Текст книги "Очерки истории российской внешней разведки. Том 3"

Автор книги: Евгений Примаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 43 страниц)

Берлина заканчивалась предложением Захара использовать «Лицеиста» для получения секретной политической информации о положении дел в нацистской Германии с выплатой «агенту» значительной суммы в немецких марках ежемесячно.

В Центре схватились за голову. Такая скоропалительная вербовка без малейшей попытки разобраться в личности «агента» не сулила ничего хорошего. Шеф разведки дал указание обстоятельно изучить биографию агента, проверить его связи, контакты, выяснить по возможности скрытые Берлинксом факты его жизни. В Берлин было направлено строгое указание: «Поскольку с «Лицеистом» только устанавливаются отношения и он еще не проверен в деле выполнения наших заданий, предлагаем проявлять разумную осторожность в работе с ним и ни в коем случае не передавать его на связь какому-либо другому оперработнику резидентуры».

В Центре не было ясновидцев, но были умные, осторожные и опытные профессионалы, не раз сталкивавшиеся с опасными ситуациями. Но тут был особый случай. Информация из Берлина шла «наверх» напрямую, как правило, минуя опытных специалистов и аналитиков. Кобулов не раз похвалялся этим, в частности и в беседах с «Лицеистом».

Похоже, что Сталин, находясь под влиянием дезинформации о неизбежности предстоящей высадки немецкого десанта на Британские острова, весьма благосклонно воспринимал сведения «Лицеиста» о такой широкомасштабной операции нацистов. Очевидно, ему хотелось принимать желаемое за действительное.

Только через шесть долгих лет, в мае 1947 года, стало известно о некоторых деталях дела «Лицеиста». Их раскрыл в ходе допроса Зигфрид Мюллер, с 1937 года служивший в берлинском отделении гестапо. По приказу одного из руководителей PCX А (Главного управления имперской безопасности) он был определен на работу в подразделение 4-Д, проводившее специальные мероприятия в отношении иностранцев, аккредитованных в Берлине. Вот что рассказал Мюллер советскому следователю на допросе 21 мая 1947 г.:

«Вопрос. А что, гестапо так и не смогло в то время найти подходов к советскому посольству в Берлине?

Ответ: Не совсем так. Нам удалось установить, что советник советского посольства Кобулов вел в Германии разведывательную работу. Кобулову в августе 1940 года был подставлен агент германской разведки – латыш Берлинке, который по нашему заданию длительное время снабжал его дезинформационными материалами. Берлинке говорил мне, что ему удалось войти в доверие к Кобулову, что последний рассказывал Берлинксу даже о том, что все доклады он направлял лично Сталину и Молотову. Очевидно, все это позволило Гитлеру рассматривать Кобулова как удобную возможность для посылки дезинформации в Москву, в связи с чем он лично занимался этим вопросом и материалами, предназначавшимися для передачи Кобулову. Практика была такой: Риббентроп готовил эти материалы, затем докладывал их Гитлеру и только с его санкции материалы передавались агенту Берлинксу, который и доставлял их Кобулову».

…Но вернемся к работе с «Лицеистом». Обеспокоенный Центр пытался по крохам сведений о Берлинксе составить хотя бы приблизительный мозаичный портрет «ценного» агента Кобулова. Латышские друзья Москвы взялись проверить каждый факт биографии «Лицеиста» и дать о нем свое заключение. Буквально в течение нескольких дней удалось установить, что «Лицеист» отнюдь не русофил и уж тем более не «просоветски настроенная личность». Его часто встречали в кругу немецких поселенцев в Латвии, а все его самые близкие друзья были без ума от успехов «великого фюрера».

В берлинскую резидентуру ушла телеграмма с фифом «вне очереди»: «Мы получили сведения, что «Лицеист» якобы настроен антисоветски. Будучи в Латвии, старался распространять там идеи национал-социализма. Сведения получены нами от заслуживающего доверия источника. Вам следует иметь их в виду при взаимоотношениях с “Лицеистом”».

