Текст книги "Илья Ильф, Евгений Петров. Книга 2"

Автор книги: Евгений Петров

Соавторы: Илья Ильф
сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 59 страниц)

Часть вторая
КОНЕЧНО, ЛЮБОВЬ

Утро в большой, тесной коммунальной квартире. Кухня – мрачное место квартирных раздоров. С адским гудением горят двенадцать примусов, стоящих на двенадцати кухонных столиках. Варятся двенадцать супов. Из кастрюль валит пар. Перед столиками – двенадцать домашних хозяек. Среди них – круто завитая дама с железными папильотками, в японском халате со страшным драконом на толстой спине и в валенках; старушка в платке: грязная девчонка, стоящая на табуретке, а также дама учительского вида, в очках, в английской блузке и галстуке, который лежит на ее громадной груди почти горизонтально. Весь этот пестрый кухонный конгломерат бодро переругивается.

Из-за гудения примусов ничего не слышно, но по ужасной жестикуляции спорящих видно, что ссора зашла далеко.

Дама с драконом внезапно настораживается и машет руками.

Домашние хозяйки замолкают. Слышно только гудение примусов.

Дама с драконом. Поет!

Домашние хозяйки, как по команде, поворачивают краники своих примусов. Они гаснут. Теперь в кухне тишина. И в этой тишине слышен голос, поющий песню «Вдоль по улице метелица метет».

Ванная комната в той же квартире. Над умывальником прибиты двенадцать полочек, и на каждой из них по стакану, зубной щетке и мыльнице. Перед умывальником, голый по пояс, моется Говорков, опоясанный полотенцем. Он поет. С намыленным лицом он простирает руки вперед, как будто перед ним толпа восторженных зрителей. Он поет всерьез, полным голосом. Здесь, в ванной, нет и следа его вчерашней застенчивости. Здесь он – гордый и счастливый баловень публики. Взяв высокую ноту, он долго всматривается в маленькое зеркало, висящее на стене между полочками.

Кухня. Пение звучит здесь немного тише. Теперь в кухне царит мир. Крупица искусства, проникшая в эту отравленную враждой атмосферу, растопила двенадцать ожесточенных сердец. Домашние хозяйки и домашние работницы слушают с упоением и ласково улыбаются друг другу. Толстуха с горизонтальным галстуком роняет на пол иголку для прочистки примуса, и тогда – совершается невероятное – дама с драконом нагибается, поднимает иголку и с лучезарной улыбкой подает ее толстухе.

Продолжается пение. Одна из комнат квартиры. Старичок в полувоенном костюме собрался натянуть сапог, но так и не сделал этого. Он слушает пение, держа сапог в руке.

«Ты постой, постой, красавица моя…» – выводит голос.

В другой комнате, которая видна через раскрытую из коридора дверь, застыла с поднятыми вилками в руках завтракающая семья.

«…Дозволь наглядеться, радость, на тебя», – продолжает голос.

Муж смотрит с нежной улыбкой на свою далеко уже не молодую жену.

Снова в ванной. Говорков поет последний куплет песни. Он увлечен своим пением. Взяв последнюю ноту, прижимает руки к груди и грациозно раскланивается, глядя на себя в зеркало.

Неожиданно раздаются аплодисменты. Говорков вздрагивает.

Аплодируют в кухне и в тех комнатах, где только что слушали пение.

Крадучись, Говорков выходит из ванной. Он совершает свой путь по коридору на цыпочках, стараясь никому не попадаться на глаза.

Входит в комнату. Строгая девочка двенадцати лет, сестра Говоркова – Люся, высунув язык, выводит что-то в своей тетрадке. Потом она встает и начинает собирать книги. Она торопится в школу.

Люся (с явно заимствованными у кого-то интонациями житейской мудрости). Опять на работу опоздаешь, горе мое.

Говорков(надевая пиджак). Ладно, ладно, раскудахталась!

В комнату входит мать Говоркова с чайником. Это та самая старушка, которую мы видели на кухне. После первой же ее фразы становится ясно, у кого заимствовала Люся свои интонации…

Мать. И спишь не вовремя, и ешь не вовремя. Небось вчера опять был в театре, горе ты мое.

Говорков. Ладно, ладно, раскудахтались! (Торопливо пьет чай.)

