Текст книги "Кукольная королева (СИ)"

Автор книги: Евгения Сафонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Но какая мать останется в стороне, если увидит, что её ребёнку причиняют боль? Беспричинно, безнаказанно, ни за что? – не кричать стоило ей немалых усилий. – Что сделала я, что сделал мой отец и мой дед? Почему маму вначале лишили всего, а потом обрекли на такую смерть? Почему она позволила, чтобы с нами случилось такое? Не препятствовала…

– Потому что тот, кто сотворил это с вами, тоже её дитя. Ребёнок, который когда-то оступился и не захотел подняться. Он падает, падает в пропасть… и рано или поздно он достигнет дна, Таша. Потому что за все наши дела, большие или маленькие, хорошие или плохие, рано или поздно – следует распла…

– Нет!

Её крик всё-таки пронзил ночь, отдавшись в скалах почти птичьим эхом.

– Оправдания, слова, одни пустые слова! – яростно выкрикнула она, вскочив на ноги. – Лучше считать, что её нет вовсе, чем притягивать за уши эти глупые оправдания! Я не хочу, Арон, не хочу молиться, не хочу верить в того, кого не могу любить, не могу уважать, не могу понять и простить! Мама… мама не верила, и я… не хочу, не хо…

Слова колким, невозможно колким комом застыли в горле.

Таша упала на колени, не устояв на внезапно ослабевших ногах. Скрючилась, уткнув лицо в ладони, судорожно дыша, глотая крик.

Чувствуя, как сильные, бережные руки касаются плеч.

Следующее, что она поняла – что уткнулась лбом в чёрную накидку, прижалась к дэю и плачет; плачет, тонко всхлипывая, а слёзы расчерчивают её щёки прохладным огнём.

– Тише, Таша. Тише. – Арон не покачивал её, не ласкал, не гладил по волосам. Просто обнимал. – Да, порой трудно верить в божье милосердие. Я знаю. Но ещё труднее жить без веры.

Его голос был уверенным, словно тихий шёпот живящего весеннего дождя; казалось, его слышит не слух, а сердце.

– Знаешь, – молвил дэй мягко, – верить ведь можно и не в богов.

Подобное изречение из уст служителя Пресветлой помогло Таше на миг забыть о плаче.

– А во что? – вместо очередного всхлипа вырвалось у неё.

– В добро. В чудеса. В свет. В хорошее… и в это ты веришь – даже сейчас. Я знаю. Я чувствую.

Она почти затихла.

– Плачь. Плачь за всё, с чем не можешь смириться, за всех, кого потеряла, за всех, с кем рассталась. Плачь… а потом улыбнись. И вспомни, что всё обязательно будет хорошо.

Когда она подняла глаза, посмотрев в его лицо, губы её ещё дрожали.

– Арон…

– Да?

– Спасибо.

– За что?

– За то, что ты есть. Что встретился мне. Что пошёл со мной. – Таша вновь уткнулась лбом в его плечо. – Без тебя… я бы пропала, попалась убийцам, кэнам, «хозяину» этому… а я боялась, что ты не такой, каким кажешься, и это после всего, что ты для меня… а о том, чем тебе ради меня жертвовать приходится…

Ткань фортэньи впитала можжевеловый дым, но она различала и другой запах. Арон пах ладаном, церковным воском, вереском, шалфеем и немножко – лавандой.

Спокойно. Медово. Чуточку горько.

– Ты подумаешь, наверное, что я с ума сошла… всякий подумает, я сама так думаю, но… я тебя очень люблю.

Таша судорожно вдохнула, скрывая всхлип: прекрасно осознавая, как глупо то, что она сказала.

Чувствуя, как застывают в растерянности руки, касающиеся её спины.

– Правда. Несколько дней знаю, а люблю – будто вечность. – Она обречённо зажмурилась. – Я ненормальная, да?

Какое-то время она слушала его молчание.

– Нет, – наконец ответил дэй; и Таша не увидела, но услышала, как он улыбнулся. – И я тебя полюбил. Без тебя не пропал бы… но с тобой жизнь стала куда веселее.

Она не то хихикнула, не то всхлипнула в последний раз. Не зная, почему ей вдруг стало легко-легко – от этих его слов или от всех предыдущих, – но чувствуя, что слёзы кончились.

