Текст книги "Даосизм. Опыт историко-религиоведческого описания"

Автор книги: Евгений Торчинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Необходимо упомянуть еще один текст “Иньфу цзина” с комментарием Ли Цюаня, по непонятным причинам вынесенный в предшествующую часть ДЦ – часть “Коренных письмен” (Бэньвэнь лэй) – ДЦ 27. Существует в Каноне (ДЦ 32) я текст с параллельным “Иньфу цзину” заглавием – “Янфу цзин” (“Книга о единении явного”), никакой особой роли в даосизме не играющий и с “Иньфу цзином” по значению не сопоставимый. Его полное название – “Книга о единении явного, [принадлежащая Первозданному] Хаосу” – “Хуньюань янфу цзин”.

Комментарии можно разделить на авторские (индивидуальные, приписывающиеся различным мифологическим персонажам или принадлежащие историческим лицам) и сводные. Иногда последние представляют собой соединение отдельно не существующих комментариев, иногда же в них вкрапливаются и комментарии первой группы; например, первый комментарий (ДЦ 108) отображает всю ортодоксальную, по даосским представлениям, традицию комментирования текста от древних Цзян Тай-гуна (XII в. до н. э.?), Гуйгу-цзы (V в. до н. э.?), Чжугэ Ляна (III в.) до Ли Цюаня, комментарий которого ниже (ДЦ ПО) воспроизводится отдельно.

С точки зрения содержательной, комментарии можно условно разделить на имеющие философскую или религиозную (“внутренняя” алхимия, теория “обретения” бессмертия и т. п.) ориентацию, хотя жесткое разграничение трудно проводимо.

Комментарии “религиозного” типа, как правило, приписываются мифическим личностям (бессмертным, божествам и т. п.). Интересно, что самому Ли Цюаню приписываются два комментария: “философский” ДЦ 110 нерелигиозный” ДЦ 119 (в его заглавии имя Ли Цюаня не обозначено). Этот последний комментарий оформлен как беседа Хуан-ди с бессмертными (Пэн-цзу, Чисун-цзы и др.).

Что касается самого текста, то значительных разночтений в его редакциях нет. Иногда опускаются заключительные фразы (видимо, позднейшие интерполяции) или отсутствует традиционное деление на три части. В основном можно выделить две редакции текста: в 447 или 370 иероглифов. Текст написан ритмической прозой, иногда переходящей в стихи, наличествует рифма. В полном варианте (447 иероглифов) можно выделить 97 строк, подавляющее число которых (64) состоит из четырех иероглифов, 14 строк – из пяти иероглифов, шесть – из трех, две – из семи, две – из восьми, две – из двух я одна – из двенадцати иероглифов.

Изучение комментаторской традиции “Иньфу-цзина” приводит к выводу, что и “философская”, и “религиозная” интерпретации текста равно обоснованы. Здесь мы имеем дело с религиозной философией и с религией, не чуждающейся теологической спекуляции. Энигматический и лаконичный язык памятника легко допускает оба истолкования, что во многом коренится в указанной выше особенности даосского мировоззрения, в его склонности к построениям по “аналогии”, к гомоморфизму, переходящему в изоморфность. Эта особенность позволяет в одной и той же терминологии описывать космогонические процессы, процессы, протекающие в микрокосме-теле, и алхимический процесс, “моделирующий” космический.

Подобный вывод еще раз демонстрирует отсутствие какого-либо непреодолимого разрыва между даосской религией и даосской философией, показывает единство даосизма, общность их методологии и мировоззренческих принципов. Но, чтобы этот вывод не выглядел голословно, обратимся непосредственно к текстам. Перевод выполнен по полной (447-значной) версии “Иньфу цзина” в тексте ДЦ с использованием современного издания памятника: Да Дао по и чжи чжи. Иньфу цзин цянь цзе. Тайбэй, 1965. Разбивка текста на пункты дана по указанному современному изданию. См.: Торчинов Е. А., 1985, I, с. 128–132).

“КНИГА О ЕДИНЕНИИ СОКРЫТОГО” (“ИНЬФУ ЦЗИН”)

I

1. Созерцать Небесное Дао-Путь, блюсти действия Неба – вот и все.

2. У Неба пять воров.[30]30
  Пять воров (у цзэй) – здесь имеются в виду пять первостихий китайской традиционной философии (вода, дерево, огонь, земля, металл). Они представляют собой пять модификаций единого энергетического субстрата всего сущего – пневмы ци в ее “отрицательных” (инь) и “положительных” (ян) модусах. Соотносятся с “пятью направлениями” (четыре основные стороны света и центр), “пятью добродетелями”, “пятью звездами”, “пятью священными вершинами”, “пятью вкусами” и т. д., выступая в качестве универсальных классификационных групп.


