Текст книги "В плену Времени (СИ)"
Автор книги: Евгения Савицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
Глава 19
С трудом разлепив веки, я опасливо открыла глаза и с огромным интересом осмотрелась. Мое тело, как ни в чем не бывало, лежало на огромной кровати. Саднило предплечье и жутко хотелось пить. После привидевшегося сна настроение у меня было просто ужасным, таким же, как и мое самочувствие. С огромным усилием привстав на кровати, я здоровой рукой дотянулась до колокольчика и позвонила в него, морщась от его пронзительного тоненького звона. Отбросив его обратно на тумбочку, со стоном я вновь упала на подушки и с облегчением прикрыла глаза. Во всем теле чувствовалась такая жуткая слабость, словно я не спала всю ночь, а летала над своим родным городом в компании бестелесной сущности.
Едва слышно скрипнула дверь и в комнату, шурша накрахмаленным передником, тихо скользнула Мила. Я узнала свою горничную по негромким и суетливым шагам. Увидев мое бледное несчастное лицо, служанка тихо ахнула и всплеснула руками:
– Ах, барышня! Неужто вы занемогли после вчерашней непогоды? Видать вас сильно подмочило дождем. Может дохтура вызвать?
Я сморщилась и, облизав губы, застонала:
– Воды, Мила! Дай мне, пожалуйста, воды…и… не надо доктора… Отлежусь денек и мне полегчает.
Я устало прикрыла глаза, мечтая унять неприятный звон в ушах и непонятную слабость во всем теле.
– Да, да, сейчас, барышня! Как скажете…,– с готовностью ответила горничная и сразу же испарилась из моей комнаты.
Мила не заставила себя долго ждать. Вскоре она вернулась в спальню с серебряным подносом в руках. Я лениво открыла глаза и, по-старушечьи кряхтя, уселась в постели. На подносе стоял большой бокал, наполненный почти доверху, чистой без малейшего осадка, родниковой водой.
– Прошу, – услужливо промолвила Мила, робко и по-доброму улыбаясь мне.
Она осторожно поставила поднос на тумбочку поближе ко мне. Дрожащей рукой я взяла чуть запотевший бокал, поднесла к сухим губам и большими глотками жадно выпила всю воду. Вернув бокал на поднос, я вновь обессилено упала на подушки. Прохладная влага освежила меня, но сил не придала.
– Желаете позавтракать, барышня? – любезно поинтересовалась Мила, а ее глаза смотрели на меня с выражением сострадания.
Я лишь отрицательно покачала головой и прибавила тихим чуть хриплым голосом:
– Нет, Мила, спасибо… буду спать…
В подтверждении своих слов, я с облегчением закрыла глаза и буквально сразу же провалилась в забытье и уже не слышала ответной реплики горничной, а также того, как она выходила из комнаты. Все это время я находилась в какой-то вязкой и давящей на грудь субстанции. Было тяжело и душно, мне отчаянно хотелось открыть глаза и проснуться, но я не могла. Меня будто что-то держало в толще хлипкой тьмы и не отпускало наверх. Отчаяние овладело моим существом, даря мне сполна горькое чувство обреченности и безысходности. Каким-то нереальным чудом я вырвалась из черной липкой паутины кошмара.
Следующее мое пробуждение состоялось где-то посреди дня. В комнате было душно из-за того, что в распахнутое настежь окно вливался знойный июльский воздух, приправленный горьковатым запахом кипарисов. Сон без конкретных сновидений немного освежил меня, но не вдохнул сил. В теле все еще обитала слабость, а в душе – полная апатия ко всему. Я лениво перевернулась со спины на бок, и с полным равнодушием разглядывала темные плотные шторы, закрывающие большие окна. В спальне царил приятный полумрак, и солнечный свет не резал глаза. Ночной разговор со Временем врезался в память на настолько, что сильно угнетал меня, но я лишь мысленно прикидывала все возможные варианты возвращения Часов Времени, и не верила до конца в успешность своих действий.
