Текст книги "Долгожданная кража (СИ)"

Автор книги: Евгений Шалашов

Соавторы: Владимир Зингер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Глава 13
Шаман живет в глухом краю

Вот и началось, подумал я, когда понял, что мне перестали расписывать свежие материалы, хотя таковые и были. Зато начальство повадилось загружать короткими делами, например, внеочередным дежурством, вот как сегодня. Меня выводили из игры, то есть готовились вычистить из уголовного розыска. Чтобы в один далеко не прекрасный момент – раз, и на волю. А я уже готовенький. Останется только опись дел заполнить да ключи от железного ящика сдать. Ощущения были весьма сумбурными: с одной стороны сам виноват, подставился под раздачу, а заодно ещё и прокуратуре сделал шикарный подарок. Правда, с помощью этого козла Утягина, но дела это, по большому счёту, не меняет.

С другой стороны, было обидно. Настолько, насколько это может быть обидно молодому лейтенанту, которого не защитила вся мощь великого МВД. Ирония ситуации заключалась в том, что на каждом сыщике, работавшем на «земле», гроздьями висели те или иные незарегистрированные происшествия, которые и преступлениями-то не являлись, только вот прокуратура считала по-другому. Однако «вычистить» весь уголовный розыск нельзя – кто же преступления настоящие раскрывать будет? А вот отыграться на одном, чтобы остальным неповадно было – самое то. И вот этот один, самый что ни на есть козёл отпущения – это я. Как-то даже неудобно и стыдно при моём-то жизненном опыте. Не иначе как прав всё-таки Джексон: влюблённый сыщик – существо безмозглое.

Суточное дежурство началось сравнительно спокойно. Даже утренних заявлений о совершённых за ночь кражах не поступило. Вот, разве что, пришла гражданочка, пожелавшая написать заявление на своего сына, совершившего кражу. Вытащил, понимаете ли, из мамкиного кошелька два рубля, чтобы сводить в кино свою девушку, а еще угостить ее мороженым.

Красть деньги у родителей очень нехорошо, но писать заявление в милицию на своего сына из-за двух рублей, это тоже не слишком красиво. Да и не только из-за двух, а даже из-за сотни и больше. Обычно, папа с мамой обходятся другими мерами. Судя по всему, мамаша не стала бы затевать никаких разборок, если бы ей нравилась девушка. Соответствовала бы чаяниям матери о том, какой должна быть подружка для её сына, сама бы деньги дала, не пожалела. Да и рано парню о девках думать – учиться надо!

В чем-то я был с ней согласен, а в чем-то нет, но не мое дело решать – рано или не рано парню по девкам бегать.

К счастью, с учетом того, что сынок еще не достиг шестнадцати лет, заявлением будет заниматься инспектор по делам несовершеннолетних. Девушки из детской комнаты милиции быстро объяснят мамаше, что если она хочет испортить жизнь сыну, а заодно и себе из-за двух рублей – флаг ей в руки, а нет, то можно ограничиться превентивной воспитательной беседой. Постановка на учет в милиции – это не уголовное наказание, даже не условное, но все равно не подарок.

Отправив мамашу в кабинет к детским инспекторам, ушел к себе – надо подчищать хвосты в делах, которые, возможно, не сегодня – завтра придётся сдавать. Пустое окно без вызовов в дежурные сутки есть великая удача, которую грех не использовать для приведения в порядок своих бумаг. Кто-то мог бы сказать: ты что, дурак? Тебя гнать собираются, а ты будешь над делами корпеть? Швырни им в лицо, и пусть сами оформляют. Так вот – такой порыв красивый, конечно, но неверный. Я бы даже сказал – пижонский и недальновидный. Тем более, что в некоторых делах без всякого погоняла лучше самому всё сделать, чем свои грехи оставлять для последователей. Кто служил, тот меня поймёт.

Титан ушел по делам, оставив после себя табачный дым (видимо, в мое отсутствие не стал выходить в коридор, а курил прямо на рабочем месте), и я, прежде чем приступить к работе, решил ненадолго открыть окно. В прежние времена на дым я бы и внимания не обратил, сам бы вытащил сигарету, чтобы «перекурить» начало работы, а теперь, видишь ли, неприятно. Вообще, быть некурящим среди дымящих коллег трудно, но я умудрялся сдерживать себя, хотя старые привычки нет-нет, да и напоминали о себе.

