355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евгений Наумов » Коралловый город или приключения Смешинки » Текст книги (страница 1)
Коралловый город или приключения Смешинки
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 10:24

Текст книги "Коралловый город или приключения Смешинки"


Автор книги: Евгений Наумов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Наумов Евгений
Коралловый город или приключения Смешинки

Евгений Наумов

Коралловый город

или

приключения Смешинки

РОЖДЕНИЕ СМЕШИНКИ

Было то или не было, а может, будет – не знаю. Приснилось это мне или в действительнонсти приключилось – не ведаю. А только говорят, что... Жили-были в одной стране веселые, беснпечные люди. Жили они не тужили, рабонтали, песни распевали и громко смеялись. Засмеется один – засмеются все. А у веселых и работа спорится. Любое дело горело у них в руках: на что другому человеку потребовался бы целый день, тут в полчаса делалось. Потому и работали в этой стране люди лишь до полудня. А понтом танцевали, пели и веселились.

Но вот появилась в той стране злая ведьма. Только никто не знал, что она ведьма, да еще очень злая: прикинулась она маленькой, слабенькой старушкой. Ходит по дворам старушка, сгорбленная, вся в черном. Платок на лицо насунут, так что один крючковатый нос видно, салоп плюшевый, выгоревший, длинная юбка с бахромой на подоле и большие порыжевшие сапоги. Идет, клюкой постукивает, на спине мешок несет. А в мешке что-то позванивает.

Входит она во двор, обращается к хозяевам:

– Шла мимо, услышала, как вы хорошо смеетесь, и подунмала: а не продадите ли мне свой смех?

– Что ты, бабушка! – удивляются хозяева.– Как же мы продадим смех? Он ведь – ха-ха-ха! – не корова, не яблоко, не зонтик. Разве можно его взять и продать?

– А это уж моя забота,– говорит ведьма. – Вы только согласитесь и золотой у меня возьмете. Каждому за смех я по золотой монете плачу. Получите ее – и целый год работать не будете.

– Да мы и так не много работаем!

– Берите золотой! Целый год отдыхать будете! – убежндает старуха.

Кто из любопытства, кто по легкомыслию, а кто просто так, за компанию, брал у старухи золотой и говорил как она велела:

– Отныне золотой будет мой, А веселье и смех продать не грех.

И тотчас в жадную руку ведьмы падало маленькое белонснежное зернышко сверкающее и переливчатое. Она бережнно прятала его и шла дальше. А человек любовался золотой монетой и думал: "Вот теперь год отдыхай, заботы не знай. А веселье... что ж, веселья мне хватит. Мало его у меня что ли?"

Но уже мрачно и тоскливо было его лицо, глаза не озаряла улыбка. И не знал человек, что проданное веселье не возвранщается...

Да и без работы какая у человека жизнь? Хиреет его тело, слабеют мускулы. Вот уже становится он хилым да унылым – тут и болезни подкрадываются.

II пошли по селам и городам несчастья да беды, плач и горе. Собрались люди, стали думать и гадать: что делать, к кому обратиться?

А на крыше большого дома жил старый аист Остроклюв. Вот к нему и пришли люди, поклонились:

– Добрый, мудрый аист! Ты приносишь нам счастье и дентей. Сжалься над нами, помоги! Верни нам веселье и здоровье!

Подумал аист, тяжело вздохнул. Хотел упрекнуть людей, почему они были такими легкомысленными, да передумал. И так тяжело им... Да и много ли толку ругать того, кто попал в беду?

– Ладно, – сказал он. – Слетаю, посмотрю. Может, и удастся что-то сделать.

Взмахнул широкими крыльями, поднялся в воздух и полентел на запад туда, где садилось солнце, собирались тучи, куда ушла ведьма.

А порядком уставшая ведьма в это время подходила к понследнему, стоявшему у самого дремучего леса селу. Мешок с весельем был у нее переполнен. И каждый, глядя

со стороны, дивился, как это старушка тащит такой тяжелый мешок. Только был он совсем не тяжелым. Ведь веселье никогда тяженлым не бывает. И чем больше его, тем легче оно становится. Мешок даже слегка приподнимал ведьму, словно воздушный шар, и она шла приплясывая и скрипучим голосом что-то напевала.

Скупив смех у жителей последнего села, она уж собралась было идти, но вдруг будто золотой звоночек прозвенел.

