Текст книги "Долгожданная кража (СИ)"

Автор книги: Евгений Шалашов

Соавторы: Владимир Зингер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

На воле у меня была масса дел. Да что там я вру сам себе! Дело было одно, но самое главное дело. Женька уже, наверное, отнёс пальто Нине и просветил её относительно того, как всё было на самом деле, а не так, как этой дурочке наплели в прокуратуре. Так что самое время на сцене событий появиться мне: несправедливо оболганному… Я тут же отметил, что страдает формулировочка-то: разве бывают справедливо оболганные? Ну, да ладно, зато звучит красиво. Так вот, появляюсь я – оболганный, необоснованно репрессированный, раненный в героической схватке, и в то же время спокойный и величественный в своей гордости, снисходительно взирающий на всю творящуюся несправедливость. Какое девичье сердце не дрогнет при виде всего этого?

И я отправился в ординаторскую. Врач, совершавший утренний обход, был ещё на месте. Он отодвинул в сторону какие-то бумаги и поднял голову на меня:

– Слушаю вас, больной… э-э… Воронцов.

Я коротко и, как мне казалось, вполне убедительно изложил свою просьбу о выписке. В том числе не забыл упомянуть, что не буду зря занимать койко-место, более нужное для кого-нибудь более нуждающегося. Не учёл только одного – в СССР пока ещё имеет место здравоохраниение, а не медицинские услуги двадцать первого века. И пусть это здравоохранение в чём-то несовершенное и даже корявое, да вдобавок испытывающее дефицит лекарств, но врачи ещё не разбежались по центрам платных услуг, а больницы на периферии не «оптимизированы» до почти полной своей недоступности.

– Молодой человек, – обратился ко мне доктор, – ваши слова, безусловно, делают вам честь, но прошу принять к сведению две вещи. Постараюсь объяснить наиболее доходчиво: исходя из анамнеза мы просто обязаны предположить у вас сотрясение головного мозга. Слабо выраженные признаки его позволяют надеяться на минимальный вред и благополучный исход без тяжёлых отложенных последствий. Но здесь важна динамика, а её мы можем наблюдать только в условиях стационара. И с рукой вашей ещё не всё пока ясно. Это первое. А второе – в советских больницах достаточно мест, чтобы содержать в них всех нуждающихся.

Второе утверждение получилось у него несколько высокопарным, совсем как на политинформации. Доктор сам понял это и немножко смутился, поэтому закончил несколько даже грубовато:

– Так что, Воронцов, ступайте к себе в палату. Лечитесь. Зря держать вас здесь никто не будет. Но во избежание необдуманных поступков с вашей стороны, я заставлю дежурный персонал присмотреть, чтобы вы никуда не сбежали.

И я отправился лечиться, прикидывая по дороге, как бы этот разговор мог состояться в моём «прошлом будущем». Доктор спросил бы меня:

– Вы осознанно принимаете высказанное решение?

Обрадованно подвинул бы мне бумажку:

– Вот тут распишитесь. Можете собираться. Эпикриз будет готов через пятнадцать минут.

Баба с возу – кобыле легче. И никакие муки совести, никакой Гиппократ не смогли бы замутить его уверенность в правильности совершённого поступка.

В палате все спали. Что – что, а беспробудно дрыхнуть мои товарищи по лечению ещё как умели. Я хотел было снять халат, но не смог развязать одной рукой узел на бинтовом кушаке и улёгся так. Надо будет попросить у девчонок на посту позволить мне сделать несколько звонков. Пусть Санька принесёт мне одежду, треники там, рубашку, носки, тапки, а то в эти больничные шлёпанцы страшно ноги совать, да они ещё и на одну ногу, заразы. Книгу какую-нибудь пусть принесёт. Хотя с книгой – это не к нему. А не позвонить ли мне Ольге в Верещагинку? Попросить принести «Тайну двух океанов», например? Самое то для чтения в больнице. Только пусть сначала Санька треники принесёт, а то дам принимать без штанов мне моя врождённая скромность не позволяет.

