Текст книги "Очерки истории российской внешней разведки. Том 3"

Автор книги: Евгений Примаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 43 страниц)

6. Дебют во Франции

Имя Василия Михайловича Зарубина хорошо известно во внешней разведке. 25 лет службы Василия Михайловича прошли в условиях закордонной деятельности, 13 из них он находился на нелегальной работе. О многолетней работе В.М. Зарубина во внешней разведке будет рассказано позже, здесь же наш рассказ лишь о некоторых первых шагах его нелегальной работы во Франции в конце 20 – начале 30-х годов.

Задание перебраться во Францию, осесть там на длительное время, а затем принять на связь своих помощников, наладить надежные контакты внутри нелегальной резидентуры и с Центром и приступить к приобретению новых источников информации Зарубин получил, когда он только что нелегально обосновался в Дании. Но работа во Франции была важнее, и приходилось начинать все сначала. Главная задача, поставленная Центром перед Зарубиным, состояла в организации разведки по Германии, где поднимал голову фашизм.

После непродолжительной остановки в Швейцарии Зарубин в конце 20-х годов прибыл на юг Франции и поселился в местечке недалеко от курортного города Антиб. Он остановился в скромном пансионате «Хризантемы», где жило 10–12 человек, в большинстве – отдыхающие иностранцы.

Внимание разведчика привлекла молодая женщина-француженка. Ее звали Мая. Мая рассказала Зарубину, что она из Парижа, студентка Сорбонны, ее родители прежде жили в России. После революции 1905 года они, активные ее участники, были арестованы, сидели в тюрьме, а потом в качестве политических эмигрантов выехали во Францию. Родилась она 1 мая, и родители в честь праздника назвали ее Маей.

Мая собиралась домой и дала Зарубину свой адрес. Через некоторое время от девушки пришло письмо, в котором она подтверждала приглашение. Василий Михайлович ответил ей… Как показали дальнейшие события, знакомство с Маей оказалось очень полезным.

Вслед за мужем в пансион «Хризантемы» вскоре приехала Елизавета Юльевна Зарубина, опытная разведчица, хорошо знавшая французский и немецкий языки. Прежде чем обосноваться в стране, следовало сначала хотя бы немного осмотреться. Супруги сознательно не оформили разрешение на постоянное проживание, жили на положении туристов, что давало возможность в течение двух месяцев свободно передвигаться по стране. Василий Михайлович купил подержанную машину хорошей марки. На ней решили ехать в Париж.

По прибытии в Париж Зарубины остановились в небольшой гостинице. Несколько дней ушло на знакомство со столицей, ее достопримечательностями. Через 5–6 дней они решили навестить Маю и посмотреть, нельзя ли при ее содействии закрепиться на жительство во Франции.

За обедом в семье Маи Зарубины поведали о себе по отработанной легенде. Они сообщили, что их родители в прошлом – австрийские подданные, чехи по национальности, до Первой мировой войны жили в России, что их отцы служили на пивоваренном заводе Калин-кина. После войны обе семьи вернулись на родину, в Чехословакию. Поскольку их родители дружили, Зарубины знают друг друга с детства. Вот почему они владеют русским языком. Василий Михайлович – коммерсант. После смерти родителей, рассказывал Зарубин, они с женой решили попытать счастья на чужбине, так как дела в Чехословакии шли неважно. Думают обосноваться здесь, во Франции, и начать какое-нибудь дело.

Заметив, что отец Маи (назовем его «Ювелир») положительно отзывался о Советской России, стали говорить о ней. «Ювелир» рассказал, что он конфликтует со своими старыми приятелями, обвиняя их в том, что они ничего не делают, чтобы помочь бывшей Родине. Василий Михайлович тактично заметил, что не следует зря растрачивать свою энергию. Родине можно помогать различными путями. В разговоре активно участвовали Елизавета Юльевна и жена «Ювелира» (в дальнейшем «Нина»).

Прощаясь, «Ювелир» просил Зарубиных почаще заходить к ним. Но главная задача оставалась нерешенной: найти место для постоянного проживания и возможность устроиться на работу, чтобы получить постоянную прописку. Решили поискать его в окрестностях Парижа.

Выбор пал на живописный городок Сен-Клу, в котором Зарубины сняли за небольшую плату домик на пригорке у леса. Свою машину Зарубин оставлял внизу, в коммерческом гараже. Владельцем и одновременно механиком гаража был Поль, француз лет 40, женатый, но бездетный.

