Текст книги "Долгожданная кража (СИ)"

Автор книги: Евгений Шалашов

Соавторы: Владимир Зингер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Глава 17
Цугцванг?

Тетка как сидела, так и сидит, грустит. Может ждет, что ее сейчас возьмут, да и запрут в казематы.

Ухватил шинель и фуражку, сделал ручкой мрачному Старожилову, усевшемуся на мое место – сиди, тут не вытрезвитель, работы немного, кивнул Зинаиде на выход – пошли, мол.

Идти нам минут десять, но за это время тётка много порассказала. И про судьбу свою несчастную – учиться было не на что, рано пошла работать, познакомилась с парнем, «залетела», а он, как часто бывает, жениться не захотел. Мол – дурак я, что ли, ребенка признавать? Может, он и не мой? А как же не его, если она девушкой была? А он – а ты поди, докажи. И что делать? В суд подавать? Не докажешь ведь. Жила с матерью, да двумя братьями и сестрой в «деревяшке». Дом предназначался под снос, квартиру обещали, но не сносили его лет десять. И по сейчашный день стоит. Ребенка решила оставить, но, когда родилась дочь, стало уж совсем тесно. Родственники из дома не гнали, помогали, как могли, но у них своя жизнь. Единственная возможность, чтобы отселиться – найти работу со служебным жильём. А это прямой путь в дворники. Туда и пошла. Постепенно приноровилась к жизни. Главное, что домой в любой момент можно домой заскочить, всё рядом. И доченька славная растет. Такая умница. Ей-то хочется, чтобы девчонка десять классов закончила, студенткой стала, как девушки, что живут в общежитии. Вон – какие они нарядные и важные. Любоньке-то и казенное жилье не нужно – свое есть! А потом бы учителкой сделалась. Ох, как бы она доченькой гордилась. Пусть и без мужа, все сама, своим хребтом, да воспитала, выучила. Но дочка уже решила – мол, заканчивает в этом году восемь классов, пойдет в училище на маляра-штукатура, чтобы у мамы на шее не сидеть.

Зинаиде явно хотелось выговориться. Видно, совсем дело плохо, коли некому душу открыть, кроме милиционера.

– Захочет девочка, сможет потом в институт поступить, на заочное, – попытался я утешить Зинаиду, но та только поморщилась:

– Выучится, работать пойдет, какая уж там учеба? А потом парни начнутся, она у меня девушка справная, красивая. Не в меня. Ладно, если замуж возьмут, а не то как я – принесет в подоле. Но аборт я девке делать не дам. Уж лучше пусть с ребятёнком сидит, чем убийцей стать.

Интересно, а Зинаида в церковь не ходит? Вроде, возраст еще не тот, рановато, но кто знает? Очень уж у нее рассуждения этакие, христианские и всепрощающие. А то, что сама согрешила, ну так что ж, и такое бывает. Кто в этой жизни без греха?

– Если принесет – все равно внук, – хмыкнул я.

– Так кто спорит-то? Принесет – вырастим, не обратно ж пихать? Но лучше, чтобы у доченьки другая судьба была.

Я тоже с этим не спорю. По себе знаю, что детям желаешь лучшей доли, нежели у тебя. Но не стану бога гневить, на свою долю никогда не жаловался. Все, что со мной произошло – все мое!

Так вот мы и дошли до дворницкой. Зашли в тесную комнатенку, где лежат орудия труда – пара голиков на черенках, лопаты и увесистый, судя по всему, ломик. Рядом ещё один, пожиже, с приваренным на конце топором. А на мешке с песком (или это соль?), на газетке, и лежит пальто – аккуратно сложено и тряпкой чистой прикрыто.

Надо хотя бы простенький акт изъятия составить, понятых пригласить. Но понятые – это вероятность огласки. А мне что-то не хочется такого развития событий. Притащи сюда понятых и всё – сразу пойдут сплетни. А они бывают похуже всяких официальных характеристик. И вообще, как в том анекдоте: ложечки нашлись, а осадочек остался. А если до её Любоньки дойдёт – как тогда девчонке жить со всем этим? Так что, да простит меня Великий УПК, акт изъятия будет, но потом. Главное, чтобы Гришка Ивойлов оказался на месте, когда я в райотдел зайду. А зайти всё равно придётся.