Проанализировав произошедшие события за последнее время, я пришла к выводу, что получить Часы Времени будет также сложно, как и снять их с самого князя при свете дня. Поэтому надо было придумывать другой план – более хитроумный и коварный. Мне уже давно пора было посмотреть правде в глаза, а не малодушно надеяться на Госпожу удачу. Оставался один способ вернуть часы – кража. Как не претил мне этот метод, но и вариантов похищения вещи тоже было не много. Даже это осложнялось тем, что если вернется настоящая Габриэль, то ей придется несладко в позорной роли воровки. Возможно, на каторге, в кандалах и Сибири. Я тяжко вздохнула, а совесть обвинительно грызла мою душу. Подставить так девушку я не решалась, и это очень осложняло дело. Хотя, был еще один нерешенный вопрос – местонахождение настоящей Габриэль, графини Миллер.
Прикусив губу, я в задумчивости накручивала на указательный палец правой руки локон. Итак, нужно провернуть дело так, чтобы меня не поймали. Лениво перевернувшись с живота на спину, я с большим удовольствием сладко потянулась. Не знаю, сколько я пролежала в раздумьях, устало рассматривая стены, потолок и узор на пологе кровати. Лень и депрессия постепенно отступали, и вскоре мне надоело сушить свой мозг пустыми догадками. Уже давно следовало бы составить для себя новый план, и первым пунктом которого было посещение дома Баринского, причем желательно в неформальной обстановке, а уж потом – действовать по обстоятельствам. Я облегченно улыбнулась и расслабленно прикрыла глаза, мечтая о скором возвращении Часов.
Я уже видела, как вхожу в какой-то огромный серый и безликий дом. Дэниэль ловко ведет меня под руку, и мы вместе входим в какую-то комнату с огромным потухшим камином. На каминной лакированной полке валяется множество безделушек, украшений, статуэток и среди всего я отчетливо вижу Часы Времени. Знакомый позолоченный корпус матово поблескивает гравированной поверхностью и, казалось бы, ждет, чтобы его аккуратно и быстро взяла моя запотевшая от волнения ладошка. Князь галантно целует мою руку и куда-то уходит по своим делам. Я с облегчением вздыхаю, нервно облизываю внезапно пересохшие губы и быстрыми шагами подхожу к камину. Молниеносный бросок руки, и мои дрожащие пальцы крепко сжимают прохладный металл часов. В душе взметнулся вихрь эмоций, и дикая всепоглощающая радость доминирует над всеми остальными моими чувствами. Недрогнувшим пальцем, я торопливо набираю заветную комбинацию цифр, и… Последнее, что я вижу в 19 веке – растерянное лицо Дэниэля. Инстинктивно я дергаюсь прочь от него, опасаясь того чтобы меня он не схватил и не вернул обратно.
Но я ошиблась, черная воронка уже поглотила меня, и князь Баринский не в силах был меня вернуть. Радость распирала меня. Наконец-то я больше, никогда, не увижу противного надменного Дэниэля, не будет его издевок и он, никогда, больше не будет терзать мои нервы своим красивым голосом. Ощущение сильного падения моментально охватило меня, затем что-то сильно встряхнуло меня. Я закричала и немедленно открыла глаза.
Комнату уже застилали вечерние сумерки. Дневной свет померк, а сумрак зашторенной спальни разгонял дрожащий огонек одинокой свечи в подсвечнике, стоящем на тумбочке. Я обнаружила себя сидящей в кровати, возле меня стояла Мила. Ее испуганные глаза обеспокоенно смотрели на меня. Пламя свечи вырывало ее фигуру из серых сумерек. Где-то в глубине комнаты притаилась тьма и терпеливо ждала своего часа.
– Вам опять снился кошмар, Габриэль, – прошептала она непослушными губами. – Вы так кричали…
– Надеюсь, я никого не напугала, – отозвалась я, ежась от вечерней прохлады, льющейся через распахнутое настежь окно.
Дневной зной летнего дня уже давно прошел, и я с опозданием осознала, что провалялась в постели целый день. Как ни странно, но последний сон вселил в меня надежду на успешный исход моих стараний. В конце концов, проникнуть в дом князя Баринского было не самым трудным, и мне должно быть стыдно за этот впустую потраченный день на самобичевание и жалость к самой себе.
