Текст книги "Номерные сказки"

Автор книги: Евгений Шестаков

Сказка №65

В этот удивительный день случилось вдруг нечто новое – его величество государь даровал стране конституцию. Правда, не столько ввиду каких-то политических причин, сколько во исполнение проигранного в карты желания. Да к тому же создан, обсужден и принят сей документ был в полной тайне от широких масс. И написан был всего лишь в двух экземплярах. Один из которых тут же заперли в сундук, а второй вместе с протоколом заседания послали для ознакомления архимандриту. Глубокой ночью его святородие сидел у себя в пасечной резиденции и, покряхтывая, таращился на обе бумаги сразу.

"Протокол заседания ... Шум в зале. Возгласы : "От ни хрена себе!", "С глузду съехал?" и "Ну загнул, шуткин сын!"

Господин шут :

– Да! И бабы! Потому что бабы – такие же человеки, как мы. Почти. Там у их под юбкой некоторые отличия есть, но в вопросе выборного голосования это никакого значения не имеет.

Его величество государь :

– Это смотря каким местом голосовать. Ежели рукой – да.

Господин боярин-казначей :

– Да где оно тако видано, чтобы бабы в государски дела мешались?! Ишь чего придумал – к выборам допустить! Пущай вон у барбосок блох выбирают!

Его высокоблагородие господин воевода :

– Бабы. Не есть разумные существа. Ходить и думать строем не могут. Должны сидеть. Дома. На. Лавках.

Его величество государь :

– Предложение не проходит ввиду того, что ни за что не пройдет. Это ты, Сеня, поторопился. Полагаю, столетия так на два. У нас, конечно, тут не Султания, паранджей надевать не велим... Но и не Амстердам! Поэтому баба-кучер, как и баба-законодатель – это нонсенс, фикция и абсурд!"

«Конституция, статья первая. Никто не имеет никаких прав. Особенно бабы. Разъяснение к статье первой : потому как все в руках Божьих и царских, и нехрен больше выдумывать.»

"Конституция, статья пятая. Дума есть совещательный орган при государе, призванный скрашивать монаршее одиночество. Членом думы может быть всякий боярин, который государю не противен. Периодичность созывов думы – время от времени."

"Конституция, статья девятая. Церковь аккуратно отделена от государства и прикреплена непосредственно к обществу. Дополнение к статье девятой : Бог юридическим лицом не является."

"Конституция, статья семнадцатая. Базар есть место, где все торгуют. Закрывается в семь."

"Конституция, статья двадцать пятая. Мелкий куриный скот, рыбная живность и злаки являются основой еды. Посему употреблять их кроме как в пищу не разрешается. За исключением гербарно-чучельных нужд."

"Протокол заседания... недоумение в зале. Бормотание "Вот еще!" и "Оно нам надо?"

Его величество государь :

– Конечно надо! Ить каждый народ имеет како-то свое искусство, которо у других не бывает. К примеру вон коррида испанская. Али японское харакири. Али топорное метание у индейцев. Пущай и у нас како-то свое искусство найдется. Чтобы им на международной арене гордиться. Ну, не знаю, может, пляска кака вприсядку...

Господин шут :

– Кукольный стриптиз! Не пойдет? Ну, тогда прыжки в прорубь. С шестом. На точность. Нет? Не то? А может, хоровод на ходулях? Или, допустим, подбрасывание вверх вставной челюсти. И ловля. Ртом. Праздничная забава для пожилых. Или вот еще – бой карликов на кувалдах. Хотя нет, карлики-то у нас не водятся... Ну, тогда ловля щуки мотней. Расстегнутой, вброд.То есть, на живца. Забава поострее корриды будет!

Господин боярин-декламатор :

– Я вот слыхал, в корейских землях обычай есть популярный. Собачьи бега. На финише столы и мангал. Проигравших съедают тут же. Победителя маринуют.

Его величество государь :

– Хотя, конечно, национальный спорт и так у нас есть. Пьем-то лучше всех в мире. Не скажу, что больше. Просто сильней хмелеем. Кстати...

Господин шут :

– Да, очень кстати!

Господин-боярин казначей

– А у меня с собой...

Господин боярин Филат :

– А я уже...

Господин боярин-декламатор :

–А я и со вчерашнего-то еще...

Его величество государь :

– Вздрогнули!"

