Текст книги "В плену Времени (СИ)"
Автор книги: Евгения Савицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)
Вы спросите – а как же я? А, что я?! Как только мне в руки попадут Часы Времени, так сразу же мое тело отправится в двадцать первый век. Ведь я же знала, что никогда не буду с Баринским, а посему Софье не стоит жертвовать своей семьей ради таких нереальных и несбыточных отношений. Следовательно, надо было срочно прекращать этот глупый фарс, и это было в моих силах.
– Да, что тут понимать, – громко и отчетливо сказала я, после минутного молчания. – Мадам Элен, Софья Перовская и есть ваша настоящая дочь.
Я осторожно высвободилась из цепких объятий графини и встала с дивана.
– Эля! – вырвалось у Софьи. – Нет! Что вы делаете?!
Она смотрела на меня умоляющими глазами. Я лишь независимо задрала подбородок и выпрямила спину. Ни одна душа не должна понять насколько мне сейчас больно.
– Да, Габриэль, да. Думаю, что все присутствующие должны знать, что именно ты – дочь Миллеров, – твердо отчеканила я, становясь между диванами и отступая чуть назад.
– Вы тогда кто? – прошептала сбитая с толку маменька, холодно оглядывая меня с ног до головы.
– Я?! – мой голос дрогнул от осознания того, что придется сказать впервые правду. – Я, в принципе, никто… Извините, я дурачила вас все это время. Меня зовут Эля. Я не княгиня, не графиня, я – простая девушка из Екатеринослава…
Мой голос дрогнул, сорвался, и последние слова были произнесены практически шепотом. В комнате воцарилась такая мертвая тишина, что было слышно, как трещат поленья в камине и стучит мелкий дождь по стеклу. Я жутко боялась глянуть в глаза Баринскому, мадам Элен и Сесиль. Это были самые страшные минуты в моей жизни.
Глава 34
Ледяной озноб бил меня крупной дрожью. Я стояла около дверей и обреченно смотрела в пол, ожидая любых слов от присутствующих.
– Я не такая как все люди, живущие в этом веке, – друг помимо воли вырвалось у меня.
Голос вновь сорвался и затих. Я стояла, до боли прикусив губу, и напряженно вслушивалась в звенящую тишину, воцарившуюся в комнате.
– И какая же? – лениво поинтересовалась графиня Миллер.
– Я не могу вам сказать! Не могу! – прошептала я, ломая руки. – Поймите…
– Нечего тут понимать, да и не могу я вам верить, – холодно парировала мадам Элен. – Одна девчонка сбегает из дому, чтобы выйти замуж за бедного мещанина, а вторая – натуральная самозванка!
– Я могу вам все объяснить, – я не оставила попыток. – Когда меня нашли, я не имела выбора! Иначе меня бы насильно выдали замуж за главаря разбойников.
– Ничего не хочу знать и слышать, – холодно прошипела мадам Элен, надменно прищуривая глаза и брезгливо морща пухлые губки. – Девица! Ты нас обманывала и водила за нос все это время. Это просто бесчестно! Лучше молчи! Нагло пользовалась положением нашей дочери!
Снова воцарилась мертвая тишина, а страх уже просачивался ледяными щупальцами мне в душу. Я устало опустила плечи не в силах даже свободно вздохнуть после таких унижающих слов. Что же, я сама во всем виновата. Боже, почему же так звенит тишина, почему все напряженно молчат. Мне до боли хотелось заполнить чем-то эту ужасающую звенящую тишину, чтобы не слышать своих собственных трусливых мыслей. Я боялась. Панически боялась, что подниму глаза и увижу презрительный взгляд карих глаз Дэниэля и брезгливую гримасу на его идеальном лице. Ведь я была не аристократкой, а значит для них, я – человек второго сорта, который не должен иметь ничего общего с титулованными господами.
