Текст книги "Тобой расцвеченная жизнь (СИ)"
Автор книги: Евгения Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
6 глава
Глава 6
Мама моего нового знакомого оказывается высокой, статной женщиной лет сорока пяти, которая натренированными за годы работы пальцами умело накладывает мне тугую повязку. Ее «ворожба» над моей ногой даже приятна...
– Постарайся сильно не напрягать ногу ближайшие пару недель, – говорит она мне, закончив, наконец, перевязку. – Через пару дней тебе станет легче. Эх, – это она уже в сторону сына, – говорила же, будь осторожен со своим драндулетом: не себя, так другого угробишь... Несносный мальчишка! – и она награждает парня шутливым подзатыльником.
Тот наигранно обижается, и я с интересом слежу за этой маленькой пантомимой между ними с матерью – я немного завидую той любви, что заметна каждому при первом же взгляде на них. Я тоже хочу такую маму...
– Ева, а приходите к нам на ужин, – вдруг предлагает мне Лея Нортхофф. – Должны же мы как-то загладить свою вину перед вами...
– Нет, что вы, – качаю я головой. – Это совсем не обязательно. Спасибо уже за то, что позаботились обо мне...
– Нет, правда, приходи, – Килиан тоже присоединяется к предложению матери. – Было бы здорово, правда!
Я снова отрицательно машу головой, и уже на улице, куда выхожу опираясь на плечо парня, слышу от него добавочное:
– Зря ты отказалась от ужина: мама готовит самые вкусные бараньи ребрышки под винным соусом, тебе бы точно понравилось.
– Не сомневаюсь в этом... Может быть, в другой раз.
– Правда?! Обещаешь?
Я неопределенно пожимаю плечами.
– Посмотрим.
Он преувеличенно вздыхает и помогает мне забраться на байк, на котором и примчал меня в больницу к матери.
– Так куда тебя отвезти?
Я называю адрес, и мы несемся по улицам Виндсбаха в указанном мною направлении. Воздух, хотя и по-летнему жаркий, разморенный на солнце и слегка влажный, все-таки обжигает холодом мои обнаженные плечи и ноги в коротких шортах... Я даже слегка поеживаюсь от озноба.
– Ну что, дашь мне ключи? – спрашивает Килиан уже у дома, и я гляжу на него с недоумением... – Чтобы я мог пригнать твою машину, – терпеливо поясняет он, а потом неуверенно добавляет: – Слушай, это ведь дом Патрика, – и отводит глаза в сторону, – ты что ли, типа, его подружка? Или как?
– Нет, конечно, – возражаю я слишком рьяно для незаинтересованного человека, и, к счастью, Килиан не замечает этого, – я всего лишь присматриваю за его матерью.
Лицо парня тут же расплывается в радостной улыбке, от которой на его левой щеке образуется маленькая забавная ямочка. Никогда не видела парней с ямочками на щеках... Это выглядит почти очаровательно.
– Ясно, – отзывается эта самая ямочка, а губы снова интересуются: – Так ты дашь мне ключи или нет? – Я слишком оглушена его предположением о моей любовной связи с Патриком и подмигивающей мне ямочке на Килиановой щеке, чтобы реагировать адекватно, а потому молча протягиваю ему ключ...
– Я пригоню твое авто... Жди. – Потом взмахивает рукой и надевает мотоциклетный шлем, неожиданно подмигивая и правым глазом тоже. Я краснею, и мысль об этом загоняет меня в дом с отчаянно колотящимся сердцем: мне только парня с ямочками на щеках и не хватало для полного счастья... Или, действительно, не хватало? Весь этот день я провожу, как в тумане: сначала сцена в магазине, потом знакомство с Килианом и его матерью – я весь день прокручиваю это в своей голове. А тут еще Патрик прямо с порога кидает мне строгим голосом:
– Говорят, ты сегодня носилась по городу на мотоцикле... с мальчишкой Нортхоффов. Это правда?
Я даже представить себе не могу, кто донес на меня Патрику: нет, это не то, чтобы донос – я ведь не сделала ничего предосудительного – но кто-то все-таки взял на себя труд рассказать ему о нас с Килианом. Не знаю, радоваться этому или нет... И тут Патрик замечает мою перетянутую жгутом ногу:
Что у тебя с ногой? Это из-за байка? Никогда не доверял этим штукам.