Только уселся и разложил бумаги, как в кабинет вошел Александр Васильевич Евтюшкин.

Евтюшкин был из числа тех, кого называли «легкотрудниками». Была у нас такая категория (неофициальная!), когда в следственное отделение брали по осени двух-трех пенсионеров из числа отставных сотрудников милиции. У следаков, как и в других подразделениях, постоянно не хватало людей, только у этих имелась своя специфика – кого попало не возьмешь. А ветераны МВД по завершению дачного сезона охотно шли на подработку и, будучи исполняющими обязанности следователя, «сидели на глухарях»: приводили в порядок дела для последующего приостановления, выполняли формальные, но необходимые следственные действия, рассылали всякие там запросы и поручения. А вот если уголовному розыску преступление получалось раскрыть, старички допрашивали «злодеев», уже «расколотых» сыщиками, и передавали дела настоящим следователям, которым предстояло доводить дело до суда. Да-а, в другие бы подразделения такую помощь, но в «уголовку» нельзя, а в участковые какой тебе дурак пойдёт ноги топтать да на всякие вызова́ (именно так, а не вызовы) ездить, где и сила, и выносливость нужна, да и по физиономии можно невзначай получить.

Евтюшкин был на пенсии давным-давно, а в прошлом служил где-то на Чукотке. Об этом, кстати, напоминали его стальные «фиксы», делавшие бывшего инспектора уголовного розыска похожим на зэка. Правда, бородка клинышком и высокий рост придавали капитану милиции в отставке облик еще одного персонажа, чей портрет висел у нас на стене. В Череповец, кстати, он переехал по просьбе жены, которая родом из этих мест. Сам же Евтюшкин считал себя потомственным сибирским казаком и к нам, чалдонам, относился слегка высокомерно.

Не спрашивая моего разрешения, уселся на стул для посетителей, вытащил «беломорину» и закурил.

– Александр Васильевич, ты бы хоть к окну шел, что ли, – демонстративно поморщился я, отгоняя от носа вонючий табачный дым.

– А, ничего, от папиросы дым полезный, от него даже комары не дохнут, – отмахнулся Евтюшкин, но поймав мой недовольный взгляд, пробурчал что-то и послушно пошел к окну. Приоткрыв створку, хмыкнул: – Не быть тебе, Леха, начальником. Начальник должен уметь стойко переносить тяготы и лишения, включая дым!

Вона, как он загнул.

– Переживу, – хмыкнул я в ответ.

Начальником я уже был, снова им стать не боюсь, но четко понял, что если в этой реальности не достигну полковничьих звезд, как это было в моем прошлом, то сильно горевать об этом не стану. Жизнь, штука такая. Как говорят – если что-то где-то прибыло, значит, где-то что-то убыло. Не стану начальником, больше времени останется на семью и на детей. В той жизни жену и сыновей я видел не так часто, как мне хотелось бы. И останется время на книги, на общение с друзьями.

Александр Васильевич уже открыл рот, чтобы поведать мне очередную историю, случившуюся с ним в тундре, когда они разыскивали какого-нибудь местного пропойцу, зарезавшего приятеля по пьяной лавочке и сбежавшего от правосудия, как дверь широко раскрылась.

– Эй, начальники, хотите я вам все преступления раскрою? – послышался женский голос.

С этими словами в кабинет ввалилась женщина – не очень-то молодая, полная и довольно неряшливо одетая. А еще, как мне показалось, не слишком трезвая.

– Ты кто, гражданочка? – опережая меня поинтересовался Евтюшкин.

– Я – русская мадонна! – гордо сообщила посетительница.

Мы с ветераном МВД переглянулись. Ладно, если дама только поддата, а если она еще и с приветом?

