Текст книги "Записки следователя (илл. В.Кулькова)"

Автор книги: Евгений Рысс

Соавторы: Иван Бодунов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

По следу

План Васильева, можно сказать, не удался. Вооруженные сотрудники, ехавшие в этот день на всех поездах, на которых кассиры развозили зарплату, не опознали преступников и не захватили их. Васильев понимал, почему это произошло, Очевидно, усатый сбрил свои усики, которые всем так запомнились. Из-за этого-погибло несколько человек. Но все равно, песня шайки была спета. План Васильева сорвался из-за случайности. Поэтому убиты люди и похищены деньги. Но одно утешение: когда сотрудники поняли, что упустили шайку, они бросились в преследование. Они упустили бандитов, но они не дали им вздохнуть.. Они измотали их. Нервы бандитов едали. Бандитам удалось убежать, но впервые они оставили в руках у Васильева кончик ниточки. Теперь можно было начинать стремительный, оперативный розыск. И еще одно радовало Васильева. До сих пор бандиты диктовали правила игры. Они ошеломляли неожиданностями, которые невозможно было, предусмотреть. Психологически они были хозяевами. Но вот их неожиданный ход был, оказывается, предусмотрен угрозыском. Он был ожидаем., Неудача тут не играла роли. Они совершили именно то преступление, которого ждал угрозыск, и именно там, где он ждал. Психологическая победа важна во всякой войне, в том числе и в войне закона с преступником.

Все это было правильно, но не было времени об этом думать. Надо было идти по следу, пусть слабому, но следу, и во что бы то ни стало сделать так, чтобы след этот не оборвался.

Уже через двадцать минут по железнодорожному телефону с маленькой станции Васильев дозвонился в Петроград и спросил, за кем зарегистрирован маузер N 485996. Ему сообщили: маузер с этим, номером принадлежит Миронову, бывшему заместителю председателя Петроградского губернского суда, ныне директору треста по очистке каналов и рек. Где он живет? На улице Жуковского.

Да, кончик ниточки наконец в руках, но как ему легко оборваться! Ведь может же быть, что Миронов просто потерял маузер. Если его из губсуда перевели в такой ерундовый трест, так, наверно, человек с грехами. Потерял спьяну, может быть, даже продал, чтобы деньги пропить. Побоялся сообщить об этом. А потом маузер попал на, рынок, и ищи-свищи, кто там купил его на рынке из-под полы!

Машина ехала уже по окраинам Петрограда, и Васильев с трудом сдерживал нетерпение. Может быть, так, но, может быть, и иначе. Может быть, он продал кому-нибудь маузер и помнит кому.. Теперь, когда появилась ниточка, появилась надежда, Васильеву хотелось действовать, сквитаться за время вынужденного бездействия. Была половина второго, когда машина остановилась на улице Жуковского. Миронова не должно быть дома, но вдруг повезет.

Васильев и два сотрудника бегом поднялись по лестнице. Дверь открыл невысокий человек с опухшим, одутловатым лицом.

– Я Миронов,– ответил он на вопрос Васильева.

У него забегали глаза, когда он увидел милицейскую форму. Он пошел вперед, показывая дорогу, и ввел Васильева в большую запущенную, неубранную комнату. На письменном столе, накрытом газетой, стояла бутылка пива, лежало кольцо колбасы и толсто нарезанный хлеб.

– Где ваш маузер? – спросил Васильев быстро и резко. Нельзя было давать время Миронову придумывать оправдания.

– У меня,– удивленно сказал Миронов.

– Покажите,-потребовал Васильев.

Миронов пожал плечами и вынул из ящика письменного стола большой маузер старого образца, совсем не похожий на тот новенький, аккуратно вычищенный и смазанный, который лежал у Васильева в кармане.

Иван Васильевич посмотрел на номер. Номер был правильный – 485996. Что-то странное было в цифрах. Не очень ровно они стояли, как будто их выбивали поодиночке.

– Где вы взяли это старье? – резко спросил Васильев.– И куда дели ваш?

Миронов молчал.

– Говорите быстро: пропили, продали, проиграли?

– Проиграл,– сказал Миронов.

– Кому, когда, где?

– В одном доме, вчера вечером, Климову.

– Кто такой Климов?

– Не знаю.

– Где этот дом?

– На Бассейной.

– А откуда у вас этот маузер?

– Землечерпалка подняла. На Крюковом канале. Рабочие мне и отдали.

