Текст книги "Делу конец – сроку начало"

Автор книги: Евгений Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)

– Заботливый ты, Назар, как я посмотрю, – серьезно заметил Куликов, – о всех обездоленных думаешь. Банк я брал не один, сам в доле! Что я, по-твоему, должен объяснить подельникам?

Назар Колотый нахмурился. Он убрал с табурета затекшие ноги и распрямился. Ему ли, тертому чуть не во всех зонах Сибири, не знать, что Куликов надсмехался над ним, как это может делать только настоящий анархист, не считающийся с устоявшими порядками. Дай им волю, так они своей дурной кровью отравят все сибирские зоны. Такую бациллу следует держать поближе к выходу, желательно у самой параши, чтобы она не смогла ядовитым зловонием распространиться на окружающее пространство.

– Меня это не интересует. Ты обязан отдать долг. Мы так решили. Объяснишь им сам. И вот что я тебе скажу, мы тебе уже сделали предупреждение. Твой дружок в сизо отправился на небо, так что прими к сведению. Даю тебе три дня, если не принесешь деньги в срок, можешь заказывать для себя деревянный бушлат.

Назар Колотый молодцевато поднялся. Он вообще выглядел лет на двадцать моложе своего возраста. Сухощавая, гибкая не по годам фигура могла вызвать зависть у любого из его сверстников. Не зная, что большую часть жизни он провел на открытом воздухе по соседству с лесоповалом, можно было бы предположить, будто он не вылезает из гимнастических залов и несколько часов кряду изматывает себе комплексом растяжек. Его моложавость удивляла. Суровый воркутинский край повлиял на него исключительно благоприятно, иссушил и освежил кожу куда эффективнее, чем какие-нибудь омолаживающие кремы сверхмодных салонов. Колотый словно законсервировался, старели только его руки, покрываясь некрасивыми морщинами.

Неслышно, несмотря на свои огромные габариты, вспорхнул со стула и малоулыбчивый детина и тяжеловато, недобрым взглядом посматривая на застывшего Куликова, направился в черневший проем двери. В кожаной черной коротенькой куртке, туго обтягивающей атлетические плечи, он напоминал неповоротливого грозного жука с крепеньким хитиновым панцирем. В левой руке обыкновенный «макаров», точно нацеленный в лоб.

У самой двери Назар Колотый обернулся, виновато хлопнул себя пальцами по лбу и бодро произнес:

– Да, совсем запамятовал, знаешь ли, в «чалках» вертухаи мне все мозги выбили. Я знаю, тебе девочка одна приглянулась, Ольга Крачковская. С телом бабеночка. Так вот, если ты надумаешь ноги делать, так мои мальчики ее перышком ниже пупа пощекочут. Так-то, – уверенно шагнул в пустоту Назар.

Следом, словно привязанный, затопал сопровождающий, зыркнув напоследок на растерянного Куликова желтоватыми белками, и скрылся в полумраке.

Минуты две Стась продолжал стоять в центре сруба, словно пришпиленный, а когда за воротами негромко хлопнула дверца затворяемого автомобиля, он облегченно вздохнул, понимая, что находился на волосок от гибели.

Глава 14

Банк был ограблен дерзко и очень профессионально. Причем наезд Куликов совершил со своей бандой в тот самый час, когда скопилась значительная выручка. Это не произошло неделей раньше или днем позже, они выпотрошили грузовичок в тот самый момент, когда в банк со всего района стеклось множество долларовых ручейков. В подобные совпадения верить нельзя. Наверняка у Куликова в банке имеется свой человек, через которого он выуживает ценнейшую информацию. Остается выявить этот источник.

Ознакомившись с несколькими десятками дел, майор Шевцов выделил трех вероятных подозреваемых. Именно им было известно о немалом количестве наличной валюты. В день ограбления банка инкассаторы прибыли с пятнадцатиминутным опозданием, что соответствовало договоренности. Об этом знали немногие, но вся троица попадала в их число, потому что «Мерседес» подъехал точно ко времени. И еще один немаловажный пунктик – все трое работали в банке сравнительно недавно, но почти сразу после их появления произошли две значительные кражи.

