Текст книги "Другие времена"

Автор книги: Евгений Мин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Аптекарь из Падуи

Очень давно, когда болезни хозяйничали по всему свету как им вздумается и обыкновенный насморк мог свалить наповал здоровяка каменотеса, в Падуе жил Аптекарь.

Жил одиноко и тихо. Жены у него не было. Ни одна девушка не могла полюбить человека, от которого за три лье несло касторовым маслом.

Весь день кипятил он в стеклянных колбах лесные травы, растирал в фарфоровой ступке желтые кристаллы, варил в чугунных тиглях пахучие мази. И до позднего вечера не закрывалась дверь его маленькой лавки.

Говорили, что нет такого недуга, которого не мог бы вылечить Аптекарь, и слава об его искусстве простиралась по всей Италии.

К Аптекарю шли не только прачки и кузнецы, кружевницы и рыбаки – его посещали важные дамы и надменные кавалеры.

Конечно, знатные господа, прежде чем переступить порог жилища Аптекаря, осмотрительно прикрывали свои благородные носы батистовыми платками с вышитыми на них голубыми лилиями и серебряными лебедями.

Однажды ночью к Аптекарю явился незнакомый юноша. От него пахло фиалками, и Аптекарь подумал, что это королевский парикмахер.

– Что стряслось, уважаемый синьор? – учтиво спросил Аптекарь. – С вами беда?

– О-о-о! – застонал Юноша, прижимая тонкие пальцы к белому шелковому камзолу.

– Сердце? – тревожно воскликнул Аптекарь и кинулся к шкафу, где стояла бутыль с ландышевой настойкой.

– О нет! – жестом остановил его Юноша. – У меня сердце как у буйвола!.. Дьявол меня побери, я совершенно здоров!

– Почему же вы пришли ко мне в столь поздний час, зачем я понадобился вам, ваша светлость? – спросил Аптекарь, решив по изысканным выражениям незнакомца, что это по меньшей мере граф.

Юноша топнул ногой, и в шкафу зазвенели банки и колбы.

– Почему, почему!.. Потому что я не хочу больше жить. Мне противно небо, солнце, вкус вина, запах пищи... Я не могу смотреть без содрогания на лица людей. Я засыпаю и просыпаюсь с отвращением к жизни.

– Ваше сиятельство, – пролепетал Аптекарь, – но ведь жизнь – бесценный дар.

– Для тебя, для таких червяков, как ты, – усмехнулся красавец, – но не для меня, старшего сына герцога Пармского, внука короля французов, правнука римского императора. Жизнь!.. Я сыт ею по горло!.. Как могу я жить, если мой младший брат оклеветал меня, сказав, что я хочу отравить отца. И старик поверил ему. Стоит ли жить, когда изменила любимая и предал лучший друг?.. Вот они, люди!..

– Герцогский двор велик и прекрасен, – почтительно вымолвил Аптекарь, – но это еще не весь мир.

– Молчи! – гневно вскричал внук короля французов. – Дай мне яд, и я умру.

– Ваше величество, – вздохнул Аптекарь, – я лечу, а не убиваю людей, я стараюсь сделать все, чтобы человек дольше жил. Это мое ремесло. Но уж если вы непременно решили умереть, зачем вам яд?.. Вы можете отправиться гулять и броситься с высокой скалы.

Сын герцога Пармского метнул в Аптекаря бешеный взгляд:

– Негодяй, ты хочешь, чтобы мое царственное тело превратилось в мешок из грязи и костей?!.. Нет, я и после смерти должен быть так же прекрасен, как сейчас. Сделай это, или я прикончу тебя.

– Ваше величество, – сказал Аптекарь, – вы можете заколоть меня, как последнего барана, но сейчас я не в силах помочь вам. У меня нет такого яда. Я постараюсь изготовить его, но для этого мне потребуется не меньше недели.

– Хорошо, – сказал правнук римского императора, – я приду к тебе через неделю в это же время, но берегись, если ты обманешь меня!

Шесть дней и шесть ночей лавка Аптекаря была закрыта. Напрасно стучались в дверь прачки и кузнецы, важные дамы и надменные кавалеры.

Все дивились, куда исчез Аптекарь, и начали даже думать, уж не похитил ли его синьор дьявол.