– Нет, что вы. В доме кроме прислуги никого нет, – отозвалась Мила, улыбаясь мне доброй и лучистой улыбкой. – Мадам Элен и барышня Сесиль уехали к Зиминым играть в вист. У них там сегодня игра по-крупному.
В этот момент я от души пожалела, что не могу забрать эту милую девушку в свое время. Лишь только это милое создание было по-настоящему добро ко мне. Все остальные мне в лицо лишь лицемерно врали. Хотя, нет. Был еще один хороший человек – Сесиль. В то же время, досада на себя усилилась. Вместо того чтобы надеть сногсшибательное вечернее платье и ехать к Зиминым, я хандрю и валяюсь в постели как последняя идиотка. Возможно, что именно в данный момент Дэниэля Баринского охмуряет противная Лидия Зимина.
– Ах, вот оно как, – протянула я, хмурясь и пытаясь скрыть от горничной свои истинные чувства. – Насколько я помню, то сегодня нас приглашали Баринские на пикник.
Мила понимающе улыбнулась и с готовностью ответила:
– Да, но давеча была буря, и она сильно потрепала не только наш сад. Пикник перенесли на завтра. Все приглашены на десять дня в дом Баринских, а уже оттуда общий выезд на поляну.
«Вот так дела, стоит правильно попросить, как Вселенная сразу же дает тебе то, что нужно» – удивилась я, с радостью понимая, что именно завтра у меня есть шанс попасть в неформальной обстановке в дом Баринского и тщательно там все разведать.
«Можно разыграть комедию, что мне дурно. Или еще лучше – случайно подвернула ногу! Придется импровизировать, но моя задача – во что бы то ни стало попасть в дом с Дэниэлем» – размышляла я, разглядывая колеблющийся на сквозняке огонек свечи.
Требовательное урчание желудка оторвало меня от размышлений, и призвало к решению своих естественных потребностей. Выразительный взгляд на Милу был лишним потому, что она тоже услышала требования моего организма и со словами «я принесу вам поесть» испарилась из моей комнаты. Размышляя о чем-то приятном, я накинула халат на ночную сорочку и уселась на софу, ожидая горничную с подносом еды.
Сначала в комнату вплыл Иван, неся в руках столик, а через локоть была перекинута белая скатерть. Вслед за ним осторожно ступая, шла Мила с подносом в руках. До моего обоняния донесся аппетитный запах оладий с маслом и аромат травяного чая. Иван ловко поставил передо мной круглый столик на высоких ножках и застелил скатертью. Уже в который раз я восхитилась как экономно и с абсолютным достоинством двигается этот седовласый мужчина. Иван коротко поклонился мне и вышел. Мила меж тем ловко водрузила поднос с едой на стол. Передо мной она поставила небольшую фарфоровую тарелочку и столовые приборы. Хотя, я не совсем понимала, зачем они мне, ведь оладьи у нас едят руками, а не мучаются с ножом и вилкой. Посреди стола стояло огромное блюдо с внушительной горкой замечательных румяных оладий. Их неповторимый аромат будил во мне просто зверский аппетит, и нескромно напоминал о том, что я ничего не ела со вчерашнего завтрака. Вскоре вернулся сам Иван с большим серебряным подсвечником в руках на шесть свечей.
Было необыкновенно уютно ужинать при мягком неровном свете. Причудливые тени, отбрасываемыми освещенными предметами на столе, загадочно играли на стенах, преобразуясь в самые фантастические фигуры. В этот момент мне вспомнился тот вечер, когда я еще, будучи маленькой, смотрела домашний теневой спектакль. В тот момент мне казалось, что тени на белой простыне живые, и каждый персонаж живет своей жизнью. Даже после того, как из-за простыни вышли мои родители, я продолжала безропотно верить в забавных зверушек из наивной детской сказки.
Я разочарованно вздохнула и отогнала подальше непрошеные воспоминания, только слезы тихой грусти и горечи потери все никак не уходили прочь. Соленые капли стремительно катились вниз по щекам. Одна упала мне в чашку, другую я неловко стерла тыльной стороной руки.
В этот момент в комнату вернулась Мила и увидела мокрые дорожки от слез.
