Текст книги "Тобой расцвеченная жизнь (СИ)"
Автор книги: Евгения Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
23 глава
– У тебя появился тайный поклонник? – подначивает меня Майя, в сотый раз выглядывая сквозь большое витринное окно нашего ателье.
И я знаю, почему она спрашивает: там, уткнувшись носом в какую-то книжицу, меня дожидается Килиан Нортхофф. Не знаю, откуда взялась эта уверенность, только я точно знаю, пришел он по мою душу.
Наверное, все дело в письме... На миг пугаюсь: я ведь подписала его? Подписала. Еще не хватало, чтобы он посчитал автором данного послания меня! Хотя я и есть автор, а вернее, редактор. Вынужденный... Впрочем, ему знать об этом не обязательно. И тут же ударяю себя по лбу... мысленно: и так ведь ясно, что я приложила к этому руку – послание-то написано моим почерком.
Вот ведь несносная Каролина, так меня подставить!
Я намеренно тяну время, позволяя то одной, то другой причине задержать себя на рабочем месте дольше положенного времени, и когда из всех работниц остаюсь только я одна, а Килиан все равно продолжает поглядывать на дверь нашего ателье, – решаюсь, наконец-то, свидеться с ним. Иначе может появиться Клара, и тогда неловкость только усилится.
– До завтра, Клара, – прощаюсь с начальницей, занятой бумажной работой, и выхожу на улицу. Килиан тут же запихивает развлекающую его книжицу в карман и подходит ко мне.
– Привет, тебя-то я и дожидался, – говорит он с обезоруживающей улыбкой.
Стараюсь не показать своего чрезмерного волнения и отзываюсь по возможности невозмутимо:
– Привет. – И тоже улыбаюсь: – Ты взбаламутил целое ателье: каждая из наших девушек полагала тебя, дожидающимся именно ее.
– В самом деле? – удивляется парень. – В таком случае, ты могла с легкостью развеять все их мечты. – С этими словами он извлекает из другого кармана уже знакомый мне конверт и машет им в воздухе. – Вот причина моего визита.
Так я и знала: то ли облегчение, то ли все-таки разочарование (с чего бы, право слово?) тихонько тренькает у меня в груди.
– Это от Каролины, ты же понимаешь, – произношу прежде, чем успеваю толком подумать.
И Килиан – как жаль, что нельзя взять слова обратно – с многозначительной улыбочкой говорит:
– Это-то я как раз-таки понимаю – тут дело в другом, – и он склоняется чуть ближе ко мне, – ответ я тоже должен писать от руки? – спрашивает он. – Или это необязательное условие?
Я выдыхаю, неожиданно поняв, что его близость заставила меня затаить дыхание.
– Каролина говорит, – лепечу я в ответ, – что люб... такое послание должно быть написано именно от руки.
– Так я и думал. – Он в задумчивости стучит пальцами по своей нижней губе, и я спешу отвернуться, так как застаю себя за гипнотическим подглядыванием за игрой его пальцев. А он наконец произносит: – Слушай, а что если я отсканирую написанное и перешлю Каро е-мейлом, как думаешь, так тоже сойдет?
– О... я даже не знаю. Это, вроде как, не совсем правильно...
Килиан вздыхает:
– Согласен. – И снова глубоко задумывается.
– В чем проблема-то? – решаюсь выяснить причину его задумчивости. – Может, я смогу чем помочь.
Его лицо мгновенно проясняется, и парень говорит:
– Мне сейчас не совсем с руки отправляться на почту, да и закрыта она уже... А письмо хотелось бы отправить именно сегодня. Может у тебя дома марка завалялась, сможешь подсобить?
Марка дома, действительно, «завалялась» – не могу же я отказать Каролине в таком деликатном деле
– Хорошо, давай конверт. – Но Килиан снова мнется:
– Так я его как бы только на компьютере набрал. Поэтому и спрашивал... – И сразу же предлагает: – Может, зайдем в кафе? Я быстренько все перепишу и отдам тебе. Договорились?