«Конституция, статья сорок шестая, часть первая. Ежли кто не имеет папы и мамы – прозывается сиротой. Такому все подают, даже когда не просит. Каждый гражданин обязан хотя бы раз в месяц хотя бы мысленно пожалеть хотя бы одного сироту.»

"Конституция, статья шестьдесят девятая, главная. Все пьющие пьют до дна."

"Конституция, статья восемьдесят вторая, особая. Государственный запас воздуха распределяется поровну между всеми. Однако содержимое недр, включая покойников, принадлежит короне."

"Конституция, статья девяносто первая, часть какая-то. Муравьиный спирт в лошадиных дозах может быть выпиваем только с большого горя. В качестве обычного напитка запрещен в соответствии с Гаагской конвенцией."

"Конституция, статья девяносто девятая, почти сотая. Ограниченно заупокойным является тост за уснувшего."

"Конституция, статья двести пятая, экспериментальная. В случае сильного опьянения государя назначается регент из бояр, способный прямо пройти по коридору десять на три сажени. При отсутствии таковых власть в стране временно принадлежит архимандриту. При отсутствии такового в числе трезвых объявляется моральный дефолт."

"Его величество государь :

– Эй, бояре! Кто нос подымет – тому медаль!

Горизонтальное молчание в зале. Храп. Сопение. Иные звуки.

Его величество государь :

– А со мной не садись! Я такой! Я, ежели откровенно, сам себя перепить способен. Тоись, в зеркале уж упал, а сам-то ишо стою.

Господин шут :

– Ничего, что я лежа? Твое здоровье, величество! Ничего, что я мимо? В глазах двоится, а рот-то один. Эх, жалко-то как! Рот-то всего один. Эх, архимандрита бы нам сюда! Втроем-то оно дольше ведь отдыхается..."

Его святородие дочитал бумаги и покачал головой. Не с осуждением. А просто так. И отхлебнул медку. И положил бумаги в сундук. Для истории. А для жизни, подумал он, и устных законов хватит. Тем более что сей документ несколько противоречил другим подобным, написанным таким же манером. И со временем так же быстро забытым.

Сказка №66

В этот день было умеренно холодно. Товарищи краснопузые снегири, как и зеленая синичья братва, пообвыклись с морозами и чувствовали себя прекрасно. Спокойно сидели на ветках, запросто летали по воздуху и толпами шарились по сугробам в поисках своей нехитрой еды. Степенные вороны, отнюдь не отождествляя себя с крылатой мелочью, терпеливо прохаживались по дворцовому крыльцу, делая иногда гортанные предположения о том, чем сегодня будет набито Большое Помойное Ведро, основа жизни и вместилище удовольствий, которое вот-вот вынесет им сонная пожилая кухарка.

Во дворце же его величество, жуя бутерброды, был молчалив и хмур. Перейдя к чаю с конфетами, сделался задумчив. И лишь когда утер рот салфеткой, вдруг просветлел лицом и заискрился глазами.

– О! – сказал государь и поднял вверх указательный палец. Все завтракающие насторожились. Сей возглас означать мог все что угодно, от простой констатации падения пищи в желудок до немедленного объявления войны всем соседним державам. Собравшиеся уставились на государя, стремясь угадать его мысли. И как всегда, никто в этом не преуспел.

– Эпос! – громко сказал государь, – Народный! Нужен! Песенно-стихотворный о деяниях геройских людей. А то вон у всякого народа своя кричалка имеется и через поколения сказителями потомкам передается. А у нас разве тока одни частушки. К тому ж одни неприличные. А надобно эпопею поэтическую сочинить. Подгитарного складу. Али хоть под гармошку. Чтобы барды пели, а народ слушал. О том, как предки были славны. А не о том, как у мово миленка огурец под пленкой, двадцать лет его растил, только нынче угостил...

Царевна прыснула, приглашенные бояре хихикнули, государыня с улыбкой потупилась. Его величество по-своему истолковал их реакцию.