Арон тихо коснулся губами её макушки. Осторожно, не разжимая рук, встал. Поставил её на ноги, и лишь тогда – мягко отстранил:

– Легче?

Таша, кивнув, тыльной стороной ладони вытерла влажные щёки. Отвернувшись, широким шагом переступила через Джеми.

Сопевшего так усиленно, что сомнений в его бодрствовании не оставалось.

Всё слышал… ну и ладно.

Пусть слышит.

***

Откладывая зеркальце, он улыбался.

– Давно я вас таким не видел, хозяин, – заметил Альдрем.

– Я давно этим не занимался.

– Даже когда занимались, таким редко бывали.

– Это – особый случай.

Подливая в фужер блеснувший янтарём напиток, слуга молчал.

Но молчание его звучало чрезвычайно выразительно.

– Ты чем-то озадачен, Альдрем.

– Это признание… довольно неожиданно.

– А по мне так очень даже ожидаемо. – Он взял бокал в руку. – Брось, Альдрем. Это её «очень люблю»… такое детское, невинное, чистое. «Люблю» девочки, которая не отличает дочернюю любовь от другой. Она ведь не знала отеческой любви, а ей отца хотелось. Она любила того, кого считала отцом, но тот ей родительской взаимностью не отвечал. А он – ответил. Чужой по крови человек, чудесным образом заменивший ей желанного папу… во всяком случае, она так думает.

– А его «люблю»?

– Полюбил, Альдрем. Акценты – это очень важно. И его «полюбил» – принятие её правил и её пути. И отрезание прочих.

Альдрем помолчал.

– Она и правда ещё ребёнок, – сказал он потом: печаль в голосе была почти незаметна. – Раньше вы с такими юными не связывались.

– Насчёт этого можешь не волноваться. Она повзрослеет. Гораздо быстрее, чем сама того хочет, – он рассеянно водил пальцем по краю бокала. – Я ей в этом помогу.

В камине обыденно потрескивало пламя. Огонь – это так… символично. В конце концов, эти игры всегда были на грани. Несмотря ни на что, он играл с огнём, ведь игры без риска не бывает.

Во всяком случае, в игре без риска нет никакого интереса.

– Всё же она очень милая девочка, – задумчиво изрёк Альдрем.

– У меня хороший вкус. – Он листал страницы своей памяти. – Она хочет помочь всем вокруг, даже когда сама отчаянно нуждается в помощи. Она видит мир прекрасным и удивительным, в лужах замечая не грязь, а отражённые облака. Она считает жизнь сказкой с обязательным счастливым концом, и даже в чумазом конюшонке углядит обладателя красивых глаз.

Шестая. Она шестая… сакраментальное число.

Шестая и последняя.

Это тоже очень символично.

– Самое поразительное, что это срабатывает. Окружающие видят, что о них думают хорошо, и им становится неловко от осознания того факта, что о них могут подумать иначе. Они стараются не разочаровать её ожиданий… но я искренне надеюсь, что многочисленные достоинства моей девочки не дадут тебе повода меня осуждать.

Он даже головы не повернул. По-прежнему смотрел в огонь, обводя пальцем хрустальный край.

Но с уст слуги сорвался короткий, едва слышный, почти судорожный вздох.

– Я всегда на вашей стороне. Вы же знаете.

– Мой верный Альдрем… знаю. Но напомнить порой нелишне.

Да. Эта игра определённо была не такой, как остальные. Остальные получались слишком… лёгкими. Впрочем, и правила везде были разными, и ставки – соответственно; в этот раз правила были действительно сложны, но и на кону стояло всё.

Лебединая песнь обязана быть лучшей. Последнее творение мастера должно остаться в веках.

Пусть этой игре и не суждено быть воспетой в песнях.

Во всяком случае, всей правде о ней.

– Может, по такому поводу я даже изменю своим предпочтениям, – произнёс он вслух. – Наконец.

– Предпочтениям, хозяин?

Он поднял бокал на уровень глаз. Взглянул на пламя, плещущееся в жидком янтаре, вязнувшее в россыпи жемчужных нитей крошечных пузырьков.

И улыбнулся.

– Оказывается, сидр Фаргори действительно не так плох…

Глава пятая. Моя королева

– И тут из камышей выпрыгнул, – Гаст выдержал зловещую паузу, – как думаете, кто?..

– Кузнечик? – радостно пискнула Лив.

Ребятня дружно прыснула.

