Текст книги "Тобой расцвеченная жизнь (СИ)"
Автор книги: Евгения Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
9 глава
Глава 9
Линуса я увожу прежде возвращения Патрика с работы, и потому тот остается в неведении относительно нового жильца, заселившегося в его бывшую квартиру... Правда, неведение это длится недолго: ровно до восемнадцати нуль-нуль, когда он звонит в нашу дверь, и мы с Линусом взволнованно переглядываемся... Признаюсь честно: моей первой мыслью была мысль о маме, вернувшейся забрать Линуса обратно! И была ли эта мысль радостной или, наоборот, грустной, судить не берусь: просто не успела осмыслить, а Патрик уже нажимает на кнопку звонка во второй раз. Тот отзывается пронзительной и настойчивой трелью...
– Привет! – улыбаюсь я нашему гостю, не пуская его дальше порога. – Как дела?
Он глядит на меня с подозрением, словно я воришка-карманник, стащивший у него парочку центов.
– У тебя гости? – любопытствует он, а сам косится в сторону дороги: не стоит ли там Килианов мотоцикл. Не стоит – нечего и смотреть.
– Нет, никаких гостей, – отвечаю я. – Килиана здесь нет, можешь даже не высматривать. Соскучился?
Мой игривый тон Патрика не усмиряет, лишь заставляет его брови насупиться еще чуточку сильнее.
– Я слышал, ты с кем-то разговорила...
– Ничего подобного... – начинаю было я, но тут за моей спиной появляется Линус, и мне приходится прикусить язык.
– Ничего подобного, значит? – Патрик перестает хмуриться и глядит на меня с неприкрытым любопытством.
– Хорошо, проходи, – и я впускаю его в дом, понимая, что объясниться все равно надо было бы... рано или поздно. Пусть будет рано...
– Привет, парень! – Патрик протягивает мальчонке руку, и тот смущенно вкладывает в нее свою крохотную ладонь, смущенно прижимаясь к моим ногам. Непривычное чувство... почти приятное.
– Привет.
– Линус, можешь посмотреть мультфильмы, если хочешь, – говорю я своему брату, и тот убегает к дивану и прибавляет звук на телевизоре. А я в это время произношу: – Это мой сын.
Сама не знаю, что на меня нашло: второй день подряд огорошиваю (читайте: пугаю) мужчин наличием у себя ребенка, только если вчера это была глупая шутка, то сегодня...
– Только не говори, что родила его в десять лет, – насмешничает вдруг Патрик, чем абсолютно сбивает меня с толку.
– Мне не шестнадцать! – в сердцах восклицаю я.
– Правда? – продолжает веселиться мой собеседник. – Тогда сколько же тебе на самом деле? Давно хотел спросить, только случая не представлялось...
– Двадцать шесть, – вру я почти с вызовом. Но заметив, что Патрик на мое вранье так и не купился, добавляю: – Ну хорошо, он не мой сын – Линус мой брат. Доволен?
Губы Патрика продолжают источать тонкую, восторженно-загадочную улыбку, и даже когда он заговорил со мной, я видела ее отражение в его глазах...
– Признаться, я полагал, что у тебя нет родных... И вот на тебе, брат. Откуда он взялся?
– Оттуда же, откуда берутся и все люди, я полагаю...
– Вообще-то я имел в виду кое-что другое, Ева...
Я знаю, что он имел в виду, просто у меня и у самой нет точного ответа на этот вопрос. Так и хочется окликнуть Линуса и поинтересоваться: «Скажи, братец, а откуда вы с мамой приехали?» Утоли мое безмерное любопытство.
– Маме пришлось срочно уехать, и я вызвалась присмотреть за братом... Надеюсь, ты не будешь против, если он поживет здесь какое-то время?
– Мне все равно. Только как ты будешь управляться с работой...
– Я буду брать его с собой, он не помешает. Вообще-то, – добавляю я робко, – я уже брала его с собой сегодня... и они с твоей матерью играли в мяч.
– Играли в мяч? – посмеивается Патрик. – С трудом могу себе это представить.
Воспоминание о едва не угодившем в мою голову мяче, вызывает у меня улыбку.
– Твоя мама неплохо управляется левой рукой – им было весело.