Делать нечего: соглашаюсь и на это. Перекидываю ногу через байк и с ужасом думаю, что будет, если кто-нибудь донесет Патрику о моем нынешнем безрассудстве. Хотя… если припомнить его реакцию на мой рассказ о встрече с Килианом на берегу, может, он и не обратит на данный факт никакого внимания...
– Держись крепче, – велит мне парень, когда я все еще размышляю, за что бы получше ухватиться. И стоит ему сорваться с места, как я обхватываю его поперек талии, и сомнения разрешаются как бы сами собой... Ветер треплет волосы. Холодный осенний воздух жалит кожу лица. Все звуки, кроме грохота мотоцикла, перестают существовать... Серая лента дороги призрачным серпантином вьется передо мной. Удивительное чувство свободы!
… Я чувствую разочарование, когда Килиан сбрасывает скорость, и тормозит около маленького кафе на окраине города. Хорошо, что он не привез меня в «Шваб»: с тем местом у меня нынче связаны не самые приятные воспоминания. Мы занимаем свободный столик у окна, и мой спутник заказывает клубничный пирог.
Я сразу же вспоминаю наши летние поездки на клубничное поле его сестры, и щемящее чувство чего-то минувшего теснит грудь с особенной силой.
– Ты пока ешь, – говорит он мне, – не стесняйся. А я быстренько все перепишу... – Вынимает из внутреннего кармана ручку, сложенный листок набранного на компьютере текста и чистый лист бумаги.
Пишет он быстро... Ручка так и скользит от края до края, словно заправская балерина. Мне очень хочется подсмотреть, о чем же он пишет Каролине, особенно в таком стремительном темпе, да еще в таких огромных количествах – лист уже исписан больше, чем наполовину – однако подсмотреть я не решаюсь. Просто пялюсь то на ранние сумерки за окном, то на его сведенные в задумчивости брови и с тоской понимаю, что мне-то никто и никогда любовных посланий не писал... не совершал ради меня безумств и не звал в неведомые дали на поиски идиотских приключений.
Припоминаю, как, тогда еще тринадцатилетние, мы с Каролиной отправились на поиски приключений в ближайшую деревню: заплутали в лесу, оголодали, страшно испугались... и родители приехали за нами по первому же звонку. Луиза даже не ругалась, только Петер попенял за глупое поведение, к счастью, ничем плохим нам не аукнувшееся.
– О чем думаешь? – интересуется вдруг Килиан, и я замечаю, что он закончил писать и глядит на меня с улыбкой.
– Да ни о чем особенном, так, вспомнила кое-что, – смутившись, отвечаю на его вопрос, и он отзывается:
– Похоже, это было хорошее воспоминание. Ты улыбалась. – И после секундной заминки добавляет: – Все лучше, чем слезы.
Меня буквально подбрасывает со стула: я не собираюсь обсуждать свою глупую истерику.
– Ты закончил? – осведомляюсь холодным тоном. – Мне давно пора домой.
Килиан протягивает сложенный листок бумаги.
– Прости, конверт я не захватил. Сможешь, сама его запечатать?
Я с недовольством засовываю тот в свою сумку, мол, эти влюбленные нынче такие беспечные. Ни стыда, ни совести! Ощущаю себя всамделишным Амуром, осталось только обзавестись колчаном со стрелами и маленьким луком.
Уже на улице Килиан неловко касается моей руки:
– Послушай, Ева, у тебя все хорошо? – спрашивает он. – После того раза... ну ты понимаешь, я постоянно думаю об этом. Патрик чем-то тебя обидел? Мне можешь рассказать: я твой друг, ты же знаешь.
Мой друг... Я пробую это словосочетание на вкус. У меня так мало настоящих друзей!
Килиан – мой друг.