Чувствую, что все-таки радость изгибает мои губы в счастливой улыбке: Патрик переживает за меня... Это так приятно.
– Неудачно упала на парковке, – отвечаю я кареглазому мужчине с насупленным видом, – и Килиан вызвался отвезти меня в больницу...
– Килиан, значит?
– Да, его так зовут, Килиан, – повторяю я практически невозмутимо, не выказывая явно своего оглушающего восторга: это ведь не может быть ревностью, не так ли? Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но о вине Килиана передо мной все же умалчиваю... – Он тебя, кстати, знает...
– Еще бы, в нашем городе все друг друга знают, если ты не заметила. В этом вся прелесть маленьких городков... – Потом проводит рукой по волосам, как бы обуздывая самого себя, и добавляет: – Так что с ногой? Ничего серьезного, я надеюсь?
– Простое растяжение. Через пару дней будет лучше...
– Хорошо. – Он замолкает, и мы стоим друг против друга в немом, стелющемся вокруг нас невидимом шлейфе из невысказанных фраз...
– Я.., – начинает было Патрик, но его прерывает пронзительный звонок в дверь.
Мы оба вздрагиваем, и окутывающая нас атмосфера единства рассыпается мелкой крошкой – я открываю дверь. Килиан.
– Привет! Подумал, тебе не помешает такси до дома. Ты ведь уже заканчиваешь, не так ли?
Я оглядываюсь на Патрика – не ожидала увидеть Килиана так скоро. Брови моего работодателя снова насуплены...
– О, привет, Патрик, – обращается к нему Килиан, заметив того за моей спиной. – Не знал, что ты уже дома... Вот, познакомился сегодня с твоей работницей. Она ведь уже закончила с твоей матерью? Я хотел бы отвезти ее домой.
Патрик молчит, и я почти пугаюсь скандала, хотя разумом и понимаю, с чего бы это Патрику учинять скандал... Смешно.
– Да, я уже закончила, – отвечаю я вместо него. – Увидимся завтра, – прощаюсь с молчаливым мужчиной кивком головы. – Да, – добавляю уже с порога, – я купила кое-какие продукты... Счет на столе в кухне.
– Спасибо, – глухо произносит Патрик, не двигаясь с места. Я неожиданно понимаю, что не хочу уходить... что не могу уйти и оставить его наедине с этим вот несчастным выражением на лице... Вдруг он снова решит напиться, а меня не будет рядом.
– Идем уже, – торопит меня Килиан, и я, наконец, захлопываю за собой дверь.
Я понимаю теперь, почему парни так любят разъезжать на двухколесных байках: тут дело даже не в скорости и в самом статусе крутого парня – думаю, им нравится само ощущение женской беззащитности, порождаемое прильнувшей сзади груди и крепко вцепившихся рук. В нас осталось так мало женственности, что мужчинам приходится хорошенько нас напугать, чтобы воззвать к ее истокам, погребенным глубоко под личиной сильной, неустрашимой женщины...
Вот и я льну к спине Килиана, слегка испуганная и несколько смущенная – думаю, он специально несется с такой захватывающей дух скоростью! – и задаю себе один-единственный вопрос: «Зачем я это делаю?» Мне бы не следовало поощрять его, давать ложную надежду... На что? На взаимность? Возможно. Хотя взаимной между нами может быть только дружба.
Мотор под нами урчит, из-под колес летит мелкий гравий – мы тормозим около злокозненного для меня кафе «Шваб», и Килиан глушит мотор.
– Подумал, может ты захочешь выпить по чашечке кофе... Как ты на это смотришь?
– Отрицательно, – отзываюсь я моментально, и скуксившееся лицо парня вызывает у меня озорную улыбку. – Нет, ты не так понял, – спешу я утешить его, – я с удовольствием выпью с тобой кофе, просто... не так давно я и сама работала в этом кафе, и это было ужасно, поверь мне. Ассоциации не самые приятные... Может, просто прогуляемся в парке? Ну, что скажешь?