– А это что? Еще кто-то смеется?

– Это моя дочка,– сказала одна женщина, пытаясь улыбннуться. Но улыбка у нее вышла печальной, потому что свое веселье она уже продала ведьме.

– Так пойдем к ней! – закричала ведьма и, пыля сапонгами, помчалась по улице.

Они вошли в дом и заглянули в детскую кроватку. Там, освещенная солнцем и цветами, лежала золотоволосая и голубоглазая девочка. Она смеялась, глядя на игру солнечных зайчиков.

– Продай ее смех! – попросила старуха. Но мать только покачала головой.

– Нет. Я уже сделала одну глупость: продала свой. А рандость дочки я не продам.

– Я дам два золотых! Три! Десять! – шипела старуха. – Сто! Тысячу золотых!

– Ни за что на свете,– сказала мать.– Ока смеется с тех пор, как родилась. Она смеется так, будто смешинки сыплютнся. Слыша ее смех, я забываю о своих огорчениях. Если ты заберешь ее смех, это будет уже не моя дочка.

– Ты говоришь, что она ни разу не плакала? – зловеще спросила ведьма. Хорошо же! Я подожду, пока она запланчет,– и тогда ее смех станет моим.

– Она никогда не плачет,– с гордостью сказала женщинна.– Родившись, она не закричала, а засмеялась.

– Не может быть, – заскрипела ведьма.– Все маленькие дети плачут. Так противно, надсадно, визгливо... Фу!

Села рядом с кроваткой и стала ждать. А по другую стонрону кроватки сидела мать девочки. Она смотрела на дочь и грустно улыбалась. Девочка играла с солнечными лучами. И казалось, смех ее – звонкий, золотистый рождается из этих лучей. Ничто не могло ее огорчить. Муха села на лоб и укусила девочку, а она засмеялась пуще прежнего и согнанла злодейку ладошкой. Проголодавшись, засунула палец в рот и, улыбаясь, стала причмокивать. Мать покормила ее и девочнка заснула. Проснувшись, она засмеялась еще звонче.

А ведьму прямо трясло от злости. Лицо ее стало желтым, а нос – синим от ожидания. Пальцы нетерпеливо дрожали. Она ждала, пока заснет измученная мать: голова женщины клонилась все ниже и ниже...

Тут прилетел Остроклюв, сел на дерево под окном и загляннул в комнату. Женщина спала, уронив голову на спинку кронвати, а скрюченная рука ведьмы уже тянулась к девочке. Аист громко защелкал клювом, и женщина встрепенулась. Ведьма сделала вид, что гладит ребенка.

– Какая занятная девочка! Все смеется... даже не верится. Мать устало улыбнулась и снова закрыла глаза. Ведьма наклонилась над кроваткой, и снова Остроклюв подал сигнал тревоги. Мать подняла голову.

– Что вы делаете? – спросила она старуху.

– Одеяло сбилось, вот и поправляю,– притворно озабонченно ответила та.

И в третий раз опустилась голова матери. Но как ни щелнкал клювом аист, как ни махал крыльями, он не мог разбундить ее – так крепко она спала.

Тогда ведьма изо всех сил ущипнула ребенка за руку. Денвочка заплакала. Мать мгновенно проснулась и бросилась к ней:

– Что с тобой, золотце? Кто тебя обидел?

Женщина оглянулась, но ведьмы и след простыл. Она убенгала в это время огородами к лесу и вскоре скрылась между деревьями. Но за ней неотступно летел аист Остроклюв.

Осматривая ребенка, мать вдруг заметила на розовой ручке черно-коричневое пятнышко – след злобного щипка ведьмы. (С тех пор родинки так и зовут в народе – "щипок ведьмы").

– Ничего, дочка,– сказала она.– Эта старуха еще поплантится за то, что обидела тебя. Зло не может остаться безнанказанным...

На берегу моря сидела на большом черном камне ведьма и пристально смотрела на солнце. Багровый шар его медленно опускался за горизонт. Руки ведьмы крепко сжимали завянзанный мешок с весельем и смехом. У ног стояла клюка.

А на одном из деревьев, спрятавшись среди листьев, сидел Остроклюв и за всем наблюдал. "Зачем старуха собрала люднской смех? – думал он.– Зачем пришла на берег моря и кого ждет здесь? Удастся ли мне вернуть людям радость?"

