Текст книги "Долгожданная кража (СИ)"

Автор книги: Евгений Шалашов

Соавторы: Владимир Зингер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Про целование рельсов я за свою жизнь много историй наслушался. Часто те, про кого в них шла речь ни сном, ни духом не ведали, что им приписывается такое язычество. Но смысл этого действа передавался верно – неуёмная бескрайняя радость.

Женька в продолжение своего секрета сделал страшную физиономию и выдал:

– Так что у нас, коллега, впереди много удивительно интересного.

Я посоветовал ему сплюнуть три раза через левое плечо и отправился к себе, ещё не подозревая, что Женькин прогноз скоро начнёт сбываться, и вовсе даже не в связи с пресловутыми повестками. И ничего полезного мне не принесёт мое послезнание.

Возвращаясь в свой кабинет, я столкнулся с Утягиным. То есть не совсем, чтобы столкнулся. Он как раз выходил из кабинета начальника следствия, но при моём приближении быстро юркнул назад, а вышел снова, когда я уже миновал опасную для него зону.

– Тебя ещё не посадили? – донеслось мне вдогонку. Я не отреагировал.

Странный вопрос. Если он видит меня здесь, значит не посадили. Только что-то его голос слишком уж откровенно звенит злорадством. Не иначе какую-то пакость Утягин всё-таки затеял, и судя по всему, я скоро об этом узнаю.

[1] АППГ – аналогичный период прошлого года.

Глава 7
«Запорожец» – тоже машина

«Тук-тук-тук!»

«Кто там?»

«Это я, почтальон Печкин, принёс повестку в прокуратуру».

Только я не почтальон Печкин, поэтому так поступать не буду. Не дождётесь, товарищ новый заместитель прокурора. Сначала мы зайдём к воспитателю общежития.

Казалось бы, странное дело: в общаге не дети живут, а повидавшие всякого разного мужики. Какой им воспитатель, особенно если следовать старой поговорке о том, что воспитывать надо, пока дитя поперёк лавки лежит? Здесь с этим уже поздновато, вроде как. Но воспитатели в каждом общежитии были. Правда, я про себя называл их комиссарами. Светлана Николаевна была как раз из комиссаров. Гражданский опер почти что. Она всё знала, всё видела, всё помнила, но милицию по пустякам не беспокоила, управлялась сама, и весьма неплохо. И контингент свой держала в руках крепко.

Слово «контингент» мне сильно не нравилось, но что поделаешь? В таком месте, как общежитие, может проживать только контингент. Слово «общежитие» мне тоже не нравилось. К нему, слову этому, конечно, все давно привыкли и перестали замечать его странную сущность, но вдумайтесь – «общее» – «житие». Чем-то неправильным, противоестественным попахивает от этого слова. А ведь известно, что «как вы яхту назовёте, так она и поплывёт». Тут я вспомнил, что и сам проживаю в общежитии, и, стало быть, являюсь неотъемлемым элементом этой противоестественности. Я сконфузился и немедленно прекратил свои лингвистические исследования, дабы не впасть в ещё бо́льшую ересь.

Светлана Николаевна по-мужски протянула мне руку. А чего ж тут удивительного? С кем поведёшься, как говорится. Когда мы обсудили все насущные дела, я вытащил повестку и посмотрел, кому она адресована. Та-ак, Михаилу Михайловичу Михайлову. Шутка что ли? Или в этом роду Михайловых фантазии совсем ни на грош? Я представил себе длиннейшую вереницу Михал Михалычей, уходящую куда-то в глубь веков к своему первому прародителю, тоже Михаилу, от которого и пошла фамилия. Кстати, такой персонаж в этом общежитии мне был пока не известен. Или новенький, значит, или из тихих.

Всеведущая воспитательница подтвердила – из недавних. Сорок лет, а ни кола, ни двора. Приехал из Архангельска с одним вещмешком. Поюжнее, говорит, решил перебраться. Интересно, он карту видел когда-нибудь? Тоже мне, нашёл юг!

– Не судим? – спросил я.

Светлана Николаевна отрицательно покачала головой и сокрушённо заявила:

– Да лучше бы судимый был. С ними-то у меня контакт как раз налажен. А этот дикий какой-то. Как напьётся, никаких порядков не разумеет. Его уж местные учили пару раз.