– Вот именно! Вместо былинных песнопениев – сплошные хохотушки срамные! Рази ж они как следует дух народный передают? Нет! А ведь даже вон у дикарей индейских разумные баллады имеются. Как там бишь... Ну, навроде... – государь, припоминая, пожевал губами. И вдруг неожиданно и мощно выдал в сильно извращенном, длинном и утомительном виде :

 
С койкоместа Гайавата злой восстал от недосыпа
На ночных сверчков. И матом крыл их крепко, одеваясь.
Томагавк заткнув за пояс, взял он лук и взял он стрелы,
И пошел лесной дорогой к речке уток настрелять
Иль гусей к обеду жирных, коль еще не улетели,
Или гадких ирокезов для коллекции из скальпов,
Или жирненьких апачей для забавы молодецкой,
Иль кого-нибудь из белых подстеречь и укокошить,
Криком боевым индейским до поносу напугав,
Чтоб не шлялись, словно дома, при часах и кошельках,
Чтобы знали, кто хозяин рек, лесов и прерий здешних.
А то ишь, козлы такие, понаперли отовсюду,
Будто тута им малина, а хозяев будто нет,
Будто можно без зазренья инглишем орать на белок
И швырять на землю шпалы для колесных смрадных чудищ,
Рощи вырубив под корень в день по тысяче гектаров,
И за золото дрянное нож пыряя каждодневно
В брюхо как единоверцам, так и местному народу,
Каковой для них лишь мусор и отрыжка мирозданья.
Нет, вонючки! Гайавата зря что-ли стрелять учился
Из любого положенья из оружия любого по любой наземной цели?
Хрен вам, гады! По тропинке, непрерывно маскируясь, он идет.
И хрен кто слышит шаг его в лесу осеннем!
Он один. Но хрен кто сможет изловить его и грохнуть!
Потому что храбрый воин с детства смерти не боится,
Потому что он с пеленок бил собак и кошек вешал
Гроздьями на всех деревьях. А отец ему за это
Леденец дарил трофейный и с убитого портянки,
И учил стрелять на запах виски и на цокот шпор сапожных,
И топор метать на милю точно в брюхо капеллану,
Чтоб не смел своим кадилом духам нашим в нос вонять.
Хрен вам всем! Рукою верной Гайавата не промажет
И по брови в землю вгонит иль на дно реки отправит
Хоть бригаду, хоть эскадру, хоть на ядрах прилетайте -
Все найдете здесь могилу! За родной земли свободу
И за огненную воду в ваших флягах все помрете,
Здравствуйте, я ваша тетя!
Костяная и с косой!
Песнь моя – за упокой!
Чу! Услышал Гайавата! И увидел. И рукою
Потянулся к томагавку. А другою он для бою
Лук свой мощный снял с плеча.
Половинку кирпича
Для метанья приготовил
И кастет, весь в пятнах крови,
Что проламывал, бывало,
Даже рыцаря забрало.
И копье из цельной ели
С наконечником огромным,
Что ни разу мимо цели
Не воткнулось, сколько помню.
И ужасную секиру, что куда острее бритвы,
Вынул он не страху ради, а конкретно ради битвы.
И топорик окаянный
С длинной ручкою деревянной,
И ножей лихой набор,
Каждый длинен и остер.
И ружье-оленебой,
Что всегда носил с собой,
Сняв с холодного придурка,
То ли копа, то ли урки,
В общем, звался Следопыт,
Пока не слетел с копыт
От удара в лоб дубиной.
И ее, конечно, вынул
Из заплечного мешка.
Враз она полкотелка
Сносит запросто с размаху.
Даже мамонтову ряху
Как-то набок своротил,
Размахнувшись что есть сил.
Чтобы зря не топал ночью,
Когда люди спят и хочут
Тишины вокруг себя.
И аркан достал, любя.
И, лелея, приготовил
Для душения без крови.
И немалый южный нож,
Что на финский не похож,
Что любым манером кинешь -
Так и так по ручку вхож.
Хочешь – в брюхо, хочешь – в спину,
Хочешь – ткну, а хочешь – кину.
И, конечно, бумеранг,
Что летит по кругу дранг
Хоть нах остен, хоть нах вестен.
Промахнулся – снова вместе.
А уж ежели попал -
Птицу мочит наповал.
Всадника – с коня сбивает.
И, бывает, убивает
Даже вместе и с конем.
Ежли десять раз метнем.
Да, короче, все при нем!
Всем запасся Гайавата,
Лучший образец солдата
И волшебник поля боя.
Даже полковой трубою
Он самим собой снабжен.
Всяк да будет им сражен!
Всяк ему да покорится!
Всяк его да убоится!
Всяк пред смертью убедится,
Что зазря пришлось родиться
И напрасно помирать.
Чу! Ступает вражья рать...
 