2-3 раза в неделю Василий Михайлович выезжал в Париж для поиска работы и установления связи со своими помощниками. В беседе с Полем Зарубин говорил, что он собирается основать небольшое дело, так как на большее средств у него нет.

Однажды Зарубин обратился к Полю с просьбой воспользоваться его гаражом и инструментами, чтобы перебрать свою машину. Поль внимательно наблюдал за работой Зарубина. А когда тот закончил, предложил Василию Михайловичу войти с ним в пай, чтобы расширить гараж, купить подъемник, токарный станок и еще кое-что. Разведчик обещал подумать. Главная трудность в том, говорил Зарубин, что у него нет еще разрешения на постоянное проживание. Поль заметил, что у него есть связи в полиции и он без труда сможет устроить прописку.

Договорились, что Зарубин даст денег на приобретение инструментов и оборудования и начнет у него работать в свободное время, а пока будет продолжать поиски подходящего места в Париже.

Через 2 дня Зарубин вместе с Полем отправились в специальный отдел мэрии Сен-Клу, уплатили сбор и получили квитанции, которые давали право на пребывание в стране до получения из главной префектуры полиции Парижа вида на жительство. Вскоре разрешение на постоянное проживание было получено.

После этого Василий Михайлович по 2–3 дня в неделю работал в гараже, ремонтировал автомашины, швейные машины, примусы и прочее. Он одолжил хозяину гаража 10 000 франков (400 долларов по тогдашнему курсу) под бессрочный вексель без процентов для покупки оборудования.

Можно было считать, что Василий Михайлович прочно осел в Сен-Клу. Но это не совсем устраивало разведчика. Он постоянно ломал голову над тем, как перебраться в Париж и основать такое дело, которое дало бы возможность полностью сосредоточиться на разведывательной работе. Нужен был хороший компаньон.

В.М. Зарубин вспомнил, что несколько лет назад, работая на Дальнем Востоке, он привлек для сотрудничества по экономической линии «Башмачника», дававшего интересные сведения о различных «комбинаторах» – спекулянтах, о «бывших», зная все, что делается в их среде, поддерживавшего интересные связи за границей. История «Башмачника» в двух словах была такой. Во время Первой мировой войны он, будучи коммерсантом, выехал из Польши в Россию, чтобы вызволить застрявший на Дальнем Востоке груз. Революционные события не позволили коммерсанту сразу вернуться в Польшу. Там разведка и обратила на него внимание. Он стал сотрудничать с ней. Обо всем этом Зарубин написал в Москву и просил направить к нему «Башмачника».

«Башмачник» был вызван в Москву. Затем он должен был проследовать в Варшаву и ждать указаний Центра. В финансовой помощи он особенно не нуждался: у него в Польше осталась недвижимость, а за разрушенную фабрику в Варшаве с Германии полагались деньги по репарации. Очень важным обстоятельством было то, что «Башмачник» имел связи и родственников во Франции, в частности в Париже.

Через некоторое время по нелегальным каналам «Башмачнику» было передано письмо, в котором сообщалось, что он должен приехать в Ниццу, где его встретит знакомый человек. И вот «Башмачник» во Франции. К нему на встречу приходит Василий Михайлович.

Зарубин предложил коллеге открыть небольшое дело. Тот ответил, что в Париже живет его младший брат, работающий в области рекламы и являющийся владельцем маленькой мастерской. Коммерсант он неважный и все время просит брата приехать в Париж, возглавить фирму, расширить предприятие. Если этот вариант подходит, то он, «Башмачник», все обговорит с братом, не втягивая его в разведывательные дела.

Переговоры закончились успешно. Коммерсант принял в компаньоны его и Василия Михайловича. Между ними был заключен договор, который был зарегистрирован в торгово-промышленном управлении департамента Сены и Уазы. Они оплатили пошлину и получили патент на право заниматься своим производством.

Так наш разведчик стал компаньоном одной из рекламных фирм Парижа. Вскоре в Париж прибыл со своей семьей «Башмачник». Василий Михайлович распрощался с компаньоном в Сен-Клу и перебрался в Париж.

Так Зарубиным была завершена работа по организации прикрытия во Франции.

Одновременно приобретались источники информации, шел поиск квартир, необходимых для встреч с помощниками, подготовки почты и фотографирования документов.