И тут Патрик спрашивает:
– А он здесь надолго? – и улыбка на моем лице стремительно вянет, уступив место растерянности и испугу.
– Все так плохо? – без слов прочитывает меня Патрик.
– Я не знаю, – бубню я в ответ. – Все вышло так неожиданно... у меня все мысли вразброд... голова как кипящий котел.
– Тогда тебе нужно выпустить пар...
– Выпустить пар? – смотрю на его довольное лицо и не могу понять, чему он так радуется. – И как я, по-твоему, должна это сделать: может быть, напиться... Ой, – я тут же осекаюсь, – прости.
К счастью, Патрик не зацикливает на этом своего внимания и произносит:
– Тебе надо покричать. В голос... Пробовала когда-нибудь?
– Кричать в голос? – уточняю я на всякий случай.
– Да, просто кричать... громко-громко.
Смотрю на него с недоверием: он это всерьез или издевается надо мной? Выглядит серьезным, но уж больно странно звучат его слова...
– Прямо здесь?
– Нет, здесь лучше не надо, – улыбается он, – иначе могут подумать, что я тебя убиваю. – Зато я знаю одно местечко, где твой крик не вызовет неприятных ассоциаций – сам ни раз им пользовался. Поехали?
– Сейчас?
– А когда же еще? Хочешь, чтобы голова взорвалась? – И тут же обращается к Линусу: – Эй, парень, видел когда-нибудь, как баржа проходит шлюз?
Тот отрицательно машет головой, а потом говорит:
– Раньше мы жили с мамой на барже... Только она не плавала.
Его слова повергают меня в ужас: вдруг он еще что-нибудь такое скажет, и Патрик догадается, кто мы такие.
– А почему бы и не поехать! – с наигранным энтузиазмом отзываюсь я, стараясь отвлечь внимание от последних слов брата. И мне это удается: Патрик произносит «так тому и быть» и ведет нас за собой – я с облегчением выдыхаю, а Линус подпрыгивает на одной ноге, подобно маленькому коротконогому аисту и радостно улыбается.
Маленькими деревушками и зелеными полями Патрик привозит нас к одному из шлюзов на Мейн-Дунайском канале, шлюз этот носит название небольшой деревушки в его окрестностях – Эккерсмюлен. Я здесь прежде не бывала – не привелось. Искрящаяся лента воды, распластавшаяся посреди каменных берегов, убегает куда-то за горизонт... Я вижу баржу, скользящую по ней в нашу сторону, и прикрываю глаза ладонью, чтобы получше ее рассмотреть.
– Нам повезло, – говорит Патрик, подмигивая Линусу, – на ловца и зверь бежит... Здесь есть смотровая площадка, пойдемте туда. – И он указывает рукой на бетонные ступени позади нас... Брат тут же срывается с места и несется вверх, оставив нас далеко позади.
– Будь осторожен! – кричу я ему вслед, но тот, конечно же, меня не слышит и несется дальше тем же бешеным аллюром.
– Не волнуйся, с ним ничего не случится, – Патрик удерживает меня легким прикосновением к руке. От этого едва ощутимого касания по моей коже бегут мурашки... перебирают своими крохотными лапками, добираясь до самого сердца. Невольно провожаю пальцы, породившие их, томительно-пристальным взглядом... – Смотри, вот то самое место, о котором я тебе говорил, – и Патрик указывает рукой в сторону леса сразу за полупустой парковкой. – А теперь пойдем к Линусу.
И берет меня за руку... снова. Как в тот раз, когда мы бежали из дома Маттиаса Фишера... Правда, тогда это было как бы не по-настоящему, адреналин и все такое, но теперь... теперь все по-другому. Я руки не отнимаю, только бросаю на... своего мужчину слегка смущенный взгляд – он отвечает улыбкой; так мы и поднимаемся наверх вместе. Молча. Сердце стучит так оглушительно, словно рядом со мной шумит океан, взбухший от непогоды, грозовой и неистовый... с привкусом соли на губах. Я провожу по ним языком – пресные, вот ведь странно! И замечаю взгляд Патрика, наблюдающий за мной: глаза темные, глубокие, как тот же океан, разбушевавшийся в моем сердце, а губы... с сеточкой четко прочерченных линий, по которым хочется... провести языком. Я поспешно отвожу взгляд и незаметно сглатываю: когда любимые руки касаются твоих ладоней, сдерживать тайные мысли становится все сложнее...
