Текст книги "Тобой расцвеченная жизнь (СИ)"
Автор книги: Евгения Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
– Прости, что проследил за тобой, – Патрик прерывает наше молчание, вглядываясь в мое зареванное лицо. Выгляжу я, конечно, ужасно...
– Ничего, я даже рада этому.
Он выдыхает, совсем тихо, но я слышу это – облегчение.
– Просто ты была такой странной, Ева, – добавляет он снова, – я подумал, что тебя нельзя оставлять одну.
– Никогда... никогда не оставляй меня одну, – только и могу прошептать я, снова прижимаясь к нему всем телом. Так мы и сидим какое-то время, а потом грудь Патрика начинает вибрировать под моим ухом, и я слышу его слова:
– У меня есть ответ на волнующий тебя вопрос...
Я недоуменно смотрю на него, не совсем понимая, о чем он сейчас говорит.
– Тот вопрос, который ты задала матери, – поясняет Патрик с виноватой полуулыбкой. – И да, я все слышал... Не смотри на меня так.
– Как? – улыбаюсь я. Мне вдруг делается так легко на душе: Патрик наконец-то все знает, и мне больше не придется ничего от него скрывать. Гора с плеч... И я, действительно, улыбаюсь! Очень влюбленными глазами. – Так как мне не следует смотреть на тебя?
– Так влюбленно, – улыбается мне Патрик в ответ. – Ты меня смущаешь...
– Но я, действительно, люблю тебя, – пожимаю плечами, так как никакой тайны тут нет. – Мне кажется, я уже говорила тебе об этом...
При этих моих словах лицо Патрика делается чрезмерно серьезным, почти строгим...
– Ева...
– Да?
– Я тут хотел тебе сказать...
– Да? – Я вдруг ощущаю щекотку страха глубоко в душе...
– Черт, почему это так сложно сделать? – взрывается вдруг Патрик, сжимая мою ладонь. – Никогда не думал, что это так трудно... В общем, Ева, я хотел сказать... что... я... короче говоря, наверное, я тоже тебя люблю...
– Только «наверное»? – выдыхаю я с облегчением, которое едва ли могу выразить словами.
– Да нет, – треплет он себя за волосы, – я вообще-то уверен в этом, просто...
– Просто Патрик Штайн не верит в любовь, я помню! Я помню об этом.
И тогда он, наконец, пристально смотрит мне в глаза:
– Да, не верил... но, наверное, она все-таки существует, – отчеканивает он практически по слогам. – А если быть точным, то это ты заставила меня поверить в нее... – И добавляет: – Не хочешь узнать, ответ на какой вопрос у меня для тебя есть?
– Так какой же ответ у тебя для меня есть? – послушно интересуюсь я.
Он снова запускает пятерню в волосы: весь его вид наглядно демонстрирует внутреннюю борьбу с собственной закоснелой натурой циника... Мне даже его чуточку жаль, но, как известно, то, что нас не убивает – делает нас сильнее.
– Ты спрашивала мать о том, зачем она родила тебя... Я слышал, извини. – Едва заметно киваю. – Так вот, я думаю, что она родила тебя для меня...
Тут уж я улыбаюсь широко... и почти сквозь слезы.
– Спасибо, Патрик, – с чувством говорю я ему. – Такое признание дорогого стоит, правда.
– Ты не думай, я не шучу, – вскидывается он так, словно я усомнилась в его словах, – я на самом деле так думаю. Ева, с твоим появлением все стало другим... жизнь стала другой... Я и не знал, что она может быть такой... такой яркой, что ли... такой...
– Сногсшибательной? – подсказываю я, тонко намекая на его драку с Килианом да и с Маттиасом Фишером тоже. Какое счастье, что тот замолчал этот случай...
– Прости, – пожимает он плечами с самым виноватым видом. – Видно, любовь, действительно, сводит с ума... – Потом отводит прядь моих волос от лица и очень нежно целует в самые губы. – Я только одного боюсь, – шепчет он еле слышно.
– Чего же ты боишься? – я тоже перехожу на шепот.
– Боюсь, что однажды ты проснешься и поймешь, что не любишь меня больше...