Люся. В нашем классе у Вари Никитиной – отец стахановец. У Лели Щукиной – брат кривоносовец, у Федьки Сибирякова – дядя депутат, а у Нины Медведевой – мама орденоносец…

Говорков(уныло). Ладно, ладно, раскудахталась.

Мать. Правду Люсечка говорит. Посмотри на своих товарищей, приятелей. Пантелей тоже гармонист-любитель, тоже музыкой занимается, доставляет людям удовольствие. И что же? Стахановец! За последний месяц выработал страшно сказать сколько! Мне Аграфена Васильевна говорила.

Говорков (язвительно). А что вы скажете, мама, если ровно через год ваш сын Петр Васильевич Говорков будет петь в Государственном ордена Ленина академическом Большом театре.

Мать. Никакого тебе ордена Ленина не дадут, если не будешь выполнять план.

Говорков(проникновенно). Вы, мама, ничего не понимаете. Сказал бы я вам, но лучше пока помолчу. Пошли, Люська.

Говорков и Люся выходят на улицу.

В ворота гаража входят шоферы и вешают на табельную доску номерки.

Некоторые из них, те, что помоложе, с тою же деловитостью, с какой они только что вешали номерки, подходят к окошечку Клавы и с поклоном кладут на подоконник свои скромные подношения – кто цветочек, кто шоколадную палочку, кто пирожное в бумажке. Один из них с чарующей улыбкой подносит Клаве крошечного плюшевого медвежонка, которого она тотчас же прикалывает на грудь. Все это. видимо, стало в гараже традицией.

Тараканов медленно приближается к окошечку Клавы и торжественно ставит перед ней большой флакон тройного одеколона.

Клава. Я же вам сколько раз говорила, товарищ Тараканов, неудобно делать такие дорогие подарки. Вот, ей-богу, не возьму.

Тараканов. В части подарков, Клавдия Васильевна, выражение чувств есть обязательное условие. Согласно теории сохранения личности и других авторитетов – одеколон не роскошь, а предмет ширпотреба и культурной жизни.

Он с достоинством кланяется и отходит к своей машине. Это единственный в гараже «ЗИС», что, разумеется, делает его водителя заметной фигурой. Тараканов прислоняется к автомобилю, стремясь слиться с ним в одно прекрасное целое. Поза его исполнена мрачного великолепия.

Но Клава не смотрит на него. Ее взгляд обращен к двери, в которую входит Говорков. Он вешает свой номерок в последнюю минуту. Сторож захлопывает табельную доску.

Говорков робко подходит к Клавиному окошку. Он откашливается, хочет что-то сказать, мнется – и сейчас же опрокидывает бутылку с одеколоном. Бутылка разбивается.

Тараканов вздрагивает.

Тараканов(глухо). Смейся, паяц, над разбитой любовью!

Клава смеется. Говорков в смущении идет к своей машине и поспешно лезет под нее с гаечным ключом.

Тараканов (вдогонку). Изверг рода человеческого! Петлюра!

Между тем жизнь в гараже идет своим чередом. В диспетчерской звонит телефон. Клава то и дело берет трубку, кричит в окошко фамилию шофера, и очередная машина выезжает на улицу.

В конце концов в гараже остаются только Тараканов, который стоит все в той же горделивой позе, и Говорков, все еще лежащий под машиной.

Звонит телефон.

Клава(снимает трубку). Гараж таксомоторов. Машина? Есть. Сейчас выезжает. Выходите через семь минут. Сейчас скажу номер.

Она смотрит в гараж. Видит Тараканова и ноги Говоркова, торчащие из-под машины. Секунду думает.

Клава. Запишите. Номер машины 79–16. (Вешает трубку. Высовывается из окошка) Товарищ Тараканов. Получите наряд.

Тараканов(подходит). Судьба есть жизненный стимул в разрезе научных споров. Но я спокоен, понимая свое преимущество. (Берет от слегка испуганной Клавы наряд.) Пока!

Садится в свой «ЗИС» и уезжает.

Только теперь Говорков выглядывает из-под машины.

В гараже пусто. Сквозь окна, как в церкви, падают косые солнечные лучи

Клава. Петя, идите сюда, я вам вытру щеку. Вы немножко запачкались тавотом.

Говорков смущенно подходит. Клава вытирает ему щеку платочком. Говорков берет Клаву за руку.