– А вот и мы, Линус! – Брат стоит у железного ограждения, и, уперев голову в железные перекладины, глядит вниз на бурлящую и клокочущую там воду...
– Вода опускается, – сообщает он нам. – Ее стало совсем мало.
Я с опаской гляжу вниз: меня пугает высота...
– Линус, будь осторожен! – повторяю я, и Патрик слегка сжимает мои пальцы.
– Давай я расскажу тебе о системе подачи и откачки воды в шлюзе, – произносит он, чтобы успокоить меня. – Уверен, тебе будет интересно узнать об этом...
Я молча киваю, хотя на самом деле мне интересно совсем другое: где сейчас наша мать и что она чувствует, бросив теперь еще и Линуса на произвол судьбы... Спится ли ей все также сладко и безмятежно, как и до той ночи девять лет назад... или сегодня, когда ее сына нет с ней рядом? Как она может быть такой... бесчувственной? Безответственной? Черствой? Немамой...
Вспоминаю свои одиннадцать лет и белый клочок бумаги на трюмо – по крайней мере мой брат не брошен на чужого человека, и я сделаю все, чтобы он был счастлив рядом со мной! И я никогда его не брошу... как сделала это мама.
Повинуясь внезапному порыву, наклоняюсь и крепко обнимаю мальчика, тот нетерпеливо поводит худыми плечами.
– Смотри, она уже внизу... Заплыла! – и указывает на баржу пальцем.
– Теперь вода будет снова подниматься, – говорит ему Патрик, неожиданно приобнимая меня одной рукой. – Ты не против? – это уже ко мне, и я выдаю нервную полуулыбку.
– Нет. – А сама смотрю вниз на бурлящие потоки воды – они хорошо иллюстрируют происходящее в моем собственном сердце.
– Я подумал, что мне тоже стоит побыть немного странным, – шепчет он мне на ухо. – Не тебе же одной усмирять моих «демонов» объятиями...
– Быть странным не зазорно...
– Вот и я так подумал, – улыбается Патрик, проводя ладонью по моим плечам.
… Через время мы машем вслед удаляющейся прогулочной барже, люди на борту которой отзываются ответным приветствием, а потом Патрик ведет нас в сторону леса... Смеркается. Парковка опустела: кроме нас, здесь никого больше нет.
– Кричи, – велит мне мой спутник, заведя нас с Линусом вглубь сомкнувшихся над нашими головами пушистых елей и кедров. Здесь, под их кронами, практически темно...
– Разве что ты приставишь нож к моему горлу, – шепчу я в ответ, ощущая физическую неспособность заставить себя выполнить его просьбу.
Патрик улыбается, качая головой из стороны в сторону.
– Извини, не прихватил с собой, – и шуршит листвой под ногами. – Придется обойтись без этого... – И снова повторяет: – Кричи, Ева... во все горло.
Я открываю рот, но... горло словно залежавшийся на солнце воздушный шарик, в который невозможно вдуть ни капли воздуха. И тут верещание Линуса практически оглушает меня: он оглашает воздух таким пронзительным фальцетом, что я невольно зажимаю уши руками.
– Молодец, парень! – похлопывает его по плечу Патрик, а потом вторит ему своим низким баритоном, закидывая голову к загорающимся в вышине звездам. – Ну, присоединяйся.
Я снова открываю рот и... вспоминаю Линуса за столиком в пиццерии: снова вижу его темноволосую макушку, едва виднеющуюся над уровнем стола, а потом вспоминаю и себя в Патриковой футболке, сидящую на кровати в пустой комнате... и вдруг начинаю кричать. Сначала неуверенно, робко, почти испуганно, а потом все громче и громче, пока у меня не начинает саднить горло. Но я не могу остановиться... Ощущаю, как свинцовые горечь и заскорузлый годами страх выплескиваются из меня, растворяясь в прогретом летним солнцем вечернем воздухе.