Ага, вот с этого места поподробней, как будут говорить в мои поздние времена. А воспитательницу и подгонять не пришлось.

– В цедээре[1] как раз стимуляцию выплатили. Понятно, «рексы»[2] тут же отметить решили. А как дошли до кондиции, Михайлов кого-то петухом обозвал. Ну и всё. Этого хватило, чтобы ему, значит, популярно и объяснили, что он и есть тот самый петух. А чтобы закрепить урок велели забраться на подоконник да из форточки кукарекать. Он, конечно, ни в какую. Тогда заменили ему эту кару на пару фингалов да выбитый зуб. У нас ребятки из бывших сидельцев ох как не любят таких шутников.

Светлана Николаевна закончила рассказ и выглянула в окно:

– Да вот он, собственной персоной! Не желаете познакомиться?

Вот поди ж ты! Удача сегодня так и прёт! Не иначе впереди какая-нибудь каверза зарыта, чтобы уравновесить маленький нынешний успех. А воспитательница тем временем выглянула в коридор, немного подождала, пока нужный субъект появится в пределах видимости, и зычно крикнула:

– Михайлов! Ком цу мир!

Когда невзрачный человечек появился на пороге, Светлана Николаевна легонько подтолкнула его в спину:

– Проходи, не стесняйся. Тут вот с тобой побеседовать хотят.

– А я отлучусь пока по делам. – Это уже мне. Молодец, тётка, всё понимает.

Я махнул перед носом Михайлова «корочками», не беря за труд открывать их. В нынешние времена этого было вполне достаточно.

– Уголовный розыск. Инспектор Воронцов. А вы, стало быть, гражданин Михайлов, Михаил Михайлович?

– Так точно, гражданин начальник! – отрапортовал мужичок.

– А почему гражданин? Опыт имеется?

Михайлов осклабился.

– Не-е, гражданин начальник, отводит бог покуда. На нарах не бывал. Но зарекаться на будущее не могу. От тюрьмы да от сумы, как известно… А гражданин потому, что мы как есть, люди противоположные. Мы для вас – быдло, так сказать, пыль на ветру. Ну, а вы для нас – му…

Он сделал расчётливую заминку и почти без паузы продолжил:

– Ой, чуть не согрешил, слово плохое могло вырваться. Но не вырвалось ведь?

И ехидненько посмотрел на меня. Говорунчик какой попался, блин. Да ещё с философским уклоном. Пыль на ветру, понимаете ли. И обозвать умудрился, да так, что вроде и претензий не предъявить. Ну ничего, ещё не вечер.

– Ты смотри, чтобы у меня не вырвалось. – пообещал ему я. – Расскажи-ка лучше, по поводу какой травмы ты обращался за медицинской помощью?

– Это когда же? – фальшиво полюбопытствовал Михайлов. Но переиграл. По глазам было видно, что всё он понял сразу. Но попробовал узнать «на шару», что мне известно.

– А у тебя что, много таких случаев было за последнее время? – не дал я ему шансов.

– Всё, гражданин начальник, всё вспомнил. Как есть всё! В августе дело было, ага, точно в августе. На Ильин день аккурат. Второго числа, стало быть.

Михайлов закатил глаза, изображая активную мозговую деятельность.

– Я, гражданин начальник, в городе человек новый. Порядков ваших не знаю. Не опаснулся, когда надо было, вот и получил ни за что, ни про что. Вот видите…

Михайлов ощерился, демонстрируя прореху в жёлтых от никотина зубах.

– И ещё вот тут.

Он наклонил голову.

– Вот, пощупайте. Два шва накладывали. Пощупайте, пощупайте. До сих пор шишка осталась.

Ничего я щупать не стал, удовольствовавшись беглым взглядом на лысеющую макушку рассказчика. Там и действительно просматривался небольшой бледно-розовый рубец.

– Часы, между прочим, отобрали. «Победа», от отца – фронтовика остались. Нашёл бы гадов, я бы их собственными руками…

Михайлов затуманился взором и чуть не пустил слезу. Вот это артист, восхитился я.

