Текст книги "Умереть на рассвете"

Автор книги: Евгений Шалашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Глава семнадцатая
ГУБЕРНСКИЙ ГОРОД

Милиция приходила с обыском к Муковозовым, но ничего не нашла. Возили Тимофея с его парнями в волость, долго допрашивали, продержали целую ночь, а потом отпустили. Августа Тепленичева заявление не писала, по причине неграмотности, а потом пропала. Может, в скит подалась?

Своих парней Тимоха отправил от греха подальше в Череповец. Снял Пашке и Сашке квартиру за полпуда муки в месяц, договорился со школой. Директор не хотел брать новых учеников в конце учебного года, но надоумили умные люди Муковозова – поклонился губотделу образования мукой и сахаром, сразу взяли.

Муковозов, отошедший от всяких бандитских дел, воспрянул духом, начал не только пашенкой-огородиком заниматься, а вечерком забежал к Ивану – мол, неплохо бы снова на дело съездить, денег теперь много надо – по осени парней надо в Питер везти, а там и квартира раз в пять дороже, да и со школой надо решать. В Питере мешком муки да двумя фунтами сахара не обойдешься, придется деньгами давать.

Пока земля не отошла, мужики и бабы развозили навоз на поля и огороды, раскидывали его по земле. Скоро пахать можно.

В марте Иван ничего не делал по дому. Без Фроськи любая работа из рук валится, а она пока под арестом у отца с матерью. Все-таки умудрилась передать весточку (через Марфу!) – мол, амбар есть на опушке леса, будем там через день встречаться. Иван бы согласен и каждый день, но опасно.

Смешно, конечно, что мужик в тридцать пять лет бегает в чужой амбар повидаться с вдовой солдаткой! Но что поделать, если другой возможности повидать Ефросинью не было? Днем ее караулили пуще глаз, а ночью Фроська сбегала из дома и шла на свиданье. Ну, ровно девка на выданье! Хорошо, что в сарае были остатки прошлогоднего сена, а притащить сюда старый тулуп Иван озаботился сам. Николаев уговаривал Фроську вернуться к нему, на хутора, но баба отказывалась – батя пригрозил проклясть дочку, если сбежит, а родительское проклятие – не шутка! Иван на эти проклятия плюнул бы да растер, но баба боялась. Что ж, баба, она баба и есть.

Иван решил, что поле пахать не станет. Распашешь его, засеешь, потом еще жать. Останется ли он к осени в Череповецком уезде, это еще вопрос. Для кого пахать-сеять, если сам хлебушка не увидишь? Родственники поле не бросят, сожнут, сами не смогут – денег оставить – работников наймет, но нужно ли им все это? Мысль о том, что он к осени может потерять свободу и жизнь, Иван отгонял.

Васька предложил съездить в город, развеяться. В ресторан сходить, выпить да закусить, по девкам пройтись. Иван подумал и согласился. Чего бы не съездить? На девок гулящих его не тянуло, но поесть как следует было б неплохо. Еще, говорят, новый базар поставили. Глянуть можно. Можно еще родичей навестить, давно не виделись. И с Фроськой этой ночью свидания не было.

Николаев не был на череповецком базаре месяца два – с тех пор как они с керосином опростоволосились. Но за это время здесь много изменилось. Торговцы уже не теснились друг к другу, разложив товары на земле, подложив под мешки и сумки грязные рогожи, а стояли за длинными, свежеструганными прилавками, подведенными под тесовые крыши. Прямо перед входом прилавок, заваленный книгами и журналами. К удивлению Ивана, возле него толпился народ – не только граждане интеллигентного вида, в очках, но и молодежь. Вон какой-то худосочный школяр в круглых очечках принялся торговаться с продавцом. Тут же, в книжных рядах, витрина с надписью "Общество друзей радио Череповецкой губернии". Под стеклом выложены какие-то замысловатые хрендюлины и проводочки. Иван Николаев на фронте радио видел – здоровая штука, с повозку, а тут что-то маленькое. Ну да, много хитрого в последнее время понапридумывали. Вон, когда Иван на службу пошел, ни о каких аэропланах, танках и слуху не было, а как война началась – появились. Или ружье-пулемет генерала Федорова. Штука хорошая, только патронов не напасешься. Все-то в России есть, а для мужика ничего придумать не могут! У англичан, слышал, вместо коней трактора пашут, а у нас – как пахали при царе Горохе сохой, так и по сию пору пашут.