Но куда там! Кобулов верил в свою «звезду» и отмахивался от неоднократных предупреждений Центра. А тем временем в Москву продолжали поступать такие, например, сообщения:

«Как заявил в личной беседе со мной [ «Лицеистом»] ответственный сотрудник бюро Риббентропа Клайст, немцы рассчитывают уничтожить Англию в течение трех недель. Клайст сказал, что вовсю идет подготовка также к нюрнбергскому съезду НСДАП, который явится съездом мира, так как «низвержение английского владычества несомненно». Представитель бюро Риббентропа отметил также, что беседы Молотова с Гитлером произвели на последнего «наилучшее впечатление». Гитлер на основе переговоров с советским наркомом иностранных дел пришел к убеждению, что Советский Союз имеет абсолютно серьезные намерения относительно дружественных отношений с Германией».

Развернутая Берлином беспрецедентная кампания дезинформации, в которой «Лицеист» играл далеко не последнюю скрипку, сбивала с толку многих. Гитлер лично приказал широко распространять по всем каналам сведения о том, что «концентрация войск против России является самой великой военной акцией по дезинформации противника в истории и имеет лишь целью отвлечь внимание от последних приготовлений к вторжению в Англию». Такое распоряжение Гитлера якобы содержалось в его указании от 6 февраля 1941 г. В нем говорилось также, что до окончания перегруппировки войск следует усилить активность авиации и флота в район-? Ла-Манша, чтобы «создать видимость предстоящего якобы еще в этом году нападения на Британские острова». Случалась время от времени и информация, которая, по мнению Захара, должна была просто заинтриговать руководство тогдашней Лубянки:

«Поездка В.М. Молотова в Берлин, – спешил сообщить в Центр Кобулов, – является событием необозримой важности и последствий. Это – начало «новой эры» (слова посланника Шмидта, произнесенные 9 ноября 1940 г. в узком кругу в иностранном клубе печати в Берлине, как сообщил резидент. – Ред.). Все опасные моменты германо-русских отношений пройдены, и с настоящего времени можно надеяться, что Россия наконец полностью поняла свое положение в новом мировом порядке и что этим практически решены все большие политические проблемы. Англия не изменит ситуацию. Она будет разгромлена в течение двух-трех недель».

В один из майских вечеров 1941 года тишину подъезда дома, где жил А. Кобулов, нарушил стук каблуков. Оглядываясь по сторонам, молодой человек торопливо подошел к двери и нажал на кнопку звонка. Пару мгновений за дверью было тихо, а затем послышались неторопливые шаги. «Кто здесь?» – послышался обычный в такой ситуации вопрос. «Это я, господин Кобулов. Ради Бога, извините! Я только на одну минуточку».

Звякнула дверная цепочка. Вечерний гость быстро проскользнул в ярко освещенную щель и, будто забыв, зачем пришел, почему-то вдруг замер по стойке «смирно». От него изрядно попахивало спиртным.

– Простите, что беспокою вас, господин Кобулов, но дело, с которым я пришел, не терпит отлагательств. Завтра утром будет сформирована команда журналистов, которая по заданию Министерства пропаганды едет во Францию. Мне обещали место в этой команде.

– Ну а я-то здесь при чем? – недовольно поморщился Захар. – У Министерства пропаганды доктора Геббельса свои задачи, а у меня – свои.

– Но неужели, господин Кобулов, вам не интересно, что ваш друг побывает на оккупированной германской армией французской пограничной территории?

– Почему не интересно? Даже очень интересно попутешествовать за счет имперского орла.

– Нет, деньги я буду платить свои, вернее, ваши, господин Кобулов. Да и прибавку вы мне обещали с трехсот рейхсмарок до пятисот, – чуть слышно промямлил «Лицеист».

