Текст книги "Записки следователя (илл. В.Кулькова)"

Автор книги: Евгений Рысс

Соавторы: Иван Бодунов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Горбачев ходит по чайным

Васильев поднялся по лестнице шестиэтажного дома. Квартира Дмитриева была на четвертом этаже. Васильев остановился на пятом и стал ждать. Выходили люди из квартир пятого этажа, смотрели подозрительно. Васильев делал вид, будто он ждет кого-то, кто живет на шестом.' Для жильцов шестого этажа, Васильев, видимо, поджидал задержавшегося спутника из квартиры пятого этажа.

Только часа через полтора стукнула дверь квартиры Дмитриева. Васильев наклонился над перилами. Вышел немолодой человек с двумя кошелками, тщательно закрытыми сверху газетами. Иван Васильевич выждал, пока он спустился, и отправился за ним.

Васильев уже выяснил у дворника, что фамилия таинственного Дмитриевского жильца Горбачев, что он брат жены Дмитриева, считается жителем Луги, но торчит все время в Петрограде. Шел Горбачев не торопясь. Кошелки, видимо, были тяжелые, Горбачев нес их с трудом. Васильев обогнал его, обернулся. Горбачеву было, по-видимому, под сорок. Может быть, и меньше. Его, вероятно, старили мешки под глазами, нездоровая пухлость лица, словом очевидные признаки неумеренного пьянства.

Васильев перешел на другую сторону улицы и продолжал следить. Горбачев остановился у чайной и, открыв дверь ногой – обе руки у него были заняты,– вошел внутрь.

Вошел в чайную и Васильев. Он остановился у вывешенного на стене меню и стал, казалось, внимательно читать перечень нехитрых яств, предлагаемых посетителю хозяином чайной. М. М. Крутиков с почтением извещал, что в чайном его заведении можно получить, кроме чаю, ситный и колбасу, баранки и сыр производства сырного завода Федюхина. Нехитрый был набор, и стоило все недорого, но чайная, по-видимому, процветала. Бойкие молодцы в передниках, наверное ярославские, потому что испокон веку в петербургских трактирах и чайных служили половыми ярославские мужики, разносили на расписных подносах фаянсовые чайники парами – один поменьше, для заварки, другой побольше, для кипятка,– получали медные копейки и долго кланялись и благодарили. Почти ни на одном столе не увидел Васильев ни чайной колбасы, ни федюхинского сыра, ни даже баранок. К чаю посетители брали полфунта ситничка и бесплатно солили его или мазали горчицей.

Горбачев прямо прошел к буфетной стойке, за которой стоял, очевидно, сам Крутиков, полный высокий человек с толстыми выпяченными губами. Крутиков чуть заметно кивнул, а Горбачев вынул из кошелки что-то завернутое в газету, так что почти и не угадывалась форма бутылки.

Потом Горбачев наклонился над стойкой, и Крутиков отсчитал ему деньги. Сколько, Васильев не видел.

Горбачев вышел из чайной, пройдя мимо Васильева, все еще изучавшего украшенное виньетками меню, и не обратил на него внимания. Следом за ним вышел из чайной и Васильев. Еще через два квартала помещалась чайная Ивана Дубинина. И туда вошел Горбачев, и там пошептался с хозяином, и там оставил за стойкой нечто завернутое в газету, и там получил деньги.

Дальше следить уже не имело смысла. Все было и так ясно. В то время государство не выпускало водку. Водка была запрещена к продаже. Самогоноварение наказывалось строго, и все-таки самогон гнали и в деревнях и в городах, продавали на рынках из-под полы и в чайных, наливая его в чайники. Итак, зять Дмитриева Горбачев, живя в отдельной квартире, гнал самогон и снабжал им чайные. Не на чайной колбасе и федюхинском сыре наживались владельцы чайных, а на самом обыкновенном, строго запрещенном к производству и продаже самогоне.

Решив, что никаких оснований тревожиться Горбачеву он не дал, стало быть тот никуда не убежит, поехал Васильев в угрозыск. Начальник недоверчиво выслушал его рассказ.