Занимаясь этими делами, Василий Михайлович и Елизавета Юльевна не забывали о родителях Маи. Однажды Зарубин позвонил «Ювелиру» и принял приглашение посетить их загородный дом. Это было двухэтажное каменное здание с большим садом. «Ювелир» любил сад, содержал его в образцовом порядке.

До завтрака мужчины работали в саду, а женщины наводили порядок в доме. Подрезая кустарник, «Ювелир» рассказывай о соседях, по его словам, ярых реакционерах, хотя с некоторыми он дружил. Затронул он и политические темы, явно стремясь прощупать собеседника. Зарубин уклончиво ответил, что иногда он помогает антифашистам. «Ювелир» рассказал о своей революционной работе в молодости, а также в первый год по приезде в Париж. Он вел здесь профсоюзную работу, организовывал стачки. Его выгнали с работы, он отошел от политической деятельности и сейчас «только точит лясы». Все это ему надоело, и он хотел бы заниматься нужным делом.

Внешне могло показаться, что «Ювелир» сам набивается на сотрудничество, хотя дело обстояло иначе. Он действительно придерживался либеральных взглядов, был энергичен и не мог, по его словам, забыть о своей революционной деятельности.

В течение нескольких месяцев Зарубины встречались с семьей «Ювелира», изучали их взгляды, отношения с окружением. Все их приятели, включая районного комиссара полиции, считали, что «Ювелир» просто «блажит», «с жиру бесится» и высказывает либеральные взгляды только из страсти к дискуссиям.

В конце концов Василий Михайлович попросил у Центра разрешение на привлечение «Ювелира» и его семьи к сотрудничеству. Получив санкцию Центра, Зарубин позвонил «Ювелиру» и сообщил ему, что хотел бы поговорить об очень важном деле.

Деловая беседа проходила утром в воскресенье в летнем павильоне сада. Разведчик напомнил «Ювелиру», что тот неоднократно высказывал желание помочь революционному движению и Советской России. Как бы он посмотрел, если бы такая возможность представилась? Речь идет о небольшой услуге, которая не будет связана с материальными затратами. Предложение застало «Ювелира» врасплох. Он изменился в лице и сказал, что первоначально хотел бы узнать, о каких услугах идет речь, а после этого посоветуется с женой.

Зарубин сказал, что речь идет о том, чтобы он разрешил 1–2 раза в неделю на несколько часов использовать их квартиру в Париже и загородный дом для встречи с товарищами. Слово «товарищ» было особо подчеркнуто. Это надежные и серьезные люди и какого-либо ущерба семье «Ювелира» не нанесут. Иногда встречи могли бы проходить в его магазине.

«Ювелир» спросил: кому он будет помогать – Коминтерну или Советской России? Василий Михайлович намекнул, что участнику революционного движения много вопросов задавать не следует…

Зарубины, «Ювелир» и «Нина» вышли в сад и, усевшись в беседке за круглым столом, начали разговор. «Ювелир» сказал жене, что «товарищи» (он впервые так назвал Зарубиных) просят у них согласия использовать квартиру в Париже, загородный дом и магазин для встреч со своими соратниками, которые будут приходить к ним 1–2 раза в неделю. Речь идет, конечно, о секретных встречах. Без ее согласия он пойти на это не может. Долго обсуждали эту проблему. Наконец «Ювелир» и «Нина» согласились. Хозяин дома твердо сказал, что ни о какой плате не может быть и речи, и просил Василия Михайловича больше об этом не говорить.

Зарубин поблагодарил «Ювелира» и его жену за согласие помочь и еще раз заверил, что никакого риска для семьи не будет. Вместе с тем Василий Михайлович посоветовал «Ювелиру» поменьше спорить со знакомыми на политические темы, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.

Несколько позже к разведывательной работе была привлечена и Мая, она выполняла отдельные задания. Однажды даже возила срочную почту в Москву и обратно. Позже, когда Зарубины работали в гитлеровской Германии, она приезжала и туда, чтобы забрать почту и отправить ее в Москву.

В летнем павильоне загородного дома «Ювелира» разведчиками была оборудована фотолаборатория, где они обрабатывали почту.