– Все хорошо, – отвечаю, как можно искреннее. – Произошло маленькое недоразумение, но сейчас все снова в порядке. Спасибо, что беспокоишься, но, правда, не стоит. Поехали лучше домой!
Мы снова садимся на мотоцикл, несемся по темным улицам, и Килиан, не сговариваясь, ссаживает меня в двух улицах от нашего с Патриком дома – понимает, что мне лишняя огласка ни к чему. И, уже прощаясь, протягивает клочок бумажки с номером своего телефона:
– Если будет необходимость в передаче нового послания – просто позвони. Не обязательно идти к нам домой!
– Хорошо.
Я стискиваю бумажку в кулаке, и Килиан снова протягивает руку
– До встречи, – говорит он, слегка встряхивая нашими руками.
Потом я ухожу, продолжая ощущать его взгляд, провожающий меня в темноту, и слышу звук заголосившего мотоцикла уже у калитки своего дома.
Поднявшись к себе, я вынимаю из сумки полученный от Килиана лист бумаги, и едва пересиливаю себя, чтобы не заглянуть в него хотя бы одним глазком. Искушение настолько велико, что даже кончики пальцев покалывает...
Всего лишь гляну начало... так, самую малость...
– Ева, смотри, что у меня есть! – голос Линуса приводит меня в чувства, и я стремительно запихиваю письмо в конверт и заклеиваю его во избежание соблазна.
Все, теперь можно выдохнуть и снести конверт к почтовому ящику...
Только в тот самый момент я и понимаю, что купить марку можно было и в почтовом автомате.
24 глава
Каролина, напустив на себя таинственность, умолчала о содержании первого, полученного от Килиана письма. Мне безумно, просто безумно хотелось узнать, что же он ей написал и в каких выражениях, но спросить о том у Каролины, проявив тем самым неуместное, как мне казалось, любопытство, я не решалась. А сестрица, словно ощущая мое невысказанное «хочу», лишь махала белым листком перед экраном своего компьютера, тем самым распаляя мое любопытство еще сильнее.
Она заметила только, что послание превзошло все ее самые смелые ожидания, и что Килиан – ее собственные слова – «умопомрачительно сильно ей очарован». Да-с, полагаю, так оно и было... Стоило только припомнить, с каким остервенением он строчил ей это послание за столиком затрапезной кофейни!
Эта мысль была какой-то неправильной, терпкой на языке, с горьким привкусом жженого миндаля... И когда Каролина сказала:
– А теперь давай писать новое письмо, – я с трудом не огрызнулась в ответ.
С тех пор так и повелось: мы множили и множили рукописные страницы адресованных Килиану посланий, и я едва ли не дважды в неделю звонила ему с просьбой забрать у меня очередное восхваление его голубых глаз, высокого роста и «шикарного-перешикарного» черного байка.
Он, к счастью, так ни разу и не поинтересовался, почему это делаю именно я... Признаться, что большую часть двусложных дифирамбов его обаятельности подсказаны сестре именно мной, было бы крайне неудобно. К тому же, из ответов Каролины я узнала многое о нем самом и о его жизни в последние три месяца... Не думаю, что он желал бы делиться этим со мной по собственной воле.
На фоне всей этой эпистолярной эскапады наша собственная с Патриком семейная драма несколько притупилась по восприятию... Я привыкла наблюдать Ренату на кухне, орудующую половниками и ножами, приготовляющую подносы для вечно всем недовольной фрау Штайн, а после ужинающую за нашим столом. Даже к Лукасу с его колючим взглядом и огромными бутсами я тоже сумела по-своему, да привыкнуть.
Однажды в первой половине дня, измаявшись зубной болью и отпросившись с работы ради похода к врачу, я заметила паренька в компании других ребят, явно, подобно ему, прогуливающих школу.
Знает ли Рената, что ее сын связался с дурной компанией?