[Закрыть] Видящий их процветает. Пять воров в сердце – действуй сообразно с Небом. Тогда вселенная в твоих руках, мириады превращений родятся в твоем теле.

3. Природная сущность Неба – человек. Сердце человека – Пружина. Установилось Дао-Путь Неба и Земли, и благодаря этому утвердился человек.

4. Стоит Небу проявиться, убивая Пружину, и перемещаются звезды, меняются местами созвездия. Стоит Земле проявиться, убивая Пружину, и выползают на сушу драконы и змеи. Стоит человеку проявиться, убивая Пружину, и Небо и Земля переворачиваются. Стоит Небу и Земле проявиться в гармонии, и мириады превращений утверждаются окончательно.[31]31
  Здесь излагается очень важное для всей китайской философии учение о гармонии всего сущего (прежде всего, универсальной космической Триады – Неба, Земли, Человека), в которой Человек занимает центральное место. Нарушение этой гармонии приводит к трагическим катаклизмам.
  Пружина (или “механизм”, цэи) – одно из важнейших понятий даосизма, впервые употребленное еще Чжуан-цзы. Под ней понимается как бы “движущая сила природы” (и человеческого организма), “нерукотворное жизненное движущее начало организма”. Другое значение этого термина – “хитрое„коварное приспособление, плод рук человеческих”, “механизм”.
  “Иньфу цзин” использует омонимическую полисемию этого термина, обыгрывая рассматривавшиеся выше идеи “воровства”, “грабительства” как обозначения естественной природной взаимосвязи. Подробнее см.: Кобзев А. И., 1983, I, с. 234–237.


[Закрыть]

5. В природной сущности есть искусность и бездарность; они могут быть утаены и скрыты. Порочность девяти отверстий коренится в “трех насущных”.[32]32
  “Три насущных” – уши, глаза и рот (сань яо), т. е. основные органы чувственного восприятия.


[Закрыть] Они могут пребывать и в движении, и в покое.

6. Огонь родился в дереве, и беда только лишь проявилась – ее необходимо преодолеть. Порочность родилась в государстве, и время только лишь сдвинулось – ее необходимо уничтожить. Познавший это совершенствуется, упражняясь. Его называют совершенномудрым.

Конец “Главы об обретении состояния святого-бессмертного, объемлющей Одно и указующей Дао-Путь”.

II

1. Небо рождает, Небо убивает. Таков принцип Дао-Пути[33]33
  Эта фраза пропущена в редакции Ли Цюаня, Дао цзан ПО.


[Закрыть]

2. Небо и Земля – грабители всего сущего. Все сущее – грабитель человека. Человек – грабитель всего сущего. Три грабителя пребывают в согласии, тогда Триада умиротворяется.[34]34
  Имеются в виду Небо, Земля и Человек.


[Закрыть] Поэтому и говорится: “Питайся в должное время, и все кости будут соответствовать норме; приведи в действие эту Пружину, и мириады превращении умиротворятся”.

3. Человек знает, что его дух одухотворяет его, но не знает, что благодаря не-духовному он одухотворяется.

4. У солнца и луны свое число, у великого и малого свое установление. Совершенномудрый подражает жизни, его дух испускает сияние. Такова грабительская Пружина. Никто в Поднебесной не может ее увидеть, никто не может познать. Благородный муж обретает ее, и стоек в беде. Низкий человек обретает ее, и имеет жалкую участь.

Конец “Главы об обогащении государства и умиротворении народа, указующей закон”.

III

1. Слепой прекрасно слышит. Глухой прекрасно видит. Утрата и выгода имеют один исток. Обрети десятикратную пользу, так используя войско. Трижды в сутки возвращайся к этому. Используя войско, обретешь десятитысячекратную пользу.

2. Сердце рождается в вещах и умирает в вещах. Пружина находится в глазах.

3. Небо не милосердно, но оно рождает великое милосердие. Когда проносятся грозы или свирепствуют вихри, никто не смеет шелохнуться. Пришла музыка, и природная сущность изобильна. Пришел покой, и природная сущность умеренна.

4. Небо безмерно себялюбиво, но в действиях оно безмерно бескорыстно. Ухвати это, упорядочив пневму.

5. Жизнь – корень смерти. Смерть – корень жизни. Милосердие рождается во зле. Зло рождается в милосердии.