Ну вот, пальто у меня в руках. А делать-то со всем этим теперь что? Тащить эту дурочку в милицию? Формально это самый правильный шаг. Сама виновата. Была бы на её месте какая-нибудь алкашка – ни минуты бы не сомневался. А с этой – ни рука не поднимается, ни ноги не идут, ни голова не согласна.

Надо бы пальто еще чем-то перевязать. О, спасибо дяде Пете Веревкину, Задорову, то есть. Веревочка-то в кармане. Полезная штука! Помнится, в той жизни, я долго отвыкал таскать в кармане веревку (зачем она замначальника УВД?), но в этой привычка очень быстро вернулась. И кстати. Вот ею-то я пальтишко Ниночкино и перевяжу.

– Товарищ милиционер, а вы меня сразу заарестуете или можно домой зайти? Я бы хоть белье чистое взяла, щетку зубную да порошок. В тюрьме-то небось, не выдадут? Что еще-то брать, не подскажете? Кружка своя тоже поди нужна? А то у меня есть эмалированная.

Зинаида говорила всё это тихо и размеренно, как будто простыми словами хотела подчеркнуть обыденность происходящего, заслонить ими от себя самой свою маленькую трагедию. Только дальше получилось плохо.

– А с Любонькой-то как теперь? В интернат или в детдом прямо? У меня ведь и нет никого…

И тут размеренный голос её дал трещину. Это меня окончательно добило.

– А теперь Зина (отчего-то назвал по имени, а не по имени отчеству), ступай-ка ты домой.

Зинаида повернулась ко мне – в глазах слезы.

– А как же? А почему не в тюрьму?

Мне нынешнему шестьдесят пять – это в башке, ей – тридцать шесть. В дочери мне годится. Так бы вот взял, да и треснул веревкой. Дура! Все понимаю, жалко мне женщину, но все равно – полная дура! И Нинку свою жалко. Без пальто бы осталась. Но Нинка – она тоже дура. Пальто своё несчастное теперь получит, но из-за глупости собственной и упёртости дурацкой такого парня лишилась.

А самый главный дурак здесь – это я. Вместо того, чтобы воришку в отделение тащить, отпускаю. Гуманист, тоже мне!

Зина смотрит на меня и ждёт ответа. Стараюсь говорить как можно убедительней:

– Зинаида Ивановна, отправлять вас в тюрьму нет никакого резона. В тюрьме настоящих преступников и без вас хватает. Идите домой, только твёрдо пообещайте мне не предпринимать никаких шагов под воздействием нашей сегодняшней встречи. Никому ничего не говорите и вообще ведите себя, как можно естественней, как будто ничего не случилось. Обещаете мне?

Мы к этому времени вышли на улицу. Зинаида заперла свою подсобку и ответила мне не сразу. Какие-то мысли всё ещё тревожили её. Потом она подняла на меня глаза и произнесла:

– Обещаю.

Тут тревога всё-таки прорвалась наружу.

– А ночью какие-нибудь другие милиционеры за мной не приедут?

Видя моё недоумение, пояснила:

– Чёрный воронок всегда же по ночам приезжает…

– Не приедет. – успокоил я её. – но по повестке для допроса к следователю вызвать могут. Спокойно приходите и рассказывайте всё без утайки. Да и я ещё, может быть, побеспокою вас на днях ещё разок.

А дальше я сказал такое, что совершенно не красит опытного сотрудника. Может быть, мне даже придётся пожалеть от этом когда-нибудь.

– Зина, главное, чтобы вы сейчас не наделали никаких глупостей. И тогда у вас будет шанс не попасть под суд, по крайней мере под народный. Вы меня поняли?

Зинаида покивала мне головой в знак того, что всё ей понятно. Потом вроде как собралась мне что-то сказать, но не сказала, а только неловко взмахнула рукой, то ли прощаясь, то ли в ответ каким-то своим мыслям. На том и расстались.

С пальто я припёрся к себе в общагу, не в спецкомендатуру же его тащить. А в райотдел к следователю пока рановато. Есть необходимость сначала кое над чем поразмышлять немного. Старожилов посидит за дежурного, пока его гаврики со строек не вернутся, а я чайку попью и мысли в порядок приведу.

