке.
– Эля, ее зовут, – безмятежно отозвалась Матрена, тут же веселым тоном прибавила:
– Сидай, Кузьма, до столу, а то еда простынет. Я приготовила твои любимые вареники с творогом. Сидайте! Не обращайте внимания на барышню, она попервах такая строптивая, но я и не таковых ломала.
Хозяйка засуетилась вокруг гостя, попутно ставя на застеленный скатертью стол внушительный запотевший пузырь с белой мутной жидкостью и четыре глиняных чарки. Я с ужасом застыла с недоеденным куском хлеба, наконец-то осознавая, куда попала. Несколько минут я мяла в руках хлеб, краем глаза наблюдая за хозяйкой и мужиками.
В нос ударил запах самогона, и когда первая чарка была выпита, я быстренько доела хлеб и допила молоко. Послышалось чавканье, к моему горлу подступил ком, и я поспешно отвернулась к огню в печи, чтобы не видеть, как рубают продукты три здоровых мужика и хозяйка дома. За трапезой Митька сообщил, что продал часы «строптивой барышни» и вытащил из кожаного мешочка золотые монеты. Порядком захмелевший Макар радостно икнул и протянул жадные ладони к сверкавшему на столе золоту. Послышался шлепок по рукам, и грубый голос Митрия, предлагавшего поделить поровну прибыль. Упоминалось имя ростовщика Аркашки, якобы купившего эти часы по бешеной цене, соблазнившись тонкой работой.
Мое сердце перестало биться и заледенело от ужаса. Мысль о том, что я в девятнадцатом веке на всю свою оставшуюся жизнь ужасала и вселяла такой неконтролируемый ужас, что мое тело застыло в одной позе. На глаза навернулись слезы, которые превращали желто-красный огонь, ласково лизавший дрова в зеве печи, в яркое мигающее размытое пятно. Краем уха я слушала пьяные разговоры мужиков, потом Матрена побежала за маринованными грибами в погреб.
В чувство реальности привел меня низкий баритон Кузьмы, который обратился ко мне:
– Элька, я вот че решил… Хочу, чтоб ты была моей бабой. У меня всякие были, но шоб из благородных – ишо не было.
Эту фразу он произнес на диво четким тоном. Я, не веря своим ушам, медленно обернулась в сторону Кузьмы и с удивлением воззрилась на разбойника. Мужик, видимо приняв мое удивленное молчание за немую радость, оскалился и подсел ко мне на лавку. Я сжалась в комочек, мечтая, чтобы этот ужас закончился, но все было слишком реально. Пьяный мужик дышал мне в шею, пытался поймать мое лицо и запечатлеть на моих губах слюнявый поцелуй. Отвращение подкатило к горлу. Где-то на заднем плане, Митька и Макар, что-то советовали пьяными голосами своему атаману. В этот момент послышались шаги Матрены, и в комнату вплыла сама хозяйка, Кузьма резво встал и заплетающимися шагами вернулся за стол.
– Матрена, отдай-ка свою помощницу мне в бабы, – прогудел Кузьма, сладко улыбаясь хозяйке.
– Неужто хочешь эту белоручку в жены? – удивленно спросила Матрена.
Ее синие глаза были затуманены самогоном, но все равно смотрели прямо, а в глазах сверкнул хищный блеск быстрой наживы.
– Я сказал в бабы, а не в жены, – гнул свое Кузьма.
Я похолодела и с ужасом взирала на людей, решающих мою судьбу.
Но хозяйка дома была неприступной:
– Нет, если ее к тебе, то только в жены и с выкупом! Как-никак это мой Митрий нашел эту барышеньку!
– Добрэ, – неохотно согласился Кузьма. – Надеюсь, вона того стоить, шоб жениться на ней.
Матрена просияла.
– Я тоби цю кралю за две недели подготовлю. Будэ все робити по хозяйству.