6. Глупцы становятся совершенномудрыми, постигая Небесные письмена и принципы Земли. Я вразумляюсь, постигая письмена времен и принципы сущего.[35]35
  Здесь заканчивается ряд редакций “Иньфу цзина” (в частности, Дао цзан 111 и Дао цэан 119). Ли Цюань (Дао цзан ПО) здесь заканчивает часть “Иньфу цзина”, выделяя, в отличие от большинства комментаторов, заключительную, четвертую часть, сопровождаемую лишь краткими афористическнми комментариями, тавтологичными в большей или меньшей степени. Можно предположить, что здесь кончается первоначальная редакция “Иньфу цзина”.
  Обращает на себя внимание употребление выражений “письмена времен” и “принципы сущего” (иш у вэнь ли), а также “Небесные письмена” и “принципы Земли” (тянь вэнь ди ли). Здесь, согласно комментарию Дао цзана 111, под “письменами времен” и “принципами сущего” следует понимать “людские дела” (жэнь ши), тогда как во втором словосочетании “принципы Земли” (к которым, вероятно, можно отнести и “людские дела”) противопоставляются созерцанию “Небесных письмен” (узоров), т. е. созвездий.
  Здесь можно усмотреть скрытую полемику с каноническим текстом конфуцианства (высоко чтившимся и даосами) “И цзином” (“Книгой Перемен”), в одном из “крыльев” (приложений) которого (“Сицы чжуань”, ч. I, § 4) говорится о должном созерцании Небесных письмен и Земных принципов.
  Данный пассаж (прежде всего интерпретация слова “у” – вещь, объект, как “ши” – дело) указывает на правоту А. И. Кобзева, сближающего эти два понятия (см.: Кобзев А. И., 1983, I, с. 91–94).


[Закрыть]

7. Люди с помощью глупости пекутся о совершенной мудрости. Я с помощью не-глупости пекусь о совершенной мудрости. Люди с помощью чудесного надеются стать совершенномудрыми. Я с помощью не-чудесного надеюсь стать совершенномудрым. Кто бросается в воду или входит в огонь, тот сам идет навстречу гибели.

8. Самоестественный Дао-Путь пребывает в покое. Поэтому он породил Небо, Землю и все сущее. Дао-Путь Неба и Земли всепроникающ. Поэтому инь и ян взаимно преодолеваются, инь и ян подталкивают друг друга, и превращения следуют должной чередой.

9. Поэтому совершенномудрый знает, что самоестественному Дао-Пути нельзя противиться. Поэтому он упорядочивает себя, устремляясь к пребывающему в вечном спокойствии Дао-Пути. Посредством исчисления и правил нельзя достичь единения с ним. Итак, есть чудеснейший сосуд. Он рождает мириады образов, восемь триграмм, знаки “цзя цзы”,[36]36
  Восемь триграмм (ба гуа) – комбинации непрерывных (ян) и прерывистых (инь) черт “Книги Перемен”, символизирующих определенные состояния пневмы (ци), рассматривались также как “восемь образов”, появляющихся в процессе космогенеза. Знаки “цзя цзы” – первые циклические знаки 10-членного и 12-членного набора, обозначающие первый год 60-членного чикла. Здесь, видимо, символ “начала” мира и календаря как такового.


[Закрыть] пружину духов, сокрытие демонов. Искусство взаимного преодоления инь-ян пронизывает своим светом все образы.[37]37
  Заключительного фрагмента 9 третьей главы “Иньфу цзина” в редакции Ли Цюаня нет. Надо отметить, что в своих кратких комментариях к заключительным строкам трактата Ли Цюань лишь “цитирует” своих псевдопредшественников: Чжан Ляну, Чжугэ Ляна и др. Это еще больше усиливает впечатление, что первоначальный “лицюаневский” текст не имел этого завершения, добавленного другими комментаторами позднее. Это впечатление усугубляется еще и тем, что стилистика текста явно отличается от предыдущего. Все длинные строки (в том числе одна из 12 иероглифов) встречаются именно здесь, тогда как в тексте в целом преобладают фразы в три, пять и особенно в четыре иероглифа.


[Закрыть]

Конец “Главы о мощи оружия и победе в бою, указующей искусство”.

Прежде чем говорить об учении текста, следует вкратце объяснить его название. Согласно комментарию Ли Цюаня (ДЦ 110), иероглиф “инь” здесь означает “мрачное”, “скрытое”, а иероглиф “фу”, как правило, означающий половину верительной бирки, прикладываемой к другой половине для подтверждения личности предъявителя, здесь употреблен в производном значении “соединяться”, “приходить в гармонию”. Цзин – стандартное обозначение канонической книги.