Развернул сверток, проверил на всякий случай, цело ли пальто. Запах духов ещё не выветрился. А еще – тонкий, почти неуловимый запах моей жены. Его-то ни с чем не перепутаю.

Заварил себе чай прямо в кружке, накрыл листом бумаги, призадумался. И каковы мои дальнейшие действия?

Может, попросту отнести пальто Нине – и все дела? Тебе пальто надо было? – Вот оно! А глухарь пусть остаётся глухарём. Ну никак мне не хочется Зину эту непутёвую до суда доводить. Кому какая польза будет, если она окажется осуждена? Мир станет справедливей? – Нет, зато у неё самой всё рухнет. В нашей жизни так и бывает: какой-нибудь хлыщ из любого дерьма вылезет, отряхнётся и хоть бы что. А дурочки вроде этой Зины тут как тут – торжествуй, Фемида!

Итак, если пальто вернуть? Как именно? Вот пусть Зинаида сама несет, падает Нине в ноги, прости, бес попутал… Нина, конечно, простит, даже не сомневаюсь. Но такое событие в тайне вряд ли останется. Всё общежитие гудит уже месяц и вдруг тут оказывается, что воровка-то тут, под боком. Так что ей по-любому больше здесь не работать. Ну и следствие пойдёт полным ходом – дело простейшее, даже стажёру под силу.

Так, вариант два – подкинуть пальто. Вот не было – не было, и вдруг появилось. Зинаида пусть это и сделает. Но тут вопрос: а сможет ли? Вдруг вместо этого всё-таки в ноги Нине бухнется? А дальше в таком случае – смотри пункт первый. Ну ладно, пусть сделает. Только вот тут другая загвоздка: а мне с этого что? Этот вариант как меня реабилитирует в глазах Нины – да никак. Наоборот, усиливает её недоверие ко мне. Пальто, оказывается, никто и не воровал, а гнусный милиционер эту ситуацию превратил в повод для того, чтобы приударить за попавшей в трудное положение девушкой.

Но это ещё ладно. А дальше… Вдруг следователь или сыщик из соображений какой-то сказочной идеи, что все преступления, даже маленькие, должны добросовестно расследоваться, поинтересуется состоянием дел. Или прокуратура подтолкнёт, дело-то она возбуждала всё-таки, стало быть, контролирует. Короче, милиция узнаёт, что похищенное пальто на месте.

И вот тогда возникает множество интересных вопросов.

К Нине, а что же вы, голубушка, молчите, что пальто нашлось? Мы тут с ног сбились. Может и кражи никакой не было? Стало быть, заведомо ложный донос с вашей стороны? Посадить-то конечно, не посадят, да и не в этом дело. В институт телегу отправят. И что Нине в этом случае пережить придётся? Помотают девчонке нервы изрядно, уж это я знаю. Что-то не хочу я такого развития событий. Да и я по-прежнему в дураках остаюсь.

Или Нина сама сообщит, что пальто нашлось? С неё ведь станется. Да что там – знаю я свою жену, сразу и побежит. И никаких моих советов слушать не будет. Да может я и не узнаю об этом своевременно из своей спецкомендатуры?

Дальше ещё интересней. Обиженная на то, что по этому факту прокуратура выставила милицию укрывательницей преступлений, моя милиция обязательно захочет сатисфакции. Уж больно повод для этого хорош. И вот начальник УВД строго вопрошает прокуратуру: а что же вы, законники эталонные, возбудили уголовное дело по несуществующему преступлению? А что же вы, поборники справедливости, безосновательно потребовали репрессий для нашего сотрудника (вспомнят, что Воронцов – неплохой сыщик!) за укрытие преступления, которого не было, и он уже потерпел серьёзное поражение в должности? Не ровен час, до бюро райкома, а то и горкома КПСС дело дойдёт.