– Номер сами перебивали?

– Сам.

Сразу было видно, что это не человек, а размазня. Так же точно, как он не мог противиться предложению выпить, поиграть в карты, так же не мог он противиться и резкому, требовательному тону Васильева. Иван Васильевич не сомневался, что теперь, когда угроза наказания стала реальной, он без сопротивления ответит на все вопросы, чтобы выторговать за это поменьше хоть на годик-другой заключения.

– Одевайтесь,– сказал Васильев,– поедемте с нами в этот дом.

В машине Васильев сказал:

– И помните, Миронов, там есть, конечно, условный звонок. Не пытайтесь нас обмануть.

Надо сказать, что хозяйка притона держалась довольно спокойно. Она давно была готова к тому, что, открыв дверь, увидит людей в милицейской форме, и понимала, что раньше или позже посидеть все равно придется. Она знала только одна, даже ее муж об этом не знал, что в городе Ростове-на-Дону у ее двоюродной тетушки, старушки, не вызывающей никаких подозрений, лежит запечатанный ящик, в котором хранится достаточное количество драгоценностей, чтобы, отсидев года два или три, прожить беспечально остаток жизни. Муж ее, который, повторяем, об этом ящичке ничего не знал, был зато перепуган ужасно. У него дрожали руки, и он лепетал что-то невнятное об интеллигентном обществе, которое здесь собирается, о литературных беседах и даже дошел до того, что утверждал: за этим ломберным столом играют, конечно, в карты, но только так, для развлечения, и не больше чем в подкидного дурака. Сказав про подкидного дурака он, впрочем, покраснел.

Этот дом жил круглые сутки. Днем здесь тоже бывали гости. Хозяйка, державшая себя так, как будто она служит у Васильева и спокойно выполняет его приказания, как было условлено, взялась за медальон, висевший у нее на груди, когда вошел Петя Кулябко. Васильев сразу отвел Кулябко в отдельную комнату.

– Где вы познакомились с Климовым?

– В ресторане,– сказал Кулябко.

Он был очень спокоен. В сущности, он был виноват только в том, что посещал притон. Он понимал, что за это в тюрьму его не посадят. Да и, кроме того, если с законом получатся небольшие неприятности, то отец сумеет выручить. Он и посложнее дела решал.

Узнав, что Климов бывал в ресторане со студентами мединститута Ладыгой, Мещаниновой и Михайловой, Васильев позвонил в милицию и узнал адреса всех четырех. После этого два сотрудника остались в засаде, а Васильев помчался в угрозыск за подкреплением. Он не рассчитывал, что найдет преступников дома, но все-таки надо было проверить.

Климова дома, конечно, не оказалось, и обыск не дал ничего. Само по себе было подозрительно, что нигде не записано ни одного адреса, ни одного телефона. Конечно же, Климов ждал обыска. Потеря маузера его насторожила. Не было дома и Ладыги. Он снимал комнату у врача, у которого были излишки площади. Вся квартира, в том числе и комната Ладыги, была заставлена красным деревом с бронзой. Не старинным красным деревом точного стиля и строгих форм, которым обставлялись дворянские усадьбы, а тем красным деревом в стиле модерн дурного вкуса, который появился в начале века и являлся признаком преуспевания у частнопрактикующих врачей и адвокатов.

И у Ладыги не было никаких записей. Лежала, правда, бумага с подсчетами, но квартирохозяин показал, что квартирант подсчитывал, сколько он должен за свет, за телефон и за домработницу. Домработница тоже оплачивалась на паях. Поехали к Мещаниновой. Она жила на Загородном проспекте, в большом пятиэтажном доме. Квартира была на втором этаже. Рядом с дверью висела старая вывеска: «П. Н. Мещанинов – обувной мастер. Поставщик Двора Его Императорского Величества».

Открыл дверь сам поставщик двора. Это был сухонький старичок с маленькой бородкой клинышком. Он сказал, что дочери нет дома, и непонятно было, то ли он в самом деле не удивился, увидев работников милиции, то ли просто его лицо никогда ничего не выражало. У Мещаниновой Васильев оставил двух человек в засаде, а сам поехал к Михайловой. Надежды застать ее дома у него почти не было. По-видимому, потеря маузера заставила всю шайку сняться с места. Но, к его удивлению, Михайлова оказалась дома.