– Ты, Михал Михалыч, часом книжки не пишешь? Сказки, например?

Не случившиеся слёзы у рассказчика мигом высохли.

– А что не так? – осторожно поинтересовался он.

– А вот что. Давай изложим твою трагическую историю так. Тогда-то и там-то во время распития спиртного я неосторожно обозвал одного товарища «петухом», за что и был побит…

– Донесли уже? – живо и без тени смущения удивился Михайлов. – Тогда признаю, было дело, чего уж там. Ведь посудите сами, гражданин начальник, не мог я вам такую историю рассказать. Меня бы мои товарищи не поняли, не принято у нас так-то. Ну чё там, ну выпили, ну повздороли. Мало ли что между своими бывает. Сегодня мне досталось, завтра кому-то от меня перепадёт. Жизнь такая, понимаете ли, штука, что без этого никак нельзя. И что, сразу жалиться бегать, как детям несмышлёным?

А что? Правильно мужик рассуждает. И нам работы меньше. Только чтобы до увечий не доходило. А по мелочи Светлана Николаевна и сама разберётся, работа у неё такая.

– Ну вот и замечательно! – одобрил я жизненную позицию Михайлова. – Теперь садись вот сюда и пиши, как дело было по правде.

– А пацанам что за это будет? – насторожился он.

– А ты напиши так, что называть их не желаешь и претензий к ним не имеешь.

– Ага! – Михайлов расслабился и повеселел.

Минут через пять он протянул мне листок бумаги с кривыми каракулями. Я прочитал и восхитился. Из написанного получалось, что травму несчастный получил в общежитии во время диспута за круглым столом из-за расхождения во взглядах с коллегами, и что это дело житейское, не требующее вмешательства милиции. Закончил он фразой, которую я ему и подсказал чуть раньше.

– Точно, тебе бы сказки писать! – похвалил я Михайлова, не став придираться к определению понятий. Кому пьянка, а кому и творческий диспут. – Вот укажи ещё, сколько вы там бормотухи во время своего диспута «уговорили», и будет всё тип-топ и абгемахт.

– Так ящик, наверное.

– Ну вот и записывай.

Когда Михайлов закончил свой опус, я положил перед ним прокурорскую повестку. Мужичок прочитал написанное на ней и вопрошающе посмотрел на меня. Я прокомментировал:

– Тебя вызывают в прокуратуру по факту твоей травмы, повлекшей обращение за медицинской помощью. Твоя задача – рассказать всё, как есть, безо всяких сказок. То есть…

Я не закончил фразу и посмотрел на Михайлова.

– Гражданин начальник, мы хоть и пыль на ветру, но люди с понятием. – заверил он меня. – Всё будет тип – топ и… забыл, какое ещё слово вы там говорили. Только можно я в прокуратуре про «петуха» рассказывать не буду? Неловко как-то.

– А это уж как пойдёт. – не стал я его жалеть. – И вот ещё что. Дописывай в бумаге: я, ФИО, предупреждён об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. И подпишись.

Когда Михайлов написал, что требовалось, я забрал бумагу и металлическим голосом сообщил ему:

– Теперь слушай сюда. Эта бумага будет у меня, и если ты наплетёшь в прокуратуре сказок про незнакомых людей и папины часы, ей будет дан ход, и у тебя появится реальная возможность познать то, от чего ты так философски не зарекался десятью минутами раньше. Всё понятно?

Михайлов побожился мне, как умел, и был отпущен восвояси. Можно было поставить себе маленький плюсик. Из этой травмы прокуратуре глухаря уже будет не сделать, и то хорошо. А мог бы прилететь и грабёж. Я ни минуты не сомневался, что без сегодняшнего инструктажа гражданин Михайлов рассказал бы заместителю прокурора сказочку про папины часы и жестокости неизвестных ему череповецких супостатов. А прокуроры не имеют привычки проверять показания так называемых потерпевших, прежде чем возбудить уголовное дело.

Про уголовную ответственность для Михайлова за ложные показания я, конечно, маленько перегнул. Ничего ему не будет, не тот случай. Да и вообще эта статья у нас практически не работает, особенно самостоятельно. Это если ещё «прицепом» где-нибудь может получиться. Но бумагу-то он подписал, и эта бумага у меня. Вот и пусть помнит об этом во время своего похода в прокуратуру.