– И что вы хотите? – миролюбиво спросил я. Если женщина «не в себе», так сказать, то напрямую хамить ей лучше не надо. Вдруг она бросаться начнет? Драться там, или кусаться. Нет ничего страшнее, чем пытаться обуздать буйную женщину. Зрелище, прямо сказать, не для слабонервных, а участие в этом и тем более. Плавали – знаем, как говорится.

«Русская мадонна» прошлась по кабинету туда-сюда, потом встала прямо посередине и сказала:

– Я имею волшебный дар! Скажи, – вытянула тетка руку в мою сторону, – тебе сколько убивцев нужно отыскать? Скажи только – где убили и кого, я всех убивцев тебе разыщу!

От тетки явственно исходил запах винного перегара, и я вздохнул с неким облегчением. Пьяная, это лучше, нежели сумасшедшая, но коли дело касается пьяной женщины – то ненамного. Как говорят работники медвытрезвителя – лучше иметь дело с пятью пьяными мужиками, нежели с одной пьяной бабой. Виноват, с женщиной. Но с пьяной женщиной, равно как и с сумасшедшими, лучше не спорить. Поэтому я ответил честно:

– У меня ни одного убийцы в розыске нет. Только кражи. Может, ты мне воров поищешь?

Говорил я чистую правду. Нераскрытых «мокрух» (да простится мне такой ужасный сленг) на моем участке, тьфу-тьфу, не было ни одной. Да и вообще, за нашим райотделом числилось лишь одно нераскрытое убийство – смерть девочки, обнаруженной мертвой на пляже. Там и подозреваемый имелся – ее отчим. Он поначалу был задержан и даже дал признательные показания, но после того, как прокуратура не нашла оснований для его ареста, пошёл на попятную и от всего отказался, заявив, что признание из него выбили ужасными истязаниями злые милиционеры из уголовного розыска.

– Нет, воров я искать не стану, – пренебрежительно фыркнула «мадонна». – Не мой калибр. Вот, если убийцу отыскать – я готова. С тебя бутылка беленькой, а с меня убийца. Я, как увижу, так сразу скажу – убийца или нет.

Я ненадолго задумался. Мне тут работать нужно, а у меня экстрасенша с перегаром. В трезвак, что ли, позвонить? Мне на помощь пришел Евтюшкин.

– Слышь, красавица, а давай я тебя к начальнику отведу, – подскочил ветеран МВД к даме. Крепко ухватив её под локоток, Александр Васильевич направился на выход.

Надеюсь, Евтюшкин повел ее не к Большакову, а хотя бы к дяде Коле? Если к начальнику РОВД, то завтра нашего «легкотрудника» уже на работе не будет, а сыскной руководитель – другое дело, тот может и юмор оценить. Обматерит, правда, а то и огреть чем-нибудь может.

Решив, что Евтюшкин сам разберется, куда ему отводить пьяную даму, опять углубился в свои дела. Успел написать пару справок, как в кабинет явился довольный ветеран.

Я мысленно вздохнул и принялся убирать бумаги – сначала по папкам, а потом в сейф. Похоже, нормально поработать не удастся, а копаться при посторонних в бумагах, считающихся секретными, не стоит. Если Евтюшкин и обиделся на меня, то это его дело. (До выражения «его проблемы» мы в своих семидесятых еще не дожили.)

– Показал ей дорогу к Управлению, – сообщил Александр Васильевич, устраиваясь у окна и вытаскивая пачку папирос. – Пусть она к начальнику УВД идет, тому свои услуги предлагает. Неделю назад в Первомайском РОВД убийство было, помнишь, поди? Вот пусть его и раскрывает себе на здоровье. А вдруг польза будет?

Я с недоумением вытаращился на старого капитана. Он что, всерьез считает, что пьяная тетка может чем-то помочь? Может, ветеран тоже, тогось? Пропустил с утра капель сто, а то и двести, и теперь он так шутит? Нет, от Евтюшкина не пахнет. И глазенки не блестят, как это у него иной раз бывает. Пожав плечами, сказал:

– Мистикой попахивает. А вы в нее верите?

Но капитан в отставке, кажется, говорил всерьез.