Кузьма ухмыльнулся:
– Хорошо, Матрена!
Налили еще по одной чарке, и, чокнувшись, дружно выпили. Я продолжала сидеть на своем месте перед печью и обреченно смотрела на пьяного «жениха».
Глава 4
Матрена свое слово, данное Кузьме, держала с завидной стойкостью. После шумного и обильного возлияниями обеда плавно перешедшего в ранний ужин, мужики отправились на сеновал спать, а я и Матрена принялись убирать со стола. Затем хозяйка поручила мне мыть посуду, причем, без привычных для меня моющих средств, дело шло вон из рук плохо. Подвыпившая Матрена кричала и бранилась, а мне приходилось покорно молчать и в тайне мечтать о побеге.
Весь следующий день хозяйка давала мне кучу дел – по дому и огороду. У меня не было даже минутки свободного времени и к концу дня, я просто повалилась на свою лавку без задних ног. Даже не было сил, чтобы снять с себя платье. Я так и заснула в нем, поджимая под юбку свои босые ноги.
Казалось, только минуту назад я облегченно закрыла глаза, как чувствительный тычок в бок снова разбудил меня. Надо мной стояла хозяйка, ее силуэт был едва виден в сером предрассветном сумраке. Она была уже одета и умыта.
– Вставай, лежебока. Уж пора печь топить и тесто ставить, – уже привычным ворчливым тоном поприветствовала она меня.
Я зевнула, пытаясь прогнать сон из своего усталого, измученного непривычной физической работой, тела. Мои босые, сбитые за вчерашний день и привыкшие к обуви, ноги коснулись холодного, остывшего за ночь пола. Эта прохлада привела меня в сознание. Матрена меж тем вручила мне ведро и велела принести воды из колодца.
Серело небо, восток начинал зажигаться розоватым отсветом, бледнели звезды и тонкий серп молодого месяца, над просыпающимся селом. Кое-где сонные хозяйки гремели ведрами возле своих колодцев, выгоняли домашнюю птицу на задние дворы, петухи начинали петь, оповещая всю округу о приходе нового, полного хлопот и забот, дня. Мои босые ноги осторожно ступали по росистой холодной тропе, когда я, направляясь к колодцу. Матрена меж тем пошла на птичник, кормить кур и гусей. Когда я с непривычки медленно выудила ведро из недр колодца, то решила утолить свою жажду. Неловко перевернув ведро, вода широким потоком ринулась через край и окатила ледяным душем мои босые ноги и подол серого платья. Остаток воды пошел на умывание и питье. С внутренним неудовольствием я осознала, что ведро придется закидывать в колодец второй раз.
Когда я вернулась с водой, то Матрена уже торопливо разжигала печь, указав место, куда поставить ведро, она велела мне вымести хату и сени, а также приказала не шуметь, дабы не разбудить ее мужа, безмятежно храпящего на печи. Краем глаза я с интересом наблюдала за быстрыми и опытными движениями полных рук хозяйки, когда она замешивала тесто или закладывала хлеб в печь.
Все, что не поручала мне хозяйка – валилось из рук. Да, и не мудрено – мои мысли были заняты лишь только планом побега. За полдня работы по хозяйству я утвердилась во мнении, что жила в своем времени как в раю и счастливом неведении, что должны были проделывать прабабки, чтобы вести это самое пресловутое хозяйство. На душе стало тоскливо, и чтобы вовсе не расклеиться, вышла в сени и принялась ожесточенно мести пол, невольно вспоминая легкую уборку пылесосом.
Едва заалел рассвет, как Митрий проснулся и, умывшись, потребовал у Матрены завтрак. Блины, творог, сметана и ягоды – все это хозяйка подала на завтрак. Я была посажена в дальнем краю стола, и мне перепало из еды всего чуть-чуть. После плотного завтрака, Митька деловито собрался и куда-то убежал по своим делам, а Матрена повела меня на огород.