Совершенно внезапно в комнате послышался хриплый вздох. Видимо это Баринский не выдержал последних новостей, и ему внезапно стало плохо. Тревога за любимого мужчину заставила меня перевести взгляд с роскошного палевого ковра под ногами, на него. Его смуглое лицо еще более побледнело, он устало прикрыл глаза, а мощная грудная клетка тяжело поднималась и опускалась, вырывая из полуоткрытого рта сиплые вздохи. За всеми этими семейными разборками, мы совершенно забыли, что сидим в гостиной тяжелораненого человека. Внезапно фраза Беркутова о самочувствии Дэниэля, молнией мелькнула в моем мозгу и каленым железом обожгла меня.
«…Состояние крайне тяжелое. Врачи опасаются, что он не доживет до завтрашнего утра…» – устрашающе прошипел мой внутренний голос.
Ледяной ужас постепенно заполнял меня, растекаясь по всему телу, которое замерло, словно для прыжка. Догадки, одна другой мрачнее и ужаснее, терзали мое сознание. Внезапно Дэниэль дернулся и застонал снова, а на его лице отразилась боль. Как ошпаренная я подскочила к Баринскому, коленки предательски дрожали, и мне пришлось опуститься перед ним на пол.
– Дэниэль! – громко позвала я, хватая его за горячую руку.
Ужас охватил меня, окружающие уже не имели ровно никакого значения. Я не видела сочувствующих взглядов Станислава, Сесиль и Софьи. Самым главным в этот момент для меня было одно – родное лицо любимого с гримасой боли, исковеркавшей его черты.
– О, Дэниэль, простите, я не должна была! – тихо всхлипнула я, чувствуя, как не искупаемая вина перед Баринским разъедает мне душу. – Я чуть не убила вас своими нелепыми признаниями… Я, так виновата перед вами…
Темные ресницы затрепетали и очень медленно приподнялись. На меня взглянуло два омута полные боли. Казалось, каждое движение причиняло ему нестерпимое страдание. Я с замиранием сердца ожидала, как сфокусируется его взгляд на мне. Ждала презрения, злости и непримиримой обиды за то, что все время прикидывалась другой, лгала и изворачивалась. Но вместо ожидаемых чувств на меня смотрели глаза любящего человека. Мое сердце сжалось от радости и страха одновременно. Почему так несправедлива жизнь?! Почему она все равно забирает у тебя то, что ты больше всего хочешь? Я обреченно уткнулась лицом в плечо Дэниэля и судорожно вдохнула. Его слабая рука легла на мои волосы, и осторожно погладили растрепанную прическу.
– Эля? – прошептал он мне на ухо, впервые называя меня моим настоящим именем.
Я вздрогнула от полнейшей неожиданности и с огромным удивлением посмотрела ему в глаза.
– Что? – прошелестела я, стараясь унять страшную дрожь в голосе.
– Закончилось действие опиума. Врач Соболев внизу. Позовите его, и он сделает мне еще один укол.
Я вздрогнула и поморщилась при упоминании о наркотическом лекарстве и окончательно осознала, какие боли терпит князь, если ему выписали такое обезболивающее. Хотелось сказать, что опиум очень вреден и вызывает ужасную зависимость, но пришлось промолчать, ибо в этой эпохе он всего лишь рядовое лекарство.
– Да, конечно, – обреченно прошептала я, также на ухо.
За спиной послышался тихий ропот. Я резко обернулась. Сесиль тихо плакала, вытирая мелкие слезки со щек ладошками, а маман Элен грозно взирала на чету Перовских, которые спокойно сидели обнявшись. Возмущение и гнев моментально охватили меня.
– Твою мать! – рявкнула я, уже не стесняясь в выражениях и понимая, что только так смогу привлечь внимание этих людей. – Мы тут своими семейными разборками едва не убили человека, а вам хоть бы что. Вы же задолбали Дэниэля своими проблемами! Разборки утроили возле постели больного! Что же вы за люди такие!?
Все пораженно и изумленно замерли. Еще бы, после такой рулады, даже Сесиль перестала плакать, а князь Баринский пораженно затих. Краем глаза я заметила слабое восхищение, мелькнувшее в его темных глазах.
– Что расселись? – продолжила я командирским тоном, вставая с пола. – Сесиль, живо вниз за доктором Соболевым и вели ему прихватить опиум для укола.
