Текст книги "Очерки истории российской внешней разведки. Том 3"

Автор книги: Евгений Примаков

41. Весной в Женеве

Весной 1936 года туристский сезон в Женеве начался рано. Погода стояла солнечная, теплая, и туристы из Германии, Франции, Англии, США и других стран заполнили пустовавшие еще месяц назад отели, не спеша прогуливались по набережным Женевского озера, любуясь фонтанами и белыми лебедями, величаво скользившими по водной глади.

Прибавилось в Женеве и дипломатов, чиновников в связи с заседаниями различных комиссий в Лиге Наций. В крупных отелях один за другим шли дипломатические приемы. Оживление «чувствовалось в ресторанах и магазинах. Швейцарцы делали все, чтобы сервис был на высшем уровне.

Утром все кафе в центре города заполнялись посетителями. Завтракали, пили кофе, прохладительные напитки. Часам к 10 волна туристов спадала. В это время за столиками появлялись местные завсегдатаи и иностранцы, которым спешить было некуда.

В то ясное весеннее утро в двери одного из таких кафе ровно в 10 часов вошел мужчина лет 40, выше среднего роста, в элегантном сером костюме. Он не спеша взял с полки газету и прошел за свободный столик у окна. Заказав кофе, за который сразу же расплатился, он, казалось, полностью углубился в чтение газеты. По внешнему виду и манере держаться в нем легко было определить делового человека; чашка кофе и свежая информация из утренней газеты были, похоже, частью ежедневного, строго соблюдаемого ритуала. Через 5 минут в кафе появилась молодая женщина в белом платье. Она села за свободный столик, заказала кофе со сливками и пирожное. Глаза мужчины и женщины встретились. Она неторопливо открыла сумочку, вынула помаду и маленькое зеркальце, подкрасила губы, затем быстро убрала все в сумочку. После этого снова взглянула на мужчину в сером. Тот держал перед собой газету, но его глаза поверх газеты были устремлены на нее. Она поняла, что сигнал принят.

Примерно через 15 минут женщина подозвала официанта и стала расплачиваться. Мужчина встал, положил газету на полку и неторопливо пошел к выходу. На улице он прогулочным шагом прошелся вдоль ряда магазинов и ненадолго задержался у витрины с игрушками. Не спеша рассматривая плюшевых зверюшек, он успел оглядеть улицу и убедиться, что дама метрах в 40 идет за ним. Дойдя до перекрестка, мужчина свернул в тихий переулок и затем вышел на другую улицу, напротив книжного магазина. Войдя в него, он остановился у стенда книжных новинок и стал их рассматривать, наблюдая через окно за обстановкой на улице и за тем, как к магазину приближается «Эльза» – важный источник советской разведки, прибывшая в составе немецкой делегации на заседание одной из комиссий в Лиге Наций в качестве технического сотрудника. Мужчина в сером костюме, Федор Карпович Парпаров, был резидентом одной из нелегальных резидентур советской разведки в Германии.

Здесь, в магазине, «Эльза» должна была передать разведчику копии шифртелеграмм, отправленных в Берлин после первых двух заседаний комиссии.

Народу в магазине было мало, посетители копались в книгах, расставленных на стеллажах. «Эльза» прошлась по магазину, выбрала какой-то детектив и стала расплачиваться. Парпаров подошел к одному из стендов, раскрыл стоявшую там книгу, изъял из нее пакет, незаметно вложенный «Эльзой», и стал внимательно просматривать другие издания. Материалы, за которыми прибыл разведчик в Женеву, были получены. Места передач информации Парпаров обсудил с «Эльзой» еще в Германии, до поездки в Швейцарию.

Немецкая делегация задержалась в Женеве на две недели. За это время Парпаров три раза встречался с «Эльзой» и получал копии документов, которые направлялись в Берлин или поступали из МИД Германии в виде инструкций и указаний.