– Тоже мне кузнечик! – Гаст вздёрнул подбородок, обиженный, что ему испортили весь эффект. – Это был висп… хоть ты, мелкая, и не знаешь небось, кто это.

– Висп из Белой Топи, – Таша невзначай щёлкнула сестру по носу, но вредина Лив только хихикнула. – Болотный дух, заманивает неосторожных путников в трясину на свет своего колдовского фонарика. Так что по тропе близ Топи лучше не ездить…

Гаст закатил глаза:

– Высокородная Фаргори-лэн, наша главная зубрилка! Сама тогда рассказывай, раз всё знаешь.

– Нет уж, Онван-энтаро*, – Таша состроила гримаску. – Ещё одна история, и прощай, мой бедный язык.

(*прим.: приставка, употребляемая при уважительном обращении к юноше или мужчине (алл.)

Лайя Зормари, до сего момента молча выплетавшая цветочный венок, вскинула голову.

– А пошлите к взрослым, – предложила она.

– Пойдёмте, – машинально поправила Таша.

Заслужив очередной косой взгляд окружающих, в очередной раз заставивший её пожалеть об издержках маминого воспитания.

Пусть Мариэль не уставала твердить дочери, что наследницу древних княжеских родов не должно интересовать мнение деревенской ребятни – Таше больно было понимать, что одноклассники считают её выскочкой и задавакой. Учится лучше всех, одевается и говорит, как знатная лэн, ещё им на ошибки указывает…

И если поддразнивания Гаста были дружеские, то остальных – вовсе нет.

– Я не против, – торопливо сказала Таша. – Пойдёмте… там-то наверняка будут действительно страшные легенды.

– Легенда про виспа страшная, – возразил Гаст.

– Ну да, только вот я каждый раз думаю – это кем надо быть, чтобы полезть в мрачно знаменитую Белую Топь, завидев сомнительный огонёк в стороне от тропы?

Все дети собрались вокруг одного костра; остальные костры сияли чуть поодаль, разбросанные по огромному полю. В Ночь Середины Лета, самую короткую в году, деревенские всегда собирались за Прадмунтом и гуляли до рассвета. А была ещё Ночь Середины Зимы, которая самая длинная… и, если верить легендам, в эти ночи грань между мирами была очень тонка. Даже слишком тонка.

Недаром же дети, рождённые в Ночь Середины Зимы, в те минуты, пока часы били полночь, проклинались оборотничеством.

Впрочем, всякие грани и их отсутствие чаще всего не смущали живых, в такие ночи поминавших всевозможную нечисть. И чем жутче была легенда, артистичнее рассказчик и колючей мурашки у слушателей, тем щедрее сказителю подливали пиво или сидр.

– Идём? – Гаст миролюбиво протянул Таше руку.

Принимая предложенную ладонь, Таша заметила ревнивый взгляд Лайи – и смешливо вздёрнула нос: ну почему всем никак не поверится, что девчонка с мальчишкой могут просто дружить?

– А куда именно?

– Ну… кажется, вон там я вижу дядюш… отца Дармиори.

– О, Богиня…

– Понимаю, – улыбнулся Гаст. – Но с тем, что его истории страшные, ты не можешь не согласиться.

– Даже чересчур…

Таша потянула за собой Лив, но сестра упёрлась.

– Катай меня!

– Опять? А не много хочешь, стрекоза?

– Покатааай! Хочу катаааться!

Вздохнув, Таша опустилась на корточки:

– Ладно, залезай.

Дождалась, пока сестра вскарабкается на спину, встала, поддерживая девочку под коленки – и Лив ликующе обвила её шею тоненькими ручонками.

– Нно, лошадка! – завопила она.

– Иго-го, – охотно откликнулась Таша, для пущей убедительности цокнув языком.

Они двинулись следом за остальными, уже ушедшими вперёд. Ветер был душистым, травяным, жарким – не то летний зной, даже ночью не отступавший, не то марево костров. Таше и отсюда прекрасно слышен был звучный, распевный голос дэя:

– …ночи сменяли дни, начинались новые и так же таяли в ночи. Элль ждала…

Достигнув людского столпотворения, дети ящерками скользнули ближе к костру, чтобы под сердитое шипение взрослых рассесться кто где.