Первой из списка была женщина. Холеная черноокая брюнетка с гибкой талией и высоким бюстом, который она несла так же торжественно, как опытный официант – поднос с бутылкой дорогого шампанского. Такая женщина может быть желанной любовницей, великолепной собеседницей, если напрячь воображение, ее можно представить даже в роли друга, но агентом Куликова, лихорадочно листающего секретные материалы в отсутствие начальника отдела или директора, – увы, невозможно. Женщины с такими волнительными линиями бедер знают себе цену и продаются редко, но если все-таки подобное случается, то за очень большие деньги. «Интересно, какую сумму отвалил ей Куликов?» – подумал майор Шевцов, когда женщина, слегка изогнувшись, подобрала подол снежно-белого платья и присела на инвентарный, обшарпанный посетителями стул.

– Вы замужем? – неожиданно вырвалось у Шевцова.

Женщина сделала удивленные глаза, при этом он заметил небольшой огрех в макияже – правый глаз был подведен несколько толще левого, и создавалось впечатление, будто она посматривает на собеседника со строгим прищуром. Впрочем, эта мелочь женщину не портила, она не потеряла бы своего очарования, если бы явилась на беседу без грима и без платья.

– А разве это имеет какое-то отношение к предстоящему разговору? – Теперь женщина сурово посмотрела на майора, словно собиралась прочитать нотацию об этике и такте, но в следующее мгновение в глазах осталось только лукавство, подобное вызову. – Или вы хотите со мной познакомиться?

– Я просто подумал, что у такой эффектной женщины обязательно должен быть избранник, и я втайне позавидовал ему. Я говорю очень серьезно. – И, притронувшись пальцами к вискам, мгновенно согнал с лица улыбку. – Я хотел вас спросить вот о чем. Как заместитель начальника отдела вы допущены ко многим секретам, так вы случайно ни с кем не делились эксклюзивной информацией по поводу, скажем, поступления денег, прибытия инкассаторов?

В ее красивых глазах полыхнул искренний гнев, такое трудно изобразить даже при отменной режиссуре.

– Вы спросили, есть ли у меня муж? Так я вам отвечу: мужа нет, но есть любимый мужчина, с которым мы живем вместе уже не один год. Он богат, влиятелен. Занимает неплохой пост, и ему не понравилось бы какое-то мое сомнительное знакомство. Он достаточно зарабатывает и, кроме шикарной квартиры в Москве, имеет недвижимость в Испании.

– Он что, наследный принц?

– Вовсе нет, – мягко разуверила черноокая красавица, – о таких, как он, говорят – олигархи. – Шевцов обратил внимание на то, что последнее слово было произнесено с трудно скрываемой гордостью. Женщина понимала, что значит один из столпов отечественной индустрии в сравнении с рядовым следователем уголовного розыска. Категории явно различались. – Потом, я очень самодостаточная женщина, и моей заработной платы мне хватает не только на вечерние туалеты и дорогие кремы.

– А с кем вы дружите? У вас есть какие-то подруги, друзья, с которыми вы встречаетесь по праздникам, отмечаете дни рождения?

– Разумеется, – невинно ответила женщина, – как у всякого другого человека. Не сидеть же целыми днями, уткнувшись в телевизор. Мы с моим любимым человеком не чуждаемся развлечений, бываем в театрах, ресторанах. Есть у меня и близкие подруги.

– Вы могли бы их назвать?

Черноокая неопределенно повела плечами. Так можно отшивать докучающего ухажера, а в другом случае дать понять, что неплохо бы провести остаток вечера при полыхающих свечах.

– Пожалуйста… Люся Тихонович, моя школьная подруга… Ксения Замова, с ней я училась в институте… Валерия Абрамова, с ней я знакома по прежней работе… Вы что, всех их будете проверять?

– Вы не назвали еще Веру Остроумову, кажется, вы с ней тоже в близких отношениях?

По лицу черноокой пробежала быстрая тень.

– Вы хорошо подготовились к этому разговору. Да, Вера Остроумова тоже моя очень близкая подруга.

