Текст книги "Том 3. Лица"
Автор книги: Евгений Замятин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)
Улица. Задний фасад острога, перед ним – полукруглая клумба с цветами. В клумбе – полицейская будка, украшенная огромным расписанием. Несколько глуповских изб. Ни живой души: пусто. Слышна барабанная дробь. Входит Барабанщик, за ним – Угрюм-Бурчеев.
Угрюм-Бурчеев(командует самому себе и сам же исполняет команду). Ра-авнение налево… шагом… аррш! Левой, правой… левой, правой… Стой! На первый-второй рас-считайсь! (Разными голосами.) Первый! Второй! Первый! Второй! Первый! Второй… Смиррнна! Ряды вздвой! (Вздваивает.) Прямо-о… шагом… аррш!
Идет на клумбу. В конце упражнений Угрюм-Бурчеева входят Курицын-сын и несколько Будочников.
Угрюм-Бурч<еев>(прет прямо на клумбу, по цветам. Вдруг взглянул под ноги – и). Стой! (Показывая Курицыну-сыну на клумбу, бесстрастно.) Зачем?
Куриц<ын>-сын. Цветы-с… Растут-с…
Угрюм-Б<урчеев>. Зачем?
Куриц<ын>-сын. Н-не… не могу знать, вашесство… Как будучи при вашем предшественнике… так сказать, наследие прошлого…
Угрюм-Б<урчеев>. Ни прошлого, ни будущего нет. Летоисчисление упразднить.
Курицын-сын. Слушшсс… вашессство!
Угрюм-Б<урчеев> (нагнувшись, командует цветам). Смирна-а! На первый-второй рассчи-тайсь! (Ждет. Потом – Курицыну-сыну.) Почему не исполняют?
Куриц<ын>-сын. Вашесство, осмелюсь доложить… они… не могут… Будучи, так сказать, природная, неразумная стихия…
Угрюм-Б<урчеев> (тупо глядит на цветы. Потом). Не могут? Истребить!
Куриц<ын>-сын и Будочники кидаются на цветы, истребляют. С разных сторон – барабанная дробь, входят три роты Глуповцев. В 1 – й роте – Смотритель просвещения, Предводитель, Доктор, Казначей, Казначейша, Пфейферша и другие; среди них – Наблюдающий за течением мыслей – с записной книжкой; во 2-й роте видны Пахомыч, Евсеич, Байбаков, Чудак, Крамольники и свой Наблюдающий с записной книжечкой. Все одеты в одинаковые серые казакины.
Угрюм-Б<урчеев> (ротам). Стой! (Подходит к расписанию на полицейской будке.) Сегодняшнее расписание… (Читает.) «6 часов – утренний звонок. От 6 1/4 до 6 1/2 – очищение зубов и других частей тела согласно инвентарному списку. От 6 1/2 до 6 3/4 – возглашение ура. От 6 3/4 до 7 принятие хлеба и дистиллированной воды. В 7 явка на занятия поротно…» Все явились?
Командир 2-й роты. Честь имею доложить: во вверенной мне 2-й роте № 13 не явился.
Угрюм-Б<урчеев>. Почему?
Командир 2-й роты(робея). Он… извините… скончался…
Угрюм-Б<урчеев>. Без разрешения? (Кури-цыну-сыну.) Арестовать его!
Куриц<ын>-сын. То есть… как?
Угрюм-Б<урчеев>. Арестовать!
Куриц<ын>-сын. Слушшсс…
Угрюм-Б<урчеев> (глядя в расписание). Занятия: 1-я рота – словесные испытания, 2-я рота – истребление гор и прочих беззаконий природы, 3-я рота – истребление несъедобных животных и птиц… 2-я рота, левое плечо вперед… шагом… арш! 3-я рота, правое плечо вперед, шагом… арш! 1 – я рота, на месте… шагом… арш!
Барабанный бой, роты расходятся, остается 1-я… шаг на месте.
Стой!
1-я рота останавливается.
Угрюм-Б<урчеев> (водит взглядом, выбирает жертву. Смотрителю просвещения.) Три шага вперед. Марш!
Смотритель выходит.
Угрюм-Б<урчеев>. Что есть наш город?