– Лукас, – перехожу дорогу и по возможности строго гляжу на парня, – разве уроки уже закончились? – спрашиваю я. – Что ты здесь делаешь?
Его дружки склабятся, поглядывая на меня с сальными ухмылочками. Мне очень хочется уйти, но я пересиливаю себя – нельзя показать свою слабость. Лукас и так словно испытывает меня... Словно пытается прочитать что-то по моему лицу. Вот только что, этого я не знаю...
– Сама почему не на работе? – с вызовом осведомляется он. – Прогуливаешь, а?
Сердце буквально ухает о грудную клетку, когда я спокойно произношу:
– Речь сейчас не обо мне, а о тебе, Лукас. Зачем ты себя так ведешь?
– Так – это как? – снова вскидывается он.
Длинная челка так пляшет вокруг его головы... Глаза как будто бы становятся еще чернее.
– Так по-свински, – отвечаю я. – Расстраивая своих мать и… отца.
Его дружки начинают развязно хихикать, на все лады передирая сказанные мною слова. Про свинское поведение, не про отца с матерью. А вот Лукас цепляется именно за второе...
– У меня нет отца, – цедит он сквозь стиснутые зубы. – Да и матери может вскоре не стать... – И тут же растягивает губы в многозначительной ухмылке: – Или ты хочешь ее заменить? Я был бы не против... – И он изображает воздушный поцелуй, от которого его дружки и вовсе заходятся в диком, безудержном оре.
– Ты поступаешь глупо, – только и могу сказать я, внезапно припомнив себя самое точно в таком же возрасте. Эта необоснованная ненависть, это желание мстить всему миру хорошо мне знакомы... Разрушительная сила, если подумать. В первую очередь для себя самого...
А Лукас уже говорит:
– Это ты глупая девчонка. Строишь из себя взрослую дамочку, а сама такая же дура, как и все остальные... – И кричит: – Давай, иди отсюда! И не смей наушничать мамочке. Ее нельзя волновать, – передразнивает он чьи-то слова.
С тяжелым сердцем я удаляюсь дальше по тротуару, и мысли в моей головы скачут, словно оглашенные.
Мне даже не нужен наркоз: я все равно ничего не чувствую, когда доктор высверливает мой кариес и пломбирует зуб. Тяжелые мысли – лучшее обезболивающее... Сразу после этого, воспользовавшись образовавшимся свободным временем, сажусь на велосипед и еду в гости к Колям, своим бабушке с дедушкой.
Ингольф сейчас все равно в мастерской, зато можно поговорить с бабушкой наедине, поделиться своим, девичьим, – мне это ох как необходимо. Вот хотя бы о Лукасе ей рассказать, спросить совета, как быть: пересказать неприятную сцену Ренате или все-таки промолчать о ней? А вот о письмах Килиану я даже ей не рассказываю... Неловко, что ли. Совсем уж по-детски...
– Здравствуй, милая, – бабушка отряхивает присыпанные мукой руки и крепко меня обнимает. – Не на работе сегодня?
– Зуб ходила лечить, разболелся некстати.
– От нервов, верно, – качает головой бабушка. – Все эти треволнения сначала со старухой Штайн, а теперь и с мальчиком Патрика так просто не проходят. Вон какая бледненькая стала, тень самой себя, не иначе. – Она велит мне садиться за стол и выставляет, по обыкновению, все самое вкусное. Жаль никакой едой, пусть даже самой вкусной, проблем, увы, не решить... И я делаю вид, что с аппетитом поедаю пирожок с капустой, а сама подлавливаю удобный момент для серьезного разговора.
– Я сегодня Лукаса в городе встретила, – произношу как бы между прочим, отхлебывая из чашки с чаем. – Он прогуливал школу.
Бабушка отвлекается от замешивания теста и глядит на меня задумчивым взглядом. Я добавляю:
– И друзья у него какие-то мутные. Они мне совсем не понравились.