Контакт с «Эльзой» Федор Карпович установил через одного своего помощника немца, знавшего о ее антифашистских настроениях. Осторожный вначале личный контакт с «Эльзой» стал развиваться: ей было интересно обсуждать вопросы текущей политики с этим незаурядным человеком. На первых порах «Эльза» время от времени делилась отрывочными сведениями, которые ей становились известны по работе в МИД. Но затем под влиянием Федора Карповича стала действовать более активно, дело дошло до передачи копий секретных документов. В конце концов она стала передавать исключительно ценную информацию, которая получала высокую оценку в Центре.

Федор Карпович длительное время вел разведывательную работу в Германии. А до этого, как и многие его сверстники, прошел нелегкий путь через революцию, Гражданскую войну, суровые и голодные послевоенные годы.

Родился он в 1893 году в г. Велиж Псковской губернии. Трудовую деятельность начал с 14 лет учеником лесоэкспортной конторы в г. Риге, затем работал конторщиком в банке. В 1919 году добровольно вступил в Красную Армию, был рядовым красноармейцем, затем политинспектором 5-й армии, комиссаром штаба дивизии, комиссаром инженерных войск. В это время он познакомился с генералом Д.М. Карбышевым, который стоял во главе инженерных войск армии, и работал вместе с ним до своего отъезда с фронта. В связи с болезнью в 1920 году был демобилизован и направлен в Наркомпрос, где работал заместителем начальника административного управления. Одновременно учился на юридическом отделении МГУ, которое успешно окончил в 1924 году.

В 1925 году Парпаров поступил в Наркомвнешторг и вскоре выехал в Германию на работу в советское торгпредство. На работе за рубежом проявил себя грамотным, инициативным специалистом. В 1930 году ему было предложено перейти на работу в разведку.

Работать предстояло с нелегальных позиций. Он должен был уволиться из торгпредства и обосноваться на постоянное жительство в Германии. В тот период такая легенда выглядела естественно. Поток эмигрантов из России еще не иссяк, и власти многих европейских стран относились к этому весьма лояльно.

Операция по оседанию в стране прошла успешно. Парпаров с женой и сыном получили вид на жительство в Германии как лица без гражданства, затем через связи оформил паспорт одной из стран Восточной Европы и для обеспечения себе более устойчивого положения «принял» гражданство небольшой латиноамериканской страны. Для немецких властей это выглядело нормальным явлением: многие выходцы из России принимали гражданство других государств и обзаводились иностранными документами. Некоторым удавалось получить даже немецкое гражданство.

Для пребывания и работы в стране нужно было организовать надежное прикрытие. В этих целях Парпаров открыл в Берлине экспортную контору. Затем создал несколько филиалов фирмы в ряде стран Западной и Восточной Европы, а также в Турции, Иране и Афганистане.

Оценивая начальный период работы, Центр сделал следующее заключение: «Закончилась программа вживания. Выполнена она блестяще. Сам он серьезный и опытный разведчик. Имеет возможность ездить по странам. Планируем поручить ему связь с наиболее ценной агентурой. Его следует использовать для завершения вербовок лиц, предварительная работа с которыми закончена».

Центр вскоре образовал агентурную группу под руководством Парпарова, которая затем была развернута в отдельную резидентуру.

Наиболее ценные сведения Парпаров добывал через «Эльзу». Некоторые секретные материалы попадали к Парпарову буквально со стола рейхсканцлера Гитлера.

Кроме прочего от «Эльзы» поступил ряд сообщений о деятельности видных германских военных разведчиков, в том числе адмирала Канариса. Особый интерес представляли материалы о посещении Канарисом Таллина летом 1937-го и весной 1938 года для установления контактов германской и эстонской военных разведок, данные о ходе сотрудничества между этими органами, направленные против СССР, а также документы о ведении наблюдений с одного из эстонских островов за маневрами Балтийского Краснознаменного флота, о немецких военных приготовлениях в Финляндии и Прибалтийских государствах, об агенте абвера в чешском Генеральном штабе и др.