Между тем, закрыв дверь и плотно задвинув ставни, Аптекарь день и ночь кипятил в колбах травы, весь окутанный облаком зловещего пара.

Юный красавец явился на седьмую ночь в назначенный час.

Худой, с желто-зеленым лицом, встретил его Аптекарь и протянул ему маленькую железную коробку.

– Вот, – сказал он еле слышным голосом, – здесь три пилюли. Вы должны принимать их одну за другой три дня подряд, начиная с завтрашнего вечера.

– Три дня! – вскричал юный красавец. – Опять ждать! Видеть, как улыбаются лицемеры, слушать дурацкие речи умников, есть, дышать... Я приму их сейчас.

– И тогда умрете в ужасных корчах и лицо и тело ваше будут обезображены.

– Проклятье! – пробормотал Юноша. – Ладно, получай!

И швырнул на стол кошелек, набитый золотыми дукатами.

– Благодарю вас, ваше высочество, – поклонился Аптекарь, – но соблаговолите взять назад кошелек. То, что я сделал, не стоит денег.

– Ты набиваешь себе цену, мошенник, – засмеялся Юноша. – Хорошо, ты получишь еще больше, когда меня не будет. Даю тебе слово дворянина.

И, спрятав кошелек, он удалился.

На следующий вечер он принял одну из пилюль Аптекаря и сразу же уснул.

Утром он открыл глаза и увидел, как тонкий луч солнца пронзает тяжелые шторы на окнах спальни.

– Солнце, как хорошо, что на улице солнце! – воскликнул он и тут же удивился:—Мне нравится солнце, что со мной? Наверно, это признак близкой кончины?

Потом весь день он гулял в саду, любовался блеском солнца, слушал пенье птиц, журчанье ручья.

Вечером он принял вторую пилюлю и снова уснул безмятежным сном.

На следующее утро, когда старый слуга пришел, чтобы помочь ему одеться, сын герцога сказал старику:

– Благодарю вас, мой друг, не нужно, я оденусь сам.

И старый слуга заплакал, решив, что его господин сошел с ума.

В этот день внук короля французов вел себя очень странно. Он сам вычистил свои ботинки, помог садовнику вскопать грядки, конюху убрать навоз. Впервые за полгода он пообедал с аппетитом.

Вечером он принял третью пилюлю.

Едва только взошло солнце, он оделся, оседлал коня и помчался в Падую.

Вскоре небо закрылось тучами, пошел дождь, поднялся ветер, но всадник радовался и дождю, и ветру, и тому, что он жив, здоров, молод, и думал о том, как щедро отблагодарит Аптекаря.

Он примчался в Падую поздно вечером. Лавка Аптекаря была закрыта, но в окне светился огонек.

Он сошел с коня и постучал в запертую дверь. Никто не отозвался. Он стучал снова и снова, пока какая-то старуха не высунулась из окна соседнего дома и не спросила:

– Эй ты, чего тебе надо?

– Мне нужен Аптекарь.

Старуха не видела в темноте, с кем разговаривает, и зашипела:

– Опоздал ты, парень, он умер два дня назад.

– Умер? От чего?

– Не знаю. Говорят, отравился парами, когда готовил лекарство для какого-то богатого бездельника.

– Скажите, синьора, где похоронили его?

– Его зарыли там, за церковной оградой. Не старайся, ты не найдешь могилу, на ней нет креста. И вообще, проваливай, не мешай людям спать.

Всю ночь бродил сын герцога Пармского за церковной оградой.

Утром он сел на коня и уехал.

Он не вернулся в замок, и ни отец, ни младший брат, ни бывшая возлюбленная больше никогда не увидели его.

Поэт

Вся Венеция знала негоцианта Джузеппе Мазини и его сына поэта Каприччио.

Старый Джузеппе не одобрял легкомысленных занятий своего наследника и, когда Каприччио исполнилось двадцать лет, завел с ним серьезный разговор.

– Разве это дело, – сказал старик, – бренчать на лютне?.. Все твои предки торговали коврами и жемчугом. Нашему семейству обязана Венецианская республика богатством и благоденствием. А что ты оставишь после себя?