– Вы случайно не делились с ней своими служебными успехами?

– А в чем, собственно, дело?

– Дело в том, что ее муж – рецидивист и два последних раза отсидел за грабеж, – просто поведал Шевцов, как будто предлагал ей зажигалку.

На ее сразу побелевшем лице остались одни испуганные глаза, которые стали еще чернее.

– Неужели? – ворохнулось трепещущее сердечко. – Она мне об этом не говорила. Не знала я!.. Только ведь и я им ничего такого не рассказывала. Клянусь!

Девица была раздавлена. Наверняка ей померещился полутемный длинный коридор женской колонии, где молоденькими вертухаями с озороватым хихиканьем будет подмята и раздавлена ее диковинная красота. Трудно представить ее восседающей на почерневших нарах вместе с заматеревшими и напрочь лишенными женственности коблами.

Насладившись победой, он достал фотографии и разложил их на столе.

– Вы узнаете кого-нибудь на этих снимках?

Лицо женщины, малость осунувшееся от переживаний, приобрело осмысленность. Холеная кисть, одетая в непроницаемый белый капрон, потянулась за снимками. Отложив в сторону один снимок, потом второй, она неожиданно воскликнула, натолкнувшись на портрет Куликова:

– Я его знаю!

В ее голосе было столько отчаянной радости, будто она после многих лет разлуки повстречала родное лицо.

– Кто же это? – без нажима поинтересовался Шевцов, ровным мягким голосом погасив ее волнение.

– Этот человек несколько раз делал вклады в нашем банке. Только он был с бородой.

– Вы уверены в этом?

– Абсолютно, у меня очень хорошая зрительная память.

– Вы свободны.

– Что, можно идти? – удивленный взгляд.

Шевцов едва сдержался, чтобы не расхохотаться.

– А вы что думали, я сейчас позову двух милиционеров, и они на вас, бедненькую, наденут наручники и отведут в камеру? Рановато для такого решения. До свидания.

Женщина поднялась и, напоминая породистую лошадку, вышагивающую на плацу, поспешно зацокала к двери.

Следующим в этом списке значился дядька лет пятидесяти с голым темно-коричневым темечком. Он передвигался боком, напоминая хищного краба, нацелившегося на вкусную добычу. Протиснулся в дверь, словно выбрался из расщелины в морском дне, и, неловко протопав до стола, протянул Шевцову костистую, шероховатую, как клешня, ладонь.

– Глеб Егорович, – простуженным голосом представился он. – Да, да, все знаю, вы не стесняйтесь, задавайте любые вопросы, чем смогу, помогу следствию, – сделал он понимающее лицо, при этом его глаза слегка выкатились из орбит, как это бывает у крабов, когда они на каменистом, подернутом илом дне обнаруживают сладкую добычу.

Майор Шевцов с трудом сохранил серьезное выражение лица.

– Мы нуждаемся в таких сознательных помощниках, как вы. Глеб Егорович, вы ничего не заметили странного в тот день? Ну, скажем, какое-то необычное посещение, может быть, настораживающий разговор?

Глаза у Глеба Егоровича активно завращались, будто находились на крохотных щупальцах, выкатившись при это еще больше.

– Знаете, уважаемый товарищ, – доверительным тоном начал он. – Спалось мне в ночь перед этим днем отвратно, так всегда бывает, когда что-то приключиться должно. Ну, думаю, наверняка быть беде, так оно и вышло. А мальчиков положили… Смелые были ребятишки. Но так ничего не заметил. Все было как обычно. Правда, инкассаторы приехали попозже, но это с начальством было согласовано.

– Может быть, вы узнаете кого-нибудь из этих людей, – в который раз за сегодняшний вечер протянул Шевцов фотографии.

Мужчина осторожно взял карточки. Перелистал их без всякого интереса, как это делают малолетние дети, разглядывая книжку с картинками. Но попробуй отними, визг будет несусветный. Вот и Глеб Егорович, несмотря на показное равнодушие, цепко разглядывал фотографии. Поджал подбородок, серый, заросший мелкой щетиной, отчего тот стал напоминать наждачную бумагу, и произнес хрипловато, как будто выражал Шевцову соболезнование:

– Никого не обнаружил, да и не люблю я рассматривать тех, кто в банк заходит. Мое дело бумажки да цифры, а за ними персоналии не разглядеть.