– Ах, барышня, что-то случилось? – она, как вихрь, подлетела ко мне.
Ее глаза, смотрели на меня с преданностью служебной собаки, и в этот момент мне стало противно. Как она могла вот так вот безропотно служить мне. Ведь я ничем не была лучше ее, но по праву рождения могла спокойно без зазрения совести распоряжаться другими людьми. Я лишь поморщилась и лихорадочно подыскивала ответ.
– У…у… у… меня болит рука, – после недолгого молчания отозвалась я, морщась от воображаемой боли.
К моему негодованию приходилось врать горничной, но это был единственный нормальный ответ из всех вариантов, которые у меня вертелись на языке. Ведь, не могла же я сказать Миле, что сильно скучаю по дому, а дом мой в двадцать первом веке. Она бы точно покрутила пальцем у виска и посоветовала мадам Элен сдать меня в дурдом. Мне уж надобно привыкать ко вранью, иначе я с такими темпами зазимую в этом веке, а этого допускать никак нельзя. Хотя, и Время тоже этого не допустит, а просто сотрет меня в порошок и развеет по Вселенной.
Мила меж тем понимающе кивнула и успокаивающе прошептала:
– Я сейчас помажу хорошей мазью ваш ушиб, Габриэль Николавна, и боль как рукой снимет. Даже синяка не останется, вот увидите. Для вас Мария специально сегодня травы на зорьке собирала, и мазь на козьем жиру делала.
Я лишь поморщилась и слабо забормотала в знак протеста. Рука совершенно не болела, а боль в руке мне просто приходилось демонстрировать перед служанкой. Я откинулась на спинку софы и сыто посматривала на оставшиеся оладьи. Конечно, мне хотелось, чтобы Мила оставила меня в покое, но только горничная так не считала. Она уже давно убежала за мазью, не слушая моих слабых сопротивлений. Видимо, в травяном чае были успокоительные травы, и теперь мои веки будто налились свинцом, а чувство сытости лишь усугубляло мое состояние. Как пьяная, я едва добрела до кровати и повалилась ничком на постель. Уже в какой-то полудреме я чувствовала, что ушибленное предплечье мажут чем-то охлаждающим и вонючим, а затем ловкие пальчики Милы туго забинтовали руку. Наконец-то я с облегчением забылась легким, безо всяких сновидений, сном.
Казалось, лишь только на минуту уснула, и как снова меня кто-то будит. Я неохотно открыла глаза с недовольным бурчанием. Было довольно рано и в мое зашторенное окно били прямые лучи утреннего яркого солнца. За окном пели свои утренние песенки птицы, радуясь лету, солнцу и очередному дню, а надо мной нависла Мила. Она осторожно трясла меня за здоровое плечо и тихо звала по имени.
– Мила, зачем ты разбудила меня в такую рань? – недовольно пробурчала я, зевая и потягиваясь. – Сколько времени?
– Семь утра, барышня.
– Сколько? – вскричала я, негодуя против такого раннего подъема, несмотря на то, что проспала вчера практически весь день.
– Мадам Элен велела разбудить вас в семь утра, – терпеливо объяснила мне, как маленькой, служанка. – А в десять вы, с маменькой и сестрицей, уже должны быть в доме у господ Баринских.
Я хмуро взирала на Милу, и села в кровати. Только сейчас я запоздало заметила, что так и уснула в шелковом халате.
– А-а-а… Точно… Я и забыла…, – пробормотала я, растерянно смотря на Милу снизу вверх.
Сонливость как рукой сняло, необычайное чувство решимости перед чем-то значимым наполняло меня. Словно, я готовилась к чему-то главному и неизбежному в моей жизни.
– Чего-то желаете? – спросила Мила.
– Вели наполнить ванную, – распорядилась я неожиданным командирским тоном.
В этот же момент я спохватилась, но было уже поздно. Мила услужливо сделала реверанс, и вышла из комнаты.
– Да… Быстро же я привыкла командовать, – едва слышно прошептала я, с тоской осознавая, что какая-то часть меня даже получала удовольствие от того, что моя особа в данный момент жила жизнью богатой наследницы.