В верхушках деревьев метался ветер, словно кто-то сердито гонял комаров ветками. Солнце село, и взошла луна. Бледный свет ее озарил сгорбленную зловещую фигуру на берегу. Остроклюв надеялся, что старуха заснет, и тогда ему удастся унести мешок. Но ведьма не спала, она поглядывала на луну, которая поднималась все выше и выше.

Далеко на болоте охнул, вынырнув, водяной Ханурик: нанступила полночь. Старуха оживилась, вытащила что-то из-за пазухи, пробормотала заклинания и бросила в воду огненную точку, описавшую дымную дугу. Тотчас закипела, забурлила в том месте вода, и черкая, будто лакированная, шапка с горянщими под ней глазами поднялась из воды. Стремительные чернные змеи-щупальца извивались вокруг, поблескивая в луннном свете.

– Это ты, Лупибей? – вглядываясь подслеповатынми глазами, спросила ведьма.

– Можешь не сомневаться,– раздался сиплый голос.– Это я!

И спрут, протянув гигантское щупальце, коснулся старухи – та отшатнулась и чуть не свалилась с камня.

– Не трогай меня, холодное липкое чудовище! – завизнжала она пронзительно.– Мне противно!

– Ну, и тебя касаться – приятного мало,– пробурчал спрут, убирая щупальце.– Мои нежные присоски обожжены ядом, которым пропитана даже твоя одежда...

– Хватит! – топнула ногой старуха.– Поговорим о деле. Вот то, что я обещала тебе. Смех людской весь собран здесь. Самый разнообразный, волнующий, заразительный и беззаботнный – вот он, в мешке, превращенный моими заклинаниями в лакомые зернышки. Достаточно проглотить одно из них а нет ничего приятнее этого лакомства,– тотчас веселье разольется по тебе как вино, как солнце, как жизнь. Где твоя награда, Лупибей? Давай ее скорее – и мешок твой!

– Погоди,– остановил ее Спрут.– Я никому не верю на слово. Покажи свою добычу.

Старуха, торопясь, развязала веревки, и ласковый свет разнлился вокруг. Зернышки, словно полупрозрачные, горели изнунтри, испуская волны голубого сияния. Спрут подвинулся блинже, вглядываясь глазищами, замерцавшими отраженным светом веселья.

– Чудно, чудно! – защелкал он кривым попугайским клювом.– Как на подбор... А почему это зернышко золотистое? Старуха вгляделась: то было украденное веселье девочки.

– Это редкостный смех,– заскрипела ведьма.– Я с велинким трудом достала его.

– Ну-ка, дай мне его на пробу.

Рука ведьмы долго шарила в мешке, но зернышко ускольнзало от ее сухих жадных пальцев. Она схватила тогда первое попавшееся и сунула в клюв Лупибею.

– О-о-о! – волны удовольствия прошли по осклизлому тенлу, а щупальца извивались, взбивая вокруг пену.– Как это вкусно! Я наполняюсь силой и радостью! Глаза мои застилает пелена чего-то прекрасного – все цвета моря сосредоточены в ней! Мне хочется кувыркаться в прибое!

Пораженная неожиданным зрелищем, ведьма забыла обо всем, и этим мгновением воспользовался Остроклюв. Подонбравшись поближе, он вытянул шею и точным броском схвантил золотистое зернышко, но тут же отпрыгнул в кусты. Станруха опомнилась и снова завязала мешок.

– Где же обещанная награда? – взвыла она. Гогочущий Спрут взметнул в воздух щупальца:

– Эй, слуги!

Тотчас приземистые Каракатицы, темные и неслышные, как ночь, стали выползать из моря и укладывать на берегу большие раковины, потом, как по команде, распахнули их.

Словно день пришел на берег – так засияли груды жемнчуга, лежавшие в раковинах. Лучшие жемчужины моря были собраны здесь, и каждая сверкала неповторимыми оттенками. Розовые, цвета первого робкого луча зари, голубые, как дымка на дальних сопках, белоснежные, шелковисто-серые, словно нежный мех, и черные, чернее самого мрака, лежали эти дрангоценные дары. А посредине, в самой большой раковине, горенла, затмевая всех. Лунная жемчужина, и ночное светило на небе по сравнению с ней казалось тусклым блюдцем.

– Ну как? – Лупибей от избытка чувств даже выпрыгинвал из воды и плюхался в море снова, словно большая, пропинтанная жиром тряпка.– Хороша награда, старуха?