Целый ряд был занят торговцами, предлагавшими покупателям изделия собственного производства – корзины из лыка и ивы, ёрговская посуда и игрушки, войлочные шляпы, хомуты и тулупы. Отдельно были мясные ряды, отдельно рыбные.

Молочники расположились рядом с торговцами маслом, а пирожники поближе к огромному, десятиведерному самовару. Можно было перекусить прямо тут, а можно пройти в чайную. Чуть в стороне пускала густой дым небольшая кузница – полозья поправить, коня подковать.

– За две недели все возвели, – горделиво сообщил Васька, словно бы сам приложил руки к строительству. – Собрали тутошних нэпманов в губпромторг и сказали – хотите граждане по-советски торговать, делайте торговые ряды, чтобы не стыдно было. Не сделаете за месяц – все товары будете в кооперативы сдавать, по твердым ценам. Лес для этого дела дадим, доски выпишем, а кто особо активный – освободим от местных налогов на два месяца. Ну, почесали торговцы затылки – дело-то стоящее, плотников наняли. За две недели срубили, составили, а за пару дней поставили.

Пулковский прожил в Череповце всего ничего, но успел познакомиться со всеми деловыми, узнать о местных малинах – о том, о чем Иван и понятия бы не имел, проживи он хоть десять лет в городе. Васька успел даже обольстить пару местных красоток. Очень даже возможно, что не красотой его девки прельстили, а чем другим. Не зря ж Пантелей считал, что лучшие наводчицы – это бабы.

Особым успехом пользовались ряды, где торговали солью. Внимание Ивана привлек красноносый мужик, в кожаном фартуке. Он так умело взвешивал соль, отпуская товар в кульки из старой газеты, что залюбуешься. Ни одной крупицы не падало мимо, а руки мелькали, словно у музыканта или у шулера.

– Ты на торговца этого не гляди, – толкнул Ивана локтем Васька. – Это агент утро Аркаша Филатов. Он тут месяц стоит, под солеторговца работает.

– А откуда известно, что из утро? – невольно подтянулся Иван.

– Так Череповец же, – презрительно сплюнул Васька, потянув руку к мешку с жареными семечками. Попробовал, выплюнул шелуху, кивнул торговке – толстой бабище в фуфайке и грязном платке, подставляя карман. Бросив тетке гривенник, повел Ивана дальше, лузгая семечки и рассказывая на ходу: – Череповец городишко маленький, даром что губцентр. Уголовка здесь тоже маленькая, все мусора на виду. Если вчера агент конокрадов ловил, а сегодня на рынке стоит, кто такое пропустит? Питерские мусора на Апрашку агентуру внедряли, так те через день-два раскалывались, как сухое полено. Чтобы настоящего стукача к деловым всобачить, не год и не два потребуется. До революции уголовка серьезную агентуру среди блатных держала, а теперь так, тьфу. Теперь им лишь бы палочку к празднику срубить, торопятся. Ну, нам, грешным, это и хорошо!

– Чем хорошо?

– Если агент сильно мешает – можно и перо ему в бок вставить. На хрен кому чужие глаза да уши нужны? А такой вот, солеторговец, нехай стоит. Он здесь гастролеров пасет, а гастролеры местным деловым не нужны. Местные могут и сами чужаков замочить, могут и мусорам слить. И мусорам хорошо – план выполнили, и деловым – от конкурента избавились.

Иван не был новичком в воровском мире, да и служба в Чека чего-то стоила, но он считал, что своих сдавать нельзя. Ну да, ворам виднее.

– А вон еще один из утро, глянь.

Иван никогда не поверил бы, что сидевший в санях возница в черном дубленом полушубке, подпоясанном красным кушаком, в высокой шапке с малиновым верхом.

– Этот нас с тобой ловить должен. Махов Александр, старший инспектор утро. Его в начальники прочат, но он упирается. Шустрый парень, но на одну ногу хромает – бегает плохо. Этот, говорят, липовых дел не шьет. У него все четко – вещцоки, показания. А еще умеет ловить на противоречиях. Примета такая есть – коли Махов дернул ножкой перед кем-то из деловых – брать его будет.