А прокуратура крайней оставаться не любит. И, конечно, не останется. Кто там у нас подписал протокол устного заявления? Кто там обещал говорить только правду? Нина Полетаева? А подать-ка её сюда! И опять запугивания и запутывания, угрозы возбудить уголовное дело, сообщить в деканат и вообще испортить жизнь. Только тут всё ещё строже, чем в милиции, потому что прокуратуре придётся здесь о своем реноме заботиться, а это очень чувствительная тема. Этого я хочу, чтобы произошло?

Ха-ха! В этом случае достанется Утягину, как подставившему прокуратуру стукачику. Это замечательно. Только цена получается неоправданная. С Утягиным как-нибудь разберемся. Но потом, попозже. Или даже и разбираться не станем. Тот же Рябинин давно посматривает на своего следователя – а не пора ли посоветовать тихонечко подать рапорт на увольнение? Боря козлов и стукачей очень не любит.

Ну и в качестве бонуса во всей этой глупой чехарде – полная хохма в результате: Леха Воронцов, блистательный сыщик, укрыл от учёта несуществующее преступление, за что и был из уголовного розыска изгнан. Гомерический хохот кругом и полная потеря лица, как говорят в таких случаях наши японские друзья. Стало быть, впереди только один выход – харакири и надежда, что верный друг Джексон милостиво и умело отсечёт мою глупую головушку.

Подведём небольшие итоги нашего экспресс-анализа сложившейся ситуации. Итак, пальто возвращено хозяйке. Это, конечно, плюс. Но на этом плюсы и заканчиваются. А что у нас в пассиве, так сказать?

Мои отношения с Ниной налажены? – Нет

Дурочку Зинаиду я уберёг от позора? – Нет. В процессе новой суеты с этим пальто она обязательно проявится не через прокуратуру, так через милицию. Но сначала перетрясут опять всех девчонок из числа проживающих с Ниной. Именно в них ведь по первейшей версии будут видеть укравших пальто, но потом подбросивших, или подшутивших таким образом. Не думаю, что это прибавит Нине теплоты во взаимоотношениях с подругами. И до Зины доберутся, а она, как оказалось, врать не умеет. А как только в поле зрения возникнет Зина, тут опять появляюсь и я, который, как окажется, вторично нарушает закон, укрывая теперь уже не преступление от учёта, а преступницу от наказания.

В шахматах это называется цугцванг. Это когда любой ход ведёт к ухудшению положения, и в данном случае не только для меня. Тут и Нине достанется, и Зине. А когда после «моих танцев с бубном», направленных на то, чтобы облегчить участь этой бестолковой Зины, её потащат в суд, я буду выглядеть в её глазах обманщиком или, как минимум болтуном. Как-то не хочется…

Значит, что остается? Остается единственный путь, он же правильный. Брать пальто, бумаги, подписанные Зинаидой и отправляться к Рябинину. Борис Михайлович – человек понимающий. Ну, кому надо, чтобы мать-одиночка садилась в тюрьму? У Бори у самого две девчонки, он их любит. Младшая, Наташка, историк по образованию. Я ее видел пару раз – славная девушка.

Тьфу ты, какие девчонки? Какие дочки? Боря женился совсем недавно. Две дочери, по которым Боря с ума сходил в моей реальности, родятся потом. Впрочем, девчонки здесь ни при чем. Это я так, мимоходом.

Если у Зинаиды будут положительные характеристики (а они будут!), факт возвращения украденной вещи окажется подтвержден, возникает вполне законный вариант обойтись без суда, если прокуратура не закозлится, конечно.

Следователь пишет, что «…исправление лица, совершившего хищение, возможно без привлечения его к уголовной ответственности с направлением материалов на товарищеский суд по месту работы…», и все будут довольны. Следствие получает свой бонус (дело завершено надлежащим образом), начальство избавляется от глухаря в статистике, прокуратура продемонстрирует, что в очередной раз постояла на страже социалистической законнности. А Нина получает обратно свое пальто. Таким образом, все довольны, все смеются. А я?

Я остаюсь «при своих интересах» в казённом доме, как нагадала мне когда-то цыганка. Ну что ж, ради общего блага я готов потерпеть неудобства. Как принято говорить в нашем многотерпеливом безбожном обществе, бог терпел, и нам велел. Только для того, чтобы это всё случилось, нужно ещё немножко похлопотать. И для этого мне потребуются Борис Михайлович, друг мой Санька, ещё один друг мой – пропащий Джексон и говорливый комендант общежития Сергей Петрович.