Как ни странно, Сесиль послушно встала, утвердительно кивнула и быстрым шагом вышла из комнаты. У ее маменьки просто отняло дар речи. Да оно и понятно. Она никогда не слышала лексикон прораба на стройке и четкие приказы деспотичного начальника. Это невольное мысленное сравнение придало мне еще больше сил.
– Я вижу, вы втроем хотите поговорить, – продолжила я, не менее повелительным тоном.
Мадам Элен и Софья синхронно кивнули в знак согласия. Перовский замер с комичным выражением ужаса на лице.
– Ну, так идите в другую комнату и выясняйте отношения, – рявкнула я. – Не мешайтесь здесь.
В другое время я не за что не решилась вот так вот разговаривать с другими людьми и тем более аристократами. Но тяжелые времена требовали от меня особых действий. Как ни странно, эта троица быстренько вскочила со своего мест и ретировалась вон из комнаты, случайно столкнувшись с доктором, облаченным в серый сюртук и с черным чемоданчиком в руках.
– Вызывали? – деловитым тоном пробасил Соболев, подходя к софе князя.
– Да, – отозвалась я, более мягко.
– Укол опиума, ваша светлость? – любезно проворковал Соболев, словно предлагал князю рюмку лучшего коньяка из своей коллекции.
Баринский слабо кивнул и прошептал, морщась от боли.
– Да, доктор.
– Милая барышня, выйдете из комнаты, пожалуйста.
Я послушно развернулась и направилась к дверям.
– Эля, останьтесь, – прошелестел Баринский, и я замерла посреди комнаты между двумя диванами. – Прошу вас…
– Доктор, Эля моя невеста. Пусть останется, – просительно прошептал Дэниэль.
При слове «невеста» ликование заполнило мою душу до отказа и этим словом мой любимый подтвердил, что любит меня ни смотря ни на что. Внезапно мне захотелось радостно захлопать в ладоши и рассмеяться из-за того, что комок опасений и страха неожиданно свалился с моих плеч при мысли, что Дэниэль простил меня. Мои ноги подкосились, и я неловко опустилась на диван.
Доктор небрежно пожал плечами, присаживаясь рядом со своим пациентом, и отмахнулся:
– Ну, тады, пущай остается…
Все время, которое Соболев делал укол в вену Дэниэля, я как завороженная смотрела на пылающий огонь в камине и, стараясь не слушать звон ампул с наркотическим зельем, пусть и в малых дозах, судорожно сжимала и разжимала руки. Послышался тяжелый запах медицинского спирта и других медикаментов. Имея уже определенную сноровку, доктор быстро сделал укол. Затем, неторопливо осмотрел князя, пощупал его лоб и обескуражено покачал головой.
– Что, доктор, плохи мои дела? – выдавил из себя Дэниэль, кусая изрядно побелевшие губы.
Я резко обернулась к ним. Взгляд Баринского был затравленным, растерянным и полным душевной боли. Соболев суетливо укладывал свои инструменты в саквояж, хмурясь и плотно поджимая губы. Воцарилась тягостная тишина, и было такое чувство, будто доктор совершенно не собирался отвечать на поставленный ему вопрос, и также избегал смотреть князю в глаза.
– Он выздоровеет? – резко спросила я, подскакивая с дивана.
Доктор покачал головой и выдавил из себя нейтральным тоном:
– Как Бог даст, так и будет. Сегодняшняя ночь будет переломной.
Соболев кивнул мне и быстрыми шагами пошел к двери. Взявшись за ручку, он обернулся и на прощание сказал мне:
– Мое вам почтение, барышня, и учтите, его светлость забудется сном через минут пятнадцать-двадцать.
За доктором захлопнулась дверь, и мы наконец-то остались наедине с Дэниэлем. Мелкие шажки помогали дойти до софы намного медленнее, чем смогла бы добраться я обычным шагом. За это время я сумела собраться с мыслями, приободриться хотя бы для любимого и натянуть на лицо легкую благожелательную улыбку, не смотря на то, что мою душу грызли ужасные предчувствия. Опиум уже начал свое губительное действие. Дэниэль уже заметно расслабился на своем ложе, его поза стала менее скованной, словно терзающая тело боль отступила.