Глава 24
А потом начались чудеса

И потянулись тоскливые больничные дни. Мой лечащий врач оказался прав: когда прошла горячка первых суток, я прочувствовал все прелести последствий сотрясения, так что на выписку сразу перестало хотеться. Поэтому демонстрацию и военный парад Седьмого Ноября я слушал, лёжа на койке, по радио, а концерт, посвящённый Дню советской милиции, вообще пропустил – по радио его почему-то в этот год не передавали, а телевизора в отделении не было.

Никто меня в эти дни не посещал, что и не удивительно. Для спецкомендатуры я, видимо, не стал ещё полностью своим, и это меня совершенно не огорчало, а друзьям из райотдела было попросту не до меня. Правда, седьмого ноября после демонстрации на минутку заскочил Санька Барыкин, весь такой стремительный, красивый и нарядный, в шинели с разлетающимися полами и при белоснежным кашне по случаю праздника. Он ворвался, как вихрь, и по этой причине, видимо, не был никем остановлен. А остановить должны были – ну, как же, в верхней одежде, без халата? Переполошённой сестричке, влетевшей в палату следом за ним, и уже открывшей было рот, чтобы начать возмущаться, Санька строго погрозил пальцем и заявил:

– Дело государственной важности! Аллюр три креста! Всем покинуть расположение!

Медсестра немножко ошалела от такой наглости, а Санька обвёл глазами палату и понял, что погорячился – разве можно над убогими издеваться? Тогда он отработал назад:

– Ладно уж, лежите.

И тут же обратился ко мне:

– Коллега, срочная депеша из Центра. Вот! – он продемонстрировал нечто, завёрнутое в газету. – Разговор тет-а-тет. Предлагаю выйти в коридор.

Галантно взял меня под ручку, потом повернулся к сестричке, полностью утратившей инициативу и дар речи:

– Товарищ врач (девушка зарделась), дело не требует отлагательств. Прошу проследить, чтобы в течение пяти минут нам никто не мешал.

Мы ушли с Санькой в конец коридора и скрылись в нише перед пожарным выходом. Вот здесь, наконец, друг мой вышел из образа. Секретным документом, завёрнутым в газету, оказалась книга. Ай, да Санька! Плохо я о нём думал. Позаботился о друге. Жаль только, что штанов не принёс. Про штаны Санька претензию не принял:

– Где же я тебе их возьму? Да и не телепат я – мысли на расстоянии читать. Смотри лучше, какую я тебе книгу притаранил! Знаю ведь, что больным без книги в больнице – никак, а тебе – особенно.

От друга слегка подавало нарушением служебной дисциплины. Оно и понятно: чтобы в цепочке на демонстрации не замёрзнуть (не май месяц, как говорится), надо поднять градус. Совсем чуть-чуть, чтобы в глаза не бросалось, но душа обрадовалась. А если душа в порядке, так и телу тепло.

Я повернул книгу «лицом» к себе – вот это сюрприз! Нет, это была не «Тайна двух океанов», которую я планировал заказать Ольге. Санька притащил мне «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева и теперь нетерпеливо ждал благодарности. Я только и смог выговорить:

– Ну, Сань, ты даёшь!

Дружок горделиво приосанился:

– А то! Там ещё про какой-то пылающий остров книга была. Только я подумал, зачем нам Куба, про путешествия интересней.

Я чуть не прибил друга – притащить вместо классного романа Александра Казанцева эту нудятину, да простит меня бессмертный Радищев! Он, конечно, большой молодец, но не для больничного чтения. А вот «Пылающий остров» я бы перечитал с удовольствием. В позднем моём возрасте он показался мне несколько наивным, как, впрочем, и «Два океана». Стало интересно, а как бы я воспринял его сейчас.

Я взял с друга обещание в следующий раз, причём, не затягивая, принести штаны, ну и всё остальное из одежды, и тот самый «Пылающий остров». Потом жадно выслушал последние новости и поинтересовался, где пропадает этот мой неуловимый Джексон. Только Санька собрался мне ответить, как появилась медсестра. Она явно оправилась от потрясения, доставленного ей моим другом, да ещё и подкрепление привела – свою напарницу со второго поста, тётку, судя по всему, бывалую.