Буквально через пару дней шифровальщик принес Кобулову расшифрованный текст срочной телеграммы. Уже первая строка текста привела его в бешенство: «Информация «Лицеиста» содержит много воды и совсем мало фактов, – прочитал он. – Кроме того, информация содержит много неточностей, противоречивых и сомнительных данных, а также изобилует общими местами, – говорилось далее в телеграмме Центра. – «Лицеист» черпает свою информацию у лиц, предназначенных германским государственным аппаратом для «питания» прессы. Что касается поездки «Лицеиста» во Францию, которую германские власти специально организуют для иностранных журналистов, то возникает вопрос: не окажется ли поездка «Лицеиста» во Францию более полезной для Германии, нежели чем для нас?»

На следующее утро Захара разбудил звонок в дверь. Наскоро накинув халат, он подбежал к двери. Перед ним (в его квартире!) снова стоял «Лицеист». Помятое лицо его выражало полное отчаяние.

«Лицеист» искал в глазах Захара хотя бы искорку сочувствия и снисхождения. И… нашел. Тактика слезливого покаяния, выработанная ночью с гестаповцами, полностью сработала – и уже через несколько минут «друзья» сидели в гостиной за чашкой утреннего кофе. «Ценный» агент Захара сообщал своему шефу специально подготовленную информацию, которую мы приводим полностью, как она в свое время была изложена в телеграмме в Центр самим Кобуло-вым. «Вождем латышских фашистов в Германии «Лицеист» назвал Густава Целминша. Агент якобы заходил к нему, но не застал. Обещал повторить свой визит к латышскому «фюреру» с целью разузнать подробнее о его связях и окружении…

В следующий раз, – подытожил телеграмму Кобулов, – я буду давать ему по 500 марок. Он этого заслуживает».

По-видимому, это была одна из последних, если не последняя, встреча Захара с «Лицеистом». Во всяком случае, в личном деле Берлинкса его расписок «Получил сполна. Вилли Кранц» обнаружено не было…

Своеобразно сложилась послевоенная судьба «Лицеиста». В материалах его «дела» сохранились некоторые любопытные документы. Вот один из них.

«Из протоколов допроса Зигфрида Мюллера, род. в 1916 году в г. Штутгарте и арестованного советской контрразведкой в 1945 году.

После начала наступления немецких войск на Восточном фронте я пришел к полковнику СС, бывшему работнику германской разведки Ликусу. Я хотел выяснить возможности дальнейшего использования Берлинкса и познакомиться с его последним отчетом. В докладе Берлинкса излагалось содержание его беседы с Кобуловым, который, по сообщению Берлинкса, утверждал, что советское правительство не хочет войны с Германией».

Гитлер на донесении Берлинкса красным карандашом написал одно слово «лгун», а устно приказал арестовать Берлинкса. Видимо, он, по мнению Гитлера, стал опасным свидетелем закулисной игры, к которой он, Гитлер, приложил свою руку.

«Вопрос. А был ли Берлинке арестован?

Ответ: Нет, не был. Вопрос об аресте Берлинкса был каким-то образом замят, а потом, как мне известно, его тайно переправили в Швецию, где он продолжал вести разведывательную работу в пользу Германии».

Требующая проверки информация о судьбе одного из гестаповских пособников не залежалась на столе руководителя контрразведывательного подразделения Центра. Она была доложена руководству разведки, и из Москвы в резидентуру ушло указание:

«Просим установить, где проживает в настоящее время бывший агент гестапо Орест Берлинке, корреспондент латышской эмигрантской газеты «Бриве Земе» и ряда других латышских эмигрантских изданий. Работал в Германии в 1939–1941 годах и был аккредитован при пресс-бюро германского Министерства иностранных дел. Его возраст – 35 лет. Приметы: рост 170–175 сантиметров, блондин, глаза светлые, фигура спортивная. Хорошо одевается, увлекается автоделом, играет в шахматы, в карты, курит дорогие сигареты. По получении запрашиваемой информации незамедлительно телеграфируйте. Его последний домашний адрес в Берлине…»

Ответы из большинства «точек» не заставили себя ждать. Чаще всего они были предельно краткими: «Нет»; «Не был»; «Не проживал». И даже берлинская резидентура была предельно лаконичной: «Берлин, 2 августа 1945 г. Берлинкс Орест по указанному вами адресу проживал до 1941 года. В настоящее время местопребывание его не установлено».