Я тяжело опустилась на софу, рядом с Дэниэлем. Он с огромным трудом открыл глаза, будто его веки были свинцовыми. Его взор пытливо рассматривали меня с таким выражением, будто меня он видел впервые. Большие глаза немного затуманились под действием наркотика, зрачки расширились и глаза приобрели сильный загадочный блеск. На его высокий умный лоб нечаянно упали пряди влажных волос. Я невольно протянула руку и осторожно откинула тяжелый локон. Баринский даже каким-то образом извернулся и поцеловал внутреннюю сторону моей ладони, ближе к запястью. От его горячечных губ по руке прошла жаркая волна наслаждения и мощной волной захлестнула мое тело. Я вздрогнула от неожиданности, и внезапно яркий румянец окрасил щеки, выдавая мое внутреннее смущение и волнение. Этот легкий поцелуй был самым нежным и интимным, словно с помощью него Дэниэль показал мне всю свою любовь, верность и преданность.
– Как жаль, что я прикован к постели и могу забрать свой долг, – прошептал он, криво улыбаясь.
Его улыбка была более похожа на оскал и гримасу боли. Между побледневших губ блеснули белоснежные зубы, а в глубине глаз мелькнула душевная боль, досада на свое ранение и отчаяние. Словно он ненавидел до глубины души свое теперешнее состояние. Уж я-то догадывалась, о каком долге идет речь, и теперь глупая улыбка расцвела на моем лице.
– Вы можете взять свой долг, – прошелестела я, чувствуя, как волна жара затопила мое лицо и шею и при мысли, что этот обольстительный мужчина наконец-то поцелует меня.
Баринский лишь горько вздохнул и скривился от боли, раздирающей его душу. Он осторожно протянул руку и положил свою горячую ладонь мне на щеку.
– Нет, не могу, – с неприкрытой досадой прошипел он, сжимая кулаки. – Я хочу целовать вас как свою жену, открыто, ни от кого не прячась и не компрометируя вас, Эля.
Я смущенно опустила ресницы, подавляя ехидную усмешку и реплику по поводу того, что если бы он знал о нравах моего времени, то непременно бы ужаснулся и поцелуй это самое невинное, что делают современные мне влюбленные. Пришлось смолчать, скромно рассматривая кружево на подоле платья. Мое молчание Баринский растолковал по-своему.
– Как только я выздоровею, то непременно официально попрошу у вашего батюшки вашей руки, – успокоительно прошептал он.
– Едва ли это получится, – отозвалась я, опуская голову. – Их нет…
При упоминании о моих родителях, мое сердце уже привычно дернулось в болезненном спазме боли и тоски. Веки горели от непролитых слез, а в горле стоял горький ком. От внимательного взгляда Дэниэля не укрылась печаль в глазах и дрожащие губы. Он осторожно приподнял мой подбородок указательным пальцем. На его идеальном лице читалось такое сострадание, словно он осознал, что моих родителей нет в этой эпохе. В моей душе смешались радость и отчаяние. С одной стороны мне была несказанно приятна его реакция, но с другой стороны – до слез хотелось рассказать Дэниэлю о том, что я с другого времени. Ведь мои родители не умерли, а просто еще даже и не родились, также как и я. О том, что мое рождение будет более чем через сто лет, но мне приходилось подавленно молчать, предоставляя князю самому подумать, что к чему.
– Мне очень жаль, – искренне отозвался Баринский, который истолковал мои слова по-своему. – Это ничего не меняет, значит, я вам сделаю официальное предложение, как только я оправлюсь после ранения.
Я удрученно посмотрела на родное мне лицо и попыталась сглотнуть застрявший в горле ком, но не могла. В душе не было в этот момент никаких эмоций, словно все заледенело. Одновременно захотелось исчезнуть из этого мира и остаться здесь навсегда, и я еще не знала в тот момент, какое желание перевесит.
– А кто вас ранил? – прошептала я, чтобы перевести разговор в другое русло и отвлечь Дэниэля от этого щекотливого для меня разговора.
– Нильсе, – прохрипел Баринский, морщась, словно от зубной боли. – Вы были правы, Эля, он оказался очень опасным, но трусливым врагом.
