Текст книги "Умереть на рассвете"

Автор книги: Евгений Шалашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Глава тринадцатая
ВОРОВАННОЕ – ДЕШЕВЛЕ КУПЛЕННОГО

– Издевательство какое-то над людями! – возмущалась Фроська, вытаскивая из корзины покупки.

– А что такое? – не понял Иван. Нахмурился: – Обидел кто?

Ефросинья отмахнулась – мол, никто не обидел. Села, принялась развязывать праздничный платок.

– Прихожу нынче в лавку, лавочник – морда квелая, рядом милиционер стоит, ненашенский милиционер, из города. Думаю, чего тут стоит? Может, проверяет чего? И гирьки у весов новые поставлены, не медные, а стальные. Верно, из города привезли. Ну, ладно, думаю, мое дело маленькое, пущай проверяет. Говорю – мне, мол, два фунта пряников свешай. А он – килограмм, мол, могу свешать. Я ему – какой такой килограмм, если мне два фунта надо? А тут милиционер в стенку пальцем тычет, а там плакат. Я ж неграмотная, чё там написано, не знаю. А милиционер мне – с января одна тысяча двадцать третьего года велено переходить на метру… тьфу ты, не выговорить, на метруническую систему. И делать нечего, пришлось соглашаться. Вот, вижу я, что в этих, как их там, килограммах, больше веса. Килограмм пряников – это на пять пряников больше, чем в двух фунтах. Так и платить пришлось больше. Соли полфунта просила – половину килограмма завесил. Перцу хотела взять четыре золотника, но не осмелилась, думаю, завесит килограмм, а куда столько? А еще сказал, что мануфактуру будут мерить не в аршинах, а в метрах. Как я узнаю, сколько мне метров на юбку надо? Вань, да чё это делается-то? Ну, на хрена нам все это?

Иван поначалу не понял, о чем толкует Фроська, но потом до него дошло – еще в восемнадцатом году, сразу после того, как Советская власть украла из жизни тринадцать дней, переведя календарь вперед, хотели сделать метрическую систему, но она не пошла, власть не настаивала, не до систем было. Значит, теперь взялись?

– Хотят, чтобы все как в европах было, – хмыкнул Иван. – Там и бутылка меньше, чем наша, значит, и пить станем меньше.

– Мужикам тока бы о бутылках! – беззлобно замахнулась Фроська на Ивана, но тот лишь сгреб свою бабу в охапку, поцеловал, и та сразу обмякла, потянулась к нему, но, вспомнив о чем-то, вырвалась:

– Вань, мне ж еще Зорьку кормить.

Иван неохотно выпустил жену из объятий. Фроська, заваривая корове пойло, подмигнула:

– Ты говоришь – меньше выпьете. Знаю я вас – раньше-то бы одной бутылки хватило, а теперь по две брать станете.

 
– Эх, пить будем
И гулять будем,
А смерть придет,
Помирать будем!
 

Иван начал тяготиться сидением дома. Искал какую-нибудь работу, что-то там находил – тут подстрогать, там поправить, но не то. Васька Пулковский целыми днями спал, или играл в карты сам с собой. Фроська, как появился гость, ночевать не оставалась. Говорила, Буренка вот-вот отелится. От скуки мужики начали потягивать самогон, принесенный Фроськой. Не иначе баба решила пустить в дело порченое зерно.

На Старый Новый год из Абаканова пожаловал гость – Тимоха Мукобозов. Тот самый, у кого Иван одалживал кобылу. Нестарый еще мужик, считавшийся справным хозяином, Муковозов вернулся с войны в пятнадцатом, с культей вместо правой руки. Привязав лошадь, Тимоха вошел в избу. Усевшись на пороге, ловко свернул цигарку искалеченной рукой. Глядя на него, закурили и Иван с Васькой. Муковозов сидел-сидел, дым пускал, а потом прямо в лоб попросил:

– Мужики, возьмите меня в банду.

– Ты чё, охренел? Какая банда? – опешил Николаев.

