Текст книги "Делу конец – сроку начало"

Автор книги: Евгений Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

И, разглядев в глазах великана сомнение, добавил с хитроватой улыбкой:

– Здесь все чисто. Надо просто знать Кулика. Если бы он хотел нас грохнуть, то не стал бы звонить по телефону, он сделал бы это совсем иначе. Например, нанял бы пару киллеров, которые пасли бы меня круглосуточно, пока, наконец, не ошалев от безделья, я, лопухнувшись, не спустился бы вниз, приукрасив свою физиономию рыжим париком и наклеенной бородой.

На столе стояла бутылка пива. Недопитая. Хлебнув глоток, он поставил ее на место, брякнув о стоявшее рядом блюдо с воблой.

– Где машина?

– Во дворе, – отозвался Еникей, шагнув в коридор.

Резвана, выполнявшего роль второго телохранителя, во дворе не оказалось. И белая «Вольво», взобравшаяся правым колесом на бордюр, выглядела брошенной невестой.

– Сказано ему, чтобы не оставлял машину ни на минуту, – выругался Колотый. – Ноги оторву, как увижу. Ладно, поехали!

Колотый распахнул дверцу и плюхнулся на пассажирское кресло рядом с водителем, основательно примяв брошенный журнал. Еникей шальной походкой приблизился к автомобилю. Коротко осмотрелся по сторонам и, упруго подбросив свое тело, уверенно занял водительское место.

Машина мягко заурчала, разогреваясь.

– Кулик! – прошептал Колотый, в ужасе распахивая веки.

Из темноты арки, совершенно не опасаясь сидящих в машине людей, вышел Стась Куликов. Лицо располагающее, с доброжелательной улыбкой на капризных губах. Именно так выглядит настоящее злодейство. До сознания Назара Колотого дошло, что где-то в небесах невидимый таймер отсчитывает последние секунды его земного бытия. Он дернул ручку дверцы, но она неожиданно застопорилась, не желая выпускать его из капкана.

Улыбка на лице Стася неприятно застыла, обретя зловещие черты.

– Нет, – прошептал Назар, мольбой отодвигая печальный конец.

Куликов чиркнул большим пальцем по горлу и произнес:

– Прощай! Это тебе за Максима Корикова. Мне будет тебя не хватать, Колотый. Ты был сильный враг.

В руке Куликов держал небольшой прибор из коричневого пластика с черной выпуклой кнопкой в самой середине. Он выпивал свою победу по каплям, наблюдая за тем, как Назар с шофером, напоминая огромных зеленых мух, запертых в стеклянной банке, торопливо пытаются покинуть салон.

Колотый понял, что он обречен. И осознание соб-ственной гибели сделало его необыкновенно спокойным.

– Я не доставлю тебе удовольствия, – проговорил Назар и неторопливо скрестил на груди руки, дерзко улыбнувшись в ответ.

– Ну хватит! – Куликов стиснул челюсти, вдавив указательным пальцем выпуклую кнопку. Сигнал мгновенно домчался до детонатора, электрический разряд активизировал полкило тротила, мирно дремавшего под капотом «Вольво», и тысячи бесов с радостным воплем выскочили из глубины, разорвав машину на части.

Глава 16

Шесть рослых парней в темно-зеленом камуфляже и в черных шапочках – группа захвата – с нацеленными в потолок пистолетами настороженно всматривались через небольшие прорези и терпеливо дожидались команды.

– Входим по моему сигналу, – произнес один из них, что стоял ближе к двери. Очевидно, старший.

Можно было и не уточнять, но так было принято, при этом старшему полагалось дождаться понимающего кивка.

У каждого из омоновцев был свой темперамент, реакция, характер. Отличались они возрастом, телосложением, но при необходимости действовали слаженно, как гребцы на древней галере.

Глаза у всех молодые, дерзкие, – собственную работу парни воспринимали как небольшое приключение, где есть возможность показать молодецкую удаль. Вовсе не беда, что аудитория часто немногочисленна, а в конце операции не всегда удается сорвать сочный поцелуй красавицы. Важно ощущение гуляющего в крови адреналина.