Она очень испугалась, увидев милицейскую форму. Она так испугалась, что даже не смогла говорить. У нее прыгали губы, и она вся дрожала.

После обыска (и здесь тоже ничего не нашли) Васильев повез ее в угрозыск. Она, очевидно, сразу решила, что все погибло и что лучше всего говорить правду.

Она рассказала, в сущности, то, что уже знал или подозревал Васильев. Да, и кража шуб, и убийство шофера, и ограбление артельщиков, и вчерашнее дело – всё это они, «Черные вороны».

– Как? – спросил Васильев.– Что это за «черные вороны»?

– Ну, это мы себя так называли. Это Вера предложила, Мещанинова. Ведь у нас вроде как шайка была, ну, а шайка должна иметь название.

Она рассказала, как после каждого дела «мальчики»– этих многократных убийц она с абсолютной уверенностью называла «мальчики» разъезжались по разным городам, а они с Верой ждали неделю или десять дней, а потом давали объявление в «Красной газете».

– Деньги они вам оставляли перед отъездом? – спросил Васильев.

– Да, они брали себе две трети, а треть давали нам с Верой на двоих. Но зато в ресторанах платили они.

– А когда они вам должны были передать деньги за вчерашнее?

– Сегодня в пять часов.

– Где?

– На трамвайной остановке на Невском возле улицы Марата.

– Кто?

– Климов.

– Кому?

– Мне.

– Дайте карточку Климова.

– У меня нет.

Впрочем, словесное описание наружности Климова дали уже и Кулябко, и Миронов, и хозяйка притона. Васильев оформил ордер на арест Михайловой и поехал к Мещаниновой. Если, как говорила Михайлова, до назначенного свидания «мальчики» и «девочки» не должны были видеться и, значит, Климова никто предупредить не мог, Климов мог сегодня прийти на трамвайную остановку.

Трамвайная остановка

Михайлову Васильев решил с собой не брать. Она была, очевидно, не самой страшной преступницей из шайки. Судя по тому, как она испугалась и как сразу все стала откровенно рассказывать, это была просто слабовольная девчонка, которую затянули в шайку более сильные товарищи. Да она, в сущности, и не принимала непосредственного участия ни в одном из преступлений, если, конечно, верить ей. Но Иван Васильевич ей верил. Он верил в то, что она действительно случайно попала в шайку и не была закоренелой преступницей. Но бог ее знает, может быть, есть у них какие-то условные знаки; может быть, все-таки она захочет и сумеет подать Климову понятные ему и не понятные другим сигналы опасности.

Словом, Михайлову решили не брать. Пошли втроем. Надели штатские костюмы, положили в карманы маленькие маузеры, точно такие, как тот, из-за которого попалась шайка, и на разных трамваях, поодиночке, без четверти пять были на остановке. В помощники себе Васильев взял двух ребят из своей бригады. Это были толковые парни, накопившие уже опыт розыскной работы, изучившие основы криминалистики. Но не за эти качества Васильев выбрал их, а потому, что оба были спортсмены, ловкие и сильные люди. Для этой операции физическая сила нужна была больше, чем умение следователя.

Договорились так. Когда они увидят Климова – а по описаниям они представляли его себе очень точно,– Васильев подойдет к нему сзади, схватит его за руки и упадет, повалив на себя. А тут уже набросятся два сотрудника. В сущности, Васильеву можно было самому и не идти на операцию. Выбрать еще одного человека и послать троих. Справились бы, дело нехитрое. Но все-таки, хотя операция и не сулила особых опасностей, мало ли что. Васильев считал, что заместитель начальника бригады должен участвовать сам.

Народа на остановке было порядочно. Недавно кончился рабочий день, и были те часы, которые потом получили красивое название «часы пик», а в те годы еще никак не назывались.

Никто, конечно, не обратил внимания на трех человек, очевидно не знакомых друг с другом, которые ждали трамвая. Они с нетерпением смотрели вдоль по Невскому, поджидая нужный им номер. Если бы кто-нибудь за ними следил, то, вероятно, заметил бы, что уже все номера прошли, а они все еще не садятся. Но кому бы пришло в голову следить за ними? Ожидавшие сами садились то в один, то в другой трамвай. Климова не было среди ожидавших. Не было никого среди ожидавших, кто хотя бы приблизительно подходил к описанию Климова. Не было на остановке, не было и на тротуаре. Васильев, прохаживаясь взад и вперед, поглядывал на тротуар. Может быть, стоит там Климов, присматривается, нет ли опасности. Но, во-первых, и на тротуаре не было никого подходящего, а во-вторых, никто не стоял и не смотрел на остановку. Шли себе люди по своим делам и не интересовались, кто там поджидает трамвая.

