Текст книги "Другие времена"

Автор книги: Евгений Мин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Громкое имя

Утром в субботу я проснулся, услышав, как возится Катя на кухне. Почему-то она любила мыть полы по субботам. Женская логика! Я бы на ее месте занялся таким делом в будний день вечером, после работы. Известно, что физический труд – лучший вид отдыха после умственной нагрузки.

Я оделся и вышел на кухню.

– Ты уже встал, – сказала Катя без всякого энтузиазма. – Хочешь есть?

«Смешно, – подумал я, – разве люди пробуждаются для того, чтобы есть? Мы ведь не животные. Вернее, мы тоже животные, но все-таки...»

– Нет, – гордо ответил я, – не хочу.

– Тогда умойся и пойди погуляй, – посоветовала Катя. —Тебе необходимо двигаться. Ты толстеешь.

Удивительно наблюдательны наши жены. От их бдительного взгляда не ускользнет, если человек набрал за неделю какие-нибудь полтора килограмма.

Вступать в дискуссию я не стал, умылся и вышел на улицу.

Терпеть не могу гулять просто так. Нужна цель. Она нашлась. Я увидел очередь у газетного киоска. Это обрадовало меня. Действительно, мы самая читающая страна в мире.

Очередь ждала, когда привезут газеты. Молчаливая, культурная очередь. Здесь были старушки, парни в расклешенных брюках, девушки в юбках различной длины, женщины, как писали раньше, цветущего возраста. Между представителями разных поколений не наблюдалось конфликта.

– Вы последний? – спросил я у мужчины в нейлоновом ватнике.

– Я – крайний, – резко ответил он. – Последним человеком себя не считаю.

– Извиняюсь, – почему-то сказал я, прекрасно зная, что нужно говорить «извините».

Очередь ждала. Ждал и киоскер, мужчина с седым бобриком волос и университетским значком в лацкане пиджака.

Подъехала маленькая машина с надписью на кузове «Связь». Женщина, сидевшая рядом с шофером, вышла из машины и начала передавать киоскеру пачки газет. Киоскер принимал их. Машина уехала. Киоскер стал неторопливо пересчитывать газеты, будто это были крупные денежные купюры.

Началась продажа газет. Очередь пришла в движение. Каждый брал то, что ему требовалось. Наибольшим спросом пользовался «Спорт». Мне он тоже был нужен, не для себя, а для нашего Витьки, который в это время мирно спал, зная, что я самоотверженно выполню отцовский долг.

Когда передо мной осталось человек пять, к киоску подошел какой-то парень, ростом метр восемьдесят, не меньше, и с волевым затылком.

Легко и небрежно отодвинув всех стоявших в очереди, он бросил на прилавок пятак и сказал:

– «Спорт».

Старушки зашуршали, маленький человек осуждающе посмотрел на парня с волевым затылком, но промолчал.

Во мне пробудилось гражданское сознание.

– Черт знает что такое! – закричал я неожиданно тонким и противным голосом.

Парень с волевым затылком повернулся ко мне, и я увидел перебитый нос и чистые детские глаза.

– Не шумите, папаша, – сказал он.

Я обиделся на слово «папаша» и поглупел.

– Хамство! – закричал я еще громче. – Хамство!

Он снисходительно посмотрел на меня сверху вниз, плюнул и ушел.

– Не волнуйтесь, – успокаивала меня самая древняя из старушек. – Берегите сердце, пожалуйста, займите мою очередь.

– Спасибо, – сказал я, продолжая стоять на прежнем месте, и еще глупее обиделся, подумав: «Дожил, вот уже и старушки уступают мне очередь».

К счастью, мне достался и «Спорт», и «Молодежная газета», которую любит читать Катя.

Домой я вернулся в отвратительном настроении.

Катя и Витька сидели за столом и ждали меня. Собственно, ждала только Катя, а Витька жизнерадостно уплетал омлет.

– Принес? – спросил он с набитым ртом.

– На! – кинул я газету. – В следующий раз отправляйся сам.