– Хватит! – крикнула царица. И, опрокидывая посуду, встала. И демонстративно вышла. Следом за ней – царевна. Покрутив предварительно у виска пальчиком.

– Совсем вы, батя, по зимнему времени озверели! Сугробы везде, воевать несподручно, так вы в мыслях буйствуете. Негоже!

Бояре молчали.

– Не понравилось, что-ли? – спросил их государь. – Я же в качестве примера. Что люди эпосы целые сочиняют, а у нас лишь одни хохмы короткие.

– Да ими, поди-тко, и обойдемся? – вопросительно произнес казначей, – Что-то уж больно слушать-то страшно, батюшка. Аж икота нервная, прости Господи, сквозь портки рвется. Может, не надобно нам оно?

Все промолчали. Включая шута, который спал и ничего не слышал. Но стонал во сне. Кошмарил, видимо, помаленьку.

– Ну и хрен с вами! – обидевшись, сказал царь. И дулся на всех вместе взятых подданных до обеда и даже немного после.

Сказка №67

В этот день ни в стране, ни при дворе ничего примечательного не случилось. Вчерашнее прилюдное исполнение государем псевдостихотворного лжеэпоса о якобы Гайавате столь угнетающе подействовало на умы, что вторые сутки все слышавшие его были слегка не в себе. Его величество ходил с прибитым виной лицом, вздыхал и мысленно публично просил прощенья. И , похоже, не находил такового в испуганных взглядах придворных и домашних.

Лишь один человек, а конкретно господин летописец, не только не осудил государя за аморально-кровожадное выступление, а даже был неприкрыто им восхищен. Господин летописец как персона третьестепенная за завтраком сидел в самом углу и не все хорошо расслышал. Но ему понравился принцип. Пересказывать чужое сочинение, отродясь его не читав и даже толком не слышав. И, удалившись в свою светелку, он тоже кое-что накропал. Книга произведений Гомера в учрежденной его величеством библиотеке отсутствовала, и господин летописец, поплевав на ладони, взял и написал ее. За Гомера. Легко и быстро. И поставил на полку. И понял, что его посетила Идея. Отныне так и будет. Если не достать настоящей книги – так напишем же ее сами! И он тихо порадовался за себя. И еще разок перечел на память начало.

 
"Эх!
Гордо смотря на причал сквозь перископ дальновидный,
Наш Одиссей-капитан басом молитвы прочел
Всем богам по одной, кроме Зевса, которому две,
Тенором крикнул рыбачкам, чтоб верность ему сохраняли,
В их числе и супруге, чьи груди не знают размера,
Альтом высоким свистнул концы обрубать
В смысле хорошем, канаты имея в виду,
И – поплыл наш «Арго», острым носом вздымая буруны,
Тяжкой кормой с рестораном на три четверти в воду просев.
Песнь затянули под плетку гребцы удалые,
Вторили им пузырями, упершися в дно, бурлаки,
Старый буксир, извергая дымы вертикально,
Винтом по воде колотил и тянул безвозмездно.
Я, слабогрудый писец, от волненья икаю в семь дыр,
Компас заветный ховая под кожные складки.
Ходит по палубе хмуро многообъемный Геракл,
Это ему весь маршрут без устали дуть в паруса.
Добрый Орфей, расстегнувши златые одежды,
Кормит дельфинов мелкою тварью с себя.
Ловкой рукой держит руль Прометей-огнекрад,
С другом своим Геростратом хитро шепчась о своем,
Тихо под шлюпкой лежит Архимед бесполезный,
Их с Пифагором никто на корабль не звал.
Тайно проникли, везут контрабандою циркуль,
Точек мешок, два рулона парабол и сферу.
Ах!
Крикнул раввин, закрестились монахи на сходнях,
Белого агнца в живот ударил стамескою жрец.
Вот наконец и поход! Тянут якорь мосластые руки.
Боком навстречу судьбе наш «Потемкин» дрейфует, треща.
Царь Одиссей в адмиральских наколках по телу
Сквозь козырек смотрит на кубрик богов,
Где главную жертву Ахилл
Из елениных глаз на сковородке готовит в надежде,
Что милостив будет если не сам Посейдон, то хотя б рыбнадзор.
Вот и гудок. Это Крон, покровитель гороха,
Задом своим через рупор рожает положенный звук.
Машет платок на брегу. И парик. Облысев, Пенелопа,
Тягостью сделалась мужу. И он уплывает.
Ух!
С шумом ударили крепкия веслы о льды!
Тронулся грозный «Варяг» наш навстречу невзгодам.
Царь Одиссей круторукий смотрит с бушприта в бинокль,
Планы его велики, как опухшего мамонта шкура.
Я, бледнолобый поэт, от качки блюю беспрестанно
На фок и на грот, и даже на клотик с бизанью.
Крепко построен, весьма оснащен наш «Титаник» громоздкий.
Сто сорок тысяч дерев на него изрубили в капусту,
Склеив затем из опилок комод превосходный румынский,
Который к тому же плавуч оказался на диво.
Сам сэр Гефест принародно на крепость «Аврору» проверил,
Из носовой своей дырки стальною соплей хлобыстнув.
И не попав. Столь увертлив корабль, с виду большой и брюхатый.
И матерясь. Очень груб металлургический бог.
Много ночей ткали хлопок на парус ткачихи,
Самых больших пауков ловкостью рук посрамив,
И детской слюною скрепляли с яйцом пополам вместо клея,
Чтобы Борей мощнодуйный на хер бы их не порвал.
Ох!.."
 