Таким образом, название текста аттестует его как канон, повествующий о единении с сокрытой сущностью вещей, скрытой Пружиной мира. Определенный символический смысл имеют и названия отдельных частей “Иньфу цзина”. Так, смысл названия первой части (“Глава об обретении состояния святого-бессмертного, объемлющая Одно и указующая Дао-Путь”) объясняется в комментарии религиозного характера ДЦ 119: “Небесная пневма соединяется с пневмой человека. Пневма человека соединяется с Небесной пневмой. Небесная пневма и человеческая пневма соединяются друг с другом. Это и есть бессмертие (бу сы). Таков Путь обретения состояния святого-бессмертного, объемлющего Одно”.

То есть, согласно приведенному комментарию, учение первой части памятника о мире как о едином целостном организме является одновременно и учением об обретении бессмертия через единение с миром и его энергиями.

Название второй части (“Глава об обогащении государства и умиротворении народа, указующая закон”) связано с тем, что традиционная китайская мысль не вычленяла общество из космоса и склонна была также уподоблять его человеческому телу. Поэтому, согласно большинству комментариев, речь здесь идет именно о последнем, т. е. о даосской практике “внутренней алхимии”, в процессе которой даосский адепт якобы создает себе новое бессмертное тело из энергий, “циркулирующих” в его организме. Так, в комментарии ДЦ 119 говорится” что здесь речь идет о “пути упражнения (плавки) пневмы”.

Название третьей части “Иньфу цзина” (“Глава о мощи оружия и победе в бою, указующая искусство”) объясняется опять-таки в комментарии ДЦ 119. Из этого объяснения следует, что здесь речь идет о “борьбе истинной пневмы” (чжэнь ци) за “отступление пневмы инь” (инь ци).

Согласно даосскому учению, новое “бессмертное” тело адепта состоит из одной лишь “положительной”, рафинированной пневмы ян (ян ци), пневма же инь исчезает. Очень часто соответствующая даосская религиозная практика описывается в виде боя и действий умелого полководца, так что некоторые даосские трактаты по “внутренней алхимии” можно нри поверхностном прочтении принять за сочинения по военному искусству.

Что касается “Иньфу цзина”, то в даосизме существует предание, будто кроме современного текста, “созданного” Хуан-ди, был и второй “Иньфу цзин”, якобы написанный древним полулегендарным деятелем и полководцем Цзян Тай-гуном, причем этот текст был написан будто бы в виде военного трактата.

Теперь обратимся к интересующим нас моментам учения исследуемого текста. Значительное место в “Иньфу цзине” занимает доктрина природы человека (син), определяемой как “Небо” (человек воплощает в себе природную– сущность Неба– см. “Иньфу цзин”, 1, 3).

Комментарий ДЦ 111, приписывающийся бессмертным, гласит: “Небесная природная сущность (син) и человеческое сердце (синь) в своей основе (бэнь) едины. Установилось Дао-Путь Небес – это порядок инь-ян. Установилось Дао-Путь человека – это порядок гуманности (жэнь) и должной справедливости (и). Державное Небо превращением своей коренной природной сущности (бэнь син) рождает человека. Небесная природная сущность и сердце человека восходят к единой субстанции (ти)”. Далее говорится, что реализовавший это единство и является бессмертным.

Затем в комментарии читаем: “Великое Дао-Путь не имеет ни формы, ни образа (здесь употреблен буддийский термин “у сян”, т. е. “незнаковость”, “безобразность” – анимитта), но рождает Небо и Землю, рождает Человека. Сердце человека и природная сущность Неба тождественны в своей субстанции”. Из этого пассажа следует несколько очень важных выводов:

1. Поражает сходство учения о природе человека в “Иньфу цзине” с неоконфуцианской философией человеческой природы как воплощенного “веления Неба” (тянь мин). Неудивительно поэтому восхищение корифея неоконфуцианства Чжу Си учением “Иньфу цзина”, которое этот ревнитель конфуцианской ортодоксии, весьма критически относившийся к даосизму, объявлял целиком соответствующим Дао-Пути совершенномудрых.

2. В “Иньфу цзине” отразился повышенный интерес к про-блеме природы человека и антропологии вообще, характерный для китайской культуры VIII–XII вв. и нашедший свою кульминацию в неоконфуцианском Движении. Это еще раз подтверждает, что данная тенденция имела общекультурный характер и не ограничивалась рамками конфуцианства (Мартынов А. С., 1982, с. 285–287).

3. Характерно, что этот философский, по существу, пассаж находится в комментарии религиозного характера, приписываемом различным мифическим личностям. Более того, все разговоры о единосущноети Небесной и человеческой природы преследуют одну цель – квалификацию даосского “бессмертия” как реализацию этой единосущности, Поистине странный поворот для текста “протонеоконфуцианского” типа. Странный, но вполне закономерный, если рассматривать данный пассаж в контексте всего учения “Иньфу цзина”, которое можно аттестовать как религиозно-философское.