– Толик, что с тобой? – тревожно спросила Катя.

Я рассказал о случившемся. Катя огорчилась, а Витька сказал:

– Нормально! Какой-нибудь шоферюга. Начальничек кемарит в машине, а этот хлопочет.

После завтрака Витька сразу же исчез. Мы с Катей остались вдвоем.

Поразительная сила воли у моей жены. Сначала она вымыла посуду, а потом стала читать свою любимую газету.

Скверное состояние духа не покидало меня. Катя, казалось, не замечала ничего.

– Послушай, Толик, – вдруг сказала она. – Вот здесь пишут: «Мужчина не должен подавать руку женщине первым, а ждать, когда это сделает она... Умейте выслушать своего собеседника, не перебивая его... Случайно наступив кому-нибудь на ногу, скажите: «Виноват» или «Извините».

– Что это? – удивился я.

– Новая рубрика «Правила хорошего тона».

– Странно, – сказал я. – По-моему, то, о чем здесь пишется, знали уже в каменном веке.

– Ты думаешь? – спросила Катя. – Но ведь каменный век был так давно... Люди могли забыть... Вспомни этого парня у киоска.

– Ну, этому ничего не поможет.

– Нехорошо, – покачала головой Катя, – нельзя быть таким пессимистом.

Вечером мы сидели у телевизора. В пятый раз показывали какой-то новый детектив.

В середине фильма появился Витька.

– Братья и сестры, – сказал он, – чем это вы занимаетесь?

– Не мешай, – попросила Катя, – сейчас он вынет пистолет и выстрелит.

Витька не обратил внимания на ее слова и переключил телевизор на другой канал.

– Что ты делаешь? – рассердился я.

– Не бушуй, папуля, – миролюбиво сказал Витька. – В эту минуту все просвещенное человечество смотрит «Круглый стол».

Я взглянул на экран телевизора и увидел, что за круглым столом сидели какие-то молодые люди, а в центре – хорошо причесанная дама-диктор.

– А сейчас мы попросим вас, Сережа, – сказала дама-диктор, обращаясь к одному из участников круглого стола. Его дали крупным планом, и я увидел, что это был тот самый парень с волевым затылком.

– В общем, так, – неуверенно начал парень. – Я считаю, мы все считаем, вся наша команда... Хотя современный хоккей построен на силовых приемах... Вежливость в этом виде спорта нужна, как везде... – Он посмотрел на круглый стол, как будто на нем было что-то написано, и закончил: – Вежливость... И, я бы даже сказал, рыцарство.

– Рыцарь! – вскочил я. – А лезть через головы старушечьего пола – это тоже вежливость?

– Ты чего? – спросил Витька, не отрываясь от экрана.

– Так это же он! – закричал я. – Тот самый, который сегодня втерся без очереди.

– Ну и подумаешь, – сказал Витька. – Вы могли подождать, а ему некогда.

– Некогда! – изумился я. – Рыцарь!.. Вежливость. .. Он чуть не плюнул мне на голову.

– Это он случайно, – разъяснил мне спортивно образованный сын. – Понимаешь, у него такая привычка – сплевывать на лед во время игры, чтобы стабилизировать дыхание. Очень интересная манера, об этом даже в зарубежных газетах пишут.

– Плевал я на эти зарубежные!.. – разозлился я. – Там, говорят, еще не такое пишут.

– Ну-ну, папахен, ты полегче! – осадил меня Витька. – Я не про клеветников, а про демократические.

– Людей толкает, людям плюет на головы, а с экрана болтает о вежливости!.. Хорошо, что я отбрил его.

– Ты?! – вытаращил глаза Витька. – Что ты ему брякнул?

– Я сказал, что он хам... Надо бы порезче.

– Ты?! – взвился Витька. – Ты обхамил его, Сергея Монеткина, аса хоккея!.. И когда!.. Послезавтра у него международная игра. Он должен совершить свой двадцатый подвиг! Ты сбил его нервный тонус. Что ты наделал?.. Ты должен извиниться.

– Фига! – перешел я на хоккейную вежливость. – Перед этим рыцарем с большой дороги!..