Судьба другого «героя» очерка – патрона и наставника «Лицеиста» – оказалась более определенной. В 1953 году Амаяк Кобулов вместе с бывшим послом в Берлине В.Г. Деканозовым и самим Берией был арестован. Близость к Берии сыграла свою роль. На сей раз – роковую. После быстрого разбирательства дело о «шпионаже» Деканозова, Кобулова и некоторых других лиц было передано в специальную группу Особого совещания, которое и приговорило их к расстрелу.

47. В «штабе разведки» накануне войны

В начале января 1941 года руководитель внешней разведки, комиссар 3-го ранга П.М. Фитин вызвал для доклада начальника немецкого отделения старшего майора П.М. Журавлева. Разговор состоялся долгий и серьезный, речь шла о развитии советско-германских отношений. Судя по всему, в недалеком будущем Германия намеревалась начать войну с Советским Союзом. Но когда именно, какими силами и в каком месте – над этим предстояло серьезно поработать. Весной 1941 года руководство внешней разведки дало указание разведывательным подразделениям территориальных органов НКГБ и пограничникам о целенаправленном сборе разведывательных данных в отношении германской армии. 10 апреля 1941 г. было направлено распоряжение в берлинскую резидентуру об активизации добычи информации о намерениях и планах Гитлера развязать войну против СССР. В шифртелеграмме № 54 от 10 апреля 1941 г. резиденту в Берлине, в частности, рекомендовалось: «…по вопросам авиации озадачить «Старшину». Через «Шведа» выяснить дислокацию немецких частей в Румынии, через «Испанца» получить сведения о личном составе ВВС. Поручить «Корсиканцу» собрать сведения о положении в военнохимической промышленности, используя для этого возможности «Турка». Добыть военно-технические новинки через «Грека». О состоянии военно-морского флота получить информацию через «Итальянца». Ориентировать «Брайтенбаха» на выяснение дислокации германских воинских частей и строительства укреплений на границе, прилегающей к территории СССР».

Разведка принимала все меры, чтобы не пропустить «день X» – нападения фашистской Германии на Советский Союз. Директива от 10 апреля сыграла здесь свою роль. Однако руководству страны порой казалось, что информация поступает малоубедительная и не до конца раскрывающая замыслы противника.

17 июня 1941 г. Сталин отдал распоряжение наркому госбезопасности В.Н. Меркулову и П.М. Фитину проверить тревожную телеграмму из Берлина, предупреждавшую о возможности нападения Германии в любой момент, поскольку все приготовления для этого завершены, и доложить о результатах. Было также составлено подобное указание в Берлин, но начавшаяся война сделала его бесполезным.

Тем не менее обобщающий документ в самый канун войны был подготовлен. Известная разведчица З.И. Рыбкина вспоминала, как он готовился: «Нам был предоставлен весь информационный материал изо всех резидентур. И мы сидели. Мы с Журавлевым не вылезали из кабинета. Причем смотрели личные дела, смотрели, насколько можно верить источнику, как подтверждались предыдущие информации и т. д. Делали все, чтобы осталось тщательно просеянное и выверенное».

На тексте, извлеченном из архива, сохранилась резолюция: «т. Журавлеву. Держите у себя. 22.VI. П. Фитин».

П.М. Журавлев хорошо понимал значение документа, представлявшего одну из первых попыток Центра подготовить аналитическую записку. Ощущалась острая необходимость создания информационно-аналитического подразделения в структуре разведки (оно было создано в декабре 1943 г.).

