Текст книги "Номерные сказки"

Автор книги: Евгений Шестаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Сказка №6

В этот день с самого утра над всем царством лил дождь. Дороги к обеду поразвезло, народ порасслабило, экономика временно уступила место гаданию на картах и демографии. Однако при дворе наблюдалась необычная для сезона оживленность. Ярко горели свечи и слышался говор, громко скрипели половицы и гусиные перья. Царь, заложив руки за спину, вышагивал по кабинету и диктовал десятку писцов. То и дело он останавливался, и привыкшие писцы с уважением наблюдали, как государь единым духом опоражнивает легендарных размеров ковшик. Его величество давно слыл неплохим литератором, дважды награждался Большим искусственным венком и сегодня решил написать произведение, которое, по его словам, поставило бы его имя в один ряд с именами Ньютона и Жанны д'Арк. Сих, как выразился государь, «...Паки же и препаки выпаки достославных мужей литературы и гомотетии».

– "...Марья трижды обняла своего суженого и воскликнула..." – диктовал царь. – Ага. Значит, в смысле, полюбила и на етой почве воскликнула. Это весомо, да. "Любимый мой! – воскликнула Марья, обращаясь к любимому своему." Ага. Это в целом.

– Прям как взаправди, – сказал шут, томно закатывая и без того выпученные глаза. – Молодая, поди, ядреная?

– Двадцать семь, – отвечал царь, – восемьдесят килограммов, метр сорок. Эталон. Не мешай.

– Восемьдесят... – мечтательно пробормотал шут, с трудом закрывая закаченные лишку глаза.

– "И тут, расталкивая голубей и сжимая в руках большую значительных размеров саблю, из-за ближайшего пня показался Игнат", – продолжал царь. – "На ем было одето..." – государь задумался.

– Ну, трусы, само собой, – подсказал шут. – Носки, там. Не бродяга же какой. Штаны новые. Фуражка. Часы с цепью. Армяк. Галстук.

– Из бани он, – пояснил царь. – Тока что. Баню принял, а тут ему на корню измена.

– А почему с саблей? – поинтересовался шут.

– Потому что трагедия это! – рассердился царь. – Потому что счас обоих зарубит, чтоб не шалили! Он же хотел как лучше. Семечек ей купил, полстола в трактире заказал, в баню сходил. А она ему из-под юбки дулю!

– Значимо, – согласился шут. – Руби их, батюшка.

– "Умрите же обое!" – продолжил после раздумья царь. – "Игнат выхватил из левой руки саблю и захреначил..." Нет... – государь пожевал ус. – "...И запузырил..." Нет...

– А то, может, и договорились бы? – подал голос шут.

– Тоись?

– Ну, я говорю, баба же, она же не водка. Я имею в виду. Ну, она же кончиться не может. В обозримый период.

– Тоись? – напряг лоб государь. – Ты вот без этих давай... Без их.

– Ну, где-то втроем, что-ли... Эдак вот как бы все сразу. Ага. Или кто-то обождет пока, – домысливал шут. Идея заняла его. Она была нова. Прецедентов на данный исторический момент не имелось.

– Ты вот думай, что говоришь-то! – вдруг покраснел царь. Он обернулся к шуту и негодующе топнул. Писцы пригнули головы. – Ты где такое видал? Тебя кто надоумил?!

– Тогда шутю! – быстро и скорбно сказал шут. Писательские лавры ему не светили. Осуществление идеи тем более. Нравственность во дворце блюли почем зря. Все, кому было положено, ходили в девках и стеснялись всего, что попадалось на глаза. Теория аиста приносящего была официальной и не подвергалась сомнению даже в войсках.

– Смотри мне! – пригрозил диссиденту отходчивый, впрочем, царь. – Надо же, измыслил! В Соловки-покойники поиграть захотел?

– Сглупил я, державный! – убежденно сказал шут и со всей мочи тяпнул башкой о стену. – Дурак, сам же знаешь! Ответственности не несу, пункт четвертый "Положения о шутах".

