Текст книги "Даосизм. Опыт историко-религиоведческого описания"

Автор книги: Евгений Торчинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Так как для Гэ Хуна (как и для всей даосской традиций) микрокосм (тело человека) всецело подобен макрокосму, то Истинное Одно полностью являет себя и в теле человека в виде пар а физиологических структур – так называемых “киноварных полей” (дань тянь), резервуаров животворящей энергетической пневмы – ци. Отсюда впоследствии возникает традиция “внутренней алхимии” (нэп дань), считающая возможным “вы-плавление” эликсира бессмертия в самом теле адепта из его пневматических энергий, уподобленных целебным минералам макрокосма.

Описывая Дао как Сокровенную (сюань) первооснову мира, Гэ Хун прибегает к особому образному языку, что, по-видимому, связано с недостаточной разработкой абстрактной терминологии в древнем и средневековом Китае. Другим способом описания Дао является использование противоположных и порой взаимоисключающих определений (“круглое, но не измеряется циркулем; квадратное, но не измеряется угольником”).

Если теория Дар является исходным пунктом учения Гэ Хуна, то основным содержанием этого учения является доктрина бессмертия и его “обретения”.

Гэ Хун неоднократно затрагивает проблему обретения бессмертия. Особенно интересна гл. 2 “внутренней части” – “Рассуждения о бессмертных” (Лунь сянь). В ней Гэ Хун для доказательства возможности обретения бессмертия прибегает к своеобразной логике, связанной с диалектикой общего, единичного и особенного.

Вначале он, критикуя абсолютизацию общего, делает акцент на единичном, затем переходит к особенному как – заключительному члену логической триады, в котором всеобщее не противостоит единичному. Уже сам факт наличия /в мировоззрении Гэ Хуна упомянутых элементов диалектики свидетельствует, что поздний даосизм отнюдь не чуждался обращения к философскому мышлению.

Особенно много места в “Баопу-цзы” уделено описанию способов обретения бессмертия (в самом общем смысле оно достигалось, по учению Гэ Хуна, через причастность Дао и следование ему).

Двумя основополагающими моментами теории алхимии (как основного способа обретения бессмертия) является признание универсальности перемен, изменений и учение о единой основе всего многообразия эмпирического мира. Оба эти положения восходят к древним даосским сочинениям. Основные способы продления жизни по Гэ Хуну: гимнастические упражнения (синци), сексуальная практика (фанчжун чжи шу) и алхимия {да яо, цзиньдань). Только алхимия может принести бессмертие (чаншэн бу сы, шоу у цюн), в то время как прочие средства могут обеспечить лишь долголетие, удлинить жизнь (янь нянь). Подробно об этом см.: Торчинов Е. А., 1980, с. 139–153; 1982, с. 60–79; 1983, с. 36–56; Уэйр Дж., 1966).

Как уже говорилось выше, южнокитайский оккультизм оказался субстратом рецепции северных форм даосизма и синтеза последних с нативными южными традициями. Главным примером этого синтеза является даосизм школы Маошань (Стрик-мэн М., 1979; 1981; Андерсен П., 1980). Начало ей было положено в 364–370 гг. “откровениями”, посетившими молодого человека по имени Ян Си. В своих видениях, возможно, вызванных созерцанием с использованием вдыхания галлюциногенных испарений алхимического треножника, он видел “совершенных людей” (чжэнь жэнь), снисшедших с небес Высшей чистоты (Шан цин), дабы открыть ему высшее даосское учение, которое Ян Си изложил придворному чиновнику из местной аристократии Сюй Ми, племянник которого был женат на внучке Гэ Хуна, и младшему сыну Сюй Ми по имени Сюй Хуэй. Сюй Ми и Сюй Хуэй создали скит на горе Маошань (к югу от современного Нанкина, тогда столицы Восточной Цзинь). Это место позднее стало центром данного направления. Целью его последователей было обретение бессмертия и вознесение на небеса Шан цин.

Однако возрастание влияния и роли данного направления связано с именем знаменитого философа, алхимика, медика и кодификатора маошаньской литературы Тао Хунцзина (456–536), также южнокитайского аристократа, удалившегося в 492 г. на гору Маошань и впоследствии в силу своей известности в качестве даосского святого еще более увеличившего свое влияние при дворе, сохранившееся даже при антидаосских акциях лянского У-ди, горячего поборника буддизма (Стрик-мэн М., 1978, с. 467–475).