– Ну что ж, Ваня,– сказал он,– ты, конечно, проделал большую работу. Надо же – семьдесят восемь человек обойти! Но, по совести говоря, не вижу я, чтобы виновность Горбачева была доказана. Может быть, ему этот самогон привезли из деревни, он его и распродал. Придешь с обыском, а у него ничего нет. Покуда, по-моему, рано предпринимать решительные шаги.

Выслушав начальника, Васильев загрустил и пошел в столовую. Впервые за много дней он съел нормальный горячий обед, состоявший из супа, битков с макаронами и компота. Супа он съел даже две порции. По супу он больше всего соскучился. Хлебал он ложкой не слишком густой суп и размышлял.

Значит, начальник считает, что данных недостаточно не только для ареста, но даже для обыска. Что ж, придется еще последить, и, если окажется, что Горбачев продает самогон каждый день, ордер на обыск, наверно, дадут. Не могли же ему, в самом деле, привезти из деревни бочку самогона. Во время обыска, наверно, отыщутся улики насчет убийства. А если даже и не отыщутся… можно будет подумать и загнать в угол на допросе… Словом, будет уже легче. Года три он за самогон получит, а за это время улики удастся найти.

Все это отлично, продолжал размышлять Васильев, но текущие дела запущены. А послать некого. Все заняты. Если сам не последишь – уйдет Горбачев из-под рук. Вернутся Дмитриевы из отпуска, он и уедет к себе. И ищи-свищи.

В это время к столу Васильева подсели три человека, о которых надо сказать особо.

Это были три друга, три рабочих парня с завода имени Карла Маркса, что на Выборгской стороне. Все трое выросли в Нейшлотском переулке, гоняли мячи в одних и тех же дворах, кончили одну и ту же школу первой ступени, что по нашим сегодняшним меркам равняется примерно четырем-пяти первым классам. Все трое пошли на один и тот же завод и, проработав несколько лет, загорелись благородной мечтой стать раскрывателями тайн и победителями преступников.

Ветер удачи пригнал их на недавно открывшиеся юридические курсы.

Государству по-прежнему не хватало своих, советских следователей и прокуроров. Теперь тоже их приходилось готовить ускоренным образом, правда уже не за полгода, как когда-то обучали Васильева, но за год, что тоже, конечно, было очень мало.

В годовую программу входило три месяца практики в угрозыске. Три практиканта появились в бригаде Васильева месяц назад. Обучать их у работников бригады времени не было. Их просто загрузили поручениями, посылали на оперативные задания, словом использовали всюду, где не хватало людей. В конечном счете это был, вероятно, хотя и суровый, но наилучший способ обучения. Все трое стали потом умелыми, серьезными работниками.

В то время, о котором мы говорим, все трое – фамилии их были Семкин, Петушков и Калиберда – отличались храбростью, не всегда благоразумной, восторгом, с которым они брались выполнять каждое поручение, ошибками, совершенными от горячности и азарта. Опытные работники, а Васильев, несмотря на молодость, уже к таковым причислялся, ругали их, грозились отчислить, редко и сдержанно похваливали, а в общем, относились к ним хорошо. Больно уж эти ребята были увлечены работой.

Увлечены-то они были увлечены, но вместе с тем и разочарованы. Все они читали и Шерлока Холмса, и Ната Пинкертона, и им казалось, что у этих придуманных сыщиков работа была гораздо интереснее и опаснее.

Практикантам почему-то попадались дела все обыкновенные, не требовавшие, как им казалось, ни особенного умения, ни особенной храбрости. Шерлок Холмс, например, сражался с профессором Мориерти. Вот был достойный противник! Сколько тут нужно было изобретательности и выдумки, сколько ума и смелости! А у нас что? Ну, какой-нибудь Ванька Чугун. Мясник и мясник.