– Ну, ну, – Патрик вдруг похлопывает меня по спине, и я вижу в его глазах беспокойство... беспокойство за себя. – Достаточно. Горло сорвешь... Иди сюда. – Он притягивает меня к себе и крепко обнимает. Только тогда я и понимаю, что в глазах у меня стоят слезы и что это именно из-за них весь мир вокруг подернулся тонкой, едва колеблющейся поволокой... Зато на душе покой. Неестественный, но благотворный.
– Спасибо, – хриплю я осипшим голосом. – Мне полегчало.
– Не хочешь рассказать, в чем дело?
– Не сейчас.
Мужчина проводит рукой по волосам и мучительно долго вглядывается в глубину моих глаз. Мое горло невольно пересыхает, и я сглатываю... Неужели он хочет меня поцеловать? Но Патрик вдруг спрашивает:
– Но ты хотя бы не похитила его, правда? – и кивает в сторону Линуса, охотящегося за светлячками.
– Боже, нет, конечно! Как ты мог такое подумать?!
– Просто...
– Просто не надо...
– Просто тебя что-то гнетет, я же вижу, – все-таки произносит Патрик, не обращая на меня, внезапно ощетинившуюся иголками, никакого внимания. – Говорить об этом ты не желаешь, а между тем это что-то серьезное, и я хочу помочь тебе, Ева. Доверься мне, прошу тебя.
Больше всего на свете мне хотелось бы открыться Патрику, но...
– Я не могу. Не сейчас. Прости меня!
Мы какое-то время молча стоим посреди колеблющегося танца из светящихся огоньков, а потом Патрик как бы подводит черту под своими безмолвными размышлениями:
– Хорошо, я могу подождать, – берет меня за руку и ведет прочь. – Линус, пора ехать домой! Сеанс психотерапии закончен. Оставь несчастного светлячка в покое!
И тот бежит за нами следом и кричит:
– Я мог бы посадить его в банку и использовать вместо фонарика... Мама всегда говорила, что в фонариках слишком быстро садятся батарейки! А у светлячков есть батарейки?
Я резко останавливаюсь и смотрю на Патрика:
– Скажи, о чем в своей жизни ты сожалел больше всего?
Под кронами деревьев темно, я с трудом различаю лицо собеседника, но чтобы прочувствовать его замешательство, мне нет надобности в зрении: оно исходит от него волнами, как радиосигнал...
– Странный вопрос, Ева. Вся моя жизнь – одно большое сожаление... Больше тут добавить нечего.
– И все-таки? – допытываюсь я. – Ведь было же что-то особенно достойное сожаления...
– Книжная полка, – произносит вдруг Патрик, отведя глаза в сторону. – Больше всего я сожалею о несделанной вовремя книжной полке...
Если бы он сказал это кому-то другому... но я понимаю его, и сердце мучительно замирает в груди.
– О той самой, что в моей комнате? – решаюсь уточнить я.
– Да, я сделал ее для одного человека, – отвечает мне он, – ее тоже звали Евой, как тебя... Жаль, она так и не увидела ее. – Потом срывается с места и большими шагами уходит вперед, заставляя нас Линусом, практически, бежать за ним следом. И я бегу... как и мое сердце, которое тоже бежит за ним вскачь.
Вернувшись домой, я помогаю Линусу выудить из его огромного рюкзака зубную щетку и пижаму с маленькими огнедышащими дракончиками, в процессе обнаруживаю пластиковую папку с бумагами: в ней свидетельство о рождении и детская карточка Линуса с пометками о сделанных ему прививках... На штемпеле фамилия детского врача и название города: Куксхафен. Семьсот километров отсюда... Северное море. Неужели все это время мама прожила там? Вспоминаю, как Патрик сказал мне когда-то: «Кое-кто видел, как она садилась в автобус до Киля... Далековато для того, кто хочет вернуться», и я сглатываю мучительный комок в горле. Пора бы мне уже пережить это...
А вот не получается.
И тут из папки выпадает еще что-то: конверт... обычный почтовый конверт с моим именем на нем. «Для Евы» прочитываю я глазами, и эти два простых слова заставляют меня онеметь в неподвижности.
«Для Евы».
Я вдруг понимаю, что не хочу знать, что таится за этими двумя словами... Еще один белый листок бумаги? Увольте, с меня хватит.
– Ну как, все хорошо? – обращаюсь я к Линусу, забившемуся под одеяло. – Темноты не боишься?