Дальнейший разговор представлялся пустым, время было жаль.

– Если что-то вспомните, то непременно сообщите нам, – сказал на прощанье майор Шевцов.

– Я всегда рад помочь нашим органам, – Глеб Егорович тряс руку Шевцова, будто имел серьезное намерение отхватить у него половину ладони.

Третьим подозреваемым был мужчина лет тридцати. Низенький, угловатый, в огромных черных очках с толстыми стеклами, он производил впечатление типичного банковского работника, чья стихия – ворох неразобранных бумаг и кипа папок, рядком выстроившихся на столе. Подобный экземпляр человеческой породы абсолютно не вписывается в сауну, переполненную голыми девицами, его с трудом можно представить за стойкой бара, потягивающего через соломинку крепкий коктейль, а если удается встретить на пляже, то вдали от основной массы отдыхающих и непременно в серых трусах, прикрывающих коленки.

– Присаживайтесь, – предложил Шевцов, указав на стул. – Насколько я понимаю, вы Сергей Юрьевич Глазков?

– Он самый, – смущенно улыбнулся гость, лицо его при этом болезненно поморщилось, и он стал напоминать махонького дракончика, едва вылупившегося из скорлупы. И робко, словно ноги и впрямь еще не совсем окрепли, протопал к столу. – Чем могу быть полезен?

– Многим, уважаемый Сергей Юрьевич, – с улыбкой заверил Шевцов. – Вы знаете, по какому поводу я вас вызвал?

– Я думаю, по поводу ограбления, произошедшего в банке. – Указательным пальцем он привычно поправил сползающие очки, которые больше напоминали маску аквалангиста.

Через толстые стекла его глаза казались неестественно крупными.

– Совершенно верно. Что вы можете сказать по поводу случившегося?

– А что, собственно, я могу сказать… я ведь не участвовал, так сказать, в ограблении.

– Вы, оказывается, очень остроумный молодой человек, – по достоинству оценил шутку майор Шевцов.

За темными стеклами промелькнуло нечто похожее на обиду – мол, я тебе, уважаемый товарищ следователь, как на исповеди, чистую правду, а ты меня за клоуна держишь!

– Но я действительно ничего не знаю. Целыми днями не вылезаю из своей комнаты и не вижу ничего, кроме отчетов и цифр. За мной числится всякая документация, мне просто голову поднять некогда! – рассерженно захлопал глазами очкарик.

– А вы давно в Москве?

– Недавно. Здесь я живу у дальних родственников, и поэтому мне приходится очень много работать, чтобы начальство по достоинству оценило мой труд. А там, кто знает, может, и квартиру купят.

Даже если общение растянуть на несколько часов, вряд ли можно что-либо вытянуть из Сергея Юрьевича. Такие типы скучны и неинтересны, как серые мыши, и способны вкалывать по двадцать часов в сутки в надежде заполучить пятнадцать квадратных метров в неустроенной коммуналке где-нибудь на окраине города. Шевцов сунул руку в карман, чтобы показать фотоснимки, но раздумал: картина была ясна полностью, до самого последнего мазка.

– Если что-нибудь вспомните, обязательно нам сообщите.

Майор Шевцов поднялся и протянул руку. Эти людишки из провинции – крепкие ребята, своего не упустят, и, возможно, он пожимает ладонь будущему президенту банка. Пальцы Сергея Юрьевича слегка дрогнули, очевидно, от волнения, да и ладонь влажная. Что ж, парня можно понять, не каждый день вызывают в милицию для беседы.

Через несколько минут дверь с шумом распахнулась настежь, в кабинет вошел капитан Васильчиков. Против обыкновения он был слегка взволнован и напоминал борзую, унюхавшую в густой луговой траве свежий заячий след. То же хитроватое выражение, тот же азарт и присущее погоне волнение, отсутствует разве что свесившийся с пасти язык и шумное дыхание.