Теперь бабушка качает головой и говорит:
– Нехорошо все это. Твой отец также начинал, и сама знаешь, чем это закончилось. – И через секунду интересуется: – Как они с Патриком, ладят? Есть между ними хоть что-то общее?
Даже не знаю, что и ответить: они с Патриком как две параллельные галактики, никогда толком не пересекающиеся... Не то, чтобы Патрик не прилагал усилий – Лукас не позволяет ему пробиваться сквозь стену отчуждения, установившуюся между ними. Я его по-своему понимаю, однако поделать ничего не могу.
– Лукас непрост в общении, – отвечаю бабушке, пожимая плечами. – Патрика это огорчает, но он не оставляет надежды на лучшее. Даже не знаю, что из всего этого выйдет...
– А Рената, как она себя чувствует? Помню ее еще сопливой девчонкой, а тут такое... Никак в голове не укладывается.
– Она держится, даже с фрау Штайн помогает, да вы и сами знаете. – Снова отпиваю из чашки. – Скоро операция... думаю, она испугана, просто не подает вида. Ради Лукаса, в первую очередь. – И добавляю: – Надеюсь, все пройдет хорошо... – А мысленно заканчиваю: «... и Лукас не станет полностью нашей проблемой».
Впрочем, бабушка и так все понимает: месит тесто и качает головой – обдумывает мои слова. А потом вдруг переводит разговор на брата:
– Милая, мы тут с Ингольфом вот о чем подумали: почему бы тебе не оставить Линуса с нами на Рождество. – И заметив мое изменившееся лицо, продолжает: – Я обещала ему испечь его любимый пирог с марципаном, Ингольф вызвался свозить на Рождественскую ярмарку в Нюрнберг... После сходим в гости к Штальбергерам, их мальчик учится с Линусом в одном классе. – И с кроткой улыбкой: – К чему ребенку эти долгие переезды – он и так достаточно времени провел в дороге, разъезжая повсюду с твоей матерью... Он хочет остаться. Сам. Не думай, что это мы его подучили. Совсем нет.
И я ей верю, верю, но от этого не менее грустно. Я полагала, что мы поедем на свадьбу Мии все вместе, а тут это...
– Разве вы не хотите поехать в Штутгард? – спрашиваю я. – Все вместе, как одна семья?
– Милая, – бабушка целует меня в макушку. – Мы и так все твоя семья. А длительные дороги нам с Ингольфом нынче и не по возрасту, знаешь ли. Устаем мы сильно. То ноги затекают, то спина... Мы всё лучше дома посидим да за Линусом присмотрим, а вы с Патриком поезжайте – вы молодые, вам можно.
А потом меня и вовсе бросили одну... Сразу после операции, на которую Рената уехала несколькими днями позже, Патрик поглядел на меня виноватыми глазами – я сразу поняла, что меня ждет не самая приятная новость – и сказал:
– Ева, мне тяжко об этом говорить, но тут такое дело... Можно я останусь в Виндсбахе на Рождество?
«И ты, Брут?» мысленно восклицаю я, отчего-то стоически принимая его слова. Наверное, к этому все и шло – подспудно я была готова к чему-то подобному. И даже понимаю, что так даже правильно...
Вспоминаю наш вчерашний визит в больницу, когда Рената, едва отойдя от наркоза, слабо нам улыбалась:
– Врач сказал, что все прошло удовлетворительно, – шептала она слабым голосом. – Возможно, мы еще повоюем.
И доктор Кляйн, важный, как и все люди его профессии, сказал:
– Отдых и домашний уют способны творить чудеса. Уверен, у вас все будет хорошо, фрау Мельсбах. Особенно в Рождество...
– Хочешь остаться с Ренатой и Лукасом? – спрашиваю я.
Патрик утвердительно кивает.
– Ренате нужен уход, да и бросить сына в первое же наше совместное Рождество... Сама понимаешь, это было бы как-то...