Тот отрицательно машет головой, а потом с сожалением в голосе добавляет:
– Жаль, не удалось поймать светлячка – он бы мог освещать нашу комнату.
– Да, жаль, – вздыхаю я. – Только, возможно, в неволе он бы перестал светить... Такое бывает. Спокойной ночи, малыш!
– Спокойной ночи, Ева.
Я выхожу из комнаты с мыслями о том, а что, собственно, ощущает шестилетний ребенок, внезапно брошенный матерью на незнакомого человека...
Белый почтовый конверт все еще зажат в моей правой руке.
10 глава
Глава 10
Линус еще спит, когда меня будит сигнал пришедшего на телефон сообщения, и краткое «выходи, жду тебя на улице» заставляет выбраться из постели незамедлительно.
Что Килиану нужно от меня? Я думала, мы с ним во всем разобрались. Накидываю поверх футболки легкий кардиган и выскальзываю за дверь...
Воздух еще по-утреннему свеж и бодр, напоен ароматом свежескошенной травы, сбрызнутой свежестью росы, так что я вдыхаю его всей грудью, сохраняя воспоминание об этом моменте вместе с частицами кислорода в своей крови.
– Привет, – Килиан облачен в свою обычную мотоциклетную куртку, в руках – шлем, который он при виде меня вешает на руль байка и улыбается немного смущенной полуулыбкой.
– Привет. – Я не знаю, зачем он приехал, а потому не прибавляю больше ни слова – пусть выскажется первым.
– Я это... прости, что вчера так и не объявился...
– Ничего, я понимаю.
– Я это, – снова мнется было он, но потом вдруг вскидывает голову и говорит неожиданно твердым голосом: – Я знаю, кто отец твоего ребенка. Это ведь Патрик, не так ли? Заделал тебе ребеночка, а потом – в кусты... Только я не такой...
– Постой! – прерываю я поток его слов. – О чем ты вообще говоришь?! И при чем здесь Патрик? – я так ошеломлена, что с трудом соображаю. Неужели мое чувство к последнему настолько очевидно? Эта мысль почти сбивает меня с ног.
– Не оправдывай его! – гнет свое Килиан, не обращая на мои слова никакого внимания. – Если он отец твоего ребенка, так и скажи... Я пойму, обещаю тебе.
– Да я вообще не беременна! – признаюсь ему я. – Просто ляпнула, чтобы тебя отвадить... Не хотела, чтобы ты привязался еще сильнее, чтобы страдал... чтобы...
– Ты любишь его?
Теперь моя очередь смотреть пристально и говорить убедительно:
– Кто вообще дал тебе право задавать мне такие вопросы? Я знаю Патрика не больше месяца, о какой такой любви может идти речь... И ребенок... нет никакого ребенка. Я это просто выдумала, понимаешь ты это или нет?
Килиан смотрит мне прямо в глаза, и я вдруг начинаю догадываться, что он скорее всего не совсем трезв. Возможно, поддал для храбрости... И меня чуточку отпускает.
– Хочешь сказать, что просто так солгала мне о таком?
– Именно это я и хочу сказать. Ты пьян, скажи честно?
Но парень только качает головой и произносит свое:
– Я бы тебя с ребенком не бросил... мне даже все равно от кого он... Я просто хочу быть с тобой, вот и все.
– Килиан...
– Я просто хочу быть с тобой! – выкрикивает он громко, вспугнув воробьев на соседнем дереве. Те так и взметаются ввысь серо-говорливой стайкой...
И тут хлопает калитка позади меня: Патрик, должно быть, услышал крик Килиана и решил узнать, в чем у нас собственно дело. Я на секунду прикрываю глаза... и зря: этой секунды хватает, чтобы защитник мнимой попранной добродетели бросился к Патрику и заговорил, тыча в его грудь пальцем:
– Ты, лживый сукин сын, думаешь, можно заделать девушке ребенка, а потом смыться как ни в чем не бывало? Только знай, не все такие уроды, как ты. Мне плевать, от кого Ева беременна – я в любом случае готов позаботиться о ней и ее малыше.
Во время этой краткой тирады я имею возможность насладиться целым коктейлем эмоций, промелькнувших по лицу обвиняемого Килианом человека: сначала недоумение, потом догадка и внезапный испуг...