Говорков. Клава… (Пауза)

Клава(замирая). Что – Клава?

Говорков. Клавочка…

Звонит телефон.

Клава(берет трубку, металлическим голосом). Нет машин. (Вешает трубку.)

Говорков. Клава… Вы не рассердитесь, что я вас спрошу?

Клава. А когда я на вас сердилась, Петя?

Говорков. А позавчера?

Клава. Это не на вас, а на Тараканова.

Говорков. А я думал, что это вы на меня. (Пауза.)

Клава. Ну, говорите.

Говорков. Я давно хотел вам сказать…

Звонит телефон. Клава хватает трубку.

Клава. Машин нет. Не знаю. (Вешает трубку.) Говорков. Все хотел и… не решался… Я… вас…

Звонит телефон. Клава срывает трубку.

Клава. Нет, это не гараж! (Бросает трубку.)

Говорков (в полном отчаянии).…Я вас хотел попросить… Вы тут неправильно написали мне в наряде… шестнадцатого, а надо – семнадцатого.

Клава молча внимательно смотрит на совершенно уже потерявшегося и глубоко несчастного Говоркова. Вздыхает.

Звонит телефон. Клава решительно берет трубку.

Клава. Гараж таксомоторов. Машина? Есть. Пожалуйста. Сейчас высылаю. Номер 30–01. Выходите через пять минут.

Быстро пишет и протягивает Говоркову наряд.

Развинченной походкой неудачника он направляется к своей машине. Садится в нее. Но когда он нажимает стартер и машина начинает дрожать, в нем просыпается решимость. Скорости он переводит как человек, исполненный силы.

Машина делает два круга по пустому гаражу и резко останавливается у окошка Клавы.

Говорков(кричит, открыв дверцу). Клава! Я вас люблю!

Клава потрясена.

Говорков захлопывает дверцу.

Машина с воем выезжает из гаража.

Клава с блаженной рассеянной улыбкой сидит в своей будочке, откинувшись на стуле.

Звонит телефон.

Клава, не глядя, снимает трубку, медленно кладет ее на стол и мечтательно произносит, глядя в пространство.

Клава. Машин нет.

Крупным планом на полу осколки таракановского флакона.

Часть третья
ИСКУССТВО ТРЕБУЕТ ЖЕРТВ

В гараже на другой день.

Несколько машин, из-под которых торчат ноги.

Вбегает Василий Фомич. Что-то ищет, потом подбегает к первой машине, разглядывает ноги, теребит их.

Из-под машины показывается маленький, тощий, черномазый человек.

Василий Фомич. Почему не на репетиции? А еще Онегин!

Онегин. Картер не в порядке! Василий Фомич, через пять минут буду. (Бежит в раздевалку, напевая «О, жалкий жребий мой!..»)

Василий Фомич подходит к следующей машине и вытаскивает за ноги толстенькую девчушку с перепачканным лицом.

Василий Фомич. Ай-яй-яй, Настенька! Смена кончилась час тому назад, а вы в таком виде. Ведь вам два часа мыться нужно.

Настя. Ух и люблю же я вас, Василий Фомич! Прямо сил нет! (Чмокает Василия Фомича в щеку, оставляя на ней черный след.) Раньше вас буду!

Убегает, напевая «Я не способна к грусти томной».

Василий Фомич трогает щеку, качает головой, улыбается. Потом идет к следующей машине и вытаскивает из-под нее Тараканова.

Василий Фомич. Вот тебе раз! А где Говорков?

Тараканов. Петька Говорков?

Василий Фомич. Да! В семь часов репетиция.

Тараканов(смотрит на часы и зловеще улыбается). Антр-ну?

Василий Фомич(нетерпеливо). Ладно, ладно, где он?

Тараканов. Тайна, папаша, покрытая мраком. Но для вас… (Берет Василия Фомича под руку и ведет за собой.)

Из диафрагмы.

Клава и Говорков сидят на скамеечке заснеженного сквера. Из уст влюбленных валит такой пар, что на секунду заволакивает их лица.

Клава. Чудачок, почему ты сразу тогда не сказал?

Говорков. Я боялся.

Клава. А почему ты потом не боялся?

Говорков. А потом я не боялся.

Клава. А теперь ты не боишься?