Сказка №68

В этот день произошло важное событие, могущее иметь, как выспренне сказал его величество государь, «зело изрядные воспоследственные влияния как в нонешнем, тако же и в будущем бытии самого государства и равно составляющих его людских личностей местного человечества». То есть, в переводе с ученого, событие было важное. А именно – к царевне приехали учителя. Будучи девицей не только знатного происхождения, но и немалого при этом ума, ее высочество училась на дому, вызывая преподавателей лишь на сессию. Каковая случалась у нее не раз в полгода, что бывает у обычных студиозусов, а гораздо чаще. Ибо царевна грызла гранит и мрамор наук со скоростью непревзойденной. Один за другим менялись предметы, один за другим менялись учителя, многие из последних уже стали уступать царевой дочке в обширности и глубине знаний.

Сессия собиралась быть не простая, а выпускная. Ее высочество вознамерилась подать документы на заочное в Сорбонну, поэтому, дабы не ударить в грязь прелестным своим лицом, подготовилась лучше некуда. По зоологии была написана превосходная работа "Ремонт зайца в полевых условиях". По ботанике – такое детальное исследование как "Методика зимнего самосогрева деревьев потиранием веток о ветки". В астрономии царевна отличилась монографией "Десять способов впучиванья глаз обратно после долгого наблюденья за небом". Историческая наука с ее помощью пополнилась монументальным трудом "Роль кретинов в упадке Римской цивилизации", а такая редкая дисциплина как прикладная уринофобия, собственно, и возникла благодаря царевне, написавшей знаменитые заметки "Пугание бабаем как основа морального воспитания". Мало того, ученая дева удостоилась признания и как автор многочисленных открытий. Вспомнить хотя бы поразительный ее эксперимент с шерстяным клубком, серебряной амальгамой, веником и бациллой тифа. Исключительно просто и изящно было доказано, что при определенном порядке взаимодействия данных элементов ничего может не произойти в течение сколь угодно долгого времени. Одной из первых в своей научной работе царевна использовала такие ставшие вскоре популярными приборы как клещевой энцефалограф, умометр и складной деревянный запоминатель. За эти и другие свои достижения только в текущем квартале она получила почетный диплом парижского "Общества охраны друзей природы", медаль венской академии "За невозможное ухищренье ума" и попала в почетный околонобелевский список "Лучшие тетки и девки мира".

Его величество государь, несмотря на неграмотность, благоволил наукам. Приехавших со всего света преподавателей, числом около дюжины, расселили во дворце с максимальными удобствами и окружили заботой. Перед обедом они были официально представлены царю. И он приятно был поражен, узнав, какие мощные мужи делятся знаниями с его дочерью. Сам Иоганнус Маткен унд Яйкен фон Зельценштрудель, создатель теории центробежных чисел, преподает, оказывается, царевне высшую арифметику. Поклон. Ответный поклон и приглашение сесть. Ни кто иной как прославленный Пук Фунь из Динь Дзыня обучает царевну левостороннему правописанию кистью. Глубокий поклон. Ответный поклон с улыбкой. Мудрейший Козанострадамус Палермский помогает преумножать познания ее высочества в таких сложных науках как подводная ухолокация, физика чугунного ядра и управляемое гниение домашних отбросов. Преисполненный достоинства поклон. Ответный поклон с открытым от удивления ртом. Господи, надо же! И даже сам великий Иеронимус Неуронимский из Брюквенбурга счел необходимым приехать и помочь разобраться царевне с цифровой буквологией! Изящный, несмотря на возраст, поклон. Ответный поклон с радушным разведением рук. Приветственная речь государя в честь прибывших.