Я глянул на часы и обомлел – без десяти четыре. В четыре должна прийти моя Нина. За десять минут до конторы мне не добежать. Воображение тут же нарисовало картинку: Нина сидит на стульчике в коридоре в ожидании меня, а мимо проходит следователь Утягин… Дальше я фантазировать не решился, быстро попрощался со Светланой Николаевной, поблагодарил её за помощь и вылетел на улицу. Машину бы тормознуть, но я в гражданке. Кто тебе такому остановится?

Но, видимо, лимит на удачу в этот день оказался ещё не исчерпан. На выходе из общаги я нос к носу столкнулся с милиционером. С незнакомым. Зачем он сюда шёл? Может по каким-то своим делам, может просто живёт тут. Не дав ему опомниться, я потащил его на улицу.

– Братан, тут такое дело…

«Братан» ошалел от такого натиска и начал упрямиться. Ах, да, я же не представился.

– Сержант, я из уголовки, Воронцов. Вот ксива. Срочно останови мне какую-нибудь попутку. В контору надо сей же момент.

Я не особо следил за гладкостью выражений, но сержант меня понял и проникся. Только вот опыта в остановке машин у него, похоже, не было никакого. Две легковушки мы прозевали. Водители просто предпочли «не заметить» вялого махания сержантской руки. Пропустили бы и третью, но красненький ушастый «Запорожец» остановился сам.

– Что, сынки, торопитесь куда-то, вижу?

За рулём сидел… Прежний Воронцов, образец номер один, так сказать, смело мог бы назвать водителя дедом. Тому было лет шестьдесят. Густая «карламарксовская» грива седых волос, седые брови толщиной в палец, мощная чёрная оправа очков. Но Воронцов номер два, Воронцов поживший и побывавший в возрасте, пожалуй, побольше этого, так делать не стал.

Махнув сержанту, мол, спасибо за готовность помочь и больше не мешай, я объяснил водителю, что к чему. Машинально отметил номер машины – «80−80 ВОО». Да за таким бы номером в нашем будущем очередь выстроилась. Считай, три повтора «восемь – ноль». Буквы «ВО» тоже ведь на «восемь – ноль» похожи. А тут простой советский работяга на своём «Запоре» разъезжает и на подозревает даже, что является владельцем блатного регистрационного знака.

Водитель без слов распахнул правую дверь, приглашая садиться и протянул мне свою руку:

– Степан Петрович, пенсионер.

– Алексей Воронцов, уголовный розыск. Мне бы побыстрее до райотдела, Степан Петрович.

Познакомились, поехали. Через пару минут я понял, что наш дежурный водитель «Боря сорок кэмэ» – просто ракета. Видимо, что-то отразилось на моём лице, потому что Степан Петрович начал сокрушаться:

– Мне вот, как инвалиду войны, эту радость выделили. А водительской практики нету совсем. Думал, быстро настрополюсь, да вот не очень-то получается. Знающие люди говорят, что в моём-то возрасте трудновато уже это дело осваивать.

Водитель легонечко прохлопал правой рукой по баранке, демонстрируя, о каком именно деле он говорит. Левая рука крепко держалась за руль, даже костяшки пальцев побелели. Не надо бы так сильно, подумал я, но под руку говорить ничего не стал. А Степан Петрович продолжил свою речь:

– Вот езжу потихоньку, тренируюсь.

Он о чём-то задумался и вдруг сказал:

– А знаете что, если вам надо быстро, так может сядете за руль? Небось, права-то имеются?

У меня даже дыхание перехватило. Я так скучал по управлению машиной в этой своей новой жизни! Даже беспокойство за Нину отошло на второй план. Только вот прав-то у меня как раз и не было. Почти сорокалетний водительский стаж был, а удостоверение осталось там, в старой жизни. Только кто с меня здесь и сейчас эти права спрашивать будет?