Смотр<итель> (чеканит). Наш город есть пять полков. Полк есть пять рот. Рота есть пять взводов или, иначе, домов. Во главе каждого полка, роты и взвода – командир и Наблюдающий за течением мыслей. Во главе же всего – батюшка наш господин Угрюм-Бурчеев, ура.
Угрюм-Б<урчеев>. Что есть дом?
Смотритель. Дом есть поселенная единица, имеющая своего командира и своего Наблюдающего за течением мыслей. В каждом доме находится по одному экземпляру каждого полезного животного мужского и женского пола, которыя обязаны: а) производить работы согласно расписанию и б) размножаться.
Угрюм-Б<урчеев>. Как необходимо б) размножаться?
Смотритель. б) размножаться необходимо согласно таблице размножения, соединяющей экземпляры мужского и женского пола по росту и прочим племенным качествам.
Угрюм-Б<урчеев>. Без ошибки. Без единой ошибки. Ты достоин награды. Назначаю тебя Наблюдающим… за мной.
Смотр<итель>. Как?
Угрюм-Б<урчеев>. Хотя неправильное течение моих мыслей и маловероятно, но если бы таковое возникло, ты обязан донести.
Смотр<итель>. Кому?
Угрюм-Б<урчеев>. Мне.
Смотр<итель> (трепеща). Вашессство…
Угрюм-Б<урчеев> (твердо). Мне. (Куриц<ыну-Сыну.) Выдать ему установленную записную книжку… (Выбирает новую жертву. Казначею.) Три шага вперед… аррш!
Казначей – с подгибающимися коленями – выходит.
Угрюм-Б<урчеев>. В каком городе ты живешь?
Казначей. Я… я… я… – в Глупове.
Угрюм-Б<урчеев>. Не знаешь? Забыл, что мною город переименован и называется… ну?
Казначей молчит.
Угрюм-Б<урчеев> (Смотрителю). Ты!
Смотр<итель>. Не-пре-клонск, вашесство, – в честь непреклонных качеств вашесства!
Угрюм-Б<урчеев> (Казначею). Каким ты обязан быть?
Казначей – делает за спиною знаки роте, чтобы подсказали.
Казначейша(сердитым шепотом). Иди-от! Казначей. Иди… идиотом… Угрюм-Б<урчеев>. Ты не знаешь даже того, что ты обязан быть счастливым! Я тебя научу… Арестовать его!
Тишина и всеобщий трепет. Барабанная дробь: под барабан уходит арестованный Казначей и возвращаются с работ 2-я и 3-я роты.
Угрюм-Б<урчеев> (им). 1-я, 2-я, 3-я роты, на место… шагом… аррш! Стой! Ротам – стоять вольно, оправиться! Каждый десятый получает установленный инвентарь и командируется для отправления естественных надобностей.
Уходит, за ним – Смотритель с записной книжкой и собственный его выс-тва Барабанщик. В ротах – движение. Шныряют Наблюдающие с книжками. Выходят – десятые, получают инвентарь. Во 2-й роте в числе прочих выталкивают Чудака.
Чудак(артачится). Вот чудно… А если мне, например, не хочется?
Пахомыч. Чудак! Коли велено…
Чудак. Мало бы что велено, а если я – не могу?
Пахомыч(показывая на Наблюдающего). Тише ты… иди, а то – вон он… запишет…
Чудак – вздыхает, идет. В 1-й роте в числе десятых – Садовая-Голова. Вышел, получил инвентарь, подтягивает штаны: «Эх… тесны! Посвободнее мне бы штаны-то…»
Садовиха. Маркиз… Митька! Молчи! Ну… пропал…
Наблюдающий уже около Садовой-Головы что-то записывает в книжечку. Все десятые выстраиваются и уходят. Наблюдающий шнырнул следом за Садовой-Головой.
Предв<одитель> (вытирая пот). Фф-у! Да-а…
Куриц<ын>-сын (подбегая). Господа… что же это? Что же это такое? Всякое бывало, и органчик, и расхожие девки, и горчица с лавровым листом, и вертячка, но такого – еще не было…
Пфейферша. Покайтесь! Это – последние времена!
Доктор. С научной точки – полагаю, что… (Стучит себя по лбу.)