Старший зачем-то посмотрел на часы и констатировал:

– Остановились, зараза! Пошел! – поднял он в готовности руку с «макаровым».

Верзила, стоящий напротив, с разбега опустил пудовый ботинок в стык двери, и она, расщепившись в косяке, накренилась, устояв. Следующий удар был такой же мощный, замок выворотило, и он, отпустив дверь, вывалился на кафельный пол. Дверь с грохотом провалилась в прихожую, и тут же несколько пар ног, безжалостно царапая каблуками дорогую обшивку, вбежали в комнату. Перед глазами омоновцев предстала безрадостная картина: в самом центре комнаты, с полиэтиленовым пакетом на голове, сидел покойник, руки у него были отведены за спину, а запястья стянуты крепким шелковым шнуром. Омоновцы мгновенно рассосались по комнатам, кто-то с размаху распахнул дверь балкона, стекла при этом предостерегающе зазвенели, грозя вывалиться; на кухне взорвалась опрокинутая посуда, а в коридоре послышалась начальственная поступь.

– Никого! – объявил старший, сделав шаг навстречу вошедшему.

Майор Шевцов остановился возле покойника и произнес, обернувшись:

– Опоздали мы с тобой немного. Узнаешь?

Капитан Васильчиков в темно-сером штатском костюме выглядел на удивление моложаво и очень напоминал стажера, впервые выехавшего на убийство, – движения неуверенные, взгляд чуть растерянный.

– Как же, узнаю, – протянул он. – Сергей Юрьевич собственной персоной.

Комната еще дышала присутствием хозяина, ноздри неприятно щекотал запах терпкого одеколона с небольшой горчинкой.

– Только я не пойму, почему он явился к Куликову, ведь, судя по разговору, он должен был идти к себе домой.

– То-то и оно… Странно все это, однако. Мои люди потеряли его на станции «Кропоткинская». Получается, домой он не пошел, а поплелся к Куликову. Трудно объяснить его поведение, скорее всего он хотел как-то объясниться с ним.

– Да, – печально выдохнул майор, заглядывая в посиневшее лицо погибшего, – вот и объяснился.

Омоновцы не торопились избавляться от черных шапочек, и их присутствие только усиливало жутковатую картину.

– Судя по всему, в эту квартиру он возвращаться не собирается. В противном случае он заманил бы нашего банкира в более укромное место.

– Не исключено, что так оно и было, – сдержанно заметил майор. – Ты посмотри сюда! – указал он на царапины чуть выше предплечья.

– Да, вижу, а еще ворот на рубашке разорван.

– Видно, не сразу он усадил своего гостя на стул, ему пришлось с ним изрядно повозиться. Скорее всего, Куликов хотел задушить его по-тихому, но тот почувствовал опасность, вот тогда он решил форсировать события и сделать это прямо в комнате.

– Зачем ему это было нужно?

– Из этого следует единственное: он понимает, что мы дышим ему в затылок, и старается избавиться от свидетелей, которые могли бы вывести нас на него.

Командир отделения стянул с головы шапку и грубовато скомкал ее в руках. Теперь перед Шевцовым предстал совсем мальчишка, решивший поиграть во взрослые игры. В руках он держал черный пакет.

– Товарищ майор, здесь фотографии, нашел за кроватью, завалилось, – чуть смущенно докладывал он.

– Дай сюда, – вытянул небрежно пакет Шевцов. – Вот это да!

На цветных снимках, выполненных любительской фотокамерой, был запечатлен Куликов с очень красивой женщиной. Вот они наслаждаются печеной рыбой, и женщина, показывая изящные зубки, аккуратно откусывает волокнистое белое мясо. Следующая фотография выглядела более интимно, и сняты они были, очевидно, где-то на Москве-реке. Стась Куликов стоял на песчаном берегу в одних плавках: красивая фигура атлета, этого не отнять, руки мускулистые и хорошо знакомые с тренажерами. Рядом с ним, прислонившись к могучему плечу, стояла все та же девушка. Глаза у обоих счастливые. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять – их связывает глубокое и сильное чувство. Дальше – больше. Все тот же пляж, истоптанный желтоватый песок, только в этот раз Куликов держал подругу на руках – в таком виде он напоминал мифического Посейдона, соблазняющего прекрасную нимфу.