– Я тут проверил документы у всех троих, паспорта и все прочее, так вот, оказывается, наш Сергей Юрьевич уже пятый год числится в покойниках. Вот так-то.

– Отправь за ним человека.

– Уже отправил группу, а еще «жучок» зацепил на штанину.

– Когда успел?

– Когда в коридоре с ним столкнулся.

– Молодец. Пока он шляется по городу, осторожненько, без лишней суеты, езжайте к нему на квартиру и покопайтесь в его вещах, может быть, отыщете что-нибудь интересное.

– Сделаем, – охотно отозвался капитан Васильчиков.

– Если он кому-то будет звонить, засеките номер. Не исключено, что он захочет сразу связаться с хозяином.

– Понял, – энергично заверил капитан. При этом его сходство с борзой еще усилилось, он слегка выгнулся, словно приготовился к решительному броску, а нос по-хищному заострился.

– Постой, я пойду с тобой, – Шевцов вытащил из стола «макаров».

Глава 15

Разговор со следователем подействовал на Рудольфа Альбертовича угнетающе: и получаса не продолжалась беседа, а такое впечатление, будто успел отсидеть в карцере несколько суток. Ссутулившись, словно принял на плечо неподъемную ношу, он теперь напоминал неуклюжую каракатицу, расползающуюся по морскому дну, а руки, неимоверно длинные, сравнимы были со щупальцами.

Он подошел к телефонной будке, вставил пластиковую карточку и уверенно набрал номер. По этому номеру он мог звонить только при крайней необходимости. Сейчас для него настал именно такой случай.

В ответ раздалось недружелюбное:

– Слушаю!

– Это звонит Рудольф… Тут меня вызывали в милицию… Ну, по поводу ограбления.

– И что? – В голосе абонента послышались тревожные нотки. – Ты зачем сюда звонишь, тебе же сказано.

– Я решил посоветоваться с вами, – робко промолвил Рудольф Альбертович, промокнув рукавом испарину, обильно проступившую на широком лбу. – Я говорил им так, как мы условились…

– Послушай, ты не должен был сюда звонить, – оборвал его резкий голос. – Ладно, где ты сейчас находишься?

– На станции «Кропоткинская», недалеко от своего дома.

– Иди к себе домой и не предпринимай ничего без моего разрешения. Что делать дальше, я тебе сообщу.

– Понял, – убито произнес Рудольф. – Послушайте!..

Вместо ответа в трубке послышались громкие частые гудки.

Рудольф Альбертович был одним из гениев финансовых пирамид. Он умел разглядеть миллионы там, где обыватель видел только придорожную пыль. Рудольф Альбертович играл на финансовом поле так же артистично, как гроссмейстер на шахматном, и словно ребенок радовался, если отыскивался нестандартный ход. Он был создан для финансовых афер точно так же, как хитроумная отмычка – для замка. Финансовые схемы, составленные им в тиши кабинета, мгновенно расходились по банкам, как игральные карты по рукам шулеров. Его мозг фонтанировал самыми изящными комбинациями, где роль пешек исполняли дочерние и подставные фирмы, задействовав еще при этом весь банковский арсенал.

Возможно, он и дальше продолжал бы преумножать собственное немалое состояние, если бы однажды случайный просчет не разорил банк, в который, как выяснилось позже, была вложена изрядная часть общака. Уже на следующий день были взорваны управляющий банка и его заместитель, а еще через неделю исчезли три человека, не разглядевшие досадный просчет. А человек, курировавший неудачную операцию, и вовсе проявил неосторожность – свалился с семнадцатого этажа высотного здания с тремя пулевыми отверстиями в голове. Интуиция подсказывала Рудольфу Альбертовичу, что в ближайшие часы он должен будет закрыть список неудачников, и самое разумное, что оставалось в его положении, так это устроиться егерем в какой-нибудь заповедный сибирский уголок и прокуковать в абсолютном одиночестве года три-четыре.