Куриц<ын>-сын. Да это просто какой-то…
Подходит Наблюдающий.
…просто какой-то… гений! Да, Господи, именно – гений!
Казначейша. Ангел!
Предв<одитель> (уньто). Ура…
Наблюдающий(Предводителю). Вы займете в роте место бывшего маркиза Садовой-Головы.
Предв<одитель>. А-а-а… где же он?
Наблюд<ающий>. Арестован. Он требовал конституции и свободных…
Садовиха. Штанов! Свободных штанов… (Наблюдающему.) Голубчик мой… Штанов же ведь – больше ничего!
Наблюдающий. Знаем мы эти штаны! Может быть, у кого-нибудь есть сомнения? Пожалуйста, господа, – не стесняйтесь, высказывайтесь… (Держит наготове записную книжку.)
1-я рота молчит. Наблюдающий 2-й роты, что-то настрочив в книжечке, уходит. К роте подбегают вернувшиеся из командировки десятые.
Один из десятых. Братцы… Чудак-то наш… ау! 2-я рота. Как? – За что?
Один из десятых. Да сел он… все как следует. А потом: «Не могу, говорит, что хошь со мной делай – не могу». Ну, его и увели…
Пахомыч. Ну, до-ожили! Ведь это, братцы, выходит… не тово!
2-я рота. Не тово! Не тово!
Крамольник. Что? Дотакались?
Другой Крамольник. Князя хотели – получили?
Третий Крамольник. Ну, бейте нас – чего же стоите? Ну?
2-я рота молчит, почесывается. Крамольники отходят в сторону.
Крамольник. А ведь не бьют!
Другой Крамольник. Не бьют!
Третий Крам<ольник>. Похоже – пора начинать.
Крамольник. Пора… Где Байбаков? Байбаков!
Байбаков. Я тута.
Крамольник. Ну, брат, ты башковитый – придумывай.
Байбаков думает.
Да живее – а то он всех пересажает…
Байбаков. Стой! Во! Это самое! Всех! Ха-ха-ха!
Крамольники. Да что? Что ты?
Байбаков. Всех не всех, а… Ха-ха-ха!
Крамольник. Да будет ржать: говори! Ну?
Байб<аков>.Ну? Чего у нас сейчас по расписанию положено?
Крамольник. 11 часов и 1/2 – принятие жиров.
Байб<аков>. Это самое и есть.
Крам<ольник>. Да ты что: белены ему подложить хочешь?
Байб<аков>. Не-е! Он и так белены объелся – никакой беленой его не проймешь…
Крам<ольник>. Так чего же?
Байб<аков>. А вот маленько погодите – увидите… (Фыркает. Бежит к 1-й роте.) Эй! Господин Доктор! У меня в носе свербит – погляди-ка, что там…
Доктор подходит, глядит в нос Байбакову, Байбаков что-то шепчет ему на ухо. Доктор оглядывается кругом, кивает. В это время – барабанная дробь, появляется – с Барабанщиком и Смотрителем – Угрюм-Бурчеев.
Угрюм-Б<урчеев>. Смиррна-а! (Читает расписание.) «11 часов и 1/2 – принятие жиров…» Доктор – три шага вперед… аррш!
Доктор подходит с ящичком, вынимает из ящичка пузырек и с поклоном вручает его Угрюм-Бурчееву, который выпивает содержимое. Доктор с ящичком обходит роты, раздает пузырьки, все пьют. Байб<аков>, подталкивая Крамольников и показывая на Угрюм-Бурчеева, фыркает, зажимает себе рот. Угрюм-Б<урчеев> подходит к глуповским избам, смотрит на них, чертит в воздухе квадрат, размышляет.
Куриц<ын>-сын. Ну, чего, чего он там еще придумывает?.. Господи, спаси и помилуй!
Угрюм-Б<урчеев> (подойдя к расписанию, читает). «От 1 1/2 до 12 – экстренные мероприятия»…
Вдруг темнеет.
Угрюм-Б<урчеев> (Курицыну-сыну, указывая вверх.) Что это?
Куриц<ын>-сын. Со… солнце-с.
Угрюм-Б<урчеев>. Обязано светить. Почему не светит?