– Так известно, какая – как у всех, – пожал плечами Тимоха. – Вон братья Бекешкины – пять рыл, второй год гуляют в Даргунской волости, коней уводят, самогонку попивают, а милиция ни ухом ни рылом не ведет. Панькины, два брата, тож банду собрали. Две почты обнесли да сберкассу. Мы-то чем хуже? А про тебя народ говорит, что ты, Иван Николаев, как есть теперь новый батька Махно. В Питере знатно погулял, теперь у нас будешь.

Николаев и Пулковский переглянулись. Васька задумчиво почесал за ухом, усмехнулся краешком рта.

– Тимоха, ты же непьяный вроде. Ты чё ко мне-то приперся? Какой я батька?

– Иван, я ж не дурак. Ты в Питер-то на сколько уезжал, на два месяца? А как приехал, дом новый купил, Фроську одел. Слышал, что жеребца собираешься покупать, а на какие шиши? Кобылу у меня брал, про зерно спрашивал. Ты в Питере-то золотом торговал али каменьями драгоценными? По старому времени на лошадь года два бы горбатился, а по нынешнему, и того больше. За два месяца ты и на хромовые бы не скопил, а ты в яловых ходишь.

– Ишь, настырный какой, – покачал головой Иван. – Все углядел.

– Не только. Кобылу ты у меня на день брал? Брал. Обещал, что деньгами отдашь али отработаешь. А ты мне мешок ржи отдал, хоть я меру за день беру. Я поначалу не понял, а как услышал, что у попа сорок пудов украли, сразу на тебя и подумал.

– А чё ты в милицию не пошел?

– А на хрен мне та милиция? Меня в прошлом годе в Череповце обнесли – в чайную зашел, миску супа съел. Вышел – а у меня ни хомута нет, ни упряжи. Кнут, что под сеном лежал, и тот сперли. Я на Советский, в милицию, а там ржут – скажи спасибо, дурак, что кобылу твою не свели. Ни искать не пошли, ни заявление не приняли. Я шуметь стал, так они меня на хер послали. Телегу оставил, охлюпкой домой уехал. Вернулся, а у телеги уже и колеса сняты. Хорошие были колеса, на железном ходу. Я за это железо полмешка муки отдал да за работу еще полмешка. На хер такая милиция, коли бандитов не ловит?

– М-да, – только и сказал Иван. Посмотрел прямо в глаза Муковозову. – Тимофей, а на хрена тебе это? У тебя дом свой, пашня. Вон, даже кобыла есть. Детки вырастут, помогать станут.

– Горбатиться надоело, – махнул мужик культей. – От зари до зари вкалываю, белого света не вижу, а кто-то – раз, да и взял себе все. Я тоже так хочу. И не желаю, чтобы детки мои всю жизнь вкалывали, как я. Я бы недолечко погулял, копеечку деткам скопил, а уж потом ладно, хрен с ним, снова работать буду.

– А если поймают? – поинтересовался Васька. Обламывая спичку, зажег новую папироску, жадно затянулся: – Поймают, к стенке поставят. И станут твои детки без батьки расти.

– Так вас-то ведь до сих пор не поймали, – бесхитростно заявил Тимофей. – А коли я с вами буду, так и меня не поймают. Вот и хочу, пока к тебе народу не повалило, первым вступить в банду.

– Ладно, Тимофей, ты это… сходи пока, погуляй.

Муковозов вздохнул, вышел. Васька, посматривая в окно, буркнул:

– Ишь, как он тебя обозвал – батька Махно! Уважают. А этот, гусь какой – примите в банду… Мне, чтобы в кодлу войти, два года понадобилось. Я с убегайлы[11]11
  Убегайло – сообщник карманника. Убегает с деньгами.


[Закрыть] начинал да еще год на шухере стоял, еще год носильщиком был. Думает, в игрушки играет. Дернуть его вглухую или галстук повесить?

Иван не сразу понял, что Васька предлагает зарезать или задушить Тимоху, а когда дошло, покачал головой.

– Толку-то? Не один, так другой придет.

– Вот, Афиногеныч, чем хорош Питер, – изрек Васька. – Ты никого не знаешь, тебя никто не знает. Скок с прихватом на Выборгской сделал, сам на Нарвскую уканал. А тут – в одном месте чихнул, в другом здоровья пожелают.