– Эх, молодежь! – вздохнул он, пуская дым в приоткрытое окно. – Ни во что-то вы не верите. Ни в бога, ни в черта. А вот у нас один случай был…

Евтюшкин затянулся и принялся держать мхатовскую паузу, искоса поглядывая на меня. А мне что? Разумеется, мне стало интересно. В той своей жизни я вообще не помнил ни пьяную тетку, ни самого Евтюшкина. Может, в те годы он трудился в Первомайском РОВД, а не у нас? Не знаю, но что там за случай у него был, стало интересно. Тем более, что все равно сижу и скучаю.

– Александр Васильевич, не томи, – повел я подбородком, давая понять, что весь – внимание. Евтюшкин, поинтриговав меня еще чуток, начал рассказ:

– Было это в шестьдесят втором году. Я тогда только-только в уголовный розыск пришел, старшего лейтенанта получил. Является к нам пастух из тундры и говорит, дескать, важенка у него из стада пропала, надо найти. Я, было, его на смех хотел поднять – мол, сожрали волки твою важенку, с них и спрашивай, но меня старшие товарищи одернули. Мол, не простой это пастух, он стадо второго секретаря райкома пасет. То есть формально-то у секретаря никакого стада нет, эти олени колхозу принадлежат, а в оленеводческом колхозе у него родня. И то, что пастух родственник, да еще из близких, тут можно не сомневаться. И важенка не простая, а любимица секретаря райкома. Была бы обычная, так и ладно. Волкам тоже кушать хочется. Так что, деваться некуда, придется искать. Все-таки мы, милиция, обязаны принимать меры к розыску пропавших животных. А до стойбища, где важенка пропала, на вездеходе два дня пилить, да и то, если дорогу не слишком замело. А если замело, то и вездеход не пройдет, кроме как на лыжах и не добраться. На оленях быстрее получится, но в отделении своих оленей нет. А даже если и доедешь, то где искать? Тундра большая. Если уж сам пастух не сумел найти, так мы и подавно не сыщем.

Евтюшкин (тоже мне, Станиславский!) опять сделал паузу, а я заинтересованно смотрел на него, ожидая продолжения рассказа. А еще косился на телефон, поскольку он по моим расчётам в полном соответствии с законом подлости вот-вот должен зазвонить, и дежурный по райотделу меня срочно куда-нибудь отправит.

– Товарищ капитан, – не выдержал я. – Ну, не тяни ты кота за причинное место, рассказывай.

– А чё там рассказывать-то? – хмыкнул Евтюшкин. – Дальше пойдет сплошная мистика, в которую ты не веришь. – Глянув на меня, спросил: – Ничего, что я окно закрою? Дует сильно.

Я уже был так заинтригован, что только махнул рукой – дескать, кури ты, черт с тобой, уж как-нибудь переживу.

– А дальше все просто, – сообщил Евтюшкин. – Доложили начальнику отдела, майору Курилову, а тот дал команду вертолет поднимать. Сам в вертолет уселся, пастуха туда, да и мне приказал садиться. Не самому же начальнику ящик с водкой таскать, верно?

– В смысле, ящик? – переспросил я, не поняв, в чем связь поисков важенки и ящика водки?

– А в смысле, что мы с начальником к шаману полетели, – сообщил Александр Васильевич. – А шаману обязательно нужно подношение сделать, иначе он и камлать не станет. Знаешь, что такое камлать?

Что такое камлать я знал. Это когда шаман духов вызывает. Кажется, ему еще полагается мухоморов поесть. Или музыки и пения достаточно, чтобы духов разглядеть? Так что на вопрос рассказчика я утвердительно кивнул и даже напел песню, которую в последнее время частенько ставили на своём купленном в складчину «кассетнике» мои соседи по общежитию:

– Шаман живёт в глухом краю,

Но я туда билет достану.

Шаману денег посулю,

И он ударит в бубен старый[1].

– Слышал я эту песню. Хрень полная, – хохотнул Евтюшкин. – Да шаман русским ни за какие деньги в бубен бить не станет. Разве что, в другой бубен может двинуть. Чукчи – парни крутые, пусть про них анекдоты и ходят. Шаман только своим камлать станет. А русским скажет только: зачем вам духи, если вы в них не верите? У вас свой бог есть, к нему и ступайте, у него и спрашивайте.И девкам, хоть русским, хоть своим, ни за что камлать не станет. Для девок шаманки есть, он к ним и пошлет.