Они почему-то считали, что все их засады и облавы, перестрелки с бандитами, выслеживание грабителей и убийц гораздо менее романтичны и красивы, требуют гораздо меньше выдумки, решительности и физической храбрости, чем эффектные выдуманные дела Холмса и Пинкертона. Каждый из них бывал в таких переделках, встречался один на один с такими отчаянными преступниками, что неизвестно, сумел бы Шерлок Холмс сохранить свою знаменитую английскую выдержку и хладнокровие. Но им все казалось, что то, что делают они,– это прозаично и скучно, а вот если б им Мориерти, тогда бы они показали.

Васильев изложил им подробно все обстоятельства дела. По совести говоря, улик, конечно, было мало. Задержать Горбачева как самогонщика они могли. Но вдруг действительно окажется, что просто привезли ему друзья из деревни несколько бутылок, он их распродал и самогон уже выпит, так что ничего не докажешь? Главное, однако, было в другом. Васильев был уверен, что Горбачев убийца, и было бы глупо и несправедливо, если б, ответив за мелкое преступление, продажу самогона, он избежал наказания за убийство.

С другой стороны, конечно, фамилии «Чиков» и «Дмитриев» на клочках газеты, в которые был завернут труп, наводят на подозрения. Но что, если, например, Дмитриев, который получал эти газеты, прочтя, просто выбрасывал их в мусорный ящик и оттуда их и взял никому неведомый убийца. Во всяком случае, сами по себе эти две надписи на газетах вряд ли убедили бы суд, что Горбачев убийца. Ордер на обыск сейчас получить не удастся. Васильев упрям, но начальник, пожалуй, еще упрямее. И вот Иван Васильевич предложил трем друзьям последить несколько дней за Горбачевым. Все им объяснив, дав адрес и описав Горбачева, условившись, что каждый день практиканты будут ему докладывать о результатах слежки, Васильев ушел.

Практиканты остались одни. Им подали битки, но не о битках они думали.

– А что, если… – сказал Калиберда и замолчал.

– Что ты хотел сказать? – подчеркнуто равнодушно спросил Семкин.

– Ребята,– сказал Петушков,– это же против всех законов и правил. С нас же голову снимут.

Мысли у них шли настолько одинаково, что они без слов понимали друг друга. К сожалению, мысли эти были, можно сказать, еретические, крамольные мысли. А что, если, думали все трое, пока Горбачев ходит по чайным и продает самогон, вскрыть отмычками его квартиру и обыскать? Конечно, это незаконно, но ведь они практиканты. Опыта у них нет, что с них возьмешь. Отругают, и всё. Зато Васильев настоит на обыске, наверняка зная, что он найдет в этой подозрительной квартире достаточно оснований для ареста Горбачева.

Все было, кажется, ясно, но все-таки практиканты сомневались. А вдруг ничего подозрительного у Горбачева они не обнаружат, да еще Горбачев застанет их у себя в квартире? Ведь это какой скандал! Какой повод для жалобы! Конечно, преступление их не так уж велико и под суд их, наверно, не отдадут, но выгнать из угрозыска выгонят. А эти молодые люди свое дело любили, и потерять навсегда возможность им заниматься… Брр! Об этом они даже и думать не хотели.

– Между прочим,– задумчиво сказал Калиберда,– помнится мне, что Шерлок Холмс тоже незаконно проникал в частные квартиры. Какая-то была у него история с шантажистом. Им с Ватсоном даже пришлось удирать во все лопатки. А ведь не испугались.

Эта идея воспламенила всех троих. Наконец-то в их жизни должно было произойти нечто в духе лучших традиций детективных рассказов. Они увлеклись и начали обсуждать план операции. Впрочем, скоро Петушкову пришла в голову расхолаживающая мысль.

– Знаете, ребята,– сказал он,– мы тут одного не учли. Шерлок Холмс был частный сыщик, он сам за себя и отвечал, а мы представляем государство. В случае чего позор не на нас. Позор на угрозыск.

Это соображение подействовало на всех. У всех потух блеск в глазах, все заколебались.

– С другой стороны,– протянул Семкин,– чутье у сыщика…

Мысль, которую он хотел высказать, показалась ему самому неубедительной, и он замолчал, не договорив. Молчали все трое. Долгую паузу решительно прервал Калиберда.

