Текст книги "Кукольная королева (СИ)"

Автор книги: Евгения Сафонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Для окружающих Алексас и Джеми Сэмперы были Алексасом и Джеми Торнори. И воспитывал их вовсе не Герланд, а небезызвестный магистр Торнори – отставной придворный маг Короля Подгорного. В принципе, почти так всё и было: их дом действительно принадлежал магистру, они действительно в нём воспитывались, а Джеми действительно учился у старого колдуна.

А не так было то, что официально братья были мертвы. Вот уже шестнадцать лет. И погибли вместе с родителями, королевскими рыцарями… которые пали, защищая своего короля.

Когда шестнадцать лет назад в королевский дворец ворвались мятежники, уцелели немногие его обитатели. Король Ралендон Бьорк Девятый был убит – вместе со всей семьёй, советниками и придворными. Новым королём провозгласили Шейлиреара Дарфулла, бывшего Советника Его Величества по финансовым делам, по совместительству недурного колдуна; и шепотки о том, что из него выйдет отличный правитель, ходили задолго до восстания, вошедшего в историю под названием «Кровеснежная ночь».

Потому что наутро снег столицы был багряным от крови.

От безжалостной толпы, ворвавшейся во дворец, Джеми и Алексаса спасло чудо. Чудо звали Герландом, и оно было альвом, некогда изгнанным из родных лесов. Тогда Герланд присягнул на верность владыке людей – и до резни служил убитому монарху вместе с родителями мальчишек. Потому и спас братьев Сэмперов, спрятав их в Подгорном королевстве, и воспитал, заменив им отца.

Отца, которого Алексас почти не помнил, а Джеми почти не знал…

– Придёт время, когда мы, Основатели, не сможем управлять сообществом, – прошелестел магистр Торнори, поправив плед тонкими руками; хозяин дома не так давно разменял третью сотню лет, и никто не удивлялся, что он подозрительно легко зяб. – Придёт время, когда мы уйдём, и кто-то займёт наше место… и это будете вы. Ты и Алексас. И Найдж.

Джеми скользнул рассеянным взглядом по пёстрым гобеленам на стенах. Вновь посмотрел на магистра, щурившего блеклые глаза: седина волос забрана в неопрятную косу, в бороде затерялись крошки, на шёлковой мантии – пятна от еды. Что поделаешь… отрицая собственную немощь, учитель предпочитал по-прежнему всё делать самостоятельно. Но на остроте его ума и профессиональных навыках старость почти не сказалась, и это было важнее дрожащих рук, то и дело разливающих ложки с супом на пути до рта.

Рядом с магистром сидел Найдженэйл, его молодой ассистент. Колдун одобрительно кивал, выражая учителю свою полную солидарность; лицо под ёжиком русых волос светится улыбкой, в тёмно-сером взгляде искрятся смешинки. Вот уж кто во всём участвовал активнее некуда… В последнее время Найдж и с Джеми занимался куда чаще самого магистра – но, к стыду своему, Джеми не особо расстраивался по этому поводу.

А Герланд продолжал сверлить приёмного сына пристальным взглядом, и под этим взглядом Джеми ничего не оставалось, кроме как тоже кивнуть. Пусть даже в смерть нынешних Основателей ему категорически не верилось – не в ближайшие лет двадцать, во всяком случае. Колдуны и альвы живут куда дольше людей, а что до насильственной смерти… Ха! Попробуйте сладить с великим магистром Торнори и Найджем, его лучшим учеником! Или с одним из Звёздных Людей…

Правда, подобные мысли Джеми держал при себе. Основателям они не нравились.

Особенно Герланду, который в случае их озвучивания плевался словом «инфантил».

– А в чём, собственно, суть завтрашнего совета? – стыдливо осведомился Джеми.

– Привлечение нового спонсора, – добродушно пояснил Найдж. – Нашим застоявшимся жилам не помешает свежая кровь, так сказать. Ещё выслушаем доклад шпиона в Торговой Гильдии…

– В общем, ничего интересного, – зевнул Алексас.

– …а ещё попытаемся поймать крысу.