Короче, не шелести хлеборезкой, батька Махно, банду собирай. Будем у нэпманов чмени чистить. Или ты в чесноки пошел? Пашеньку пахать станешь, коров доить? Не сможешь ты оттолкнуться, ой не сможешь. Впадлу тебе по мужицким понятиям жить.

Ивану захотелось съездить Ваське по морде, уже и кулак сжал. Но передумал, сдержался. Пулковский, блатная душа, прав. Не сможет он после Питера крестьянином быть. Крепко бандитское болото засасывает. Значит, придется ему атаманом становиться? Что ж, где наша не пропадала.

– Оружие надо.

– Нетряк у меня остался.

– Что? – вытаращился Иван. Вспомнив, что нетряк – это наган, вздохнул: – Василий, давай по-человечески. Я и сам-то тебя через слово понимаю, а мужики ни хрена не разберут. Наган и у меня есть, патронов мало. Ладно, зови Тимоху.

Муковозов, успевший замерзнуть и заскучать, ввалился в дом и выжидающе уставился на Ивана.

– Значится так, Тимофей! – строго обратился Николаев к мужику, осматривая его, как старослужащий новобранца. – Решил я, что в банду тебя возьму. Только ты мне вот что скажи, – кивнул на искалеченную руку мужика, – ты как стрелять-то будешь?

– А я и левой могу! – похвастался Муковозов. – Я ить даже на Всевобуч ходил, переучивался, на фронт идти хотел, белых гадов бить, да не взяли.

– Вона как! – помягчел взглядом бывший командир Красной Армии. – Молодец! А теперь слушай сюда – не банда у нас, а отряд, не нэпманов да кулаков будем мы грабить, а справедливость начнем восстанавливать.

– Это чего, с сирыми да убогими делиться? – скривился Тимофей.

– Сирых и убогих пущай Советская власть защищает, а мы о себе должны думать. Понял?

Тимоха радостно закивал, а Васька зашелся в беззвучном хохоте. Ну, еще бы. Одно дело – просто грабить, совсем другое – если под грабеж подвести правильную политическую платформу! Это уже другой коленкор.

– А теперь, мил-друг, думай, где нам оружие и патронов взять?

– А чего думать, есть одно место. Оружие возьмем, можно еще чё-нить.

Кобыла трусила себе, под розвальнями скрипел снег, Тимоха, держащий вожжи, дремал, Васька храпел, а Иван смотрел на сосны, между которыми была зажата заснеженная дорога.

Россия – лесной край лишь на словах. Все годные для хозяйства деревья, прораставшие вокруг деревень, вырублены под корень, раскорчеваны и запаханы. На дрова, на оглобли с черенками, есть разнолесье вокруг дорог. А избу подправить, сарай срубить, баньку отстроить? Весь строевой лес оприходован в казну еще при царе-батюшке, чтобы ему пусто было (не лесу, понятно)! Хочешь нарубить бревен на новый дом – плати в казну целый рубль. Приходилось мужикам рубить по ночам! Поймают – наложат штраф рубля два! А на эти деньги можно неделю из трактира не выходить!

Теперь власть своя, народная, но леса берегли пуще прежнего. Говорят, бревна вывозят за границу и продают за золото. Потому вооруженные до зубов лесники выискивали браконьерские делянки. Увидят, мигом поставят печать, "заклеймив" как народное добро. Поймают рубщика – отправят в город, а там народный судья вломит такой срок, что не дают и за убийство!

Шиляковское лесничество пользовалось недоброй славой еще до революции. Тамошние лесники, поймав порубщика, в полицию не вели, а раздевали донага и пускали по лесу кормить комаров. Зимой могли снять штаны и сунуть голой жопой в сугроб. И хуже всего – отнимали топор!

Добираться пришлось часа четыре. Но наконец-то услышали собачий лай, в воздухе запахло свежим дымком – не иначе готовят ужин!

Домик лесника (да какой там домик – усадьба!) обнесен частоколом. Псы заходились в лае. Пулковский скорчил свирепую морду, вытащил наган, а Тимоха полез за топором. Николаев, останавливая руку парня, повелительно крикнул: – Эй, хозяева, есть кто?!