Я широко улыбаюсь, потираясь кончиком носа о его нос.
– У меня было достаточно времени, чтобы разобраться в своих чувствах, – продолжаю шептать я. – Целых девять лет и шесть с половиной месяцев, – потом бросаю взгляд на часы и добавляю: – А еще семь часов тридцать шесть минут.
– А про секунды ты забыла, – насмешничает Патрик.
– Секунды роли не играют. Просто я хочу, чтобы ты понял, насколько сильно я уверена в своих чувствах... – Касаюсь его щеки, глаз, морщинки на лбу... – Только из-за тебя я и вернулась в Виндсбах.
И тогда он говорит:
– Прости, что бросил тебя... Что не писал, как обещал... Что... – Он машет головой в немом раскаянии: – Я такая сволочь, Ева. На самом деле мне нет прощения, я знаю. Прости меня, пожалуйста...
Приникаю к нему и впитываю частый перестук полного раскаяния сердца, с которым едва ли сравнится даже самая лучшая музыка на свете.
– А давай забудем все, что было до этого, – предлагаю я ему. – Давай представим нашу жизнь чистым холстом, который мы можем разрисовать по-новому: возьмем только самые яркие краски, самые светлые эмоции и самые приятные воспоминания... Я не хочу жить прошлым. А ты?
– А я хочу жить тобой, – отвечает мне Патрик, снова целуя в самые губы.
15 глава
Глава 15
Мы выходим из автомобиля, и Патрик стискивает мою руку.
– Сделаем это вместе, – говорит он. – Не бойся!
Я и не боюсь... почти. Подумаешь, всего-то нужно признаться двум одиноким старикам, что я их неожиданно объявившаяся правнучка... Просто мексиканские страсти какие-то!
– Ева... Патрик, – встречает нас фрау Коль, впуская в дом. – Все в порядке? – и глядит на наши сцепленные руки. Улыбается...
– Все хорошо, – отвечает Патрик.
– Где Линус? – спрашиваю я.
– Он спит, милая, вымотался совсем.
Я понимающе мотаю головой.
– Так даже лучше, – тяну я задумчиво и тут же интересуюсь: – А где дедушка? Нельзя ли позвать и его?
Старушку если и удивляет мое странное обращение к ее мужу в частности, да и сама просьба в целом, вида она не подает, только всплескивает руками:
– Так в мастерской он, как обычно.
– Я позову его, – и Патрик выходит за дверь. Мы остаемся с фрау Коль наедине...
– Все в порядке, милая? – повторяет она свой прежний вопрос. – Ты как будто чем-то расстроена... Это из-за Патрика?
– Нет, фрау Коль, с Патриком у нас все хорошо...
Я стараюсь не поддаться эмоциям раньше времени и не начать рыдать в три ручья – нынче я чемпион мира по проливанию бесконечного количества слез.
– Я искренне рада за вас обоих, – пожимает она мою похолодевшую от волнения руку, а потом добавляет, должно быть, чтобы развеять мое унылое, как ей кажется, настроение: – Ингольф решил дать Патрику второй шанс и потому позвал его к себе на собеседование, они встречались сегодня утром...
Я искренне удивлена ее словам – Патрик ничего мне об этом не говорил.
– Ты не знала?
– Нет.
И тут в двери вваливаются оба мужчины: волосы и одежда Ингольфа запорошены мелкой стружкой, а глаза Патрика подозрительно горят...
– Ну, девочка, зачем тебе был нужен старик Ингольф? – осведомляется он с порога, устремляя на меня вопросительный взгляд. – Я слушаю. Говори.
Я бросаю на Патрика перепуганный взгляд, и он кивает мне головой, мол, давай, сделай это.
– Может, вы для начала присядете...
Старики Коль перебрасываются недоуменными взглядами, а потом послушно присаживаются каждый на свой стул.
Я набираю побольше воздуха и единым махом выдаю:
– Знаю, это звучит абсолютно невероятно, но, кажется, я ваша внучка.