Он уже уложил немногие вещички в кейс и присел на дорожку на крепкий стул, который приветливо скрипнул под его костистым телом, как дверь неожиданно открылась и на пороге, криво улыбаясь, предстал мужчина лет тридцати.

– Что же ты так уходишь не по-человечески, – поморщился гость, – попрощаться бы желательно.

Возможно, его появление не выглядело бы странным, если бы не три замка, которые незнакомец открыл без малейшего звука, и неизящный «вальтер», ствол которого был направлен в самую переносицу.

Убийцу следовало разговорить, вышибить из его холодных глаз теплую слезу жалости и, мило попрощавшись, исчезнуть из его жизни навсегда. Однако все его красноречие улетучилось мгновенно, едва он заглянул в черное отверстие ствола. Нацеленный в лоб пистолет – весьма существенный аргумент в споре с оппонентом.

Поднатужившись, Рудольф Альбертович выдавил из себя:

– Я ненадолго. Дела…

Разумеется, сказанное не было вершиной ораторского искусства, но на лице незнакомца отразилось подобие улыбки, которая мгновенно смялась в почти болезненную гримасу:

– Жить хочешь?

Язык прилип к горлу, и пришлось сделать немалое усилие, чтобы произнести единственное уместное слово:

– Да.

– Тогда слушай меня внимательно и не перебивай. Повторять не буду, на это просто нет времени. Через полчаса сюда придет человек, чтобы вышибить из «глока» твои умные мозги. Я предлагаю тебе другой вариант. Ты пойдешь со мной, и я гарантирую тебе безопасность. Тебе нельзя будет оставаться под своим старым именем, а поэтому имя и фамилию тебе придется изменить. Если ты согласен, то уже завтра получишь новые документы. С ними ты устроишься в банк, который мы тебе укажем, и будешь делать все, что мы тебе велим, и чтобы при этом не было никакой отсебятины. Впрочем, если ты не согласен, совсем не обязательно дожидаться эти полчаса, – показал незнакомец хищные зубы, – я могу избавить тебя от обязательств значительно раньше.

Незнакомец уверенно смахнул рукой с трюмо расставленные коробочки из-под одеколона и, брезгливо поморщившись, присел на освободившее место. Он чуть выставил ствол, и Рудольфу Альбертовичу показалось, что смерть стала на шаг ближе.

– Я согласен.

– Вот и отлично. Теперь ты работаешь на Кулика, – почти торжественно произнес незнакомец. – Если шепнешь кому-то хоть полслова, тратиться на пулю не станем… Закопаем живого.

Рудольф Альбертович хотел сказать в ответ что-нибудь вразумительное, но из горла лез противный хрип.

– Разговорчив ты, это хорошо, – похвалил незнакомец, – мне такие ребята по душе. Думаю, мы с тобой поладим.

Расположившись к Рудольфу Альбертовичу окончательно, он дружески похлопал его ладонью по щеке, а потом вежливо попросил:

– Покажи зубы, сынок!

И когда Рудольф Альбертович открыл рот, он сунул пропахший гарью ствол в самое горло и с лаской в голосе продолжил:

– Чуть рыпнешься, и нет полчерепа.

И, вволю насмотревшись на расширенные от страха зрачки Рудольфа Альбертовича, вытащил пистолет и с хохотом вышел из квартиры.

На следующий день Рудольф стал Сергеем Юрьевичем Глазковым.

* * *

Стась Куликов колебался недолго. Ковырнув пальцем в ушах, он выдернул из кармана телефонную трубку и быстро набрал номер.

– Слушаю, – раздался знакомый голос.

– Послушай, Назар, у меня к тебе есть дельце.

– Кто говорит? – прозвучало настороженно и чуть торопливо.

– Это Стась.

Продолжительная пауза прервалась каким-то неопределенным кряканьем, после чего раздалось доброжелательное приветствие Колотого:

– Привет, Стась. Про этот звоночек знают немногие. Выходит, ты вычислил, где я остановился. Не спрашиваю, как нашел, но молодец, не каждому такое под силу. Так ты созрел? У тебя в запасе есть еще полтора дня.