Я была настолько поражена, что даже тихо ахнула и пробормотала:
– Что, неужели из-за того, что он проигрался в карты у Зиминых?
Дэниэль мрачно посмотрел на меня и коротко бросил, словно нехотя:
– Не только, тут оказались замешаны деньги и проект Перовского.
Увидев мой заинтересованный взгляд, Дэниэль прошептал:
– Этот разговор не для девичьих ушей, Эля. Слишком много денег и выгоды замешано в этой истории.
– Да, оно и понятно, – вырвалось у меня, прежде чем я успела прикусить свой длинный язык. – Ведь на кону использование более эффективных топлив, чем дрова, солома или торф.
Князь моментально распахнул прикрытые глаза и с огромным удивлением уставился на меня, стараясь рассмотреть во мне что-то ведомое только для него.
– Ах, вы и об этом знаете, – наконец-то выдавил из себя Дэниэль.
В его темных глазах застыла смесь восхищения и удивления, словно таких умных девушек как я он не встречал вовсе.
– Конечно, – терпеливо отозвалась я. – Когда я была в гостях у Перовского, то он мне популярно пояснил. Вижу это весьма выгодный проект, раз вас подстрелили.
Баринский поморщился и нехотя ответил, тщательно скрывая свои изучающие взгляды:
– Стреляет Нильсе, также отвратительно, как и в карты играет.
– Право, мне очень жаль, – прошептала я, сжимая горячую ладонь князя.
Дэниэль все еще продолжал пытливо всматриваться в меня.
– Что? – смущенно прошептала я, стараясь определить чувства, отражающиеся в глазах Баринского.
– Вы полны загадок, Эля, – восхищенно прошептал он, осторожно откидывая со лба мою нависшую на глаза челку. – Я пытаюсь разгадать их, но все еще более запутываюсь.
Я досадливо прикусила губу и, скромно потупив взор, молчала. По сути, мне даже не хотелось что-либо говорить, ибо придется рассказывать ему буквально все, а на такие откровенности я права не имела. Приходилось загадочно молчать, предоставляя князю самому строить догадки.
– Могу сказать только одно – вы действительно не такая как другие. Словно, не от мира сего, – подытожил Дэниэль, слабо улыбаясь своим предположениям.
Затем он чуть помолчал и прибавил:
– Но мне это даже нравится…
Последнюю фразу он практически выдохнул, его глаза уже постепенно закрывались, а лицо расслаблялось. Ясно было только одно – началось действие опиума. Ресницы уже плавно легли на высокие скулы черными шелковистыми веерами, и лицо было уже не таким бледным. Тихое мерное дыхание оповестило меня о том, что Баринский незаметно для себя погрузился в наркотический сон, о котором меня предупреждал доктор Соболев. Я осторожно встала с кушетки, поправила подушку под головой Баринского и, приподняв юбки, тихо вышла из комнаты.