Рябинин мне нужен для того, чтобы следователь Балашов захотел прекратить дело именно так, как я придумал. Ничего противозаконного, как уже сказано, в этом нет, но уж очень наши гордые и процессуально независимые следователи не любят, когда им из других служб советовать начинают. А от указания Рябинина куда денешься? Саньку Барыкина я отправлю добывать характеристики Зинаиды Окуневой (тут без него никак). Джексон отнесёт пальто Нине, а заодно и поведает ей всю историю. Я пока ещё пребываю в гордыне и лелею нанесённую мне Ниной обиду, поэтому пальто сам не понесу, но втайне надеюсь при этом, что именно Джексону удастся помирить нас. Я-то уже готов мириться, но влюблённые и вправду большие чудаки, чтобы прожить без страданий, самими же и придуманных. Я не исключение, несмотря на свой возраст. Всё-таки химия молодого организма очень влияет на эмоции.

Да, а при чём тут Сергей Петрович? Не забыл ли я про его? – Не забыл. Сергея Петровича я оставлю себе.

Глава 18
Спасение утопающих…

Сергей Петрович обрадовался мне, как родному. Ну, не совсем мне, а моему звонку. Он долго пыхтел в трубку и благодарил счастливый случай, когда на ловца и зверь бежит. А я тихонько удивлялся, кто тут зверь, а кто ловец? Наконец, комендант перешёл к конкретике:

– Всё-таки бывает в жизни удача! А я тут всё утро ломаю голову, как мне вас найти. Вы ведь в прошлый-то раз не представились. Вчера тут такая загадка возникла, что никак без вас не разгадать.

И Сергей Петрович поведал мне, что вчера его нашла Зина и, ничего не говоря, бухнула на стол заявление об увольнении, да ещё и без отработки.

– Я у неё спрашиваю, ты что, белены объелась? Такую работу, чтобы и от дома недалеко, где ещё сыщешь? Сама меня благодарила, что помог. А она – ничего не знаю, дядя Серёжа. Спасибо вам за всё, но работать больше не могу. Я ей: да что хоть случилось? Не могу, говорит, сказать, секрет это. Но работать не буду.

Ну что ты тут поделаешь! Договаривались ведь, чтобы помалкивать в тряпочку и не предпринимать ничего. Эх, Зина – Зина…Чего ты там ещё натворила из того, что я пока не знаю? Можно ведь всё испортить, и мой гениальный план улетит в тартарары.

А комендант неожиданно прервал свои сумбурные речи. В трубке послышался его невнятный голос (не иначе, прикрыл трубку рукой), кого-то он там строго воспитывал, потом отчётливый дверной скрип.

– Вот ведь сороки! – Сергей Петрович вернулся к разговору со мной. – Никуда без дяди Серёжи. А у меня может сейчас секретный разговор…

«Дядя Серёжа» бурчал недовольно, но в бурчании его не чувствовалось ни капельки реальной злости на своих «сорок». Хороший дядька, по всей видимости. А мне такой сейчас и нужен.

– Так, о чём это я? – Сергей Петрович постарался поймать ускользнувшую нить нашего разговора. – Короче говоря, нам бы встретиться с вами, а? Прояснили бы, что тут за секреты секретные, о которых даже и говорить нельзя. Куда мне подойти? А то я мигом!

Да уж, на ловца и зверь бежит. Теперь и я готов это признать. А поскольку я в данный момент пользуюсь Титановым гостеприимством и эксплуатирую в его отсутствие свой бывший кабинет, пусть «дядя Серёжа» сюда и приходит.

Когда вчера я вернулся на дежурство к 17 часам и ни минутой раньше (это я из вредности), Старожилов уже медленно закипал. Он открыл было рот, чтобы порадовать меня своим занудством, но я показал ему на большие часы в вестибюле спецкомендатуры с минутной стрелкой на двенадцати, и явно продемонстрировал, что претензии приниматься не будут. На удивление, мой вынужденный сменщик смирился с этим и промолчал. Он уже собирался было покинуть дежурку, поэтому пришлось его слегка притормозить.