– Значит вот... как бы от лица страны и внутри себя лично... Рад иметь вас видеть высокими гостями сюда!

Его величество был взволнован присутствием столь именитых людей, поэтому говорил несколько сбивчиво. К тому же ему казалось, что если коверкать язык, то он будет более понятен иностранцам. Поэтому то, что говорил царь, не всегда было понятно сидящим поодаль царице, царевне, шуту и приглашенным боярам.

– Вот они... эти самые в целом науки... Поскоку постоку тока из их проистекает человечье гуманство, отличное его от зверей... Я в нашем лице... завсегда привык попекать... и отнюдь всячески помогать... чтобы в этом смысле они потомки нами предками не страмились! Ибо... Ибо дабы чтобы страна мало-мало хороший был – надо тихо-тихо наука всякий любить. И туда-сюда его развивать. Вот. Потому что наука есть тот самый, какой никак без его нельзя. Никому! Всегда. Ведь ежели кто науку в себе развил – у того что? У того как минимум аллес гут. Тоись, вашим языком говоря, алле пешкен нах дамкен. Та страна, у которой ученые беспрестанно с колбами дружат, закрытые открытия открывают, изобретения сочиняют – та страна что? Везде поперед других и в выгоде по самые уши. Вот у меня, к примеру, в прошлом годе отрок такой сыскался... Кляйн киндер безусен, чтоб вам понятно. Так он, ферштеешь ли, из собственной башки такую хрень вымудрил! Чтобы, значит, шишкен с елкен легче сбивать. С кедрен, тоись. От такую от дуру на четырех колесах построил! С педалями. Для ног и рук. Он крутит, она едет, оно с боков колотушками по стволам лупит. Они прям сверху и валятся. Шишки, белки и дятлы. Заготовительный комбайн называется. Орехо-шкуро-перьевой самоходный. Двойного применения. Ежли в случае войны да на врага выпустить – и врага всякого любо-дорого заготовит.

Государь приосанился. Ему было приятно, что слова его с большим вниманием слушали именитые и известные. И вдвойне приятно от того, что было чем блеснуть из отечественных достижений.

– Али вон надысь мужик один оттопырил! Мало ему, что грамотный. Дак взял и обсерваторию у себя на дому придумал. Со стеклами. в трубке. Сам с рождения лупоглазый, да стеклы ишо приставит – и вся-то перспектива наглядная прям тут же ему видна! Много там всего насмотрел... Планеты, говорит, круглые черт-те где аж летают, и человечки малые сверху на их живут. Иностранные планетяне. Прям, говорит, так же точно печки в домиках топят, за скотиной ходят и метелят друг дружку по праздникам. Только по три глаза у кажного и головы промеж ног. Да солнце зеленое. Да Господу редко молятся. Потому что очень уж далеко, молитва долго идет...

Его величество с полным на то правом мог бы долго говорить о достижениях соотечественников. Мог бы упомянуть и умного поповского сына, в юном возрасте выучившего сорок семь языков, включая немой древнегреческий и дельфиний. Мог бы похвастаться способностями боярина-декламатора, который в ходе чисто научного опыта с использованием спиртосодержащих растворов целых семь часов оставался разумен после заправки оными на три четверти общего объема тела. И из семи часов пять с половиною говорил дельно и связно на различные предлагаемые ему темы. Включая такие даже для трезвого человека сложные как эмансипация самок у обезьян и характер процесса зарождения ветра в кишечнике.

Но его величество не стал бахвалиться перед высоким собранием. И в окончание своей речи просто от всего сердца поблагодарил дорогих гостей. И пригласил отобедать. Это был своего рода хитрый дипломатический шаг. Потому что матушка-государыня с царевною вместе даром времени не теряли и наготовили такого, что даже бывалые дворцовые мыши, находясь под полом, от вкуснейших запахов сидели в слюнях по пояс. Роскошный обед продолжался до самого ужина и, после небольшого перерыва, до вертикального положения обеих часовых стрелок. Спать же из дорогих гостей никто не пошел. Их, объевшихся, относили.