– Не по-отцовски? – подсказываю я.
– Вот, ты все понимаешь, – улыбается Патрик.
И тогда я тоже киваю:
– Хорошо, поеду одна. Надо только посмотреть расписание поездов...
– Спасибо, Ева. – Патрик прижимает меня к себе и крепко целует.
Я же думаю о том, что это было бы и наше с ним первое совместное Рождество, вот только он об этом как будто бы совершенно запамятовал.
25 глава
В вечер перед отъездом раздается звонок в дверь, и я с удивлением замираю, увидев на пороге Килиана.
– Привет, – мнется он в нерешительности, кутаясь в куртку от кусачего декабрьского ветра. – Я только хотел сказать, что мог бы подхватить тебя завтра по дороге в Штутгард. Незачем ехать поездом... Что скажешь?
Я продолжаю молчать, не зная, что и ответить – мне боязно, что сейчас появится Патрик, и повторится сцена мордобоя на нашей лужайке. Теперь уже присыпанной первым снегом...
– Я не уверена... – только и успеваю произнести, когда за спиной действительно появляется Патрик, который и говорит:
– Почему бы и нет, в самом деле. Так даже лучше: тебе не придется мыкаться на пересадках, а мне волноваться за тебя. Буду знать, что ты в надежных руках!
Они с Килианом глядят друг на друга, не дружески, но без неприязни – ощущаю себя полностью дезориентированной, когда голос-таки возвращается ко мне:
– Я уже купила билет.
– Его легко сдать. Это не проблема...
Неужели Патрик, действительно, готов отпустить меня с Килианом? Никак не могу в это поверить. А потом понимаю: это своего рода жест благодарности за оказанное доверие в его отношениях с Ренатой. Он хочет показать, что доверяет мне не меньше, чем я ему... И тогда я соглашаюсь ехать с Килианом.
– Тогда завтра в семь, – произносит он на прощание, направляясь к калитке.
И я вдруг с ужасом думаю: «Он ведь не собирается везти меня в Штутгард на мотоцикле?»
… Голубая «Ауди-А3» дожидается меня у дверей, когда я в последний раз целую Патрика в губы и выскальзываю за порог, ежась от пронизывающего холода. Со мной небольшой чемодан и чехол с вечерним платьем – я сшила его специально для свадьбы Мии. Килиан помогает уложить и то, и другое в багажник, услужливо распахивая передо мной дверцу автомобиля.
Надеюсь, Патрик этого не видит. Мне неловко принимать знаки внимания от чужого мужчины... Пусть даже он Килиан Нортхофф. Хотя от него, если уж быть совсем откровенной, принимать их еще более неловко.
Мы выезжаем из Виндсбаха в молчании, неуютном, вязнущем на зубах – провести три часа пути в подобной атмосфере я определенно не готова, и потому с трудом, но разжимаю зубы.
– Я боялась, что ты приедешь на своем байке, – произношу первое, что приходит мне в голову, и вижу, как губы парня расплываются в широкой улыбке.
– Привезти в Штутгард ледышку в мои планы не входило, – посмеивается он. – Именно поэтому я одолжил автомобиль сестры... Она была не очень этому рада, однако я сумел ее уболтать.
– Уболтать? – вскидываю бровь.
Килиан качает головой.
– Ну хорошо, не уболтать – подкупить. Только не спрашивай, чем. Тебе лучше об этом не знать!
Мне, конечно, любопытно узнать, чем же таким особенным он смог подкупить Карину, однако я не допытываюсь: гляжу на бесконечную ленту автобана и говорю:
– Тебя тоже пригласили на свадьбу. – Я не спрашиваю, лишь констатирую очевидное... Каролина ничего об этом не говорила, и мне чуточку обидно. Даже не «чуточку» – очень обидно. Не понимаю, почему она умолчала о таком...