Говорков. Теперь я не боюсь. А ты тогда боялась?

Клава. Я никогда не боялась.

Говорков. А ты меня первого полюбила?

Клава. Помнишь, когда ты только поступил в гараж, я на тебя, как дура, накричала?

Говорков. Мы никогда не будем ссориться, правда?

Клава. Тебе не холодно?

Говорков. Я почему-то думал, что никогда не женюсь.

Клава. А разве ты хочешь на мне жениться?

Говорков. Как? Разве я тебе не сказал? Вот спою Ленского, и потом пойдем распишемся.

Клава. Какого Ленского? Где?

Говорков(скороговоркой). В «Евгении Онегине», в Государственном ордена Ленина академическом Большом театре.

Клава. Ты сумасшедший.

Говорков. Ничего я не сумасшедший. (Пауза.) Есть один старичок…

Посередине улицы Тараканов за руку ведет Василия Фомича. Они подходят к скверу. Тараканов указывает Василию Фомичу на Говоркова и Клаву, сидящих на скамейке.

Клава. Ну, посчитай сам. Ты никогда и четырехсот рублей не вырабатываешь. Да мои двести тридцать. Да твоя мама, да твоя сестра, да еще моей бабушке надо посылать в Подольск. Трудно прожить на такие деньги.

Говорков. Ты мне, Клава, скажи прямо: ты веришь, что я буду артистом?

Клава. Некоторые в гараже вырабатывают больше тысячи…

Говорков. Ну Клава, ну давай попробуем, подожди только три месяца. Спою Ленского у нас в клубе, и тогда все решится. Может, я действительно балда. Тогда я брошу думать о пении. И буду зарабатывать деньги. Ты, Клавочка, главное дело – не беспокойся, нас с тобой никто никогда не разлучит.

Произнося эти слова, Говорков делает широкий жест левой рукой.

Неожиданно из-за кадра протягивается рука Василия Фомича, хватает руку Говоркова и вытаскивает его из кадра.

Оцепеневшая Клава остается сидеть на скамейке.

Ей видно, как Василий Фомич уволакивает сопротивляющегося Говоркова. Говорков успевает крикнуть ей, показывая на часы:

– Ровно в десять встретимся на балу!

При выходе из сквера Василий Фомич и Говорков проходят мимо Тараканова. Он некоторое время смотрит им вслед, потом подкручивает усы и направляется в сторону Клавы.

Надпись: В КЛУБЕ ТРАНСПОРТНИКОВ.

Вместе с громкими звуками настраиваемых инструментов на экране возникает театральный зал, где есть настоящая сцена, настоящее углубление для оркестра, ряды настоящих театральных кресел и даже лира на суфлерской будке. Но только все здесь маленькое.

Разместившаяся в оркестре и зале публика представляет собой собрание немного странных, но чрезвычайно симпатичных людей. Среди них седоусые старики, молодые девушки, зрелые мужи и юнцы, не достигшие призывного возраста. Всех их объединяет музыка. Они играют, поют, настраивают инструменты, канифолят смычки, о чем-то спорят над партитурой; некоторые танцуют, разучивая па вальса.

На стене плакат:

РЕПЕТИЦИЯ «ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА»

СОСТОИТСЯ СЕГОДНЯ В 17 час.

ЯВКА ОБЯЗАТЕЛЬНА.

Онегин обходит всех присутствующих, показывая им очень древний и очень пышный лорнет.

Онегин. Семь рублей! Купил в комиссионном магазине. Красота?!

Подходит к зеркалу и начинает практиковаться в обращении с этим инструментом. На его лице нестерпимая важность. Лорнет он держит в кулаке.

Настенька подбегает к нему.

Настенька. Ну кто так держит? Вот как надо! (Показывает.) Отогни пальчик. (Отгибает Онегину мизинец.)

Онегин(восхищенно). Откуда она все знает?

Настенька. Знаю, и все! Какой должен быть Онегин? (Показывает, каким, по ее мнению, должен быть Онегин.)

Распахивается дверь, и в зале появляются Василий Фомич и Говорков. Все замолкают.

Василий Фомич молча тащит Говоркова через весь зал к фортепьяно. На лицах кружковцев – удивление и любопытство.

Василий Фомич(Говоркову, шепотом). Ну, что споем? «Я люблю вас, Ольга…»?