– Я могу дать тебе человека, которого ты ищешь уже три года. Но мне бы хотелось, чтобы ты дал мне полный расчет.

– Хочу тебе заметить, Стась, на свете нет таких людей, которых я ищу так долго, – послышалось неодобрительное рокотание. – Если я на кого-то сердит по-настоящему, то он вряд ли протянет хотя бы неделю.

– Здесь я слышу скрытый подтекст, – усмехнулся в трубку Куликов, – но я говорю о человеке, который нагрелся на кассе. Ты помнишь такого кривого заморыша в больших черных очках?

– Продолжай, – заинтересованно раздалось в трубке.

– Так вот, я могу дать тебе его адрес, но мне нужна твоя гарантия, а точнее, мне достаточно будет твоего воровского слова.

На несколько минут их разделило тяжелое молчание. Решение принималось в муках. Назар Колотый как никто знал цену слова, а потому швыряться обещаниями не имел права.

– Много просишь, я его и так сумею отыскать. – И после новой паузы твердо добавил: – Могу сократить должок на треть.

– Хорошо, но в этом случае ты мне должен предоставить еще три недели отсрочки, мне нужно переговорить со своими партнерами.

– Ладно. Адрес?

– Записывай.

Назар усмехнулся:

– Ничего, и так запомню. До маразма мне далековато.

– Щелковская, двадцать четыре, квартира пять. Еще он бывает у своей подруги, она живет в Люблино, на Тихорецком бульваре, дом номер шесть.

– Хорошо. Помни, три недели, ни дня больше.

Стась Куликов небрежно бросил трубку на софу и сказал:

– Вот и поговорили. Славненько. А ты что об этом думаешь, Серега? – посмотрел он на Ковыля.

– Сложно играешь, Стась, – вяло укорил друга Ковыль. – Ведь сумели же вычислить его нору, можно было набраться терпения и подкараулить его у подъезда.

– Не люблю играть на чужом поле, – поморщился Стась. – Но что самое противное – не люблю ждать.

* * *

Трубка, упав на рычаг, коротко дзинькнула, шибанув во все стороны опасностью. Звонок от Стася Куликова Назару не понравился. По давней арестантской привычке он не любил незапланированных встреч, остерегался ни к чему не обязывающих знакомств и шарахался от всего, что навязывают, с отчаянностью молодого отрицалы, избегающего душещипательного разговора с заместителем начальника колонии по воспитательной работе. Кроме душевного расстройства, короткий разговор ничего не сулит.

По внутреннему убеждению Назар Колотый любил порядок, где каждый поступок укладывается в определенную систему, а то, что выходит за ее пределы, нужно рассматривать как нечто нестандартное, к чему следует относиться с особой настороженностью.

В какой-то степени звонок Стася Куликова был неким тревожным сигналом, неприятно отозвавшимся в левой половине груди.

На воле все было не так, многое выглядело сложнее и запутаннее, чем в обычной камере, от пола до потолка забитой заключенными. В хате каждый знает свою роль и исполняет ее безошибочно, как опытный музыкант в большом симфоническом оркестре. А вот первая скрипка всегда единственная, как правило, такой человек обладает абсолютным слухом, он не только задает нужную тональность, но и безжалостно выявляет фальшь, возникающую в гармонии звуков, после чего немедленно привлекает виновного к ответу. Такие люди в камерах и лагерях называются «смотрящими». Именно им, как верховным владыкам, дано неотъемлемое право карать и миловать.

Назар Колотый был одним из таких избранных.

Прожив на воле немногим более полугода, он так и не сумел в полной мере усвоить нестандартные порядки мирского бытия, где все масти перепутаны, словно в бестолковой колоде, а валеты, расставив недружелюбно пальцы, пытаются нацепить на себя красную мантию и, брызжа во все стороны ядовитой слюной, силятся играть роль королей. Обыкновенные шутовские попугаи! Даже «шестерки», нанизав на пальцы золотые перстни, с успехом маскируются под добропорядочных «блатных».