– Мальчики, ну нельзя же так, – начала та, которая наша, – тут же медицинское учреждение…

Больше она не успела ничего сказать. Старшая напарница отодвинула её в сторонку и противным голосом начала:

– А ну-ка вы тут, аллюр три креста, заканчивайте свою шпионскую встречу. Вот ты, – она упёрла указующий перст в Саню, не посчитав нужным обратиться к нему на «вы», – быстро на выход. Иначе я твоему приятелю такую больничную жизнь устрою…

Ишь ты, нашла, чем друга взять! Но Санька не был бы Санькой, прояви он хоть малейший испуг. Он не стал дослушивать угрозы, а сам перехватил инициативу – воздел к потолку палец и важно произнёс:

– Товарищ санинструктор, всё правильно! Задание выполнено! Благодарю за службу. Как ваша фамилия? Сообщу по команде для поощрения в письменном виде.

– Я тебе покажу фамилию, балабол! – уже несердито возмутилась медсестра и замахнулась на Саньку полотенцем, которое держала в руках. – Давай, дуй на выход!

– Всё, исчезаю! Девушки, с праздником! Да здравствует, и всё такое!

И Санька смылся. Как это у него всегда ловко получается, завистливо подумал я вдогонку.

– И вы тоже забирайтесь к себе, читайте книги, отдыхайте. – напутствовали меня сестрички.

Вот, а ко мне на «вы», хоть я и в дурацком халате и тапках на одну ногу. И почему так?

Прошла неделя. Санька выполнил все мои наказы и даже нужную книгу принёс. Теперь я щеголял в более приличном одеянии, но где Санька взял «Пылающий остров», так и не узнал. Теперь мне надо было обеспечить сохранность книги. Знаем мы больничный люд – не успеешь оглянуться, а книжечки-то и нет уже, кто-то другой читает. Поэтому я обернул её в газетку, в которой она была и принесена, а на вопросы, что за книга, пользовался Санькиной подсказкой, небрежно заявляя – да так, ерунда какая-то про Кубу.

Неделя прошла, а Джексон так и не появился. В те нечастые случаи, когда удавалось позвонить с поста, а такая возможность появлялась только вечером, его кабинетный телефон молчал.

А потом начались чудеса. Они начались с появлением первой стайки посетителей, точнее посетительниц. Это были девчонки из подразделения с новым строгим названием: «Инспекция по делам несовершеннолетних». Робея от непривычной обстановки (а как же – шестеро мужиков разлеглись на своих лежбищах, не особо заботясь об эстетике своих поз) и прячась друг за друга, они выманили меня в коридор. Здесь они дали волю своим восторгам, затискали меня и даже немножко зацеловали (чисто по-товарищески, не подумайте чего). В их сумбурных речах я мало что понимал. Получалось, что я такой человек, такой человек, что ни в сказке сказать, ни пером описать, рыцарь без страха и упрёка, одним словом. А Лидочка Соколова, почему-то примкнувшая к детским инспекторам, произнесла при уходе страшным шёпотом и явно не для моих ушей:

– Ой, девочки, для меня бы кто-нибудь так…

Потом потянулись другие посетители, тоже сначала коллеги женского полу. Они натащили мне всяческой еды, книг, тетрадок с ручками писать письма и даже маленьких упругих мячиков руку разрабатывать. Опять были восторги и целовашки, но ближе к разгадке, с чего вдруг возникла эта лавина внимания ко мне, я не стал. Не выдержав этого наплыва красоты и свежих волнующих запахов, весёлого щебета, Серёга-Мумия начал требовать от медсестры, чтобы ему распаковали второй глаз, потому как без оного он испытывает мучительные страдания от невозможности видеть происходящее в полном объёме. А когда та ему отказала, кое-как сам проковырял дырку в бинтах и приготовился лицезреть.