– Ты беременна? – обращается ко мне Патрик, игнорируя обвинения парня в свой адрес. Ему-то ли не знать, что они и выеденного яйца не стоят...
– Нет, – пожимаю в ответ плечами.
А Килиан уже снова неистовствует:
– Да она просто боится признаться. Весь город знает, какой ты чертов неудачник и как не сдержан бываешь, когда напьешься...
Желваки на лице Патрика приходят в движение, и я вижу, как в такт им, сжимаются и его кулаки... Вспоминаю апперкот, отправивший в нокаут Маттиаса Фишера.
– Не надо! – кидаюсь я было к Патрику, но Килиан опережает меня: вцепляется сопернику в отвороты его рубашки, а тот в свою очередь бьет его кулаком в скулу. Оба валятся на зеленую лужайку, пыхтя и отфыркиваясь, словно два индийских носорога... Я с ужасом смотрю на эту нелепейшую потасовку на ровном месте. Что мне делать? Разнять их? Но как?
И тут вижу заспанное личико моего брата, который как был, в своей умильной пижаме с огнедышащими дракончиками, стоит около калитки и смотрит на сцепившихся мужчин большими, удивленными глазами...
– Линус! – окликаю я мальчика, спеша в его сторону. – Ты уже проснулся...
– Мне приснился плохой сон, – отзывается тот, не отводя глаз теперь уже от занимательной пантомимы, в которую превратилась потасовка на лужайке: оба мужчины замерли и смотрят на нас с Линусом в молчании. Однако, если Патрик просто откинулся на траву, поглаживая ушибленный кулак, то Килиан... У Килиана просто глаза на лоб вылезли! В буквальном смысле. Я бы посмеялась над этим, не будь слишком расстроена для подобного...
– Идем в дом! – говорю я мальчику и увлекаю его за собой. На обеих мужчин я даже не оглядываюсь... – Что тебе приснилось? – интересуюсь я, подавая Линусу стакан с подогретым молоком.
Тот утирает белые молочные «усы» и говорит:
– Мама. Ей было больно...
О, я не знаю, что на это ответить... Такой ответ, признаться, просто дезориентирует меня!
– Э... уверена, с мамой все в порядке, Линус, тебе не надо волноваться за нее.
– Я и не волнуюсь, – отвечает он мне, – просто... скучаю. Когда она вернется?
Я подхожу и осторожно приобнимаю его маленькое, тщедушное тельце, каждая косточка в котором напоминает воробьиную тушку. Сожми и сломается...
– Я не знаю, малыш, – отвечаю я честно. – Думаю, нам надо просто ждать... Разве тебе плохо со мной? – теперь я заглядываю ему в глаза, и тот понуро отвечает:
– Ты хорошая... и у тебя есть дом.
Я слышу, как по улице рокочет, постепенно затихая вдали, мотоцикл Килиана... Уехал. А потом тихий стук в дверь сообщает о появлении Патрика на нашей кухне.
– Извини, – произносит он только, неловко отводя глаза в сторону.
Но я все еще не в себе и потому отвечаю почти жестко:
– Я еще не готова прощать... Дай мне время.
– Понимаю... – только и произносит Патрик, и я полагаю было, что он сейчас уйдет, но нет, он лишь молчит полминуты... минуту, не дольше, а потом снова говорит: – Знаю, не стоило его бить... просто он...
– Задел за живое?
– Именно так, будь оно все неладно! – в сердцах отзывается тот и тут же спрашивает: – Ты знала, что я учился на юридическом?
– Ты говорил мне об этом однажды...
Патрик не спрашивает, когда именно – догадывается, что речь идет о его пьяных откровениях – и просто качает головой.
– Только я не смог... это было не мое, понимаешь? Я потом еще много чего пробовал – не пошло. Все как будто бы из рук валилось. Сам не понимаю, что я за... неудачник такой, Ева. Килиан прав, от меня нет никакого толка...
Я смотрю на него, слушаю эти жалостливые речи и неожиданно понимаю, что хочу дать ему затрещину: такую, чтобы он пришел в себя, чтобы перестал...
– Тебе стоит перестать жалеть себя, Патрик? – произношу я, не в силах держать это в себе. – Возьми себя в руки и перепиши все начисто. У тебя еще есть для этого время!