С проблемой человеческой природы тесно связан и еще один фрагмент текста (I, 6). Согласно комментарию Ли Цюакя, разврат и огонь в этом пассаже уподоблены природной сущности человека, а дерево и государство – телу (самости, шэнь).

Вначале, утверждает Ли Цюань, – тело (самость), а потом – природная сущность. Огонь, проявившийся в дереве, – это возникновение в человеке порочной и злой природной сущности. Огонь – это “пять ядов” (т. е. пять основных пороков – употреблен буддийский термин “у ду” – панчаклеша). Общий вывод Ли Цюаня таков: вначале человек прозревает Дао-Путь сил инь-ян, а затем самоусовершенствуется и упражняется, дабы стать совершенномудрым. Это утверждение Ли Цюаня находится как будто в противоречии с учением о природной сущности человека как о единосущной с Небом. Однако речь здесь, видимо, идет о развитой впоследствии в неоконфуцианстве дистинкции между изначально доброй субстанциальной природой и могущей быть злой акцидентальной “природой телесного склада” (по А. И. Кобзеву – “пневменной”) – цичжи. чжи син.

Еще последовательнее и интереснее (даже философичнее, если помнить, что речь идет о религиозной философии) объяснение этого фрагмента в комментарии “религиозного характера” ДЦ 111.

Согласно этому объяснению, природная сущность (сын) и чувства (цан) соотносятся, как дерево и огонь; “Чувства исходят из природной сущности и обкрадывают природную еущность. Только совершенномудрый достигает истока природной сущности и жизненности (судьбы, предопределенности – мин). Вовне ом может упражнять тело, внутри он может совершенствовать “природную сущность”. Упражнять тело – это эва-чит укреплять сперм этическую эссенцию цзин. Совершенствовать природную сущность – это значит витать дух. Поэтому истины Дао-Пути достаточно, чтобы упорядочить себя. Дерево—истинная природная сущность… Огонь-чувства и страсти”.

Здесь очень четко просматривается характерная для неоконфуцианства оппозиция между природной сущностью (или, в неоконфуцианстве, Небесным принципом – тянь ли) и человеческими страстями (жэнь юй), восходящая к конфуцианским классическим сочинениям. Так же близко неоконфуцианскому решение проблемы соотношения природной сущности и чувств.

Центральный пункт учения “Иньфу цзина” – доктрина фундаментального единства всего сущего, взаимозависимости и взаимосвязи “десяти тысяч вещей”. Весьма интересно раскрывается это учение во второй части “Иньфу цзина” (II, 2). По комментарию Ли Цюаня, ДЦ 110, Земля и Небо—это инь и ян. Речь здесь, как уже говорилось, идет о единстве всего сущего, в котором каждая единичность существует за счет связей с целым, со всеми прочими единнчностями, а взятая в обособленности не имеет действительного существования.

Как и в соответствующих фрагментах даосского текста “Гуань Инь-цзы”, относящегося, видимо, к тому же времени, что и “Иньфу цзин”, здесь мы встречаемся с влиянием буддийской философии мадхъямика (шуньявада). Однако выводы из близких в данном пункте взглядов на мир у буддистов и даосов совершенно различны, даже диаметрально противоположны: в буддизме речь идет о идее “пустоты”, “относительности” (шуньята, кун) всего сущего, в даосизме – об утверждении космической гармонии и единстве чувственного мира, что находится в полном соответствии с онтологизмом, космизмом и органицизмом даосизма.

В этом фрагменте заложена возможность и чисто религиозной интерпретации, т. е. доктрин, обосновывающих даосскую религиозную практику: учение о подобии макро– и микрокосма, причем последний обретает вечность первого, по даосскому учению, благодаря перенесению на себя его атрибутов (Мартынов А. С., 1982, с. 119).

Ли Цюань приводит пример из диалога, входящего в “Чжуан-цзы”: “Разве и у разбойников есть свой путь (дао)? – Конечно, разве можно куда-либо идти, не имея пути (дао)?”. Далее говорится о важности согласования жизнедеятельности, человека с космическим порядком, ритмом: микрокосм, в полной мере реализуя свое подобие макрокосму, таким образом упорядочивается (“кости соответствуют принципу” и т. п.).

Но наиболее оригинальным в учении “Иньфу цзина” является учение о духе (шэнь – II, 3). По комментарию Ли Цюаня (с которым согласно и большинство других комментаторов), речь идет о следующем. В “И цзине” (“Книга Перемен”) дается такое определение духа: “Неизмеримость инь-ян называется духом”. Таким образом, дух оказывается высшим проявлением процесса трансформации – перемен сил инь-ян, его функцией (юн), “таинственно тонким (мяо) и неизмеримым”. Все сущее, согласно традиционным китайским учениям, возни” кает вследствие взаимодействия сил инь-ян, но сами силы инь-ян порождаются Дао (ср. “Дао-дэ цзин”, 42: “Дао рождает Одно, Одно рождает Два…”).