– Кто такие? – донесся из-за ворот грубый голос.

– Из города мы, из Чека! – веско изрек Иван и повысил голос: – Долго мы тут морозиться будем? Живей отворяйте, да псов уберите. Не то – сами знаете.

За забором прикрикнули на собак, раздался звон цепи (видимо, псов решили привязать от греха подальше), ворота торопливо распахнулись.

Непрошеных гостей встречали лесники – два крепких мужика в гимнастерках и галифе, с изрядными бородами – у одного русая, с подпалинами седины, у другого иссиня-черная, как у цыгана. Наметанным взглядом Иван определил, что перед ним не цыган – нос с горбинкой, черные глаза навыкате – может, турок, а может, грузин.

– Здравия желаю! – вскинул Иван руку к шапке и, нарочитой скороговоркой представился: – Агент губернского управления Всероссийской чрезвычайной комиссии Киселев. Это, – кивнул на попутчиков, – местные граждане, понятые. Прошу ознакомиться с мандатом!

Николаев вытащил из-за пазухи захваченную из дома бумажку, помахал ею в воздухе и убрал обратно Он и не ждал, что мужики будут читать. По опыту помнил, что, ежели сам показываешь документы, поверят и так! А если к бумажке еще и наглость, так и трамвайный билет сойдет! Помнится, в армейской молодости, когда лейб-гвардии Финляндский полк стоял под Выборгом, ефрейтора Николаева едва не сцапал патруль. И быть бы ему на гарнизонной гауптвахте (а то и в арестантских ротах!), но начальник патруля – немолодой поручик, брезгливо взглянул на бумажку, которой гордо тряс лейб-гвардеец, уверяя, что это увольнительная записка, отпустил его с миром.

– Значится так – попрошу представиться и предъявить документы!

– Так это, документы-то, в доме, – оттопырил верхнюю губу русобородый, а чернобородый промолчал.

– Пройдемте, товарищи лесники! – строго предложил Иван, кивая на вход. – Заодно осмотрим помещение.

Лесники снова переглянулись, но интересоваться – зачем предъявлять документы и какая надобность осматривать помещение, не осмелились.

Жилище состояло из одной комнаты с печкой посередине. Убранство простое – грубый стол из горбыля, два топчана, застеленные дерюгой. Чисто, словно тут жили не два одиноких мужика, а семейные люди, где прибираются каждый день. На полу расстелена медвежья шкура, стены украшены лосиными рогами. Тут же, на деревянных колышках, висело оружие – охотничий карабин, "тулка" и две трехлинейные винтовки.

На плите что-то булькало и пахло вкусным. "Гречка с мясом!" – сглотнул Иван слюну и тоном, не терпящим возражений, повторил:

– Так, товарищи, проверка документов, предъявите удостоверения личности!

Русобородый с кряхтением склонился над топчаном, вытащил из-под него сундучок и принялся неспешно вытряхивать содержимое – чистое белье, какие-то коробки, коробочки и, даже книжки. Наконец, с самого донышка была вытащена целая пачка бумаг, перевязанная бечевкой. Так же неспешно лесник принялся перебирать листок за листочком, пока не извлек нужное.

– Вот, туточки мое удостоверение, а энто – помощника моего.

– Так, так… – сказал Иван, нарочито внимательно читая бумаги. – Вы, стало быть, гражданин Петров, главный лесник Шиляковского лесничества Череповецкого гублесзема. А это гражданин Кришьян, помощник… Ну, здесь у вас все в порядке, – вернул он документы. – Чужие есть в доме?

– Аткуда чужой взят? – подал голос чернобородый. – Нэт никаго, сам видыш!

– Угу, – кивнул Иван, снова пытаясь понять – какой национальности Кришьян. По фамилии армянин, а по говору – турок или татарин какой:

– В лесу никого не встречали?

– Так кого нынче встретишь? Зима. Охотников нет, мужички по мелочи шкодят – одно-два бревна срубят да и тащат. За всеми-то не уследишь, – сказал Петров, словно оправдываясь.