– Да, Каролина сказала, что это отличный повод для встречи, – Килиан пожимает плечами. – Вот я и собрался.
– Готов пожертвовать Рождеством в кругу семьи ради сторонней свадьбы? – теперь уже спрашиваю я, и парень отвечает:
– Это всего лишь Рождество – не последнее в моей жизни, полагаю. Родители не были против...
И я не могу сдержаться:
– Так проняло? – спрашиваю я. – Влюбился до самой печенки?
Килиан бросает на меня быстрый взгляд, с секунду как будто бы размышляет над ответом (возможно, высчитывая уровень своей влюбленности: до печенки или все-таки не столь глубоко), а потом утвердительно кивает.
– И даже больше, – говорит при этом.
Наверное, я ничего не понимаю в любви, только все эти эпистолярные сюси-пуси никак не вяжутся у меня с пламенным чувством. Не понимаю, как можно влюбиться, толком друг друга не зная... Может, во мне не хватает правильного винтика для понимания данного механизма. Утерялся и уже не найти...
Наш автомобиль оглушительно «фыркает», и я вцепляюсь пальцами в обшивку сидения.
– Что происходит? – спрашиваю с настороженностью. – Мы ведь не останемся на дороге с какой-нибудь нелепейшей поломкой... Этим вечером я должны быть на девичнике Мии и никак иначе.
Килиан улыбается своей обычной белозубой улыбкой.
– Все хорошо. Расслабься! – произносит он, перегибаясь через меня и нащупывая что-то в бардачке своей сестры. – Вот, так и знал, что у нее должны быть запасы... – он извлекает пакетик «MM‘s и протягивает мне. – Хочешь? Здорово помогает расслабиться.
– Я не напряжена, – возражаю с толикой раздражения. – Просто переживаю.
– Слишком много переживать – вредно для здоровья, – голосом всезнающего оракула вещает мой спутник, закидывая в рот первую конфету. – Иногда стоит просто расслабиться и отпустить... Держи, – он снова протягивает мне пакетик с конфетами, и я нехотя извлекаю... желтую драже.
Она похоже на маленькое солнце...
Кусочек лета, лежащий на моей ладони.
На сочный апельсин...
Так, стоп, апельсины оранжевые, а не желтые – с чего бы мне это думать об апельсинах в обход, скажем, желтых лимонов? Прикрываю глаза, прокручивая мысль на самое начало, и вдруг понимаю, в чем дело.
– Ты сменил одеколон? – спрашиваю Килиана, который даже закашливается для вида.
– Что, прости? – любопытствует он. – Я, кажется, плохо расслышал.
Уверена, он все прекрасно слышал, а вот мне стоило бы быть посдержаннее. Все Каролина со своими обонятельными разговорами...
– Ты сменил одеколон, – повторяю едва слышно. – Я так подумала, потому что... почувствовала сейчас... В общем Каролина говорит, что от тебя пахнет апельсинами и...
– И? – парень явно потешается надо мной.
– И морским бризом. Чепуха полная, я знаю!
Килиан улыбается:
– Так аромат чего ты сейчас не почувствовала, – спрашивает он, – морского бриза или все-таки апельсина?
И тогда я несильно пихаю его в плечо.
– Перестань, – велю полным смущения голосом. – Мне вообще не стоило этого говорить... – Потом прибавляю громкость на радио, и заглушаю тем самым безудержное веселью своего незадачливого шофера.
Чем ближе мы к дому, тем сильнее сжимается мое сердце... Наверное, я впервые по-настоящему понимаю, что небольшой коттедж в Бёблингене был в большей мере моим домом, чем все остальные места до него.
От нетерпения я едва могу усидеть на месте, посекундно взглядывая на часы и сетуя на каждую дорожную заминку, отсрочивающую наше прибытие к месту назначения. И это мы еще не живем в самом Штутгарде – в пригороде. Боюсь, там наша поездка растянулась бы до маленькой бесконечности... А я не готова терять ни минуты.