Вчерашние слова Милы, насчет того, что после мази на руке даже синяка не останется, подтвердились, когда я разделась в ванной комнате. На предплечье не осталось даже намека на ушиб.
– Не может быть…, – прошептала я, зачарованно взирая на руку. – Чудеса…
– Да, – сдержанно заметила Мила, и в глубине ее глаз мелькнуло двоякое чувство страха и неодобрения. – Ничего удивительного, ведь Мария – ведьма.
Я торопливо юркнула в воду, пахнущую васильками, лавандой и чередой. Все дно ванны было устлано травами. Я окунулась с головой, наслаждаясь теплой водой, и практически сразу вынырнула.
– Не может быть, – заинтересованно отозвалась я, пока Мила ловко намыливала мне голову. – Значит, она хорошая ведьма и отлично знает свое дело. Мазь-то подействовала.
– Ее в поселке не любят, – с неохотой отозвалась служанка.
Она старательно массировала мне голову. Даже с закрытыми глазами я видела, ее поджатые в недовольной гримасе губы и нахмуренные брови.
– Ясное дело, что не любят. Бояться, – отозвалась я, блаженно улыбаясь и получая несказанное удовольствие от волшебного массажа головы.
«Вот бы хоть глазком глянуть на эту Марию… Может она и поможет мне…» – мелькнула у меня в голове шальная мысль, но испугавшись, я сразу же, отбросила ее, как ненужную вещь.
– Отчего-то Мария хотела видеть вас, – неохотно выдавила из себя Мила.
По ее голосу было слышно, что она корила себя за свои слова. Горничная считала, что графиня Миллер слишком высокородна, чтобы знаться с крымской ведьмой. Как ни в чем не бывало, я окунулась в воду и смыла мыльную пену с волос и, отфыркиваясь, глубокомысленно изрекла:
– Если надо, то мы непременно сходим к ней в гости.
– Она живет в горах, – робко запротестовала Мила.
– Ничего, дойдем пешком, – решительно отозвалась я.
Мила буквально задохнулась от негодования:
– Как это пешком?! Барышня, вы же не пойдете по ужасной каменистой тропинке на своих беленьких ножках к старой ведьме?!
Я скептически посмотрела на горничную и лениво ответила:
– Чай не сахарная! Не растаю!
У девушки отняло дар речи, а я меж тем тихо ликовала. Наконец-то хоть кто-то сможет реально мне помочь. Возможно, ведьма даже сможет сказать, где находится настоящая Габриэль, и то дело! Ведь то, что случилось с ней, мне было просто необходимо знать.
– Туда надобно верхом ехать, – отозвалась Мила более решительным тоном.
Судя по всему, горничная твердо решила не пускать меня пешком в горы, раз не удалось ей отговорить от самого посещения ведьмы.
– Поедем значит, – с готовностью отозвалась я, подставляя свою спину Миле.
– Ваша маменька будет против этой затеи, – не сдавалась горничная.
Все-таки девушка твердо решила отговорить меня любыми способами от подъездки к местной колдунье, но если я чего-то решила, то была тверда до конца в своих намерениях. Поэтому я лишь досадливо отмахнулась от робких протестов Милы, и строго отрезала:
– Значит, поедим.
– Я не умею ездить верхом, – робко заблеяла испуганная служанка. – Простолюдинам не пристало ездить верхом на хозяйских рысках.
«Твою мать! А я типа умею ездить верхом на хозяйских рысаках» – выругалась я про себя, кипя от негодования на Милу и на себя.
– Значит, ты пойдешь пешком рядом с лошадью, а я буду ехать шагом, – окончательно решила я тоном, не допускающим возражений.
«Если лошадь будет идти шагом, то вероятность того, что я рухну ей под копыта, будет просто минимальна! Лишь бы этот чертов Баринский не попался мне на пути…» – ехидно размышляла я, выходя из воды.
Вода отлично взбодрила меня, придав энергии и сил на весь предстоящий мне день. Чувствовала себя, словно перед экзаменом, но не было привычной дрожи в животе и волнений. Я просто была готова осуществить задуманное.
– Итак, выедим завтра на рассвете, – подытожила я, кутаясь в чистый светло-розовый шелковый халат.