Не знаю, с чем это связано, но я ощущаю себя на десяток лет старше и умудреннее, хотя едва ли между нами большая разница в возрасте... Так и хочется потискать его за щечки с ямочками, мол, не расстраивайся, малыш, все будет хорошо. Эти мысли вызывают у меня еще более озорную улыбку, и Килиан, заметив ее, улыбается в ответ.
– Хорошо, согласен. – И мы идем в парк, болтая о том о сем: я рассказываю ему о пролитом на клиента пепси, а он про свою учебу на анестезиолога... Потом я рассказываю о своем швейном хобби, а он зовет меня за клубникой...
– У меня сестра подрабатывает на клубничном поле: давай поедем и наедимся до отвала... Ты любишь клубнику? – Кто ж ее не любит, киваю я. – Может, в субботу? У тебя ведь в этот день выходной, не так ли? Только не говори, что нет.
– Да, выходной. – Он с облегчением выдыхает.
– Тогда решено: в субботу едем завтракать клубникой. Я заеду за тобой около десяти... Пойдет?
И в этот момент Килиан машет кому-то рукой... Я оглядываюсь. Бабетта. Узнаю ее неприветливое лицо еще издалека: губы поджаты, улыбка утрированно приветливая...
– Ты знаком с ней? – интересуюсь я у парня, продолжая следить за быстрым приближением девушки.
Тот продолжает улыбаться.
– С Бабеттой? – уточняет он. – Так мы с ней в одну школу ходили, так что, да, знаком. Ты разве не видела нас вместе? Мы как-то сидели за столиком у окна, и ты четырежды приносила нам заказанное мороженое...
– Карамельное? – уточняю я в свою очередь.
– Значит, ты помнишь? – расплывается Килиан в довольной улыбке. – А я думал, ты так меня и не заметила...
На самом деле, я совсем не помню Килиана Нортхоффа, зато четыре порции карамельного мороженого хорошо отложились в моей памяти – четыре порции мороженого и приторная улыбка Бабетты, которая в компании другой молодежи оккупировала половину нашего кафе. Я тогда едва поспевала обслуживать их компанию, мечтая, чтобы они поскорее убрались восвояси...
– Привет, Килиан... Привет, Ева, – Бабетта чмокает парня в щеку, а меня награждает воздушным поцелуем. – Что вы тут делаете? Прогуливаетесь? – а сама косит на мою перебинтованную ногу.
– Просто болтаем, – отвечает ей Килиан, не замечая натянутости между нами. – И я, так сказать, заглаживаю перед Евой вину за неудачное знакомство...Едва не сбил ее на мотоцикле.
По лицу Бабетты явственно проносится мысль о том, что лучше бы он меня и вовсе задавил насмерть, но вслух она говорит обратное:
– Как хорошо, что все так хорошо закончилось. – А потом уже Килиану: – Заглянешь сегодня? У меня снова стартер барахлит.
В этот момент я понимаю причину ее недовольства мной: да она ведь влюблена в этого парня с ямочками на щеках и банально ревнует... Я даже рада, что дело не в личной антипатии.
Мы еще немного болтаем, пока Бабетта не уходит, одаривая меня убийственными взглядами, а потом Килиан, в свою очередь, отвозит меня домой.
И уже на следующий день, едва я успеваю накормить фрау Штайн обедом, за окном тормозит все тот же черный байк, а следом раздается звонок в дверь... Старушка смотрит на меня с затаенным любопытством.
– Это Килиан, мой новый знакомый, – решаюсь пояснить я и иду открывать дверь.
– Что ты здесь делаешь? Сегодня даже не суббота...
– Я знаю, – он заразительно мне улыбается и выхватывает из-за спины огромный букет цветов. – Тебе нравятся гортензии? Я подумал, они выглядят достаточно симпатично, чтобы покорить твое сердце. – И протягивает их мне.
Я принимаю подношение с благодарностью, хотя и не без внутреннего напряжения: он что же, влюбился в меня? Быть такого не может.
– Прекрасные цветы. Спасибо!
– Это тебе спасибо... – И чмокает меня в щеку.
У меня потом полдня горело лицо: надеюсь, после клубничного подношения он не станет целовать меня в губы?! Даже не знаю, что мне со всем этим делать.