– …воины наконец вернулись, – отец Дармиори рассказывал неторопливо, смакуя каждое слово, как бокал хорошего вина. – Пришли мужья, отцы и братья её подруг, счастливые оттого, что война завершилась и они вернулись домой. Но жених Элль так и не появился…

Ничего нового, подумала Таша, прикрывая глаза и прислушиваясь.

Вдруг у соседнего костра что поинтереснее рассказывают?

– …как ему это удалось?

– Вроде бы уговорился с королём Подгорным ещё магов к цвергам послать…

Ага, это вроде Гастов папенька, достопочтенный деревенский староста.

– Цена за пуд олангрита в медяках, – а это похоже на дядю Шера, мужа тёти Лэй. – Поверить не могу!

– Представь, как цены на всё волшебное рухнут…

Олангрит, хм… кажется, металл, который примешивают в магические вещички вроде светильников или двусторонних зеркал. Он удерживает магию, а без него заклятия через шестидневку-другую на нет сойдут…

– Вот порадовал так порадовал! Века с цвергами уговориться не могли, а этот… дипломат, чтоб его.

– Или интриган.

– А разница? Главное, простому люду выгода.

– …Элль плакала и рассказывала о своём горе молчаливой тьме, – тем временем разглагольствовал пастырь, – она призывала смерть, как избавление от мук и облегчение сердечной боли, но смерть не приходила…

– Конечно, – шепнул Гаст, – у смерти и без того дел хватает, чтобы ещё бегать по вызову к томным страдающим девам.

Таша прыснула в ладошку, и Лайя не замедлила прошипеть «ворковать не здесь будете!».

– …и вот одной зимней ночью по булыжной мостовой застучали подковы. Звук этот замер у дома Элль, и она услышала голос возлюбленного, который звал её по имени. – Голос пастыря понизился в крайнюю степень зловещести. – Сама собой отворилась дверь, на ступеньках послышались знакомые шаги, и Элль кинулась встречать жениха. Но он не улыбнулся и не протянул к ней руки, и на застывшем лице его не было никакого выражения…

Таша невольно поёжилась.

Спорить с тем, что из уст отца Дармиори страшные легенды звучали действительно страшно, не стала бы даже она. Наверное, потому что отец Дармиори сам смахивал на злого колдуна, сошедшего со страниц одной из легенд.

«Возможно, ты недалека от истины, малыш», – рассмеялась мама, когда Таша как-то раз сказала ей это.

Жаль всё-таки, что мама не любит на праздники ходить…

– …Элль спустилась по тёмной лестнице и последовала за любимым. Покорно села она на коня, и понеслись они по деревенским улицам, сменившимся вскоре снежной равниной. Девушка дрожала от холода и прижималась к своему суженому, но от него не шло никакого тепла. Они неслись быстрее ветра и вскоре уже въехали во двор церкви, где толпились странные фигуры в тёмных одеяниях. Фигуры эти стащили Элль с лошади, её жених спрыгнул следом – и только тут разглядела она вспухшее лицо его, расплывшееся в ледяной улыбке…

– Всегда удивлялась, как Элль не заметила некоторой странности происходящего, – скептически прошептала Таша. – Сначала твой жених пропадает без вести, потом посреди ночи выдёргивает тебя из постели и тащит на «вашу свадьбу». При этом от него несёт тленом, он двигается с трупной одеревенелостью, а говорит так, будто горло у него забито землёй…

– Так ты знаешь эту легенду? – Гаст явно удивился.

– Конечно.

– Откуда?

– Я вообще много чего знаю.

Во взгляде однокашника светилось плохо скрываемое восхищение.

– Эх, умная ты, Ташка… пусть и зубрилка.

Губы невольно тронула смущённая улыбка.

– Сначала рядышком сидят, потом жениться захотят, – ехидно пропела Лив известную дразнилку.

– Цыц, стрекоза, – фыркнула Таша, внося свой посильный вклад в бурные овации, которыми удостоили наконец смолкшего рассказчика. – Нет, вот скажи, ты бы с таким типом поехал непойми куда без всяких вопросов?

– Я бы такого топором по шее угостил, – ухмыльнулся Гаст.

– Именно! Я понимаю, любовь и всё такое, но вот так закроешь глаза на всякие странности, а потом завезут тебя… и поминай, как звали. Хотя чтобы такие странности не заметить, нужно быть либо полной дурой, либо совсем уж безнадёжно влюблённой, – добавила Таша.

– А, по-моему, это одно и то же.