Оба смотрят на меня большими неверящими глазами, и я, стискивая руки, повторяю вновь:
– Я, действительно, ваша внучка. Тобиас Коль был моим отцом...
Звенящая тишина практически оглушает меня.
******************
«Ты уверена, милая?» – эти слова звучат во мне с самого утра. Можно ли вообще быть хоть в чем-то уверенным? Все так зыблемо в этом мире, так ненадежно...
Проходяще.
Вспоминаю свой вчерашний разговор с Колями, наши слезы, объятия... Они приняли новость на удивление спокойно, словно заранее к ней готовились – мне кажется, они были рады обрести новый стимул жизни и приняли бы любого, готового его им преподнести...
Я не спала полночи, и теперь у меня гудит в голове, и сквозь этот гул – одна мысль: ты должна поговорить с фрау Штайн. Я почти уверена, что она узнала меня еще прежде Патрика, а значит...
А значит нам не помешает все прояснить!
Я вхожу в ее комнату и раздергиваю шторы на окнах – солнечный свет прожектором ударяет в изножье кровати, и старушка слегка морщится, словно ее коснулось нечто осклизлое и крайне неприятное.
– Доброе утро, фрау Штайн, как вам сегодня спалось?
В ответ она повторно морщит свой длинный, испещренный сосудами нос.
– Ну да, я тоже толком не выспалась, – отзываюсь на ее гримасу, и моя молчаливая собеседница с любопытством зыркает на меня глазами.
Не хотелось бы так думать, но похоже, ей нравится мое осунувшееся, расстроенное лицо.
– Фрау Штайн, – беру стул и присаживаюсь рядом с кроватью, – вы ведь знаете, кто я такая, не так ли?
Та не произносит ни «слова», но удивления в глазах нет – значит, знает. Все, как я и думала...
– Я Ева Мессинг, – все-таки произношу я, внимательно вглядываясь в старческое лицо. – Та самая Ева Мессинг, избавиться от которой вы так настоятельно советовали своему сыну... – И через краткую паузу добавляю: – Я вернулась.
Маска невозмутимого спокойствия на секунду дает сбой, и мускул на лице фрау Штайн предательски дергается. Это красноречивее любых слов, но я все же спрашиваю:
– Неужели вам совсем нечего мне сказать? – качаю головой, не в силах выносить пустоту ее глаз. – Я простила вас, – добавляю следом, должно быть, надеясь вызвать у застывшей фигуры хоть какие-то эмоции. И та реагирует... реагирует яростной вспышкой, такой непримиримой, что это хуже любой пощечины. Я невольно прикладываю ладонь к щеке и спрашиваю:
– Не простили? Почему?
Она не может ответить, я знаю, но эта злость... Я думала, мы нашли общий язык, думала, болезнь сделала ее мягче, терпимее – и вот...
– Что я вам сделала? – вопрошаю едва теплящимся голосом. – Я была ребенком, брошенным собственной матерью, а вы повели себя так, словно я была монстром, призванным уничтожить вашего сына. Знаете, – не без горечи произношу я, – вы и сами неплохо с этим справились: ваши эгоизм и злоба испортили ему жизнь задолго до того, как в ней появились мы с мамой... Просто тогда это было менее заметно, а сейчас, полюбуйтесь, он одинокий мужчина, связанный по рукам и ногам вашей болезнью и собственной мнимой никчемностью. Что хорошего вы ему дали? – вновь вопрошаю я, и в ответ получаю очередную яростную вспышку. – Себя? – догадываюсь о ее значении. – Нет, фрау Штайн, – с насмешкой произношу я, – не хотелось бы вас разочаровывать, но вы тоже не мать года, уж поверьте мне!
Левая скрученная рука старухи дергается в сторону полупустого стакана на прикроватном столике, и я встаю со стула:
– Я люблю Патрика, – только и произношу я, смело смотря ей в глаза. – И он, теперь я знаю это точно, тоже любит меня...
Скрюченные пальцы стискивают стекло стакана – еще чуть-чуть и тот лопнет в ее руках. Я отступаю к двери...
– Просто дайте нам шанс быть счастливыми, – почти взмаливаюсь я. – Вы ведь его мать, и счастье сына должно быть первостепенным для вас...