Вижу, как его голова дергается, как от пощечины, как он схлопывается, закрывается от меня – правда ему неприятна... И я могу его понять, но смолчать не в силах.
– Найди работу по душе (мы оба знаем, что делает тебя счастливым), перестань пить (это не выход!) и... и... – Мне так и хочется добавить: «заведи семью, Патрик, найди человека, которому ты небезразличен...», но я не решаюсь. – И перестань распускать руки! – добавляю дрогнувшим голосом. – Меня это пугает.
Теперь он смотрит на меня с тоской во взгляде, словно я лишила его самого дорогого... Разочаровала его? Возможно. Мне больно от этого, но я не сожалею о сказанном.
– Прости, – только и произносит он, прежде чем выйти за дверь.
Я чувствую, как от тоски у меня разрывается сердце... Не уверена, что мне может быть еще хуже, чем уже есть в этот самый момент – срываюсь с места и бегу наверх в свою комнату. Нащупываю под подушкой вчерашний нераспечатанный конверт от мамы и... надрываю его с одной стороны. Мне на руку выпадает маленький клочок бумаги с одним-единственным именем посередине – даже не письмо, как я было втайне надеялась!
Тобиас Коль.
Это имя я прочитываю уже в сотый раз, но так и не могу понять скрытого значения, заключенного в нем. Зачем мама передала мне конверт с этим именем?
Тобиас Коль.
Вспоминаю, как шла с Килианом мимо торгового центра и увидела компанию развязного вида мужчин с пивом в руках: они громко разговаривали и смеялись. В одном из них я узнала мужчину из супермаркета, который так грубо требовал денег от старушки с обезжиренным йогуртом... Камилла Коль, да, именно так она тогда и представилась.
– Кто это? – спрашиваю я своего спутника, указывая на мужчину с полусонным выражением на лице. И брови Килиана насмешливо изгибаются:
– Сразу видно, что ты не местная, – бросает он мне. – Это ведь Тобиас Коль, своего рода местная знаменитость. Наркоман и пьяница... Опустившийся человек.
– Наркоман? – повторяю на автомате.
– Да, говорят, сидит на таблетках... Трижды уезжал лечиться (все больше, чтобы не сесть за воровство), только без толку: возвращался и снова принимался за старое. Не знаю, как старики Коль это выносят...
– Старики Коль? – снова переспрашиваю я. – Я познакомилась с фрау Коль в магазине... Она его мать?
Килиан тянет меня в сторону, подальше от развязной компании, попасться на глаза которой ему не особенно хочется.
– Нет, это его бабушка. Они с мужем Тобиаса и вырастили, насколько я знаю. И вот как он им за это отплатил...
Неприятная сцена в супермаркете так и стоит перед глазами, прокручиваясь, словно в немом кино. «Дашь мне денег? Ты обещала, что дашь... так что не увиливай».
… И вот имя этого человека написано на мамином листке в специальном конверте. Зачем?
Наверное, на самом деле я знаю, зачем, просто боюсь себе в этом признаться... Ведь если откинуть все постороннее и остановиться на самом невероятном, то это значит, что...
– Мама, а где мой папочка? – вспоминаю я себя восьмилетнюю. Мы как раз собрали наши вещи и сбежали от очередного маминого дружка, проживающего в крохотной двушке с отвратительными темно-бордовыми обоями в мелкую клетку. Я не помню лица того парня, но эти обои до сих ассоциируются у меня с запахом машинного масла и смазки – тот тип работал в автомастерской.
И вот у мамы на плече ее огромный рюкзак с вещами, а у меня точно такой же, только поменьше, и мы бредем по трассе в сторону Виндсбаха, намереваясь переночевать у маминой подруги с синими волосами. В одной из промчавшихся мимо машин я замечаю на переднем сидении девочку с куклой в руках: всего лишь мгновение, но ее улыбающееся лицо, повернутое в сторону шофера (должно быть, ее отца) заставляет меня задуматься о собственном сиротстве... Нет, тогда я, конечно, этого не понимала, но чувство обделенности присутствовало всегда.
– Мама, а где мой папочка? – повторяю я свой вопрос, решив было, что мама просто не расслышала меня.