За первую половину 30-х годов объем полученных от «Эльзы» материалов превысил 3 тыс. листов. Москва высоко оценивала ее деятельность. В характеристике Центра говорилось: «…принята в высших дипломатических кругах… постоянно бывает в Женеве и Париже. Имеет доступ к служебным документам (шифртелеграммы, доклады, дипломатическая и личная переписка членов делегации). Встречается с дипломатами, офицерами рейхсвера – членами делегации и разведчиками.

Последним доказательством честной работы источника может служить полученная нами от него последней почтой копия совершенно секретной инструкции, данной Гитлером германской делегации в Женеве, о позиции, которую должна занять Германия на конференции».

Когда обстановка в Германии резко осложнилась, Центр поручил Парпарову сконцентрировать все свои усилия на работе с «Эльзой».

В 1937 году Парпаров был направлен в Голландию, для того чтобы оценить появившиеся там возможности для организации разведывательной работы по Германии.

Прибыв в Амстердам, Федор Карпович познакомился через резидента «легальной» резидентуры с материалами на «Роберта», проживавшего в качестве эмигранта в Голландии. Из документов было видно, что «Роберт» был разведчиком одной из западных стран и вел работу по Германии. В связи с острыми разногласиями со своим резидентом он подал в отставку еще два года назад и остался на постоянное жительство в Амстердаме.

Оценив ситуацию, Парпаров решил установить с ним контакт.

Через некоторое время отношения приобрели дружеский характер, и «Роберт» рассказал о своей прежней работе в разведке. Выяснилось, что он имел на связи агентуру, работающую по военно-технической проблематике. После тщательного анализа данных, сообщенных «Робертом», и возвращения его к работе на советскую разведку он восстановил связь со своей прежней агентурой и стал снабжать Пар-парова важной информацией. Материалы «Роберта» освещали главным образом строительство военных судов, аэродромов и посадочных площадок. Сведения отличались точностью и высоко ценились Разведупром Красной Армии.

В характеристике Парпарова за 1937 год говорилось: «Работа Парпарова была плодотворной, прекрасный вербовщик по своему призванию, смелый, культурный, обладает выигрышной внешностью. Владеет немецким, английским и частично французским и испанским языками. Он дал нам несколько хороших, серьезных дел, которые не потеряли своего значения и сейчас».

Однако успешная работа была прервана в связи с отзывом Парпарова в начале 1938 года в Москву. Причиной его было предательство сотрудника военной разведки, знавшего Парпарова. После прибытия в Центр Федор Карпович некоторое время работал в его структуре. Однако судьба многих выдающихся разведчиков 30-х годов не обошла и нашего героя – 27 мая 1938 г. Парпаров был арестован. Как ему объяснили, причиной ареста были совместная работа с арестованными сотрудниками ИНО Гордоном и Силли, а также рекомендации, которые ему дали для работы в разведке уже репрессированные к тому времени Дерибас и Смирнов. Лишь в июне 1939 года следственное дело было закрыто «за отсутствием состава преступления».

Выйдя на свободу, Федор Карпович не раз обращался к руководству НКВД, предлагая восстановить контакт с находившимися у него на связи источниками. Однако ответа не получил. Через отдел кадров ему было предложено устраиваться на работу в народном хозяйстве.

До 1940 года Парпаров работал юрисконсультом на одной из фабрик Москвы. Затем его снова пригласили на работу в разведку. В конце 1940 года, когда подготовка Германии к войне против СССР шла полным ходом, Парпарову было дано задание выехать нелегально на встречу с «Эльзой». Цель – получение сведений, касавшихся подготовки Германии к войне на Востоке.

Задание было выполнено. «Эльза» сообщила о концентрации германской армии на юго-восточном направлении и передала другие сведения. Особо важное значение имела информация о наращивании Германией своих войск на югославской границе, которые затем, как известно, были введены в эту страну для подавления народного восстания. (Это несколько отсрочило время нападения Гитлера на СССР.)

Активная работа с «Эльзой» продолжалась до весны 1941 года. Связь с ней прервалась в связи с началом войны.