– Хороша, чертовка, – веско высказался из-за плеча Олег Васильчиков. – Где они только таких находят.

– Не там ищешь, – скупо заметил Шевцов.

Фотографий было много.

Вот здесь Куликов запечатлен с соратниками, после тяжелых трудовых будней. Неторопливо попивают в компании пивко. Коллеги вполне узнаваемы: один из них, ныне покойный Кориков, сидит по правую руку от босса и что-то нашептывает ему веселенькое, другой – Ковыль с реденькой бородкой, будто подернутой ржавчиной. Дальше ресторан, тоже узнаваем – «Пекин». Куликов, стоя во главе большого застолья, что-то произносит. По обе стороны, по всему видать, бойцы по оружию, внимают наставлению с трепетом, приподняв навстречу полные фужеры. Судя по обстановке, явно не похороны, какое-то нерядовое торжество, не исключено, что отмечают день ангела своего атамана. Такая фотография способна украсить любое уголовное дело. Нужно будет приобщить, и немедленно.

Опять «Пекин», но в этот раз Куликов был все с той же девушкой, бережно, словно хрупкую птаху, способную упорхнуть, держал в своих руках ее узенькую ладонь. Кадр был исполнен мастерски и не лишен художественного новаторства. Скорее всего Стась даже не подозревал о существовании вероломного фотографа.

Фотография удалась, слов нет. Подобный кадр мог бы стать изюминкой любой фотовыставки, около него останавливались бы обделенные сильным чувством посетители и, не скрывая зависти, любовались бы счастьем молодой пары. Особенно привлекателен этот снимок будет для женщин в возрасте, чей последний осенний лист, призывно кружась в воздухе, сорвался с дерева любви много лет назад. Снимок, наполненный содержанием, всегда возвращает в пору юности, когда ночи были необычайно коротки и не существовало более приятного ложа, чем свежескошенная трава на сеновале у любимого.

– Красива, – не без зависти еще раз произнес Васильчиков. – У них любовь, это даже слепой заметит.

Шевцов сложил снимки и опустил их в черный непроницаемый конверт.

– Возьми. Приобщишь их к делу. Вот что я тебе скажу. У меня такое ощущение: как только мы найдем эту женщину, так сразу выйдем на Куликова. Судя по этим фото, у них очень сильное чувство. Завидуй, капитан. Вот что, здесь часто мелькает «Пекин», и похоже, фотографии сделаны в разное время. Следовательно, Стась Куликов тут довольно частый гость, и там наверняка запомнили его девочку. Не думаю, что они могут нам сказать что-то вразумительное по поводу исчезновения Куликова, но опознать ее сумеют. В общем, капитан, возьмешь отсюда парочку фотографий и дуй в ресторан, нам не следует терять время.

– Понял, товарищ майор, – с готовностью курсанта милицейской школы отозвался Васильчиков, улыбнувшись.

– И еще вот что, возьми Алексея, парень толковый. Я на него виды имею.

Омоновцы, потеряв к покойнику интерес, вышли на балкон и глубокомысленно курили, пугая вырезами для глаз безмолвствующих соседей. Похоже, работы больше не предвиделось, но команды собираться еще не поступало. Через несколько минут должны подъехать эксперты и «Скорая помощь», и самоуверенные костоломы среди въедливых кабинетных работников будут выглядеть, как гангстеры на детском утреннике.

– Пускай растет, – по-деловому ответил капитан. – Надо же нам смену готовить. – И, похлопав по плечу Алексея, который стеснительно топтался у порога, бодро произнес: – Ну что, сержант, настроился на серьезную работу?

– Я всегда пожалуйста, – обрадованно протянул Алексей и не без чувства превосходства посмотрел на парней в пятнистой форме.