Прокашлявшись, отставной капитан милиции продекламировал:

– Шаман живет в глухом краю

и вертит духов на бую.

О дерзкий путник, мне ответь:

на чём же их еще вертеть?

Ведь сей предмет шаману дан,

чтоб их на нём вертел шаман.

Шаман, известно, тем сильней,

чем мощный буй его длинней[2].

– Подожди, Александр Васильевич, так ведь и ты на чукчу не слишком похож, – резонно заметил я. – И начальник твой, Курилов, судя по всему, тоже не чукча.

– Не чукча, – не стал спорить Евтюшкин. – Курилов, начальник мой бывший, из юкагиров. Это народ такой, их поменьше осталось, нежели чукчей, а имена и фамилии у них русские. Курилов – очень распространенная фамилия. А юкагиры для чукчей почти свои. В общем, слушай дальше. У шамана свой колхоз, его олени дальше аргышат, чем другие. Прилетели мы в стойбище к шаману, тот у себя в яранге сидит, но шум винтов услышал, сразу вышел. Наш чукча, который пастух, сразу к шаману рванул, едва ли не в ноги кланяется и что-то по-своему лопочет. А шаман ухмыльнулся и на чистом русском языке сказал: «Жду вас уже второй день, духи устали. Отпущу я их, важенка сразу вернется». Потом постоял шаман, воздух рукой помял, глаза прикрыл и опять заговорил. Дескать – возвращайтесь, все хорошо будет.

А нам что – вернулась, так и хорошо. И искать не надо, и пастуху радость. Вот и все. Важенка и на самом деле в стадо вернулась, я потом узнавал.

Я посмотрел на Евтюшкина непонимающим взглядом. Потом спросил:

– Так и в чем смысл?

– Как это, в чем смысл? – удивился Евтюшкин. – Шаман ведь за важенкой духов отправил, чтобы те ее сберегли, а потом в стадо привели. И о нас он заранее знал. Кстати, когда я ящик водки вытащил, шаман руками замахал – дескать, целого ящика много. Оставил себе два пузыря, мол, ему этого хватит, а духи все равно пить не станут.

В то, что шаман с помощью духов пригнал важенку, я не поверил. Скорее всего, эту историю Евтюшкин попросту выдумал. Вон, дамочка, просившая в качестве гонорара за раскрытие убийства «беленькую», его на мысли навела. И шаману повезли такую же валюту. Но с другой стороны, с этим-то все в порядке, потому что в нашей стране, самая ходовая валюта – это жидкая. Пожалуй, самое правдивое в рассказе Александра Васильевича это то, что духи не пьют. Впрочем, кто их знает? А вслух сказал:

– Есть многое в природе, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.

– Вот-вот, – закивал Александр Васильевич. – Если бы Шекспир пару лет на Чукотке прожил, он бы такого понаписал!

Вполне возможно, что Евтюшкин сейчас бы принялся рассуждать, что мог написать Шекспир, окажись он в яранге, или на нартах в оленьей упряжке, но не судьба. Противно зазвонил телефон, а голос дежурного озабоченно сказал в трубку:

– Леша, спускайся вниз, тебе на выезд.

[1] Песня Аллы Пугачевой

[2] В первоначальном варианте вместо слова «буй» было другое слово. Но по цензурным соображениям его пропускаем. А все претензии к А. В. Евтюшкину.

Глава 14
Вахтер особого назначения

Дядя Коля не смотрел мне в глаза и пытался несмешно шутить. Мы находились в его кабинете, и мне было его жалко. Человеку предстояло уведомить меня о том, что я в розыске больше не работаю, а такие вести сообщать коллеге, с которым сложились вполне доброжелательные отношения, ох, как нелегко, пусть даже тот всего лишь твой подчинённый. Наконец, он решился и оставил свои глупые присказки в стороне.