Уже давно я не работала у бабушки в селе, поэтому отвыкла, стоять с сапкой в раскорячку над рядками посаженной картошки, помидоров или огурцов. Избавляя их от сорняков, руки постепенно вспоминали старую подзабытую работу на огороде. Несмотря на утро, жаркое июльское солнышко уже сильно припекало. Я очередной раз разогнула спину и облизала пересохшие губы. Сильно хотелось пить, спину ломило, и саднил порезанный палец. Матрена тут же прикрикнула на меня, и пришлось возвращаться к прерванной на минутку работе. Весь день прошел в хлопотах по хозяйству, Матрена не сидела без дела целый день, попутно гоняя меня. К вечеру я валилась от усталости и мечтала только об одном – выспаться. И самое обидное, что не было никаких сил для того, чтобы толком обдумать план побега.
В таком темпе прошло еще два дня. Каждый вечер к Митьке приходили Макар и Кузьма. Они обговаривали свои дела за щедро накрытым столом, пили самогон и пели песни. Вот вчера, я даже умудрилась разузнать у пьяного Митьки, что ростовщик Аркаша живет в Екатеринославе и имеет лавку на самом большом рынке уездного городка. Он это преспокойно выболтал, пока Матрена бегала в погреб за очередной порцией маринованных грибов. Итак, у меня была уже конкретная цель, правда еще не знала до конца, как верну Часы обратно. Я, не перечившая Матрене, исправно выполняла порученную мне работу и спокойно присматривалась, когда смогу улизнуть от поработивших меня разбойников, и такой случай подвернулся на пятый день пребывания в помощницах у жены разбойника.
Поздно вечером, как обычно, к Матрене и Митьке в гости заглянули Макар и его старший брат Кузьма. Она смогли провернуть какое-то важное дело и теперь решили отметить это. Расторопная Матрена мигом накрыла на стол, вытащив практически все, что было в погребе. Сидела я на привычном месте – на лавке, устало прикрыв глаза, и облокотилась спиной о теплую печь. Из-под ресниц лениво смотрела на разбойников и хозяйку дома, в это мгновение мой мозг посетила простая и одновременно гениальная идея.
Сбежать! Прямо в этот же вечер. Каким-то неведомым чутьем я уловила момент истины. Дремота тут же прошла. Пока захмелевшие разбойники басовитыми голосами пели какую-то заунывную песню, а Матрена им тоненько вторила. Осоловевшие глаза собутыльников смотрели лишь только на запотевший пузырь и даже не замечали меня. Я моментально собралась, глаза так и оставила прикрытыми, делая вид, будто дремлю, убаюканная теплотой печи, но мозг усиленно соображал и был начеку. Песня внезапно оборвалась, и заплетающийся голос Макара оповестил их высокое собрание о том, что маринованные грибы закончились. Матрена порядком захмелела и расслабилась рядом со своим мужем. Ей не хотелось выходить из-за стола и лезть в погреб за очередной порцией грибов, поэтому она послала меня, протянув мне связку ключей.
Я нисколько не возражала и поэтому бесшумно выскользнула из комнаты с пустой миской в руках, притворив за собой дверь. Первым делом, я извлекла из сундука, стоящего в сенях узел со своими вещами, затем обула удобные туфли без каблуков из мягкой выделанной свиной кожи и, прихватив холщовую сумку, вышла в ночь. Узел и сумку я отнесла к колодцу и спрятала вещи в кустах. Затем обогнув, справа, дом и пошла к погребу. Оттуда я стащила подголовки домашнего сыра, копченый окорок, буханку хлеба, а также прихватила бутылку с морсом. Все это я сложила в вышеупомянутую холщовую сумку и снова спрятала в кустах возле колодца.