– Ну и ладно… – задумчиво протянул Иван, размышляя – чего бы еще спросить, к чему бы придраться? И тут до него дошло: – Предъявите-ка, граждане Петров и Кришьян, справку на оружие!

– Какую справку? – удивился Петров. – Нету у нас никакой справки. Мы ж лесники, нам оружье по должности положены. Не веришь – в Гублесзем езжай, к начальству, с него и спрашивай.

– Вам, граждане, снисходя к вашей профессии, положены охотничьи ружья. Верно, на них никаких справок не нужно. А винтовки трехлинейные – это оружие боевого назначения! Так что попрошу вас сдать оружие и боеприпасы, – казенным голосом сказал Иван.

– Это как – сдать? – заволновался главный лесник, а помощник, оскалив белоснежные зубы, выпалил какую-то фразу на непонятном языке и добавил по-русски: – Нэлзя ружья здат!

– Не волнуйтесь, граждане, – успокаивающе произнес Николаев. – Винтовки я у вас изыму, выпишу расписки.

– Гражданин начальник, а как же мы без винтовок-то будем? Мы чё, из расписки от браконьеров отбиваться станем или из полена?

Иван тяжело вздохнул, показывая, как трудно приходится сотруднику органов, если попадаются несознательные граждане, слегка повысил голос:

– Вы, граждане, последние новости из губернии знаете?

– Откуда? – почесал всклокоченную голову Петров. – В городе уже с месяц не были, к нам тоже никого не приезжало.

– Бандит особо опасный сбежал. Мы с товарищами, – кивнул на Ваську с Тимофеем, – этого бандита в настоящее время и ловим. А винтовки изымаем, потому что приказ такой – все винтовки должны со справками быть. Приказ у меня, товарищ Петров, понимаешь?

– Ну, коли приказ, – пожал плечами Петров и, обернувшись к помощнику, сказал: – Вартан, винтовки сними…

– И патроны, – напомнил Иван, повеселев.

– Подожди, гражданин хороший, – опомнился вдруг старший лесник. – Ты только что говорил, что понятые это, а сейчас говоришь – товарищи твои.

Иван не успел и слова молвить, как Васька вытащил из-за пазухи наган.

– Ну-ка, руки в гору! – приказал деловой, беря на прицел старшего по должности.

Петров без слов вскинул руки, Кришьян же, с гортанным выкриком, попытался броситься на обманщика, но Пулковский выстрелил в пол, под ноги, и горячий южанин притих.

– Мать вашу! – выругался Иван и приказал: – Веревку тащите!

Когда лесники были прочно увязаны, Иван на всякий случай потрогал путы (такие узлы навязали, что и вдвоем не развяжешь) и сказал:

– Ничего, посидите немножко. Авось сами развяжетесь, или заедет кто.

– Пападысь ты мнэ патом, зарэжу! – пообещал Кришьян, а Петров посмотрел таким взглядом, что стало понятно без слов – этот грозить не будет, убьет.

– Где патроны-то? – миролюбиво поинтересовался Николаев, подмигнул бородачам: – Лучше, мужики, сами скажите. Я их найду, а искать стану – все кверху дном переверну. А у вас тут порядок.

– Там, – кивнул Петров на топчан и, не удержавшись, добавил: – Сволочь ты однако.

Иван едва сдержался, чтобы не вдарить леснику под ложечку, но не стал – мужику погано, пусть выговорится.

– У, суки! – прошипел Муковозов, замахнувшись на Петрова. – А помнишь, козлина, как ты у меня топор в прошлом году забрал? А мне этот топор от отца остался. Ничё, отольются кошке мышкины слезки…

– Отставить! – прикрикнул Иван. – Связанных бить – последнее дело. Мы даже германцев пленных не били. Убивали, был грех…

– Афиногеныч, а чё с этими-то делать? – поинтересовался Тимоха.

– Во двор выведите, на повить, да и… – не закончив фразы, махнул Иван, вытаскивая из-под топчана зеленый ящик. С нетерпением откидывая крышку, увидел богатство, которое может оценить лишь настоящий фронтовик – россыпью навалены пули к карабину, гильзы для охотничьего ружья, а главное – цинковые коробки, набитые патронами к трехлинейной винтовке! В каждом цинке по сотне патронов. А тут восемь нераспечатанных! Клад! По четыреста патронов на ствол. У него столько за всю германскую и Гражданскую не было!