– Стихи, – гордо сказал Каприччио. – От моих серенад тают ледяные сердца. Мои песенки могут заставить принцессу полюбить погонщика мулов. Вчера я написал «Песнь о любви». Она прославит мое имя в веках.

– Дурень, – усмехнулся Джузеппе, – ты веришь бездельникам, с которыми проводишь бессонные ночи. Посмотрим, что скажут знатоки.

И он пригласил к себе во дворец ученейших людей Венеции – доктора словесных наук синьора Эрудицио, магистра красноречия синьора Формалио и маэстро вкуса синьора Комплименто.

– Достопочтенные коллеги, – сказал синьор Эрудицио, – надеюсь, вы обратили внимание, как называется поэма? «Песнь о любви». Но что такое песнь? Есть ли разница между песнью и песенкой, между пением и песнопением?..

Ученый муж говорил долго, умно о том, о сем, о прочем, а когда кончил, старый Джузеппе спросил:

– Будьте добры, ваша милость, скажите, чего стоит штука, которую нацарапал мой птенец?

Синьор Эрудицио важно помолчал и, подсчитав в уме, что через три дня истекает срок векселю, выданному им негоцианту, с достоинством ответил:

– Это вещь бесценная. Так я считаю.

– Это новое слово, – авторитетно кивнул головой синьор Формалио, – поэма не похожа ни на что. Только оригинальный талант может рифмовать «луковица» и «лютня».

– Я буду резок, – приветливо улыбнулся синьор Комплименто, – и скажу, что Каприччио гениален, хотя другие наверняка назовут его гениальнейшим. Я буду суров и скажу, что он велик, хотя большинство может счесть его величайшим.

В ту же ночь старый Джузеппе скончался не то от радости, что его сына признали великим поэтом, не то от огорчения, что тому никогда не торговать коврами и жемчугом.

Каприччио погоревал, поплакал сколько нужно и начал жить жизнью великого человека.

Три года из вечера в вечер сверкал огнями дворец покойного Джузеппе, гнулись столы под роскошными яствами, рекой лилось вино. Три года из вечера в вечер юный Каприччио читал «Песнь о любви», а промотавшиеся кавалеры, голодные поэты и продувные адвокаты кричали: «Браво, брависсимо!»

Когда пошел четвертый год, Каприччио вдруг узнал, что отцовские склады опустели, дворец описан за долги, слуги разбежались.

Все это ничуть не огорчило поэта.

– Что такое деньги, – улыбнулся он, – презренный металл, золотые кружочки... Я – велик... Я напишу новую поэму.

Полгода жил он в каморке у садовника и день и ночь писал стихи. Он писал их и рвал, рвал и писал. Новые строки казались ему недостойными бессмертных строф «Песни о любви».

– Да, – решил он в конце концов, – мой талант иссяк.

И он покинул Венецию, где пришла к нему слава, и уехал в Геную.

В Генуе он был и грузчиком, и разносчиком зелени, и лодочником, пока его не заметила красавица Анита, дочь хозяина сапожной мастерской.

Трудно далось ему ремесло. Ладони его покрылись мозолями, твердыми, как грецкие орехи, румянец на щеках поблек, но зато он научился тачать сапоги, которые не снашивались годами, шить бальные туфли, воздушные, как облака, нарядные башмаки, способные покорить сердце любой красавицы.

Не было во всей Италии мастера искуснее, и сам герцог Пармский удостоил его ордена Колодки.

Минули годы. Полногрудая Анита вышла замуж за Каприччио, у супругов росли дети – мальчик и девочка.

И вот случилась беда. Вдохновение пришло к уже немолодому Каприччио. Как-то за одну ночь он написал поэму «Песнь о башмаке».

Он рассказал в стихах о людях, которые не имели и пары приличных сапог, и о тех, у кого башмаков было больше, чем звезд на небе, воспел босоногих красавиц, ступавших по земле как королевы, и осмеял королев в золоченых туфлях, шагавших как гусыни.

Утром он прочел поэму жене, открыл ей, что раньше был поэтом и хочет поехать в Венецию прочесть свое творение знатокам.

Целый день Анита ссорилась с Каприччио, уговаривая его не заниматься чудачеством, а вечером отправилась с ним в путь.

В Венеции она сняла зал в дешевой таверне, заказала обед и пригласила ученых мужей.