– Ты посиди ещё минутку, я Петровичу доложу. Слышал ведь, что он мне велел к семнадцати часам отчитаться?

Старожилов слышал, поэтому остался на месте, правда, с большим и очень демонстративным неудовольствием.

При виде меня Пётр Петрович нетерпеливо протянул руку, не иначе как за рапортом о раскрытии. Не огорчать же начальника, тем более, что необходимую бумагу я подготовил ещё в общежитии. Там было всё необходимое: регистрационные номера, фабула дела, что преступление раскрыто личным сыском сотрудником спецкомендатуры, что похищенное изъято, кем – всё, как полагается. Не было только анкетных данных Зинаиды, обозначенной у меня в рапорте буквой «О».

Что будет делать с этой бумагой товарищ майор, мне было непонятно. Не дай бог, тут же возьмётся докладывать вышестоящему руководству. Вон он как в неё впился – и пальцами, и глазами.

– Не обманул, стало быть, Воронцов? Это хорошо. Это тебе зачтётся.

Опыт моей жизни подсказывал, что словечко «зачтётся» обычно употребляется совсем в другом смысле, а именно – со знаком «минус», но я не стал придираться к сказанному начальником. Сейчас мне важнее было удержать его от стремительных действий по докладу наверх.

– Пётр Петрович, в райотделе ещё ничего не знают об этом. – Я указал глазами на свой рапорт. – И вещдок ещё у меня, и «признанка». Поэтому прошу сделать паузу на денёк. А я завтра все дела добью и вам доложу.

Начальник посмотрел на меня несколько удивлённо.

– Так ведь завтра у тебя отсыпной после дежурства?

В его голове такая прыть подчинённого, видимо, не укладывалась. Да, подозреваю, и похожими прецедентами собственные сотрудники его не баловали. Пришлось успокоить.

– Да ничего страшного, товарищ майор. Потом отосплюсь.

А что я должен был ему сказать? Что железо надо ковать, пока горячо? Что для закрепления доказательств по делу урочных часов бывает недостаточно? Он же не виноват, что в жизни этим ремеслом заниматься не приходилось.

Товарищ майор тем временем подобрел.

– Давай, Воронцов, работай, Воронцов. По результатам месяца можешь рассчитывать на премию.

И я отправился давать и работать. А что? – Премия в спецкомендатурах иной раз бывает и повыше, чем в райотделе. Да и неплановые деньги ещё никому не мешали. Десять рублей, например. Неделю можно прожить, если не шиковать.

Явившийся через полчаса после нашего разговора комендант оказался вполне располагающим к себе дядькой лет шестидесяти. Так что телефонное общение не обмануло. Бывший прапорщик Советской Армии, уволившийся на пенсию года четыре назад. Как сам сказал, всю жизнь старшиной-сверхсрочником отбухал, а перед пенсией и звёздочки довелось поносить. Только вот звание «прапорщик» так и не полюбил, старшиной как-то привычней было.

Комендант сразу взял «быка за рога»:

– Я ведь вам, товарищ лейтенант, по телефону-то не всё сказал. Зинка упиралась – упиралась, а потом всё-таки мне открылась, как есть сполна. И что с пальтом этим у неё такая оказия вышла. И что вы её арестовывать не стали. А уж как начала говорить, так всё как есть, доложила, до капельки. А теперь, говорит, как я буду в общежитии работать? Как девчонкам в глаза глядеть буду?

Дядька горестно вздохнул и вытащил из кармана пачку «Шипки». Вопросительно взглянул на меня – можно? Я махнул рукой – дыми. Он крепко затянулся и продолжил:

– Еле убедил её, что всё равно две недели отрабатывать придётся. Где, говорю, я тебе замену быстро найду? А у самого́ мыслишка другая в голове бьётся: может как-то всё это дело утрясти можно? Уборщицу-то я найду. А эта дурёха дурная как жить дальше будет? Да и какая уж она воровка – быстрей своё отдаст.