Глава 35
В этот тяжелый вечер мне никого не хотелось видеть. Я обессилено брела по коридору и автоматически зашла какую-то пустую комнату. Через стенку слева слышались взволнованные голоса мадам Элен, Сесиль, Перовского и его супруги. Видимо, семейные разборки все еще не утихли и за последние пятнадцать минут разгорались все с большей и большей силой. В темноте я с огромным трудом нащупала какую-то кровать и обессилено повалилась на шелковое покрывало. Мрак в моем убежище давал возможность расслабиться, прикрыть глаза и дать своим чувствам волю. Слезы лились непрерывным потоком по щекам, и все из-за того, что слишком поздно вспомнила об угрозе Времени. Здесь, в темноте как будто наяву я чувствовала присутствие этой сущности, и страх закрался ледяными щупальцами в мою душу. Слишком тяжелым оказалось пребывание в девятнадцатом веке, и чересчур высокую цену заплатила я за возможность свободно разгуливать в прошлом. Чтобы как-то отвлечься, я вскочила с кровати и не без труда распахнула тяжелые створки окна. В лицо пахнул холодный влажный воздух, пахнущий прелой землей и прибитыми дождем листьями. Затем меня окатил с ног до головы ледяной поры ветра, словно зарываясь в мое платье. Тело моментально сжалось от холода, немного отрезвляя меня. Слезы на щеках тут же высохли. Комната постепенно наполнялась холодным осенним ветром, но окно я так и не закрыла. Мои ноги едва держали меня, от пережитых за день потрясений, что я вновь обессилено, повалилась на покрывало широкой кровати. Как-то незаметно для себя, я провалилась в гнетущий мрачный сон. Время в этот раз не показывалось и не мучило меня своими указаниями, но вместо ожидаемого облегчения в мою голову закрались странные предположения, и главное из них было то, что эта сущность, пожалуй, уже знает, что уже скоро я получу Часы Времени, а это значит…
Страшную догадку я с отвращением отбросила как ядовитую змею и с особым остервенением попыталась переключиться на что-то позитивное. Какой-то неясный шум окончательно разбудил меня. Я тихонько сползла с кровати и осторожно пробралась к дверям. Чувство тревоги не покидало меня, нарастая с каждой секундой. Я осторожно приоткрыла тяжелую дубовую дверь и буквально застыла от леденящей мою душу картины. Дородный дворецкий и доктор переносили на руках князя Баринского, словно ребенка из комнаты, где он принимал в соседнюю ко мне комнату. Лицо Дэниэля еще более побледнело, глаза запали, рот приоткрыт в ужасной гримасе боли, а взгляд горяченных глаз смотрел сквозь меня. В этот самый момент я окончательно осознала, что Баринский обречен и страшное предупреждение Времени исполнилось. Судорожно зажав рот ладошкой, чтобы из груди не вырвался пронзительный крик боли и страдания, мое тело застыло как изваяние, а глаза проводили мужчин до самых дверей другой комнаты. С тяжелым сердцем я тихо закрыла дверь и прислонилась к косяку спиной. Ледяной ужас, острое чувство потери, и бесконечная боль накрыли меня, словно широким душным плащом.
Несколько шагов по стеночке – все, на что я была способна. В коридоре послышались торопливые шаги, шелест платьев и приглушенные взволнованные голоса. Несколько раз торопливо пробегала горничная, выполняя указания доктора. Затем послышались торопливые грузные шаги дворецкого. В этот момент я осознавала, что мне нужно было бежать к Дэниэлю и быть с ним, но к моему ужасу не могла даже с места сдвинуться. Я зажмурилась и попыталась передвинуть свое тело, но мои ноги занемели, не в силах сделать хотя бы шаг. Сердце колотилось в груди с бешеным ритмом, судорожно трепыхаясь в грудной клетке. Несколько глубоких вдохов нисколько не помогли мне.
Страх сжимал мое сердце своими ледяными щупальцами. Я знала, что одна в этом мире и никто не в силах мне помочь. Моя душа разрывалась на тысячи мелких кусочков, и каждая частичка этой души всегда стремилась домой. Что-то во мне надломилось, и не было сил бороться снова. Ногти острыми краями впивались в ладони, а мозг отказывался верить в то, что происходило со мной последнее время. Гнетущий ужас лег на мои плечи. Я тяжело сползла спиной по стене. Тихо зашелестел шелк платья. Уже неважно было то, к чему я шла все это долгое время.
Рыдания рвались из груди, а слезы тихо катились по щекам. Холодное и беспросветное отчаяние накатывало волнами и мне на мгновение показалось, что я захлебывалась в этих волнах соленой водой. Но это были всего лишь слезы. Я закрыла ладонями глаза и тихо ждала, пока волны страха отступят, и я обрету столь долгожданное облегчение.
За стеной слышалась суета, тихие стоны и женский плач. Я сидела и нервно прислушивалась ко всему, что происходило в соседней комнате. Из открытого окна все тянуло холодом рано наступившей осени. Оно было приоткрыто и бархатные шторы колыхались от сквозняка. Я невольно поежилась, попыталась приподняться на ноги, но запутавшись в длинной юбке, вновь повалилась на пушистый ковер. Послышались шаги, затем дверь в комнату, где я сидела, распахнулась. На пороге комнаты стояла Сесиль, освещенная неровным дрожащим огоньком свечи. Ее круглое личико было бледным и под огромными глазами залегли тени. Я быстро вытерла щеки и уставилась на вошедшую девушку.