Когда я вернулась, веселая компания видимо навернула еще по одной, и поэтому сильно удивилась, где я пропадала так долго. Демонстративно поставив миску с грибами на стол, вернулась на свое место. Я едва сдерживала нервную дрожь во всем теле, осознавая, что моей подневольной жизни пришел конец и совсем скоро я убегу без оглядки в Екатеринослав. Возможно, придется украсть эти часы времени у ростовщика, но это было бы делом нехитрым, потому что, ни о какой сигнализации в 1881 году речи быть не может. Далеко идущих планов я решила пока не строить и ограничится пока лишь побегом из дома Митьки.
Ждать долго не пришлось, практически сразу после второй чарки, когда я принесла новую порцию грибов, Матрена и мужики сильно опьянели. Хозяйка велела мне идти спать в сени, чтобы я не мешала им. Под действием алкоголя, она потеряла бдительность, а возможно, ей даже в голову не пришло, что я смогу убежать. Бросив прощальный взгляд на разудалую компанию, которая тут же утратила ко мне интерес, опрокинула еще по одной чарке самогона и, закусив маринованными грибками, завела хором веселую хохлацкую песню. Матрена солировала красивым высоким голосом, Митрий и Кузьма ей подпевали, а Макар уже сладко спал, уткнувшись лицом в крошки хлеба на столе и обняв руками рыжую голову. В этот момент мне захотелось подложить ему под лицо салат, чтобы ему было мягче спать.
Я осторожно вышла за дверь в сени и плотно притворила ее за собой, заглушая громкую песню. Быстрыми бесшумными шагами дошла до входной двери, осторожно толкнула ее и шагнула в ночь. Прихватив припрятанную сумку, я тихо прошла мимо серой Жучки, бросив ей кусок колбасы. Собака уже отлично знала меня потому, что именно с Жучкой все это время тайком от Матрены, я делилась своими скудными порциями. Поэтому она промолчала, когда я прошла мимо ее деревянной будки. Калитка с тихим скрипом закрылась, и я уверенными шагами направилась в сторону полей, на запад. За эти дни жизни в доме Матрены я узнала, что Екатеринослав находился в пяти верстах от села на запад. Я узнавала это постепенно, как бы невзначай задавала простенькие и ничего не значащие вопросы Макару, Митрию или Кузьме.
Как только спящее село исчезло из виду, я бегом пересекла поле, окаймляющую его лесопосадку и углубилась в степь. Сердце гулко билось где-то в горле, кровь стучала в висках, и от волнения жутко хотелось пить. Только теперь, когда остановилась передохнуть и промочить горло, я заметила, что южная душная ночь напоена ароматом диких степных трав, вокруг оглушительно стрекотали сверчки в высокой траве, и пахло пылью дальних дорог. Над головой в темно-синем ночном небе ярко сверкали далекие звезды, укутанные в белесую дымку млечного пути, который так редко можно увидеть на ночном небе в очень ясную погоду и только далеко от города.
Я с наслаждением улеглась на спину и, закинув руки за голову, смотрела в небо, пытаясь найти знакомые мне с детства созвездия. Папа увлекался астрономией и у него даже был любительский телескоп, на даче мы частенько до полночи проводили на чердаке и рассматривали далекие звезды. Попутно он рассказывал мне различные интересные факты из жизни звезд. Я замирала от осознания того, что возможно смотрю на одну из населенных планет, и кто-то из разумных существ также как и я с напряжением вглядывается в черные глубины Вселенной, пытаясь понять – есть ли еще где-то разумная жизнь.
Я сладко потянулась, отгоняя радужные воспоминания о своем далеком детстве. Глаза уже слипались, и усталость брала вверх. Решив, поспать до рассвета, я побрела в поисках места для ночлега. В холодных лучах ярко светившего месяца все было призрачным. Вскоре такое место нашлось. На прямой поверхности степи, кое-где попадались редкие островки с низкими деревцами и густым кустарником. Один из таких островков попался мне на пути и я, с радостью предвкушая сон, залезла в густую траву и моментально уснула.