Комендант в две затяжки «добил» сигарету (волнуется мужик) и посмотрел на меня искательно. А я чем занимаюсь? – не сказал, но подумал я. Утрясаю изо всех сил. Тут надо пройти по ниточке, чтобы, как говорится, и волки целы, и овцы сыты. Ой, то есть наоборот. Только я тебе, товарищ прапорщик, ничего этого рассказывать не буду. Хороший ты, судя по всему, мужик, но уж больно вы все говорливые, и ты сам, да и подопечная твоя. Поэтому поступим следующим образом. Я сделал протокольную физиономию и казённым голосом изрёк:

– Сергей Петрович, компетентным органам очень важно, что администрация в вашем лице… («администрация» приосанилась)…так ответственно относится к защите своих работников. Это делает вам честь. («Администрация» приосанилась ещё раз). Но этого недостаточно, – продолжил я. – Требуется письменное подтверждение вашей позиции.

Комендант вопросительно посмотрел на меня. Весь его вид говорил о том, что «администрация» готова подтвердить всё необходимое, но не знает, каким образом.

– Требуется положительная характеристика Окуневой, очень положительная, – сказал я обычным своим голосом. – Такая, чтобы хоть завтра – (я подумал, куда бы Зину можно было отправить хоть завтра, и решил от правовой темы далеко не уходить) – в народные заседатели.

Сергей Петрович понятливо закивал головой. Но я сказал ещё не всё.

– Я думаю, вы сами и напишете, но подпись должна быть значительная, кого-нибудь из институтского начальства. И печать чтобы синяя обязательно.

– Конечно, конечно! – Сергей Петрович был готов ринуться писать характеристику немедленно. – А можно я не буду указывать, что это для милиции (комендант замялся), а то мало ли, вопросы пойдут?

Я утвердительно кивнул. Ай да Петрович! Всё понимает. Сам сказал то, что мне было надо. А Петрович разошёлся:

– У меня как раз старенькая машинка есть. Списанная. Надо было уничтожить при списании-то, да что-то там не задалось, так она так у меня и оста…

Тут комендант внезапно захлопнул рот и посмотрел на меня с опаской – заметил я или нет его промашку. Проболтался ведь, старый пень! – Что-то примерно такое было написано на его лице. Разроешиловки[1] на тебя нет, Сергей Петрович, подумал я без злобы. Машинку-то надо было раскурочить, а ты, старый «кусок», по своим армейским привычкам затихарил её – вдруг пригодится? Вот и пригодилась.

Я пожалел коменданта и сделал вид, что ничего не понял. Тот облегчённо выдохнул и развалился на стуле – пронесло!

Напоследок мы договорились о дальнейшем и расстались вполне довольные друг другом. Я мысленно поставил галочку в запланированных делах и перешёл к следующему пункту – Барыкин. Ещё вчера вечером по телефону я высказал ему одну просьбу и надеялся, что он её не заволокитит. Сегодня его смена с шестнадцати часов, значит придёт минут без пятнадцати. Так что поговорить успеем. А пока – к Рябинину.

На моё счастье Борис Михайлович оказался в кабинете один. Я скромно положил свёрток с пальто на стульчик, а бумаги подал ему в руки. Рябинин повертел их в руках, не читая и уставился на меня:

– И что это?

– Это раскрытие пальто. А это оно само. – я указал рукой на стул, где лежал свёрток.

Борис Михайлович оказался как-то не расположен говорить загадками.

– Алексей, я тебе уже говорил, что у меня три дела по краже пальто. Это – которое?

– То самое! – я как-то даже расстроился. Пора бы уже запомнить, каким именно пальто я интересуюсь. – Полетаевой.

– А-а-а, – оживился Рябинин. – Это из-за которого прокуратура вмешалась?

Он не стал обижать меня фразой: «А-а-а, это из-за которого тебя из уголовки выперли?». И на том спасибо.

– Ну, молодец тогда! – совсем буднично похвалил он меня. Отдай всё это Балашову. А уж за статкарточками проследи сам.

– Борис Михайлович, – не отставал я, – у меня ещё просьба. Давай это дело по «семёрке»[2] прекратим…

И не давая ему опомниться, я быстренько объяснил суть дела. Борис Михайлович слегка задумался.

– Говоришь, и характеристики сугубо положительные будут?

– Будут – будут, целых три, не меньше! – успокоил его я.

– А со спецпроверкой что? – продолжал допытываться Рябинин.