– Что именно?

– Дура и влюблённая.

Изречение вызвало у Таши слегка возмущённый смешок.

– Это ещё почему?

Гаст непринуждённо пожал плечами.

– Потому, – и ухмыльнулся, – что первое, похоже, часто является следствием второго…

***

Просыпаться от того, что тебе на голову выплеснули фляжку ледяной воды, не слишком-то приятно.

К сожалению, этим утром Таше пришлось убедиться в этом на собственном опыте.

– Джеми! – судорожно подскочив, она отфыркнулась и затрясла головой, разметав в стороны капли с кончиков светлых волос: ещё прежде, чем увидела нависшего над ней мальчишку. – Я тебя когда-нибудь живьём съем!

– Святой отец велел тебя разбудить, я и разбудил, – тот с достоинством завинтил крышку фляги, которую держал в руках. – Я же не виноват, что некоторые иначе просыпаться не желают.

Таша сощурилась на свет. Солнце величаво приподнималось над горизонтом, заливая долину текучими, ещё розовыми лучами.

– С чего в такую рань?

Шёлковый шелест, сопроводивший возвращение Арона, она услышала прежде его слов.

– Учитывая, – изрёк дэй, стряхивая воду с мокрых рук: видно, ходил умываться, – что ночевать нам придётся не в трактире, а столкновение с кэнами на открытой местности приведёт к печальным последствиям… до наступления темноты мы должны пересечь Аларет.

– Пересечь? Зач… а, текущая вода!

Аларет бурным ручьём стекал с гор и маренговой ленточкой пересекал долину с востока на запад, обращаясь в широченную реку по мере своего продвижения к озеру Дэланин. Собственно, именно Аларету была обязана своим названием Заречная провинция. Летом и осенью паромщики на реке неплохо зарабатывали: тракт проходил ближе к западной окраине гор, оставляя Аларет, имевший дурную привычку бурно разливаться по весне, в стороне – и для тех, кто держал путь в восточные города, путь по тракту означал порядочный крюк.

– Значит, до темноты мы должны пересечь всю Заречную?

– И найти безопасное место для ночлега.

Таша зевнула, мстительно щёлкнув зубами у самого носа Джеми. Широко улыбнувшись его перекошенному лицу, пошла к роднику, чтобы умыться.

Что ж, хорошо хоть восточные границы Заречной и Окраинной не столь далеки друг от друга, в отличие от западных…

Позавтракав снедью, прихваченной вчера из таверны, компания наполнила фляжки ключевой водой – и, не отгрызая лишних минут у драгоценного дня, отправилась в путь.

– Таша-лэн!

Та, из-за плеча Арона оглядывавшая тропку, змеящуюся среди скал, скосила глаза на соседнего всадника.

Как выяснилось, Алексаса.

– Да?

– Я ещё в первый день нашего знакомства…

– То есть вчера.

– Правда? А такое ощущение, будто вечность вас знаю.

Таша невольно вспыхнула, прекрасно поняв, к чему отсылка – и досадливо заметила, как Алексас улыбается её смущению.

– В общем, я заметил, что у вас интересный кулон.

Она машинально коснулась прозрачного камешка в золотой оправе. Зеленоватого – сейчас… а ночью, при свете огней, фиолетово-красного, с пурпурными искрами в багровой глуби.

– Корвольф, я так понимаю?

– Верно понимаете, – после секундной заминки ответила Таша.

– А это символично или?..

Таша будто вновь увидела улыбку, с которой мама вкладывала подвеску в её ладонь.

…это – корвольф. «Сердце оборотня», так этот камень прозвали. По ночам он меняет цвет… и мне тоже его подарила мама. Чтобы я всегда помнила: как бы ты ни менял обличья, главное – остаться собой.

…я рассказывала тебе про Харта Бьорка? Он был королём, и королём мудрым, но он родился в Ночь Середины Зимы и был оборотнем, и внутри его жил зверь. И как-то он уступил зверю в себе, и медведь, которым он стал, задрал его маленького сына. На Харта объявили охоту и затравили собаками, и королём стал его брат…

…это непросто, возвращаться назад из разных ипостасей. А бесконечно держать стену между собой и зверем даже мудрейшие не в силе. И поэтому никогда – слышишь? – никогда не пересекай ту грань, за которой инстинкты берут верх над разумом. Не уступай зверю в себе. Иначе он потом не уступит тебе.