Этот документ, условно названный «Календарь “Корсиканца” и “Старшины”» (т. е. Арвида Харнака и Харро Шульце-Бойзена), представляет собой почти 11 страниц убористого машинописного текста. В нем перечислены даты получения сообщений с наиболее важной информацией от берлинских антифашистов. Документ наглядно подтверждает, что берлинская резидентура внешней разведки день за днем отслеживала и докладывала в Центр данные, свидетельствовавшие о нараставшей угрозе для страны, показыает, насколько близко они отражали действительность и какую оценку получали у руководства. Среди подысточников информаторов мы видим генерального директора крупной фабрики, имевшего связи среди высокопоставленных военных, ответственного сотрудника Верховного командования вооруженных сил, начальника Военнохозяйственного институга при Комитете по четырехлетнему плану военно-экономической подготовки Германии, курируемого Герингом; Зольме, референта Всегерманской хозяйственной палаты; Эгмонта Цехлина, профессора высшей партийной школы НСДАП, ведущего экономиста химического концерна «ИГ Фарбениндустри»; Лянгелитке, заместителя начальника института по военно-хозяйственной статистике; Грегора, офицера по связи с МИД при штабе Геринга; Лебранда, руководителя восточного отдела во внешнеполитическом ведомстве Розенберга, занимавшегося также и разведкой; Хольцхаузена, офицера штаба авиации; подполковника Геймана, начальника русского отдела штаба авиации; Эрвина Гертца, начальника отдела штаба авиации. Круг охвата источников был достаточно широк. С некоторыми из указанных лиц наши источники поддерживали доверительные отношения, основывающиеся на общих антифашистских взглядах и гуманистических идеях. Что касается других высокопоставленных представителей партийно-государственного аппарата и военных, то они, имея доступ к секретам Германии, делились ими с «Корсиканцем» и «Старшиной» во время деловых или полуофициальных бесед, видя в них патрио и-чески настроенных немцев.

Судя по «Календарю “Корсиканца” и “Старшины”», внешняя разведка получала из Берлина информацию о нарастании темпов подготовки Германии к нападению, о переброске в этих целях частей вермахта на Восток, их концентрации и дислокации по всему периметру советской границы, увеличении потоков эшелонов с военными грузами, направлявшимися в Польшу, о призыве в армию лиц, знавших русский язык, выпуске карт пограничной полосы СССР, разведывательных полетах германской авиации над советской территорией и определении наземных целей для бомбовых ударов авиации (железные дороги, транспортные узлы – Москва, Ленинград, Киев, авиазаводы, порты, аэродромы советской авиации и др.). Из добытых данных складывались основные черты стратегии и тактики германской армии, рассчитывавшей выманить советские вооруженные силы в неукрепленную приграничную полосу и там нанести ей молниеносный сокрушительный удар.

Гитлер, оценивая соотношение сил двух стран, не без основания считал, что военное превосходство в тот момент было на стороне Германии и его следовало реализовать не позднее первой половины 1941 года. Оно могло быть со временем утрачено, и блицкриг на Восток мог не состояться. Такова в общих чертах суть сообщений «Корсиканца» и «Старшины» с октября 1940-го по июнь 1941 года.

З.И. Рыбкина, вспоминая этот период, писала: «Тогда было очень много сообщений о том, что война надвигается. Об этом говорилось повсюду и всеми. Информацию об этом мы получали даже из Австралии, практически со всех сторон. Правда, во всех сообщениях о войне указывались различные сроки, вплоть до того, что она могла начаться Первого мая!..»

Чем глубже и основательнее знакомишься с данными разведки за 1940-й – начало 1941 года, тем очевиднее становится факт, что советское руководство не могло игнорировать ее предупреждения о готовившейся агрессии, подтверждавшиеся другими секретными службами и внешнеполитическими ведомствами СССР.

Уместно отметить, что, как полагали многие сотрудники разведки, работавшие в те годы, уровень ее эффективности, очевидно, мог бы быть выше, если бы разведка не была парализованной массовыми репрессиями. Она едва оправилась от них к 1940 году.