– Знаете что, ребята?-сказал он.-Вы зря паникуете. Сделаем так. Обыскивать буду я. Я войду в квартиру. Один из вас будет сторожить у ворот. Если увидит, что Горбачев идет, предупредит меня. Второй будет следить за ним. Может быть, попытается его задержать. Разговорится, может быть предложит даже выпить. Словом, незаконно действую только я. Значит, если дело не удастся, я один и отвечаю. Меня из угрозыска и выгонят.

У будущих соучастников прояснились лица. Впрочем, товарищи они были хорошие и забеспокоились: как же так – Калиберда рискует, ведь это не шутка.

– Ребята,– сказал умоляюще Калиберда,– честное слово, мы идем на благородное дело. Мы разоблачим убийцу. А если даже убил не он и мы в этом убедимся, разве не важно очистить невинного от подозрения? Если версия Васильева не подтвердится, он будет разрабатывать другую, вместо того чтобы следить за невинным Горбачевым. В конце концов, кто-то должен был брать от Дмитриева газеты. Раз Васильев будет уверен, что убивал не Горбачев, он быстрее разыщет настоящего убийцу.

Товарищи тяжело вздохнули, но согласились, что помочь Васильеву, даже против его воли, необходимо.

Вечером Калиберда попросил у знакомого оперативника комплект отмычек, сказав, что хочет усвоить технику дела. Вернуть отмычки он не успел, а вечером, придя домой, обнаружил, что замок на входной двери собственной его квартиры открывается плохо, и целый вечер возился с замком. Замок не стал работать лучше, зато Калиберда научился обращаться с отмычками, как квалифицированный грабитель.

На следующее утро все трое стояли на тротуаре, напротив подворотни дома, где жил Горбачев, и оживленно болтали. Каждому прохожему было ясно, что встретились на улице три старых товарища, давно не виделись, у каждого полно новостей, стоят и болтают. Судьба любит шутить шутки. Вчера Горбачев вышел из дому в девять часов утра. Сегодня было уже половина одиннадцатого, а он все не появлялся. Сколько же можно стоять на улице без всякого дела! Черт его знает, может быть, поняв, что на его след напали, он уже едет в поезде куда-нибудь, скажем в Сибирь, и потом ищи его по всему Советскому Союзу. Окна его квартиры выходили, как вчера рассчитал Васильев, во двор, значит, сейчас он не мог видеть оживленно разговаривающих друзей. Но, может быть, управдом ему намекнул, что вы, мол, остерегайтесь, за вами, мол, присматривают. А может быть,-испугавшись, что кто-то расспрашивает про непрописанного жильца, сказал ему, чтобы он выметался, если не хочет иметь неприятности. Тот и насторожился.

– Если до одиннадцати не выйдет,– сказал Петушков, улыбаясь, чтобы прохожие думали, что три товарища ведут веселый разговор,-то кто-нибудь из нас постучит к нему и спросит Дмитриева. Он ведь один в квартире. Открыть может только он.

Все трое посмотрели на часы. У всех трех часы показывали без пяти одиннадцать. Вот уже без трех. Уже без двух. Уже без одной. Ровно одиннадцать. Ровно в одиннадцать из подворотни вышел Горбачев, неся в руках две, видно, тяжелые кошелки.

Тайный обыск

Практиканты узнали его сразу. Больно характерный был у него вид. Семкин, один из трех весело болтавших друзей, пожал руки двум остальным и пошел по другой стороне улицы, незаметно поглядывая на Горбачева. Двое остальных перешли улицу и тоже простились. Петушков остался стоять на тротуаре, поглядывая на часы, как будто ждал человека на заранее условленное свидание, Калиберда вошел в дом и поднялся на четвертый этаж.

Калиберда очень волновался. Он привык бороться с нарушителями закона, а тут вдруг приходилось самому нарушать закон. Черт его знает, а вдруг он не только следов убийства, но даже самогона не найдет! А Горбачев застанет его в квартире. Ох, и попадет же ему от начальства!

Дойдя до двери Дмитриевской квартиры, Калиберда наклонился к замочной скважине и втянул носом воздух. Как будто тянуло закваской, но черт его знает, может быть, он сам себя убедил, вот и чудится.