Мила сообразила, что со мной бесполезно спорить, она покорно кивнула, и мы вышли из ванной комнаты.
Глава 20
В это утро меня буквально распирало от бурлящей во мне энергии. Предстоящие активные действия держали в ожидании необычайно волнительного события. Я была настолько поглощена своими эмоциями, что безучастно дала горничной увести себя в гардеробную. Мила суетливо крутилась вокруг меня. В выборе одежды и украшений я полностью полагалась на горничную, и не ошиблась. Несмотря на то, что Мила была служанкой, но в вопросах красоты и элегантности разбиралась не хуже самой искушенной светской леди.
Для поездки на пикник Мила выбрала для меня легкое сиреневое платье с квадратным вырезом и рукавами длиною три четверти с кружевными оборками. Длинная юбка спереди подчеркивала узкую талию, плоский животик и бедра, а сзади – была пышной, собранной в крупные складки, украшенной белоснежными кружевами и белыми атласными лентами. Для того чтобы я комфортно чувствовала себя целый день на природе, Мила притащила мне белые туфельки из мягкой кожи с элегантным острым носком и широким низком каблучком.
Из украшений я надела длинные серьги, подчеркивающие мою шею, и золотую цепочку тонкого плетения с кулоном. Мила предложила мне накрутить волосы, и я без колебаний согласилась. В итоге, она соорудила высокую прическу, состоящую из густой массы светло-русых локонов. Когда горничная втыкала мне в волосы последнюю шпильку, в комнату горделиво вплыла мадам Элен, облаченная в шелковое платье нежно-фиалкового оттенка и в полной экипировке. На ее лице играла фальшивая улыбка, от которой мне сразу стало как-то не по себе, а в руках она вертела веер, томно обмахиваясь. Мила присела перед своей хозяйкой в реверансе и молнией метнулась в сторону шляпок.
– Доброе утро, дочь моя, – ласково проворковала мадам Элен. – Как опочивала? Как твое здоровье?
Она нежно, ну, по крайней мере, ей так казалось, поцеловала меня в щеку и аккуратно расправила два локона, лежащих на моей шее. Я не повернула головы, а продолжала спокойно смотреть в огромное зеркало.
– Доброе утро, маменька, – тем же сладким и фальшивым тоном отозвалась я. – Все просто чудесно.
Ее отражение в зеркале улыбнулось мне, и я была вынуждена контролировать не только выражение лица, а и еще выражение глаз. Я с подчеркнутым вниманием смотрела на свое свежее лицо и пощипывала щеки для того, чтобы появился румянец. В этот момент к нам подошла Мила с маленькой шляпкой в руках. Соломенный головной убор был украшен белыми атласными лентами, перьями и сиреневыми мелкими искусственными цветочками, и призван крепиться каким-то чудом на голове у дамы.
– Вот и славно, – отозвалась мадам Элен, зорко следя за всеми движениями моей горничной.
Хотя чуда-то и не было, служанка кокетливо уложила шляпку немного набок и для надежности приколола ее шпильками к прическе. Затем Мила метнулась в сторону туалетного столика и притащила стеклянный флакончик с грушкой-пульверизатором на горлышке. Невидимое облако нежного аромата сирени окутало меня с головы до ног, дополняя мой образ девушки-весны. Я невольно распрямила плечи и по-иному взглянула на свое отражение. Элегантно одетая дама с большими фиалковыми глазами пытливо и с неподдельным восхищением смотрела на меня из зеркала.
– Отлично выглядишь, Гэйби, – ободрительно отозвалась мадам Элен, аккуратно расправляя ленты на шляпке. – Ты – сама свежесть и юность.
Я лишь лукаво улыбнулась и отвернулась от своего отражения. Зеркало мне было не нужно, чтобы знать о том, что выгляжу я просто великолепно и в полной боевой готовности. Натягивая короткие перчатки на руки, я из любезности вернула ей комплимент:
– Спасибо вам, маман. Вы тоже отлично выглядите, будто на десять лет помолодели.