Джеми недоумённо вскинул голову:

– Какую крысу?

– Предателя, дурачок! – судя по голосу брата, тот явно оживился. – Так-так, а вот это уже интересно…

Если возвращаться к тому, что с братьями Сэмперами было не так, – стоило упомянуть, что в доме их официального опекуна располагалась штаб-квартира некого тайного общества, в своё время получившего благозвучное название «Тёмный венец». И общество это занималось тем, что плело заговоры с целью свержения душегуба и узурпатора Шейлиреара Дарфулла Первого.

Уже шестнадцать лет «Тёмный венец» с переменным успехом занимался подрывной деятельностью, заодно выслеживая других заговорщиков, дабы уговорить их объединить усилия. Единственная загвоздка заключалась в том, что для свержения узурпатора требовался кто-то, кого можно возвести на престол по праву; а потому главной целью общества был поиск подходящего представителя сверженной династии Бьорков. Таковых осталось немного, и все они либо находились одной ногой в могиле – по причине глубокой старости, – либо были весьма довольны жизнью под пятой узурпатора.

И все без исключения пребывали под пристальнейшим наблюдением стражи.

Но «Венец» не сдавался. Заговорщиков ободрял тот факт, что тел последних Бьорков в королевской усыпальнице не было: лишь урны с прахом, собранным с погребального костра. Возникал резонный вопрос – зачем понадобилось сжигать царственные останки? Вопреки традиции, по которой королей издревле хоронили в мраморных саркофагах? А ведь узурпатор уважил память мёртвых Бьорков, обеспечив им погребение рядом с предками. Только вот тело, в отличие от праха, при желании можно исследовать и опознать… и понять, что под именем одного человека похоронили совсем другого.

Это и позволяло Основателям надеяться, что кто-то из Бьорков таинственным образом уцелел в дворцовой резне…

– Видите ли, – заговорил магистр, – недавно мы обнаружили, что кто-то экспериментирует с защитными чарами штаб-квартиры. Обнаружили случайно, и только потому, что дотошный Найдж решил внести в чары коррективы. – Старик одобрительно взглянул на своего ассистента. – В связи с недавними исследованиями.

– И что же это за эксперименты?

– Убрали запрет на несанкционированные переговоры. – Герланд с бесконечной эстетичностью сделал глоток из фарфоровой чашки. – Как ты знаешь, пользоваться зеркалами для дальней связи и открывать телепатические каналы могут только Основатели. Раньше могли. Но теперь…

– А теперь может кто угодно? – Джеми поёжился. – То есть… получается, кто-то в штаб-квартире…

– Тайно выходит на связь с внешним миром, – кивнул Найдж. – Совершенно верно.

Новость Джеми не понравилась.

Пожалуй, даже очень не понравилась.

– Кто-то сливает секретную информацию. Пока вреда нам это не приносит, последние операции проходят успешно… но только пока. А посему устраиваем облаву. – Герланд отставил чашку на стол. – Будем отслеживать всю магическую активность в здании. Если после завтрашнего совета крыска побежит к хозяину, это кто-то из узкого круга. Если нет – через четыре дня совет для широкого круга, и, думаю, там-то мы её и поймаем.

Джеми подумал.

И ещё раз подумал.

– А наш провал год назад, – наконец осторожно произнёс он, – не может быть с этим связан?

Присутствующие помрачнели.

Тот провал был больной темой не только для Джеми. Из десяти человек, отправившихся тогда на задание, в штаб-квартиру вернулись двое – но при виде одного из них целители только руками развели.

– Всё может быть, – магистр вздохнул. – Я не устаю благодарить судьбу, что Алексас всё ещё с нами. Но… да: быть может, поимка крысы поможет понять, почему он с нами не во плоти.

– Очень на это надеюсь, – мурлыкающий голос Алексаса окрасили нехорошие нотки.

И голос этот, как всегда, звучал лишь в Джеминой голове.