Успеваю прикрыть дверь до того, как стакан ударяется о его деревянную поверхность.
Прислоняюсь к ней спиной и сползаю вниз на пол... Казалось бы, сбылась моя заветная мечта – я снова рядом с Патриком, и он сказал, что любит меня – но умиротворения на сердце нет... В голове беспрестанный хоровод из множества голосов, и мамин – самый громкий из всех.
«Ева, я сломленный человек, таким, как я, нельзя иметь детей!»
«... ты не такая, как я, Ева».
Ева... Ева... Ева...
И поверх всего стеклянный стакан, летящий в мою голову...
Из транса меня вырывает пронзительный звонок в дверь. Открываю глаза и пытаюсь вернуться к реальности... Выходит плохо, но очередной звонок поднимает меня на ноги со скоростью резко разжатой пружины.
Открываю дверь, на пороге – девица с розовыми волосами и в короткой джинсовой юбочке.
– Привет, – говорит она мне. – Могу я войти?
– Э... – Я не совсем понимаю, кто она такая, а потому не спешу ее просьбу выполнить. Незнакомка замечает мою растерянность и всматривается чуть пристальнее:
– Слушай, я тебя знаю, – произносит вдруг она. – Ты ведь Ева, Ева Мессинг, не так ли? Та девчонка, что ходила за Патриком хвостиком... Это было так умильно. – И другим голосом: – Что ты здесь делаешь?
В моей голове что-то щелкает, и я понимаю, кто стоит передо мной: Беттина Штайн, сестра Патрика. Прежде мы с ней почти не общались: ей было слегка за двадцать – по моим представлениям, взрослая женщина, не иначе – а мне неполных одиннадцать (совсем дитя, если подумать), и потому ничего общего между нами не было и быть не могло.
Ничего общего, кроме Патрика...
– Работаю, – отступаю в сторону, пожимая плечами.
Она еще с секунду пялится на меня, должно быть, сопоставляя что-то в своей голове, потом хмыкает и пихает за порог спортивную сумку с вещами.
– Работаешь, значит, – еще одна насмешливая полуулыбка. – И как, нравится?
– Да пойдет, – мнусь я. – Все не так уж плохо... – А сама мучительно соображаю, как много рассказал ей обо мне Патрик и рассказал ли вообще. В присутствии этой розововолосой девицы я ощущаю себя как-то особенно неловко...
Она же входит в дом, абсолютно невозмутимая и исполненная чувства собственного достоинства, скидывает с ног сандали на пробковой подошве и снова оборачивается ко мне.
– Зачем ты вернулась, Ева? – спрашивает она. – Только не говори, что из-за Патрика...
Я краснею, и Беттина многозначительно поджимает губы. У меня же мучительно сжимается сердце: неужели и она против нас с Патриком? К счастью, мне не приходится долго над этим гадать, так как девушка продолжает:
– Нет, ты не думай, я могу это понять, – и направляется в сторону кухни. – Не мне судить, – кидает она на ходу, – просто мама... Она уже знает?
Иду за ней следом, обдумывая ответ.
– Она знает, кто я, если ты это имеешь в виду, – отвечаю я Патриковой сестре, останавливаясь в дверях и наблюдая, как девушка открывает один кухонный шкафчик за другим. Что-то ищет...
– Патрик тоже знает? – она на секунду замирает, держась рукой за одну из дверец. – Ну, что ты та самая Ева...
– Та самая Ева? – переспрашиваю я.
Беттина глядит на меня, как на тугодумку и терпеливо поясняет:
– Та самая, перед которой он полжизни чувствовал себя чертовски виноватым. – И пожимает плечами: – Надеюсь, твое возвращение облегчило его душу…
Я начинаю размышлять над ее словами, прокручивая в голове вчерашние признания Патрика, но Беттина всплескивает руками:
– Слушай, в этом доме есть хоть капля спиртного? Мне надо выпить... Срочно.
Я подхожу к одному из боковых шкафчиков и выуживаю из него початую бутылку виски – последнюю из уцелевших – и лицо девушки расплывается в блаженной улыбке.