– Ну, хорошо, – холодно сказал Витька. – Я пойду к нему сам. Ничего не поделаешь, дети всегда отвечают за грехи родителей.

Страшный случай

Сатирик-юморист Аскольд Еремеевич Зайчиков по ошибке разорвал и выбросил в мусоропровод рукопись только что написанного рассказа.

– Конец!.. Все погибло!.. Как жить?! – метался он по кухне, вцепившись обеими руками в свои реденькие волосы.

– Ничего не погибло, – успокаивала его жена Зинаида Максимовна. – Пока я жива, ты можешь быть спокоен!.. Вот если бы ты ушел к той рыжей корове…

– Зина! – взмолился Зайчиков.– О чем ты?! Ведь это было до рождества Христова.

– Но было же!.. Ты не станешь отрицать, что было. Помнишь, ты называл ее серебристой ланью?

– Я прошу тебя, – заныл старейшина юмористического цеха. – Это неблагородно. В такой момент, когда я переживаю трагедию...

– Трагедии не будет. Мы пойдем спасать твою рукопись!

– Пойдем?.. Куда?

– В подвал, куда выходят все трубы мусоропровода. Накинь плащ Бориса, в котором он ездит на картошку, и надень свою старую фуражку.

В 23.00 супруги Зайчиковы двинулись в экспедицию по спасению рукописи. Аскольд Еремеевич уныло плелся позади, наступая на полы плаща, который был ему не по росту. Зинаида Максимовна выглядела браво в старом халате, перетянутом семейной реликвией – военным ремнем Зайчикова. В руках она держала тоненькую елочную свечку.

Когда Зайчиковы дошли до нижней ступени лестницы, они заметили на двери подвала большой амбарный замок.

– Ну вот, – вздохнул Зайчиков, – ничего не поделаешь.

Он предпочел бы отправиться домой, лечь спать, а завтра утром усесться за письменный стол и восстановить по памяти погибший рассказ. Но Зинаида Максимовна была непреклонна.

– Пустяки, – сказала она, – сейчас мы найдем Эльвиру, и она откроет нам.

Посмотрев на окна однокомнатной квартиры дворничихи Эльвиры, жена полуклассика заметила тоненькую голубую полоску света между шторами. Это означало, что, глубоко замаскировавшись и делая вид, что она спит, Эльвира всем телом воткнулась в телевизор.

Оставив Аскольда Еремеевича во дворе, Зинаида Максимовна поднялась на пятый этаж и осторожно нажала кнопку звонка. Послышалось шлепанье босых ног, дверь отворилась, и перед Зинаидой Максимовной предстала Эльвира в стеганом халатике.

– Чего надо? – спросила Эльвира.

– Извините, – засуетилась Зинаида Максимовна, – извините, Эльвирочка, у нас с Аскольдом Еремеевичем огромная просьба. Нам нужно в подвал, где мусоропровод, а замок заперт.

– Это правильно, что заперт.

– А вы не могли бы открыть?

– Не можем. Ключ у слесаря. Он третий день зашибает, а когда опомнится, не знаем.

– Позвольте, но так же нельзя. Должен быть порядок.

– Порядок ищете?.. Ну так идите к технику-смотрителю. Он куда больше моего получает.

– Эльвирочка, душечка, – залебезила Зайчикова,– поймите меня как женщина женщину...

– Девушка я, – рассердилась Эльвира, – это Кольки-водопроводчикова жена придумывает.

– Девушка, конечно, девушка, – засуетилась Зинаида Максимовна, – цветочек совсем. Несчастье у нас. Аскольд Еремеевич по рассеянности выбросил в мусоропровод ценную вещь.

– Колечко ваше или браслетку? – оживилась Эльвира, увидев, что на руках Зинаиды Максимовны нет драгоценностей.

– Нет, что вы, совсем другое.

– Скрываете? – обиделась Эльвира. – Не бойтесь, не польщусь я на ваше колечко. У самой денег хватит, если что интересное встретится.