– Алексей, ты всё сам должен понимать. При таком раскладе тебя никак нельзя оставлять на службе в розыске. Сам понимаешь, ещё хуже может быть. Если мы демонстративных мер к нарушителю не примем, прокуратура возьмёт, да и возбудит в отношении тебя уголовное дело, а тогда уж, сам понимаешь…

Волнуется мужик. Сколько раз уже повторил он это своё «понимаешь». Я понимал, но слаще от этого не становилось.

– А может ты сам напишешь рапорт на перевод, скажем, в спецкомендатуру? Дежурным, например? – с надеждой спросил Николай Иванович.

Ну уж дудки! Оставить такой след в своём личном деле? Кому в дальнейшем будет интересен сотрудник, сбежавший из уголовки? Ясно, что местечко для меня в комендатуре уже подготовлено, но как известно (об этом ещё, по мнению Титана, «великий Кал Маркс говорил»), человек – кузнец своего счастья. Так что я своими руками обрекать себя на позорную ссылку не буду. Да простят меня собратья из всех спецкомендатур Союза, там тоже служба порой не сахар, но это наименьшее, к чему я хотел бы стремиться.

Начальник розыска срисовал мою мимическую реакцию и без паузы продолжил:

– Ладно, настаивать не буду – не пиши. Но дела это не меняет. Пойми, Алексей, решение уже принято, и это не моё решение. Ты хороший сыщик, но обстоятельства… Одно могу обещать: я всегда готов принять тебя обратно.

С БАМом всё прошло значительно будничней. Для него я был источником неприятностей, избавиться от которого – великая удача. Он сообщил мне, что в связи со служебной необходимостью я переведён на должность дежурного инспектора второй спецкомендатуры. Ладно хоть не по служебному несоответствию, и то хорошо! От меня требовалось зайти к замполиту, расписаться в приказе и приступить к сдаче дел, а завтра с утра прибыть в распоряжение начальника спецкомендатуры. Так что зря ты, дядя Коля, старался – не надо никаких рапортов на перевод. Дело уже сделано и без нас с тобой.

Большаков напоследок посмотрел на меня взглядом мудрого начальника и изрёк с почти отеческой интонацией, сквозь которую, однако, просвечивало некоторое облегчение (не мне с тобой теперь возиться):

– Надеюсь, что это послужит тебе хорошим уроком на будущее, Воронцов. Работник ты вроде бы и успешный, но всё время вокруг тебя какое-то напряжение ощущается. Всё тебе по-своему надо сделать. Неудобный ты какой-то. Пятно на коллектив, опять же, из-за твоих фокусов. Будь как все, и самому легче станет.

Будь попроще, и люди к тебе потянутся – перевёл я для себя последнее изречение начальника, которого он в такой редакции пока ещё не знал. Вот интересное дело: до настоящего времени моя вторая жизнь отличалась от первой какими-то несущественными мелочами, а сейчас возникла серьёзная заявка на новизну. Вот стану я великим спецкомендатурным деятелем и на грядущем строительстве пятой домны, знаменитой «Северянки», где будут работать мои химики – условники, вотрусь в доверие к нашему Борису Николаевичу, которому придётся частенько наезжать на стройку для придания ускорения темпам работы. Понравлюсь ему и между делом угощу «палёнкой» с «трассы»[1]. Он, конечно, после этого никаким президентом стать не сможет – уж очень продукт ядрёный, от него слепнут частенько или ещё что случиться может. Зато сделает меня каким-нибудь там своим референтом, а то и зятем. И буду я его по вечерам «палёнкой» угощать да сказки о будущем на ночь рассказывать, совсем как Шахерезада. А в стране у нас покатится с-а-а-в-с-е-м другая жизнь, панимаишшь.

Я прислушался к своим ощущениям и устыдился. С чего это вдруг меня на такие глупости потянуло? Сказал же начальник – будь проще. И вообще, пора передачей дел заняться.

Я сдал карточку-заместитель на своего «Макарова» в штаб, дела по описи – Николаю Ивановичу. Всё у меня уже было заготовлено – зачем растягивать процедуру расставания? Как говорится, уходя – уходи. Прознавшие откуда-то про мой последний день в конторе ребята – сыщики забегали по одному и группами, говорили неуклюжие слова ободрения, хлопали по плечу, ругали прокуратуру и нового зама, без которого «такой фигни никогда не бывало» и вообще всячески старались меня развеселить.