Пока перебирал коробки, взгрустнулось. Вот этакое богатство бы, да в Галицию, где на винтовку давали по три обоймы! Или когда шли по Сивашу, имея по десять патронов на рыло, а беляки поливали огнем из спаренных пулеметов. Воспоминания перебил запах паленого. Мать честная, а ужин-тο пропадет!

Иван метнулся к плите. Успел вовремя – вода почти выкипела, еще немного гречка бы пропала! Сняв с огня чугунок, Иван накрыл его крышкой, набросил сверху полотенце (пусть себе преет).

Увлекшись патронами и гречкой, старый солдат не сразу услышал душераздирающие крики с улицы, истошный вой собак. Выскочив во двор, увидел – его соратники, уложив лесников наземь, рубили им головы. Тимоха орудовал собственным топором, прихваченным в дорогу, а Васька колуном, найденным во дворе.

Двумя выстрелами Иван пристрелил осатаневших собак, еще двумя добил лесников. Эх, как хватило духу удержаться, не положить рядом с лесниками Ваську с Тимохой?

– Вы что творите-то?!

– Афиногеныч, ты ж сам велел зарубить, – воззрился на него Васька. – Ты ж нам рукой показал – рубите. Я удивился, ну, думаю, патроны решил сберечь…

– Так ведь видели они нас, – добавил Тимофей. – Пойдут в угро, выдадут. Как же их живыми-тο оставлять?

– Тьфу ты, – плюнул Николаев в сердцах, припоминая, что не обратил внимания, чего от него хотели. Остывая, спросил: – Зачем было по шее рубить? По башке бы тяпнули – и все!

– Мы, это… – засмущался Тимоха. – Посмотреть решили – будут они ногами дрыгать али сразу помрут. Васька-то грил – человеку башку срубить, он, как курица, бегать будет. Баран у меня как-то вырвался, без башки полдвора пробежал. Я, когда на фронте был, ни разу без башки никого не видел. Интересно стало.

– Вы на себя-то гляньте – в крови оба, ровно порося кололи.

– Ой, точно, – оглядывая себя, захлопал глазами Тимоха. – Мать твою за ногу, мне ж теперь Марья моя выпишет по первое число.

– Чтоб вас… – закрутил головой Николаев.

Чтобы успокоиться, Иван принялся перезаряжать барабан. Так пойдет – патронов не напасешься! Надо у лесников посмотреть, вдруг у них револьверные есть.

– Этих, – обвел Иван рукой двор, показывая на трупы людей и собак, – в сарай затащите, сами снегом почиститесь, пока кровь не въелась. Потом в дом идите. Перекусим, подумаем, что дальше делать…

Патронов к нагану не нашлось. Зато кроме охотничьих ружей и винтовок отыскался бельгийский браунинг. Машинка хорошая, надежная. Одна беда – патронов не было. Порывшись в вещах, отыскал пару гимнастерок и двое порток. Пока искал, вернулись душегубы.

– Все сделали, – бодро доложил Тимоха. – И псов и покойников всех в сарай спрятали, сеном прикрыли.

– Вон, – кинул вещи убитых, – это пока наденьте. А свое тряпье лучше выкинуть.

– Марья моя выстирает, – отозвался Муковозов, рассматривая штаны и рубаху. – Чего добру пропадать?

– Жрать будете? – хмуро поинтересовался Иван.

– А то! – чуть не хором ответили убийцы, ринувшись к столу.

Крепкие парни, однако, думал Иван, раскладывая кашу. В девятьсот четырнадцатом, когда взял на штык первого австрияка – крошка в горло не лезла. От большой дури пырнул так, что не только штык, но и дуло из спины вылезло – замучился вытаскивать! Потом был второй, третий… Нынче уже на маленькое кладбище наберется.

По вкусу мясо напоминало свинину, только жестковато. Не иначе кабанчика лесники завалили. Жаль, что у Петрова и Кришьяна не нашлось самогонки. Может, искали плохо?