– Это не драгоценность. Рукопись рассказа... Листки бумаги.

– За макулатурой в грязь полезете? Ну и полезайте!.. Вон в вашем корпусе третий лаз, туда ваш мусоропровод выходит... Лезьте, а мне спать пора. И так весь сон стронули.

Выйдя во двор, Зинаида Максимовна увидела горячо любимого мужа, стоявшего на вахте под дождем.

– Все в порядке, Аскольдик! – сказала она. – Я узнала. Видишь, вон третий лаз, пойдем посмотрим.

У самого лаза она зажгла свечку и заглянула внутрь подвала. Широким веером раскинулись на цементном полу изорванные листы бессмертного рассказа.

– Кольдик! – ликующе воскликнула Зинаида Максимовна. – Видишь? Ты узнаешь? Это он!..

– Кажется, – пересохшим голосом сказал боец смехового фронта.

– Сейчас мы полезем туда и достанем, – распоряжалась боевая подруга.

В это время во дворе появилась Лина Семеновна, машинистка, у которой Зайчиков печатал большинство своих произведений и которую называл «счастливая рука». Она чем-то отдаленно напоминала «лань», в которую был влюблен Аскольд Еремеевич, и поэтому Зинаида Максимовна относилась к Лине Семеновне с ненужным подозрением. Лине нравились мужчины лет на двадцать пять моложе маститого юмориста и по крайней мере на пятнадцать килограммов легче.

Увидев две загадочные фигуры, Лина Семеновна шарахнулась в сторону, но потом решила пройти мимо, как бы не замечая их. Так следовало поступать в целях личной безопасности, во всяком случае так советовал милицейский детектив «Один без трех» Аркадия Дважды-Самаркандского.

Приблизившись к Зайчиковым, Лина Семеновна узнала их несмотря на странные наряды.

– Зинаида Максимовна, Аскольд Еремеевич, – пропела «счастливая рука». – Ой, это вы!.. С ума сойти... Кто бы мог подумать.

– Добрый вечер, Линочка, – неосторожно сказал Зайчиков.

А Зинаида Максимовна, сверкнув глазами, угрюмо кивнула головой.

– Извините, извините, – затрещала Лина Семеновна так, будто печатала на машинке. – Понимаю, вы собираете материалы... Темные личности в подвалах, человеческая свалка. Мне так жаль, что вам, Аскольд Еремеевич, как сатирику, приходится рыться в отбросах... Кстати, я сейчас видела пьесу в Комедии – ужасная чушь! И актеры играют отвратительно. Почему бы вам не написать комедию?

– Напишу, – ласково пообещал Зайчиков. Зинаида Максимовна посмотрела на Лину Семеновну, как собака на кошку, и «счастливая рука» умчалась домой. Там, не снимая пальто, она позвонила по телефону своей подруге Наденьке, «счастливой руке» писателя Аркадия Дважды-Самаркандского и, задыхаясь от смеха, рассказала о встрече с супругами Зайчиковыми, расписывая их нелепые одежды, свечу и глупые лица. «Особенно у нее, этой бегемотицы»,– хохотала Лина Семеновна, и Наденька вторила ей, потому что Линка умела смешно рассказывать, во сто раз смешнее, чем писал ее Зайчиков.

Как только «счастливая рука» исчезла, Зинаида Максимовна сказала:

– Ну?

– Что «ну»? – недоуменно спросил Аскольд Еремеевич.

– Опять начинается?

– Что начинается?

– Не играй Швейка!.. Я видела, какими глазами ты смотрел на эту селедку!

– Да нет же, честное слово. Поверь, я смотрел на нее лишь как... как на свое орудие... Часть пишущей машинки, не больше.

Образное сравнение убедило Зинаиду Максимовну, и, вспомнив о своей главной задаче, она сказала:

– Полезем.

Но тут появился участковый Мокиенко, совершавший ночной обход. Фигуры Зайчиковых, их одежда, свеча вызвали у него приступ бдительности, он не спеша приблизился к странной паре и осветил их лица фонариком.