Если в последний раз возвращаться к тому, что же было не так с братьями Сэмперами, – не стоило забывать, что год назад Алексасу предложили выбор: либо смерть, либо существование на правах… фактически призрака – но заключённого в чужое тело. Тело человека, который согласится всю оставшуюся жизнь терпеть в своей голове постороннюю личность. И на треть суток Алексас даже сможет брать контроль над телом в свои руки, получая возможность дышать, говорить, фехтовать и радоваться жизни.

С тех самых пор у Джеми с Алексасом и было одно тело на двоих.

И это, пожалуй, всё-таки было самым не таким из всего, что с ними было не так.

– Ну что, – Найдж хитро улыбнулся, – теперь-то не откажешься прийти на совет?

Ответить Джеми не успел: дверь в гостиную распахнула чья-то решительная рука.

– Надеюсь, чай ещё не кончился, – изрекла девушка, заглянувшая внутрь.

Она была высокой, изящной, как статуэтка, в простеньком синем платье до пят. Скромный фасон не мог скрыть ни волнующую пышность ниже шеи, ни узкой талии, ни пленительного изгиба бёдер: лишь окутывал их тайной, которую хотелось разгадать. Волосы – эбонитовая волна, треугольное личико – белый алебастр, глаза – сияющий серый кварц…

Конечно, Джеми никогда бы не подумал в неё влюбиться. Названая сестра, как-никак.

Но он понимал, что мужчины находят в родной дочери Герланда.

– Бэрри! – Найдж просиял, как всякий раз, когда видел возлюбленную. – Нет, чай пока не…

– Мы уже расходимся. Но на кухне можно напиться вдоволь.

Герланд сказал это, как отрезал.

И хоть взгляд его, обращённый на дочь, был мягким – Бэрри обиженно прикусила губу.

– Я уже не ребёнок, отец, – в глазах девушки вспыхнули серебристые альвийские искры. – Почему Джеми вы посвящаете в свои тайны, а меня считаете недостойной?

– Я не считаю тебя недостойной. Я считаю твоё неведение необходимым.

– Но…

– Обсудим наедине, – Герланд поднялся с кресла. – Засим объявляю вечерний чай завершённым. Отбой.

Бэрри всё же зашла внутрь. Демонстративно пройдя мимо отца, ласково сжала морщинистую руку магистра; чмокнула Джеми в щёку, Найджа в губы – и, развернувшись на каблуках, была такова.

Однако альв предпочёл не удостаивать эту выходку ни вниманием, ни реакцией.

Потом Найдж, всё ещё смущённо косясь на альва, под руку вывел магистра из комнаты, а Герланд, наказав воспитанникам «не распускаться», последовал за ними.

– Кому отбой, а кому читать, – пожал плечами Джеми, когда комната опустела.

Кончики его пальцев рассеянно потрогали щёку, будто надеясь поймать тёплый след поцелуя…

Только вот не по его воле.

– Кому читать, а кому под чужой балкон, – уточнил Алексас.

И теперь – наконец-то – вслух.

***

Когда тракт уткнулся в дубовые ворота с расползавшимся от них высоким частоколом, ночь уже присыпала небо звёздной пылью.

– Приехали, – осадив Принца, Таша спрыгнула наземь; завидев впереди жилые огни, она заблаговременно перевела коня на шаг, и тот уже восстановил дыхание. Стянула замшевые перчатки, морщась от боли в ладонях – мазь подживила руки, но не до конца.

Одежда, которую Таша выдернула из шкафа, оказалась не самой практичной. Впрочем, практичной одежды там в принципе было мало. Девушка редко жалела, что мама одевает её не по-крестьянски, но сейчас предпочла бы путешествовать не в шёлковом платье и не в плаще тёмного бархата… не говоря уж об атласных туфлях.

Путешествие не было лёгким. Днём солнце палило вовсю, а море разнотравных лугов по обе стороны тракта застыло в безветрии. По пыльной дороге плыло тягучее жаркое марево, скапливаясь в низинах, смеясь над путниками миражами отражённого неба. Хорошо хоть Озёрную провинцию испещряли реки и речушки, соединяя друг с другом озёра и озерца. Таша несколько раз сворачивала к ним с тракта: дать Принцу отдохнуть, остыть и глотнуть воды, а заодно выкупаться самой. Первый раз – смывая с кожи землю и кровь, потом – дорожную пыль и усталость.