Николаеву показалось, что старший инспектор посмотрел прямо на него, и по-особенному дернул ногой.

– Ладно, давай лучше чайку попьем, – предложил Иван, отводя взгляд в сторону. – Самовар артельный, шанежками пахнет.

– Не, пошли-ка лучше в ресторан. Недавно еще один открылся. Название смешное – Москва! Цыплят там готовят лучше, чем на Казанской. Угощаю!

В Череповце уже была гостиница "Лондон", были рестораны "Париж", "Берлин" и "Петроград", а теперь, стало быть, "Москва" появилась.

В ресторане заказали жареных цыплят с рисом, соленых грибов и графинчик. Верно, вспомнив про злоключения Муковозова, Васька запросил баранину, но ее не было.

– Вот, ресторан "Москва" – столица России, а простой баранины нет, – посетовал Васька.

– Так не сезон, – пояснил Иван. – Овец по осени колют, когда шерсть выросла, шкура на полушубок пойдет или на шапку. Сейчас-то, какой смысл скотину колоть?

– Вот, чё еще у тебя спросить-то хотел – а чего у вас овец не разводят? Тимоха сказал, десять штук у него, чё так мало?

– Вась, как их у нас разводить? Овец выпасать надо, а в наших краях с ноября по март снег лежит, а трава только в конце апреля пойдет. Раньше мая не выгонишь. Это, почитай, полгода в хлеву стоять будут, а сожрут – что твоя корова. Кто побогаче, те держат – шерсть на валенки, шкуры на сапоги. У Муковозова десять овец – это много! А чего тебя на овец-то пробило? Как говорят – лопай, что дают! Вон птицу нашу несут.

Ваське трескал, за ушами пищало, а Ивану не очень понравилось – цыплята пережарены и чересчур наперчены. Зато в ресторане был певец – низенький толстый дядька с неплохим баритоном. Певческие голоса Иван научился распознавать еще в учебной команде, бас от тенора, тенор от баритона отличал. На хрена это было солдатам императорской армии, никто не знал, но разбирались.

Пулковский, выпив пару рюмок, расчувствовался, полез в карман за деньгами и отправился заказывать песню. Певец, малость посомневавшись, посоветовался с метрдотелем, начал выводить:

 
– Там в саду при долине,
Громко пел соловей.
А я, мальчик, на чужбине,
Позабыт от людей.
 

Позабыт-позаброшен С молодых юных лет, А я мальчик-сиротинка, Счастья доли мне нет.

Васька, прикрывший глаза от удовольствия, принялся вполголоса подпевать:

 
– Вот нашел уголочек
Да и тот неродной —
В исправдоме за решеткой,
За кирпичной стеной.
 
 
– Привели, посадили,
А я думал – шутя.
А наутро объявили:
– Расстреляют тебя!
 

Иван не очень любил воровские песни. Ну, до чего ж они любят на жалость давить, а уж себя-то как любят пожалеть – тьфу! Вона, на Пулковского посмотришь – у того уже слеза капает в тарелку, а цыпленок и так пересолен. Но после третьей рюмки сам не заметил, как присоединился к Ваське:

 
Вот убьют, похоронят,
И не будет меня,
И никто не узнает,
Где могилка моя.
 
 
На мою на могилку,
Знать никто не придет.
Только раннею весною
Соловей пропоет.
 

– Мужики, а вы местные будете? – выдернул их из жалостливой песни чей-то незнакомый голос. Надо сказать – тоже жалостливый.

Иван приподнял голову. Вот только соберешься песни попеть, так какая-нибудь зараза помешает!

Перед их столиком стоял парень лет двадцати пяти купеческого вида – пальто с начесом, папаха, а на ногах не крестьянские валенки, а дорогие бурки.

– Мужики пашенку пашут, – лениво отозвался Васька. – Паскуда, весь кайф обломал. Щас я тебе…

Пулковский сейчас выдал бы что-нибудь "рога пообломаю" или "шнифты выдавлю", а то и заехал бы парню по морде, но под взглядом Ивана осекся. После того случая в Питере, когда его избили люди Косого, развязав небольшую бандитскую войну, Васька стал осторожнее. На сколько его хватит, неизвестно, но пока пил в меру и руки по пьянке не распускал.