Последним в качестве помощника был привлечен сын «Ювелира», но уже без ведома отца и матери. После окончания архитектурной школы ему пришлось отбывать воинскую повинность. Зарубин посоветовал ему поступить в престижное военное училище. У разведчика был дальний прицел – нужно было подготовить и внедрить в высшие военные круги своего человека. Юноша успешно окончил военное училище, стал офицером французской армии и завершил службу в большом чине.

С семьей «Ювелира» разведка работала 20 лет. Кроме создания трех пунктов для встречи с помощниками, фотолаборатории для обработки почты с помощью «Ювелира» и «Нины» Зарубины приобрели еще нескольких верных помощников.

Одним из них был «Приятель», армянин по национальности, выходец из Турции, журналист. Жена Зарубина знала его еще по Вене, где она поддерживала отношения с отдельными членами антифашистской организации. «Приятель» по своим взглядам был сторонником национально-освободительной борьбы. Он знал Зарубиных как советских людей, ведущих нелегальную работу.

Нашли его в небольшом городке иод Парижем, где он жил с женой. «Приятель» принял их с радостью. Вспоминали о прошлой деятельности, говорили о Советском Союзе. Зарубин объяснил, что цель их приезда – не только навестить старого друга. Для их работы требуются люди, хорошо информированные о политике правящих кругов Германии и Франции, о фашистских и белоэмигрантских организациях. «Приятель» обещал подумать.

На одной из последующих встреч он рассказал о немецком журналисте, который вместе со своей любовницей, стенографисткой немецкого посольства в Париже, часто бывает у него. Этот журналист поведал однажды ему такую историю. Будучи у своей любовницы, назовем ее «Ханум», он случайно прочитал на оставленной ею копирке очень важное сообщение немецкого посольства в МИД Германии об экономике Франции.

«Ханум» брала работу на дом, так как не успевала все сделать в посольстве. Жила она трудно. В Германии у нее осталась старая мать, которую она должна была содержать.

Василий Михайлович попросил «Приятеля» привлечь «Ханум» к сотрудничеству. Она будет давать информацию, якобы нужную ему как журналисту, а он будет ей за это платить. «Ханум» постепенно стала сообщать «Приятелю» сведения, которые он осторожно использовал в своих статьях.

Спустя некоторое время после работы «Ханум» с «Приятелем» Василий Михайлович принял решение перевести ее на связь со своей женой, которая выступила под именем немки Бардо.

В одно из воскресений стенографистка была приглашена к «Приятелю». В тот же день приехала и его знакомая немка Бардо. Расчет был на то, что Бардо понравится «Ханум» и они установят между собой связь. Так и произошло. Бардо стала получать у «Ханум» устную информацию и выплачивать ей деньги.

Когда «Ханум» уже привыкла получать деньги за информацию, Вардо от имени «Приятеля» сказала ей, что устная информация его мало устраивает, желательно получать документальную, за которую ей будут платить значительно больше. «Ханум» встретила предложение очень настороженно, но потом, когда ей разъяснили, что эта информация не будет попадать в частные руки, а по надежным каналам будет обезличенно направляться в Москву, согласилась.

«Ханум» стенографировала и печатала почти все документы, шедшие из немецкого посольства в Берлин. Эта информация имела для нас большую ценность.

Из бесед с «Приятелем» выяснили, что среди его знакомых есть венгерский журналист, назовем его «Росс». Он приехал во Францию из хортистской Венгрии, ему 35 лет. «Росс» придерживается полулиберальных взглядов, осуждает Хорти и Гитлера, но не разделяет взглядов коммунистов. Заработок у него небольшой. Он устроился техническим секретарем к одному депутату французского парламента и пользуется парламентскими документами этого депутата.

Был разработан план установления контакта Зарубиных с «Россом», в качестве посредника в котором использовалась жена «Приятеля».

Первая встреча с ним прошла в загородном ресторане. Когда «Росс» сказал, что он венгр, Василий Михайлович спросил у него: какой он венгр, хортистский или нет, заметив при этом, что недолюбливает Гитлера, Муссолини и Хорти. «Росс» ответил, что он антифашист, именно это явилось одной из главных причин его переезда из Венгрии во Францию.

Зарубин сказал «Россу», что он словак по национальности, что в недалеком прошлом они в составе Австро-Венгрии были соотечественниками, и стал расспрашивать «Росса» о положении в Венгрии. Тот располагал неплохой информацией.

О встрече Зарубин информировал Центр. Центр указал: «Договориться с ним о передаче нам информации за умеренную плату, но вести дело так, чтобы с ним можно было в любое время прекратить связь без осложнений».