Синьор Эрудицио теперь был уже академиком, синьор Формалио – доктором, а синьор Комплименто – магистром.

После того как немолодой поэт прочел «Песнь о башмаке», выступил синьор Эрудицио.

– Башмак – это не туфля, а туфля не башмак,– сказал он, значительно подняв указательный палец.– Сапог отличается от сандалии, а сандалия от сапога...

Ученый муж говорил долго, умно о том, о сем, о прочем, и, когда кончил, Анита спросила:

– Скажите, ваша милость, чего стоит вещица, которую сочинил мой муженек?

Синьор Эрудицио подумал и, сообразив, что ничего не должен Каприччио, сказал:

– Ни сольди, сударыня, ни сольди.

– Поэма плоха, она ни на что не похожа, – авторитетно кивнул головой синьор Формалио, – в ритмах я не вижу рифм, в рифмах не чувствую ритма.

– У вас очаровательная жена, Каприччио, – улыбнулся синьор Комплименто стареющей Аните, – это лучшее, что принадлежит вам.

В ту же ночь Каприччио и Анита вернулись в Геную.

– Ученые люди не станут бросать слов на ветер, они строги и справедливы, – сказала Анита.

Каприччио промолчал и спрятал «Песнь о башмаке» в шкаф, где лежали испорченные заготовки дорогих ботинок. Но иногда он вынимал поэму, перечитывал ее и потом долго сидел молча, сложив руки на груди.

Все это надоело жене. Когда мужа не было дома, она достала поэму из шкафа и отдала ее служанке, сказав:

– Выброси эту гадость.

Служанка была расчетливой девицей. Она унесла поэму на базар и продала по листику торговцам виноградом, макрелью и маслинами.

Прошло время, и вся Италия – рыбаки и кружевницы, странствующие комедианты и голодные поэты, знатные дамы и кавалеры – распевала грустные и веселые строфы «Песни о башмаке».

Каприччио так и не узнал об этом. Он безвыходно сидел дома, тачал сапоги, которые не снашивались годами, шил бальные туфли, воздушные, как облака, нарядные башмаки, способные покорить сердце любой красавицы.

Мечтатель

У подножия гор, вечных, как жизнь, и прекрасных, как мечта, лежал маленький город. Люди в этом городе рождались, старели и умирали, и никто из них никогда не бывал по ту сторону сверкающих снежных вершин.

Так длилось до тех пор, пока в маленьком городе не появился Мечтатель.

Он был сыном прачки, бедной женщины с руками, изъеденными щелочью и содой.

Целыми днями она гнула спину над корытом, стирая белье для того, чтобы сын ее мог учиться в школе.

Учителя не любили сына прачки. Он задавал им слишком много вопросов, на которые они не могли ответить. Сверстники сторонились Мечтателя. Он не играл с ними в забавные детские игры, он часто уходил за город и стоял у подножия гор, поднимал лицо к небу, думая о чем-то своем.

Когда Мечтатель вырос, он сказал матери:

– Благослови меня, мать, на трудный путь.

– Куда ты собрался, сын мой? – спросила с тревогой женщина.

– Я должен узнать, что там, за горами.

– Не делай этого, – взмолилась мать. – Ты молод, умен. Самая красивая девушка любит тебя. Ты женишься на ней и станешь счастливым.

– Нет, – сказал Мечтатель, – я должен узнать, что там, за горами.

– Поговори с нашим мудрецом, – попросила мать. – Он знает все на свете.

– Глупый юноша, – сказал мудрец, – горы высоки, жизнь коротка, ты только зря потратишь время.

– Все равно, – сказал Мечтатель, – я должен узнать, что там, за горами.

И он покинул родной город. Мать плакала, мудрец укоризненно качал головой, а яблони роняли белые, душистые лепестки.

Минули годы. По улицам маленького города прошел человек. Лицо его было иссечено морщинами, но глаза смотрели молодо и жарко.

Это был Мечтатель.

Робко переступил он порог отчего дома и склонился перед постелью, на которой лежала мать. Она умирала. У постели женщины сидел мудрец.

Женщина открыла глаза и увидела сына.

– Это ты, мой мальчик, – еле слышно произнесла она. – Ты вернулся. Где ты был?