Сверху послышались шаги. Кто-то спускался по лестнице. Калиберда выпрямился и стоял с таким видом, будто только что постучал и ждет, пока ему откроют. Спускался пожилой человек. Он внимательно оглядел Кали-берду, но, не увидев ничего подозрительного, спокойно пошел дальше. Калиберда вынул из кармана отмычки и, уверенно действуя ими, быстро открыл дверь. Он вошел в квартиру. Здесь запах закваски был очень силен. Сомнений не было: самогон гнали здесь же, в квартире. Калиберда заложил ручку двери стоявшей в углу палкой, чтобы дверь не открылась, и осторожно, стараясь ничего не коснуться и ничего не сдвинуть с места, вошел из передней в комнату. Здесь было жарко и душно. Окна были закрыты наглухо. Никелированная кровать была застлана газетами, чтобы не пылилась. На туалетном столике стояло зеркало и какие-то флакончики и коробочки с дешевой парфюмерией. Все это было покрыто пылью. Очевидно, это была спальня супругов Дмитриевых, пустовавшая со дня их отъезда. До второй комнате стоял обеденный стол, над которым свешивался оранжевый абажур юбкой. Рядом -диван с высокой спинкой, на спинке – полочки, на полочках – семь слонов. Здесь тоже все было покрыто пылью. Из-за плотно закрытых окон было жарко и душно, и в духоте жужжала какая-то неудачница муха, все не находившая выхода из этой тюремной камеры. И в жужжании ее слышалось негодование, вызванное, вероятно, тем, что вот уже две недели здесь никто не обедает и мухе совершенно нечего есть.

Калиберда внимательно посмотрел на пол. Ему вдруг пришло в голову, что он может на пыли оставить следы. Но слой пыли был недостаточно густ, следов не было видно. Аккуратно закрыв дверь, Калиберда перешел в третью комнату. Здесь уже запах закваски прямо ударял в нос. Конечно, здесь и жил Горбачев. У стены стояли две большие дубовые бочки с закваской. Сомневаться не приходилось. Запах прямо заполнял комнаты. Все-таки Калиберда сунул палец в бочку и облизал его. Закваска была хорошая. Видно, Горбачев гнал не из какой-нибудь дряни, а из самого чистого сахара.

Из мебели в комнате была только узкая железная кровать, покрытая солдатским одеялом, и деревянная табуретка. Окна и здесь были тоже закрыты, для того, наверно, чтобы запах не выходил наружу. Мух здесь было много, и жужжали они весело и торжествующе. Напились, видно, закваски и веселились теперь пьяные. Калиберда прошел на кухню. Здесь стоял дощатый стол и еще две дубовые бочки, тоже с закваской. А на плите, ничем не прикрытый, высился сверкающий медью змеевик. Калиберде довелось уже несколько раз накрывать с поличным самогонщиков, и технику производства он знал хорошо. Он отметил про себя, что дело у Горбачева поставлено солидно, такой змеевик не дешево стоит сделать. Видно, Горбачев был совершенно уверен в своей безопасности, иначе он хоть прикрыл бы чем-нибудь свой аппарат.

С самогоном все было ясно. Но не для этого же забирался тайком Калиберда в чужую квартиру. В углу были сложены дрова, а рядом лежала куча бумаги. Здесь были и целые газеты, и клочки газет. Калиберда наклонился. Да, на многих газетах и на клочках можно было разобрать надписи «Чиков» и «Дмитриев». Подозрение Васильева бесспорно подтверждается, и все-таки это еще не доказательство. Ведь мог же тем не менее Горбачев все начисто отрицать. Ну, самогон гнал, тут уж не отопрешься, а в убийстве не виноват. Может, случайно в домоуправлении кто-нибудь взял газету; может быть, и нарочно подсунул обрывки с фамилиями, чтобы навести подозрение на невинного.