Через 10 дней Василий Михайлович созвонился с «Россом». «Росс» жаловался на материальные трудности. На встрече, которая состоялась на следующий день, Зарубин сказал, что на днях встретил знакомого, у которого можно подработать, передавая ему кое-какую информацию о фашистских странах и движениях. Информация, конечно, должна быть не из открытой печати. Зарубин предложил воспользоваться такой возможностью.

Подумав, «Росс» сказал, что прежде, чем дать ответ, он должен знать, чего от него хотят.

Зарубин ответил, что в этих делах он мало искушен и на этот вопрос ответить не может, его знакомого сейчас в Париже нет, а сам он завтра утром уезжает. На этом разговор был прерван. Разведчик ждал, вернется ли «Росс» к этой теме. Через некоторое время журналист сказал Зарубину, что согласен подработать, но сколько ему будут платить? Василий Михайлович ответил, что плата будет зависеть от важности материала.

Уходя из ресторана, Василий Михайлович попросил, чтобы «Росс» об этой беседе никому не рассказывал. «Росс» заметил, что тоже рассчитывает на конфиденциальность встречи.

Началась работа с «Россом». Вела ее жена Зарубина, которая, как и в случае с «Приятелем», выступала под именем немки Вардо. Информация, поступавшая от «Росса», представляла интерес. Конечно, он не имел больших возможностей, но благодаря его сведениям разведчики хорошо знали о готовившихся во французском парламенте документах. Поступала заслуживающая внимания информация по Венгрии и Германии…

Задание, которое поставил перед Зарубиным Центр, отправляя его во Францию, было выполнено: приобретены источники информации, налажена конспиративная связь.

После четырехлетнего пребывания на нелегальной работе в Париже Зарубиным с согласия Центра предстояло покинуть страну и прибыть в Советский Союз, где их ждали новые задания.

7. В лабиринтах судьбы

Активная работа по троцкистским организациям за границей началась только с марта 1936 года.

Известен случай, когда из политбюро последовал звонок с просьбой сообщить, где сейчас Троцкий. Ответить на него во внешней разведке никто не смог, так как никаких сведений о нем не было. А между тем Троцким и его единомышленниками были созданы достаточно разветвленные структуры в целом ряде стран, велась активная подготовка к созыву троцкистского IV Интернационала.

Основной центр деятельности троцкистских организаций, во главе которого стоял сын Троцкого и Натальи Седовой Лев Седов, в этот период располагался в Париже. Здесь была сосредоточена вся практическая работа. В Париже помимо Седова находились наиболее доверенные люди Троцкого. Сам он, живя в последние годы в Мексике, направлял работу центра и занимался разработкой теоретических вопросов, связанных с идеей «перманентной революции» и распространением троцкизма.

Острие троцкистской деятельности было нацелено прежде всего на Советский Союз. Она подчас принимала опасный характер. Антисоветизм оборачивался преступными акциями в различных странах. Так было, например, в республиканской Испании, где троцкисты и анархисты подняли восстание против правительства Народного фронта в то время, когда многие антифашистски настроенные люди, в том числе из Советского Союза, сражались в Испании против будущего диктатора генерала Франко, поддержанного Германией и Италией. Историк Н.А. Васецкий в работе «Троцкий, опыт политической биографии» по этому поводу пишет: «Более бессмысленной акции, чем это восстание, трудно представить. В разгар Гражданской войны, многочисленных жертв на фронтах, лишений в тылу анархо-троцки-сты подняли путч. Это страшнее, чем 6 июля 1918 г. в Москве. Правительство вынуждено было снять дивизию с фронта на подавление восстания. Бои шли в течение трех (!) суток с применением танков, артиллерии, минометов. С двух сторон погибло больше тысячи человек. Стоит ли удивляться, что после барселонского мятежа к троцкистам и анархистам стали относиться так же, как к фашистам»[7]7
  Васецкий Н.А. Троцкий, опыт политической биографии. – М., 1992. -С. 295.


[Закрыть].

Увидев исходящую от троцкистов опасность, советское руководство дало указание внешней разведке приступить к «разработке» троцкистских организаций и подрыву их влияния в странах, где они имели наиболее сильные позиции.

Большое беспокойство вызывал троцкистский центр в Париже. Для работы по нему в марте 1936 года была создана группа, которую возглавил Борис Манойлович Афанасьев.