А ведьма обезумела от жадности. Она металась от одной груды сокровищ к другой, трогала их дрожащими руками, гладила, шевелила.

– Мое! – вскрикивала она.– Мое, мое! Никому не отдам!

Остроклюву в это время пришлось туго: спазмы смеха сжанли его горло, грозя вырваться наружу и выдать его присутнствие. Он крепко сжимал клюв, но это не помогало. Ужимки и прыжки ведьмы, кривляния Лупибея, резвившегося в принбое,– все это было и без того достаточно смешно, а тут еще на него начало действовать золотое зернышко. В отчаянии аист закрыл глаза и сунул клюв под корягу, чтобы не уронить дрангоценное зернышко. Минуту он еще терпел, пока не потекли слезы и не потемнело в глазах. Тогда он раскрыл клюв, и золонтая маковка просверкнула в густую траву. Аист запрокинул голову на спину и принялся щелкать клювом, словно схватил горячего. (Именно с тех пор аисты всегда так делают, когда им очень смешно).

Каракатицы тем временем забрали на берегу мешок со смехом людским и ушли в волны. Вслед за ними, разразивншись диким гоготом, нырнул в глубины и Лупибей.

А старуха, воровато озираясь, сновала вдоль раковин, хвантала жемчужины горстями и совала себе за пазуху, в карманы.

– Теперь я богаче всех на свете...– бормотала она. – Мои сокровища!

И тут появились лесные хулиганы. Лохматые, неопрятные, гривастые черти Шишига и Выжига даже среди нечисти в лесу пользовались дурной славой. Они были способны на любую выходку, без конца затевали со всенми скандалы и не проходило ночи, чтобы где-нибудь в лесу они не накуролесили. Другие черти не раз били их скопом, но это не помогало – наоборот, Шишига и Выжига после взбунчек с еще большим жаром и пылом принимались за новую пакость.

Вот и сейчас, обнявшись, напевая какие-то разухабистые песни без складу и ладу, черти вывалились на поляну и застынли, глядя на ведьму, настороженно присевшую у своих сокровищ.

– Кыш, кыш...– тихо сказала она.– Это мое, кыш! Ненчего пялиться, уходите...

Булавочные глазки ее горели такой злобой, что черти было попятились. Но старая закваска дебоширов и хулиганов тотчас взыграла в их темных душах.

– А ты чего гонишь? – взъерепенился Шишига. – Кунпила место, да?

– Я теперь весь лес куплю! И болото куплю, и горы подннебесные, и речки быстрые! Видите? Это мое богатство. Нет ему равного в мире! Выжига толкнул локтем Шишигу.

– Ишь, разошлась ведьма... Шишига в ответ лягнул Выжигу:

– Покажем ей богатство, а?

И оба проворно бросились к грудам жемчужин. Они принянлись пинать их, расшвыривать горстями, втаптывать в песок. Словно искры взлетали из-под кривых косматых ног! Жемчунжины сыпались в море с тихим бульканьем.

Ведьма сначала остолбенела, но лишь на миг. Затем, испунстив страшный вопль, обрушила на хулиганов свою клюку и проклятия. Она осыпала их хлесткими ударами – эхо разленталось в лесу, словно по тугим мешкам молотили. Но хулиганы только посмеивались да поеживались, будто их щекотали. Что для их дубленых шкур были старушечьи удары!

За минуту все было кончено – от сокровищ ведьмы не останлось и следа. Гнусно похохатывая, черти бросились улепетынвать в лес. За ними с воем мчалась карга, размахивая клюкой.

Тьма под деревьями сгустилась, но Остроклюв не спал. Он с нетерпением ожидал рассвета, чтобы найти утерянный смех золотоволосой девочки. В лесу гукали нечистые и лешие, по временам Дед Филин с тускло горящими глазами возникал и неслышно парил в воздухе, высматривая добычу.

Когда луна встала над головой Остроклюва, под ногами его неожиданно расцвел папоротник. Дрожащий алый свет разлился вокруг из-под широких листьев столетнего папоротника, которые трепетали при полном безветрии. Удивленный Остронклюв невольно отступил в сторону. Шарахнулся прочь Финлин – он не любил света и поспешил укрыться в чаще. Остронклюва ослепила яркая вспышка, и показалось ему, что разндался тихий колокольчиковый смех девочки. Но тут же нанступил мрак – листья папоротника, сомкнувшись, погасили свет.