– Гэйби, он хочет видеть тебя, – ее голос был тих и дрожал от едва сдерживаемых рыданий.
В глубине ее больших глаз затаилась такая печаль и сострадание, что мне вновь стало больно в районе сердца. Я вскочила, чувствуя, как в груди колотилось сердце, и пульс был просто бешеным. На негнущихся ногах мне пришлось послушно идти за Сесиль. Ее платье шуршало, а огонек свечи колебался, грозя потухнуть вовсе. Дверь в соседнюю комнату распахнулась, и в нос ударил резкий запах медикаментов и антисептиков.
Мои глаза моментально нашли любимого. Баринский был без халата и прикрыт одеялом до пояса. Практически вся грудь была перевязана, и впервые за этот долгий вечер мне по-настоящему стало страшно. Дэниэль умирает, а яничегошеньки не могу с этим поделать. Впервые за все время, проведенное в этой эпохе, мне было абсолютно все равно, кроме князя. Закрытые глаза, бледное осунувшееся лицо и бескровные губы – зрелище было жалким. Я с тревогой смотрела на родное мне лицо, и боль утраты пронзила меня. Уже сейчас я понимала, что этот мужчина обречен. Одного взгляда было достаточно понять, что он умрет. Даже не верилось, что передо мной лежал тот красивый и цветущий молодой мужчина, который ураганом ворвался в мою жизнь и перевернул ее с ног на голову. Обольстительный, умный, благородный, сдержанный и вместе с этим безумно страстный – именно таким он был до этого ужасного случая. Я прикусила губу, а на глазах вновь закипали слезы. Вспомнилась наша последняя встреча на диком пляже.
– Она пришла, князь Дэниэль, – тихо прошептала Сесиль и подвела меня к постели умирающего.
Восковые веки Дэниэля дрогнули, и карие глаза остановились на мне. Его взгляд горел истинной любовью. Бледные губы приоткрылись и тяжелый вздох вырвался.
– Эля, – прошептал он так тихо, что мне пришлось напрягать слух, чтобы услышать его. – Мне очень жаль, что так вышло. Я… я… я… люблю вас и не хочу чтобы вы были несчастны. И поэтому…
Умирающий замялся и что-то нашарил у себя под подушкой. Он извлек на свет божий позолоченные часы на цепочке. Мой взгляд был прикован к этим часам. Они матово поблескивали в свете свечи, сверкая гравировкой.
Он взял мою руку и вложил в мою дрожащую ладонь Часы Времени… Даже не верилось до конца, что наконец-то они оказались в моих руках. Я покачнулась от слабости, но все-таки нашла в себе силы стоять дальше.
– Я догадался, что они ваши, и посему отдаю их вам в руки.
Он слабо улыбнулся и прибавил тихим шепотом. Я наклонилась к его губам, ловя каждый вздох и звук.
– Я познал в некотором роде тайну, тайну сих часов, но до конца не мог понять, что такое возможно…
В моей душе поселился арктический холод при мысли, что Баринский каким-то образом навредил Часам и теперь они не работают.
В этот миг, что-то в его груди булькнуло, раздался хрип и его голос оборвался. Дэниэль закашлялся, на его белых, как полотно губах проступила кровь. Она же была и на повязке, прикрывающей рану на груди.
– Прощайте, Эля… Я люблю вас…
– Прощайте, Дэниэль, – огонек свечи размылся от слез, стоящих в глазах. – Я…
Его красивое тело дернулось в предсмертной агонии, я легла на него и обняла его тело, мечтая облегчить его боль и унять дрожь. С губ сорвался последний вздох. Я оторвалась от тела Дэниэля и медленно поднялась на руки. Из полуоткрытых век на меня смотрели его застывшие карие глаза, а чувственные губы хранили знакомую мне кривую усмешку. Как во сне я вернулась в покинутую пять минут назад комнату. Мои ноги путались в длинной юбке и не желали двигаться. Каждый шаг отдавался болью в моем теле и израненной душе.