Без десяти пять. Без пяти пять. Ровно пять.

Как бы ни был опытен работник угрозыска, сколько бы раз ни приходилось ему вот так поджидать в засаде преступника, все равно каждый раз он волнуется так же или почти так же, как волновался во время первой своей операции. Придет или не придет? Узнаем или не узнаем? Может быть, заметит опасность и скроется. Да, наконец, сумеем ли удержать – ведь маузеры-то взяты только так, для острастки. Нельзя же, в самом деле, открывать стрельбу днем, на многолюдном проспекте.

Две минуты шестого. Пять минут шестого. Семь минут шестого. Неаккуратен. Видно, плохая у них дисциплина в шайке. Удобно ли так часто смотреть на часы? Если он следит за остановкой, это может навести его на подозрение. А впрочем, почему? Человек опаздывает к обеду, а нужного трамвая все нет. Естественно, человек нервничает, посматривает на часы.

Десять минут шестого. Двенадцать минут шестого. Четверть шестого. Неужели не придет?

Первым увидел его Васильев. Решил еще раз взглянуть на тротуар, и как раз в эту минуту Климов сошел с тротуара и спокойно пошел к остановке. Посторонние люди не заметили, не почувствовали, как насторожился Васильев, но свои-то сотрудники думали о том’же и, хотя Иван Васильевич был внешне совершенно спокоен, сразу поняли, что идет Климов. С равнодушным, может быть, слишком равнодушным видом они повернулись к тротуару. Да, если бы не описание, которое все трое помнили назубок, никогда бы им не пришло в голову, что этот нарядно одетый спокойный молодой человек – бандит, только сегодня убивший четырех человек. Он шел не торопясь, им даже показалось, что он что-то напевает или насвистывает. На ногах у него были бежевые гетры, которые единодушно вспоминали все те, кто описывал его внешность. Пальто у него было, очевидно, заграничное, очень просторное, такое, какие, если верить модным журналам, носили в то время члены английской палаты лордов. Может быть, он и волновался, но внешне это было никак не заметно. Идет молодой человек, хорошо одетый, в прекрасном настроении. Деньги у него есть, вечер ему предстоит приятный. А может быть, проголодался и идет сейчас в хороший ресторан съесть котлету по-киевски, запить сухим вином.

Васильев рассчитал довольно точно. Он так прогуливался по остановке, что, когда Климов подошел, Васильев оказался как раз у него за спиной. И два сотрудника подошли как будто случайно и стояли рядом, поглядывая, не идет ли наконец нужный им трамвай.

«Почему он не ищет Михайлову? – подумал Васильев.– Положим, вероятно, он еще с тротуара увидел, что ее нет. У них, наверно, в обычае опаздывать на свидания». И тут Иван Васильевич быстрым движением просунул сзади руки под локти Климова, крепко зажал их и упал на спину. Климов смешно задрыгал ногами. Руками он шевелить не мог, но ноги у него были свободны. Бежевые гетры на секунду мелькнули в воздухе, но сразу же на Климова навалились сотрудники. Теперь он и шевельнуться не мог. Стоявшие на остановке сначала даже не поняли, что случилось, так все было сделано быстро и ловко, а потом, конечно, сразу же собралась вокруг толпа. Люди любопытны. С обоих тротуаров бежали прохожие. Они бы бежали, даже если бы просто началась драка, но тут ясно, что это не просто драка. Слишком все было ловко и быстро сделано. Догадливые петроградцы, читатели отделов происшествий в газетах, сразу поняли, что берут опасного преступника. Не каждый день увидишь такое! Какой-то мальчишка, захлебываясь от волнения, кричал, надрываясь, своим друзьям:

– Сюда, сюда скорее! Скорей же, скорей! – Он был, видно, хороший товарищ и хотел, чтобы его друзья тоже насладились зрелищем, которое послала ему судьба.