Говорков. Ей-богу, Василий Фомич… При публике… Я ведь никогда в жизни… Ведь в первый раз…

Василий Фомич (не слушая Говоркова, кружковцам, торжественно). Друзья мои! Вы присутствуете при рождении таланта! Вам говорит это старик Македонский! А старик Македонский когда-нибудь ошибался?

Почтительное молчание. Говорков, стыдясь, переминается с ноги на ногу.

Василий Фомич. Да, ошибался! Но это, друзья мои, ровно ничего не доказывает! Колумб тоже ошибался. Ехал в Индию, а приехал в Америку. Но Америка – это тоже неплохо? А?

Настенька(как первая ученица). В Южную Америку, Василий Фомич.

Онегин(всплескивает руками). Откуда она все знает?

Василий Фомич. Запомните этот день, друзья! (Играет интродукцию к арии «Я люблю вас, Ольга».)

Говорков тихо поет первую фразу.

Василий Фомич аккомпанирует, блаженно полузакрыв глаза. На лицах слушателей благоговение.

Внезапно раздается страшный грохот, подобный обвалу в горах. Все вздрагивают. И без того испуганный Говорков замолкает. Звуки горного обвала продолжаются, но сейчас уже можно разобрать, что с горы катятся тяжелые музыкальные инструменты – геликоны, барабаны, тарелки.

Василий Фомич сидит за роялем, по-прежнему полузакрыв глаза. Потом бьет кулаком по клавишам и вскакивает. Он в ярости.

Онегин. Давить таких надо!!! Мало им, что они нашего барабанщика украли!

Кружковцы, размахивая смычками и флейтами, предводительствуемые Василием Фомичом, подкрадываются к двери. Онегин пинком ноги распахивает ее.

В фойе клубного театра, на эстраде, под плакатом «Экономьте электроэнергию!» репетирует самодеятельный джаз-банд. Все джазкружковцы в своих обычных костюмах, кроме дирижера, одетого с пышностью гостиничного швейцара. На его молодой, простодушной физиономии устроены испанские бачки, которые, как видно, должны являться символом европейской цивилизации.

Джаз наяривает варварскую переработку той самой арии Ленского, которую только что пел Говорков.

По мере того как воинство Василия Фомича приближается к эстраде, джаз играет все тише.

Когда Василий Фомич подходит к самой эстраде, адская музыка замолкает и дирижер оборачивается.

Василий Фомич(проникновенно). У вас есть совесть?

Дирижер. Что значит – у меня есть совесть?

Василий Фомич. Почему вы не хотите репетировать в гимнастическом зале?

Дирижер. Почему – в гимнастическом зале?

Василий Фомич. Потому что вы нам мешаете!

Дирижер. Что значит – мы вам мешаем? А вы нам не мешаете?

Василий Фомич. Хорошая музыка, юноша, никогда никому не мешает.

Дирижер. Почему же вам мешает мой джаз?

Джазкружковцы одобрительно смеются.

Василий Фомич(визжит). Потому что у вас плохой джаз! И плохой вкус. Иначе бы вы не кромсали бессмертное творение Петра Ильича Чайковского… (Задыхается и прикладывает руку к сердцу.)

Теперь одобрительно галдят оперные кружковцы.

Дирижер. Что значит – кромсать Петра Ильича? Лучше сделать из него хороший танец, который будут танцевать широкие массы трудящихся, чем делать плохую оперу, которую никто не придет слушать!

Джазкружковцы берут реванш. Они надрываются от хохота.

Василий Фомич. Замолчите! Или… или…

Дирижер. Или что?

Онегин (вырывается вперед). Иль я убью вас!

Василий Фомич(рассудительно). Подождите, мы всегда успеем это сделать. Ему нужно разъяснить. (Лезет на эстраду и хватает дирижера за серебряный лацкан.) Дорогуша! Я же сам танцую. Джаз – это здоровое развлечение, и глупо против этого возражать. Но он не должен становиться на пути святого… святого… Вы слышите, юноша? Святого искусства!

Дирижер. Что значит – святого искусства? Что значит – становиться на пути?

Василий Фомич (ледяным голосом). А то значит, что вы при помощи подлых интриг забрали у нас единственного барабанщика. (Обращается к ударнику джаза.) Костя! Сейчас же на репетицию! Слышишь?