Всё-таки льфэльские кони стоили своих денег. Таша не знала, выдержала бы обычная лошадь подобную гонку, но Принц даже не особо взмылился.

Им часто пришлось по пути обгонять длинные воловьи обозы: сцепленные друг с другом повозки, где меланхолично посвистывали возницы, скучали нанятые стражники, под брезентом угадывались груды товара – а рядом спали прихваченные в трактирах путники. Путешествовать обозами было долго, но затраченное время с лихвой компенсировала надёжность, относительное удобство и смехотворная цена.

А порой Таше пришлось сворачивать к обочине, уступая дорогу громоздкой карете. По внешним атрибутам легко можно было определить, кто едет внутри. Пара лошадок и простенький экипаж – странствующий купец. Четвёрка коней, плюмаж и дорогая отделка – знать или советник. Если на обильно позолоченной дверце красовался герб, на крыше восседали стражники, а позади тряслась карета-другая с челядью – встречайте герцога или его семейство. Ну а если всё скромное убранство чёрной кареты заключалось в гербе, но за нею следовали ещё три экипажа, а на крыше каждого виднелась парочка людей в тёмных одеждах, чрезвычайно мирных на вид… значит, за непрозрачными окнами из дымчатого стекла восседал сам князь.

Впрочем, последних повстречать было бы редкостной удачей. В конце концов, князей всего четверо, а за управлением провинциями остаётся не так много времени для разъездов.

Долгий тракт был пусть не самым коротким, но самым безопасным путём через Срединное королевство. Земли вокруг него редко бывали безлюдными: с обеих сторон к тракту лепились многочисленные деревеньки. Не у самой дороги, в версте или двух, но всё-таки. Вот большие города приходилось огибать по объездным путям, но это много времени не отнимало…

За минувшие часы Таша хоть как-то упорядочила мысли. Долгие поездки располагают к размышлениям по одной простой причине: кроме как думать, больше делать нечего. Но вопрос, зачем им, знакомым в лицо, но неведомым им понадобилось убивать маму и похищать Лив…

Она так и не нашла на него ответа.

Нет, Таша прекрасно знала причину, по которой их семья могла кому-то помешать. И, судя по всему, наёмники о ней тоже прекрасно знали. Но почему забрали не Ташу, а Лив? Почему убили маму, которая сказала бы им всё, и похитили малышку, которая ничего не знала? Почему…

Сплошные вопросы – и лишь одно знание. Того, что привычный мир рухнул.

Жизнь разбилась, разлетелась осколками. Оставила голую, неприглядную раму, скалившуюся зеркальными зубьями, острыми кромками резавшую душу. И ничего не вернуть, и ничего не исправить, и нет никого, кто мог бы помочь. Только она, Таша: маленькая девочка с двумя большими тайнами, каждая из которых может стоить ей жизни.

И если разоблачение первой – оборотничества – ещё оставляло мизерные шансы на выживание, то вторая…

Смотровое окошко в воротах наконец распахнулось, и на Ташу уставился громила-привратник. Вручив ему пергамент с дорожной грамотой, девушка взялась за длинную рукоять правдометра, которую ей протянули взамен.

– Кто, куда, откуда?

Говорил громила гулким басом; глаза, белевшие на загорелом лице, рассеянно скользили по грамоте, вчитываясь в имя, дату рождения и описание внешности владелицы.

– В Равнинную, как видите, – Таша послушно сжала рукоять в пальцах. – Тариша Альмон Фаргори, из деревни Прадмунт. Хочу здесь переночевать.

Правдометр утвердительно звякнул.

Ворота ей распахнули без лишних слов.

– Трактир прямо перед вами, – вернув Таше грамоту, привратник забросил правдометр в свою будку на обочине.