– Ты моя спасительница, – бросает она мне, вынимая из шкафчика чистый стакан, и, заметив, должно быть, какими глазами я за ней наблюдаю, добавляет: – Мне предстоит нелегкий разговор с мамой, так что сама понимаешь... – Салютуют стаканом и залпом его осушает.
Что же это за разговор такой, ради которого следует для начала хорошенько надраться?
И что это за мать, общение с которой вызывает в детях желание приложиться к бутылке...
Беттина между тем падает на стул и на секунду прикрывает глаза руками... Ровно секунда, а потом она вскидывает на меня глаза и говорит:
– Ты, наверное, думаешь, что я злыдня какая-нибудь: бросила брата наедине с больной матерью и умотала в Регенсбург...Только я так больше не могла, – мотает она своими розовыми волосами, – мне надо было вырваться. – Короткое время она молчит, позволяя мне рассмотреть себя всю, а потом признается: – Я замуж выхожу. Знаешь, за кого?
Примерно догадываюсь, но вслух не говорю.
– За парня, что чернее вот этой футболки, – невесело улыбается она, тыча пальцев в свой угольно-черный топ. – Он из Камеруна, слышала, наверное... – И как бы отвечая на чей-то спорный довод, добавляет: – Да, он черный... но только снаружи. И меня любит по-настоящему... – И еще раз добавляет: – А ты тоже любишь моего брата по-настоящему? – И сама же отвечает: – Конечно, любишь, иначе зачем бы ты притащилась в этот богом забытый городок.
– Беттина, – подхожу и забираю у нее бутылку с виски. – Больше не надо. Хватит!
– Да не пьяная я, – говорит она мне, – просто расстроена... Не из-за тебя с Патриком, нет, – машет она своей головой, – а из-за всей этой ситуации в целом. Понимаешь?
– Не совсем.
И тогда девушка указывает мне на стул напротив себя, мол, садись, поговорим, и я послушно присаживаюсь.
– Так брат знает, кто ты или нет? – снова уточняет она. – Зная его, могу предположить, что сразу он тебя не узнал...
– Не узнал, – подтверждаю я ее догадку. – Но теперь между нами все решено...
Беттина невесело усмехается.
– Типа, ты призналась ему в своих чувствах, и он что? Надрался на радостях?
– Он сказал, что тоже любит меня, – произношу не без внутреннего смущения – мне совсем не нравится насмешливость собеседницы, и потому я пересиливаю себя.
– Даже так, – хмыкает девушка. –Да это настоящий прогресс. Поздравляю! – Потом делается абсолютно серьезной и добавляет: – Но ты ведь понимаешь, что будет дальше, не так ли?
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду нашу мать, – выплевывает она с таким ожесточением, что это звучит почти как ругательство. – Ты ведь не можешь и в самом деле думать, что она даст вам с Патриком быть вместе... Этого никогда не случится. Разве что через ее труп... – И негромко добавляет: – Хотя она уже почти что мертва. Но все же... Вы ей уже рассказали?
Отрицательно машу головой, хотя это и не совсем так...
– Так я и думала, – подытоживает Беттина. – И флаг вам в руки...
И тогда я решаюсь спросить ее о том, о чем сама фрау Штайн сказать мне не в силах:
– Почему твоя мать так ненавидит меня?
– Тебя? Нет, она ненавидит не тебя, Ева, – отвечает мне девушка не без горькой полуулыбки, – она ненавидит саму память о Патриковом непослушании, выразившемся в его связи с твоей матерью... Он ведь был ее золотым мальчиком, гордостью и надеждой всего рода Штайнов, а потом – бац! – появилась эта Ясмин с девчонкой на руках, и «золотой» мальчик повел себя совсем не так, как от него ждала властная мамочка. – И как бы извиняясь, пожимает плечами: – Она до сих пор его не простила: за Ясмин, за брошенную учебу – за свои неоправдавшиеся ожидания. Вот и все.
Эти слова заставляют мое сердце онеметь в груди, застыть, перестать биться... Омертветь внутренне. Сжаться в комок...