Потом потянулись девчонки из дознания и детской комнаты, ну прямо панихида какая-то получилась. А мой друган Санька Барыкин, который почему-то тоже оказался здесь, заявил, что ему приснилось, будто бы к Новому году я опять буду работать в райотделе, только уже начальником. Переборщил слегка с утешением. Пора было пресекать это дело. Титан меня понял и быстренько погнал всех на выход, а когда мы остались одни, сказал:

– Я не знаю, что там видел во сне Барыкин, но помни, что сказал великий Карл Маркс…

– Человек – сам кузнец своего счастья! – подхватил я, и мы дружно заржали.

– Да знаю я, что Карл Маркс здесь не при чём, – смеясь, проговорил Титан, – но так бывает занятно наблюдать за реакцией услышавших эту галиматью. На вот лучше. – подал он мне какой-то ключ. – Это запасной от кабинета. Как приспичит чего-нибудь пораскрывать, а тебе обязательно приспичит, даже не сомневаюсь, приходи, будь, как дома. Хоть так делать вроде и не полагается, но все последствия беру на себя. И будущему претенденту на твоё место всё объясню.

Теперь пора и на выход. Это как на вокзале: кто-то останется, кто-то уедет. Этот кусок жизни уже позади, и больше говорить о чём-то не имеет никакого смысла. Оттого, наверное, и бывают такими натянутыми последние минуты расставания.

Я пожал своему оперскому наставнику руку и уже собрался уходить, когда он вдруг вспомнил о чём-то:

– Да, а в среду-то ты с нами?

Чёрт возьми! Вот это да! Оказывается, текущие хлопоты по смене статуса, как сказали бы мои будущие современники, совсем затмили от меня важнейшее событие в жизни каждого сыщика. В среду же будет пятое октября – день уголовного розыска. Святой праздник, можно сказать. День, которого с душевным трепетом ожидают многие руководители, в чьём подчинении имеется оперативный состав. Когда всем сотрудникам уголовного розыска, кроме дежурного наряда, предписывается сдать табельное оружие, включая даже тех, у кого оно закреплено «на постоянку». Ибо грядущего отменить не в силах никто: ни начальник, ни министр, ни мать родная – уголовный розыск будет «гулять». На всех «малинах» и «хазах» в округе к вечеру этого дня будут вздрагивать от каждого шороха за дверью, потому что обитающий там народ давно и крепко выучил одно правило: наиболее совестливая часть оперсостава устыдится, что сегодня мало поработала, и после праздника обязательно отправится устранять пробел, например, проводить рейд по притонам.

Пятое октября – это особый, кастовый праздник, куда не приглашают посторонних из других подразделений, с одним правда, исключением – для инспекторов детской комнаты милиции. Во-первых, без женщин и праздник не праздник. Перед кем же ещё грудь колесом можно выкатить? Кому дать крепкий бицепс потрогать и насладиться восторгом – какой же ты сильный! Кому героическую байку рассказать? (Это для тех, у кого с бицепсами не сложилось).

Во– вторых, жизнь всё так мудро управила, что у девчонок в этот день тоже свой праздник имеется – День Учителя[2]. А наши инспектора по малолеткам – сплошь выпускницы одного из немногих ВУЗов в городе – пединститута. Некоторые даже учителями поработать успели. Так что тут объединить праздники сам бог велел.

Титан, не дождавшись моего ответа, заявил:

– Мы как всегда, в Городище будем, на бережке, так что ты не прозевай. А то потом не на чем добираться будет.

Спасибо, Титан. Добрый ты человек. Только я теперь вроде, как и не сыщик, хотя в корочках по-прежнему написано: инспектор уголовного розыска. Пока. Пустяк, но на душе стало тоскливо.

– Не знаю. Что новое начальство скажет. Может, на дежурство поставит. А начинать службу на новом месте с капризов как-то не хочется…

Титан не стал нажимать, понятно, что не от меня зависит. Но заверил, что все ребята будут рады меня видеть. И что бывших сыщиков не бывает. На том и расстались. И у меня оказалось полдня свободного времени, которым я не знал, как распорядиться. А посему, не мудрствуя лукаво, отправился в общагу и завалился спать впрок.