Глава 17

Афганская борзая, высоко задрав аристократическую голову, с пренебрежением посматривала на мельтешение дворняжек, оккупировавших мусорные баки. Даже когда она справляла нужду, в ней чувствовалась принадлежность к высшей знати. Это присуще собакам, ведущим свою родословную едва ли не со времен царя Соломона. Длинная рыжая шерсть красивыми прядями свисала с тощих боков и живота. Чуть касаясь земли, черная мордочка с короткой шелковистой шерсткой брезгливо подрагивала, принюхиваясь к множеству запахов, а коричневые блестящие глаза смотрели вокруг настороженно и мудро.

Хозяйка этой грациозной собаки, девушка лет двадцати в длинном узком платье в мелкий белый горошек, равнодушно посматривала по сторонам. Красивая. Изящная. Если бы не длинная сигарета, небрежно сжимаемая в пальцах, ее можно было бы принять за египетскую Нефертити, выгуливающую своего любимого пса.

Некоторое время Куликов стоял в сторонке, как бы присматриваясь и к афганской борзой, и к ее славной хозяйке, попыхивающей дымком. А затем, словно отважившись, подошел ближе.

– Красивая у вас собака, – проговорил он, и в его словах послышались завистливые нотки.

Похвала была приятной. Девушка улыбнулась, показав идеальный ряд зубов, и охотно отозвалась:

– Граф у нас чемпион. Три года подряд на международных выставках занимает первые места.

Куликов не однажды замечал, что даже самые неразговорчивые особы превращаются в болтушек, стоит сказать что-нибудь ласковое про их четвероногого друга. И откликаются так, словно похвала адресована им самим.

– Оно и видно, – охотно согласился Куликов. – Достаточно взглянуть на эту собаку. Вон у нее какая царственная стать.

Борзая, будто услышав хвалебные реплики в свой адрес, изогнула спину и показала экстерьер.

– Он у меня молодец, хороший мальчик, – потрепала хозяйка за холку подбежавшего Графа.

– А вы знаете, что борзые – это патрицианские собаки, – объявил Куликов.

– Вот как, очень интересно! – Девушка с любопытством посмотрела на собеседника. – Никогда не думала, хотя, конечно, следовало догадаться: вы посмотрите, какая у этого пса грация.

– Скорее всего афганские борзые – самая древняя порода собак.

– Любопытно, – хозяйка посмотрела на своего питомца совсем иными глазами.

– Дело в том, что изображения афганок встречаются в произведениях древних шумеров и на египетских пергаментах. Как отличные охотники они использовались еще при дворцах египетских фараонов.

– Никогда бы не подумала, – нежно погладила любимца девушка, – он ведь у нас такой домашний. Любит лежать на коврике, забираться на диван.

– А вы бы как-нибудь попробовали, – посоветовал Куликов, – лучшего охотника вам не найти. Вы в этом доме живете? – махнул Стась рукой в сторону величавого здания.

– Да, как вы догадались? – Девушка нацепила поводок на ошейник псу, который со щенячьей тоской наблюдал за тем, как мимо проследовала тощая сучка. В глазах у той был азарт, красивый породистый кобель пришелся ей по вкусу, чувствовалось, что сучка не прочь завести с ним роман, но ее смущало присутствие хозяйки.

– Только в таких домах живут столь красивые девушки, – улыбнулся Куликов. – А вообще, я вас видел с одним моим хорошим знакомым. Можно сказать, даже другом, Вадимом Шевцовым. Вы его невеста? – хитро посмотрел Куликов на девушку.

– Да… Мы с ним очень большие друзья, – девушка слегка смутилась. – А как зовут вас?

– Меня зовут Стась… Куликов. Он случайно не рассказывал вам обо мне?

Граф настороженно посмотрел по сторонам и готов был броситься вдогонку за сексуальной подружкой, мешал кожаный поводок.

– Стась Куликов? – Красивый лобик девушки собрался в напряженные морщинки. Чувствовалось, что она усиленно ковырялась в закромах памяти. – Что-то такое припоминаю, – в голосе послышалась легкая фальшь.

– Неужели всего кое-что? – Куликов удивился искренне. Он почти обиделся. – Наши отношения особенно укрепились в последнее время. Не хотелось бы выглядеть чересчур самоуверенным, но мне казалось, что между нами существует что-то вроде некоторой привязанности. Буду предельно откровенен, в последнее время он занимает очень большое место в моей жизни.