Правдометр представлял собой нечто вроде серебряного молотка, только с двумя ручками и циферблатом, и заменял телепатов там, куда телепатам заглядывать было недосуг. Стрелка циферблата педантично покачивалась между делениями «правда», «ложь» и «что-то здесь нечисто». Прибор, который в одно касание определял, что у тебя на уме, у простого люда вызывал суеверный ужас – но Его Величество Шейлиреар Первый был неумолим: королевским указом правдометр ввели в повсеместное употребление на границах и в судилищах. Мол, удостоверения личности и улики можно подделать, но допрос-то расставит все точки над «е».

Теоретически правдометр могли обмануть маги, и на этот случай рядом с правдометром положено было держать чудометр, фиксирующий изменения магического поля, – но чудометры частенько ломались, а чинить их, чего уж там, торопились не всегда…

– Всего хорошего, – подхватив с земли заряженный арбалет, его плечом привратник лениво поправил съехавшую на глаза шляпу. – И приятного пребывания в Приграничном… и в Равнинной… и вообще.

Таша, кивнув, повела Принца к трактиру, кутавшемуся в плющ за высоким плетнем, – мимо бревенчатых домов и рыночных палаток, ночью пустовавших.

Приграничные селения были на каждой из границ, пересекаемой трактом. Когда-то здесь обитали лишь военные из приграничного гарнизона, теперь – ещё и торгаши: соединяя три королевства, Долгий тракт был самым оживлённым путём Долины, и неиссякаемый поток путников приносил неплохие деньги.

Логично, что трактирщики в Приграничных на бедность тоже не жаловалось.

Во дворе трактира было тихо и темно, лишь оранжевые лужицы света из окон расплывались на брусчатке. Вывеска с ядовито-жёлтым крылатым змеем ожидаемо гласила «Золотой дракон». Рядом с трактиром расположилась таверна, откуда нёсся звон кружек, обрывки смеха и разговоров, запах стряпни и хмеля. Стоило Таше пройти за деревянные ворота, гостеприимно открытые, как откуда-то из темноты немедля вынырнул долговязый паренёк в мешковатых штанах, тут и там украшенных пёстрыми латками.

– Добрый вечер, – улыбнулся он, радостно и немного сонно, заправив под льняную рубаху нательный крест: шесть равных лучей в тонком круге, символ единства стихий, традиционный знак кристалинской церкви. – Идите, а я вашу лошадку в конюшню отведу.

– Я сама его отведу.

– Да не бойтесь, я подмастерье конюха здешнего, – глаза у мальчишки были большими, ярко-зелёными, кошачьими по чистоте цвета. – Не умыкнёт никто вашего красавца.

– Я не за коня боюсь. Принц не любит чужие руки.

– Бросьте, я с любым слажу.

Потянулся к поводу – и отшатнулся, когда конь протестующе встал на дыбы.

– Льфэльские жеребцы все с норовом. – Таша коснулась сознания Принца короткой и ласковой мыслью. Дождавшись, пока конь успокоится, погладила мягкую белую морду и нежный нос. – Где у вас конюшня?

Паренёк неодобрительно качнул головой, – но, отвернувшись, лишь призывно махнул рукой, прежде чем побрести в нужном направлении.

Заведя жеребца в стойло, Таша успокаивающе перебирала пальцами снежную гриву всё время, пока мальчишка, опасливо косясь на коня, занимался расседлыванием. Принц недобро косился на него в ответ – недобро, – но в присутствии хозяйки вёл себя смирно.

– Тебя как зовут? – решившись, наконец спросила Таша.

– Шероном кличут, – буркнул паренёк, снимая со спины жеребца суконное покрывало.

– Шерон… могу я задать один вопрос?

– Смотря какой.

– У вас сегодня останавливались трое мужчин с девочкой лет девяти? У одного на щеке шрам, будто от когтей. Девочка темноволосая и темноглазая, зовут Лив.

Шерон покосился на неё.

Весьма красноречиво.

– Кхм… – совестливо потупившись, он потянулся за щёткой, – не велено нам о постояльцах рассказывать.

Запустив руку в сумку, Таша наугад извлекла из кошеля серебряную монетку. Демонстративно покрутила в пальцах.