Издали, нарастая, несся свист и зловещий гул – то летела на клюке ведьма. Не успев приземлиться, она бросила в море светящийся колдовской камешек. Снова забурлила вода, и понказался Лупибей.

Вид его был жалок. Весь посинев, он кашлял, глаза чуть не вылезали из орбит. При каждом приступе щупальца от боли сучили в воде.

– А, старая обманщица! – прохрипел он.– Ты... кха-кха?.. пожалеешь, что кхе-кхе!.. меня, великого... Ведьма, не слушая его, запричитала:

– Изобидели меня, обобрали негодные лесные хулиганы Выжига да Шишига! Жемчуг в море побросали, раковины растоптали да еще посмеялись вволю! Защити меня, Лупибей, прикажи собрать и вернуть мое богатство...

Глаза Спрута торжествующе блеснули.

– Ага, и тебе не впрок! То-то же!

Только тут заметила ведьма его плачевный вид.

– Что с тобой, милый да любезный?

– Теперь я милый... любезный, – пробурчал Лупибей. – А был противный да скользкий!

– Я ведь не со зла...– залебезила старуха.

– Ладно!– прервал ее Спрут.– Эй, слуги! Прибыл ли цанревич наш Капелька?

– Едет... едет...– донеслись из глубины тихие почтительнные голоса.

Вода расступилась и с шипением хлынула на берег. Шесть Каракатиц медленно, торжественно вынесли на берег большую перламутровую карету, сиявшую в лунном свете. В ней, скренстив ноги, на перине из мягчайших губок, сидел юный царевич Капелька в белоснежной накидке, заколотой на плече булавнкой с крупной розовой жемчужиной. Не сходя на берег и не меняя позы, царевич обратился к ведьме:

– Чужое веселье – не веселье, – голос его был тих и печанлен. – Я говорил это Лупибею, но он не верил. Десятки поднданных моих мучаются сейчас. Те, кто вкусил твоих зерныншек, радовались и веселились вначале, потом кашляли и задынхались. Нет, не то принесла ты нам, не то...

Голова его поникла, черные кудри закрыли бледное лицо с жаркими глазами. На зубчиках его тонкой золотой короны, словно капельки чистейшей росы, сверкали и переливались алмазы.

– Кто же знал, касатик мой? – всплеснула руками ведьнма. – Зернышки те взаправдашние, неподдельные. Целый год трудилась я от зари до зари, собирая их по селам и городам. Для вас старалась. А что за труды? Опять бедна я, как сучок отломанный, в тряпье да рванье. Ограбили нечистые, надсмеялись!

Царевич молчал. Старуха подступила ближе.

– Смилостивься надо мной, бедной! – крикнула она так, что юноша вздрогнул.– Прикажи вернуть богатство! Капелька покачал головой.

– Другое меня занимает – как одарить весельем моих подданных. Не я, а Уныние царит в моем Коралловом городе. Почему так?

Он дал знак, чтобы его несли обратно, но старуха затаранторила, перемежая просьбы и лесть скрытыми угрозами. Царенвич слушал, не перебивая, слушал и Остроклюв, укрывшись в чаще и содрогаясь от омерзения к злобной старухе. Ему так и хотелось крикнуть царевичу: "Так верни веселье людям ведь оно вам не нужно!"

Внезапно тот же тихий колокольчиковый смех раздался у его ног. Он нагнулся, всматриваясь.

Листья папоротника распахнулись. В самой середине, пронтирая глаза, стояла золотоволосая девочка в платье из розонвых лепестков. Она взглянула на Остроклюва яркими голубынми глазами и снова засмеялась.

– Какой ты смешной, остроносый...– пробормотала она сонным теплым голоском.

– Молчи...– прошептал аист.– Молчи или погибнешь! Злые чудовища собрались у твоей колыбели!

Но маленькая девочка, родившаяся ночью, не знала унинжающего страха: она засмеялась пуще прежнего.

В это время ведьма, пытаясь доказать, что "товар" у нее был хороший, кричала, что такое уж веселье у людей – судонрожное, кашляющее, что люди веселятся на свой странный лад.

– А хорошего, настоящего смеха у них вообще нет! – вонпила она.

И тут раздался смех девочки. Все на берегу сразу насторонжились.

– Кто это? Кто смеется?