– Где мои цветы? – недоумеваю я вечером, когда собираюсь было отбыть домой. Патрик как раз взбивает яйца для омлета... и выглядит абсолютно невозмутимым, когда преспокойно пожимает плечами, мол, ничего об этом не знаю. Врет – вижу по глазам, которые упорно избегают меня. – Отойди! – оттесняю его в сторону и заглядываю в мусорное ведро. Так и есть: мои гортензии, поникшие и несчастные, лежат прямо посреди скорлупы от разбитых яиц... – И что все это значит? – только и осведомляюсь я, упирая руки в бока. – Зачем ты выкинул их в ведро?
Патрик наконец поднимает на меня глаза и говорит:
– Ты ведь сама намедни говорила, что терпеть не можешь гортензий...
– Ничего подобного я не говорила!
– Правда? – весьма правдоподобно удивляется он. – Наверное кто-то другой говорил... Прости.
Я вынимаю букет из ведра и расправляю измятые листья.
– Тебя сегодня опять подвезут? – как бы между прочим интересуется он.
– Не думаю... А что?
Он откладывает вилку в сторону и произносит:
– Слушай, Ева, я тут подумал, зачем тебе каждый день мотаться на другой конец города, когда у меня есть квартирка над гаражом, – мужчина смущенно потирает покрытые щетиной щеки. – Я раньше сам в ней жил, но после того, как мама... сама понимаешь... теперь она пустует, и ты могла бы...
– Квартира над гаражом? – переспрашиваю я, ощущая глухие удары крови в ушах. Он сказал, квартира над гаражом... Та самая! Как же мне хотелось ее увидеть... и вот, могу.
– Да, она небольшая, но уютная. Для тебя в самый раз... Хочешь посмотреть?
Цветы забыты... Кладу их на столешницу и утвердительно киваю. Патрик выуживает из шкафчика нужный нам ключ и ведет меня в то самое место, с которым у меня связаны самые болезненные и приятные воспоминания одновременно.
… Вспоминаю, как меня тащили прочь от дверей этого дома, захлебывающуюся слезами и своим детским, непреходящим горем, изливаемом в них, вспоминаю, как блестели глаза Патрика и как смотрела на меня фрау Штайн, холодно и с опаской, словно я была диким животным, готовым вот-вот наброситься на них с сыном. Вспоминаю ее пальцы на его руке, упреждающие беду пальцы...
Мы входим в гостиную, в ту самую, в которой мы с Патриком беседовали той ночью после моего побега, а вот и тот самый диван... Это словно удесятеренное в сотню раз чувство дежавю, от которого щемит сердце. Тот самый диван...
– Тут все немного устаревшее, я знаю: надо бы выбросить уже и этот диван, и старые запыленные кресла... даже эти паласы на полу выглядят пережитками далекого прошлого, – с поспешностью говорит мне Патрик, но я лишь впитываю глазами каждый осколок своего далекого прошлого и перебиваю его такими словами:
– Нет, мне все нравится. Не надо ничего менять ради меня...
– Так ты согласна переехать?
– Мне здесь нравится.
Мы поднимаемся по лестнице на, так называемый, второй этаж, на котором, как я помню, расположены только три комнаты: две спальни и ванная – спальня по правую руку от меня (наша с мамой бывшая комната) закрыта плотно прикрытой дверью... Больше всего я хочу увидеть именно ее, но сдерживаюсь и направляюсь в комнату противоположную ей – спальню Патрика. Мама нечасто в ней ночевала: у нее вечно болела голова... Думаю, Патрик был неспособен вызывать ответный отклик в ее душе – не ее типаж!
– Ты могла бы занять эту комнату...
– А другая комната... Я могу ее посмотреть?
Патрик мнется, словно не хочет, чтобы я даже входила в нее, и это меня интригует...
– Да, конечно, это ведь будет твой дом, если ты сюда переедешь, – наконец произносит он, словно сдаваясь под натиском собственного благоразумия.
И я надавливаю на ручку желанной двери...
Здесь, как и во всем доме, ничего не изменилось: такое чувство, словно мое прошлое законсервировали в этих стенах, подобно соленьям в погребке домовитой старушки, или плотно задраили, подобно отсеку подводной лодки – в любом случае, здесь даже запах, как мне кажется, тот же самый... Я почти ощущаю аромат маминых духов.