Приходили и ребята из уголовного розыска. Они колотили меня по здоровому плечу, рассказывали новости, но на мой прямой вопрос: да что же в конце концов происходит, переглядывались друг с другом и ухмылялись – сам, мол, знаешь. Приоткрыть завесу недомолвок и тайн мог бы, без сомнения, Джексон, но этот разгильдяй опять куда-то пропал.

Дальше дело пошло ещё интересней. В один из дней, спугнув стайку очередных посетительниц своей строгой монументальностью, в палату неспешно зашёл сам Пётр Петрович, начальник спецкомендатуры. Он долго жал мне руку и произносил речь о том, что вот так, товарищи, и должен поступать настоящий милиционер. Соседи по палате внимательно слушали Петра Петровича и на всякий случай согласно кивали головами.

Потом товарищ майор зачитал приказ о моём поощрении премией в размере тридцати рублей и закрепил сказанное крепким рукопожатием. Жаль, конечно, очень жаль, что вы так недолго пробыли в нашем коллективе, повторял он, с чувством потрясая мою руку.

– А я что, у вас больше не работаю? – искренне удивился я.

Товарищ майор захлопнул рот и озадаченно посмотрел на меня.

– Да? Так вы ничего ещё не… Ну тогда так – выздоравливайте, выходите на службу, а там и разберёмся.

И товарищ майор поспешно удалился, оставив меня ещё в большем недоумении.

Кулёма тут же подскочил ко мне с предложением обмыть это дело, а он, дескать, сбегает.

Сбегает? Это интересно. Это надо обдумать. Надо и мне сбегать. Вот прямо завтра. В самоволку. Разузнать, что к чему, а то в конец надоели эти тайны Мадридского двора. Пусть только Санька куртку какую-нибудь притащит и ботинки. Я совсем невежливо отправил Кулёму на своё место и взялся обдумывать план предстоящего побега.

В конце дня ко мне заглянул наш лечащий врач Виктор Павлович, он сегодня был на дежурстве. Поинтересовался моим самочувствием, получил ответ, что иду на поправку, и незамедлительно отреагировал:

– Ну с такой-то дружеской поддержкой как ещё может быть иначе? Мне медсёстры и санитарки жалуются постоянно. Это же ни в какие ворота! Я, конечно, понимаю, что для милиции табличек «Посторонним вход воспрещён» не существует. Но имейте же совесть – ходят без халатов, грязь уличную натаскивают, сплошная антисанитария. Больных волнуют, в конце концов.

При этих словах доктор испытующе посмотрел на Мумию. Потом обернулся ко мне снова:

– Вы там приструните их как-нибудь, или я буду вынужден доложить обо всём главврачу.

– Так это же они сами… – попытался я объясниться, но доктор не стал дальше меня слушать.

– Тем более. – совсем нелогично заявил он и удалился.

– Лёха, – послышалось с соседней койки, – никого не надо приструнивать. Пусть ходят. Больно уж девки… ой, девушки, у вас хороши. И парни пусть приходят. Интересно же ваш трёп слушать. Где ещё такое «кино» увидишь?

На следующий день, не успел я ещё толком обдумать план своего побега, ко мне заявился… Джексон. Конечно, в неурочное время – в тихий час, но зато какой – без верхней одежды, в халате и даже тапочках. Не успел я толком удивиться и обрадоваться, как следом за ним, тоже в халате, но не в тапочках (несолидно при форме-то!) в палату вошёл Фёдор Павлович, наш замполит. То есть не наш, а замполит райотдела. Это уж совсем не по фэншую – я же в райотделе не работаю!

Пришлось экзекуцию Джексона отложить на время. А Фёдор Павлович сразу развеял мои сомнения:

– Не удивляйтесь, Алексей Николаевич, я по поручению начальника УВД.

Он испытующе посмотрел на меня и добавил:

– И Алексея Максимовича тоже. День милиции, конечно, уже прошёл, но учитывая исключительные обстоятельства и ваши высокие достижения в службе, начальником областного управления принято решено наградить вас нагрудным знаком «Отличник милиции». Встаньте, пожалуйста.

Я поднялся с койки, и Фёдор Павлович продырявил мне рубашку с правой стороны, ввинтив туда шпенёк серебристого пятиугольника.