…зеваешь, да? Знаю, скучно… ничего, когда-нибудь поймёшь. Дай-ка застегну… вот так. Замечательно. И под платье подходит. С днём рождения, малыш. Какая же ты у меня красавица…

– Можно и так сказать, – наконец тихо ответила Таша. – Мамин подарок.

– Мамин? – Алексас склонил голову набок. – Простите за вопрос, но где же ваша матушка?

Таша резко отвернулась:

– Её нет.

– О, – немедленно откликнулся юноша. – Простите.

Больше он не произнёс ни слова – но когда Таша в следующий раз взглянула на него, казался странно задумчивым. Впрочем, ей было не особо интересно, что за мысли роятся в голове Алексаса Сэмпера.

Наверняка ничего хорошего.

Спустившись в предгорье и ступив на тропу через лес, Принц припустил иноходью, однако конь братьев его энтузиазма не разделял: за секунды расстояние между ними увеличилось втрое. Чем усерднее Алексас пришпоривал конягу, тем медленнее мышастый рысил по тропинке.

– И за что ты послала мне сей крест, Богиня? – удручённо вопросил юноша.

– Стойте, – бросила Таша.

Дождавшись, пока дэй осадит Принца, она спрыгнула наземь. Подойдя к мерину, положила ладонь на мягкую серую морду. Поймала взгляд несчастных тёмных глаз с длинными ресницами, сосредоточилась и вспомнила…

…тьму на четырёх когтистых лапах, крадущуюся по тропе…

…красные щели глаз, оскаленную пасть…

Мерин с испуганным ржанием встал на дыбы.

– Эй, эй! – Алексас едва удержался в седле. – Что вы с ним сделали?

– Тише, – Таша в упор глядела на коня, дожидаясь, пока он успокоится. – Я ещё не закончила.

Интересно, что является воплощением безопасности для лошадей? А, была не была…

…пыльная дорога вьётся из-за горизонта, а они стоят рядом с частоколом – высоким, надёжным…

…двор, ярко озарённый светом костра, где ждут копны сена и горы овса…

Конь, замерев, неуверенно тряхнул гривой – и Таша, удовлетворённо кивнув, вернулась на своё место позади Арона:

– Думаю, это поможет.

Когда они двинулись дальше, мышастый уже не отставал. Правда, Принц не преминул вырваться на полкорпуса вперёд, выказав своё превосходство, но милостиво позволил мерину удерживаться на такой дистанции.

– Чудеса, – Алексас покосился на спутницу со скрытым уважением. – Значит, оборотни и такое умеют?

– Для нас не составляет особого труда мысленно пообщаться с животными. Как его зовут?

– Коня?

– Не вас же.

– Конюший вроде Серым звал.

– Просто Серый? Хм… может, пусть будет Серогривкой?

– Хоть королевичем загорским, – Алексас пожал плечами, – коль вашей душеньке угодно.

Впереди замаячила узкая тропка, ответвляясь куда-то в лес – и двое коней, один из которых был торжественно наречён законной наследницей престола, помчались сквозь раннюю кромку дня.

Арон позволил им передохнуть лишь у самой окраины леса, когда Таша уже разглядела между шершавыми сосновыми стволами бескрайнее поле, волнующееся травой на прохладном ветру.

– Сейчас вернусь. – Алексас, спешившись, нырнул в лесную тень.

– Только далеко не отходите, – крикнул дэй вдогонку.

Таша тоже спрыгнула наземь, плотнее кутаясь в плащ. Ветер был странно, не по-летнему холоден, а золотую монетку солнца спрятало тучевое пасмурье.

– Сколько времени?

– До темноты успеем. – Арон с лёгким шелестом прохаживался взад-вперёд по колючему хвойному ковру. Губы сжаты, глаза напряжённо всматриваются в лесную темень. – Поешь.

– Не хочется, – Таша склонила голову набок. – Что тебя тревожит?

– Перемена погоды.

– А что в ней тревожного?

Дэй взглянул на неё, колеблясь.

– Ничего, – наконец последовал ответ. – Просто не люблю непогоду.

Таша едва заметно качнула головой.

Что же ты недоговариваешь, Арон?..

Вернувшийся Алексас тоже торжественно отказался от перекуса, и вскоре они уже выехали в поле.