А потом вижу ее... книжную полку на стене. Не может быть! У меня стискивает горло, и я хриплю, старательно маскируя нахлынувшие эмоции мнимым приступом кашля.
– Это, должно быть, от пыли... Здесь лет сто никто не убирался, – говорит мне Патрик слегка виноватым голосом.
Я молчу – открой я сейчас рот хоть на полсантиметра, из него непременно исторглось бы отчаянное, полухриплое рыдание, которое колючим комком подперло мне горло.
Патрик сделал мне книжную полку... Я подхожу и легонько касаюсь ее пальцами: не видение ли это...
Нет, настоящая. Гладкая и... долгожданная.
– Сам сделал, – снова говорит Патрик. – Если хочешь, могу ее убрать...
Я так отчаянно машу головой, что даже хрустит в спинных позвонках. Ни за что не расстанусь с ней больше! Никогда.
Потом провожу рукой по застеленной покрывалом кровати и как будто бы слышу мамины слова: «Не кисни, принцесса, тебе понравится наш новый дом!» Ее давно забытый голос так явственно звучит в моих ушах, что я почти готова оглянуться, чтобы увидеть ту, что произнесла их сейчас …
Но мамы здесь нет.
Ее нет уже долгих девять лет...
Я сглатываю колючий комок и оборачиваюсь к Патрику:
– Хочу занять эту комнату. Можно?
И едва улавливаю в его голосе секундную заминку, когда он отвечает:
– Конечно, если ты хочешь.
– Хочу.
Сердце почти оглушает меня самое: оно еще никогда не клокотало с такой бешеной силой... Я прижимаю руку к груди и пытаюсь улыбнуться. Получается плохо...
7 глава
Вещей у меня немного, и переезд не занимает много времени: один полный багажник – и я в новом доме. Правда, следовало еще уладить юридические вопросы со старой квартирой, платить за которую мне предстояло еще целый месяц, то есть в принципе никакой спешки с переездом у меня не было, но...
Но мне не терпелось заселиться в старую новую квартиру!
Возможно, я просто жаждала инсценировать свое былое прошлое... примерить его на себе, как старое, но очень удобное платье – почувствовать себя собственной матерью, нашептывающей на ухо свое: «Не кисни, принцесса, тебе понравится наш новый дом!» А нравился ли он ей самой когда-нибудь?
Быть может – эта мысль никогда прежде не приходила мне в голову – она заранее выбрала Патрика моим будущим «папочкой» и только потому притащила упирающуюся меня в его квартирку на Визенштрассе? Неужели ее бегство было спланировано заранее? Неужели, когда мы лежали вечерами в нашей постели и болтали о том о сем, строя далеко идущие планы на будущее, она уже знала, что бросит меня и никакого совместного будущего у нас не было и быть не может в принципе? От этой мысли мне делается по–настоящему дурно, и я даже присаживаюсь на край кровати, точно так же, как в тот день, когда белый клочок бумаги из записной книжки перевернул всю мою жизнь...
Не могла же она и в самом деле быть настолько расчетливой... Не могла, ведь правда? Я всегда полагала, что той ночью, в которую она ушла от меня, мама действовала под влиянием порыва, некоего внутреннего импульса, внезапного побуждения – такое поведение было ей свойственно! – но думать о том, что она целенаправленно спланировала бегство от меня... Это было по-настоящему больно.
И тут же одергиваю себя: о чем ты вообще думаешь? Она–то, верно, считает, что мне еще и благодарной ей следует быть: ведь не бросила же она меня в грязном туалете на вокзале или в зачуханном отеле в незнакомом мне месте... Нет, она выбрала для меня Патрика.
На этой мысли я поднимаюсь и ставлю на книжную полку два своих любимых романа: «Джейн Эйр» и «Тэсс из рода Д'Эрбервиллей».
В субботу, как и было оговорено ранее, Килиан подхватывает меня у дома около десяти.
– Ты переехала? – только и спрашивает он, подавая мне мотоциклетный шлем.