В этом плане камера категорична и абсолютно надежна, трудно представить, чтобы «петух», вспорхнув с параши, вдруг возомнил себя пророком. Если подобное и случится, то поступок воспринимается как умелая клоунада. На воле все обстоит совершенно иначе, и страшно выходить за порог, чтобы случайно не испоганить великокняжеские бармы о поносную сорочку вчерашнего отверженного. Однажды запачкавшись, невозможно будет вытравить приставший запашок даже керосином.

Стась Куликов не подчинялся никому.

Про таких говорят «подпоясанный ломом». Запаха от его куртки не уловишь – масти не той, да и брезглив неимоверно, с «чертилами» водиться не станет, а вот неприятностей от него можно натерпеться немало. На пакости он мастак, с ним и держи ухо востро!

Внутреннее убеждение предостерегало его от возможной неприятности и повелевало сидеть в удобном кресле и, предавшись воспоминаниям, глотать холодное пивко из узенького горлышка. Однако жажда справедливого возмездия не давала Колотому покоя и действовала на него подобно занозе, безжалостно вспоровшей нежную кожу. Рудольф должен быть наказан, это однозначно. Как человек, посмевший своим зловонным плевком осквернить святой источник. Он еще ходил, дышал, возможно, даже смеялся, но участь его была решена, «курносая» уже крепко держала его за тощую задницу.

Отринув от себя последние сомнения, Назар поковырялся заостренной спичкой в зубах, освобождаясь от налипшей воблы, и небрежным тоном произнес:

– Рудольф объявился.

– Вот как? – почти не удивившись, произнес Еникей – детина двухметрового роста.

Судьба Рудольфа его интересовала мало. Как и Назар Колотый, он знал, что час «крысятника» определен, как у больного, прибитого к койке смертельным недугом. А все его потуги спастись напоминают судорожные движения рыбы, выброшенной на берег.

Он даже удивлялся, что Рудольф еще жив, потому что киллеры, заполучив нешуточный задаток, рыскали в поисках его по ближнему и дальнему зарубежью.

– Представляешь, он совсем рядом. Не думал, что судьба отвалит мне такой подарок: мы его по заграницам разыскиваем, а он в Москве решил затеряться, сучонок! – проскрипел зубами Назар Колотый. – В общем, так: собираемся и едем, я хочу быть тем человеком, который плюнет ему в глаза перед смертью!

– А не слишком ли много для него чести? – остудил Колотого Еникей.

Назар задумался. Еникей по-своему был прав, не по чину драка. Не так часто можно увидеть генерала, бегущего впереди цепи атакующих. И совсем не потому, что жизнь командующего куда весомее жизни солдата, просто все роли расписаны: не положено вору выходить на «стрелку» с рядовым «пехотинцем», запомоенному сидеть за одним столом с «мужиками» и валяться на полу даже в том случае, если для него не отыскалось «шконоря». Нарушение неписаных правил вносит в сформировавшуюся систему смуту и наносит ей большой вред.

К Еникею следовало прислушаться еще и потому, что он уже не первый год был его телохранителем – время немалое, чтобы срастись душами, – и, кроме физической мощи, обладал завидной интуицией на опасность. Сейчас она лезла из него, как металлическая стружка из холщового мешка – колюче, неприятно, – грозила оцарапать и навредить.

Назар отбросил в сторону обломанную спичку, поднялся пружинно, будто сделал навстречу судьбе роковой шаг, и произнес улыбаясь:

– Не беспокойся, у него будет не так много времени, чтобы оценить эту честь.

Принятых решений Назар не менял, и поэтому казалось, что он не сомневался вовсе.

– Может, кого-то возьмем еще? – чуть нахмурившись, сказал Еникей, понимая, что препираться с Назаром так же глупо, как упражняться в словесном поединке с глухонемым.

– Я тебя не узнаю, Еникей, – грубовато укорил телохранителя Назар. – Неужели ты испугался финансового мошенника?

Не залезая в толщу прожитых лет, он мог с ходу назвать десятка два малоприятных случаев, когда точно такие же финансовые сморчки встречали плечистых стриженых визитеров, держа в руках автомат Калашникова, нацеленный прямехонько в грудь.