– Так, может быть, вы его подождете? – робко предложила девушка. – Он всегда рад друзьям.

Куликов рассеянно посмотрел на часы и озабоченно протянул:

– О! Время бежит. Мне действительно очень хотелось бы повидаться с Вадимом, но, видно, нашу встречу придется отложить до следующего раза. Обязательно передайте ему привет от меня.

Куликов притронулся к огненной шерсти пса, который, неодобрительно прорычав, показал желтоватые клыки и с немым вопросом посмотрел на хозяйку. Гуттаперчевый вид собаки был обманчив, достаточно Виолетте сказать: «Да», – и пес, брызгая слюной, вцепится в кисть обидчика.

– Непременно, – пообещала девушка и, потянув Графа за поводок, пошла в к дому.

Куликов обошел дом и терпеливо стал ждать, когда в окнах четвертого этажа вспыхнет свет. Для удобства он даже присел на лавочку. Рядом мельтешила детвора, а малышня, едва научившаяся ходить, уподобившись кладоискателям, что-то усердно выискивала в груде серого песка. Неожиданно Куликов подловил себя на легкой зависти – беззаботно и интересно жилось детишкам.

Свет, тускло прорвавшись сквозь плотные бордовые шторы, кроваво окрасил кусок почерневшего асфальта. Поразмыслить было над чем. Как это ни странно, Куликов обнаружил в Шевцове почти родственную душу. Несмотря на впадины и горбатые хребты, что непроходимо громоздились между ними, в чем-то они были похожи. Ровесники, вышли из одного социального круга. Возможно, если бы судьбой было им предначертано встретиться раньше, их накрепко соединила бы дружба, сейчас же им ничего не оставалось, как люто ненавидеть свое перевернутое изображение.

* * *

О том, что дело по обгоревшим трупам передано Шевцову, Куликов узнал практически сразу. Понимающие люди всегда находились среди сотрудников милиции, правда, такое сочувствие стоило недешево, но в данном случае скупиться было грех. Шевцов имел репутацию крепкого следака, с хваткой бультерьера, и если вгрызался в дело, то тащил его на себе до тех пор, пока через пупок не начинала вылезать кишка. Но вместе с тем он не лепил «липовые» дела и беспричинно по казенным домам не рассаживал.

Однако, как ни крепок был Шевцов, подобное дело было не для его слабых клыков. Слишком много вопросов должно было возникнуть во время следствия. Но он сумел ответить на многие из них уже в первую неделю, как бы мимоходом выяснив, что в обгорелой машине «Ниссан» вместо Куликова лежал его прокопченный двойник.

Шевцов дышал в затылок, и от его нестерпимо горячего дыхания потягивало затхлым воздухом камер. Он не сбивался со следа, а только порой слегка отставал, но на следующем витке погони увеличивал темп до такой степени, что от быстрого бега спирало дыхание.

Встреча их была предначертана. По-иному это называется судьба. Они жили в разных концах города, не подозревая о существовании друг друга, чтобы однажды столкнуться лбами и, скрывая обоюдный интерес, лениво встретиться глазами.

Портьеры в окнах четвертого этажа слегка раздвинулись, и Куликов увидел правильный женский силуэт. Что она там делает? Ага, поливает цветы. В ее исполнении обыкновенная житейская процедура очень напоминает эротический танец, нетрудно представить, какие чувства взыгрывают в милицейской душе, когда возлюбленная перешагивает через упавшее к ногам платье.

Его с майором объединяет даже страсть к красивым женщинам. Наверняка в постели он такой же неутомимый выдумщик. Портьера, колыхнувшись, задернулась, оставив белоголовые лилии скучать в одиночестве.

Встреча должна состояться. Но не сегодня. Стась Куликов поднялся со скамьи, бросил прощальный взгляд на знакомое окно и, старательно обходя песочные нагромождения, затопал к машине. Его не покидало ощущение, что через махонькую щелочку между шторами за ним наблюдает пара внимательных синих глаз, и он едва удержался, чтобы не помахать им рукой.

Глава 18

Самый сведущий человек в ресторане – это метрдотель. Ежедневно он видит десятки людей, он большой психолог и солидного посетителя от обладателя тощего кошелька отделяет так же легко, как торговка семечками шелуху от зерен. Настоящий метрдотель всегда серьезен и в меру говорлив.

Григорий Моисеевич был именно таким. С высоты своего роста, сравнимого разве что с буровой вышкой, он смотрел на людей снисходительно, будто на каждого у него хранилось толстенное досье, и всякий, кто встречался с ним глазами, не выдерживал взгляда его вороватых цыганских глаз. Казалось, его глаза, подобно высокотехнологичному сканеру, считывали с закоулков души любую грешную мыслишку.

Родись Григорий Моисеевич на несколько столетий пораньше, он мог бы запросто украсить собой даже великокняжеский двор. С огромной лопатовидной бородой и усами, свисающими на грудь, он словно сошел с полотна старинного художника.

Григория Моисеевича боялись. И было отчего. В изнаночной жизни ресторана он принимал немалое участие, и каждая проститутка, как благодетелю, отдавала ему небольшой процент от своего нехитрого бизнеса. Он умел уважить любого клиента: богатому предлагал красивых провинциалок, еще год назад штурмовавших подиумы всевозможных конкурсов красоты, человеку с более скромным достатком рекомендовал девиц постарше, а по желанию мог открыть цветной альбомчик, где девушки представали в самых завлекательных видах.

С братками Григорий Моисеевич тоже умел дружить и не однажды предупреждал их о рейдах омоновцев в бронежилетах и с автоматами в руках. Эти ребята любили завалиться в ресторан и, угрожающе потряхивая оружием, невзирая на чины и звания, уложить всех присутствующих на паркетный пол.

Капитану Васильчикову стало известно, что с недавних пор его услуги значительно расширились и, кроме барышень, особо доверенным клиентам он предлагал махонькие пакетики с героином, который в последнее время стал необычайно популярен среди «золотой молодежи».

Ресторан был открыт, и Григорий Моисеевич, словно лев, помещенный в узенькую клетку, неторопливо аршинными шагами мерил широкий холл. Он любил вечер за множество огней, за музыку, за веселые застольные разговоры и дожидался позднего часа с таким же нетерпением, как священник Пасхальной проповеди.

– Чего хотели, господа? – спросил Григорий Моисеевич, направляясь к Васильчикову.

Метрдотель двигался быстро и напоминал валун, сорвавшийся с кручи. Первое желание, какое испытал капитан, это теснее прижаться к стене, чтобы громадина не подмяла его своим весом.

– У меня есть к вам пара вопросов, Григорий Моисеевич. – Васильчиков вытащил удостоверение. – Уголовный розыск.

– Ах, вот как! – Прищурившись, метрдотель заглянул в документ. – Таким гостям мы всегда рады, – ответил он, поморщившись, будто слопал зараз полкило лимонов. – У нас ведь такое дело, помогать нужно друг другу. А то, понимаете ли, развелось тут нечисти всякой. Никакой метлой не выгребешь. Вот что я вам, господа, предлагаю: в холле мы с вами не будем разговаривать, давайте пойдем в мою каптерку.

И Григорий Моисеевич, располагающе улыбнувшись, звонко брякнул ключами и важно устремился по коридору. Он напоминал баржу, встречавшиеся на его пути невольно отступали в сторону, словно мелкие суденышки, прибитые к берегу большой волной.

Григорий Моисеевич явно поскромничал, назвав свою комнату каптеркой. Она была обставлена мебелью из красного дерева и совсем не походила на укромный уголок ротного старшины. Здесь же двуспальная кровать с резными спинками в виде парящих ангелочков. В ресторане она пользовалась некоторой известностью – не один десяток путан начинали свою карьеру именно на этом ложе работы итальянских мастеров. Всякий раз Григорий Моисеевич непременно выступал в роли терпеливого и мудрого наставника, причащая каждую из путан собственным семенем. Он был по-солдатски прост и называл ночные проповеди не иначе как «курсом молодой жрицы».

В мини-баре, прижавшись друг к другу фигурными боками, стояли дорогие марочные вина, три бутылки коньяка – судя по наклейкам, метрдотель предпочитал французский.

– Так о чем пойдет речь, господа? – гостеприимно показал на кресла Григорий Моисеевич и, показушно спохватившись, добавил: – Может, желаете винца, водочки?

– Застолье – это всегда надолго, – улыбнулся Васильчиков, проваливаясь в низкое мягкое кресло, – а нам с сержантом хотелось бы побыстрее, – кивнул он на Алексея. – Зададим пару вопросов да разбежимся, я к жене, а он к любовнице.

Толстые пальцы, аккуратно обвившие медную ручку на дверце бара, разогнулись и уже нетерпеливо выбивали рваную дробь на самом краешке стола. Васильчиков едва подавил улыбку – метрдотель и не желал задерживать гостей.

– Я весь внимание. Мой долг – помочь родной милиции, – очень серьезно посмотрел он на Васильчикова.

– Вы знаете эту девушку? – положил капитан на стол фотографию.

Ничто так не выдает характер человека, как его глаза и руки. Но если с глазами у Григория Моисеевича были лады и даже, наоборот, они приобрели равнодушное и сонливое выражение, какое встречается у цыгана, решившего увести племенного жеребца, то руки подкачали – пальцы дрогнули, едва его взор коснулся фотографии. Григорий Моисеевич малость переигрывал – даже у самого незаинтересованного свидетеля не бывает во взгляде такой отстраненности.

– Что-то никак не могу припомнить, – в отчаянии он даже стукнул ладонью себя по колену. – А она бывает у нас?

Олег Васильчиков улыбнулся – этот громила неплохо владел актерскими приемами.

– Думаю, вы ее знаете, посмотрите внимательнее на фотографию.

– С чего вы взяли, что я ее знаю? – после паузы должно следовать недоумение, и Григорий Моисеевич изобразил его вскинутыми бровями. – Ах, да! Интерьер… да, это у нас. Столы, стулья, все как есть, – на мясистом лице гамма чувств, среди которых преобладает досада. – Но я ее не встречал!

– Девушка красивая, такие запоминаются. – Васильчиков выглядел почти обиженным.

Григорий Моисеевич перевел взгляд на кровать, это произошло невольно, но от капитана не укрылась искра в глазах метрдотеля.

– Знаете, молодой человек, сколько здесь бывает красивых женщин, – мечтательно протянул Григорий Моисеевич и уже суше, найдя деловую тональность, продолжил: – Разве всех их упомнишь. Скажу вам по секрету, красивые девушки не запоминаются. Как правило. Все они на одно лицо. Чтобы запомнить женщину, в ней должна присутствовать индивидуальность.

В чем-то старый развратник был прав.

Капитан Васильчиков посмотрел на часы.

– Кажется, наш визит начинает затягиваться.

На широком лице метрдотеля впервые за время разговора промелькнуло нечто похожее на улыбку.

– Жаль, что не сумел вам помочь, – он даже развел руки в стороны и пребольно хлопнул себя по бокам. – А так хотелось бы хоть чем-то облегчить нелегкий труд нашей родной милиции. – Он поднялся и теперь возвышался над сидящими горой, с которой могли скатываться опасные глыбы. – Если я вам понадоблюсь, может, по какому-то другому делу, вы непременно заходите, приятно было с вами познакомиться, молодые люди, – протянул он ладонь величиной с лопату.

– А ты садись, Гриша, чего ты дергаешься. И рано ты нас выпроваживаешь, мы люди служивые, подневольные, когда нужно будет, тогда и собираться начнем. – Тон капитана еще оставался дружелюбным. – Давай поговорим спокойно и эффективно. Тебе нужно куда-нибудь идти, Алексей? – посмотрел он на спутника.

Сержант лениво повел плечом и сдержанно ответил:

– Все свои свидания я перенес на завтра.

Глыба все-таки сорвалась, и слова, словно камни, посыпались на капитана.

– Что вы себе позволяете?! Кто ваш начальник?! – Григорий Моисеевич убрал руку за спину.

– Сядь! – стиснул зубы капитан Васильчиков. В случае необходимости он умел быть жестким. – Я ведь тебе еще не все сказал, Гриша. Ты думаешь, мы не догадываемся про твои шашни с проститутками? Хочешь, я тебе напомню, сколько лично ты кладешь в карман от каждой случки с клиентами? – Григорий Моисеевич обреченно рухнул. Кожаное кресло приняло его в объятия, стойко выдержав нешуточный удар. – Впрочем, ладно, меня это мало интересует. Я хочу тебя спросить, ты знаком с оперативной съемкой? – Чуть задержав взгляд на почти черных глазах метрдотеля, добавил с удовлетворением: – Вижу, что знаешь. Тогда не будем задавать лишних вопросов, – и он высыпал на стол еще несколько фотографий.

Григорий Моисеевич поднял снимки и, едва взглянув на них, глухо застонал, отвернувшись:

– Господи… Это провокация.

Фотографии были цветными, с сочными солнечными красками, на первом плане отчетливо запечатлелась могучая фигура Григория Моисеевича: он передавал махонький пакетик прыщавому хлыщу в джинсовом застиранном костюме. Причем подобную неосторожность он позволил себе едва ли не впервые, уступив желанию клиента, которого уже замучил изрядный трясунчик.

Фотография была выполнена настолько искусно и качественно, что казалось, будто невидимка фотограф стоял на расстоянии вытянутой руки, но Григорий Моисеевич совершенно точно знал, что это не так. Единственное место, откуда он мог быть заснят, так это из окон соседнего здания. Мощный объектив настолько приблизил его изображение, что на крупном носу можно было рассмотреть каждую веснушку.

– Чтобы тебя совсем оставили сомнения, скажу, что тот задрипанный человечек, которому ты продал пару граммов героина, наш агент, а на пакетике оставлены твои пальчики. Ну как, у нас имеется повод, чтобы поговорить обстоятельнее?

Григорий Моисеевич красноречиво взглянул на сержанта.

– Мне бы хотелось, чтобы наш разговор остался в тайне.

– Не стесняйся, рассказывай. Этот человек в курсе.

– Ну если так, – вздохнул Григорий Моисеевич, – вижу, что выбирать не приходится. Эту девушку я знаю. Зовут ее Ольга Крачковская, она подруга очень уважаемого человека в городе.

– Его зовут Стась Куликов?

– Видите, вы и об этом знаете. Да, это Стась Куликов. Пару месяцев назад его обгорелый труп нашли в микроавтобусе на городской свалке. Лично я никогда не думал, что Куликов может так бездарно сгинуть. Он любил появляться в этом ресторане со своей братвой, по вечерам здесь сходилось много уважаемых людей. Я бы сказал, у них здесь было нечто вроде клуба.

– Ты веришь, что Куликова действительно больше нет?

Григорий Моисеевич взгляда не прятал, и к глазам цвета качественного чернозема примешалась искорка лукавства. Сейчас он напоминал конокрада, державшего украденную лошадь под замком, и на обвинение в воровстве, за отсутствием иных доказательств, ему ничего не оставалось делать, как яростно и усердно клясться в собственной невиновности. Наверняка в его роду не обошлось без цыганской крови.

– А при чем здесь мое мнение? Человек я небольшой, спрос с меня тоже невеликий. Только одно я хочу сказать: что-то уж больно тихо его похоронили. Не по чину, таких людей так простенько в сырую землю не закапывают. Если бы Кулик сумел воскреснуть, ему очень бы это не понравилось. Остается предположить, что такая тишь кому-то была нужна.

– Ладно, прояснили, – удовлетворенно качнул головой Олег, – но вернемся все-таки к подруге Куликова. Она приходила сюда одна?

– Без Куликова я ее ни разу не видел. И вообще хочу сказать, как только он исчез, Ольга тоже здесь больше не появлялась.

– Где она живет?

– Как-то совершенно случайно я ее видел около Павелецкого вокзала.

– Как ее можно найти?