– Это я, – объявил громко Остроклюв и выступил из чанщи, широко распахнув крылья, чтобы заслонить девочку. Он надеялся этим спасти ее.

– Как хорошо ты смеешься,– сказал царевич.– Будто ласковая рука коснулась сердца. И стало спокойно.

– Это птица,– поспешила заявить ведьма.– Глупая тоннконогая птица, поедающая лягушек.

– Все равно,– отмахнулся Капелька и повернулся к аисту.– Засмейся еще. А? Прошу тебя!

Но аист не мог смеяться так, как смеялась девочка.

– Да он не умеет! – загоготал Лупибей злобно. Квакающими голосами ему вторили Каракатицы. Царевич нахмурился. Тогда аист в отчаянии запрокинул голову и упоенно защелкал клювом.

– Фу! – отвернулся царевич.– Как будто крабы трутся панцирями. Нет, это не ты смеялся. Но кто?

И тут на опушке леса появилась золотоволосая девочка.

– Ой, сколько вас здесь собралось! – сказала она радостнно и даже хлопнула в ладошки.– Как интересно! Что вы делаете?

Она улыбалась. И при виде ее улыбки лицо царевича освентила радость.

– Кто ты? Как тебя зовут? – спросил он.

– Зовут? Не знаю,– пожала она плечиками. И, подумав, добавила: – Я очень люблю смеяться. Наверное, меня зовут Смешинка.

И она опять засмеялась.

– О, как это прекрасно! – воскликнул Капелька.– Я нинкогда не слышал такого смеха. Я... вообще не слышал смеха.

– Почему? – спросила Смешинка.

– Потому что никто в Коралловом городе не смеется, – голос его потускнел.– Не умеет смеяться... Мы думали, люднской смех нам поможет, но...

– Правда? – спросила Смешинка.– Это очень смешно! И она снова засмеялась, сначала тихо, потом все звонче и звонче. Она смеялась заразительно, очаровательно, простондушно, лукаво, жизнерадостно, буйно, весело...

– И никто никогда не смеется? Все унылые и мрачные? Она смеялась, будто бриллианты сыпались на хрусталь. Смех ее благоухал и дрожал в воздухе, он был розовым, лилонвым, дымчато-росистым, он порхал, как яркие бабочки, он струился и журчал, он взвивался в бледное рассветное небо и опускался парашютиками одуванчика, он таял бесследно.

– И все ходят, повесив носы? И вид каждого нагоняет тоску? Как мне их жаль!

Смолкли робкие первые соловьи, прислушиваясь к ее сменху, листья поворачивались к Смешинке, и муравьи открывали свои муравейники, думая, что утренние лучи солнышка согренли их,– но то были лучи смеха.

Полегла трава на мокрой луговине, и стал виден вдали болотный дух водяной Ханурик, выставивший шишковатую, черную, как сырая коряга, голову из бездонного, затянутого ряской "окошка". Глаза его были прищурены от удовольстнвия, водоросли, свисавшие с ушей, дрожали...

Как только все стихло, очнулся он и сказал:

– Большую силу ты имеешь, девочка... Если засмеешься язвительно над кем-нибудь, язвы усеют его тело, если презринтельно – все живое отвернется от него. Когда же захохочешь гневно – сквозь землю провалится тот, кто осмелится вызвать твой гнев!

И, сказав так, Ханурик с вздохом булькнул в глубину. Юный царевич тоже вздохнул прерывисто, словно просынпаясь от чудесного сна.

– Ах, что за диво твой смех! – воскликнул он.– Как буднто я побывал в стране вечных цветов. Я словно парил в воздухе и вокруг было тепло и радостно...

Он подбежал к Смешинке и порывисто схватил ее за руки.

– Поезжай с нами! – попросил он, заглядывая ей в гланза.– Ты научишь жителей подводного царства смеяться. Всем будет весело и приятно!

Девочка, улыбнувшись, закивала головой:

– Я согласна! Конечно же, поедем!

– Нет! – раздался противный голос колдуньи.– Она моя, эта девчонка! Я спросила свое закопченное волшебное зеркала и узнала, что она родилась из зернышка радости, того самого золотистого зернышка...

– Которое ты украла! – раздался возмущенный голос Остроклюва.

– Это мое дело,– захихикала старуха. И она обратилась к царевичу:

– Могу продать ее. Верните мне все жемчужины да еще добавьте три лунные, и я отдам девчонку.