– К незнакомым людям, товарищ, нужно обращаться: "Граждане!" – веско сказал Иван. – Вы где, гражданин, такое видели, чтобы мужики по ресторанам ходили?

– Извините, граждане, – стушевался парень и уже подвернулся, чтобы уйти, но Иван, подмигнув Ваське (Интересно же, чё этому бобру понадобилось?), окликнул его:

– Чё хотел-то, гражданин хороший? Дело какое?

– Да видел я, что вы на санях к ресторану подъехали, – сообщил парень. – Решил – вот, местные, а я возчиков нанимаю до Рыбинска.

– Мы что, похожи на возчиков? – обиделся Васька.

– Да не, граждане, не похожи, – слегка струхнул парень. – Я подумал, если вы местные, да еще с конем, то помочь сможете. Вдруг у вас мужики знакомые есть, кто извозом промышляет. Найдете – не обижу!

– Так в чем у тебя трудность-то? – не понял Иван. – Вон на базарную площадь выйди, только свистни – враз набегут. Март – еще зима, у кого лошади есть, хотят че-нибудь да заработать, пока пашня не началась. От Череповца до Рыбинска, по Шексне, дня три, если гружеными – то все четыре. Неделя, почитай, все про все. Как раз до пахоты управятся. А начнется, не до извоза будет.

– Не хотят мужики по Шексне иди, – грустно сказал парень. – Тут, у города, лед еще ничего, держит, а дальше, к Луковцу, уже вскрываться начал.

Ивану стало интересно. Выпито было не так и много, а тут и хмель начал выветриваться. Кивнув парню на стул, налил тому рюмку.

– А если в объезд, по летней дороге?

Парень выпил, угостился грибком с чужой вилки – не побрезговал, степенно пояснил:

– По Шексне дорога сто с небольшим верст, а если в объезд – под двести. Двести верст – это неделя туда, неделя обратно. Две недели терять – это много.

– Да, брат, дела, – почесал Иван за ухом. – А ты что в Рыбинск-то собираешься везти?

– Так у меня батька в Рыбинске заготкооперативом заведует, мы зерно скупаем по всей Шексне! – приосанился парень. – Склад в Череповце в прошлом открыли. Теперь надобно до открытия навигации зерно в Рыбинск свезти, а оттуда на пароходе в Ярославль.

– Чегой-то я не пойму, – заинтересовался Пулковский. – Если у тебя батя бугор, то не проще ли в Череповец пароход пригнать да зерно забрать?

– Так ить пароход-то государственный, – снисходительно пояснил парень. – Ярославское речное пароходство наркомата путей сообщений. Там такую цену за рейс заломят, только охнешь. Счет выставят и за уголь, и за матросов и еще, хрен за что. От Рыбинска до Ярославля пароход в складчину нанимаем, так и то дорого. Не потянет батя, чтобы пароходом крюк до Череповца делать. Мужиков-возчиков нанимать – раз в десять дешевле станет.

– Так ты о чем раньше-то думал? – упрекнул парня Николаев. – У тебя вся зима была. Ты бы за зиму десять пароходов перевез.

– Ну, не вся зима, – вздохнул парень. – Батя меня сюда в феврале прислал, а я задержался малость. То да се, малость не рассчитал.

Иван побарабанил пальцами по столу, изображая задумчивость.

– Тебе только мужики нужны или с санями?

– С санями и с лошадьми, – оживился парень. – Только, – слегка взгрустнул он, – рассчитываться будем в Рыбинске.

– А аванс? – деловито поинтересовался Пулковский, словно всю жизнь нанимался в возчики.

– Без аванса, – еще больше взгрустнул купчик из Рыбинска. – И за свой кошт. Рассчитаюсь в Рыбинске, все расходы окупите.

Николаев и Пулковский перетянулись и захохотали. Вот оно что! Дело не только в плохой дороге и во времени. Ну какой дурак пойдет наниматься на работу, не получив аванс, да если еще и дорога за собственный счет? Сено, значит, свое, харч свой, и на постоялом дворе сам платить будешь. А рассчитаются ли с тобой в Рыбинске? Нет, слишком уж ненадежен наниматель.