– Служу Советскому Союзу! – бодро отрапортовал я.

Раздались нестройные аплодисменты. И в самом деле, где ещё мои сопалатники увидят такое кино?

Опять все присели: Жека устроился на койке в ногах, а Фёдор Павлович – на единственном стуле.

– А вы, Алексей Николаевич, откуда товарища Шубина знаете? – как бы ненавязчиво поинтересовался замполит.

Я задумался. В оперативной памяти моей головы такой фамилии не было. Посмотрел на Женьку, но подсказки не получил.

– Я никакого Шубина не знаю, товарищ майор.

Фёдор Павлович немножко не поверил.

– Так вы что ли не знаете, чью машину спасали? И никакой корысти в ваших действиях не было? Мне-то можете сказать… – замполит по-свойски подмигнул.

Происходящее перестало мне нравиться. Загадки не разгадывались, а ещё более нарастали.

– Фёдор Павлович, да что вы в самом деле! – возмутился я. – Что вообще происходит? То не было никого, то делегации целые зачастили. Даже начальник спецкомендатуры прибегал. Вот и вы теперь! Награды какие-то… Раскройте уже, наконец, свои секреты!

Вместо ответа замполит изобразил на лице недоумение:

– Странно, а товарищ Шубин упоминал, что хорошо знает вас, и что вы, по его мнению, настоящий профессионал уголовного розыска.

Я пожал плечами. Мало ли кто может знать сотрудника милиции, оставаясь для него неизвестным. Спасибо, конечно, за добрую оценку.

А Фёдор Павлович как будто что-то вспомнил. Он взглянул на часы и заторопился.

– Однако, Алексей Николаевич, мне пора. Секреты вам вот, Митрофанов расскажет. А я проинформирую вас о главном: у нас освобождается должность старшего инспектора уголовного розыска, Сергей Титанов переходит на новое место службы. Так вот, Алексей Борисович не возражает, если эту должность займёте вы.

Замполит поднялся со стула и раскланялся со всеми присутствующими. Потом обратился ко мне.

– Алексей Николаевич, ещё раз поздравляю вас с высокой наградой. Выздоравливайте поскорее. Надеюсь от возвращения в райотдел вы не откажетесь.

И отбыл. А мне яснее не стало. Просто чудеса в решете. Сначала сослали подальше от настоящей работы, теперь наградами осыпают, повышение пророчат. Шубиным каким-то интересуются.

Я ухватил здоровой рукой Женьку за пустой рукав накинутого на плечи халата и приказал:

– Колись, несчастный, или руку сломаю. Опыт имеется.

Друган рассмеялся:

– Всё – всё, сдаюсь! Слухай сюда. Степан Петрович Шубин…

– Степан Петрович, – переспросил я. – Так какого же… замполит туман-то полоскал?

Всё у меня сразу срослось: седогривый старик, ушастый «Запорожец», номера 80 – 80. Степан Петрович, подвозивший то ли он меня, то ли я его до райотдела, симпатичный, душевный дядька. Вот, значит, чью машину я у бандитов отбивал.

Джексон усмехнулся, глядя на мою просветлевшую физиономию:

– Что, идентифицировал? Так вот, Этот Степан Петрович оказался далеко не прост. Пенсионер-то он, конечно, пенсионер, но не рядовой, а весьма заслуженный, награды за труд имеет, героический участник войны, а самое для тебя важное – он депутат Областного Совета. Вот он и поднял всё милицейское начальство – где наш герой? Почему наградами не отмечен? А наш герой в ссылке, какие могут быть награды? Но Степан Петрович оказался мужиком, что надо. Молва идёт, что тебя в приказ на «Отличника» задним числом вписывали. А Шубину всё мало – парень кровь проливал. За это медаль полагается. Так что ещё не вечер, Лёха, не иначе быть тебе с медалью.

В палате стояла тишина. Я заподозрил, что «больничный контингент» не спит, а настроил свои локаторы и впитывает милицейские секреты. Когда ещё такое доведётся услышать.