Розововолосая девушка поднимается со стула и похлопывает меня по плечу. Молча.
– Прости, что загрузила тебя, – бросает она мне с порога, полуобернувшись через плечо, – но лучше сразу быть готовой... И все такое прочее. – И тут же другим голосом добавляет: – А впрочем не бери в голову. Я просто страшусь разговора с матерью, а это не значит, что следует портить настроение и тебе тоже. Ну, пожелай мне удачи!
– Удачи, – произношу я на автомате, и Беттина выходит из кухни. Вскоре дверь в комнату ее матери с щелчком захлопывается – мать и дочь остаются наедине.
Я продолжаю сидеть за столом, вцепившись одной рукой в недопитую бутылку виски, а другой теребя разлохмаченные края своей юбки – на душе тоска. Самая что ни на есть зеленая... Если только таковое вообще возможно: на мой взгляд у тоски может быть лишь один цвет – серый с черными вкрапинами.
Неожиданно я слышу, какое-то оживление в доме... Хлопает дверь, и истерический голос Беттины прорезает его тишину отчаянным криком:
– Ева, звони в «Скорую», срочно. У мамы новый приступ... Поторопись.
Я вскакиваю со стула и несусь к телефону – мое омертвелое сердце клокочет в груди с оглушающей меня силой.
– Пожалуйста, приезжайте скорее, – кричу я в телефонную трубку. – Человек умирает!
Конец первой части.
(Дорогие мои читатели, вторая часть еще не написана, но почти вызрела в моей голове... Поэтому спасибо, что были со мной и... до скорого свидания!)
Вторая часть. 16 глава
У дороги стоял незнакомый автомобиль. Белый «ситроен» с забавными стикерами на заднем бампере. «Не прижимайся! Мы не знакомы!» гласила самая броская из всех. «Догонишь – выйду замуж» пугала другая. Я невольно улыбнулась яркому чувству юмора владелицы автомобиля: когда-то я делила комнату с одной из таких веселых девиц.
Сейчас я по ней отчаянно скучала...
Не знаю, что тому виной: наступившая осень или причуды мамаши Штайн, – только покоя на сердце как не было, так и нет. Мне бы радоваться присутствию Патрика, строить планы нашего совместного будущего... готовиться к свадьбе, в конце концов, а вместо этого я выслушиваю жалобы нанятых для будущей свекрови сиделок и шью платья для чужих подружек невесты.
После второго перенесенного фрау Штайн инсульта характер ее стал и вовсе непереносим... Не знаю, какими нетореными путями двигался ее разум, только ни Беттину, ни меня после того она и на шаг к себе не подпустила. Еще в больнице, будучи окруженной медсестрами и врачами, она начинала дико вращать глазами и лупить по одеялу рукой, стоило ей только увидеть хотя бы одну из нас еще издали.
Возможно, я стала для нее кем-то вроде предательницы уже просто потому, что допустила Беттину к ее постели и позволила той донести до нее «страшную» новость о своем замужестве. Иного объяснения у меня не было...
Я веду носом: откуда-то доносится приятнейший аромат запеченной с розмарином курицы – мой рот наполняется слюной, и я вдруг с удивлением понимаю, что аромат сочится из нашего собственного чуть приоткрытого кухонного окна.
Патрик задумал взяться за готовку? Маловероятно, он вообще не особо разборчив в еде и кроме яичницы, мало что умеет готовить. К тому же, он слишком занят в последнее время и навряд ли выкроил бы время для столь приземленного занятия: их с дедушкой столярная мастерская занимает все его мысли. Увы и ах...
Дела у них нынче пошли в гору, особенно после того, как я предложила и сама же посвятила себя созданию личного сайта по заказу и продаже изделий из дерева. Пришлось даже отходить на специальные курсы по созданию сайтов для чайников, однако результат того стоил.
Я улыбаюсь и отпираю дверь своим ключом. Предвкушение чего-то особенного так и распирает грудь, подобно щекотке...
– Я дома, – сообщаю намеренно громким голосом, стараясь не испортить сюрприз, который Патрик, возможно, для меня готовит. Я бы не отказалась от толики запеченной в духовке романтики в виде курицы с розмарином!