Тао Хунцзин создал антологию маошаньской литературы под названием “Чжэнь гао” (“Речи совершенных”), представляющую собой собрание текстов, содержащих “откровения” Ян Си, Сюй Ми и Сюй Хуэя, якобы продиктованные им в видениях. Эта антология и другие труды Тао Хунцзина представляют собой основной источник для изучения маошаньского даосизма, поскольку весь корпус его литературы (“Маошань цзин”) не сохранился.

Религиозная практика маошаньской традиции представляла собой сложные методы психотехники, связанной с интериоризацией как литургического символизма “Небесных наставников”, так и лабораторной алхимии южных оккультистов. Разработанные методы медитаций, включавших в себя визуализацию и “актуализацию” (цунь сян) божеств микро– и макрокосма, использование галлюциногенов и созерцание ступеней алхимического процесса, подменяющее реальное “делание”, были рассчитаны прежде всего на индивидуальную практику в отличие от общинного литургического действа “Небесных наставников”. Медитативная психотехника традиции Шанцин, таким образом, синтезировала ятрохимию, фармакопею и теургию южного оккультизма с небесной иерархией и богослужебным ритуалом северян, грибы бессмертия, магические талисманы и реторту с литаниями и курильницами (Стрикмэн М., 1979, с. 169).

Характерно, что среди лидеров школы Маошань, равно как ведущих представителей оккультизма Цзяннани или школы Л'Инбао (основана в 397 г. Гэ Чаофу, потомком Гэ Хуна), мы видим представителей одних и тех же аристократических кланов Южного Китая (Гэ, Тао, Сюй, Гу, Лу, Сунь), зачастую связанных между собой брачными и кровнородственными узами. Их родственные связи сближают их не меньше, чем их идеология. Последняя восходила к ицзинистике, нумерологии, пророческим апокрифам (чань вэй) и учению о бессмертных временах Ранней Хань в отличие от рафинированной квазидаосской философии сюань-сюэ Ван Би и Го Сяна, столь ценимой доминирующими после “переправы двора на юг” (нань ду) аристократами северного происхождения.

Духовная карьера заменяла им утраченное влияние при дворе и светскую карьеру, открывая вместе с тем возможность для восстановления этого влияния “с заднего хода”, при помощи ореола даосской святости, медицинских знаний и молвы, гласящей об оккультном всемогуществе. При этом вновь обретенное влияние порой намного превосходило то положение, на которое южане могли рассчитывать при династиях Цзинь, (Лю) Сун, Ци и Лян в результате карьеры на чиновничьем поприще (Стрикмэн М., 1977, с. 35–40; 1979, с. 186–187).

Следующим аспектом даосизма периода Лю-чао, нуждающемся в рассмотрении, являются утопическо-мессианские идеи и движения.

В период Шести династий (Лю-чао) мессианские настроения в даосских кругах вспыхнули с новой силой. Несмотря на утверждение В. Ши о том, что в это вре. мя восстания имели очень немного идеологических моментов (Ши В., 1956, с. 170), Офути Ниндзи и А. Зайдель удалось найти достаточно много материалов, опровергающих эту точку зрения. Так, “История династии Цзинь” сообщает, что между 317 и 327 гг. на территории Цзянсу и Хунани действовал некий даосский проповедник Ли То, утверждавший, что ему 800 лет (поэтому его называли Ли Восемьсотлетний– Ли Бабай). В районе между Чжунчжоу и Цзянье он лечил больных “демоническими средствами” (гуй дао), а его ученик Ли Хун, учивший на горе Синьшань, провозглашал: “В соответствии с пророчеством я-стану царем” (ин чань дан ван). Они были обвинены в подготовке мятежа и казнены (Фан Сюаньлин, 1958, цз. 58, с. 46; Офути Ниндзи, 1964, с. 497). О Ли То сообщается и в другом месте “Истории династии Цзинь” (Фань Сюаньлин, 1958, цз. 6, с. Юа; Офути Ниндзи, с. 498): “Маг (шу жэнь) Ли То соблазнял толпу письменами нечисти (яошу), им самим написанными. Его обезглавили на рыночной площади Цзянькана” (324 г.).