– Я был там, за горами, – сказал Мечтатель.

– Что же ты видел там, сын мой?

– Там такой же город, как наш. Но когда я пришел туда, там не было ни одного фруктового дерева, не цвел ни один цветок. Я научил людей выращивать яблони и вишни, тюльпаны и розы.

Мудрец усмехнулся:

– Если ты так много сделал для них, почему же они не отблагодарили тебя? Почему бедна твоя одежда и стоптана обувь? Почему они прогнали тебя?

– Нет, – сказал Мечтатель, – они не прогнали меня. Они обещали мне почести и богатство, если я останусь у них навсегда. Но я не захотел.

– Почему? – спросил мудрец.

– Почему? – слабым эхом откликнулась женщина.

– Видите ли, – сказал Мечтатель, – за тем городом тоже есть горы. Я должен узнать, что там, за горами.

– Ты неисправим, – горько усмехнулся мудрец.

– Ничего не поделаешь, – сказал Мечтатель, – но я должен узнать, что там, за горами.

Мать умерла. Мечтатель проводил ее в последний путь и ушел. И мудрец, качая седой головой, укоризненно смотрел ему вслед, и яблони роняли белые, душистые лепестки.

Бедный Тургин

Впереди было пустынное, холодное море, позади – скалы, за ними дикий девственный лес.

Между скалами и морем, на каменистой земле, жил народ великанов.

Они были могучи и красивы все – мужчины и женщины.

Трем богам поклонялся смелый и мужественный народ – богу солнца, богу ветра и богу моря.

– Бог солнца сделал нашу кровь горячей, как огонь, бог ветра гонит наши челны и удерживает их на волнах, бог моря дарует нам пищу и одежду. Мы – дети солнца, моря и ветра.

Так говорил Верховный жрец. И народ, слушая его, восхвалял великих богов.

– Смешной старик, – усмехался Вождь народа великанов.– Глупый болтун!.. При чем тут боги?!. Мои далекие предки, мужчина и женщина, давным-давно поселились здесь. От них пошло племя людей, выше которых нет и не будет на свете

И хотя Вождь великанов был слишком умен, чтобы высказывать свои мысли вслух, всеведущие боги услышали его.

И случилось так, что жена Вождя родила первенца, который был не больше нашего пятилетнего мальчика, в то время как все новорожденные племени великанов были выше наших самых рослых мужчин.

Горе накрыло темной тучей семью Вождя.

Умер, не вынеся позора, его старик отец.

В одну ночь белыми, как гребни волн морских, стали волосы молодой жены Вождя. Упав на колени, скорбно молила она мужа:

– О мой властелин и повелитель!.. Прошу тебя, убей меня! Покарай смертью за стыд и несчастье, которые я принесла в твой дом. Возьми в подруги достойную тебя.

Но Вождь великанов был добр и справедлив. Он поднял с колен истерзанную муками женщину и сказал:

– Ты ни в чем не виновата!.. Ты будешь жить, моя любимая. Не нужно мне другой жены!.. Ты родишь мне высоких и сильных сыновей. И пусть живет этот жалкий урод. Все живое должно жить. Может быть, он еще станет таким же, как мы.

– Ты должен убить трех китов и принести их в жертву богам, – сказал Верховный жрец.

. – Я убью пять китов, – ответил Вождь великанов и отправился в путь.

Сотни раз солнце всплывало над морем и уходило за скалы. Сотни раз оно выходило из-за скал и всплывало над морем, а Вождь великанов не возвращался. Многие уже решили, что он ушел в страну вечной тени. Но все-таки он вернулся, и за его челном тянулись туши семи китов, огромных, как наши океанские корабли.

Верховный жрец намазал сына Вождя с ног до головы китовым жиром. Три дня и три ночи народ великанов плясал и пел вокруг костров, славя своих богов.

От крика великанов падали навзничь деревья в диком, девственном лесу. От стука и топота великанских ног на другой стороне земли рушились дома и реки выходили из берегов.

– Придет время, – сказал Верховный жрец Вождю великанов, – и боги совершат чудо с твоим сыном.

Время шло. Пять сыновей высоких и сильных родила жена Вождя, но больше всех она любила первенца, прозванного Тургин, что на языке великанов означало «карлик».