Руководство нацистской Германии подготовило тщательно продуманный план дезинформационных мероприятий, оформив его в качестве дополнительных директив к плану «Барбаросса». Введение противника в заблуждение осуществлялось на уровне государственной политики Третьего рейха, в разработке основных направлений дезинформации и их осуществлении принимали участие Гитлер, Геринг, Геббельс, Риббентроп. Дважды подписывал директивные указания о дезинформационной работе в войсках начальник штаба Верховного главнокомандования вооруженных сил Кейтель.

Дезинформация осуществлялась разными способами, например путем распространения ложных, но на первый взгляд правдоподобных слухов в кругах, где они могли стать достоянием иностранной агентуры; путем организации отвлекающих военных маневров, передвижений войск, инженерных работ, проведения направленных совещаний, подписания приказов и распоряжений, дающих ложное толкование происходящих в Германии и за ее пределами событий.

На первом этапе подготовки к нападению на СССР дезинформация немцев была направлена на то, чтобы дать хотя бы видимость объяснения передвижению войск на Восток и их сосредоточению у советских границ, создать впечатление, что Англия по-прежнему остается главным противником Германии. Проникновение на Балканы представлялось как попытка предотвратить вступление английских войск, военное строительство – как обычные хозяйственные работы, а переброска воинских частей на Восток – как стремление избавить их от бесконечных бомбардировок британской авиацией, дать войскам возможность отдохнуть перед предстоящей операцией «Морской лев» – вторжением в Великобританию.

Так, 30 апреля 1941 г. руководству страны была доложена информация, поступившая от одного из самых надежных источников берлинской резидентуры – «Корсиканца» – о том, что «Германия планирует решить продовольственные проблемы за счет расширения хозяйственных связей с СССР, предъявлением требований к Советскому Союзу о значительном увеличении поставок сырья и принуждении вплоть до применения силы». В начале мая тот же «Корсиканец» сообщил, что концентрация немецких войск у границ СССР есть средство ведения войны на нервах, чтобы побудить советское правительство принять германские требования. Аналогичным было и сообщение другого ценного источника резидентуры – «Старшины», в котором говорилось, что, хотя нападение на СССР и не снимается с повестки дня, немцы сначала предъявят Советскому Союзу ультиматум с требованием увеличить экспорт в Германию, а предъявлению ультиматума будет предшествовать война нервов.

Следует добавить, что дезинформацией занимались и другие государства, особенно Великобритания, преследуя свои политические и военные цели.

Все эти «помехи» и информационные «шумы» серьезно искажали происходящие события и затрудняли их понимание. Однако переоценивать роль дезинформации было бы ошибкой, так как советская сторона все же в основном разгадывала манипуляции немцев и не шла у них на поводу.

Получая ценную информацию из Лондона, Парижа, Рима и других западных стран, разведка в целом разобралась в планах гитлеровской Германии. Значительную роль при этом сыграла «легальная» резидентура в Берлине и ее помощники – «Корсиканец» – доктор Арвид Харнак, старший советник министерства хозяйства Германии, и «Старшина» – старший лейтенант штаба германской авиации Харро Шульце-Бойзен.

Соратница «Корсиканца» и «Старшины» по антифашистской борьбе Грета Кукхоф, побывавшая в застенках гестапо и освобожденная частями наступающей Красной Армии, в своих воспоминаниях в послевоенные годы утверждала, что Арвид Харнак просил близких друзей (если кто-нибудь из них выживет) попытаться выяснить, почему в Москве будто бы не доверяли его информации и не подготовились к войне.

Имея перед собой «Календарь», поднятый из архива СВР, можно сказать, что сведения «Корсиканца» о подготовке Германии к нападению не оставались без внимания. По крайней мере большая часть информации, полученной от «Корсиканца» и «Старшины», и не только их, была положительно оценена и доложена разведкой высшему руководству СССР.

За помощь, оказанную Красной Армии в разгроме фашистской Германии, антифашисты Арвид Харнак и Харро Шульце-Бойзен были награждены советскими орденами Красного Знамени (посмертно).