Однако на мой голос отзывается некто уж совсем неожиданный:
– Ева! – верещит моя названная сестрица, кидаясь ко мне на шею. – Как же я по тебе соскучилась. Вот жуть как, поверишь? – заглядывает в мое лицо и улыбается во все тридцать два зуба.
Она похожа на рождественскую хлопушку, яркую, шумную, оглушающую, я только и могу, что захлопать глазами да пролепетать:
– Что ты здесь делаешь, Каролина?!
– Что мы здесь делаем, – поправляет меня Луиза Гартенроут, появляясь вслед за дочерью из нашей с Патриком кухни.
Значит, никакой романтики и ужина при свечах, мелькает и уносится шальная мысль в моей голове.
– Луиза, – выдыхаю я радостным – очень надеюсь, что радостным – голосом. – Какой неожиданный сюрприз! – Я не то, чтобы не рада их видеть – просто настроилась на нечто совсем другое. – Как вы обе здесь оказались?
Каролина снова стискивает меня в объятиях и восторженным голоском сообщает:
– На моем новом личном автомобиле, вот как. Я наконец-то получила права, – и подставляет щеку для поцелуя.
Я послушно одаряю ее поздравительным поцелуем, выслушиваю целую исповедь на тему уроков вождения и гада-экзаменатора, вознамерившегося во что бы то ни стало не допустить ее до наших дорог, а потом, наконец, с искренним чувством произношу:
– Как же я рада вас видеть, словами не передать.
Женщина, заменившая мне мать, стискивает мою ладонь и понимающе улыбается.
– Мы подумали, что следует передать тебе приглашение на свадьбу Мии лично в руки. Посылать его почтой было бы странно... да и соскучились мы по тебе.
– … и чуточку волновались, – добавляет Каролина заговорщическим голосом.
Я моментально вспыхиваю, понимая, о чем сейчас пойдет речь, и как бы недоуменно произношу:
– Волновались? Вот уж не стоило, у меня все просто прекрасно.
– В самом деле? – вскидывает бровки моя неугомонная сестрица. – Что-то ты не выглядишь особо счастливой.
– Ерунда, – фыркаю с наигранной улыбкой. – Всего лишь устала. Сама знаешь: я теперь работаю в местном ателье, и работы там просто невпроворот. Обшиваем подружек невесты... – И спешу переменить тему: – Так что там с приглашением Мии, на какое число намечено важное событие?
Каролина кидается к своему рюкзачку и возвращается с белым конвертом, украшенным двумя голубками.
– Ты не поверишь, – корчит она забавную рожицу, – но это будет рождественская свадьба. Миа, как всегда, в своем репертуаре: хочет быть оригинальной во всем. – И машет конвертом перед моим носом: – Вы с Патриком в числе самых важных гостей. – У вас ведь с ним все хорошо? – осведомляется она трагическим полушепотом.
– Каролина, – зов матери вовремя отвлекает девушки от моей персоны. – Помоги с салатом, будь добра.
Я выдыхаю, стараясь взять себя в руки, и вхожу на кухню следом за убежавшей туда Каролиной.
– Патрик с Леоном поехали купить мороженого, – информирует меня Луиза, не отвлекаясь от приготовления салата, – вернутся с минуты на минуту.
– Так Леон тоже здесь? – снова удивляюсь я. – Он, должно быть, стал совсем большим.
– Выше меня ростом, – подтверждает Каролина, – однако умом не блещет, как прежде. Глупый мальчишка!
Леон – еще один приемный ребенок в семье Гартенроут, он на год младше Каролины, и сколько я себя помню, они постоянно друг друга донимают. Это беззлобные выпады, свойственные родным людям, и ребята изрядно в этом поднаторели.
– А Мия, как ее приготовления к свадьбе? – решаюсь поинтересоваться я. – Она, должно быть, все уши вам прожужжала. Помнится, она всегда мечтала о сказочном торжестве?