– Так это я не знаю. Это надо у Балашова спросить. Он уж по-любому закинул поди. Только я так скажу – тут и без спецпроверки всё ясно: такая курица, как эта Зина Окунева, не может ни при каких обстоятельствах оказаться ранее судимой. Не такой она человек.

Я говорил всё это Рябинину, но не забыл и покритиковать себя, мысленно, конечно: тебя что, старый хрыч (хочется иной раз себя так назвать по старинке), жизнь ничему и не научила? Ты что, не знаешь, что ручаться можно только за себя, да и то не каждый день? И всё-таки…

Следственный начальник был, похоже, того же мнения. Он ещё немного послушал мои горячие слова в защиту «этой дурёхи» и подвёл своё резюме:

– Давай-ка так, друг мой ситный, не кажи гоп, пока не того, сам знаешь, что. Вот пусть Балашов соберёт все материалы, там и посмотрим.

Рябинин, конечно, был прав. Я и сам в подобной ситуации поступил бы так же. Но это было не всё. Михалыч продолжил.

– И вообще, как я смотрю, Лёша, тебя в этом событии как-то слишком много. И «замылил» это преступление – ты, и под прокуратуру попал – ты, и пальто нашёл тоже ты, теперь вот пытаешься отмазать воровку. И это тоже ты. Самому не странно?

И опять Михалыч был прав. Очень прав. На все сто пудов прав. Я бы даже мог продолжить его сентенцию примерно так: если бы я тебя, Лёшка, не знал, сказал бы мне Рябинин, вполне бы мог заподозрить, что ты сам всё это придумал и организовал для каких-то своих непонятных целей, а теперь не знаешь, как из всего этого выбраться.

Ничего подобного Рябинин не стал говорить, а просто смотрел на меня и ждал ответа. А сказать мне было нечего. Не рассказывать же, что эта дурацкая кража пальто поначалу меня интересовала исключительно как возможность познакомиться с моей будущей женой – и не более! Но события с самого начала пошли не так, и теперь вообще непонятно, чем всё это закончится. И я вместо того, чтобы обнять, наконец, свою любимую, встречи с которой так долго ждал, занимаюсь тем, чтобы уберечь от тюрьмы эту непутёвую воровку. Зачтётся ли мне это хоть когда-нибудь?

Борис Михайлович, видимо, понял, что отвечать я не собираюсь, и уточнил:

– У тебя всё?

У меня было сильно не всё. Нужно было ещё договориться, чтобы пальто передать хозяйке, не дожидаясь завершения дела. Это была уже моя личная корысть – как можно быстрее продемонстрировать Нине, что и мы не лыком шиты, так сказать. Но мне тоже вслед за Рябининым, показалось, что меня и впрямь слишком много в этом деле, и я просто кивнул головой – всё. Осталось добавить:

– Борис Михайлович, так давай я всё Балашову и отдам, и вещдок, и бумаги.

– Давай – давай, тащи. – легко согласился Рябинин и задумчиво посмотрел на меня напоследок. Напоминать мне о пользе перехода на работу в следствие в этот раз он не стал.

До встречи с Барыкиным ещё оставалось немного времени, и я успел отобедать в соседнем с райотделом общежитском буфете чем бог послал. В этот день бог послал мне остывшие щи с перловкой, котлету с намёком на запах мяса и слипшимися макаронами, а ещё чай, тёмный по цвету, но никакой по вкусу – верный признак присутствия в нём соды. Претензий у меня не возникло – лучше тут и никогда не было, а изжога могучему молодому организму пока не страшна.

Санька нашёл меня в том же Титановском кабинете и небрежно выложил передо мной два листка бумаги с синими печатями.

– Всё как вы просили, сэр, и даже больше.

Это были две характеристики на гражданку Окуневу Зинаиду Ивановну. Первая – от участкового Барыкина, свидетельствующая о том, что оная гражданка к уголовной и административной ответственности не привлекалась, спиртным не злоупотребляет, с соседями поддерживает доброжелательные отношения, дежурство по подъезду не срывает, убирает чисто и аккуратно. Являясь матерью-одиночкой, дочь свою воспитывает правильно, и всё в том же духе.