– Отсюда до работы ближе, да и платить придется меньше, – отвечаю я парню, хотя об арендной плате между нами с Патриком не было сказано ни слова. Мне, если честно, было все равно: я просто хотела жить в этой квартире, даже если она обойдется мне в целое состояние... которого у меня, конечно же, нет.
Тот понимающе хмыкает и дает по газам, оглашая нашу тихую улицу ревом своего черно–белого «монстра». Я покрепче вцепляюсь в него руками, и мы несемся по дороге в сторону Шпальта – Килиан обещал мне самое «клубнично-расклубничное» утро из всех.
И слово свое намерен сдержать...
Мы съезжаем с дороги, немного не доезжая до озера Бромбахзее, и паркуемся у небольшого деревянного домика за огороженным сеткой клубничным полем – здесь уже стоит несколько машин и люди с разномастной тарой снуют между клубничными грядками, словно суетливые муравьи.
У меня текут слюнки от предвкушения...
– Привет, Каро, мы уже здесь! – обращается мой спутник к молоденькой девушке, сидящей в домике с телефоном в руках. – Ты не против, если мы немного похулиганим в твоих владениях, о повелительница клубничного поля?
Девушка корчит уморительную мордашку, а потом протягивает мне руку:
– Привет. Меня зовут Карина и я сестра этого клоуна.
– Ева, – просто отзываюсь я, мучительно соображая, а не ожидали ли от меня чего-то вроде «Ева, девушка твоего брата». Не могли ожидать... или могли... Но я ведь не девушка Килиана, не так ли? Или это только мое чисто субъективное мнение...
– Очень приятно, Ева, – улыбается Карина, и я замечаю на ее щеке такую же ямочку, как у брата. Только такие у нее с обеих сторон. – Можете идти вон туда, – указывает она рукой куда–то вправо, – там сейчас самая спелая ягода. И вот, возьмите для вида, – она протягивает нам картонную тару для клубники. – Смотрите животы не надорвите!
Я смущенно жмусь рядом с Килианом, который посылает сестре воздушный поцелуй, а потом мы идем в указанном нам направлении.
Ягоды клубники, умытые утренней росой и подсвеченные ярким июньским солнцем, выглядят такими маняще-привлекательными, что, кажется, я никогда не смогу ими насытиться... Яркий клубничный вкус растворяется на языке, обволакивая гортань сладким, незабываемым послевкусием... Это вкуснее всего, еденного мною доныне.
В какой–то момент ловлю на себе взгляд Килиана, который так и замирает с надкусанной клубничиной в руках.
– В чем дело? – в смущении замираю я.
Он улыбается.
– У тебя клубника на губах. – И делает шаг в мою сторону... Я поспешно отираю губы и отворачиваюсь.
Думаю, это был первый раз, когда он хотел меня поцеловать...
Был и второй... По крайней мере, второй, из всех замеченных мною за день: мы как раз лежали на берегу, подставив наши бледные, еще не заласканные летним солнцем тела жарким, ляющимся с неба лучам, когда Килиан поворачивается в мою сторону и, подставив руку под голову, пристально глядит в мое лицо. Не заметить кроткую ласку этого взгляда практически невозможно, и я с наигранной невозмутимостью произношу:
– Думаю, пора ехать домой. Я проголодалась.
Не знаю, мысли о каком голоде мелькают в Килиановой голове, только взгляд его перемещается на мои губы... снова... и замирает там на мучительное для меня мгновение. Полагаю, сделай я самое минимальное движение, даже просто всколыхнись от порыва ветра волосы на моей голове – он бы потянулся и поцеловал меня. Но ветра в тот день не было, а я сама так и застыла соляным столбом, подобно Лотовой жене, покидающей милые ее сердцу Содом и Гоморру.
Килиан отвел глаза в сторону...
– Ужинать будем у нас дома – мама просила непременно привезти тебя.
Мне хотелось закончить этот одновременно приятный, но и мучительный для меня день как можно скорее, но вместо этого домой я попала лишь в три часа ночи... Семейный ужин и последующие посиделки у костра затянулись дольше, чем я рассчитывала.
Захлопывая дверь новой квартиры, я, как мне кажется, заметила слабый отблеск света в окне на втором этаже...
Неужели Патрик еще не спал?