Вот если бы удалось найти обрывок, который точно бы подходил к обрывку, найденному в корзине. Ведь был же обрывок, дга котором было только три буквы «Дми». Вот бы ему попался обрывок, на котором было бы написано «триев»! Стоит ли ворошить эти газеты? Вдруг да Горбачев заметит, что тут кто-то возился. Потом, если даже Калиберда найдет обрывок, на котором написано «триев», какая же это улика, если обыск без протокола, без понятых! И все-таки очень хотелось порыться в этой куче. Калиберда раздумывал, когда в дверь отчетливо постучали четыре раза. Калиберда вздрогнул. Это был условный стук. Его предупреждали, что Горбачев возвращается. Быстро на цыпочках он выбежал в переднюю, оставив дверь в кухню полузакрытой, точно так, как она была. Эти подробности он тщательно запомнил. Вынув из ручки двери палку, он поставил ее на место, в угол, так, как она стояла. Товарищ встретил его на лестничной площадке.

– Скорее! – прошептал он.

Калиберда вынул отмычки из кармана и быстро запер дверь. Внизу на лестнице уже слышались шаги Горбачева. Он поднимался, к счастью, медленно. На площадке третьего этажа ему встретились два молодых человека. Они оживленно разговаривали о рыбной ловле. Горбачев пропустил их мимо себя, и никаких подозрений они у него не вызвали.

И вот три товарища, три соучастника по незаконному обыску, сидят в кабинете Васильева и докладывают: Горбачев опять носил продавать самогон, на обратном пути остановился у пивного ларька выпить пива, потом вернулся домой и больше из дома не выходил.

– Ребята,– говорит Васильев,– последите еще и завтра. Все-таки могли ему привезти два-три бидона, он их и продает. Войдем в квартиру, а там все чистенько и никаких аппаратов. Нам ошибаться нельзя. Представьте себе: сделаем обыск и ничего не найдем. Он поймет, что его подозревают, и удерет, да так, что его и не сыщешь.

– Делайте обыск,– говорит Калиберда, глядя в сторону.– Не ошибетесь. Насчет убийства я, правду говоря, не знаю, а самогон гонят. И аппарат есть, и в бочках полным-полно.

Васильев обвел глазами трех практикантов, сидевших с нейтральными, ничего не выражающими лицами, и все понял. У него в глазах потемнело.

– В квартиру проникли? – спросил он тихим от ярости голосом.

Практиканты молчали.

Дальше было все, что обычно бывает в таких случаях. Васильев кричал на трех практикантов, стучал кулаками, грозил, что сейчас же доложит начальству и преступников выгонят из угрозыска, практиканты каялись, просили простить и не сообщать начальству. Потом Васильев остыл, и стало ему их жалко. Он понимал, что злого умысла у них не было, что заставило их пойти на этот безобразный поступок усердие в неудачном сочетании с юношеским легкомыслием.

В сущности, самовольство молодых сыщиков принесло скорей вред, чем пользу. Что они узнали? Что Горбачев гонит самогон? Васильев был уверен в этом и раньше. Понаблюдав за Горбачевым несколько дней, можно было это бесспорно установить, взять законно ордер на обыск, арестовать Горбачева за самогоноварение и спокойно вести следствие дальше.

Теперь положение изменилось. Совершенно неизвестно, какие следы оставил Калиберда в квартире. Горбачев насторожен. Достаточно мелочи, чтобы он скрылся. Значит, обыск надо делать немедленно. Даст ли начальник ордер? Можно, конечно, сослаться на данные Калиберды, но начальник строг. Выгонит мальчишек да еще письмо на курсы напишет. А мальчишек жалко. Лица у них бледные, растерянные и глаза умоляющие, хоть они и ни о чем не просят.

Васильев махнул рукой, буркнул «подождите» и пошел к начальнику. Нет, он, конечно, ему ничего не солгал. Просто немного приукрасил факты, сказал, что Горбачев заметно нервничает и может скрыться, так что лучше с обыском прийти сегодня же.

– А основание какое? – спросил начальник.

– Из замочной скважины закваской несет.

Начальник работал в угрозыске не первый день, понял, что, кроме запаха, еще есть какие-то основания, но не стал углубляться в это.