– Здравия желаю! – козырнул Мокиенко, обращаясь к одному Зайчикову.

– Добрый вечер, – ответил Аскольд Еремеевич, а Зинаида Максимовна достойно промолчала.

– Не узнаете, товарищ Зайчиков? – спросил старший лейтенант милиции.

– Извините, нет, – тревожно сказал Зайчиков.

– Ясное дело, нас много, вы один. Семнадцатое отделение не припомните?

Зайчиков побледнел, а Зинаида Максимовна вмешалась:

– Простите, товарищ лейтенант, вы, наверное, что-то путаете.

– Никак не путаю, – бодро отрапортовал участковый.– Товарищ писатель Зайчиков у нас в отделении свои рассказы читал. Уж и нахохотались мы.

– Да, действительно! – обрадовался Зайчиков.– Виноват, что забыл. Так, говорите, понравились?

– Замечательные вещицы, дух подняли. Майор потом сказал, что они раскрытию преступлений способствовали. Все мечтаем, как бы еще с вами встретиться.

– Постараюсь, – пообещал Зайчиков. – К сожалению, сейчас занят.

– Ясно-понятно, ваши занятия не наши. Подышать, значит, кислородом вышли. И оделись правильно, чтобы не озябнуть. Ваше здоровье всем нужно. Свечечку тоже не зря прихватили. Темно на дворе и колдобины. Я эту вашу Эльвиру Павловну учту...

– Не нужно, товарищ лейтенант, – великодушно сказала Зинаида Максимовна. – Она женщина больная, припадочная.

– Для больных больницы имеются, – наставительно изрек участковый. – Дворник физически полноценный требуется. В общем, здравия желаю.

Откозырнув, он удалился для выполнения своих служебных обязанностей.

– Видишь, народ знает меня, – трибунным голосом изрек Аскольд Еремеевич, – а критики, они... Посидеть бы им сутки в дежурной камере.

– Ты, как всегда, прав, Кольдя, – согласилась Зинаида Максимовна. – Но пора нам… Лезь!

– А как лезть?

– Как! Головой вперед. Только осторожно, и собирай все листочки.

Зайчиков беспрекословно опустился на колени, просунул голову в лаз и сразу же закричал:

– Ой! Ой!..

– Что такое?! – встревожилась Зинаида Максимовна.

– Ой! Радикулит... правосторонний! Ой!

– Назад! Сейчас же назад! – скомандовала Зинаида Максимовна.

Охая и стеная, писатель, ценимый милицейской службой, выполз из лаза и долго стоял на четвереньках, пока не принял вертикальное положение.

– Боже мой, боже мой! – кудахтала любящая жена.– Что я наделала, как я могла! Прости меня, Кольдик.

– Ничего, ничего, – еле выговаривал сквозь зубы Зайчиков. – Все прошло... Я уже могу...

– Ни в коем случае! Я сделаю это сама.

– Нет, все-таки я мужчина.

– Какое это имеет значение!.. Во-первых, теперь уже стирается грань между мужчиной и женщиной, а во-вторых, я же была чемпионкой по гимнастике. Ты помнишь?

Это было так давно, что Зайчиков все забыл, но, не желая огорчать жену, сказал:

– Знаю, знаю!

– Стой здесь и свети! – приказала Зинаида Максимовна, и, припомнив спортивную юность, нырнула в лаз приемом, который называется «рыбкой» и в котором она когда-то имела успех.

Верхняя половина туловища бывшей гимнастки прошла легко, а нижняя заполнила все пространство лаза.

– Зина! – испуганно закричал Зайчиков. – Почему ты остановилась?

Из подвала глухо и невнятно доносился голос Зинаиды Максимовны.

– Тащи меня назад! – наконец услышал Зайчиков.

– За что тащить? – спросил он.

– За ноги... Да тащи же...

Аскольд Еремеевич крепко вцепился в бывшие гимнастические ноги супруги, потянул изо всех сил.

– Кольдя… – слышал он слабый голос и весь вспотел от растерянности и страха. Что делать? Звать на помощь, но это было смешно и глупо, да и в такой поздний час во дворе не оказалось ни одного прохожего.