Я уснула, едва моя голова коснулась подушки.
А проснулась под звук едва слышного жужжания токарного станка, долетавщего в мое распахнутое окно с улицы.
Патрик у себя в мастерской?
Скорее всего.
Из моего окна его мастерскую не рассмотреть, и я несколько минут любуюсь то ли на озорных воробьев, то ли на подобных им зеленушек, скачуших по веткам яблони под моим окном – мне так хорошо, как не было уже долгое время. Я впервые ощущаю себя на своем месте... И, напевая под нос веселую песенку, спускаюсь на кухню, хватаю из корзинки с фруктами яблоко поспелее и спешу на улицу. Яблочный сок при укусе так и брызжет во все стороны...
– Доброе утро, Патрик!
– Далеко не утро, – угрюмо отзывается тот, даже не повернув голову в мою сторону. – Ты хоть на часы смотрела?
Не смотрела и что с того... Рука с надкусанным яблоком падаем вдоль тела.
– Я вчера поздно легла, – краски нового дня как-то враз замыливаются, превращаясь в серое месиво.
– Я это заметил.
– Ты сердишься на меня?
– С чего бы это? – все также не оборачиваясь, отзывается мужчина. – Килиан неплохой парень, уверен, в такого легко влюбиться...
Боже мой, я не верю своим ушам: Патрик Штайн ревнует меня к Килиану? Может ли это быть правдой... Я кладу яблоко на деревянный столик и подхожу к нему почти вплотную. Не к нему самому, к его слегка согбенной спине – я даже не знаю, чем он занят, только вижу, как двигаются мышцы на спине и руках – и с ошеломившей меня самое смелостью приникаю к этой широкой спине, смыкая руки на Патриковой груди. Он замирает под моими руками... и тогда я кладу голову на его плечо и просто вдыхаю стойкий аромат свежего дерева, которым пропитана его рабочая футболка. Если закрыть глаза, можно представить себя стоящей посреди соснового леса... ранним утром... босиком... под неугомонное птичье пение...
– Я не влюблена в Килиана, – произношу совсем тихо, абсолютно уверенная, что Патрик отчетливо слышит каждое мое слово. Я чувствую даже, как мои слова бьются о его грудную клетку, подобно птахам, запертым в тесном застенке... – И сомневаюсь, что вообще могла бы увлечься им в данных обстоятельствах. Разве что в другой жизни... но это все так умозрительно, ты не находишь?
В мужской груди под моими руками вибрирует нечто ответное, поднимающееся из самой глубины, но голос оно так и не обретает – затихает тихим урчанием в голосовых связках.
Я размыкаю пальцы...
Патрик оборачивается и смотрит на меня потемневшим, почти медвежьим взглядом:
– Я ведь просил тебя так больше не делать, – хрипит он еле слышно, словно надорвал голосовые связки этими своими захлебнувшимися в них невысказанными словами.
– А мне захотелось, – дерзко смотрю я ему в глаза. – Хочешь яблоко? – потом откусываю большой кусок и протягиваю надкусанный плод Патрику. Он дышит натужно и глубоко, но подходит покорно, словно присмиревший дикий зверь, а потом смотрит на меня и кусает яблоко в том самом месте, где только что находились мои собственные губы...
Мы оба неторопливо жуем, не отрывая друг от друга пристального взгляда, и я вдруг думаю о том, что, верно, так же поступил и Адам, когда Ева... надо же, какое совпадение! – предложила ему запретный плод с дерева познания добра и зла. Он тоже надкусил его, не задумываясь...
Посреди рабочего дня у меня звонит телефон, и мужской, абсолютно незнакомый мне голос не без вызова интересуется:
– Вас зовут Ева Гартенроут, вы официантка из кафе «Шваб»?
Я почти готова ответить «нет», солгать, что никакая я не Ева Гартенроут, мол, вы ошиблись номером и так далее и тому подобное, но все-таки выдаю жалкое:
– Да, это я. Хотя в кафе давно не работаю...
– Это не имеет никакого значения, – отзывается неприятный Голос в трубке. – Главное, чтобы вы помнили, как окатили меня колой... Ведь помните, не так ли?