Это был кадровый разведчик, активно работавший за границей с нелегальных позиций в середине 30-х годов. С 1933 года он возглавлял нелегальную группу в Париже, освещавшую деятельность эмигрантских центров. К 1936 году белогвардейская антисоветская деятельность заметно пошла на убыль, и с этого момента до 1938 года группа Афанасьева занималась разработкой троцкистской организации, во главе которой стоял Седов.

Борис Манойлович, по национальности болгарин, родился в 1902 году в Болгарии в бедной семье, рано остался без отца и с 12 лет зарабатывал на жизнь как сезонный рабочий на виноградниках. Тем не менее он окончил экстерном педагогическое училище. С 1918 года стал заниматься общественной деятельностью среди болгарской молодежи. Неоднократно подвергался арестам. В 1922 году был вынужден эмигрировать в Советский Союз. Вся дальнейшая жизнь Афанасьева была связана с нашей страной.

В Москве он работал и учился. Окончил Академию коммунистического воспитания и аспирантуру в том же учебном заведении. В спецслужбы был принят в 1930 году, сначала вел преподавательскую работу в Центральной школе ОГПУ, а с 1932 года был переведен в ИНО. В этом же году выехал на работу за границу.

Перед группой Афанасьева была поставлена задача проникнуть в руководящие органы троцкистской организации с целью получения данных о ее деятельности и планах, касающихся СССР. Группе поручалась подготовка и осуществление мероприятий по дезорганизации деятельности троцкистов.

В составе группы был иностранец под псевдонимом «Томас», который имел связи в кругах, близких к Седову, и в Международном секретариате IV Интернационала. Афанасьев решил сделать ставку на этого человека. Ему было поручено возобновить старые связи и включиться в активную работу троцкистского центра.

Деятельность «Томаса» начала развиваться успешно. Он очень быстро сблизился с наиболее влиятельными функционерами троцкистского центра, установил хорошие личные отношения с Львом Седовым и через некоторое время занял в центре солидное положение.

Во Франции, как и в других странах, единой троцкистской организации не существовало. Были группы, которые порой вступали в междоусобную острую борьбу. В этой обстановке «Томасу» сравнительно легко удавалось завоевать доверие нужных лиц и получать необходимую информацию.

Важной задачей являлось получение доступа к информации, которая поступала от Троцкого к Седову. Знать, какие инструкции и указания давал Троцкий сыну, рассматривалось в качестве первоочередной цели. «Томас» постепенно добился того, что корреспонденция Л.Д. Троцкого до ее поступления к Седову стала попадать к нему. В результате была налажена ее перлюстрация, письма и документы фотографировались и отправлялись в Москву. Корреспонденция Троцкого иногда ложилась на стол руководству внешней разведки раньше, чем с ней успевал ознакомиться Седов.

В результате планы и деятельность Троцкого, в том числе и по засылке эмиссаров в СССР, его связи со сторонниками в стране, работа по созданию IV Интернационала своевременно становились известны советскому руководству.

Важное значение придавалось архивам Троцкого. Они подразделялись на две части: личные, где сосредоточивались письма, статьи и другие материалы, связанные с официальной деятельностью Троцкого, и оперативные архивы, где хранились документы, касающиеся нелегальных форм его текущей работы. Наибольший интерес для резидентуры представляли оперативные архивы. Часть архивов Троцкий сдал на хранение в иностранные университеты и библиотеки, а остальные, большей частью оперативные, хранились в штаб-квартире Седова в Париже.

Афанасьев со своей группой с конца 1936-го до начала 1938 года провел ряд операций, в результате которых были изъяты архив Троцкого, старый и новый текущие архивы Седова, архив Международного секретариата, который занимался созданием IV Интернационала, а в марте 1938 года был получен новый архив этого секретариата. В документах была обнаружена переписка о состоянии работы в Советском Союзе и Западной Европе, ряд шифрованных писем Седова к Троцкому о встречах и беседах с представителями троцкистских групп, приезжавшими из СССР, в том числе письма, написанные тайнописью. Среди полученных документов находились списки и адреса лиц в СССР, сотрудничавших или намечавшихся для привлечения к сотрудничеству с аппаратом Троцкого, инструкции ряду функционеров в других странах, планы мероприятий, записи бесед и др. В архиве Международного секретариата находился список адресов для нелегальной переписки с троцкистским активом во всех странах, с которыми он вел работу.