Боги не сжалились над несчастным. Он рос медленно и плохо.

Мужчины не брали с собой в море Тургина. Куда ему, такому малышу, бороться с китами и акулами! Мать не пускала его одного в лес. Еще бы – самый безобидный зверь в этом лесу мог случайно прихлопнуть его лапой.

Маленькие девочки носили Тургина на руках, играли с ним, как с куклой, и он полюбил дочь Верховного жреца красавицу Танид.

Ей слагал он песни, полные страсти и печали. Ее портрет высек он кремнем на скале.

Танид была холодна и надменна. Насмешливо и дерзко смотрела она на юных красавцев великанов Чего же мог ждать карлик, едва доходивший ей до колен?

По ночам несчастному Тургину снились дивные сны. Он видел себя могучим и сильным. Видел, как укутывает плечи любимой мехами диковинных зверей, убитых им.

Он был весел и незлобив, маленький Тургин, приветлив и добр со всеми. Никто, кроме матери, не догадывался, как мучительно он страдает.

– Боги!.. Великие боги!.. – молила мать Тургина. – Возьмите мою жизнь, если она вам нужна, и сделайте моего сына высоким и сильным.

Но боги были равнодушны к мольбам матери. Они ждали, когда склонит перед ними свою гордую голову Вождь великанов.

А Вождь возненавидел богов за несчастье, посланное ему. С каждым днем сердце его полнилось яростью и злобой.

Однажды он не выдержал и воскликнул:

– О вы, боги солнца, ветра и моря!.. Будьте прокляты навеки, вы, свирепые, бездушные существа!

Боги услышали это и наслали беду на весь народ великанов.

Бог солнца закутался в черную тучу, и днем стало темно, как ночью. Бог ветра обернулся ураганом и вместе с богом моря обрушил на каменистый берег лавину волн, взлетевших к самому небу.

Объятые ужасом, бежали великаны и укрылись в диком, девственном лесу.

Не день, не два – месяцы не унималось море, и понял народ великанов, что не вернуться ему на родную землю, и впал в безудержную скорбь.

И тогда сказал Вождь:

– Соберитесь с духом, вы, люди моего племени. Мы уйдем отсюда. Я знаю, что за этим лесом есть море. Мы пройдем через лес и будем жить на берегу того, другого моря, где правят милостивые и справедливые боги.

Но темен и неприступен был лес, и не видно было дороги вперед.

Уныние охватило народ.

И тогда сказал Тургин, обращаясь к отцу:

– Отец мой, славный и мудрый Вождь, поставь меня к себе на плечи, и я увижу, куда нам держать путь.

– Тебя? – удивился Вождь. – Что можешь сделать ты, жалкий и слабый Тургин?

– Исполни его просьбу, – сказала жена Вождя. – Он маленький, но у него острое зрение и хороший слух.

Вождь великанов внял просьбе жены и поставил к себе на плечи Тургина.

– Я вижу море!.. Я слышу его!.. – закричал Тургин. – Иди, отец мой, куда я скажу.

Вождь с Тургином на плечах пошел туда, куда показывал маленький человек, и за ними пошел народ.

Маленький Тургин привел великанов на берег теплого и синего моря, прозрачного, как озеро, и огромного, как океан.

Неистовое ликование охватило народ великанов. Будто неразумные дети, мужчины и женщины катались на белом песке,– оглашая воздух криками восторга. А Тургин стоял в стороне и улыбался застенчивой, тихой улыбкой.

Но тут подняла руку мать Тургина и сказала:

– О люди племени великанов!.. Мой сын вывел вас из страшного леса. Попросите же новых богов, чтобы они сделали его таким же сильным и высоким, как мы.

Весь народ великанов опустился на колени и, воздев руки к небу, молил, чтобы боги исполнили просьбу матери.

– Если он станет таким же, как мы, я отдам ему в жены свою дочь, – пообещал Верховный жрец.

– Я буду его женой, – сказала красавица Танид.

Долго и горячо взывал к новым богам народ великанов, а Тургин вспоминал дивные сны, которые посещали его.

Но, стоя на коленях, он не повторял слова молитвы.

Он думал: «Боги, великие боги, если можете, оставьте меня таким, каков я есть. Может быть, я еще окажусь нужным моим великанам».