– Второго-то поймали? – спросил я у Женьки.

Тот равнодушно откликнулся:

– Нет ещё вроде. Да куда он денется? Личность установлена, а он не из тех, что глубоко зарыться сможет. Так что поймаем, не сомневайся. В нашей стране бежать некуда.

Ну, дела! Я поразмышлял маленько – всё равно не сходится. Допустим, с «Запорожцем» всё более-менее ясно. А этот Степан Петрович каков оказался! И кто бы мог подумать – ездит на «Запоре», живёт в простой хрущобе на Бульварной, в общении никакого чванства, а сам вон какая фигура. Будущим бы народным избранникам поучиться у старика.

Однако, вернёмся к нашим делам. А в них яснее стало только чуть-чуть.

– Слушай, Жека, – я подёргал друга за рукав, – всё равно не стыкуется. Шубин Шубиным, а девчонки наши с какого перепугу облаву на меня устроили? Не из-за того же, что я драндулет от этих козлов отбил?

– О-о-о, – многозначительно протянул Женька, – держись за воздух, а то упадёшь.

И Женька обстоятельно поведал мне следующее.

Пальто Нине он отнёс и с ней встретился. Всё ей рассказал. И про Утягина, которому я залепил по физиономии за его гнусные помыслы. И про его кляузу в прокуратуру. И про то, как прокурорские обвели Нину вокруг пальца, чтобы она не побежала ко мне и не испортила им «всю обедню». И про мою ссылку.

– Короче, Лёха, я ей рассказал всё, что сам знал. И про то сказал, что ты втюрился в неё, как дурак, по уши и даже больше – до потери рассудка.

Джексон искоса быстро взглянул на меня и поспешно добавил:

– Временами, Лёшка, временами. Так-то ты в целом нормальный пацан.

Убедившись, что я нападать на него не собираюсь, он продолжил:

– Она, пока меня слушала, а мы в коридоре разговаривали – тоже не лучшее место, сам понимаешь. Так вот, как будто замерла вся, лицо окаменело. Ничего не понять, слышит она меня или нет, думает чего-то или так стоит. Потом говорит: Ладно, Женя. Спасибо, Женя. Иди, Женя. И так сказала, что я и ослушаться не посмел.

Женька замолчал и посмотрел на меня с опаской – продолжать или нет? Потом заговорил снова.

– Но это ещё не всё. Она знаешь, что удумала? Я сам не видел, ребята рассказывали. На следующий день Нина заявилась в райотдел и прямым ходом – к БАМу. О чём уж они там разговаривали, никто не знает, а сам начальник не рассказывал, понятное дело. Только Нина после этого оставила секретарю заявление.

Джексон хитро посмотрел на меня:

– И знаешь, как оно начинается? – Он вдоволь натешился моим нетерпеливым недоумением и продекламировал. – Руки прочь от Воронцова! Ха – ха! Говорят, она и в прокуратуру такое же отнесла. Роза Ивановна, секретарь наш, не забыл ещё? – читала эту бумагу и плакала. И всем показывала. Так что теперь вся контора про вашу сумасшедшую любовь знает. Понятно, почему наши девушки к тебе забе́гали? Ты же теперь для них белый рыцарь, не иначе.

Не знаю, сошёл ли я с ума, как думает Жека, или нет, но только я твёрдо понимал, что надо действовать. И немедленно.

– Вот что, друг, – заявил я ему, – мне срочно нужно в город. Тебе задача – притащить мне куртку и ботинки. Жду тебя через час на улице, сюда не поднимайся.

– Да ты что, охренел? – возмутился друг. – Какой город, какая улица?

– Мне надо! – упрямо повторил я.

– Да погоди ты, не горячись. Времени шестнадцать часов… – попробовал успокоить меня Джексон.

– Ну и что? – не унимался я.

– Ладно, не хотел говорить… – начал было он.

Но ничего говорить и не пришлось. Дверь в палату тихонько приоткрылась и в образовавшийся проём просунулась светлая девичья голова:

– А Воронцов Алексей здесь лежит?