Куриц<ын>-сын (растерянно). Оно… извиняюсь… за тучку зашло-с…
Угрюм-Б<урчеев>. Арестовать!
Куриц<ын>-сын. То есть… к-как?
Угрюм-Б<урчеев> (твердо). Арестовать! Тучи упразднить!
Куриц<ын>-сын. Вашесство… осмелюсь доложить…
Угрюм-Б<урчеев>. Упразднить навсегда!
Куриц<ын>-сын. С-с-слушссс…
Ропот в ротах.
Угрюм-Б<урчеев> (возле расписания – всем). Смиррнаа! (Куриц<ыну>-сыну.) Войска!
Куриц<ын>-сын подает знак, быстро входят и выстраиваются Оловянные солдатики с ружьями.
Угрюм-Б<урчеев> (Солдатикам.) Стой! Смир-рна! (Пауза). Сегодня величайший день в истории города бывшего Глупова. И – последний его день. К вечеру города не будет.
В ротах – движение ужаса.
Смиррна-а! Почему избы стоят так? (Рукою – полукруг в воздухе.) Почему – улицы – так? (Тот же самый жест.) Все должно быть – так (прямая – в воздухе)…и так. (Квадрат в воздухе.) Эта будка – есть центр земли. От нее – во все стороны – по прямым – пойдут улицы, иначе – роты. Дома – будут квадраты, четыре сажени на четыре. Всюду – три окна. Перед окнами – палисадник, в коем растут – царские кудри и барская спе… спе… спесь… (Вдруг замолкает, хватается за живот.)
Байбаков, зажимая рот, фыркает.
Крамольн<ик>. Чего ты?
Байб<аков>. Действует!.. Доктор-то ведь касторки ему вкатил…
Курицын-сын, Смотр<итель>(бросаются к Угрюм-Бурчееву). Вашесство… Что с вами?
Угрюм-Б<урчеев>. Смиррна-а! (Оправившись, твердо.)…только – прямые и соединение прямых, именуемое – квадрат. Прочее – упразднить. Упра-зднить! Все избы, весь город, все – сломать! Чтобы к вечеру – ничего! Дотла! Конец! Получай инвентарь – поротно-о – шагом… арш.
Во 2-й роте волнение.
Евсеич. С нами крестная сила… Пахомыч. Братцы, что же это, а? Неужли пойдем?
Голоса. Не пойдем… Не пойдем!
Нестройный гомон.
Угрюм-Б<урчеев> (изумленно). Они… что такое? (Оловянным солдатикам.) К бою… товсь!
Олов<янные>солдатики(не двигаясь, нестройно, угрожающе мычат). М-м-м-ы-ы-ы…
Угрюм-Б<урчеев>(еще изумленней). Они… тоже? Почему? (Курицыну-сыну, показывая на Солдатиков.) Арестовать!
Куриц<ын>-сын. Вашесство… вашесство, осмелюсь доложить… Они – только так… они – сейчас… (Солдатикам.) Братцы… братцы… Честью прошу вас… Христом-Богом…
Олов<янные> солд<атики>, продолжая мычать, все же вскидывают ружья и прицеливаются в толпу, в толпе – пригибаются, втягивают головы в плечи.
Угрюм-Б<урчеев>. Получай инвентарь – поротно – бегом… арш!
Роты бегут, вооружаются топорами, снова выстраиваются.
Угрюм-Б<урчеев> (подняв топор). Я пойду – первый. Всякий, кто остановится, будет арестован. Все… шаг-ом… аррш!
Барабанная дробь. Угрюм-Б<урчеев> – за ним роты – трогаются. Вдруг Угрюм-Б<урчеев> замедляет шаг, хватаясь за живот.
Куриц<ын>-сын. Вашесство… Что – что с вами?
Угрюм-Б<урчеев>. Ни… ничего… (Твердо.) Ничего. Со мною ничего не может быть. (Ротам.) Пряма-а-а!
Еще несколько шагов – Угрюм-Б<урчеев>, скорчившись, во всю прыть бежит за угол, за ним – собственный его Барабанщик. Все останавливаются, смятение.
Евсеич. Мать Пресвятая!.. Пахомыч. Братцы… братцы…
Куриц<ын>-сын. Вперед! Вперед! Голоса. Стой! Стой!