Костя, мальчик лет пятнадцати, веснушчатый и вихрастый, сидит среди странных предметов своего ремесла: барабана с надписью «Автоджаз», треугольников, колокольчиков, трещоток и прочего. Он робко приподнимается.

Дирижер. Костя! Сиди на месте!

Костя садится.

Василий Фомич. Костя, чему ты можешь здесь научиться? Подкидывать палочки? А я научу тебя музыке. Я достану литавры. Я сделаю тебя великим артистом.

Костя приподнимается.

Дирижер. Идите, идите, Костя, там вас научат. Идите, мальчик, вы там хлебнете горя. В опере барабанщик – последний человек. А в джазе – это король!

«Король», потоптавшись немного и шмыгнув носом, садится.

Василий Фомич. Костя! Если ты настоящий музыкант, сердце должно подсказывать тебе, где твое место!

Костя приподнимается, но его хватает за плечи саксофонист и усаживает.

Оперные кружковцы с воплями лезут на эстраду и тащат барабанщика за собой.

Джазкружковцы пытаются его отбить. Начинается свалка, в результате которой побеждают численно превосходящие противника оперные кружковцы. Они увлекают Костю в свой зал.

Дирижер. Я буду жаловаться. Я поставлю этот вопрос на правлении клуба.

Он бежит к двери в коридор. Джазкружковцы бегут за ним, размахивая своими инструментами.

Вся компания рысью бежит по коридору, взбегает по лестнице и врывается в зал, над входом в который два человека прикрепляют хвойные гирлянды, образующие слова «Полярный бал».

В зале идут приготовления к сегодняшнему вечеру: развешивают портреты полярников, натирают воском паркет.

Заведующий клубом при помощи пульверизатора перекрашивает в белый цвет чучело бурого ресторанного медведя.

Джазисты окружают заведующего с криком: «Барабанщика увели!»

Из затемнения – потное счастливое лицо Василия Фомича. Он ведет репетицию сцены бала из «Евгения Онегина».

Оркестр состоит из трех скрипок, одной виолончели, одного контрабаса, флейты, кларнета, тромбона, трубы, фисгармонии, фортепьяно и турецкого барабана. По существу, здесь даже нечем дирижировать, но экспрессии, с которой Василий Фомич делает свое дело, хватило бы на Государственный симфонический оркестр СССР в составе ста тридцати человек.

В момент наиболее бурный и патетический Василий Фомич неожиданно стучит палочкой по пюпитру. Наступает тишина.

Василий Фомич (со змеиными интонациями в голосе обращается к первому скрипачу). Как вы сыграли, юноша? Сыграйте это один.

Скрипач, старичок бухгалтерского типа, дрожащим смычком играет злополучную фразу.

Василий Фомич. Теперь я покажу вам, как это нужно сыграть! (Берет у него скрипку и повторяет ту же фразу)

Потом отдает скрипку, и оркестр играет следующую фразу. Через минуту Василий Фомич опять стучит палочкой. Делает страшное лицо.

Василий Фомич(виолончелисту). Что это? Что это такое? Черт бы вас подрал! Чем вы произвели этот позорный звук?

Виолончелист. Виолончелью.

Василий Фомич. А вы знаете, юноша, что означает по-итальянски ви-о-лон-челло?

Виолончелист (подумав). По-итальянски? Не знаю.

Василий Фомич. Скрипка небес… Небес! Вот что это значит. Этот инструмент должен петь, а он у вас хрипит. (К оркестру.) Ну, дети, начали! Четыре такта от «Пэ». (Взмахивает палочкой.)

Музыка продолжается.

Оркестр играет пианиссимо. На лице Василия Фомича разлита нежность. Он дирижирует с лебединой грацией. Он даже слегка подпевает от избытка чувств. Неожиданно барабанщик, который некоторое время шевелил губами, считая такты, решил, что ему пора вступать, и со страшной силой ударяет по своему барабану. В оркестре смятение. Василий Фомич силится что-то сказать, потом руки его опускаются, и он вдруг начинает плакать.

Оркестранты встают со своих мест и, протягивая вперед смычки и инструменты, кричат жалобными голосами:

– Ну Василий Фомич! Ну товарищ Македонский! Ну он больше не будет.