Моё новое место службы являло из себя типичную общагу в пять этажей, с той лишь разницей, что от общаги его отличали решётки на всех без исключения окнах, независимо от уровня над землёй. Мне даже приходилось бывать здесь раньше по каким-то делам. Но теперь я входил в него с новым чувством: это мой рабочий дом на неопределённо долгое время. Мало ли, что там напророчествовал мне друг мой Барыкин про скорое возвращение в райотдел. Укрепить мой дух хотел, не иначе.

Мой новый начальник оказался добрейшим пожилым майором, с которым мы даже были слегка знакомы. Точнее, я знал про его существование, а он про моё скорей всего – нет. Строгой режимной службой от товарища майора вовсе и не пахло. Мундир на нём сидел как тесноватый пиджак на гражданском шпаке, ворот рубашки не сходился в области верхней пуговицы и не распахивался во всю ширь только благодаря галстуку. Обширную лысину, всю в многочисленных родинках обрамляли весёленькие соломенные кудряшки. Он сразу отмёл в сторону моё обращение к нему по званию:

– Это вы мне в дежурке будете так докладывать, Алексей Николаевич, а здесь можно и просто по имени-отчеству – Пётр Петрович.

Он был так любезен, что в какой-то момент нашего разговора мне показалось: вот сейчас он откроет дверь в коридор и крикнет кому-то невидимому:

– А что, братец, подай-ка нам с Алексеем Николаичем чайку, да поживей!

Не крикнул. А потихоньку начал выпытывать, что да как. Не бывает ведь, чтобы из розыска и вот так запросто – жуликов охранять. Я ограничился вежливыми официальными ответами и, похоже, несколько этого пухлого добряка расстроил. Он поубрал любезности и объяснил, что пару дней мне отводится на ознакомление с коллективом и местом работы, изучение и конспектирование необходимых инструкций, а в среду, пятого октября, я выхожу на дежурство в качестве стажёра к капитану Кирьянову.

Плакал мой праздник. Без меня ребята будут лопать шашлыки и запивать их тем, чем шашлыки вовсе не запивают, без меня будут пытаться поднять с земли зубами спичечный коробок, сидя на поперечном шпагате, потому что Жора Сапегин всех обязательно заведёт. Ни у кого, конечно, не получится, но дело ведь вовсе не в результате, а в процессе, и хохота будет вволю. Обязательно кто-то полезет купаться в мутные воды мелкого Череповецкого моря, которое на самом деле и не море вовсе, а Рыбинское водохранилище. У нас, конечно, не юга, а северо-запад, но это значения не имеет. Отменить подвиг разве что снегопад может.

А вот то, что я буду дежурить с Кирьяновым – это хорошо. С Виктором я был немного знаком. Он хороший парень, толковый и опытный, только вот перегорел на каком-то этапе службы и хлопотному карабканью по карьерной лестнице предпочёл тихую заводь в дежурке спецкомендатуры. Впрочем, не мне его судить. Мало ли какие резоны у человека были.

Я не стал капризничать и просить добрейшего Петра Петровича о выходе на дежурство в другой день. Пожалуй, мне лучше не участвовать в этот раз в празднике уголовного розыска, а то он, не дай бог, превратится опять в затянувшиеся мои проводы. Ребята, поддавши, опять утешать начнут. Кто-нибудь из самых горячих поклянётся, что откроет вендетту этому негодяю – заместителю прокурора. И что это за праздник тогда получится? Так что пусть уж лучше всё идёт, как идёт.

За два дня я по-честному изучил все необходимые документы, включая план эвакуации при пожаре. А что? – Я давно уже усвоил правило, что самые досадные ошибки подстерегают человека в тех местах, которые он считает недостойными своего внимания. Теперь и на дежурство можно. Так что – вперёд!

Инструктаж моего наставника перед заступлением на смену был краток: смотри, что я делаю, вникай. Более словоохотливым он был в других темах.