– А вам до них что? – вздохнул мальчишка.

– Девочка – моя сестра, – после секундного колебания честно ответила Таша. – Они…

– Украли её, да? – Шерон мрачно кивнул. – Я сразу понял, тут дело неладно! Девчонка бледная, глаза неживые… тот мужик её за руку ведёт, а она перед собой уставилась и ноги так переставляет… как за ниточки кто-то дёргает.

– Мужчина… со шрамом?

– Он, он! Он и не прятался особо, даже капюшон не натянул. Я, видно, как-то не так на него посмотрел, когда лошадь брал, – как зыркнул на меня… душа в пятки ушла. – Конюший рассеянно взъерошил волосы, цвет и жёсткость которых заставляли вспомнить о соломе. – Они тронулись часа два назад. Дальше по тракту поехали. Ишь, не боятся по темноте шастать… я слышал, как они друг с другом говорили, прикидывали, когда будут в трактире другого Приграничного. Ну, которое на границе с Заречной.

Почти нагнала, возликовала Таша.

– Вам к страже надо! И к магу какому. – Шерон встревоженно мотнул головой. – Может, командиру гарнизона здешнего сообщить? Он с заречными ребятами в Приграничном быстро свяжется, и…

– Нет, – Ташины пальцы до боли сжали серебряный кружок. – Никакой стражи. Никакого гарнизона. Это моё дело.

– Но…

– Шерон, мне никто не поможет. Только хуже станет. Поверь. И ты никому не говори. – Она сама затруднилась бы сказать, чего в её словах больше: просьбы или приказа. – Ни слова. Пожалуйста. Хорошо?

Паренёк угрюмо уставился в землю.

– Хорошо.

Благодарно кивнув, Таша протянула ему монету – но тот помотал головой.

– Уберите.

– Тебе не нужны деньги?

– Я… просто помочь хочу. Вот что: у вас конь быстрый?

– Ещё какой!

– Они не больно-то спешили. И по тракту поехали, я видел. А вы можете срезать путь через Равнину.

От одного только слова по коже побежали колкие лапки мурашек.

В Долине было много равнин. Но Равнина – одна.

– Я нарисую, как, – продолжил Шерон. – Если здесь не будете особо задерживаться, завтра их нагоните. Есть на чём рисовать?

– Нет…

– Ладно, идите, а я попрошу у дяди Рикона, что нужно. Как будете отправляться, я вам карту отдам.

Таша поймала себя на том, что грызёт губы.

На Равнину по доброй воле совались либо храбрецы, либо глупцы.

С другой стороны, в её случае вряд ли можно говорить о доброй воле.

– И как прикажешь тебя благодарить, если деньги тебе не нужны? – спросила она.

– Человек человеку друг, – назидательно изрёк Шерон, прилежно и бережно чистя Принца. – Лучшей наградой будет, если на обратном пути с сестрёнкой заглянете.

Позади послышался странный шелест, и Таша обернулась. Настороженно замерла.

Через открытую дверь ей был отлично виден двор – и спина человека в чёрном, неторопливо хромавшего к двери трактира.

– Кто это?

– А, это? – приглядевшись, Шерон пожал плечами. – Постоялец наш. Дэй*.

(*прим.: священнослужитель (алл.)

…глухой звук, с каким лошади перетирают зубами сено, пьяный шум из окон таверны, шелест его одежд…

Но ни намёка на звук его шагов.

От напряжения Таша почти шевелила ушами.

– Не нравится он мне…

– Да бросьте, – Шерон уверенно коснулся крестика под рубашкой. – Уж дэя можете не бояться.

Единственным дэем, которого знала Таша, был их прадмунтский пастырь. Самый страшный человек в деревне. И он немало поспособствовал тому, чтобы Таша в конце концов приравняла понятие «дэй» к понятию «безжалостный властолюбивый фанатик».

То, что эти фанатики отлично умели маскироваться под добрых дядюшек, лишь осложняло ситуацию.

– Он вчера ночью раненый прибыл, – добавил Шерон. – На своих двоих. Сказал, волки на тракте лошадь загрызли и его чуть не прикончили.