Байбаков(умирая от хохота). Ребята… касторка-то… Действует! Доктор касторки ему…
В ротах – хохот.
Куриц<ын>-сын. Тише! Идет… Назад идет…
Барабанная дробь. Предшествуемый Барабанщиком, Угрюм-Б<урчеев> возвращается.
Смотритель(трепеща, подходит к нему с книжкой – протягивает). Ва-вашесство… Вот…
Угрюм-Б<урчеев>. Что?
Смотр<итель>. Я… я… если угодно… я – согласно приказу вашесства…
Угрюм-Б<урчеев>. Ну?
Смотр<итель>. Я… я записал… кто остановился…
Угрюм-Б<урчеев>. Кто?
Смотр<итель> (не попадая зуб на зуб). В-в-вы, в-ва-шесство…
Угрюм-Б<урчеев> (Курицыну<ыну). Арресто-вать! (Хватаясь за голову.) То есть… ко… кого? Меня?
Куриц<ын>-сын. Ва-вашесство… осме… осмелюсь…
Угрюм-Б<урчеев>. Аррестовать!
Куриц<ын>-сын, трепеща, хватает Угрюм-Бурчеева, связывает ему руки.
Все оцепенели.
Крамольник. Ребята – да связан же он, связан, готов!
Байбаков(хохочет). Ой… ха-ха-ха! Сам себя… Ха-ха-ха!
Крамольник. Ребята… в речку его! Конец ему – конец князьям! Воля!
Глуповцы – все еще не верят, стоят молча. Куриц<ын>-сын и другие чиновные удирают во все лопатки.
Крамольник. Да глядите же, глядите! Воля – говорю вам! Ура-а!
Народ. Ура-а! Ура-а! Во-оля! Во-оля!
Обнимаются, шапки летят вверх.
Крамольник. Байбакова… Байбакова качай!
Народ. Ура-а! Ура-а! Воля-а! Ура-а! Ура, Байбаков!
Качают Байбакова. Другие – тащат куда-то онемевшего Угрюм-Бурчеева, третьи ломают острог.
Рождение Ивана*
Пьеса в 7 картинах
Пьеса эта – типа «пьес-биографий» с большими временными промежутками между отдельными картинами. Она показывает судьбу самого обычного, среднего русского крестьянина «Ивана», каких – тысячи. В пьесе – в большом объеме использован материал русских народных обрядов и песен.
Картина первая
Крестьянская изба. Несколько женщин топят печь, греют воду. Слышны стоны матери Ивана: у нее только что родился младенец. Бабка-повитуха, она же знахарка, поднимает младенца, показывает его: это – мальчик, Иван. Обряды, сопровождающие рождение младенца. Родильница истекает кровью. Знахарка «заговаривает кровь» и выходит из избы. Мать, чувствуя, что близок ее конец, просит дать ей младенца, чтобы хоть раз почувствовать, как он сосет ее грудь. Когда возвращается знахарка, она видит, что женщина уже умерла, и младенец сосет грудь у мертвой. Знахарка – в ужасе: плохая примета, если младенец «мертвое молоко» сосал.
– Ну, если так – похоже, что все мы на Руси мертвое молоко сосем, – возражает отец Ивана.
Он остается один с мертвой и с младенцем, берет его на руки и с горечью спрашивает:
– Какая же у тебя, Иван, жизнь будет, а?
Картина вторая
В той же избе. Отец Ивана строгает доски для гроба: ему пришлось украсть для этого дерево в помещичьем лесу. Входят соседки, знахарка, начинаются похоронные обряды и причитания. Обряды прерываются появлением помещичьего приказчика, которому донесли, что отец Ивана украл дерево. Он находит в подпечье свежие доски – улика налицо, берет доску с собой. Отец Ивана в ярости бросается за ним следом. Одна из соседок вбегает и рассказывает, что отец Ивана избил приказчика, его арестовали. Ивана берет к себе одна из сердобольных соседок.
Картина третья
Лето, вечер. Возле избы знахарки сидят, ждут ее бабы. Передают друг другу какие-то темные, тревожные слухи: говорят, зимою в Питере царь из пушек в народ стрелял; говорят, какой-то «конный» по деревням ездит с приказом – господ уничтожать… Что будет – неизвестно.