Как можно небрежней и обыденней я кивнул головой, дескать, какие могут быть сомнения, и мы со Степаном Петровичем поменялись местами. «Запор» оказался даже не инжекторным, а карбюраторным. Я же последние двадцать лет ездил в основном на «автомате» и про всякие там «подсосы» и сцепления давно думать перестал. Справлюсь ли? Не заглохнуть бы при первом же старте, а то опозорюсь ещё перед этим замечательным стариком.

Но всё обошлось. Что ни говори, а память тела – великая штука. Как только я отвыкшей от шофёрской работы левой ногой выжал сцепление, всё встало на свои места: остальные задействованные в управлении машиной части тела синхронизировались без моего сознательного участия.

С водительской позиции движение на дороге выглядело совсем иначе, нежели для пешехода. Сказать, что оно было вялое, это не сказать ничего. Я вполне комфортно для себя рулил в негустом транспортном потоке, успевая объезжать щербины на асфальте. Немножко не хватало правого зеркала заднего вида, но эта беда была не велика. Да я и не удивился его отсутствию, зная, что в нынешнем времени о такой ерунде никто и не задумывался. Даже посадочного гнезда для него предусмотрено не было.

Когда я уже довольно лихо затормозил у райотдела, Степан Петрович посмотрел на меня с уважением и некоторой завистью.

– Ну, Алексей, вы показали мне класс! Теперь я понимаю, к чему мне надо стремиться.

Я чувствительно поблагодарил старика, и мы расстались друзьями. Случайно оказавшиеся на крыльце РОВД сотрудники с интересом посмотрели на моё помпезное появление. Да-да, именно помпезное, ибо «ушастый» ещё не скатился в категорию «недомашин», а гордо стоял в одном ряду с другими автомобилями и был почти так же недосягаем для простых смертных, как и остальные легковушки.

Оказавшийся тут же на крыльце мой экс-наставник Титанов успел спросить:

– А ты же ведь вроде рулить не умеешь?

Я только широко улыбнулся в ответ, прокладывая дорогу внутрь райотдела, мол, думай, что хочешь. Мне было некогда. При входе я взглянул на часы, висевшие над окном в дежурку. Стрелки показывали без двух минут четыре. Успел!

[1] ЦДР – Трест «Центрдомнаремонт»

[2] «Рексы» – обидное прозвище работников ЦДР

Глава 8
В поисках пальто

Нина смирно сидела на стульчике около моего кабинета, что-то читала, и никто её не обижал. Уже хорошо! Она поднялась мне навстречу, а я разулыбался во всю ширь своей физиономии, совсем не так, как подобает строгому оперработнику при второй встрече с потерпевшей, повесившей ему «глухаря».

– Давно ждёте, Нина? – Мне было чертовски приятно произнести её имя.

– Нет – нет, не беспокойтесь, всего каких-нибудь пять минут. – ответила она и взмахнула толстой тетрадью, которую держала в руках. – Вот, изучала…

Удалось увидеть только ничего мне не говорящее слово «семантика» на обложке. Умница какая, не теряет времени даром.

– Прошу! – я распахнул дверь, и пропустил Нину в кабинет. Она прошла совсем рядышком, погрузив меня в едва уловимый, давно утраченный, но, как оказалось, совсем не забытый аромат её волос.

Говорят, где-то на далёких южных островах живёт племя папуасов, не ведающих грамоты, но зато больших талантов в создании стойких ароматов из подручного сырья, всяких там корешков – паучков. Так вот, чтобы сохранить в памяти какое-нибудь событие, они создают порошок со специальным, только для этого случая, запахом. Из только им известного дерева делают маленькую колбочку с плотно притёртой пробочкой и засыпают туда приготовленное снадобье. А когда им приходит на ум вспомнить об этом событии, они открывают соответствующую колбочку и вдыхают законсервированный там аромат. А дальше происходит чудо – память их уносит в те времена, воспоминания о которых получаются даже более яркими, чем если бы это было описано на каком-нибудь папирусе. Полный эффект присутствия, так сказать, достигаемый каким-то совершенно иррациональным образом.

Я стоял у дверей и чувствовал себя тем самым папуасом, окунувшимся в прошлое (или будущее?), во всё сразу, целиком, и от этого казалось, голова моя не выдержит наплыва впечатлений и разлетится на куски.