Поле переливалось синим и фиолетовым: ветер тревожил цветущую живокость и кипрей. Почти заросшая тропа скорее угадывалась, чем виднелась. Стена оставшегося позади леса уползала влево, к зубьям гор, рвущим небесное полотно, по которому вкрадчиво перекатывалась жирная чёрная туча с грязно-жёлтым брюхом.

Туча молчала тем зловещим молчанием, что обычно предшествует грозе. Но Таша всегда чуяла близость дождя, и эта туча не была грозовой. Она просто…

…закрывала солнце.

Мурашки пробежались по спине до затылка, вздыбив волосы – не то от холода, не то от мелькнувшей догадки.

– И с ветром нам подсобили, конечно, – процедил Арон. – Это ведь живокость чаровальная, если я не ошибаюсь… а я редко ошибаюсь.

– А что вас в ней смущает? – поинтересовался Алексас.

– Пыльца живокости чаровальной ядовита! – затараторил Джеми в его голове. – Большая доза вызывает сонливость, чувство опьянения и смерть от остановки сердца! Пыльца этого вида чрезвычайно обильная и…

Крупные цветы шевельнули синими лепестками – и Алексас затаил дыхание, когда ветер швырнул ему в лицо горсть жёлтой пыли.

– …пора цветения приходится на липник*, – закончил брат.

(*прим.: Второй месяц лета (алл.)

– Вопрос отпадает, – усиленно отплёвываясь, изрёк Алексас. – Милая травка. Джеми мне только что про неё поведал.

– Вообще она довольно полезна, – подала голос Таша, хорошенько отфыркавшись. – В лекарственных целях.

– Отваром живокости чаровальной лечат желтуху и воспаление лёгких, а примочки отлично помогают при болезнях глаз, – разглагольствовал Джеми. – В малых дозах пыльцу используют как снотворное. Только с дозировкой надо быть очень осторожным, иначе выйдет галлюциноген вместо…

– Подожди-ка. – Алексас медленно вскинул голову. – Это не из неё случайно делают наркотик «эйфорин»?

– Не знаю, не интересовался.

– Зато я интересовался.

И юноша мрачно повернулся к дэю.

– Изволите объяснить, – любезно осведомился он, – какого демона вы нас завели на поле с опиатами, святой отец?

В серебре Ташиных глаз плеснулось удивление, но Арон лишь задумчиво натянул поводья, придержав Принца.

– Я не ездил этой тропой. Мне о ней рассказал знакомый, а ему – его знакомый. Я видел в его воспоминаниях, что первоисточник бросил некую странную фразу, но решил не придавать этому значения.

– Что за фраза?

– «Придётся пробираться, затаив дыхание».

– Зато теперь нам сполна открылся смысл этих слов, – голос Алексаса просто истекал сарказмом. – И что теперь? Повернём назад?

– Там нас ждёт кое-что пострашнее эйфорийной пыльцы. Но я уверен, что Джеми может нам поможет.

– Шлемовые чары! – радостно откликнулся тот. – Они, правда, всего два часа действуют…

– Говорит, есть чары, – нехотя признал Алексас. – Но их хватит на пару часов.

– Думаю, больше нам и не понадобится. Уступите брату место на секунду.

Алексас, кивнув, закрыл глаза.

Открывший их Джеми не стал терять времени. Пропел «ротегеро эль капо», взмахнул рукой в замысловатом пассе – и миг спустя Таша уже взирала на зыбкую прозрачную сферу, красовавшуюся вокруг его головы, угадывающуюся лишь по лёгкому перламутровому отливу, как у мыльного пузыря.

Догадываясь, что такая же теперь защищает её.

Скосив глаза, Таша удивлённо коснулась своей сферы: пальцы свободно проходили сквозь призрачные стенки, не разрушая их.

– Странная штука… и как она работает?

– Это своего рода шлем, – Джеми удовлетворённо оглядел творения рук своих, украшавшие обоих коней и троих всадников. – Он нейтрализует проходящие сквозь него яды, будь они в воздухе, в жидкости или в твёрдом предмете. Пыльцой всё равно надышимся, но без последствий.

– Отлично, – сфера вокруг головы дэя поколебалась, словно отвечая его кивку. – Тогда в путь.

Они припустили по узкой тропке среди разнотравья, задевая живокость, достающую коням до груди.