Таким образом, дух (как высшее выражение “перемен”) порождается в конечном итоге Дао, не сводимым к инь-ян. Поэтому Ли Цюань называет его “не-духовным”: “He-духовное… это высшее Дао. Высшее Дао пусто, покойно, сокрыто и не-ду-ховно. В середине этого не-духовного и появляется дух. Даосы в просветлении (мин у) постигают этот не-деятельный и недуховный принцип (ли) и, возвращаясь, освещают (чжао) свою истинную духовную сущность” (ДЦ 110).

Как видим, в “Иньфу цзине” Дао определяется двояко: с одной стороны, это принцип перемен (“Небесное Дао”), с другой – некий не сводимый к “переменам”, к инь-ян, к пневме вообще не-духовный принцип, порождающий все сущее, в том числе и дух, как высшую форму метаморфоз всего сущего.

Это соответствует характерному для традиционных китайских учений натуралистическому взгляду на дух как на утонченную форму квазиматериальной субстанции – пневмы (ци). Обычное сравнение – лед и вода. Лед тает и становится водой; пневма, в конденсированной форме являющаяся телесностью, при утончении превращается в дух. Ясно, что здесь очень четко проявляется характерный для даосизма, да и для всей китайской мысли натурализм (см. Кобзев А. И., 1983, I, с. 33–50).

Интересный материал содержит и третья часть “Иньфу цзина”. В частности, в комментарии Ли Цюаня затрагивается тема, о которой уже выше говорилось вкратце, – использование терминологии военного искусства в даосских трактатах. Так, в своем комментарии фрагмента III, 1 Ли Цюань (ДЦ 110) говорит, что здесь речь идет об использовании сердца в процессе самосовершенствования. Здесь же заметно влияние и рассуждений Лао-цзы о диалектике “наличия” (ю) и “отсутствия” (у), от которых зависит “использование” (“применение”) вещей и приносимая ими польза (“выгода”), см. “Дао-дэ цзин”, § 7.

Вообще военная терминология, как уже отмечалось, характерна для даосских текстов (например, часто говорится о соединении инь и ян в алхимическом процессе как о битве двух армий).

Общеизвестно и влияние даосизма на “боевые искусства” (у шу), хотя порой их адепты осуждаются, противопоставляясь даосским “эзотерикам”, не сводящим “чистую” медитацию и приемы “внутренней” алхимии к сугубо физическим действиям. Так, в комментарии к предыдущему фрагменту (ДЦ 111) говорится: “Благородный муж обретает единение с Дао-Путем и таким образом хранит свою природную сущность, достигая состояния святого-бессмертного. Низкий человек совершенствуется в изучении боевых искусств, а низший человек борется только ради славы и выгоды”.

Вообще для “Иньфу цзина” характерно подчеркивание примата созерцания, самоуглубления, интроверсии над экстраверсией и обращенность к объективному миру, в чем можно усмотреть буддийское влияние, сильно сказавшееся на даосизме VII–X вв. Например, комментируя фрагмент III, 2, Ли Цюань (ДЦ 110) говорит, что обращенность сердца к вещам внешнего мира приводит его к погибели, тогда как обращенность к самосозерцанию ведет к жизни.

Автор комментария ДЦ 111 добавляет, что все сущее посредством сердца грабит и ранит природную сущность, и по этому поводу ссылается на Лао-цзы: “Если не смотреть на желаемое, то сердце ни за что не смутится” (“Дао-дэ цзин”, § 3). Эта же тема развивается Ли Цюанем и другими комментаторами (прежде всего ДЦ 111) в связи с пассажем III, 3.

Ли Цюань напоминает о “естественной спонтанности” (цзы жань) Дао и всего сущего (ср. “Дао-дэ цзин”, § 5; “Небо и Земля не гуманны и к сущему относятся, как к жертвенной соломенной собаке”). Высшая музыка, утверждает Ли Цюань, беззвучна, а покой способствует проникновению в духовный мир: “Человек может достичь высшего покоя, и тогда для него станет возможным и проникновение в духовное. Это и называется высшим покоем” (ДЦ 110).

Проблема самосовершенствования и “обретения” бессмертия тесно связана с антологией “И'ньфу цзина”. Эти вопросы затронуты во фрагментах III, 4–5. Ли Цюань утверждает, что понятие “Небо” в “Иньфу цзине” означает “Высшее Дао”. Оно все объемлет собой, все в себе таит, поэтому оно крайне “себялюбиво” (сы). Однако одновременно оно– свершает все сущее, всему дает плоть и поэтому в своих функциональных, проявлениях (юн) оно крайне бескорыстно, “общественно” (гун).