Килиан продолжает молчать, и вскоре я замечаю знакомый флюгер над крышей нашего дома. Леон смастерил его на уроках труда – Петер сказал тогда, что ему самое место над крышей нашего дома. Маленький наблюдатель, присматривающий за каждым членом нашей семьи...
Нашей семьи...
Я так отчаянно хотела возвратиться в Винсбах для встречи с Патриком, что, должно быть, упустила нечто важное в своей жизни: семью. Семью, которая была у меня до этого... Настоящую, любящую и готовую на все ради меня. Осознаю это с новой силой, когда из-за украшенной венком с белыми лентами двери появляется Петер, отец Каролина... и... мой отец тоже (пора бы уже признать это без дрожи опасения в голосе) и крепко меня обнимает.
– Девочка моя, – глядит он на меня с улыбкой, – наконец-то ты дома. – И тут же пропускает нас в дом: – Проходите, проходите, не стойте на пороге! Луиза, девочки, Ева приехала, – сообщает он громким голосом. – Петер Гартенроут, – протягивает руку Килиану, и тот в свою очередь называет себя.
Через секундную заминку мужчина интересуется:
– А где же Патрик? Разве он не приехал с тобой?
Этого вопроса я страшилась больше всего, однако делать нечего: говорю, как есть.
– Ему пришлось остаться из-за Ренаты и Лукаса. Так было вернее всего...
Петер не выказывает иных эмоций, кроме радости от нашей встречи, однако я знаю, что он недоволен. Им с Патриком стоило бы познакомиться, и его отсутствие не прибавляет тому очков в глазах отца.
В этот момент по лестнице слетает вихрь по имени Каролина и кидается моему спутнику на шею... Почти с ногами.
– Ну-ну, – бурчит Петер недовольным голосом, – не при мне, девочка. – И велит: – Дай парню в себя прийти с дороги. И вообще, не распускай руки!
Каролина, вовсе не устрашенная отцовским нагоняем, начинает стаскивать с Килиана куртку.
– Как хорошо, что ты приехал, – щебечет она радостным голоском, вешая ту на крючок в гардеробе и подталкивая парню домашние тапочки. – Я так волновалась, что у тебя не получится... Что ты передумаешь в последний момент... подобно некоторым. – Она бросает на меня многозначительный взгляд, явно намекая на отсутствие Патрика.
Вот ведь заноза!
А Килиан отвечает:
– Ничто не заставило бы меня пропустить такое событие!
– Какое такое? – вопрошает незаметно спустившаяся Мия, раскинув руки для объятия.
Я утыкаюсь носом в ее густо пахнущие тропическими фруктами волосы и слышу ответ парня:
– Такое свадебно-рождественское. Двойное волшебство, как ни крути!
Мия, полностью довольная, насмешливо хмыкает:
– Значит ты и есть тот самый Килиан Нортхофф, про которого мне все уши прожужжали? – любопытствует она. И протягивает руку: – Приятно познакомиться.
– Взаимно. – Они пару секунд глядят друг другу в глаза, и, кажется, Мия остается довольна увиденным. Она как миниатюрный сканер с лазерным прицелом... Нам с Каролиной ни разу не удалось ее обмануть.
Ее метр шестьдесят пять кажутся сейчас особенно незначительными на фоне нашего гостя, однако она не просто так осталась стоять на нижней ступеньке лестницы, прибавляющей ей несколько дополнительных сантиметров – у Мии всегда все продумано до мелочей. В этом вся она.
После этого Луиза зовет нас на кухню, подкрепиться с дороги, а Каролина идет рядом и заговорщическим шепотом сообщает:
– До девичника осталось три часа. Оторвемся по полной, ребята!
Я не пойму, зачем она говорит об этом Килиану: его-то все равно там не будет... Однако тот улыбается и притискивает Каролину к своему теплому боку.