Забегая вперед, отметим, что после окончания войны в 1945 году были предприняты активные поиски «Эльзы». Разведка намеревалась выяснить ее положение и оказать в случае необходимости материальную помощь, поскольку Германия после поражения в войне переживала тяжелые времена. После многочисленных попыток удалось наконец отыскать родственника «Эльзы», который сообщил, что в результате полученной во время бомбардировки контузии она находится в больнице в американской зоне оккупации в безнадежном состоянии. Вскоре «Эльза» скончалась.

В конце 1940-го и в начале 1941 года Парпаров с легальных позиций выполнял задание Центра в Прибалтике. Война застала его в Литве. Вместе с ним находилась и его семья. Эвакуироваться пришлось под непрерывными бомбежками и под огнем немецких танков. С большим трудом добрались до Москвы. Пройдя военные сборы, он получил новое задание. Ваш фронт, сказали ему руководители разведки, находится за линией фронта. Ему предстояло отправиться в Швейцарию и с территории этой страны организовать работу по сбору информации в Германии.

В Европу было решено следовать через восточные государства, в частности через Иран. Предполагалось использовать для этого приобретенный им в свое время паспорт одной из латиноамериканских стран. Разведчик должен был продлить документ, так как срок его уже истек. Однако в посольстве отказались продлить документ. Использовать другие возможности для выезда в Швейцарию тоже не удалось. Запасные варианты разработаны не были.

В апреле 1943 года Парпаров был отозван в Москву и направлен на работу в 4-е управление НКГБ СССР, которое занималось ведением разведки и организацией диверсионной работы на территории, занятой противником.

В 1944 году Федор Карпович как крупный специалист по Германии был переведен в Главное управление по делам военнопленных и интернированных. Особое место отводилось работе с бывшим командующим 6-й немецкой армии фельдмаршалом Паулюсом.

Фельдмаршал принадлежал к элите германского генералитета, участвовал в разработке плана «Барбаросса», был знаком с военнотеоретическими концепциями и практическими замыслами высшего немецкого командования. Парпаров сумел установить нормальные отношения с фельдмаршалом, обсуждал с ним различные военные вопросы, что учитывалось при выработке прогнозов развития событий на различных участках советско-германского фронта.

Важное значение работе с Паулюсом придавалось после окончания войны, во время подготовки к Нюрнбергскому процессу, на котором Паулюс должен был выступить свидетелем обвинения. К этому времени он вступил в Антифашистский союз немецких офицеров, а затем в Национальный комитет свободной Германии.

Готовясь к процессу, фельдмаршал много работал над материалами, касавшимися разработки планов развязывания войны в Европе, захватов Франции, Бельгии, Голландии, Дании и др., разработки и осуществления плана «Барбаросса».

Федор Карпович помогал в подборе интересовавших Паулюса материалов. Это позволило последнему успешно выступить на Нюрнбергском процессе.

В знак благодарности за эту помощь и содействие в ознакомлении с жизнью народов Советского Союза, его культурой и историей он подарил Федору Карповичу две написанные им самим картины. Мало кто знает, что Паулюс был не только крупным военным деятелем, но и неплохим художником. Одна из этих картин, переданная сыном Федора Карповича, находится сейчас в музее Русской армии.

В связи с репатриацией немецких военнопленных из СССР 24 октября 1953 г. фельдмаршал Паулюс выступил с заявлением в адрес советского правительства, где были такие слова: «Прежде чем я покину Советский Союз, я хотел бы сказать советским людям, что некогда я пришел в их страну в слепом послушании как враг, теперь же я покидаю эту страну как ее друг».

Читая в семейном кругу в газете заявление Паулюса, Федор Карпович заметил, что рад перемене, которая произошла с фельдмаршалом, и доволен, что в это дело он внес посильную лепту.

После войны Парпаров участвовал в составе рабочих групп в подготовке Потсдамской конференции, Нюрнбергского процесса и мероприятиях, связанных с организацией деятельности оккупационных властей.