– Хорошо,– махнул рукой Капелька. Но Смешинка воскликнула:

– Нет! Я не хочу, чтобы меня продавали. Тогда... тогда я не буду смеяться.

– Видишь? – сказал царевич ведьме.– Она не хочет. Уходи!

– Моя власть над ней еще не кончилась,– угрожающе сказала колдунья и трижды взмахнула руками над головой Смешинки.– Берли, верли, резецуй! С первым лучом солнца ты исчезнешь!

В отчаянии бросился вперед Остроклюв, чтобы защитить девочку, но в руках ведьмы появилось тусклое волшебное зеркало.

– Ага! Так это ты мешал мне! Будет и тебе наказание.– Она швырнула в него горсть желтого порошка, и мерзкий удушливый запах пополз по лесу.Последуешь за девчоннкой!

Она заплясала, завыла и крикнула, указывая на посветнлевшее море:

– Солнце встает! Гибель идет!

Остановившись перед Смешинкой, ведьма прошипела:

– Согласись быть проданной или погибнешь!

– Смерти я не боюсь! – сказала Смешинка, улыбаясь светло и спокойно.– Хочу быть свободной!

– Так пропади пропадом! – и с диким воем, взвившись на клюке, ведьма улетела.

Минуту царило молчание. Старый аист молча плакал, гляндя на прекрасную девочку. О себе он не думал, ему было беснконечно жаль Смешинку и обидно, что ничем он не сумел помочь людям.

Спрут Лупибей шумно возился у берега.

– Пора,– пробурчал он, пуская пузыри.– Солнце уже окрасило верхушки деревьев. Еще немного – и лучи обожгут мне макушку.

Девочка вздрогнула и рассмеялась, глядя на обеспокоеннного Лупибея.

– Не бойся,– царевич взял ее за руку. Быстрым движеннием он надел на тонкий ее пальчик витое золотое кольцо. – Если ты ступишь в воду, это волшебное кольцо спасет тебя от чар колдуньи. Ничто не может сравниться с ним силой в поднводном царстве.

– Значит, я должна остаться навсегда в подводном царнстве? задумчиво спросила девочка.

– Нет. Пробыв тридцать и три дня, ты навсегда избанвишься от проклятия и сможешь, если захочешь, вернуться на землю.

Смешинка сняла кольцо и со вздохом протянула его Канпельке.

– Все равно нет.

– Но почему? – с отчаянием воскликнул царевич. Девочка подошла к Остроклюву и обняла его.

– Потому что я спасусь, а он погибнет. Из-за меня.

Царевич обернулся и что-то быстро сказал Спруту. Тот погрузился в воду и, тут же вынырнув, протянул юноше перенливчатый шнур зеленой водоросли.

– Нет ничего проще, чем спасти Остроклюва, – сказал царевич. – Мы повяжем ему "галстук гостя", и он сможет превратиться в любую рыбу, в какую захочет. Он может стать доброй покладистой Камбалой, стремительным Угрем, глазанстым Окунем...

– Я хочу быть самим собой,– покачал головой Остронклюв.– Можно, я останусь аистом? Или, если угодно, рыбой-аистом?

– Такой рыбы у нас нет, – задумчиво сказал Капелька. – Но почему бы и не быть? Есть же морской кот, морской петух, морская ласточка...

– А он будет морским аистом! – звонко подхватила Сменшинка, и все развеселились.

Царевич обвил длинную шею Остроклюва шелковистой водорослью и завязал замысловатый узел.

Смешинка вошла в волны, взяла у принца волшебный пернстень и надела его на палец. Цветочные лепестки платьица осыпались к ее ногам, но чудным перламутром заблестел нонвый наряд. В тот же миг луч солнца упал на ее лицо, но она уже была вне чар злой колдуньи.

Не сводя глаз с нежно порозовевшего лица девочки, Канпелька взял ее за руку и подвел к карете. За ними важно шагал аист Остроклюв.

ВСТРЕЧИ В КОРАЛЛОВОМ ГОРОДЕ

На передке кареты сидела рыба Четырехглазка и правила девятью пестрыми Крылатками, запряженными цугом. Спранва и слева от кареты, в которой ехали девочка Смешинка, царевич и Остроклюв, стремительно неслись шесть Каракатиц. Пыхтя, поспешал следом Спрут Лупибей. Оглядываясь на него, девочка не могла удержаться от улыбки. Царевич с гордостью показывал Смешинке красоты подводного царства.