Он достал из-за пазухи засаленную брошюрку и показал ее царю. Читать оба не умели, но писаный закон уважали. Царь символически поершил лысину, отвернулся и серией мастерских мазков закончил повествование.

– "На! – воскликнул онемевший от горя Игнат и пронзил наотмашь обеих двоих. На! – крикнул он уже снова и убил самое себя себе в сердце. Мораль: ежели бабу к государственному делу допустить, она еще и не такого натворит. Конец."

На следующий день несколько свитков нового произведения были отправлены на заграничное соискание. В предисловии автор отметил свое полное нестремление к литературным премиям, коих, однако, наличие подтвердило бы принципы добрососедства. Своя же первой степени не заставила долго ждать, по причине чего царь и прощенный вскоре шут не преминули опробовать свежие, не пробованные до того меды.

Сказка №7

В этот исторический, куда только не занесенный впоследствии день торжественно принимали султанского посланника с дарами. Довольный вниманием далекого собрата, царь давал сегодня фуршет, ассамблею, бал и брифинг. Всю ночь и полдня готовились. Встрепенувшиеся придворные вырядились так, что вороны в саду восхищенно заткнулись, и каждые пять минут одна из них грохалась с ветки обземь. Перелицованные дедовские костюмы наряду с найденными у зеркал индивидуальными образами смотрелись бойко и по меньшей мере оригинально. Оглядев свою бедовую камарилью, царь остался доволен.

– Орлы! – сказал он, ослабив давящий шею бобровый галстук. – Джентельмена! В огонь и в воду! Сокола! Разойдись покамест.

Царь подустал, его одевали еще с вечера, перерыв все сундуки и комоды. В одном из них нашли даже моль, которая помнила битву при Калке, хотя помнила плохо и не смогла сообщить ничего нового, кроме подтверждения самого факта. Перемеряв сотни одежек, государь в итоге остановился на неброском сочетании красного и зеленого цветов в обрамлении канареечных полутонов. От понравившейся царю черной с блестками вуальки на корону его отговорить так и не сумели.

– Смотри, государь, – балагурил шут, неожиданно почувствовавший себя как рыба в воде, – не поймут тебя заморские-то! Удивишь преждевременно. Али бубен мой возьми, тогда логично будет!

– Отзынь! – отвечал самодержец, напряженно взглядываясь в зеркало. В новом наряде он никак не мог отыскать в себе характерные черты отца, грозного воителя и потрясателя чужих устоев. – Вот прикажу тебя в пуху вывалять, тады посмотрим, кто из нас от какого Кардену! Бретельки мне сзади поправь, не дотянусь.

В горницу вбежала заполошная царевна. Рот ее противу вчерашнего удвоился, а коса была заплетена с другой стороны и болталась перед носом.

– Тятя, опять помаду уперли! Конюхи уперли, опять сожрут!

– Предупреждать надо, когда входишь! – взвизгнул побледневший царь. – Чего с лицом сделала, дура?!

– Да, тьфу! – махнула рукой царевна и унеслась, оставив за собой облако пудры. Пудра была немецкая и ранее использовалась против тараканов.

– Дети, – вздохнул шут, начищая бубенчик. – Нам – политика, им – танцы.

– Бабы! – сказал царь. – Одна пыль в голове. А ты – политик, ага! Прям как я – ведро картошки!

Царь гоготнул, но слишком сотрясся, и половина застежек со стуком упала на пол. Исподнее у самодержца было в цветочек, и на каждом цветочке сидела пчелка с кружечкой медку. Шут позволил себе улыбнуться.

– А я-то удивлялся – куды шторы из Грановитой пропали? А они вон они! Шутник, величество, шутник!

– Матерьял хороший, – смущенно оправдался царь. – А на шторы короток. Да мне-то все равно! Царица пошила, не выкидывать же.

– Ты, величество, зазря так упираешься. С нашими-то бородами ансамбель страшненький выйдет. Уж лучше бы в шутку Посейдоном оделся али тритоном.

– Каки тебе шутки! – возмутился царь. – Договор подписывать будем! О ненападении друг на дружку. Ежели не подпишем – знаешь скока всего пострадает! Это тебе не по манежу бегать. Это же живой бусурман! С им надо дело так вести, чтоб у его от нашего могущества и сурьезности в глазах рябило!

– Все готово, батюшка! – крикнула, заглянув в горницу, царица. – Тебя ждут! Выходи, сделай милость.

– Лечу! – буркнул царь, прилаживая на фуражку корону. – Фейерверку минутная готовность! Скажи, чтоб как голову вздену – пущали!

Выход царя-батюшки на церемонию переговоров стал впоследствии отдельным историческим фактом и вошел во все учебники как самое удачное применение пороха в международных делах. Точность тогдашних ракетных устройств была невелика, нечаянные отклонения в сторону были часты, а настоянный на жабьих бородавках порох, наоборот, весьма силен. Взвиваясь над сараем со здоровенной ракетой в заду, государь и не помышлял о таких вещах, как психологическое воздействие на партнера по переговорам. Совершая неуправляемый, с нынешней точки зрения, полет по окружности, он думал только об одном – о том, какая в мать его Бога тыкву падла осмелилась посягнуть. Плавно приземлившись на лужайке в шаге от султанского посланника, государь сделал книксен не по ошибке, а от того, что не спружинить ногами было бы просто неразумно.

– Вай, дурдом, какой батыр! – промычал враз одеревеневшим языком посланник и пал перед его царским величеством на колени. Его царское величество вынуло из своего зада дымящуюся ракету и тупо на нее уставилось.

– Живой, батюшка!! – выдохнул единым разом двор. Царица справилась с обмороком и в бессилии навалилась на дочку, которая от испуга и напряжения сплющила в комочек сорванный с руки браслет. Шут перекрестился и, разряжая обстановку, прыгнул с бордюрчика в бассейн. Вынырнув, он пустил изо рта фонтан и благим матом заорал что-то религиозно-благодарственное. Штатный летописец стоял с округлившимися глазами, держа в голове смутные образы потомков, которые в любом случае не поверят, даже если рукопись дойдет в подлиннике. Чумазых пиротехников держала за бороды бдительная стража. Все ждали царского слова.

– Как бы что-ли с прибытием! – нашелся, наконец, государь. – Меня, в смысле. Нда. Дело рук человеческих! Аки птицы теперь, значит... Аки посуху! Аки... Сеню выньте! Тонет, гляжу.

Все оборотились к бассейну. Не умеющий плавать, но доблестный шут барахтался в воде, отвлекая на себя духов летального исхода. Его вытащили из бассейна и усадили на землю. Шут тек ручьями и, улыбаясь, смотрел в небо. В Бога он особо не верил, но благодарен был искренне.

Ввиду внезапной нервной болезни султанского посланника оставшаяся часть процедуры переговоров и подписания была скомкана и заняла считанные минуты. Посланник подмахнул все, что продиктовал ему неторопливо прохаживающийся царь, а также дополнительные пункты из числа того, что ляпнул при этом переодевшийся и клюкнувший для сугреву шут. Последнее, в частности, содержало в себе такие суждения о политике султана как "не твоего, курицына сына, нищенского ума дело" и "кабы тебе, упырю, ряшкой-то окончательно не распухнуть". Старея на глазах, султанский посланник упятился к своей карете и галопом несся до самой своей столицы, забыв по дороге пересесть на корабль. А царь да шут, не сговариваясь, полезли в подвал, где среди бочек и ковшиков уподобились тем большим серым животным, для которых, говорят, два ведра выпить – лишь язык намочить.

Сказка №8

В этот день всем двором обсуждали проблемы и перспективы дальнейшего увековечения славы царя-батюшки как одной из самых ярких личностей тысячелетия.

– Хороший памятник поставить – это тебе не хрен там чего как! – глубокомысленно заметил царь. Вот уже два часа, как не было предела его мудрости. Он говорил, и все слушали. Идея обсуждалась грандиозная – в ознаменование предстоящих юбилеев построить государю конный памятник возле архимандритовой пасеки.

– Хороший памятник – это допрежь всего одного железа на коня пудов семьсот. Да меч в десницу – пятьдесят, да борода, да сам пудов двести потяну. Улыбка на лице червонного золота – с полпуда. И у коня улыбка – пудик.

– А то, может, пока деревянный поставим? – сладким голосом предложил казначей. Он был скупердяй и любил строить дороги. – Пока два малых деревянных поставим, а как дорогу за околицу выведем, так рядом конный с копьем и драконом закажем.

– Дороги... – насупился царь. – Этих дорог сколько не строй – один убыток. Иностранцы смеются, а свои тропами привыкли. Опять же разбойники заведутся. А памятник – он мильен лет простоит безо всякого вреда! А также личный мотив учти. Плохо, вижу, учитываешь.

– Дак я разве чего... – покорно пробормотал казначей. – Да осенью-то все одно юбилей. Тогда бы и присовокупили.

– Грозовые явления в заднице! – громко сказал шут. Он спал под троном, и ему снилось что-то непонятное.

– Как? – приставил ладонь к уху не расслышавший царь.

– Воробья за бороду не схватишь! – поворочавшись, изрек шут. Царь посмотрел в потолок и задумался.

– А ведь дело говорит, – сказал он, погодя. – Так ведь оно и есть. Ну, ежли бы и объявился воробей-то бородатый, так как его хватать? С бородой – старый, значит, совестно будет хватать-то. Вот ежли, к примеру, бегемот с рогами – этого и пнуть не грех. Али бревном каким прищемить. От его, монстра, не убудет.

Придворные и челядь с удивлением вылупились на государя. Абстрактные, ни к чему не обязывающие суждения были для них новинкой.

– Восьми лицедеям полведра не доза! – предложил другую тему шут. Он лежал щекой на оброненной царевой булавке и поэтому был разговорчив.

– Это верно, – улыбнулся царь. – Это он правильно толкует. Полведра под капусту я и один осилю, было бы о чем пить.

– С миру по нитке – царя долой! – вдруг выкрикнул шут и в холодном поту проснулся. Царь крякнул и вцепился руками в подлокотники.

– Это вот как же? – напряженно спросил он. – Это пока еще намек, али уже лозунг?

Шут под троном молчал. В душе он был законченный монархист, в ней же считал царя своим личным другом, а теперь его длинный сонный язык одним взмахом перечеркнул то и другое.

– Дожили, твое величество! Гороховый взбунтовался! – с прискорбием заметил не родовитый, но с большими планами боярин. Он учуял политический момент и норовил подставить царю-батюшке свое округлое плечо. – Это теперь и грамотею нашему работа: проверить, в нужнике-то не прокламации ли стопкой уложены. Вылазь с-под трона, нетопырь! Его величество гневаться желают! Сабельку принесть кликнуть, твое величество?

– Мятные конфетки легко снимают напряжение! – добрым голосом сказала царица. Все обернулись и уставились на нее. Царица спала в кресле, инстинктивно подергивая зажатыми в руках спицами. Ее милое в целом лицо улыбалось во сне, большой голубой пряжкой на туфельке играл кот, о преданности ее режиму и общем благонравии ходили легенды. Царица почмокала губами и дополнила:

– Луковый настой с капустой называется в народе супом.

– Спит. Одеялом накройте, – пробурчал царь, вновь оборачиваясь к возникшей проблеме.

– Много денег лучше, чем воровать нельзя! – интригующе произнесла царица и всхрапнула. Царь застыл вполоборота. Бояре разинули рты. Шут, не открывая глаз, внимательно слушал.

– Долой, долой ледащий! – сказанула спящая царица и махнула ручкой. – Сам не можешь – другим дай повозиться!

Именно в этом месте впервые за династию и слетел с трона законный по всем летописям государь. Потирая ушибленные чресла, он поднялся с пола и молча взглянул на бояр. Не родовитый, но с большими планами острым глазом окинул государев лик и воздел руки.

– Измена! – завопил он...

...Когда в камере стало совсем темно, шут с царицей отложили карты и задумались каждый о своем.

– Переусердствовал надежа, – сказал шут и щелкнул пальцем по королю пик.

– Кашу ему вчерашнюю подала, – вздохнула царица. – Пучит его, наверно. А вот тебя за что – непо-нятно.

– Дисфункция настроения мыслей, – туманно изъяснился шут. Он в тоске почесал щетину, улегся и надвинул колпак на уши.

В коридоре послышались шаги, окошко в двери приоткрылось, царь сунул в камеру разрезанный надвое кусок пирога и молча ушел. Губы его были обиженно поджаты.

– Серчает... – посетовала царица, уткнув подбородок в заскучавшие по вязанью руки. Шута рыбный пирог не обрадовал.

– Надо же, удружил! – сварливо сказал он. – В тюрьму посадил и пирогами потчует! А завтра повесит и прощения попросит. Справедливый!

– А потому что думать надо! – не выдержав, заорал подслушивавший под дверью царь. Гневно, но бесшумно топая припасенными меховыми стельками, он изволил сердиться так, как ему раньше не приходилось. – Дундук гороховый! Убивец мамкин! С-под самого государя пропаганду пущать! И бояре кругом! И прислуга! А он расхрюкался, вехотка сонная! Дошутился, рыло! На три веревки себе накукарекал!

Схватившаяся за сердце царица стала икать так громко, что царь в удивлении замолчал. Шут подал ей воды, усадил и подошел к двери.

– Слышь, величество... – тихо позвал он.

– Не об чем нам с тобой беседовать, – откликнулся царь. – Слушаю тебя.

– Записью, к сожалению, не располагаю... – таинственно и певуче молвил шут. – Потому как о твоем, государя, честном имени попечением зело и вельми радею. Но свидетели есть. Поелику же паки...

– Короче! – оборвал царь.

– Можно и короче. Цитирую. "Страна дураков", речено было, "у всех бояре, а у меня лохмотья с ушами", "кукиш я бородатый, а не царь", а также "без Бога шире дорога" – два раза за опочивание сказано было. Тобой, надежа, сказано. Не веришь – крест дай, до дыр зацелую.

Шут умолк. Царь за дверью засунул в рот чуть ли не две дюжины пальцев и натужно мыслил.

– Господь свидетель, – добавил шут. – Но не только. Кузьма-конюх тоже слыхал. А я ему сказал, что его величество подметных писем начитались и теперь во сне за весь народ страдают.

Царь за дверью бормотнул что-то, сгребся и неслышно побежал на улицу. В углу, наикавшись, шмыгнула носом царица.

– Ну-ну, матушка! – подсел к ней шут. – Вот увидишь – сейчас воля нам будет. Государь наш – большой логики человек. А сегодня немного повредился. Погода, видимо. Каша, там... А теперь во здравие входит. Скоро прибежит, тебя, матушку, пуховой шалью накроет и в покой отведет. Крепись, царица, не боле часу нам тут осталось.

Шут ошибся. Уже через пару минут царь громыхал ключами в замке, сопя и беззвучно подпрыгивая от нетерпения.

– Твоя правда! – радостно закричал он шуту, отворив дверь. – Говорил! И еще "видит Бог, да зуб неймет" говорил! И "при короне царь, а без короны псарь" тоже говорил! А еще "с милым на дойку, а с богатым – в койку"!

– Тише, твое величество! – остановил его шут. – Батюшек разбудишь. Они в пост чутко спят, того гляди примчатся.

– Прости, государыня... – неловко обратился царь к обомлевшей супруге. – Это я так... По делу. На-ка вот шаль, пойдем. Натерпелась, чай...

Для успокоения супруги его величество применил капли, музыкальную шкатулку и несколько невразумительных фраз. Затем, передав царицу под присмотр и усыпление старухе-приживалке, он понесся в камеру, где ждал его дисциплинированный по такому случаю шут. Захлопнув за собой дверь, царь поставил на пол бутыль, достал из карманов ковшики и, все еще пряча глаза, налил по первой...

Сказка №9

В этот день после двухчасовой осады царскими войсками была взята штурмом избушка в лесу, секретное наблюдение за которой велось уже неделю. Могучие с виду куриные ноги избы были мгновенно связаны несколькими удальцами, дверь вышиблена, и упирающаяся бабка с мешком на голове посажена в подводу. Туда же бросили ступу, метлу и какое-то засушенное в нелепой позе крохотное существо.

Ввиду важности дела допрос вел лично царь. Приказав снять с бабки мешок, он долго и враждебно ее разглядывал. Затем коротко вздохнул и приступил к дознанию.

– Возраст?

– Издеваешься? – спросила бабка и поскребла под мышкой. На пол посыпалась труха.

– Возраст? – словно не слыша, повторил царь. У него был свой метод.

– Ну, девять, – дружелюбно ответила старая. – Тыщ, само собой. А и по какому поводу пригласить изволил, государь?

– Пол? – спросил царь, не удосуживаясь на ответ.

– Да какой уж теперя пол! – скромно сказала бабка. – Был, да весь вышел. Это лучше у Кащеюшки спроси, он любит похвастать.

– Где?! – резко наклонился к ней царь.

– И хто, батюшка?

– Кащей где?! Говорить!

– Дак у тебя же, батюшка, в распоряжении! Обоих же нас арестовали. Меня, главное, на допрос сразу, а его к вещественным доказательствам присовокупили! Это где ж справедливость?

– Вычленить и привести немедля! – велел царь. Ошибка следствия вывела его из себя, но он сдержался и снова надел очки.

– Цель и характер заклинаний? – вопросил царь.

– Ради мира на земле! – заученно ответила Яга. – Чтоб путем все и хорошо было. Все чисто, по-народному, на травах.

– На травах, значит!.. – царь побарабанил пальцами по столу. Затем достал из ящика какие-то горелые лохмотья и сунул бабке под нос. – А это как понимать?! Отвечать мне!

Бабка смутилась. Обнюхав лохмотья хрящеватым носом, она развела руками.

– Дак ить дурак он был, Ваня-то! Я ему говорю: лезь в печку. Он и полез. У Кащеюшки спросите, вместе ужинали.

– Все слышали? – спросил царь.

Понятые, два боярина, писец и шут, кивнули. Дверь скрипнула, и вошел солдат с засушенным существом на подносе. Он аккуратно поставил поднос на стол и ущипнул существо за что-то вроде ноги. Существо пискнуло.

– Трындить немного! – доложил солдат, обращаясь к царю. – А ежели не трогать – не трындить.

– Схуднул Кащеюшка! – соболезнующе сказала Яга. – Никаки отвары не помогают. Даже с гуся-лебедя одни колики. Иголка, видать, в яйце окислилась.

Царь вооружился лупой и осмотрел странное насекомое. Последнее в ответ поклонилось и что-то пропищало.

– Здоровья тебе желает, государь, – перевела Яга. – Это он вежливый сегодня, а то бы прямо в харю плюнул. В лицо, тоись. Поиспортился нравом-то. Как мужики бояться перестали, после Муромца, так он на нет и изошел. После поражения. Четырех метров мужчина был, а теперь от тараканов в чайной коробке прячется. Беда с ним, уж совсем тщедушный стал. Того гляди, скоро паутину вить начнет.

– Ты мне зубы не заговаривай! – прикрикнул царь. В нем проснулась жалость, а дело требовало точных показаний и назидательного приговора. – Почто Ивана съели, колдуны? Говорить! Сто пятая обоим корячится, кол осиновый! Наслышана, карга?

– Как не знать! – поежилась бабка. – Законы чтим. Токмо батюшка твой чемпионаты по ворожбе устраивал, сам блюдечко катал, а ты старых людей кодексами пужаешь. А за что нам кодексы-то? Жили себе и живем, зла никому не желаем. Ну, поужинали разок... Дак он же детей, дурак-то, столько успел наплодить – государству твоему на две переписи хватит! А тебя, между прочим, иначе как клопом брюхатым не называл. Циник был и ругатель, а ты, надежа, чернилы на его изводишь. Бороду вон обмакнул.

– Смутьян, что-ли, был? – спросил царь. Смутьянов он не любил. Смутьяны мешали сеять и пасти, а не сеять и не пасти было нельзя.

– Ды как сказать? Смутил он меня... – вздохнула Яга. – Я уж и забыла, когда ко мне мужчины приставали. Разочаровала его. А он такой из себя видный был, даром что дурак. Красный бант у его был. Книжку мне читал. Говорил: недолго им, паразитам, осталось!

– Кому? – не уловил царь.

– А паразитам, батюшка! Паразиты каки-то. Наверно, блохи у его были. Чесался все время, нервный был. Хотя на вкус и не скажешь...

– Со сметаной его надо было! – отчетливо прокуковало существо на подносе.

– Ишь ты! – подивился царь. – Речет!

– Реку! – поклонилось ему существо. – Отпустил бы на хрен – я бы тебе и сплясал!

– Совсем стыд потерял! – засокрушалась Яга. – Ладно без порток ходит – на ем не видно. А то ведь пляшет, как оглашенный. И песнями всю скотину в округе запугал. Как расчирикается – так журавли в небе и разворачиваются, обратно улетают. Опомнись, Кащеюшко! Кащей же ты! А это государь наш, батюшка!

– Не слепой. Вижу, – с достоинством ответило существо, хлопнуло у себя над головой в ладошки и подпрыгнуло.

– Для тебя старается! – шепнула царю Яга. – Менуэт любит – страсть! А вот покажи-ка нам, Кащеюшко, как пьяный воробей домой стучится!

Существо на подносе исполнило. Царь откинулся на стуле, выронил лупу и захохотал. Существо почтительно задребезжало в ответ. Из глаза его выпал и повис на шнурке маленький монокль.

– Горазд, горазд, чудовище! – охал царь, вытирая слезу. Он обернулся к шуту. – Помощник тебе, Сеня! Бери вторым номером, записки из барабана будет таскать, с куклой танцевать. А то кота для него под седло поставим, сабельку дадим – чем не рыцарь? Пародию будет нам исполнять, пьесу для него напишем.

– Старый он для забав. Посовестился бы, государь! – поджала губы Яга. Царь зыркнул на нее из-под кустистых бровей и погрозил пальцем.

– Ивана-то съели? А, живодеры? Помалкивай таперя! Таперя во искупление шашнадцать концертов тут и три с капеллой на выезде. За евоный танец в валюте и оборудовании столько возьмем – ташшить неловко будет! А от тебя, старая, песни жду. Задушевной, о прошлом. У тебя бас али баритон? Отвечать!

– Бронхит у меня, – подумав, сказала Яга. – Застарелый, как и все остальное. Лучше уж я за пианину сяду. Сыграть не сыграю, но крышку взглядом открою.

– Ну, моих два номера, – добавил шут. – Шар глотаю и вынимаю – раз. Соло на трубе с прыжками – два.

– И сам выступлю! Фельетон прочту! – воодушевился царь. Он был близок к искусствам, как никогда. Страсть же его к оригинальному жанру шла от деда, который по пьяному делу любил, отстранив пономаря, показывать с колокольни различные кундштюки, в том числе и задницу обыкновенную голую. Нынешний царь с народом не заигрывал, но немногочисленных муз берег и холил. Музы и медоварение – это были два столпа, на которых держалось все и вся в стране. Поэтому вечером в честь предстоящих успехов царь с шутом так погуляли в погребе, что виночерпий вылез наверх обессиленный и до петухов лежал в кустах, дуя на свои мозолистые руки.