– Деньги, значит, батькины прокутил, – хмыкнул Иван. – Пропил, или в карты проиграл?

Парень только рукой махнул, мол, какая теперь разница?

– Тебя как звать-то?

– Никитой меня зовут. По батюшке – Никита Петрович.

– Сколько ты за поездку дашь, Никита Петрович? – спросил Иван. – И сколько возчиков надо?

Рыбинский купчик оживился.

– Триста пудов у меня. Значит, хотя бы пять саней нужно. По пятьдесят рублей возчику. Ну, вам, если мужиков найдете – двадцать рублей на двоих, за посредничество.

– А с нами как рассчитываться станешь? В Рыбинск за тобой ехать, Никита Петрович?

– Так я вам потом по почте деньги пришлю. Адрес мне свой скажете, вот и все.

Вот так вот. Хоть плачь, хоть смейся. По почте он деньги пришлет!

– А могу через возчиков передать, вернее будет.

– Значит так, Никита, – решил Иван. – Возчикам ты по сто рублей заплатишь, за меньшее, да без аванса, да за свой кошт никто не пойдет. А мы тебе к завтрашнему дню и сани найдем, и мужиков. Я сам с тобой съезжу, так что и двадцать рублей не надо. Пятерых не найду, но трое саней – точно.

– Утащат кони-то? – с сомнением спросил парень.

– Если возчики пешком пойдут, утащат, не сомневайся. Не первый раз, чай. А по сто рублей на брата не страсть как и переплатишь.

От радости парень вскочил. Начал жать руки, обнимать, еще немного – и принялся бы целовать спасителей.

– Да я, да я, да я вам в Рыбинске… Да все до копеечки возмещу, да батька такой стол накроет!

– Ладно, Никита Петрович, не гоношись. Хотя какой ты Петрович, если все деньги профукал? Никитой обойдешься. Завтра днем сюда подходи, мы подъедем, погрузимся, а потом в Рыбинск поедем.

– Ночью? – удивился Никита. – Да кто ж по ночам-то ездит?

– Выедем вечером, чего время-тο зря терять? Ночи, хоть и темные, но по реке не заблудимся. Сколько можно проедем, поспим немного. Глядишь, послезавтра уже в Пошехонье будем, а там до Рыбинска рукой подать. Если, говоришь, дороги вскрываться стали, так лучше ночами ехать, а днем у бережков жаться.

– И впрямь, за три дня можем доехать, – призадумался Никита. – А тебя-то как звать?

– Меня Иваном Афиногеновичем кличут. Можешь "дядя Иван". Ну, беги, Никита. Мы тут с товарищем посидим, птицу съедим да поедем для тебя возчиков искать.

Счастливый по уши, парень убежал. Иван и Васька посмотрели друг на друга, улыбнулись.

– А я понял, где Никитка деньги оставил, – заявил Пулковский. – Кроме как у Клавки-бесовки, больше негде. Выбирает шмара, кого помоложе да при деньгах, да кутит с ним напропалую, да все прочее, а как у парня деньги заканчиваются – коленом его под зад. Этому Никитке повезло, что без штанов не оставила.

Николаев глянул на остатки цыпленка, догрыз уцелевшее мясо, понизил голос:

– Сухарев хвастал, что склад у него теперь есть?

Васька, оглядевшись вокруг – не слышит ли кто, полушепотом ответил:

– Есть, я сам видел – пустой вагон, на запасных путях стоит. Ванька клялся, что он числится аж за Читинской железной дорогой. Есть еще подсобка в ресторане, пустует нынче.

– Мечтал Ванька вагон в Питер отправить, по нему и выходит. Вагон не вагон, а треть вагона – тоже неплохо.

– Неохота мне пехом переть, – вздохнул Пулковский. – Может, найдем еще пару саней?

– Обойдемся, – отмахнулся Иван. – Склад у речных пристаней должен быть или за рекой, на Ветке Чола. От пристани до железнодорожного вокзала версты три, если напрямую, а объезд, по окраине города, верст пять. От Ветки Чолы ехать подольше, но ненамного – верст шесть. Ну, чего гадать, завтра все сам покажет.