Кое-как справившись с эмоциями (надеюсь, Нина ничего не поняла), я уселся на своё место и казённым голосом заявил:

– Что ж, Нина, нам с вами предстоит большая работа. Давайте ещё раз пробежимся по обстоятельствам происшедшего. Вдруг какая-то важная деталь оказалась упущенной. Начнём, пожалуй, с примет пальто.

Я достал из сейфа «дело» по краже, состоящее пока что всего лишь из трёх хилых листочков, и важно положил их перед собой.

– Итак, пальто демисезонное, размер примерно сорок шестой, цвет зелёный, материал кримплен, фасон – «трапеция» или по-другому – «колокол»…

Дальше я ничего произнести не успел. Нина встрепенулась и как-то даже испуганно посмотрела на меня.

– Алексей, откуда вы знаете про фасон… ну, про «трапецию» эту?

Я, в свою очередь, недоумённо уставился на неё.

– А что не так?

– Да понимаете, я вчера весь вечер маялась, что впопыхах не сказала вам про то, как пальто выглядит, а вы не спросили. Сказала только, что пальто индивидуального пошива. У меня подруга в ателье работает. Вы ответили: ага, понял, зелёное, индпошива, что-то там черкнули себе на бумажку – и всё.

Да уж, вчера я, видимо, был сильно не в себе от обрушившихся на меня эмоций, если не записал такие очевидные приметы похищенного. Нина смотрела прямо на меня, но выражение её глаз я понять оказался не в силах. Мы молча переглядывались друг с другом, наверное, целую минуту. Наконец она уверенно произнесла:

– Я точно помню, что своё пальто словами «трапеция» и «колокол» я вчера здесь у вас не описывала. Да вы загляните в свои бумажки…

Я заглянул. Не было в них таких слов.

– Вот видите? – уличила меня Нина.

– Ну и что? – не сдавался я, уже догадываясь, что маленько влип.

– А то, что фасон моего пальто именно так и называется – «трапеция» или, по-другому, «колокол». Равномерное расширение от плеч к низу подола. И мужчины, если им специально не сказать, таких вещей в голове никогда не держат. Так откуда у вас это?

Она опять уставилась на меня, и тут её, похоже, осенила какая-то догадка. Нина округлила глаза и, ещё не веря себе самой, тихонько произнесла:

– Это может значить только одно – вы моё пальто видели и знаете, как оно выглядит. Вы что, видели меня в нём, следили за мной? А может быть…

Сейчас она скажет: а может быть вы его и украли, подумал я ошеломлённо. А что, не самая плохая версия. Украл, потому что фетишист и извращенец. По этой же причине не позволяю разговаривать с другими сотрудниками, боясь разоблачения. Всё сходится. Надо как-то выкручиваться.

Нина между тем закончила начатую фразу:

– А может быть вы его уже нашли? – И с надеждой посмотрела на меня. Мне стало стыдно. Какой же я остолоп – так подумать про девчонку. Я отрицательно покачал головой.

– Нет, Нина, к сожалению, нет. Но зато сегодня с утра я забежал к вам в институт и успел поговорить кое с кем из ваших сокурсниц. Вот они-то мне и рассказали…

– А вот и нет! – торжествующе воскликнула Нина. – Неправда ваша, Алексей Николаевич! Нигде вы не были!

– Это ещё почему? – удивился я,

– Да потому, что если вы были в институте, то знали бы, что у нашей группы сегодня нет занятий – профосмотр, и никого из наших девчонок там нету!

Тьфу ты, как неловко получилось! Теперь отвираться ещё сложнее будет. Не могу же я признаться, что в нашей семье история знакомства бедной студентки и молодого опера будет повторяться на каждый свадебный юбилей, а то и чаще. Будут показываться фотографии, где Нина с подружками в этом самом пальто, и она будет хвастаться, что у неё пальто было по тем временам самое модное в мире – из кримплена, а не из какого-нибудь позорного драпа. И фасон – ну чистый отпад – «трапеция»: вот видите, видите, как колокольчик. А этот охламон, будет она говорить, ероша мои волосы, так пальто и не найдёт, а ещё сыщик. Зато я найду тебя, буду говорить я, а это немножко лучше, чем какое-то пальто трапецией.