На основании полученных материалов была создана картотека, отражающая актив международного троцкизма.

Утрата архивов нанесла большой удар троцкистскому движению. Некоторые материалы были опубликованы в советской и зарубежной прессе. Все это сыграло большую роль в компрометации троцкизма, подрыве авторитета его руководителей, отходе от него значительной части сторонников.

В 1938 году Борис Манойлович Афанасьев вернулся в Москву и продолжил работу в центральном аппарате. После войны выезжал в короткие загранкомандировки по «легальной» линии. Службу в разведке он закончил в качестве руководителя отдела в звании полковника.

Но вернемся в Париж. Здесь в небольшой клинике 16 февраля 1938 г. после операции аппендицита скончался Лев Львович Седов. Многие историки и публицисты высказывали предположения, что в его смерти повинна «рука Москвы». Мы посчитали необходимым обратиться к архивам, чтобы проверить, насколько обоснованна эта версия.

Резидентура НКВД, несомненно, проявляла интерес лично к Седову и его сподвижникам. Помимо Афанасьева «разработкой» окружения Седова занимался «Тюльпан». Он стал ближайшим помощником сына Троцкого. В 1936–1937 годах была установлена техника подслушивания телефонов на квартирах Седова и его доверенного лица и любовницы Лилии Эстриной. (Эта операция получила необычное условное название «Петька».) Через завербованных почтовых служащих просматривалась текущая корреспонденция Седова и его центра.

Разумеется, сам Седов был в центре внимания резидентуры. Его довольно беспорядочный образ жизни способствовал бы сравнительно легкому осуществлению покушения на него, если бы такая цель была поставлена. Он не прочь был «широко гульнуть», рискнуть в игре в рулетку, выезжая иногда в Монте-Карло. Сохранился живописный рассказ «Тюльпана» о том, как они однажды в 1937 году после вечеринки до глубокой ночи бродили по различным питейным заведениям, а затем Седов направился… в публичный дом.

Уже с конца 1937 года Седов часто чувствовал недомогание: побаливало сердце, мучила бессонница. На несколько приступов аппендицита он, видимо, не обратил внимания, и медицинская помощь опоздала. Смерть наступила после двух операций, проведенных одна за другой. По заключению врачей, причиной ее стали послеоперационные осложнения и низкая сопротивляемость организма. Один авторитетный врач, друг семейства Троцких, изучив медицинскую документацию, согласился с выводами коллег из парижской клиники. Однако жена Седова стала решительно возражать, утверждая, что эта смерть – «дело рук агентов ГПУ». Она потребовала полицейского расследования, которое, тем не менее, доказательств преднамеренного убийства не нашло.

С тех пор в течение десятилетий, до самого последнего времени, в публикациях на эту тему на Западе, да и у нас непременно отмечается: Седов умер «при весьма странных (загадочных, невыясненных, подозрительных и т. п.) обстоятельствах», а иные авторы продолжают твердить о «руке Москвы».

В действительности к смерти Седова, как видно из архивных документов, разведка отношения не имела.

Приводим отрывок из записки видного советского разведчика 20-30-х годов, бывшего начальника «опергруппы» ОГПУ-НКВД Якова Исааковича Серебрянского, работавшего в то время во Франции.

«В 1937 году я получил задание доставить «Сынка» (так условно обозначался Седов. – Авт.) в Москву… Задание было о бесследном исчезновении «Сынка» без шума и доставки его живым в Москву…» Далее речь идет о детально разработанном плане захвата Седова на одной из парижских улиц. Предварительно путем наблюдения были установлены время и обычные маршруты передвижения Седова в городе. На месте проводились репетиции захвата.

Предусматривалось два варианта его доставки в Москву. Первый – морем. В середине 1937 года было приобретено небольшое рыболовецкое судно, приписанное к одному из северных портов страны. На окраине города-порта сняли домик – место временного укрытия, куда поселили супружескую пару агентов.

«Подобрали экипаж, – пишет Серебрянский, – только капитан знал, что, возможно, придется совершить переход в Ленинград с группой товарищей и взять там снаряжение для республиканской Испании. Капитан изучил маршрут, имел достаточный запас угля, воды, продовольствия. В ожидании команды пароход совершал регулярные рейсы в море за рыбой…»