Василий Фомич встает, шатаясь и ничего не отвечая оркестрантам, поворачивается к зрительному залу и видит, как в дверь входит ужасная процессия – дирижер джаза, завклубом и джазкружковцы. Они подходят к барьеру оркестра, и завклубом величественно протягивает руку в сторону барабанщика.

Завклубом. Взять его!

Джазкружковцы подхватывают барабанщика под руки и вытягивают его из оркестра.

Завклубом. Стыдно вам, товарищ Македонский, срывать культмассовую работу в день такого важного мероприятия, как полярный бал.

Василий Фомич. История нас рассудит, товарищ Бабашкин!

Процессия уходит. Василий Фомич поворачивается к кружковцам.

Василий Фомич. Друзья мои! Искусство требует жертв. Будем репетировать под рояль.

Репетиция продолжается.

Группа кружковцев громко поет, обступив румяного усатого молодца, который стоит в позе Афродиты, выходящей из пены: «Мусье Трике, мусье Трике, шанте ву силь ву пле купле!»

Пока идет эта сцена, Василий Фомич бегает от пианистки к артистам и обратно. Он волнуется, размахивает руками, хватается за свои чуткие музыкальные уши.

Говорков, стоящий в углу сцены, смотрит на часы.

Пианистка играет вступление к куплетам Трике. Василий Фомич дирижирует. Румяный усатый молодец, страшно волнуясь, начинает петь: «О, как приятен этот день…»

Клава перед зеркалом. Это такая милая и хорошенькая девушка, что ее не могут испортить даже косметические ухищрения, которыми она занята.

Она щурит глаза и, передернув плечом, говорит воображаемому собеседнику:

– Вы с ума сошли!

Перед зеркалом – Альфред Тараканов. Он прихорашивается. Его комнатка наполнена автомобильными частями, которые использованы не по назначению. Автомобильный поршень служит здесь пепельницей, фара заменяет настольную лампу. А «дворник» для очистки ветрового стекла укреплен за окном. Он приводится в движение сложной системой рычагов.

Тараканов заканчивает свой туалет – изощренный туалет сердцееда и обольстителя.

Снова репетиция. Василий Фомич с проворством опытного балетмейстера показывает кружковцам па вальса. Потом хлопает в ладоши. Пианистка ударяет по клавишам. По сцене кружатся пары.

Василий Фомич показывает Говоркову, как должен вести себя ревнующий Ленский.

Говорков тоскливо смотрит на часы.

В танцевальном зале кружатся в фокстроте первые пары.

Клава, стоящая у стены, смотрит на часы.

Снова репетиция. Говорков стоит возле стула, на котором сидит девушка, исполняющая партию Ольги, и, поглядев на часы, начинает петь.

Говорков. «Все котильоны, все вальсы с Онегиным вы танцевали. Я приглашал вас, но был отвергнут…»

Девушка. «Ревнуешь ты напрасно. Мы так болтали с ним. Он очень мил».

Говорков. «Да-а-аже мил!..»

Девушка. «Из пустяков ты сердишься…»

Говорков. «Котильон со мной танцуешь ты?»

Онегин (появляясь из-за стула Ольги). «Не-э-эт, со мной! Не правда ль, слово вы мне дали?»

Девушка. «И сдержу я слово… Вот вам наказанье за ревность вашу…».

Говорков. «Ольга!..»

Девушка. «Ни за что…»

Ольга пускается в пляс с Онегиным.

Вместо того чтобы согласно замыслу автора либретто оперы Модеста Чайковского следить за ними ревнивым взором, Говорков смотрит на часы и нетерпеливо переминается с ноги на ногу.

Полярный бал.

Клава смотрит на часы. Она рассержена. К ней подходит Тараканов, и она, вздохнув, идет с ним тгшцевать.

Репетируют сцену ссоры.

Василий Фомич (хватаясь за голову). Ну кто так ревнует? Так на почте покупают марки! (Отталкивает Говоркова. Показывает. Поет.) «Пусть господин Онегин мне объяснит свои поступки…»

Говорков. «Пусть господин Онегин мне объяснит свои поступки… Он не желает этого? Тогда пусть примет он мой вызов…»

Онегин. «Вы безумны!»

Говорков. «А вы… вы… вы… бесчестный соблазнитель!»