Лес в конце концов исчез за задней кромкой горизонта. Взгляду путников докучали лишь синие волны с фиолетовыми гребнями да горы в пасмурной дали. Справа медленно проплывали постепенно снижавшиеся холмы.

Не считая шелеста трав и стука копыт, приглушённого подмятыми стеблями, в воздухе висела тишина.

– Святой отец, может, стоит приберечь лошадей? – нарушил молчание Алексас.

– Не стоит. Как доберёмся до Аларета, там и прибережём.

Припомнив свою тканую карту и уроки краеведения, Таша наконец сообразила, где они находятся: на равнине Лилиас, в народе Приречной, которую Аларет отделял от болот Шэдвар, в народе Заболотья. А самым надёжным способом пересечь реку был единственный мост у городка Пвилл – там река ещё сравнительно узка, хоть и быстра… но им ведь не плыть.

– Увы, мосту недолго осталось быть самой надёжной переправой, – мягко произнёс Арон.

Таша вскинула голову – в изумлении бескрайнем, как поле вокруг.

– Ты что, собираешься его…

– Не я, а Джеми.

– Что-что? – насторожился Алексас.

– Мы как раз обсуждаем разрушение пвилльского моста. Кэны не могут пересекать текущую воду, если только мостом или паромом. – Дэй зачем-то оглянулся. – Учитывая, что это единственный мост, с паромщиками кэны вряд ли найдут общий язык, а добираться до тракта и бежать обратно до Заболотья довольно долго… этой ночью нам ничего не будет угрожать.

– А вдруг «хозяин» уже ждёт нас в приграничном трактире Равнинной? – Алексасу идея явно не особо понравилась. – Если он поймёт, что мы завели его зверушек в тупик, что ему мешает уничтожить их, устроить резню в Приграничном и создать новых, поближе к нашему укрытию? Я бы на его месте так и сделал.

– Сомневаюсь, что он захочет привлекать к себе лишнее внимание. Хотя ваша догадка насчёт трактира верна.

– Откуда вы знаете?

– Иначе кэны не выстроились бы с расчётом гнать нас к тракту.

Таша оглянулась.

Пять тенистых дорожек веером пролегали в травяном море слева от них.

– План действий, святой отец? – миг спустя спокойно вопросил Алексас.

– Они не слишком быстры. Я давно их заметил, и расстояние между нами сокращается медленно.

– Не могу сказать, чтобы это очень успокаива…

Воздух рассёк звук.

Не плач, не вой, не крик – странный и страшный визг кэнов ввинчивался в голову тупой иглой. Он заставил Ташу зажмуриться в отчаянном и неосуществимом желании зажать руками уши, а коней шарахнуться в сторону и в панике понести вправо, к холмам.

– Есть идеи, святой отец? – осведомился Алексас, когда твари взяли паузу.

– Нет.

– Что значит «нет»? Вы же…

– У кэнов нет разума как такового. – Дэй говорил так спокойно, будто совершал лёгкую конную прогулку перед ужином. – Есть инстинкты, есть чувства и ощущения, есть приказы «хозяина», но ничего большего. Я здесь бессилен.

– Вот и толку-то, что с нами…

Последнее слово за возобновившимся ариозо кэнов Таша не расслышала; впрочем, вряд ли это слово было чем-то, достойным расслышивания.

– Но мне кажется, – невозмутимо продолжил Арон, – что кое-какие идеи есть у Джеми.

– И не ошиблись, – крикнул мальчишка парой мгновений спустя.

Перехватив повод одной рукой, он оглянулся на всём скаку. Изящно крутанул ладонью.

Гортанно выкрикнул:

– Селла фоко!

Травы вспыхнули, точно сухое сено, и черта синего огня взметнулась к тучам, рассекая поле между ними и кэнами. Ещё три слова, крупной дробью просыпавшихся в дымный воздух – ещё три черты…

Заключившие тварей, застывших у границы сапфирного пламени, в колдовской загон.

– Это их задержит. – Джеми торопливо поднёс руку к лицу. – Демоны…

Когда у мальчишки носом хлынула кровь, Таша перепугалась куда больше, чем при виде кэнов.

– Что с тобой?!

– Ещё не восстановился после нападения на штаб-квартиру. – Джеми искоса взглянул на неё. – Слабые места выискиваешь?

Это немного успокоило. Если у человека хватает сил, чтобы язвить, вряд ли он собирается умереть в ближайшие минуты.