– Волки? На тракте? Летом?

– Ну да, странно. Наверно, это были неправильные волки.

– И как же он спасся?

– Ну, судя по тому, что меч он при мне чистил…

– Меч? У дэя?

– Знаете, когда путешествуешь… тем же волкам плевать, чем их еда занимается. А дэи – такие же люди, как все другие. Ну, может, чуть постнее.

Таша молча следила, как незнакомец тяжело поднимается на трактирное крыльцо.

– Нога у него паршивая была. – Шерон старательно водил щёткой по бархатистой шкуре Принца, устало жевавшего сено. – Еле дошёл с такой раной. Но у него вроде с собой кой-какие мази были, и отлёживался весь день… правда, всё равно хромает здорово. Ему дядя Рикон предложил здесь коня купить… это трактирщик наш, дядя Рикон… а дэй сказал, мол, денег у него нет.

– И как же он дальше?

– К обозу какому привяжется, видать. – Мальчишка решительно поднял голову. – А вам спать пора! И так времени совсем малёк, если пораньше хотите выйти. Идите.

Таша кивнула. Бросила монету на землю.

– Ты можешь её не взять, но она всё равно твоя, – сказала девушка, прежде чем отвернуться. – Спасибо, Шерон.

И вышла, – оставляя за спиной коней, конюшего и тишину.

Заплатив в трактире за комнату и ужин, Таша направилась к лестнице.

– Да, – спохватилась она на первой ступеньке, – а может кто-нибудь меня разбудить через четыре часа?

Старик-трактирщик кивнул. Впрочем, стариком его можно было назвать с натяжкой – седовласый, но глаза удивительно зоркие, и эта выправка… явно бывший военный.

– Спасибо, – поднявшись ещё на ступеньку, Таша вновь обернулась. – А настойки сон-травы у вас не найдётся?

– Найдётся. Служанка занесёт.

Таша благодарно махнула рукой и, вертя ключ в пальцах, наконец поднялась на второй этаж.

Маленькая комната была на удивление уютной. Особенно радовали пёстрые ситцевые занавески и фиалки в горшочках на подоконнике. Кинув сумку на пол, Таша зашла в ванную; лёгким прикосновением к абажуру зажгла светильник на стене, крутанула вентиль, помеченный алым крестом.

Тихий щелчок сработавшей магии – и об эмалированное дно раковины плеснулась струя горячей воды.

Когда Таша, приведя себя в порядок, вернулась в комнату, на столе уже ждал поднос, вздымавший к потолку горячий дымок. Ужин включал в себя куриное жаркое и кружку травяного чая, и Таша с ним расправилась наскоро. Заново смазала ладони целительным кремом, который прихватила с собой. Не раздеваясь, рухнула на кровать.

Уставилась в потолок.

Она не любила ночь. Ночь – время зверей, но люди… днём, в бесконечных хлопотах и заботах, гораздо легче забывать то, что хотелось забыть. Просто откинуть ненужные воспоминания, отмахнуться от них – с мыслью, что всегда успеешь подумать об этом потом.

Только ночью, когда ты остаёшься один, и нет ничего, кроме четырёх стен, тишины и темноты, – всё, от чего ты так долго отмахивался, разом возвращается; и вновь путает мысли, и травит их тревогой, сомнением, страхом…

…и наступает потом.

В дверь коротко стукнули.

– Да!

Вошедшая служанка приблизилась к кровати с глиняной кружкой в руках.

– Сон-трава, – дружелюбно сказала девушка, протянув кружку Таше. – Здесь три капли, на три-четыре часа хватит. Я вас разбужу, как просили.

Таша выпила настойку маленькими глотками; напиток отдавал мятой и мелиссой. Потом, откинувшись на подушку, молча следила, как служанка собирает тарелки.

Но когда та потянулась погасить светильник, стремительно села.

– Нет!

Слово-вскрик сорвалось с губ почти непроизвольно, заставив служанку удивлённо обернуться.

– Нет, – повторила Таша. Уже тише. – Оставьте свет.