Маман польщено покраснела и впервые за все время, проведенное в моей гардеробной, улыбнулась по-настоящему. Хотя, я отлично понимала, что мадам Элен явилась сюда не спроста, и продолжала стоять перед барыней, ожидая ее дальнейших действий. Мое чутье в очередной раз не подвело мня. Не прошло и минуты, как мадам Миллер отослала Милу из комнаты и по выражению ее лица, я поняла, что сейчас она мне скажет нечто очень важное. На какую-то долю секунды я даже испугалась выражения холодного расчета на красивом личике графини Миллер, а сердце неприятно екнуло в груди, пропуская удар.
– Видишь ли, милая, – начала свой монолог мадам Элен, избегая прямо смотреть мне в глаза. – Всем очевидно, что князь Баринский не равнодушен к тебе. Так что будь умницей, закрепи его интерес и влечение к себе, ведь он такая выгодная партия для нас. Быть княгиней Баринской очень почетно. Говорят, что у него есть далее поместье где-то под Краковом…
Я мрачно и без улыбки наблюдала за своей собеседницей и размышляла о том, как можно быть такой корыстной и меркантильной. Уже не слушая ее торопливую речь, мне лишь оставалось взирать на нее с немым удивлением и наблюдать, как загорается знакомый уже тщеславный огонек в ее глазах. Когда она закончила, я еще несколько минут раздумывала над тем, что ей сказать и как в данный момент решить эту проблему, но, так и не придумав ничего путного, небрежно бросила:
– Хорошо, как скажете. Сделаю, что смогу.
– Ты уж постарайся, дочь моя, – радостно отозвалась мадам Элен, обнимая меня с большой претензией на искренность. – Я же хочу тебе добра. Понимаешь, Гэйби?
Меня передернуло, и я сморщилась от отвращения к этой женщине. Как она могла вот так вот спокойно говорить мне в лицо, что хочет мне только все наилучшего, а вместе с тем приказывать женить на себе князя. Да какая же она мать, что не беспокоится о счастье своей дочери и даже не удосужилась подумать об этом хоть секундочку. Хотя я не могла ни на мгновение показать свои истинные чувства, пришлось слабо улыбнуться и с деланным смущением пробормотать:
– Да, маменька…
Мадам Элен с видимым облегчением вздохнула, словно снимая с себя часть непосильного для нее груза. Она тут же торжественно вручила мне веер из белых страусиных перьев и прибавила:
– Идем, милая, нас уже ждет коляска.
Сесиль терпеливо ожидала нас в холле, когда мы спустились вниз по широкой лестнице. В огромном помещении гулял прохладный сладковатый ветерок, а сестрица неторопливо мерила шагами начищенный до зеркального блеска пол и томно обмахивалась веером. Эта грациозная и хрупкая девушка была одета в золотисто-кремовое платье, лиф и юбка которого были щедро расшиты кружевными рюшами. Несколько детское выражение личика Сесиль придавало ей некоторую схожесть с куклой, а ее большие оленьи глаза смотрели на меня с неподдельным восторгом.
– Доброе утро, сестрица! – воскликнула Сесиль, и с радостью кинулась меня обнимать, когда я подошла поближе. – Я так рада, что ты выздоровела. Мы так волновались за тебя с маменькой.
– И тебе доброе утро, милая сестра, – с искренней радостью отозвалась я, в душе отпуская комментарии по поводу того, как сильно за меня волновалась мадам Элен.
Я мрачно улыбнулась, взяла Сесиль под руку и вместе с ней пошла в сторону выхода. Маман о чем-то восторженно распространялась, старательно разыгрывая передо мной доброжелательность и материнскую любовь. Видимо, она каким-то непостижимым чувством поняла, что я против того, чтобы женить на себе князя Баринского, и теперь на все лады показывала мне свою искреннюю заботу.