Автор комментария ДЦ 111 непосредственно связывает даосскую антологию с учением об “обретении” бессмертия, прежде всего с даосской практикой “регуляции пневмы” (при дыхании) – “син ци”: “Пустота (сюй) превращается в дух (шэнь), а дух превращается в пневму (ци). Если пневма сильна, то она упорядочивает сущее, если же слаба, то она сама упорядочивается сущим. Пневма – это источник жизни… Кровь – это киноварь, а ртуть – это драгоценная сперматичеекая эссенция (бао цзин)”. Таким образом, здесь присутствует н “внутреннее” алхимическое употребление, приравнивание энергий, соков н секретов тела металлам макрокосма (кровь – киноварь, сперм этическая эссенция – ртуть).

Л-и Цюань, развивая тему “обретения” бессмертия, так комментирует “Иньфу цзин” III, 5: “В большинстве своем мирские люди непременно умрут, ибо отличаются тем, что не знают основы продления жизни”. Об этом же говорит и комментарий ДЦ 111: “Все живущие вначале живут, а потом умирают. Умершие вначале мертвы, а потом рождаются. Мало кто из людей знает врата жизни и двери смерти”.

Этот фрагмент совсем не обязательно интерпретировать в смысле буддийского учения о перерождениях. Речь может идти и о чисто даосских трансформациях всего сущего, перехода одного в – другое; этому процессу большинство следует бессознательно, но мудрец, “овладевший” им (“грабительски”), становится, по даосскому учению, бессмертным.

Автор чисто религиозного комментария ДЦ 119 пишет: “Изощренные умирают от судьбы. Человек может утвердить сердце и тогда отсечет шесть страстей и семь чувств. Если дух утвержден, то это жизнь Дао-Пути. Если сердце, напротив, рождает страсти и чувства, изощряя природную сущность, то тогда дух рассеивается, а жизненность (лемм) гибнет. Такова основа смерти. Если сердце умерло (для внешнего мира), то навечно обретена жизнь. Такова основа жизни”.

Интересную интерпретацию предлагает автор современного комментария даос Тэн Юньшань. Он говорит, что пневма, сгущаясь, дает жизнь, а рассеиваясь – смерть. То есть материальная причина и жизни и смерти одна – пневма. Умение регулировать пневму и очищать ее должно даровать бессмертие.

Таким образом, здесь мы опять видим единство религиозного и так называемого “философского” даосизма. Анализировавшийся фрагмент тем более показателен, что исследователи, склонные противопоставлять даосскую религию и философию даосизма (являющуюся на самом деле религиозной), как раз и опираются преимущественно на тексты, подобные “Иньфу цзину”, 111,5. По их мнению, подобные пассажи содержат учение “чистого философского даосизма” о естественности чередования жизни и смерти (прежде всего, о естественности именно смерти), тогда как религиозный даосизм будто бы отбрасывает его, заменяя учением об обретении бессмертия “раннедаосскую доктрину” закономерности смерти и этико-онтологического релятивизма.

Как это видно из предшествующего анализа, канонические тексты отнюдь не подтверждают правильности подобных концепций. Не противоречат фундаментальному даосскому принципу “не-деяния” (у вэй), как это отмечалось выше, и заявления поздних даосов о возможности использования “естественных” (только для даосов, разумеется) закономерностей природы для достижения бессмертия.

Так, не лишенный склонности к философствованию, Ли Цюань говорит, комментируя “Иньфу цзин”, 111,6: “Если просветленно понять принципы времен и сущего, то можно превратить горе в счастье и изменить смерть на жизнь”. Подобные рассуждения вполне могли принадлежать (а сходные и принадлежали) столпам раннего даосизма.

Другим знаменитым даосским текстом эпохи является “Гуань Иньцзы”, названный так по имени легендарного начальника западной пограничной заставы, для которого Лао-цзы якобы написал “Дао-дэ цзин”. В действительности, написание этого чрезвычайно оригинального и сравнительно небольшого текста (9 глав) относится к VIII в.

В 742 г. Тянь Тунсю сообщил императору Сюань-цзуну, что ему явился Лао-цзы и открыл, что в стене древнего дома Инь Си (Гуань Инь-цзы – т. е. Мудрец Инь с заставы) спрятан написанный этим древним мыслителем текст. Посланцы императора действительно обнаружили в указанном месте книгу. Подобного рода “открытия” текстов весьма характерны для Китая, начиная с эпохи Хань, когда в стене дома Конфуция были найдены тексты, якобы сохранившиеся во время сожжения конфуцианских книг при Цинь.