Входит мать Марьи: в ее избе рос Иван, они вместе с Марьей играли; теперь оба выросли – пошла у них другая игра, а Марьин отец, богатый лавочник, ни за что не хочет выдать дочь замуж за Ивана, бедняка. Мать Марьи просит поэтому знахарку «нашептать ей воду против любовной присухи». Знахарка приглашает женщину войти в избу.
Эта сцена идет под хороводное пение вдали. Вбегают Иван и Марья – любовная сцена между ними. Через открытое окно слышно, как знахарка читает «заговор против любви», а Иван и Марья слушают, хохочут и целуются. Появляются другие девки и парни, начинаются хороводные игры – выбор невесты, Иван выбирает Марью.
Вдруг доносится набат, видно зарево. Оказывается, подожгли помещичий дом и больше того – убили приказчика, сюда скачут казаки…
Появляется несколько казаков и с ними урядник. Вызывают Ивана и спрашивают его, где его отец – это он убил приказчика, все знают – с приказчиком у него давно были нелады. Иван отвечает очень дерзко, его забирают и увозят в город – в тюрьму. Отец Марьи злорадствует, но Марья кричит вслед Ивану, что все равно она замуж ни за кого не выйдет, будет его ждать – хоть три года, хоть пять лет…
Зарево – все сильнее, набат все громче…
Картина четвертая
Через несколько лет Иван вернулся из административной высылки, и сегодня должна, наконец, состояться его свадьба с Марьей. Подруги одевают Марью к венцу, торопятся, чтобы успеть до дождя: уже вдали гремит гром. Свадебные обряды и песни, больше все – печальные, но Марья – весела. Знахарка ворчит: Марья выходит замуж против воли отца, в ее время так не делали.
– Ну и что ж – счастливей были? – спрашивает Марья.
– Конечно, счастливей, – ворчит старуха. – Вот я замуж за вдовца шла, ревмя ревела…
Марья хохочет, старуха кончает:
– А потом ничего, привыкла…
Стук в дверь, голос Ивана. Его не пускают: жениху тут не полагается быть. Но он настаивает. Входит, бледный: беда – объявили войну с немцами, завтра мобилизация. После свадьбы – ему пробыть только одну ночь дома, а потом – идти на войну.
Свадебные обряды прерваны. Все молчат. Льет за окном дождь.
Картина пятая
Сельская площадь перед «волостным правлением». Телеги; на одной сидит женщина с ребенком, на другой – слепая старуха. Официально продажа водки запрещена, но лавочник – Марьин отец – продает водку тайком. Слышны полупьяные, отчаянные песни мобилизованных, звуки гармошки. Появляются Иван и Марья, повенчанные вчера. Иван допивает до дна бутылку и разбивает ее об земь:
– Эх, так бы вот разбил сейчас все, как эту бутылку!
Другой молодой солдат, муж женщины с ребенком, держится героем. Женщина сует ему ребенка, он взглянул – и вдруг все геройство слетело с него, он уткнулся в колени жены и плачет, как ребенок… Возле слепой старухи на телеге – ее внук, тоже солдат. Слепая просит его:
– Миша, дай мне личико твое, я хоть руками его запомню – на случай, если… – кончить она не может.
Вваливается с песнями, с гармошкой вся толпа мобилизованных. На крыльце «волостного правления» – лавочник, отец Марьи. Он произносит сумбурную патриотическую речь и ставит солдатам ведро водки, солдаты кричат: «Ура!» Иван бросается на крыльцо, отталкивает лавочника и кричит:
– Это вы за него кровь идете проливать, а он вам за кровь – водку, а вы ему – ура? Дурачье! – ударом ноги опрокидывает ведро.
Все смешивается: шум, крик, звуки гармошки, причитания, баб, мелькают в свалке кулаки, слышен крик слепой старухи:
– Миша-а! Миша-а!
Картина шестая
Блиндаж, там – солдаты, Иван. Скучная окопная жизнь. Немцы – совсем где-то близко, прислушаться – слышны их голоса. Говорят, они подводят мину, того и гляди взорвут – разыскивай потом: голова – костромская, кишки – новгородские… Разговоры о земле, слухи об измене царя, о Распутине. Солдат с Георгиевским крестом – за войну до победы; Иван – спорит. Выстрел наверху – все насторожились. Нет: опять тихо.