Июльское утро было в самом разгаре. На небосводе, глубокого синего оттенка, ярко светило солнце, предвещая ясный погожий день. Где-то на горизонте со стороны моря, на небе толпились легкие кисейные облачка. С далеких морских просторов веял прохладный бриз, пахнущий солью и нагретыми на солнце скалами. Неторопливая езда в открытой коляске безумно нравилась мне, успокаивала и убаюкивала. Мимо нас проплывали горы, роскошные южные сады, а между зелеными кипарисами и высокими кустами белели дома наших ближайших соседей. Каменистая дорога шла под гору, и запряженной гнедой паре холеных лошадок было несколько тяжело так, что они едва дыша и изнемогая на жаре, тащили тяжелую лакированную коляску. Поэтому ехали мы неторопливо, а Михей старался, чтобы лошади не повредили ноги о камни. Я с интересом наблюдала, с какой любовью кучер обращается с кобылами, запряженными в коляску. Даже было как-то странно, что с виду отстраненный и недолюбливающий людей человек с такой трепетной заботой и любовью относится к животным. В некоторых особенно трудных местах Михей спрыгивал с козел и вел своих подопечных под уздцы. Суровый с виду мужчина никогда не жалевший крепкого словца для двуногих собратьев, теперь же разговаривал с нашими лошадьми, как с малыми детьми, ласково успокаивая и подбадривая. Впрочем, мне вскоре надоело наблюдать за Михеем, и я переключилась на кипарисы, росшие с обеих сторон дороги. Несмотря на то, что было еще утро, солнце уже порядочно припекало, а деревья на обочине не давали должной тени, посему нам приходилось загорать под прямыми солнечными лучами.
Несмотря на то, что я представляла себе дом князя Баринского серым и безликим, в реальности же он был просто великолепен. Вскоре в этом я и сама убедилась. На повороте к подъездной дорожке, по обе стороны, стояли две красивые статуи в виде прекрасных ангелов с раскрытыми крыльями, утопающих в роскошной вечной зелени пихт. Я невольно залюбовалась их грациозными телами в длинных струящихся туниках и с лавровыми веточками в руках. Эти фигуры будто приглашали посетить дом князей Баринских. Когда мы подъехали к широкому невысокому крыльцу, украшенному изящными колоннами в античном стиле, меня поразила грандиозность самого дома. Украшенный богатой лепниной передний фасад не казался слишком перегруженным и отлично вписывался в окружающий ландшафт. Периметр здания окаймляла широкая веранда с ажурными перилами. На миг я утратила дар речи и с огромным восхищением взирала снизу вверх на бесподобное творение архитектора, мысленно перебирая в уме всевозможные дворцы и особняки, которые сохранились до моего времени. С огромным огорчением я осознала, что вряд ли он пережил одну революцию и две войны. Если бы меня спросили, хочу ли я посетить еще раз этот дивный дворец с роскошными фонтанами, изумрудными лужайками и диковинным садом, то непременно ответила бы согласием, даже через сотни лет.
Наконец-то я оторвалась от созерцания дома и заметила, что на подъездной аллее стояло множество всевозможных карет, повозок и колясок, вокруг которых ловко лавировали лакеи. Они любезно помогали гостям выйти из своих экипажей. Разряженные в пух и прах дамы, и сопровождающие их кавалеры, весело переговаривались на террасе, шутили и смеялись, неторопливо прогуливались и слушали играющий оркестр. Все гости терпеливо ожидали прибытия всех приглашенных, а также отправки на место отдыха.
Новоприбывшие гости неторопливо поднимались по ступенькам, любезно здоровались с хозяевами дома, и присоединялись к остальным. На верхней ступеньке стоял сам князь Баринский со своей маменькой и сестрицей, чуть поодаль хозяев, стоял граф Макс Нирский. На лицах встречающих хозяев дворца, как маски, застыли приветственные и любезные улыбки. Я криво улыбнулась при виде того, как галантно здоровался, кланялся дамам и о чем-то негромко рассказывал Дэниэль Баринский. В глубине его карих глаз застыло выражение смертной тоски. Мне на минуту от всего сердца стало жаль аристократов, окружающих меня. Даже стали смешны их потуги шутить, смеяться и веселиться. Хотя в душе они ненавидели друг друга, и, по сути, были очень несчастными людьми, хотя они ни за чтобы не признались, а все так и продолжают жить, закованные в золотые цепи условностей, морали и правил приличия. Они ежедневно ходят в гости, общаясь с людьми, которые были им не интересны, и все лишь только потому, что так было принято.