Впрочем, зрелище было очень интересное, но и очень короткое. С улицы Марата выехала машина, которая неприметно стояла там у подъезда, будто поджидая пассажира. Выехав на Невский, она подъехала вплотную к остановке. Взяв за руки Климова, сотрудники подняли его и поставили на ноги. Выдержка у Климова была крепкая. Он с интересом посмотрел на сотрудников, на поднимавшегося с мостовой Васильева и легкомысленно присвистнул, как будто не понимая, что теперь уже ему не отвертеться. На заднее сиденье посредине посадили Климова, по сторонам сели сотрудники. Васильев сел рядом с шофером, и машина поехала.

Толпа, оставшаяся на Невском, была сначала очень разочарована. Как будто начался спектакль, на который куплен билет, на редкость хороший спектакль, и вдруг в самом интересном месте опустили занавес и актеры разошлись по домам. Впрочем, через несколько минут каждый из зрителей вспомнил, что и то, что он успел увидеть, очень интересно. Что это надо немедленно рассказать родным и знакомым. Все побежали, чтобы рассказать поскорее, и так как не все были скрупулезно правдивы, да и фантазия у людей богатая, то на следующий день в городе уже рассказывали о перестрелке на Невском, о ловле отчаянного бандита, который бежал отстреливаясь, а кое-кто говорил даже, что милиция привезла пулемет.

Климов в машине вел себя необыкновенно развязно. Он поглядывал то на одного сотрудника, то на другого, попросил разрешения закурить, выкурил папиросу «Сафо», которую достал ему из кармана один из сотрудников, иногда почему-то даже посмеивался. Приехали в угрозыск, прошли в кабинет к Васильеву. Климова обыскали. Оружия при нем не было.

– Ваши документы,– сказал Васильев.

Климов вытащил из кармана корреспондентский билет «Красной газеты» и протянул его Васильеву.

«Федоров Павел Андреевич, литературный сотрудник»,– прочел Васильев про себя.

Он сразу понял, что произошла нелепейшая ошибка. Фотография была безусловно Федорова.

«Черт с ним, с Федоровым,– думал Васильев, не отрывая глаз от корреспондентского билета.– Ну, извинимся перед ним, объясним, в чем дело. Если он газетчик, ему даже должно быть интересно. Но Климов, Климов ушел! Он, может быть, и смотрел, как мы Федорова брали. Предупрежден, в сущности говоря. Только дурак после этого останется в Петрограде. А он не дурак. О нет, не дурак. Ну, а Федорова, раз мы уж его взяли, все-таки надо проверить».

– Подождите меня,– буркнул Васильев и вышел.

Из соседней комнаты он позвонил в редакцию газеты.

Да, Федоров Павел Андреевич там работает. Живет он на углу улицы Марата и Невского. И даже гетры носит. Проклятые гетры! Если бы не они, может быть, и не спутали бы его с Климовым.

Вернулся в свой кабинет Васильев очень смущенный.

– Вы уж извините, товарищ Федоров,– сказал он,– опасного бандита ловим. Только сегодня четырех человек убил. И представьте себе, такой же молодой, как вы, хорошо одевается и тоже носит бежевые гетры.

Федоров, впрочем, оказался неплохой парень. Он рассмеялся и стал утешать огорченного Ивана Васильевича.

– Да вы не волнуйтесь,– сказал он.– Мне было даже интересно. Может быть, я теперь детективный роман напишу. Все-таки есть личный опыт. И вы не думайте, в газете я ничего писать не буду. Что ж тут такого? Ошибка естественная. Жаль только, что бандита вы упустили.

Федорова отправили в редакцию на машине. Чтобы не возвращаться к нему, скажем, что через несколько дней в газете все-таки появился очень хлестко написанный маленький фельетон. Там рассказывался случай на трамвайной остановке, происшедший с автором фельетона, и очень иронически описывалось поведение детективов, которые действовали в лучших традициях сыщицкой литературы. Беда только, что должен был уехать на трамвае журналист, а попасться детективам бандит. А получилось как раз наоборот: попался в руки детективам журналист, а бандит, к сожалению, ушел или, скорее всего, уехал на трамвае. Васильев имел по этому поводу не очень приятный разговор с начальником угрозыска и, расстроенный разговором, даже не удержался и позвонил в редакцию.

– Что же вы, товарищ Федоров,– сказал он,– сами обещали не писать и все-таки написали!

Федоров рассмеялся:

– Вы уж извините. Квартирные соседи заставили. Я живу как раз напротив остановки. Они из окна видели, как вы меня брали. Прихожу домой, а на меня все смотрят испуганно. Иду по коридору, а все разбегаются по комнатам и запираются. Решили, что, если меня забрали, значит, я и есть самый главный бандит. Вот пришлось написать.