От скуки солдаты играют «в муху»: пьют чай и ждут, к кому первому попадет муха в чай – тот выиграл. Хохот. Вдруг наверху – частые выстрелы, крик: «Немцы!» Схватив винтовки, все бегут наверх. Некоторое время блиндаж пуст, доносятся только взрывы ручных гранат, крики сверху.
Потом солдаты возвращаются, ведут пленного раненого немца, кладут его на шинель. Его проткнул штыком Иван, как это вышло – он и сам теперь не может понять. Раненый немец хочет что-то объяснить нагнувшемуся над ним Ивану, протягивает ему фотографию, бормочет: «Ма-риа, Мариа…» Иван видит на фотографии женщину с ребенком, он понял: у немца – осталась жена Мария, Марья – как у него самого! Они – одинаковые, они – люди, а он его – штыком!
Немец бормочет: «Камарадэ, камарадэ…», берет Ивана за руку.
– Это он тебя называет «товарищ», – поясняет один из солдат.
Рука немца слабеет, выпадает из руки Ивана: он – умер. Иван еще минуту сидит молча, потом вскакивает, кричит:
– Не хочу больше! – и, захватив винтовку, идет.
Его спрашивают:
– Куда ты?
– Домой! – отвечает он.
Большая часть уходит за ним, оставшиеся покрывают немца шинелью, молчат угрюмо.
Дверь блиндажа остается открытой. Падает ракета, освещает все красным светом.
Картина седьмая
Обросший щетиной, дикий – Иван в своей избе, дома. Всего только два дня, как он вернулся и скрывается здесь. Марья сообщает, что ее отец как-то узнал об этом, по злобе на Ивана он может донести на него – лучше Ивану уйти. Иван отказывается: он не в силах больше вести волчью жизнь дезертира.
Стук в дверь. Марья прячет Ивана за занавеску. Входит сотский, говорит, что приехали из города какие-то солдаты, требуют Ивана в волостное. Какие солдаты, зачем требуют – он не знает: его дело – передать приказ, а не придет Иван – они сами сюда придут.
Марья умоляет Ивана уйти в лес: пусть только поест щей, она нарочно для него варила. Иван мрачно укладывает свою котомку, вытаскивает винтовку, принесенную с фронта.
Опять стук в дверь, грубые голоса: «Открывай живее!»
Марья в отчаянии: она сама погубила мужа – ей непременно хотелось накормить его последний раз… Она вталкивает его за занавеску, он берет с собой винтовку и говорит, что живым все равно не дастся.
Входят два солдата. Марья сначала пытается отрицать, что Иван здесь, но один из солдат уже увидел котомку Ивана. Тогда Марья говорит, что он ушел. Но на столе – горячие щи: значит, хозяин скоро вернется… А хорошо пахнут щи! Дрожа от страха, Марья угощает солдат щами. Один, поевши, развалился на лавке, потянул случайно занавеску, она оборвалась, увидали прижавшегося, как зверь, в углу Ивана с винтовкой.
Секундная пауза. Схватив винтовку, Иван бросается к двери. Короткая схватка, он обезоружен. Он кричит солдатам:
– Эх вы, мужики, – за своим же братом, мужиком, охотитесь! Ну, что ж: ведите меня, расстреливайте!
Солдаты хохочут, Иван им:
– Еще смеетесь… сволочи! Постыдились бы: поглядите – баба от слез надрывается, а вы – смеетесь!
Солдаты хохочут еще пуще и наконец объясняют Ивану, что пришли они вовсе не за тем, чтобы его расстреливать: он ничего и не знает, а в городе – революция, царя уж нет, и мужики Ивана в комитет выбрали.
– Значит… никуда мне идти не надо? – радостно говорит Иван.
– В комитет иди!
– Значит… войне – конец? – спрашивает Иван, все еще не веря.
Но уже изба наполняется, приходят еще мужики, и большую часть их – тоже зовут Иванами. Идет перекличка Иванов, их все больше, они – новые, торжественные, они – народ, они – власть…