Здесь он встретился с сыном, которого не видел с 1941 года. Война разбросала их по разным фронтам. Лев Федорович воевал под Сталинградом, был ранен, а к концу войны оказался в Берлине. Здесь во время Потсдамской конференции и произошла их встреча.

Долго отец с сыном ходили по улицам Берлина, по знакомым местам, вспоминали тревожные довоенные дни. Ведь вместе с родителями Лев находился в Германии и выехал в Москву в 1938 году, когда ему уже шел четырнадцатый год. Хотя он и не знал, что его отец является советским разведчиком, но догадывался, что тот занят какой-то опасной антифашистской работой.

Вспоминая о своей встрече с отцом в Берлине, он говорил: «Представляете, какая радость светилась в глазах у отца. Пройти через такой ад и остаться живыми – это невероятно. И где встретиться – в Берлине, в фашистском логове, где схватка с фашистами у отца началась еще в начале 30-х годов».

Федор Карпович был не только талантливым разведчиком, но и хорошим другом, с большой нежностью относился к жене Раисе Иосифовне. Он не был поэтом, но часто писал ей стихи о любви. В семейном архиве они не сохранились, но судить о них можно по последнему стихотворению, написанному им за несколько дней до кончины.

 
В часах песочная струя
Иссякает понемногу.
Сударыня, ангел, супруга моя,
То смерть меня гонит в дорогу!
Смерть из дому гонит меня, жена,
Тут не поможет сила.
Из тела душу гонит она,
Душа от страха изныла.
Увы, не поможешь слезой да мольбой,
Хоть плачь, хоть ломай себе руки!
Ни телу с душой, ни мужу с женой
Ничем не спастись от разлуки!
 

В середине 50-х годов Парпаров тяжело заболел. Разведчик знал, что дни его сочтены. Скончался он в 1959 году.

42. На заре атомного шпионажа

Открытие лордом Резерфордом в 1919 году способности атомов одного химического элемента превращаться в атомы другого в результате облучения альфа-частицами (ядрами атомов гелия) захватило воображение физиков. По мере углубления исследований в области ядерной физики возникла перспектива получения атомного взрывчатого вещества и создания на его основе грозного оружия. С 1940 года все работы в этой области стали засекречиваться.

Советская научно-техническая разведка в 30-е годы не проходила мимо этих достижений, хотя каких-либо далеко идущих выводов сделать еще не могла…

Берлин. Лето 1931 года. На перрон берлинского вокзала Шёне-фельд из поезда, прибывшего из Москвы, вышел высокий, плотного телосложения человек. Это был директор Ленинградского физико-технического института академик А.Ф. Иоффе. Ленинградский ученый прибыл в Берлин по приглашению немецкого физика доктора Ланге.

Лаборатория Ланге, так же как и институт, возглавляемый академиком Иоффе, занималась работами по созданию ускорителей частиц высоких энергий порядка 20 и 50 млн вольт.

Знакомясь с лабораторией доктора Ланге, Иоффе обратил внимание на молодого стройного человека, хорошо говорившего по-русски. Им оказался инженер Герберт Муравкин, приехавший в Берлин из России еще в 1924 году с отцом, советским гражданином. В Берлине Муравкин завершил образование, получил диплом инженера, а затем и степень доктора физико-технических наук. Познакомившись с Му-равкиным поближе и убедившись в его глубоких знаниях и одаренности, Иоффе пообещал юноше субсидию в 300 марок в месяц, пока он будет находиться в Германии, а когда окончатся работы по созданию первого генератора, пригласил его в свой институт на должность старшего инженера. Однако из-за препятствий юридического порядка – Муравкин не был иностранным гражданином – выхлопотать в СССР обещанную ему субсидию Иоффе не смог.