– Так мы из города-то выезжать не станем? – догадался Васька.

– А зачем нам куда-то выезжать? – усмехнулся Иван. – На трех санях, не спеша, за ночь по две ходки сделаем, все триста пудов и перевезем.

– А куда Никиту Петровича девать? В дороге можно снежком присыпать, в полынью спустить.

– Ох, Вася, тебе лишь бы грохать, – укоризненно покачал головой Иван. – Свяжем парня, в складе оставим. Даже рот затыкать не станем, пусть орет. Грохнем – труп потом обнаружат, искать нас начнут, оно нам надо? Ограбили купчика – это одно, а убили – совсем другое. Пусть живет Никита Петрович, жизни радуется. Поехали-ка лучше в Демьянку, за мужиками.

Ну вот, опять всю ночь не спать. И чего все считают, что бандитам живется легко?

ПО СТРАНИЦАМ ГАЗЕТЫ «КОММУНИСТ», 1922 ГОД

Театральные рецензии

10 сентября

Рец. на постановку Череповецкого театра "Девичий переполох". Соч. Крылова. Пост. Мокина.

– С разных сторон я получаю несколько замечании о том, что мои рецензии слишком бьют по самолюбию, как артистов, так и режиссуры, что чрезмерно резкая критика только расхолаживает их… можно совсем отпугнуть от Череповца хороших артистов. Словом, Череповецкий театр оказался под серьезной угрозой – и виновником этой опасности является;.. рецензент.

О.С.

07 октября

Рец. на постановку Череповецкого театра "Ведьма". Соч. Трахтенберга. Пост. Кринского.

"Революционному репертуару отведено особое внимание, так как революционному пролетариату необходимы пьесы, в которых радость в труде, героизм являются двигателем жизни" – цитата из выступления тов. Мокина, гл. режиссера театра.

Тогда почему в губернском театре вместо радости труда нам демонстрируют радость пошлости и буржуазного разврата?

О.С.

ДЕКЛАРАЦИЯ ОБ ОБРАЗОВАНИИ СОЮЗА СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК (выдержки)

Со времени образования советских республик государства мира раскололись на два лагеря: лагерь капитализма и лагерь социализма.

Там, в лагере капитализма – национальная вражда и неравенство, колониальное рабство и шовинизм, национальное угнетение и погромы, империалистические зверства и войны.

Здесь, в лагере социализма, – взаимное доверие и мир, национальная свобода и равенство, мирное сожительство и братское сотрудничество народов.

Попытки капиталистического мира на протяжении десятков лет разрешить вопрос о национальности путем совмещения свободного развития народов с системой эксплуатации человека человеком оказались бесплодными. Наоборот, клубок национальных противоречий все более запутывается, угрожая самому существованию капитализма. Буржуазия оказалась бессильной наладить сотрудничество народов.

Только в лагере Советов, только в условиях диктатуры пролетариата, сплотившей вокруг себя большинство населения, оказалось возможным уничтожить в корне национальный гнет, создать обстановку взаимного доверия и заложить основы братского сотрудничества народов. Только благодаря этим обстоятельствам удалось советским республикам отбить нападения империалистов всего мира, внутренних и внешних. Только благодаря этим обстоятельствам удалось им успешно ликвидировать Гражданскую войну, обеспечить свое существование и приступить к мирному хозяйственному строительству.

Но годы войны не прошли бесследно. Разоренные поля, остановившиеся заводы, разрушенные производительные силы и истощенные хозяйственные ресурсы, оставшиеся в наследство от войны, делают недостаточными отдельные усилия отдельных республик по хозяйственному строительству…

С другой стороны, неустойчивость международного положения и опасность новых нападений делают неизбежным создание единого фронта советских республик перед лицом капиталистического окружения.

Наконец, само строение Советской власти, интернациональной по своей классовой природе, толкает трудящиеся массы советских республик на путь объединения в одну социалистическую семью.

Все эти обстоятельства повелительно требуют объединения советских республик в одно союзное государство, способное обеспечить и внешнюю безопасность, и внутреннее хозяйственное преуспевание, и свободу национального развития народов.