– Иван, в погребе две туши лосиные? Можно с собой заберем? – поинтересовался Тимоха.

– Можно, – разрешил Иван.

Тимоха, обрадовавшись покладистости атамана, затараторил:

– Можно еще рыбу копченую взять, на повети висит. Им-то она без надобности, а мы все по совести, на троих поделим. И муку – в амбаре четыре мешка стоят.

– Тимоха, надо брать самое ценное, чтобы много места не занимало! – наставительно произнес Васька.

– Деньги у них в сундуке лежат. Сотни две, может, больше. Потом посчитаем и поделим, – сообщил Иван. – Золота-серебра здесь точно нет.

– Надо будет сюда еще раз приехать, – изрек Тимофей. – За одну ходку все не увезешь.

– Заруби себе на носу, дурень! – рявкнул Васька на Тимофея. – Никогда нельзя возвращаться на то же место, где дело делал. Кто возвращается – фарта лишается.

– Фарта? А это чё такое?

– Фарт – это удача воровская, – пояснил Иван Николаев. – Ежели вор из чужого дома добро увел, так обратно ему вертаться туда нельзя – засыплется. Понял?

Тимоха покрутил башкой. Обидно, конечно. Но коли есть удача – лучше ее не спугивать.

ПРИКАЗ № 342 ОТ 12.06.1922 ГОДА

ПО ЛИЧНОМУ СОСТАВУ ЧЕРЕПОВЕЦКОЙ ГУБЕРНСКОЙ МИЛИЦИИ.

17 апреля сего года в дер. Мусора Абакановской волости на старшего милиционера Абакановской волости тов. Смирнова без всякой на то причины напали граждане деревни Мусора Соколов и Смирнов и ударили камнями и поленьями, сшибли с ног и после чего били лежачего до тех пор, пока тот не потерял сознание. Соколов и Смирнов обошли деревню и затем продолжили избиение. Милиционер Смирнов помер не приходя в сознание.

Расследованием установлено, что убийство произошло с заранее обдуманными намерениями из чувства мести, так как в августе 1921 года милиционер Смирнов привлекал Соколова и Смирнова в качестве подозреваемых в краже коня.

На основании вышеизложенного и принимая во внимание, что массовые убийства в Череповецкой губернии на почве опьянения развились вовсю и что в связи с убийством должностного лица на почве мести Военный отдел череповецкого губернского революционного трибунала постановил Смирнова и Соколова к высшей мере наказания, к расстрелу.

Милиционера Смирнова заношу в список погибших при исполнении служебных обязанностей. Ходатайствовать перед губисполкомом о предоставлении пенсии семье погибшего.

Начгубмил Цинцарь.

ИЗ ДОКЛАДА ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ЧЕРЕПОВЕЦКОГО ГУБЕРНСКОГО СУДА ТОВ. Н.А. БАРАШКОВА О ПРЕСТУПНОСТИ В ГУБЕРНИИ ЗА 1922 ГОД

Всего осуждено 8135 лиц

Против государства —10

Против порядка управления – 996

Незаконные лесопорубки – 3821

Против личности – 665

Половые – 34

Имущественные (кражи, мошенничества) – 753

Должностные и хозяйственные – 407

Самогоноварение—1021

Хулиганство – 206

Прочие – 222.

ИЗ ПОСТАНОВЛЕНИЯ СОВНАРКОМА О ТЕРРИТОРИАЛЬНЫХ ВОИНСКИХ ЧАСТЯХ

Наша армия постепенно будет переходить к милиционной системе. Теперь же делается опыт организации территориальных войск.

Опыт будет осуществляться следующим образом:

Войска территориального комплектования имеют в составе только кадры командного и политического состава;

Строевой красноармейский состав переменный, состоящий из периодически созываемых на обучение территориальных частей;

Территориальные войска могут перебрасывать из своей местности только в случае войны;

Военная служба считается 4 года, с фактическим прохождением службы 4–6 месяцев, не отрывая надолго от производственного труда;

Террчасти будут распылены по деревням, волостям, уездам и губерниям.

Таким образом, воинская служба не будет тяжелой повинностью для трудящихся.