Девушка лишь склонила голову, прежде чем выйти, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Таша вновь легла, уставившись на огонёк под бумажным абажуром.

Может, это всё-таки сон, до жути реальный? Может, проснётся она уже у себя в комнате? Дома… и Лив будет посапывать в соседней кровати, и в воздухе будет витать вкусный запах утренней стряпни, и мама будет напевать что-то на кухне.

Мама…

И настало время всех потом.

…ты собираешься выкрасть сестру у трёх головорезов, шептал тонкий, пакостный, безжалостный голосок по ту сторону сознания; наивная…

…у тебя даже третья ипостась не проснулась…

…кошка, которая только и может, что царапаться…

Таша закрыла слипающиеся глаза. Дыша глубоко и размеренно, гася судорогу в горле.

…маленькая глупая девочка: один неверный шаг, одно неверное слово, и…

…ты одна, никто тебе не поможет, твоя мать мертва…

…мертва, мертва, мертв…

Она всё-таки всхлипнула.

А потом наступила тьма.

***

Он шевельнул пальцами, будто перебирая невидимую паутину, и картинка трактирной комнатушки растворилась в туманном мареве. Когда в серебристом стекле осталось лишь отражение его лица, отложил зеркальце на стол; положив подбородок на скрещённые пальцы, взглянул на решётку камина, за которой подёргивались тленной серостью умирающие угли.

Фигуры на местах. Игроки на позициях. Подготовка идёт безукоризненно, но дальше… дальше потребуется уже настоящая виртуозность.

Он знал, как всё будет. Он просчитал каждый ход, поступок, решение. И даже если что-то пойдёт не так – ведь нельзя не допускать такой возможности, даже мастера имеют право на ошибку, – у него есть возможность это исправить. Нет, он вмешается совсем чуть-чуть, он не откажется от своего намерения руководить издалека… наблюдать. Просто наблюдать – до поры до времени.

Но подкорректировать кое-что, самую капельку…

Это ведь не нарушит правил.

Остался всего один ход…

Зашуршала дверная ручка.

– Входи, Альдрем, – бросил он.

Старый слуга ступил в комнату тихо и осторожно. Худой, как жердь, седой, как лунь, морщинистый, как печёное яблоко, – идеальное воплощение доброжелательного дворецкого, который всю жизнь провёл в чинном подношении овсянки. Из-под тёмного сюртука сверкали белизной кружевные манжеты и вычурный воротник рубашки, и лишь чёрные перчатки без пальцев немного выбивались из образа.

– Вы в порядке, хозяин? – в почтительном тоне слуги читалась хорошо замаскированная фамильярность очень старого знакомого. – Говорили, что вернётесь днём…

– Решил проследить за всем до конца. Это не повторится, не беспокойся. Как мой морок?

– В точности подражал вам. Превосходная работа.

– Можно подумать, это до сих пор тебя удивляет.

Слуга приблизился. Его шаги эхом отдавались от паркета: просторная комната почти пустовала, а немногочисленная обстановка была скромной до аскетизма.

– И как всё прошло? – спросил Альдрем.

Его господин улыбнулся:

– Точно по плану.

Он всегда всё рассказывал Альдрему. В конце концов, когда у тебя нет благодарного слушателя, которому можно всё рассказать – не получаешь полного удовольствия от того, что делаешь.

И играть далеко не так весело.

– Радостное известие, – сказал слуга невозмутимо. – Значит, теперь… основной этап?

– Он самый. И до него осталось совсем немного.

– А вы уверены, что…

– Я знаю.

Альдрем склонил голову:

– Отдых вам не помешал бы.

– Да, ты прав. Скоро пойду.

– Что-нибудь нужно?

– Подкинь поленьев. И… бренди.

Слуга согнулся в поклоне, медленно выпрямился и последовал к двери, – а он остался, неподвижно глядя на догорающий огонь.

Вы сделаете всё, что должно. Всё, что от вас зависит.

И вот тогда…

Его губы вновь тронула улыбка.

…да.

Тогда-то и начнётся истинное веселье.