От Муравкина академик узнал, что лаборатория доктора Ланге работает над созданием генераторов высокой мощности по контрактам с двумя крупнейшими немецкими фирмами – АЕГ и «ИГ Фарбе-шшдустри». В Советском Союзе проблемой таких генераторов кроме ленинградского института занимался Харьковский физикотехнический институт. Муравкин также рассказал Иоффе, что обе немецкие фирмы выражали готовность сотрудничать с тем и другим институтами, но только при условии, что те закупят их оборудование, а изобретения советских физиков будут запатентованы на имя АЕГ и «ИГ Фарбениндустри». Что касается лично Муравкина, то АЕГ отказалась заключать контракт с ним из-за его советского гражданства.

Заместитель резидента внешней разведки в Берлине по научно-технической линии Г.Б. Овакимян, в отличие от Иоффе, сумел добиться от Наркомтяжпрома субсидию для Герберта Муравкина и предложил ему сотрудничество. Муравкин дал свое согласие и стал регулярно знакомить Г.Б. Овакимяна с материалами, которые он получал в немецких институтах.

После отъезда Овакимяна из страны связь с Муравкиным обеспечивали сотрудник резидентуры Вячеслав и старший группы научно-технической разведки Филипп. От Муравкина поступали материалы, получавшие в Харьковском физико-техническом институте высокую оценку. В сентябре 1932 года эти материалы были переданы начальнику управления связи РККА, которое финансировало тогда создание в Харькове ускорителя на 2,4 млн вольт. В том же сентябре 1932 года в «Правде» было опубликовано сообщение Харьковского института физики об осуществлении им деления атома.

Заинтригованный этой публикацией, доктор Ланге прямо спросил у Муравкина: «Вы не знаете, по какому способу в Харькове расщепили атом – по нашему или по английскому?» (В Америке в то время также работали над этой проблемой такие ученые, как Милликен, Туве, Лауритц, но с менее мощными ускорителями.) Муравкин ответил, что ему известно только то, что было опубликовано в прессе. На это Ланге заметил: «Вряд ли Харьков сделал это самостоятельно. Я подозреваю, что здесь не обошлось без кое-кого».

Это высказывание Ланге, естественно, обеспокоило Центр. Поэтому начальник разведки Артузов в ноябре 1932 года обратился в Экономическое управление ОГПУ с запиской, в которой говорилось: «В целях сохранения источника в АЕГ считаем необходимым принять меры к охране харьковского института от возможной разведки «АЕГ», и в особенности – к охране материалов нашего источника, изложенных в рукописях и чертежах его почерком. Дополнительные материалы по высоковольтному генератору при сем прилагаем».

Видимо, в целях зашифровки нашего источника ведущий харьковский физик А.И. Лейпунский осенью 1932 года писал доктору Ланге: «Существует всего три лаборатории, которые серьезно занимаются применением высокого напряжения для исследования атомного ядра. Это Ваша лаборатория, лаборатория Кокрофта в Англии и наша. Очень желательно, чтобы вышеназванные лаборатории работали в постоянном тесном контакте». В этом же письме Лейпунский обещал содействовать поездке Ланге в Харьков. Перед этим доктор Ланге по приглашению Иоффе побывал в Ленинграде.

Сам Ланге, несмотря на подозрения, был заинтересован в сохранении Муравкина как сотрудника лаборатории и активно продолжал поддерживать его. В официальной характеристике на Муравкина Ланге писал: «Доктор Герберт Муравкин около двух лет принимает участие в работе института по созданию ускорителя заряженных частиц высоких энергий для исследований в области расщепления атомного ядра и лучевой терапии рака. При этом он хорошо себя зарекомендовал во всех отношениях и в значительной степени способствовал осуществлению этого проекта, так что его дальнейшая деятельность в этой области безусловно вызывается интересами дела».

Однако в середине 1933 года полицай-президиум Берлина потребовал от Муравкина доказательства лояльности Германии, угрожая в противном случае высылкой. Такое требование было вызвано тем, что еще в студенческие годы Муравкин связал себя с обществом эсперантистов, а на всегерманском конгрессе этого общества в 1932 году представлял его левое, прокоммунистическое крыло. Не помогло и заступничество Ланге, посетившего полицай-президиум. В апреле 1933 года Муравкин вернулся в Советский Союз. Перед отъездом он передал в резидентуру свои последние материалы об ускорении частиц высоких энергий.