Раковина словно парила в лазоревой воде высоко над равниной. Кое-где виднелись островки водорослей, груды камней или одинокий затонувший корабль, облепленный ракушками. Потом показались уступы, и на террасах расцвели алые ветви кораллов, зеленые кактусы губок, причудливые розовые воротнники актиний и пушистые шары морских ежей. Разноцветные звезды самых диковинных форм виднелись там и сям. Пышнные медузы будто висели в воде, как большие удивительные белые цветы.

Крылатки взмахивали широкими алыми плавниками, словно крылышками, и быстро несли карету вперед. Царевич протянул руку:

– Смотрите, вот он – Коралловый город!

Вдалеке сквозь синий туман сияли белые колонны и исчензали вверху в ослепительном блеске волн, будто вызолоченнных изнутри.

По знаку Лупибея две Каракатицы отделились от процеснсии и умчались по направлению к городу. Через мгновение после того, как они скрылись из виду, донесся сильный гул.

– Пушка извещает о нашем прибытии! – крикнул цанревич.

Вскоре город стал ясно виден, и Смешинка улыбнулась от восхищения: он был прекрасен, этот Коралловый город. Внизу, там, где коралловые стены скрывались во тьме глунбин, шла широкая черная полоса. Выше она имела фиолетонвый оттенок, затем разливалась синими и голубыми озерам, а оттуда поднимались ветвистые зеленые и изумрудные фоннтаны, увенчанные ярко-желтыми и огненными сполохами... Снежно-белые колонны на стенах, казалось, были выточены из застывшей пены – вот-вот заколышутся и растают.

– Как чудесно! – захлопала в ладоши Смешинка.– Жить в этом городе это же великое счастье!

У черного подножия стены что-то зашевелилось, какие-то сгустки всплывали со дна и приближались к карете. Потом они выстроились правильными рядами и оказались стражнинками – Спрутами. На выпуклой большой голове каждого красонвалась каска с причудливым серебряным украшением, тулонвище было перепоясано широким ремнем из ламинарии – морской капусты. Сбоку висел громадный водяной пистолет. В каждом из семи щупальцев стражник держал дубинку, и только восьмое было свободно и поднесено к каске для приветнствия. Из-под каски смотрели выпученные водянистые глаза.

Четырэхглазка взмахнул длиннющим бичом, и Крылатки еще быстрее понеслись мимо вытянувшихся стражников. Канракатицы заняли свои места в эскорте кареты, лениво шевеля щупальцами с изогнутыми крючьями.

Вот и вход в город – широкие ворота, распахнутые настежь. За ними пестрая толпа. Указав на нее, царевич сказал:

– Жители города вышли встречать нас. Как только карета показалась в воротах, неистово грянули барабаны. Смешинка на миг зажмурилась и от обилия ярких красок и от громких звуков. А потом раскрыла глаза широко-широко!

Сразу же от ворот справа и слева она увидела массы и маснсы подводного народа. Каких только рыб и морских животных здесь не было! Могучие Чавычи и Белухи молча пялили глаза на процессию, выделяясь в толпе, как большие дубы в лесу. Серая Треска, острорылые Осетры, серебристые Лососи, зябнкие блестящие Гольцы, толстые морские Караси-Ласкири. Плотно, одна к одной, толклись Сардины, Кильки, Селедки. Приплясывала от любопытства изящная Корюшка, изумрудно поблескивала Зеленушка. Бычки упрямо протискивали вперед лобастые головы. Топырили колючие иглы Колюшки и Ерши, лезли прямо по спинам морские Коньки и Креветки.

Смешинка глянула вниз, и ей показалось, что под каретой проплывает дорога, вымощенная булыжником. Но когда она присмотрелась, то поняла: это были плоские тела Камбал и Палтусов. Они лежали внизу, потому что так им было удобней наблюдать процессию. И их совсем нельзя было бы отличить от камней-булыжников, если бы не глаза, сверкавшие на этой живой дороге.

Изо всех сил барабанили Крокеры и Барабанщики. Скаты ухали, Сциены пищали, урчали и мычали, Караси крякали, Ставриды лаяли, Кильки гудели, Треска тихо чирикала. Там и сям свистели Свистульки. А снизу несся торжественный, буднто колокольный звон – то показывали свое искусство Камбалы и Палтусы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю