Текст книги "Делу конец – сроку начало"

Автор книги: Евгений Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

Глава 11

Старший лейтенант Трошин по-хозяйски вылез из «Эсперы», подрыгал ногами, стараясь разогнать кровь в застоявшихся ногах, и посмотрел на дорогу, по которой дисциплинированно катили автомобили. Дежурство только началось, впереди бездна времени, оно пройдет в поединке с нарушителями.

Трошин исполнял свои обязанности с азартом. В каждом водителе он видел потенциального нарушителя и не стеснялся досматривать даже малолитражки, будто рассчитывал отыскать под водительским креслом сумки с тротиловыми шашками.

Из-за поворота показалась белая «Волга». Двигалась она слишком аккуратно, повинуясь всем выставленным знакам. Улица в этом месте была широкая, дорога гладкая, и двигаться со скоростью семьдесят километров в час было большой радостью, что и делали практически все водители, не обращая внимания на ограничения. Однако этот водитель был большим педантом и даже на километр не позволял себе превысить скорость. С таким дисциплинированным шофером следует познакомиться лично и крепким рукопожатием выразить свое почтение.

Небрежно махнув жезлом, Трошин проследил за тем, как автомобиль, моргнув правым поворотником, покорно прижался к тротуару.

Неторопливо приблизился к машине. Водителем оказался парень лет тридцати. Он издалека заулыбался инспектору, как будто распознал в нем ближайшего родственника, и, подавая документы, заверил:

– Все путем, шеф, ничего не нарушал.

Инспектор изучал права на машину белобрысого и улыбаться не собирался. Документы были в порядке, но возвращать их он не спешил, что-то его настораживало, но вот что именно, ответить себе не мог. Трошин обошел вокруг машины, разглядел царапину на капоте и вяло поинтересовался:

– Знак видели?

– Какой? – оторопел белобрысый. – Это ограничение, что ли? Сорок километров? Так я тащился не более тридцати девяти, шеф.

– В этом плане у меня нареканий нет, я не об этом знаке. Здесь висит еще знак пешеходной дорожки, так вот, вы не пропустили женщину.

Белобрысый выглядел возмущенным.

– В натуре, начальник, я ведь ее видел. Она сама не пожелала дорогу переходить. Я даже скорость погасил, а она как стояла, так и стоит. Не ждать же мне целый час, пока она наконец перейти надумает.

– И все-таки к пешеходам нужно быть повнимательнее, – сдержанно заметил Трошин, задержав взгляд на водителе.

Странно, но белобрысый нервничал, будто, кроме трех пассажиров, он вез еще с полкило героина. Вид у него был слегка заискивающий.

– Откройте багажник, – решился наконец Трошин.

– Зря, начальник, не доверяешь, – обиделся водитель. – Таких честных, как я, по всей Москве днем с огнем не сыщешь.

Он выдернул связку ключей из зажигания и нехотя пошел к багажнику.

– Ну что у меня там может лежать? Кроме запаски и ключей, больше ничего и нет.

Неожиданно дверца машины открылась. Из нее вышел симпатичный шатен с располагающим лицом.

– Что он вам наговорил такое, товарищ инспектор? Кроме наркотиков и оружия, у него больше ничего нет. Так что он не самый опасный человек для общества. И потом, разве настоящие ценности в багажник прячут? Вы, товарищ старший лейтенант, в салоне посмотрите, вот где искать нужно. Мы только что банк выпотрошили, пятерых инкассаторов положили, а деньги в мешках здесь спрятали.

Шатен держался очень дружелюбно. Облокотившись о распахнутую дверцу, он казался воплощением покоя.

Шутка понравилась Трошину. Ясно, что перед ним агнцы.

Улыбнувшись, Трошин вернул документы водителю, который так и не успел открыть багажник.

– Только что-то в салоне у вас я не вижу никаких мешков. Куда вы их поместили?

– А мы прятать умеем, товарищ старший лейтенант, – все так же весело улыбался шатен.

– Езжайте, – разрешил Трошин, – но впредь будьте осторожны.

– Обязательно, начальник, – скороговоркой произнес белобрысый, пряча водительские права во внутренний карман куртки. – Для меня пешеход так же священен, как для индуса священная корова, я его за полверсты пропускаю. Только ведь та бабка в самом деле никуда не торопилась. Ей-то что, она на пенсии, а нам торопиться надо, от милиции убегать. Ха-ха-ха! – неожиданно весело расхохотался блондин.

Смех водителя Трошину не понравился. Каких только чудаков не встретишь на дороге.

«Волга» мгновенно завелась и плавно тронулась, включив левый поворотник.

Она уже скрылась из виду, когда по рации раздался взволнованный голос:

– Всем постам! Ограблен банк на улице Ильинке, убито пятеро инкассаторов. Задерживать все «Мерседесы» темно-серого цвета, подозреваются двое мужчин в возрасте от тридцати до тридцати пяти лет, с ними белокурая девушка лет двадцати. Задерживать все «Мерседесы» темно-серого цвета…

Внутри нехорошо екнуло, шатен из машины тоже говорил об ограблении банка и пяти трупах. Но они ехали на «Волге», к тому же в машине было четыре человека, а по рации передавали про троих.

Трошин включил рацию и произнес:

– Говорит инспектор дорожного поста старший лейтенант Трошин. Несколько минут назад по улице Большой Филевской в сторону Шмитовского проезда проследовала «Волга» тридцать один десять белого цвета с четырьмя пассажирами: трое мужчин и одна женщина. Машина подозревается в причастности к ограблению банка на улице Ильинка.

* * *

– Кажется, отделались, – не скрывая облегчения, выдохнул Стась.

Теперь это уже был не тот доброжелательный шатен, что несколько минут назад. На лбу выступила обильная испарина, лицо бледнее обычного. Губы плотно сжаты. Держался он по-прежнему уверенно, но больше по привычке. Аккуратно положил пистолет рядом с собой на сиденье и, не скрывая раздражения, спросил:

– Ну, чья была идея переложить деньги в багажник?

– Я думал, так лучше будет, – виновато протянул Игнат, не отрывая взгляда от дороги. – Ведь ехал же аккуратно, не должны были остановить. Чем-то мы ему не понравились, коли решил машину осмотреть.

– Это рожа твоя ему не приглянулась, – зло процедил Стась, – скалиться меньше нужно было. И все эти твои ужимки!.. Я же сколько раз тебе говорил, чтобы ты от них избавлялся! А то смахиваешь на какого-то де била!

– А знаешь, Стась, я ведь не на шутку струхнул, когда ты начал про банк-то говорить, – очень серьезно сказал Ковыль. – Кто знает, чем обернется, думал, еще один грех на себя возьму, а он твою откровенность за шутку принял.

Куликов усмехнулся:

– Я органически не выношу ложь, тем более не люблю врать работникам милиции.

– Кстати, около твоего дома паслись какие-то два фраера. На ментов не похожи. У меня большое подозрение, что это люди Назара Колотого.

Куликов нахмурился.

– Откуда такое подозрение?

– Мои люди за ними немного понаблюдали: базар деловых, ведут себя аккуратно и нигде особо не светятся. Побывали на кладбище, спрашивали, когда тебя похоронили и много ли народу было, кто из авторитетов присутствовал. Мы их незаметно засняли, показывал я их фотографии своим, так оказалось, что они и в наших точках побывали, такое впечатление, что тебя пытались вычислить.

Внутри у Стася похолодело, но он сделал над собой усилие и равнодушно произнес:

– Даже если это люди Назара, то ему меня не достать… Честно говоря, жалею, что в свое время я ему руки не обломал.

«Волга» свернула с улицы и, косолапо переваливаясь с одной стороны на другую, проваливаясь колесами в мутную грязную жижу, поехала по разрытому двору к одиноко стоящему дому.

После своего исчезновения Стась отрастил усы и бороду. Облик его при этом изменился до неузнаваемости: приобрел какую-то академичность и основательность, и трудно было признать в мужчине интеллигентного вида, с хорошо поставленной речью, уголовника с почти десятилетним стажем.

С некоторых пор он и сам стал замечать за собой слежку. Нельзя сказать, что Стась слышал за спиной топот и чувствовал, как толпа филеров дышит ему в затылок, но тем не менее он стал ощущать определенный дискомфорт, от которого не мог отделаться даже в абсолютном одиночестве. Он перестал чувствовать себя в безопасности, и на это у него были веские причины.

Первый сигнал прозвучал незадолго до мнимого захоронения. Тогда в своей квартире он обнаружил на ковре чужую расческу. Непримечательная деталь туалета навела Куликова на весьма серьезные размышления. В его жилище побывал чужой. Тот, кто приходил, долго сидел в кресле, основательно примяв его, а когда убедился, что ждать уже не имеет смысла, тихо вышел.

Неаккуратность нежданного гостя обнаружилась и в другой, запасной квартире, где в пепельнице, кроме обычных сигарет «Мальборо», которые он предпочитал всем другим, лежал окурок «Бонда». Но странно, запаха дыма визитер не оставил. Неужели, чтобы не причинить неудобства хозяину, он курил, открыв форточку и выдыхая в нее струйку дыма?

Не менее странным было и то обстоятельство, что человек, проникший в его квартиру, по всей видимости, был талантливым взломщиком. Он сумел избежать множества ловушек, блокирующих дверь при нежелательном вскрытии, шесть усложненных замков на обеих дверях преодолел необыкновенно легко, словно Стась оставил квартиру распахнутой настежь. Куликов знал только одного человека, способного справиться с такой техникой, а именно Назара Колотого. Во многих случаях тот вообще пренебрегал отмычками и орудовал обыкновенным заточенным шилом. Фигура крепкая и очень уважаемая в преступном мире.

Только на тот момент Колотый должен был сидеть в казематах Бутырки, дышать спертым воздухом и каждый обед давиться комьями плохо проваренной перловой каши. Трудно предположить, что начальник учреждения отпускал своего подопечного на час-другой, чтобы тот наведывался к своему другу.

Теперь вот объявились два типа около его конспиративной квартиры. А не многовато ли для одного человека?

Стась не тешил себя иллюзиями и не ждал, что Назар радостно кинется ему на шею, все-таки у вора имелось немало оснований ненавидеть его. И одна из главных причин заключалась в том, что Куликов сумел вытеснить братков едва ли не со всего Юго-Западного округа. Возможно, подобного бы не произошло, если бы Назар находился на воле, а не хлебал лагерную баланду в одной из колоний Печорского края. И что Колотый захочет восстановить справедливость, а заодно и укрепить свой пошатнувшийся авторитет, ни у кого не вызывало никаких сомнений. Не тот человек Назар Колотый, чтобы проносить ковш с похлебкой мимо своего рта.

Подъезжая к дому, Стась ощутил опасность, причем она была настолько реальна, словно он ухватился пальцами за оголенные электрические провода, даже волосы у него на затылке встали дыбом. Сначала он не мог понять, что же его так насторожило, все было по-прежнему: парочка пенсионеров, беседующих в закутке скверика, мусорный бак с требухой, торчащей во все стороны, покосившаяся изгородь вдоль палисадников, окна… Стоп! На третьем этаже во втором окне справа тускло горел свет. Эта квартира пустовала, год назад здесь умерла восьмидесятипятилетняя бабка, а единственный внучок, загремевший на нары за грабеж, уже четвертый год отбывал срок. Малому трудно было рассчитывать на досрочно-условное освобождение, тем более невозможно было предположить, что воскресшая старушка решила проведать оставленное без присмотра жилье.

За тонкими занавесками мелькнула какая-то тень, а потом свет в окне неожиданно погас. Именно сейчас кто-то неведомый и хищный, спрятавшись в темноте, разглядывал приближающийся автомобиль и, приложив приклад к плечу, сосредоточенно всматривался через оптический прицел в людей, сидящих в салоне.

– Погаси габариты! – приказал Стась, и автомобиль окунулся во тьму.

– Что-нибудь не так? – настороженно поинтересовался Ковыль, поглядывая по сторонам.

– Нежели ты не чувствуешь запаха опасности?

Пистолет Ковыль предупредительно снял с предохранителя и, сжав челюсти, готов был отправить ворох пуль в любую мишень.

У самого угла дома мелькнула тень, Ковылев инстинктивно напрягся.

– Фу ты, черт! Кошка. Наверное, так и есть, – протянул Ковылев. – И куда мы теперь?

– Слушай меня внимательно, самое главное – не дергаться. Сейчас ты выйдешь из машины как ни в чем не бывало, подойдешь к подъезду и вдоль стеночки прокрадешься за угол здания. А ты, Игнат, не зажигая габаритов, давай задним ходом.

– Понял, – повернул ключ Игнат.

Ковыль, взявшись за ручку, распахнул дверцу и, натянув на самые глаза темную вязаную шапочку, побрел к подъезду, наблюдая боковым зрением за тем, как «Волга» на малых оборотах трусливо покидает неуютный и тесный двор.

Остановившись у входа, он услышал, как где-то наверху негромко скрипнула дверь. В подъезде было темно, лампы вывернуты – очень неплохая ситуация, чтобы пальнуть в затылок из пистолета. Ковыль громко стукнул дверью, как будто направился к лестнице, и, неслышно шагнув назад, вдоль стены побежал к остановившейся машине.

– Что там? – спросил Стась, едва тот распахнул дверцу.

Ковыль с облегчением плюхнулся на переднее сиденье и проговорил:

– А ты ведь был прав. Только я подошел, как наверху дверь открылась. Кто-то нас там ждал.

– Ладно, поехали, – распорядился Стась, – здесь не самое лучшее место, чтобы светиться. Фрунзенскую знаешь?

– Ну? – Игнат развернул машину, чуть не залезая правым колесом на груду битого кирпича.

– Поехали туда. И чтобы все путем. Мне ни к чему «Формула-1» с пятью миллионами баксов в багажнике. Еще вот что, узнай, как там поживает наш общий приятель Назарушка Колотый.

– Понял, – заулыбался Игнат.

Глава 12

Зрелище было неприглядное. За подобной сценой любопытно наблюдать на экране телевизора, где кровь воспринимается такой же понарошку, как ворох отстрелянных гильз или физиономии копов, озабоченных кучей трупов, нежданно свалившихся на территорию их полицейского участка. И совсем иное дело лицезреть место убийства вживую, когда буквально на пузе ползаешь с измерительной лентой, высчитывая расстояние от одного трупа до другого, тщательно в журнале фиксируешь нелепые позы застывших фигур и помимо воли наталкиваешься на искаженные болью лица. Такое впечатление, что вымазался кровью с ног до головы, противной, пахучей, запекшейся. Жуткое чувство, что чужая кровь свернулась на его теле толстой шероховатой корочкой, не покидало Шевцова.

У места преступления старались два фотографа. Один свой, из управления. А вот кто второй? Да какая разница, пусть фотографирует, если начальство дало «добро».

Фотографы были явными антиподами: один худенький и нервный, смахивающий на гимнаста; другой – огромный и толстый, он больше напоминал тяжелоатлета, покинувшего спорт, слегка оплывший, с крупным довольным лицом. Но оба работали слаженно, по-деловому, никаких лишних движений. У худого от усердия вылезал язык, а толстый, напротив, был сосредоточен. Они снимали со всех ракурсов, заглядывали покойникам в глаза и делали крупный план. Окружавших для них не существовало, и было ясно, что каждый из них не покинет место происшествия до тех самых пор, пока не отснимет с десяток пленок.

Шевцов уныло наблюдал за происходящим. Не похоже, что это сделали какие-то отморозки, операция была проведена по всем канонам гангстерских сериалов, с килограммами расстрелянных гильз, щедро разбросанных по всему кварталу, и грудой трупов, нелепо застывших на самой середине проезжей части. Такое зрелище кого угодно заставит содрогнуться.

Полковник Крылов стоял в сторонке и терпеливо выслушивал сбивчивый рассказ директора банка. Солидный мужчина с густой копной волос и моложавой проседью на висках теперь выглядел потерянным ребенком, у которого отобрали сразу все игрушки и вдобавок наказали за провинность, которую он не совершал.

По растерянной физиономии Крылова было видно, что он думает об ином, а точнее – о дубовом паркете в кабинете начальника управления, где через каких-то полчаса он должен будет доложить генералу о случившемся и предложить несколько рабочих версий.

Место преступления со всех сторон было огорожено обыкновенной бельевой веревкой, за которой, вытянув шеи, многочисленной толпой маялись зеваки. Вот так всегда: все куда-то спешат, торопливо посматривают на часы, но едва происходит что-то экстраординарное, как прохожие мгновенно забывают про свои неотложные дела и, утоляя праздное любопытство, таращатся на чужую беду. Подогнать бы сюда пожарную машину и, открыв брандспойт, хорошим напором отвадить страждущих.

– Неужели он так и сказал? – наконец выдавил из себя Шевцов, не скрывая удивления.

– Так и сказал, товарищ майор, – чуть смущенно протянул старший лейтенант Трошин. – Мне и в голову не могло прийти, что это правда. Только когда через несколько минут по рации сообщили об ограблении, я сразу и передал информацию об автомобиле и пассажирах. Хотя понимал, что дело это безнадежное, наверняка машину они бросили через пару километров, а сами пересели в другую.

– И все-таки ты напрасно не сделал попытки задержать их, – мягко укорил Шевцов.

– Видно, чутье у меня притупилось. Больше и не знаю, как ответить, – искренне сетовал Трошин. – Раньше, бывало, каждую подозрительную машину проверял, а затем понял, что это по большей части напрасный труд. И потом, когда дежуришь на дороге, шутников тоже порядочно встречается, а это расхолаживает. Бывает, спросишь, что везете в багажнике, а хохмачи отвечают: двадцать кило героина. Проверишь машину, разумеется, ничего не обнаружишь. Не тащить же каждого шутника в отдел.

– Знакомо, – согласился Шевцов, он и сам мог бы припомнить с десяток аналогичных случаев. Шутников хватает везде. – И как они выглядели?

– Ничего особенного или настораживающего, скажу честно, я не заметил, – признался Трошин. – Обыкновенные люди. Ни боязливости в глазах, ни трясучки в пальцах. Шофер, правда, был чересчур любезен, но мне и не с такими идиотами приходилось встречаться.

Фотографы продолжали снимать. Толстяк наклонился над одним из убитых, и Шевцову даже показалось, как он горячо что-то зашептал ему на ухо; худощавый тоже не отставал, он работал с покойниками едва ли не в полный контакт и даже вроде бы подвинул руку одного из них, чтобы тот выглядел более реалистично.

В своем деле парни были настоящие художники.

– Может быть, ты разглядел на их лицах какие-нибудь шрамы, бородавки, родинки? Может, наколки какие заметил?

Старший лейтенант задумался, брови его при этом сильно искривились, и на лбу образовалась волнистая неровная складка.

– Да ничего такого не было! – в сердцах воскликнул Трошин. – Никаких особых примет. Первому было лет двадцать пять – тридцать, лицо удлиненное, нос с горбинкой. Второй постарше и посерьезнее, с бородой, с усами, шатен. Ну, что еще?

– Ты бы их узнал?

– Внешность, конечно, трудно описывать, но если бы где-нибудь на улице встретил, то, думаю, узнал бы сразу.

– Посмотри вот сюда. Ты здесь никого не узнаешь?

Шевцов достал из кармана несколько фотографий, среди них был и снимок Куликова. С некоторых пор он таскал его фотографию с собой, как если бы тот был его ближайшим родственником.

Трошин взял пачку снимков и стал тщательно изучать каждый. Дошла очередь и до Куликова, но он равнодушно отправил его вслед за остальными, переложив в другую руку.

– Никого не знаю.

Шевцов взял у него из рук фотографии, потом достал фломастер и на портрете Куликова уверенно подрисовал бороду и усы.

Старший лейтенант изумленно ахнул:

– Это он! – И, вырвав из рук майора фотографию, поднес ее к глазам, будто хотел подробнейшим образом рассмотреть детали его лица. – Это точно он, товарищ майор!

Шевцов вытянул из рук инспектора снимок и бережно сунул его в самую середину пачки.

С воскресением вас, господин Куликов!

Глава 13

В Москве оставаться было нельзя, и Куликов решил затеряться на самой границе зеленого пояса, в массиве дачных строений. Если за ним действительно следили, то внезапным исчезновением нужно было сбить интерес к своей персоне. Отлежаться неделю-другую, может быть, месяц. В общем, сколько потребуется. Прикинуться дачником, которого ничего не интересует, кроме хорошей погоды и урожая, да еще бутылочки пива на сон грядущий. Подобная роль будет не из простых, но чего не сделаешь ради собственной безопасности. Во всяком случае, скромная дача в тридцати километрах от столицы куда предпочтительнее, чем камера Бутырки.

Можно было бы для своего убежища подобрать что-нибудь поприличнее, например, солидный коттедж в пределах Рублевского шоссе, который бы полностью соответствовал его настоящему статусу, или двухуровневую квартиру в центре Москвы, но в таком случае ему вряд ли удалось бы сохранить свое инкогнито более трех дней. Это наивные глупцы считают, что высокие заборы и количество комнат могут уберечь от неприятных сюрпризов. На самом деле все эти люди, располагающие значительными ценностями, заносятся в картотеку ФСБ, и каждый из них, даже не подозревая о том, больше смахивает на микрообъект, на который нацелены окуляры силовых ведомств. Прятаться нужно не среди московской знати, щеголяющей шикарностью особняков, а в толпе обывателей, чьи интересы не распространяются дальше спелой клубники и килограмма карасей, выловленных спозаранку.

Дом, который снял Куликов на лето, находился немного поодаль от дачного товарищества и одной стороной практически примыкал к лесополосе – очень неплохое обстоятельство, чтобы в случае нужды незаметно скрыться. Неожиданно для себя он втянулся в дачную жизнь и частенько, взяв с собой Ольгу, бродил по окрестностям.

В этот раз Куликов был один. Прихватив «макаров», он забрался в лесную глушь, где разрядил целую обойму в гнилую корягу. Мужчина должен отменно делать две вещи – стрелять и управлять машиной, и Куликов старался соответствовать.

Стась не сразу заходил в дом, сначала некоторое время наблюдал издалека, потом, приблизившись, заглядывал в окно, и, только, убедившись, что дом пуст входил в дверь. Так он поступил и в этот раз. Не потому, что чего-то заподозрил, а больше по привычке. Важно не расслабляться, а то хватку потеряешь совсем.

В комнате никого, Ольга ушла на местный рынок. У стены старенький диван, плохонький телевизор – иначе нельзя, сопрут. И ровным счетом ничего настораживающего!

Куликов обошел избу, поднялся на крылечко и, поторкавшись ключом в скважине, распахнул дверь. Едва он перешагнул порог, в нос шибануло опасностью. Все вещи были на своих местах, но вместе с тем в комнате ощущалось нечто зловещее, и Куликову даже показалось, будто завибрировал от постороннего присутствия на самой высокой частоте окружающий его воздух. Он сунул руку в карман и тут же вспомнил, что час назад бездарно расстрелял целую обойму патронов в какой-то глубокой расщелине, заросшей крапивой.

– Если вытащишь руку, вышибу тебе мозги, – веско и очень хладнокровно предупредил чей-то спокойный голос.

– Не надо нервничать, приятель, – Куликов постарался придать своим интонациям как можно больше бодрости, – пушка у меня не заряжена, если хочешь убедиться, посмотри сам.

– Проходи в комнату, – грубовато посоветовал незнакомец, стоящий за спиной, – и не верти башней, если она тебе еще дорога.

В комнате на продавленной тахте, по-хозяйски закинув ноги на гладко струганный табурет, сидел Назар Колотый и, не опасаясь преждевременных морщин, добродушно улыбался во все лицо.

– Ну что же ты застыл, Стась, проходи. Дом этот, как я понимаю, твой.

– Чего ты хотел?

– Неласково ты на гостей смотришь, слишком много в твоих глазах чертей прячется, – укорил Назар, а потом поинтересовался с иезуитской любезностью: – Как дела у тебя, дорогой? Рассказывай, давненько не виделись.

Не далее как вчера вечером к нему на дачу заезжал Ковыль и сообщил, что Назар в бегах. Факт сам по себе очень примечательный, такие люди, как правило, в побегушниках не числятся, они мотают срок в «чалкиной деревне» до последнего звоночка и не порочат свое имя прошениями о пересмотре дела. Зона для них такое же обыкновенное место, как для иного цех, пропахший эмульсией и раскаленным металлом. Для того чтобы сорвать их с родного гнезда, требуются очень веские причины, такие, как смерть или возможное бесчестье. Между какими жерновами Назар Колотый оказался в этот раз?

– И что же ты от меня хочешь услышать? – глухо проговорил Стась.

Назар едва пошевелил пальцем, и мужчина, стоявший за спиной Стася, приказал:

– А теперь медленно, желательно без всяких ковбойских штучек, вытащи из кармана ствол двумя пальцами и положи его на пол. Аккуратно.

Выбор был невелик. Волына была пуста, без начинки это всего лишь кусок железа, самое большее, на что она сейчас сгодилась бы, так это раскалывать лесные орехи.

– Пожалуйста, – охотно откликнулся Стась и медленно выполнил приказ. – Теперь какие будут распоряжения?

– Я смотрю, ты остряк, как бы этот юмор пагубно не отразился на твоем здоровье. А теперь, не оборачиваясь, легонько толкни ногой свою пушку назад.

– Твой напарничек долго жить будет, слишком уж он недоверчивый, – беззлобно посетовал Стась и небрежно пнул пистолет.

Куликов затылком чувствовал, как незнакомец, склоняясь над пистолетом, упустил его из поля зрения на долю секунды. Этого времени вполне достаточно, чтобы с разворота ударить чересчур подозрительного гостя носком ботинка под самый подбородок, а потом со всего размаха прыгнуть ему каблуками на гортань. И услышать, как, подобно яичной скорлупе, затрещит смятая трахея. Такие гимнастические упражнения весьма эффективны в поединке. Но не следовало наивно полагать, что Назар Колотый заявился в его дом без подарка. Наверняка в кармане брюк он приберег какое-нибудь чудо техники с пятнадцатью патронами в обойме. Он способен запросто выпустить пяток пуль в спину хозяина.

– Теперь можешь повернуться, – голос за спиной прозвучал чуть дружелюбнее. Щелкнула пустая обойма. – Однако не обманул!

Куликов повернулся и увидел рослого мужчину лет тридцати. Выглядел он впечатляюще. Судя по широкой грудной клетке и выпирающим мышцам, силы он был немереной. Такому парню совсем необязательно было иметь при себе оружие, неприятеля он способен обезвредить щелчком.

– Мы немножечко отвлеклись, – все тем же вежливым, но одновременно твердым, не терпящим возражений голосом проговорил Назар Колотый. – Хочу тебе сказать, что я очень разочарован твоим поведением.

Обычно таким назидательным тоном родитель разговаривает со своим одиннадцатилетним чадом, вдруг проявившим интерес к противоположному полу и застуканным директором за задиранием платья однокласснице в школьной раздевалке. В голосе слышится упрек, а в душе некое скрытое одобрение. Упрек в том, что отпрыск попался так по-глупому. И одобрение потому, что хитроватый родитель узнает в поступках сына себя раннего и удивляется мудрости пословицы: «Яблоко от яблони недалеко падает».

– О чем ты, Назар?

По лицу Назара невозможно было понять, какая шальная мыслишка посетила его голову, он всегда оставался невозмутим, как идол с острова Пасхи.

– Разве ты не догадываешься? Я всегда считал тебя очень неглупым мужиком, – правый уголок его рта пренебрежительно дрогнул.

– С каких это пор ты меня в мужики записал? Ты же знаешь, что я блатной, – в голосе Куликова прозвучала нешуточная обида. – За такое можно по всей строгости спросить.

Непроницаемое лицо Назара разлепилось в едкую усмешку, полнейшее ощущение того, что вытянутые скулы идола покрылись мелкими трещинками.

– А ты забыл, что тебя Вася Колымский разжаловал?

– А-а, вот ты о чем, – с трудом собрал крохи спокойствия Куликов, лицо его при этом выглядело серым, как у утопленника. Как тут не пожалеть, что не имеешь возможности носить в каждом кармане по здоровенному «кольту». – Это он считает, что меня разжаловал, я же другого мнения. На это нужно разрешение схода. Ты меня можешь убить, но называть «мужиком» не смеешь.

– Под пушкой стоишь и еще права качаешь. Не боязно? – Назар упивался своей властью.

Теперь он напоминал мальчугана, у которого на ладони ползает маленькая безобидная козявка. Он пьянел от собственного всесилия: в его власти было сдунуть в спасительную густую траву или раздавить между пальцами.

Куликов слегка приуныл.

– Чего хотел?

– Как ты думаешь, что заставило меня покинуть милый моему сердцу острог и поспешить на встречу с тобой?

Вот так закавыка! Видно, судьбинушка крепко изогнула его хребет, а затем вывернулась непонятным коленкором, если заслуженного вора потянуло «послушать кукушку».

– И в чем же нужда?

– А в том, дорогой мой, что ты мне крепко задолжал. А должников я помню всегда. Если ты забыл, я могу напомнить. Пока я парился, ты отобрал у моих людей четыре магазина… Раз! – загнул Назар мизинец на правой ладони. – Конечно, не бог весть какие деньги, но в нашем деле и копейка пригодится. Затем ты потеснил моих людей с Павелецкого и Белорусского вокзалов, а это уже, хочу тебе заметить, весьма ощутимые потери. С каждой точки, с каждого лотка нам капала копеечка, в результате получался довольно солидный ручеек. Ты согласен со мной? Ну вот видишь, не возражаешь. Это уже два! – загнул Колотый второй палец, чувствовалось, что арифметика доставляет ему немалое удовольствие. – Потом ты положил свою лапу на гостиничный комплекс. Признаюсь, мне очень не понравилась твоя инициатива, здесь я потерял контроль над девочками, отошли несколько пунктов обмена валют. Но самое обидное заключается в другом: я лишился своего любимого ресторана, в котором встречался с друзьями. Ты на меня не обижайся, Стась, но в этом случае я загибаю не один, а сразу два пальца, – и средний с указательным пальцы тоже оказались прижатыми. – За одно это можно прибить гвоздями твою мошонку к стулу, но это еще не все твои грехи. Ты лишил меня базара, а кроме обычной наркоты, с которой к нам в общак шел немалый процент, я имел свою долю от каждого продавца, согласись, что получается достаточно большая цифра. – Назар поморщился, словно от боли, будто не загибал, а ломал собственный палец. – Ты очень серьезно повредил моей репутации, что само по себе не поддается оценке. И мы потеряли постоянных клиентов. Солидных клиентов! Сюда нужно еще добавить плату за моральный ущерб. Так что получается весьма внушительная сумма.

Лицо Куликова напряглось в язвительной улыбке:

– Знаешь, я в математике не особенно силен, ты бы сказал сразу, сколько выходит.

Губы Назара Колотого брезгливо разошлись, показав подпорченные чифирем зубы:

– Пять «лимонов» баксов! Кажется, ты именно столько снял с банка. – Потом поскреб в задумчивости указательным пальцем широкий лоб и добавил: – Там еще набегают кое-какие денежки, но ради нашей давней дружбы, так и быть, я готов тебе их простить. Я даже прощаю тебе то, что ты работал на моей территории и не спросил моего благословения перед тем, как потрясти банк. А ведь я сам имел на него некоторые виды. Вот опять-таки людей моих пропитания лишил, – скорбно пожаловался Назар, – а ведь им кормиться нужно, у некоторых семьи имеются, детишки малые.