– Твой папочка, деточка, был тем еще козлом... Так зачем нам вообще вспоминать о нем? – и она щелкает меня пальцем по носу. – Разве нам так уж плохо вдвоем? Смотри, у меня есть для тебя конфетка.
Я не хочу конфету – я хочу папу, но маме об этом не говорю, не хочу ее расстраивать. Ведь папа, думается мне, это нечто надежное и нерушимое... Если бы у меня был папа, самый настоящий всамделишный папа, нам бы не пришлось мотаться по чужим квартирам и таскать на себе эти огромные рюкзаки! Папа возил бы нас везде на машине и покупал мне мороженое...
Жаль только, все это так и осталось несбыточной мечтой!
… Неужели после стольких лет молчания мама наконец-то посчитала необходимым назвать мне имя моего отца? Неужели это правда? Теперь, когда я смирилась со своим вынужденным сиротством, когда уверила самое себя, что мама, должно быть, и сама толком не знает, кто из ее бывших кавалеров является моим отцом... Именно теперь она называет мне это имя! Зачем? Лучше бы продолжала молчать. Лучше бы и на самом деле не знала ответа на мои детские надоедливые вопросы...
В голове такая сумятица, что я провожу весь этот день буквально на автопилоте: меня как будто бы выбросило из жизни в иное параллельное измерение. Я позволяю Линусу скакать по постели фрау Штайн, оглашая комнату истерическими завываниями, я позволяю самой фрау Штайн быть капризной и чуточку стервозной, окатив меня фонтанчиком только что выпитой ею воды, я даже строчу строчку за строчкой, никак не реагируя на окружающий меня хаос... Разве могут неистовства Линуса превзойти хаос в моей собственной голове? Определенно, нет.
Вечером же, едва Патрик появляется дома, обиженный и не желающий со мной разговаривать, я, проигнорировав все эти видимые сигналы, спрашиваю:
– Что ты знаешь про Тобиаса Коля?
Патрик желал бы продолжать дуться на меня, я это вижу, но на мой вопрос все же отвечает:
– То же, что и все, я полагаю. Что тебя конкретно интересует?
– Какой он человек?
Патрик помимо воли оборачивается и смотрит на меня удивленными глазами.
– Какой он человек? Вот уж, действительно, неожиданный вопрос. Могу я узнать, с чего вдруг такой интерес? – И заметив, должно быть, мое непроницаемое лицо, добавляет: – Или это тайна...
Тайна? Скорее всего, так и есть. Не могу же я признаться Патрику, что моя непутевая мать неожиданно решила огорошить меня именем моего же непутевого папаши... Нет, с этим мне придется разбираться самой.
– Так ты можешь мне о нем что-либо рассказать или нет? – прибегаю я к увиливанию, и мой собеседник, конечно же, это понимает. Он облокачивается на кухонную столешницу и задумчиво сводит брови...
– Я мало что о нем знаю, – произносит он наконец. – Мы хоть и ходили в одну школу, толком никогда не общались... Тобиас был старше лет на пять и в школе считался крутым парнем. Все девчонки слюной по нему исходили! Тогда он, действительно, хорошо выглядел, не то, что сейчас... – Он снова задумывается: – Родителей у него, насколько я помню, никогда не было... Ну то есть были, конечно, когда-то, но мне о них ничего не известно. Его вырастили дед с бабкой... Приятные люди, абсолютно недостойные такого вот внука, как Тобиас. Герр Коль, – Патрик колеблется с секунду, как будто бы не решается мне в чем-то признаться, – управляет лучшей в городе плотницкой мастерской...
При этих его словах я вскидываю голову с дополнительным интересом во взгляде.
– Лучшей в городе?
– Да.
Мы на секунду замолкаем, а потом я все-таки спрашиваю:
– Не то ли это самое место, о котором ты мне однажды упоминал?
– Что ты имеешь в виду?
– Ты знаешь, что я имею в виду, – отзываюсь на это. – Ты сказал как-то, что есть лишь один человек, с которым ты хотел бы работать, и этот человек, якобы, на дух тебя не переносит... Ты говорил о герре Коле, не так ли?
Патрик опускает голову и утвердительно кивает.
– Видно, я слишком много тебе наболтал... Надо быть сдержаннее, – цедит он сквозь стиснутые зубы.