Таким образом, текст “Гуань Инь-цзы” можно отнести к VIII в. Однако возможно, что он был создан еще позднее, при Пяти династиях (X в.) или даже при Сун, поскольку первые цитаты из этого памятника встречаются только в стихах Хуан Тинцзяня (1045–1105 гг.). Вместе с тем в эпоху Хань был известен одноименный текст аналогичного объёма, который был, видимо, утерян еще в древности, поскольку не упоминается до появления ныне известного текста.

Предисловие Гэ Хуна к “Гуань Инь-цзы” также, безусловно, является поздней подделкой. О позднем происхождении памятника свидетельствует его терминология, апелляция к средневековой магической практике и сильнейшее влияние буддизма. Несмотря на декларируемый традицией авторитет этого памятника в качестве книги “самого” Инь Си, текст стоит несколько особняком среди даосских сочинений и практически не оказал значительного влияния на средневековый даосизм. Причина тому – чрезвычайная оригинальность учения “Гуань Инь-цзы”, делающая его не только нестандартным даосским текстом, но и в известном смысле выводящим за рамки основного направления развития традиционной китайской мысли. Вызванные сильным буддийским влиянием новации, однако, не сводятся лишь к пассивной рецепции буддийского подхода, “буддизации”, но сильно переработаны в тексте и поданы в весьма трансформированном виде.

Наиболее сильно сказались на учении “Гуань Инь-цзы” теории виджнянавады (китайской школы “фа сян”– дхармалакшана) об активно проецирующей свое содержание функции сознания. Заметно также и влияние мадхъямики с ее резким отрицанием доктрины самодостаточного существования (свабхава, цзы сын) любой единичности и подчеркиванием учения о лишённости единичности сущностного бытия, ее “я” (найратмья).

Вместе с тем прокреационистская и протеистическая тенденции “Гуань Инь-цзы”, столь же характерные для китайской традиции, не могут объясняться простым усвоением буддийских идей, поскольку чужды и буддийской традиции. Поэтому речь должна идти о существенной переработке содержания буддийских теорий, оказавших влияние на автора “Гуань Инь-цзы”.

Впервые в истории китайской мысли метафора сновидения (восходящая еще к “Чжуан-цзы”) употребляется в “Гуань Инь-цзы” не для иллюстрации тезиса о нерасчленимом хаотическом (вонь у хунь-хунь дунь-дунь) единстве сущего с пере-теканием одного в другое и бесконечными взаимопревращениями или об относительности “миров” сна и бодрствования. Она подтверждает тезис о порождающей функции сознания.

Эта идея сопровождается другой, известной китайскому буддизму, но чуждой нативной традиции, – идеей логического предшествования субъекта перед объектом и зависимость последнего от первого. При этом для Дао, впервые трактующегося как субъект, постулируется самодостаточность бытия, что, однако, не противоречит доктрине лишенности “Я”, поскольку Дао одновременно оказывается некоей тотальностью бытия.

Сложнее обстоит дело со связанной с проблемой Дао-субъекта прокреационистской тенденцией. В Индии буддизм разработал антитеистическую доктрину ниришваравада (как частный случай анатмавады), однако в Китае, где теистические направления отсутствовали, данная доктрина утратила свою актуальность, а метафизика китайских школ буддизма с этерналистскими и субстанциалистскими тенденциями стимулировала протеи-стические тенденции в даосизме. Именно такого рода влияние буддизма, уже опосредованного нативной китайской традицией, и имеет место в “Гуань Инь-цзы”. Сама же доктрина ниришваравады была предана в Китае забвению.

Следует, правда, отметить, что тенденции к теистическому осмыслению Дао имплицитно присутствовали уже в “Чжуан-цзы” (см. гл. 6, “Да цзун ши” – “Великий предок-учитель”). Здесь Дао именуется “предком” – цзун, по комментарию Ван Сяньцяня, то же самое, что чжу – повелитель, господин и учитель – ши: “О мой учитель! О мой учитель! Ты расчленяешь все сущее на мельчайшие частицы!” Ван Сяньцянь комментирует: “В восклицании „О мой учитель!" он называет учителем Дао. Предок – это повелитель”. Здесь же Чжуан-цзы называет Дао “создателем сущего” (цзао у, цзао у чжэ), что указывает на присутствие как тенденции к персонификации, так и к креа-ционизму (см. Идзуцу Тосихико, 1967, с. 137–138). Однако вплоть до начала взаимодействия с буддизмом данная тенденция оставалась скрытой и в целом маргинальной для даосской традиции.