– Кольдя! – повторилось снова.

Аскольд Еремеевич предпринял еще две безуспешные попытки, и – о чудо! – третья удалась. Верный спутник жизни появился на свет.

– Ты жива, жива! – целовал Зайчиков жену, чего он не делал по крайней мере последние пять лет. – Ты цела?

– Разумеется, цела, – сразу же обретая привычное ей спокойствие, ответила Зинаида Максимовна. – Не понимаю, какой дурак делает такие лазы, если туда не проникнуть даже с моей фигурой.

– Пошли домой, – твердо сказал Зайчиков, – я не хочу быть посмешищем.

– Погоди, я еще что-нибудь придумаю.

– Пошли!

Зинаида Максимовна чувствовала, что проигрывает сражение, как вдруг во дворе появился Митька-красавчик, худощавый длинный парень, который за один месяц менял шесть-семь мест работы и воспитанием которого участковый Мокиенко занимался уже не первый год.

– Митя! – звонко закричала Зинаида Максимовна. – Митя, к нам!

Митька неторопливо подошел к Зайчиковым.

– Приветик, – сказал он. – На рыбалку собрались, корюшку высверливать?

Мастер сатиры и юмора поморщился при этой глупой шутке, а Зинаида Максимовна улыбнулась.

– Митенька, помогите, голубчик. Видите, там, в подвале, бумажки.

– Вижу, – шмыгнул носом Митька. – Ну и что?

– Эти бумажки – случайно порванный рассказ Аскольда Еремеевича... Он очень дорог нам. Достаньте эти бумажки, только все до одной, если вам нетрудно. Мы вас не забудем.

– Чего трудного, – ухмыльнулся Митька, нырнул в подвал и уже через пять минут принес клочки чуть не погибшей рукописи.

– Спасибо, спасибо, – проговорила сияющая Зинаида Максимовна, укладывая в сумку спасенную рукопись, и сунула в руку Митьке какую-то бумажку.

Полночи супруги Зайчиковы склеивали рассказ, а на следующее утро Аскольд унес его к машинистке Лине Семеновне.

Как только Зайчиков ушел, к Зинаиде Максимовне явился Митька-красавчик.

– Салют, – сказал он, ощупывая вороватыми глазами переднюю. – Там вчера у нас неувязочка вышла.

– Какая?

– Нормальная. Вы меня, так сказать, стимулировали за самоотверженный труд. Это законно. Только каждой операции своя цена. Вы мне трояк кинули, а это дело меньше пятишника не потянет.

– Пожалуйста, пожалуйста, – пробормотала Зинаида Максимовна и дала Митьке еще два рубля.

Аскольд Еремеевич, получив перепечатанную рукопись рассказа, двинулся с ней по редакциям журналов. На этот раз маститому сатирику-юмористу не везло. Рассказ всюду нравился, и нигде его не печатали.

В отсутствие Аскольда Еремеевича к Зинаиде Максимовне то и дело являлся Митька-красавчик, требуя мзду за ущербы, якобы понесенные при извлечении рассказа: за порванный пиджак, покалеченную руку, насморк, полученный в сыром подвале. Мужественная и стойкая женщина, Зинаида Максимовна удовлетворяла наглые Митькины требования, потому что опасалась долго оставаться с ним наедине и еще больше боялась, как бы не узнал о посещениях Митьки Аскольд Еремеевич, жгучий обличитель вымогателей.

Кончилось все благополучно. Рассказ Зайчикова напечатали в «Вечерней газете». Правда, гонорар, полученный за это произведение, оказался меньше, чем Митькины гонорары у Зинаиды Максимовны.

Впрочем, это не имеет значения. Главное, что исчез Митька-красавчик. Любитель юмора участковый Мокиенко за мелкую кражу в детском саду перевел его с домашнего воспитания на общественный режим.

Узнав об этом, Зайчиков гордо сказал:

– Видишь, Зина, действует моя сатира, вторгается в жизнь.