К сожалению, помню, о чем и сообщаю затянувшимся молчанием. Собеседник хорошо меня понимает и добивает такими словами:
– В таком случае, полагаю, вам не составит труда оплатить мои расходы на химчистку… Я пришлю вам смс с моим адресом: просто оплатите счет и привезите рубашку по указанному адресу...
– А...
– А химчистка в городе только одна; думаю, вам не составит труда отыскать ее.
– Но...
Трубка отзывается дробным пиканьем, и я в полном ступоре нажимаю отбой: нет, вы только подумайте, каков нахал... «Полагаю вам не составит труда...», «Привезите по указанному адресу...» – я раз сто прокручиваю в голове наш короткий разговор и с каждым разом поражаюсь наглости Неприятного Голоса все сильнее. Бывают же такие наглые типы! Уму не постижимо.
Нахожу в интернете адрес той самой единственной и неповторимой химчистки, о наличии которой я до сегодняшнего дня даже не подозревала, а потом прокладываю маршрут от нее до присланного мне моим корреспондентом адреса – далековато. Машину взять не получится: Патрик приглашен к другу на именины в соседний город; может, в таком случае воспользоваться его велосипедом...
– Могу я взять ненадолго твой велосипед? – Патрик только вернулся с работы и паркует свое транспортное средство во внутреннем дворике.
Он глядит на меня вопросительно: должно быть, заметил мое расстроенное лицо, которое я так и не смогла должным образом скрыть от него. И я рассказываю ему всю историю целиком...
– Так у тебя нет специального медицинского образования, я правильно понимаю? – только и любопытствует он, когда я заканчиваю свой рассказ.
Я утвердительно киваю, созерцая паркетное покрытие под ногами.
– Так я примерно и полагал.
Вскидываю на него удивленный взгляд и замечаю смешинки в глубине карих глаз.
– Не бойся, ругать не стану – мне ли было привередничать? Так что там с этим типом, повезешь ему рубашку или как?
– Я действительно была виновата, – бубню я в ответ.
– Хорошо, в таком случае я отвезу тебя сначала в химчистку, а потом к нему домой... Не доверяю я таким пижонам, как он. – И следом торопит меня: – Собирайся, иначе не успеем к закрытию...
Я хватаю со стула сумку и бегу следом за Патриком, ощущая себя рядом с ним практически непобедимой... Теперь мне море – по колено.
А потом мне выдают в химчистке не одну, а целых три рубашки и... брюки в дополнение к ним.
– Я должна заплатить за все эти вещи? – с опаской интересуюсь я у замученного вида женщины лет этак пятидесяти. Она на секунду прикрывает глаза, как бы взывая к внутреннему спокойствию, а потом произносит:
– Нет, только за одну из рубашек. За остальное уже заплачено.
Я незаметно выдыхаю и расплачиваюсь по счету.
– И что все это значит? – недоумевает Патрик, когда я укладываю на заднее сиденье автомобиля весь этот мужской гардероб. – Я думал, речь шла лишь об одной рубашке...
– Так и было, – вздыхаю я. – А это мне выдали сверху... бонусом, так сказать. К счастью, мне не пришлось за этот «бонус» платить.
Мой спутник темнеет лицом и всю дорогу до дома нахала с таким ожесточением сжимает баранку руля, что мне становится чуточку ее жаль. Сломает ведь... Как пить дать, сломает.
– Маттиас Фишер, – прочитываю я имя хозяина вещей с наклейки из химчистки. – Ты его знаешь?
– Никогда не слышал.
– Я думала, вы в городе все друг друга знаете.
Патрик неопределенно хмыкает.
– Этот из новеньких... – А потом окидывает новомодную постройку класса люкс неприязненным взглядом и интересуется: – Ну, мне с тобой пойти или как?
– Или как, – отвечаю я, подхватывая зачехленные вещи. – Думаю, я и сама справлюсь. Спасибо.
– Как хочешь...
Неприятный Голос с именем Маттиаса Фишера отзывается на второй пронзительный звонок и при виде меня тут же расплывается в широкой улыбке.
– Здравствуйте, Ева, проходите, – он отступает в сторону и жестом радушного хозяина препровождает меня в сторону гостиной. – Можете положить вещи на диван. Спасибо, что привезли их мне...