В Москве с ученым подробно побеседовали сотрудники технического отдела Экономического управления ОГПУ. В ходе этой беседы Муравкин заявил, что «хотел бы поработать в институте, наиболее приспособленном и обеспеченном для всего комплекса выработки и утилизации токов высокого напряжения. Там должен быть построен мощный импульсный генератор с ответвлениями для использования в военном деле, медицине, сельском хозяйстве и химии». Эти соображения Муравкина сотрудник подразделения НТР Центра К.А. Дунц изложил в рапорте, прося у начальства указаний о том, куда направить Муравкина на работу.

Осенние дни 1933 года Муравкин провел в Москве, с интересом посещая выставки и театры. Беспокоила мысль о родителях, которые еще оставались в Германии, о политической обстановке там.

В начале ноября 1933 года Муравкин был зачислен в НИИ связи и электромеханики РККА для «работы по сверхвысоким напряжениям и атомному ядру». В этой связи Муравкина принимал М.П. Тухачевский, который отлично понимал значение атомной энергии. Он оказал содействие в переезде родителей Муравкина из Берлина в Москву.

Но НИИ РККА оказался не приспособленным для намеченных Муравкиным работ. Тогда он уже сам вновь обратился к Тухачевскому, который предложил создать Муравкину все необходимые для его работы условия в Ленинградском электрофизическом институте (ЛЭФИ). В ЛЭФИ Муравкин активно включился в работу, но из-за организационных неурядиц не получил поддержки со стороны руководства института, а в мае 1935 года вообще был уволен из института, а его группа расформирована.

К.А. Дунцу и заместителю начальника разведки Б.Д. Берману стоило немалых трудов вернуть из ЛЭФИ научный архив Муравкина. После его увольнения сотрудник спецотдела этого института в ответ на их просьбу писал: «Значительная часть материалов не представляет ценности в научном отношении. Кроме того, материалы являются черновыми набросками и небрежно составлены, что не дает возможности с ними разобраться. Да вряд ли Муравкин и сам с ними разберется. Вообще же эти материалы в значительной части без ущерба могут быть уничтожены. Муравкин с ними только поднимает шум».

Увольнение Муравкина из ЛЭФИ совпало со временем, когда в харьковском институте группа физиков во главе с Ландау подвергалась гонениям за то, что занималась «неактуальной проблемой расщепления атомного ядра». Хотя, по данным разведки, именно в это время американцы стали интересоваться тем же Ланге и его коллегами.

Что же касается Муравкина, то, получив из ЛЭФИ свой архив, он попросил К.А. Дунца снабдить его материалами Калифорнийского технологического института и Принстонского университета для ознакомления с уровнем американских работ по той же теме.

26 сентября 1935 г. в Экономическом управлении ОГПУ было подготовлено для Муравкина письмо в ЛЭФИ, в котором говорилось: «ИНО ГУГБ считает возможным восстановление Муравкина на работе в ЛЭФИ и допущение его к проводившимся уже совершенно секретным работам в области поражающих лучей». Подписывая это письмо, заместитель начальника разведки Берман красным карандашом написал: «Считаю не только возможным, но и нужным для дела использовать Муравкина по его специальности». Однако в ЛЭФИ Муравкин все же не попал.

В архиве внешней разведки сохранилась подписанная начальником внешней разведки А.А. Слуцким справка на Муравкина от апреля 1936 года о том, что каких-либо компрометирующих его сведений не имеется. Время для безработного Муравкина тянулось слишком медленно. Наконец ему помогли устроиться во Всесоюзный энергетический институт в Москве.

Наступал трудный период, связанный с недоверием к людям, особенно тем, кто длительное время проживал за границей. Еще через полгода Муравкин был арестован органами НКВД. Дальнейшая его судьба не известна.