Все присутствующие на сцене(под управлением Василия Фомича). Ах!

Здесь Ленскому по ходу действия требуется перчатка. Кто-то из стоящих на сцене протягивает Говоркову шоферскую рукавицу на меху и с раструбом. И он кидает ее к ногам «бесчестного соблазнителя» – черномазого человека с горящими глазами.

Бальный зал.

Клава танцует с Таракановым.

Тараканов. Я, Клавдия Васильевна, в части семейной жизни человек нежный и категорический, и я требую чуткого отношения к человеку.

Клава(жалобно). Вы с ума сошли! (Она не смотрит на Тараканова, а водит глазами по залу, ища кого-то.)

На сцене Говорков поет арию Ленского «В вашем доме…», Василий Фомич сияет. Краснощекая девушка, исполняющая партию старушки Лариной, смотрит на Говоркова с восхищением.

Говорков кончает арию. Все ему аплодируют. Аплодирует даже Василий Фомич.

Василий Фомич. Отлично, отлично! Теперь всю сцену сначала.

Говорков (с ужасом смотрит на часы). Василий Фомич, мне пора.

Василий Фомич. Что – пора? Как – пора? Куда – пора?

Говорков(тоном школьника). Ей-богу, Василий Фомич, у меня мама больна… и производственное совещание… и…

Василий Фомич. Стыдно, стыдно, стыдно, юноша! А еще хотите стать певцом. Певцом хотите стать. Певцом! Идите. Я вас не задерживаю.

Кружковцы стоят, потупясь. Говорков колеблется некоторое время, потом снимает с руки часы и прячет их в карман.

Говорков. Так я же ничего не говорю, Василий Фомич. Я пожалуйста.

Все становятся по местам. Василий Фомич взмахивает рукой.

Говорков (поет). «Все котильоны, все вальсы с Онегиным вы танцевали…»

Клава танцует с Таракановым. Полярный бал в разгаре. В зале шумно, тесно и весело. Барабанщик Костя лихо орудует принадлежностями своей адской кухни. Над головами танцующих теплая вьюга из конфетти и серпантина.

В зале появляется Говорков. Он блуждает среди танцующих в поисках Клавы.

Тараканов подводит Клаву к стулу, усаживает ее, а сам становится рядом в демонической позе.

Из толпы выходит Говорков. Бросается к Клаве. Тараканова он не видит. Музыка играет танго.

Говорков. Я так спешил, Клавочка. Ты давно пришла? Скорей идем танцевать.

Клава. Вы напрасно так торопились. Никуда я с вами не пойду.

Говорков. Не сердись, Клава.

Клава. Я не сержусь.

Говорков. Если бы ты знала, как все хорошо, как я счастлив…

Клава. Даже счастлив?

Говорков. Очень. Что с тобой случилось?

Клава. Ничего не случилось. Только я не люблю ждать.

Говорков. Но ведь я же пришел.

Клава. Могли и не приходить.

Говорков. Клава, пойдем танцевать!

Тараканов. В части танго Клавдия Васильевна обещались танцевать со мной. (Обнимает Клаву за талию и, уводя ее, бросает Говоркову.) Занимайте места согласно купленным билетам.

Под печальные звуки танго Говорков бродит по залу, не спуская глаз с ненавистной спины Тараканова.

Останавливается у чучела свежевыкрашенного медведя, прислоняется к нему спиной и в муках ревности интенсивно стирает с медведя белую краску.

Тараканов танцует с Клавой.

Тараканов. Я, Клавдия Васильевна, ежедневно работаю над собой. От пяти до шести обедаю, а от шести до восьми работаю над собой. А потом я свободен и культурно развлекаюсь.

Клава. Какой-то вы нудный, Альфред Терентьевич.

Тараканов. Я, Клавдия Васильевна, люблю все красивое. Вот, например, мои отсталые родители дали мне пошлое имя Федор. А я переменил его и теперь называюсь красивым заграничным именем – Альфред. И от любви я тоже требую в первую очередь красоты…

Клава судорожно вздыхает.

Говорков отделяется от чучела.

В том месте, где к нему прикасалась спина Говоркова, медведь снова стал бурым.

Говорков походкой лунатика идет сквозь толпу танцующих. Все оборачиваются ему вслед и смеются, глядя на его перепачканную краской спину