Впрочем, все это было потом, когда дело шайки «Черных воронов» было закончено. А когда Федоров, любезно простившись со всеми, вышел из Васильевского кабинета, дело еще далеко не было закончено. Почти сутки сидела засада в квартире у Мещаниновой, и Мещанинова еще не пришла домой. Может быть, и она узнала об опасности.

Васильев на всякий случай направил трех сотрудников на трамвайную остановку возле улицы Марата, а сам поехал к Мещаниновой.

«Климов почти наверное не придет,– рассуждал он.– А если придет, так возьмут и без меня. А вот почему не вернулась до сих пор домой Мещанинова, это интересно». На условный стук Васильеву открыл дверь сотрудник. Он сообщил, что пока в засаду попало три сапожника, которые, вероятно, работают на старика по домам. Пришел сын старика, совершенно пьяный. Положили его на диван, и он лежит отсыпается. Старик молчит, любезен, обедать приглашал, но они отказались, у них бутерброды были, так они поели и водой запили.

Васильев вошел в комнату старика. Поставщик двора сидел в кресле и дремал. Услышав шаги Васильева, он проснулся и встал.

– Сидите, сидите,– сказал Иван Васильевич, садясь в кресло напротив.– Что же это вашей дочери так долго нет?

Очень стар был Мещанинов. У него слезились глаза, дрожали руки, и почему-то, перед тем как заговорить, он долго шевелил губами.

– Дети у меня плохие, гражданин начальник,– сказал он каким-то вялым, бесцветным голосом.– Вон на диване спит сын. Видали оболтуса? Ведь месяцами пьет, и все на мои деньги. Ничего не делает, нигде не работает. А ведь я в свое время пять тысяч за этого дурака отдал, чтобы его, мещанина, сына сапожника, произвели в офицерское звание. Да еще за свои денежки пришлось и покланяться. Как это, мол, так, хама – да в русские офицеры. И вот имею благодарность. Толку от звания никакого: только произвели в офицеры, тут сразу революция, так что от звания его не только никакой выгоды, а, извините, одни убытки. Пьет беспробудно, у меня деньги берет не считая да еще меня же срамит. Вы, мол, папаша, мещанин и сапожник, а я офицер русской армии. И не поспоришь, все правильно.

– Ну, а дочь? – спросил Васильев.

– Дочь! – Старик махнул рукой.– Этого своего барбоса я хоть понимаю, пьяная скотина, и все. А дочь я, гражданин начальник, даже и понять не могу. Ну, деньги у меня просит – это я понимаю: дело молодое, одеться хочется. Но для чего одеться? Чтобы замуж выйти со смыслом. Я же понимаю, хороший жених требует, чтобы и туфельки были по моде, и платьице от хорошей портнихи. Я ведь не нищий, могу и подбросить сотняжку-дру-гую. Ну, а она для чего одевается? Женихов не видать. Все какие-то молодые люди, так, для гуляния. Иногда ночует дома, иногда нет. Иногда по три дня домой не приходит. И замечаю, вином попахивает. Будь я помоложе да покрепче, я бы ей раз-другой сделал выволочку, она бы и успокоилась. А так что же, разговор один. Толку никакого. Начнешь говорить, а она: «Вы, папаша, современной жизни не понимаете, вы свое жили, да отжили, дайте и нам пожить». А я и вправду не понимаю, что это за жизнь. Я в свое время уже богатый был и то что себе позволял? Схожу в воскресенье в трактир с канарейками, был недалеко тут такой трактир. Ох, и хорошо же там канарейки пели! Посидишь, послушаешь, как божьи птички заливаются, выпьешь чайку, целковый заплатишь и за целую неделю отдохнешь. А тут невесть что! На доктора поступила учиться. Ну, думаю, хорошо. Так представьте себе, сейчас вот, перед уходом, говорит: мы, говорит, папаша, с Ладыгой больше учиться не будем и документы из института возьмем. Теперь, говорит, образование ни к чему, мы, говорит, и без образования богатые будем…

– Простите, папаша,– сказал Васильев.– Мне сейчас надо поехать по делу, а потом я приду, и мы еще с вами поговорим.

Он подумал, что, может быть, действительно Ладыга придет в институт за документами и что этот случай упускать нельзя.