Свадебные разговоры, пусть даже касающиеся кого-то другого, как я вдруг понимаю, не вызывают у меня энтузиазма... Невольно вспоминается Беттина и слова самого Патрика: «Поговорим об этом позже, хорошо? Я не хочу потом всю жизнь винить себя в маминой смерти». И Каролина, как будто прочитав мои мысли, говорит:
– Ты права, Мия – это такая Мия, думаешь, почему мы с мамой сбежали из Штутгарда? Да просто потому, что выбирать цвет салфеток под цвет скатертей стало уж совсем невыносимо. – И осведомляется: – А когда вы с Патриком собираетесь пожениться?
Я ловлю на себе внимательный взгляд Луизы и с запинкой, как будто бы оправдываясь, отвечаю:
– Это сложный вопрос, Каролина... Все зависит не только от нас.
– Знаю-знаю, – упирают руки в бока девушка. – Все дело в этой старой вешалке фрау Штайн. Мама говорит, что материнский эгоцентризм страшнее ядерной бомбы...
– Каролина, – с укором произносит фрау Гартенроут, и девушка вскидывается:
– Но ты сама это говорила. Мол, пока жива эта женщина Еве с Патриком не будет покоя!
Наверное, так и есть, и я знаю об этом лучше любого другого в этой комнате, однако от мысли, что родители переживают за меня, на сердце делается совсем уж муторно и неприятно.
У них строгие представления: любишь – женись. Умей взять на себя ответственность за любимую женщину... Не хочу, чтобы они думали плохо о Патрике – он не виноват, что его мать деспотичная тиранка, заботящаяся только о собственном благе.
– У нас все хорошо, – пытаюсь уверить то ли свою приемную мать, то ли уж себя самое. Как знать. – Просто дайте нам немного времени, и я уверена, все разрешится наилучшим образом.
– Ага, разрешится, – бубнит Каролина себе под нос, размешивая листья салата. – Когда эта старая карга умрет...
Луиза щиплет дочь за ухо, пытаясь унять ее желчные комментарии, и та обиженно выпячивает пухлые губки. Как же мне всего этого не хватало – я невольно улыбаюсь, пусть даже камень на сердце не дает вздохнуть полной грудью.
– Простите, я собираюсь уходить, – на пороге кухни появляется наша новая сиделка, совсем молоденькая девушка-румынка. Она говорит с забавным акцентом и полыхает от смущения... – Я покормила фрау Штайн ужином.
– Спасибо, Йоханна, – отзываюсь на ее слова. – Надеюсь, ваша новая подопечная не доставляет вам излишних проблем?
– О нет, все хорошо, – и по тому, как она это произносит, я понимаю: все плохо. Фрау Штайн снова принялась за свое...
Пытаюсь сдержать страдальческий стон и машу головой:
– Спасибо, Йоханна. Увидимся завтра!
Девушка поспешно скрывается за дверью нашего дома, и я позволяю себе несколько секунд одиночества, прежде чем снова вхожу на кухню и встречаюсь взглядом с двумя жалостливыми парами глаз.
– Полагаю, они поладили, – лгу я каждой из нас, страшась продолжения прежнего разговора. – Когда же уже вернутся мужчины? – и выглядываю в окно.
Тех все еще нет.
– Я хочу познакомиться с Линусом, – говорит Каролина, замирая подле меня. Ее рука обвивает меня за талию, и я чувствую безмолвную поддержку, от которой едва ли не слезы на глазах наворачиваются... Что это со мной, право слово?! – Теперь у меня стало еще на одного брата больше. И я рада, что он не великовозрастный болван с прыщами на носу...
Я улыбаюсь, укладывая голову на изгиб ее плечо, и отвечаю:
– Днем он обычно находится у бабушки – Патрик приводит его с собой, возвращаясь из мастерской. Я позвоню и узнаю, почему его нет дома...
– Если будешь звонить, – предупреждает меня Луиза, – тогда пригласи Колей к нам на ужин. Это будет чудесная возможность познакомиться со всеми разом! Моей курицы хватит на всех. Я выбрала тушку поупитанней...
Я обещаю именно так и сделать, и иду к телефону в несколько лучшем настроении, чем было минутой назад...