Нина смотрела на меня выжидающе. А я не знал, что ей ответить. Сморожу опять какую-нибудь глупость, а она возьмёт, да и уйдёт. И что тогда? И я осторожненько так начал, готовый отработать назад в любую минуту:

– Да, Нина, вы правы. Не был я в институте сегодня. И пальто вашего никогда не видел. Я сам не знаю, откуда во мне взялись слова, которые вас так удивили. Может быть вы всё-таки вчера говорили их мне, но потом сами забыли?

В этом месте Нина отчаянно замотала головой – нет, не говорила. И я неожиданно для себя брякнул:

– Тогда не остаётся ничего другого, как признать, что я каким-то сверхъестественным образом угадал то, о чём вы думали.

Ну вот, сморозил всё-таки. Нина удивлённо уставилась на меня, но уходить, похоже, в её намерениях не было. Постепенно недоверие в её глазах изменилось на восторженное веселье.

– Лёша!

Она, похоже, сама не заметила, как меня назвала.

– Лёша, так вы же телепат! Вольф Мессинг!

Кто не знает эту фразу (только с другим именем) из знаменитой «Операции 'Ы», точнее, одной из её новелл под названием «Наваждение»? Интересно, у Нины эти слова случайно вырвались, или она сейчас тоже думает про сцену из этого фильма? А вот мы сейчас и посмотрим. Жаль, что под рукой нет плюшевого медвежонка.

– Да? – удивился я, следуя киношному сценарию. Тогда это надо проверить! Вот вам ручка и бумажка, – я придвинул ей листок, – загадывайте желание и усиленно думайте про него. А я попробую его отгадать.

Нина повелась на мою невинную провокацию. Она с энтузиазмом схватила листок и ручку и задумалась, чего бы такого написать. Потом спохватилась и отложила ручку в сторону, лукаво погрозив мне пальчиком:

– Ай-яй-яй, Алексей!

– В чём дело? – изобразил я полное непонимание.

– Так они же там дальше целоваться будут! – открыла мне всем известный секрет Нина.

Я продолжил играть в дурачка:

– Кто?

– Так Лида же и Шурик! Вы что, кино не смотрели, «Операцию 'Ы»?

Всё ясно. Она тоже хорошо знает этот фильм. Нина между тем строго продолжила:

– А нам с вами целоваться нельзя.

Ещё или вообще? – поспешил я уточнить.

Она задумалась на мгновение и сообщила торжественно:

– Так и быть. Найдёте моё пальто – поцелую вас… в щёчку.

Смешливо посмотрела на меня и очень мелодично (ну, чистая Мария Пахоменко!) пропела строчку из не забытой пока ещё песни:

– А на большее ты не рассчитывай.

Ну, это мы ещё посмотрим, мысленно и крайне неосмотрительно возразил я Нине.

Однако, пора было отгребать от опасной темы, и я поспешил заговорить о наших планах на ближайшие дни. Планы оказались исполинскими. Требовалось отработать институт, общежитие, где жила Нина, места возможного сбыта похищенного, комиссионки, осуществить скрытное патрулирование по улицам города и посещение различных общественных мест с целью визуального обнаружения похищенного пальто. Все эти мероприятия полагалось исполнять, конечно же, вдвоём. Потерпевшее лицо всегда обязано участвовать в подобных делах, заявил я авторитетно.

Первым делом Нина поинтересовалась, а что значит термин «отработать». В её филологический ум, видите ли, совершенно не укладывается понятие «отработать общежитие». И она начала перечислять понятные ей примеры использования этого слова. Отработать можно какой-нибудь долг, говорила она, или отработать в смысле «окончить работу», или вот…

Она говорила и говорила, а я удивлялся, как много, оказывается, можно вытащить из одного единственного слова. А ещё вспоминал нечто давно подзабытое – как страстно она будет бороться всю жизнь за чистоту моего языка, изрядно заражённого всяческими жаргонизмами. Когда Нина сделала паузу в своей филологической лекции, я поспешил объясниться.