«А я так и не сказала, что люблю его…» – мелькнула запоздалая мысль, а в горле образовался комок.
Слезы застыли в глазах, а затем и вовсе высохли. Окончательное осознание потери Дэниэля подкосило меня. Мои колени подогнулись, и я в очередной раз повалилась ничком на пушистый ковер. Что-то металлически звякнуло и с удивлением, как будто заново, обнаружила зажатую в руке цепочку и болтающиеся на ней Часы.
Я сосредоточенно принялась рассматривать их. Свет одинокой свечи играл бликами на гладкой поверхности крышки. Даже мне как-то не верилось, что они наконец-то в моих руках и я смогу вернуться в свое время. Но, как, ни странно, особой радости от этого я не испытывала. Вскоре абсолютная пустота засосала меня. Все дальнейшие события я словно наблюдала со стороны. Будто моя душа и тело отделились друг от друга и существовали отдельно. Отчаянно хотелось домой, принять долгожданную ванную и привести свои чувства в порядок. Словно создать видимость того, что у меня все просто замечательно, игнорируя черную воронку в душе, затягивающую буквально все эмоции. Интересно, а я смогу жить без Дэниэля?
Я находилась будто во сне, когда карета Миллеров привезла меня к их киевскому дому. В карете со мной сидела угрюмая Сесиль, которая все не решалась что-либо сказать утешительное, а также Перовский со своей супругой. Муж и жена устало откинулись на спинку сидения и прикрыли глаза. В карете повисло напряженное молчание, у всех были на лицах маски скорби и непереносимой боли. Сесиль нежно обнимала меня за плечи и своей молчаливой поддержкой пыталась всячески подбодрить меня. За это я была очень ей благодарна. Мадам Элен осталась помочь княгине и княжне Баринских в их горе.
Вот наконец-то показался огромный дом Миллеров, высившийся громадой, посреди, густого парка. В темных окнах особняка не горел свет, я тупо сидела на своем месте и безо всяких эмоций смотрела на дом. Перед невидящими глазами промелькнула иная картина – золотисто-бежевая спальня и бледный Дэниэль с закрытыми глазами на огромной кровати с кровавым пологом.
«Дэниэль умер…» – монотонным голосом напомнило мне мое подсознание, и острая боль пронзила мое сердце.
Каждый раз, когда я вспоминала об этом за последние два часа, то сердце екало так, словно узнала я о его смерти впервые. В этот самый момент я окончательно решила вернуться в свое время сегодня сразу же после того, как переступлю порог своих апартаментов, первым делом переоденусь в свою одежду и перенесусь во времени. Хватит с меня этих всех прогулок в прошлом. Я больно прикусила нижнюю губу, стараясь унять дрожь внутри живота.
– Эля, выходите, – как из-за слоя ваты послышался голос Перовского.
Словно очнувшись ото сна, я увидела, что дверца кареты открыта и Станислав галантно держал руку, ожидая, когда мне заблагорассудится вылезти из кареты.
– Эле надобно отдохнуть, – мягко заметила Софья, беря меня под руку с одной стороны, а ее сестра подхватила меня под другую руку.
Обе девушки вели меня так, словно я была тяжелобольной и ходить без посторонней помощи не могла. Мы быстро взошли на крыльцо, пересекли холл и поднялись на второй этаж. Девчонки даже хотели войти в комнату со мной и раздеть, укладывая меня в постель, но мне удалось отослать их и отказаться от помощи. Прихватив с собой большую свечу, я переступила порог комнаты, в которой жила последний месяц. Спальня впервые показалась такой далекой и чужой. Несколько тягостных минут я просидела на кровати, тяжело дыша, словно взбежала без остановки на пятый этаж. В груди колотилось сердце и впервые за этот вечер, окончательно осознала, что Часы Времени у меня. Я недоверчиво разглядывала позолоченный корпус с красивой гравировкой, цепочку интересного плетения. Было слышно тихое тиканье часов, отстукивающих течение времени, на гладком корпусе нервно дрожал блик от огонька свечи, стоящей на одной их тумбочек.