– Ладно,– сказал он,– оформляйте ордер. Я подпишу. И возьмите с собой сотрудника от Салькова. Пусть ученый человек хорошенько осмотрит.

На обыск поехали Васильев, эксперт от Салькова, Калиберда и фотограф. Подъехав к дому, пригласили трех понятых вместо двух полагающихся: управдома, дворника и человека из квартиры на пятом этаже, того самого, который спускался по лестнице, когда Калиберда собирался вскрывать квартиру. Человек этот оказался архитектором, очень именитым и уважаемым. Он все время всматривался в лицо Калиберды. Никак не мог вспомнить, откуда это лицо ему знакомо.

Тихо поднялись на площадку четвертого этажа. Постучали негромко, так, как может стучать почтальон или случайный посетитель. Молча ждали. Горбачев за это время, видно, успел изрядно попробовать собственную продукцию.

– Кто там? – спросил он сердито и невнятно, прежде чем отпереть.

– Телеграмма,– сказал Васильев.

– Какая, к черту, телеграмма! – недовольно пробурчал Горбачев, но дверь все-таки отпер.

Вошли, предъявили ордер.

Увидев милицейскую форму, Горбачев очень испугался. Он заморгал глазами, и у него задрожали руки и губы. Мог он бояться и того, что раскроется убийство, но мог испугаться просто потому, что самогоноварение уж безусловно откроется.

Плита топилась вовсю. Васильев открыл дверцу и заглянул в топку. Вероятно, печку растапливали газетами, но теперь они уже сгорели. Трещали дрова, бурлила закваска, пар шел по змеевику.

Сразу же занесли в протокол четыре бочки и змеевик и то, что в момент обыска Горбачев как раз гнал самогон. Змеевик на плите и бочки сфотографировали. Теперь начиналось самое трудное. Пожилой эксперт привез с собой три альбома, в которых на листках картона были наклеены аккуратно разглаженные обрывки газет, найденные в корзине. Так же аккуратно разгладили один за другим все обрывки газет, сваленные в углу. Поворачивали и так и этак, прикладывали друг к другу. Обрывки друг к другу не подходили.

Горбачев держал себя странно. Сначала он очень разволновался, как мы уже говорили, потом, когда прошли по квартире, увидели бочки с закваской и самогонный аппарат на плите, он ахал и всплескивал руками, как будто сам их впервые видел и даже не подозревал, что они у него есть. Когда потом занялись хлопотным и неясным для понятых делом – разбирали обрывки газет и пытались их сложить,– он как будто потерял всякий интерес к обыску. Сидел на табуретке, прислонившись спиной к стене, тупо смотрел на происходящее и только иногда вздыхал и говорил совершенно не к месту: «О господи, чудны дела твои!»

Архитектор не понимал, почему угрозыск так интересуется этими обрывками старых газет. Вообще он был очень заинтересован, с любопытством рассмотрел аппарат, покачал головой и похвалил конструкцию, внимательно следил, как складывают газетные обрывки, наконец не удержался, спросил:

– А это для чего?

– А это для того,– сказал Васильев громко, так, чтобы Горбачев слышал,– чтобы найти газету, обрывок которой был в корзине с трупом некоего Козлова.

Говоря, он внимательно смотрел на Горбачева. Тот не обратил на эти слова никакого внимания, даже, кажется, не расслышал. Странно было, конечно, что человек не расслышал того, что его обвиняют в убийстве, но, с другой стороны, можно было это объяснить и тем, что он пьян, и тем, что уж он ошарашен такой неожиданной катастрофой со своим очень выгодным производством.

Архитектор, услышав слова Васильева, даже охнул, так ему стало интересно. Он тоже начал перебирать клочки и складывать их, словно решал трудную головоломку. И, как ни странно, именно ему повезло. Именно он, сложив два клочка, вдруг закричал от волнения.

Все повернулись к нему. Он не мог даже говорить, а только пальцем показывал. Васильев наклонился. Было совершенно отчетливо видно, что обрывки точно подходят друг к другу. Мало того: на том, который был вклеен в альбом, было написано ДМИ, а на том, который лежал на кухне, было написано ТРИЕВ.