– Нина, вы, наверное, правы с точки зрения теории языка, или как она у вас там называется, семантика какая-нибудь…

При слове «семантика» Нина уважительно посмотрела на меня.

– Да это я у вас на тетрадке подглядел. – немедленно признался я в ответ на её взгляд и продолжил. – Только у нас в милиции слово «отработать» означает очень многое, сразу всё и не перечислить.

Я воздел глаза к потолку и попытался выдать умную формулировку:

– М-м-м, это как провести кучу всяческих мероприятий, чтобы понять, имеет ли какой-нибудь человек, или объект, или событие, или ещё чёрт знает что, отношение к конкретному преступлению. И мероприятия эти могут быть самыми разными.

Я выдохнул и утёр пот со лба. Но отдохнуть от умственного напряга не успел. Нина тут же задала следующий вопрос, не опасно ли отрабатывать места сбыта похищенного, поскольку такие дела, насколько ей известно, происходят на воровских «малинах».

Какие познания, однако! Не иначе, книг начиталась.

– Нина, ну что вы! – поспешил успокоить я её. – Мы с вами просто сходим на барахолку. А во все опасные места я пойду без вас. Получу оружие, наручники, всё как полагается, и отработаю все «малины» до единой

В этом месте я скромно потупился, как и подобает истинному герою.

А сегодня в соответствии с моим планом нам предстояло отрабатывать общежитие на Коммунистов, в котором Нина и проживала. Договорились идти пешком – конец рабочего дня, и о том, чтобы ехать на автобусе, даже мечтать не приходилось, а мне так и не надо было. Сентябрь продолжал радовать мягкой, совсем не осенней погодой, и пройти какую-нибудь пару километров рядом с любимой девушкой, которую долго ждал и, наконец, встретил, разве это не награда?

Когда мы вышли на улицу, я галантно предложил даме руку, но получил немедленный отказ.

– Алексе-ей, ну что вы! Вы же при исполнении.

После небольшой заминки Нина добавила:

– И мы с вами почти не знакомы. Скажите-ка лучше, что же всё-таки такое было с описанием пальто, с этой несчастной «трапецией»? Как вам удалось узнать про это?

Ну вот, началось, огорчился я. Опять придётся мычать что-то невнятное. Спасение пришло, откуда не ждали – из-за угла райотдела вывернулся Утягин. Он заметно вздрогнул при виде нас, но тут же собрался с духом и продефилировал мимо независимой походкой.

– Здрастьте! – сказала ему Нина.

Утягин голос подать не решился и поспешил удалиться.

– Алексей, – Нина повернулась ко мне, – этот человек вас не любит. Я видела, как он на вас смотрел.

Ещё бы, подумал я, но посвящать девушку в подробности наших взаимоотношений не стал.

– Бросьте, не стоит оно того, – невнятно выразился я. – Устал человек на работе. С кем не бывает?

– Не-е-т, – протянула Нина. – С усталости так не смотрят. Я даже мурашки почувствовала от его взгляда. Вы его опасайтесь, от него угроза исходит.

Исходит, исходит, мысленно согласился я с Ниной, но ей ничего говорить не стал. Плохо то, что я не понимаю дальнейших его действий, а время идёт. Невозможно, чтобы он оставил наш конфликт без последствий, натура не та.

– Не волнуйтесь, Нина. Разберёмся. – наконец ответил я ей.

Хорошее это слово – разберёмся. Ни один милиционер без него обойтись не может. Универсальный ответ на все случаи жизни – разберемся.

Мы шли с Ниной по вечереющему городу, и я был полностью счастлив. А Нина очень серьёзно размышляла вслух о том, как мы будем «отрабатывать общежитие». Потом она надолго замолчала, что-то обдумывая, и наконец, произнесла:

– Вы знаете, Алексей, давайте так: мы придём в общежитие порознь. Сначала я, а минут через десять вы. У наших девочек, знаете ли, язычки, как тёрки. К утру от меня ничего не останется. А я так не хочу, тем более, что это неправда.

Мне было совершенно неважно, в какой именно исторический момент её подружки узнают про нас. Днём раньше – днём позже. Какая разница? От судьбы не уйдёшь. А вот последняя её фраза мне не понравилась.

– Что неправда?