Здесь многое напоминает ханьские секты: магическое лечение, претензии на бессмертие и опять-таки фамилия Ли. Офути Ниндзи считает, что эта секта восходит к традиции “Дао семьи Ли” (Ли цзя дао), секте, процветавшей в III в. в царстве У (Офути Ниндзи, с. 498). О ней подробно пишет Гэ Хун (284?– 363?) в гл. 9 “внутренней” части “Баопу-цзы” под “азва-нием “Смысл Дао” (дао и). Гэ Хун говорит, что она основана отшельником и предсказателем Ли А из Шу (Сычуань), и в соответствии с его возрастом его прозвали “восьмисотлетним господином” (бабай сюй гун). Это было в начале III в. Через 50 лет некий Ли Куань пришел из Шу в У и прославился там исцелениями верой. Его сочли тем же человеком, что и Ли А, и прозвали Ли Восьмисотлетним (Ли Бабай).

Гэ Хун лично знал людей, лечившихся у Ли Куаня заговоренной водой (чжу шуй) и “трехчаетными амулетами” (сань бу фу) и учившихся достижению бессмертия посредством гимнастики и дыхательных упражнений. Гэ Хун бичует Ли Куаня за шарлатанство и утверждает, что его последователи “заполняют землю к югу от Цзяна” (Гэ Хун, 1954, с. 39).

Офути Ниндзи отмечает сходство между “Ли цзя дао” и более поздней деятельностью Ли То и Ли Хуна. Скорее всего, Ли То просто подражал все еще почитавшемуся в народе Ли Куаню. Однако “Ли цзя дао” не выдвигала никаких доктрин религиозно-политического характера, тогда как Ли Хун говорил о своем вступлении на престол. Следовательно, 1) существовали пророчества о пришествии мессии-царя и падении династии и 2) Ли Хун претендовал на роль проявления небесного Лао-цзы, родоначальника семьи Ли. Однако сам Лао-цзы в рассматривавшихся текстах не упоминается. Впрочем, есть одно звено, связывающее ереси Ли Куаня, Ли То, Ли Хуна и учение “Лао-цзы бяньхуа цзина”, т. е. ханьскую еретическую традицию. Это общее происхождение в Сычуани (Шу), которая, кажется, является центром возникновения мессианских утопий.

Так, незаинтересованный буддийский автор танского времени (VII–X вв.) даже считал, что Юй Цзи, автор канонической версии “Тайпин цзина”, родом из Шу (Зайдель А., 1969–1970, с. 233), тогда как в действительности он происходил из Ланъе (Шаньдун) и около 200 г. переехал на юг (У) (Ван Мин, 1960, с. 747–751). Характерно, что “Тайпин цзин” считался текстом, содержащим откровение Лао-цзюня.

В это же время известная семья Ли из аборигенного населения Ба, или Цзун, установила на время в Шу власть собственной династии. Во времена Чжан Лу эта семья примкнула к “Небесным наставникам” (Тан Чанжу, 1954, с. 115–121), а мессианские чаяния, связанные с семьей Ли, способствовали ее возвышению. В 303 г. член этой семьи Ли Сюн был губернатором Инчжоу. Почувствовав достаточную силу для отделения от центрального правительства, он обратился к своему учителю даосу Фань Чаншэну (Фань Вечная Жизнь), жившему в уединении в горах Сишань близ Чэнду, с просьбой стать государем (цзюнь), а себя отрекомендовал его подданным (чэнь). Фань отказался от трона, но когда в 304 г. Ли Сюн провозгласил себя царем (вам) Чэнду, Фань прибыл ко двору и занял пост первого министра (чэн сям), приняв титул Мудреца Фаня (Фань сянь).

Он вдохновил Ли Сюна на провозглашение того императором и получил тутил “Верховного наставника Неба и Земли” (тчньди тай ши). В 306 г. Ли Сюн провозгласил себя императором династии Чэн. Он отказался от конфуцианского ритуала, табели о рангах, знаков сословных различий и даже регулярного войска (Чан Цзюй, 1958, с. 120; Крюков М. В., Малявин В. В., Софронов М. В., 1979, с. 177). В 333 г. Ли Сюн умер, и на престол вступил его брат Ли Шоу, переменивший название династии на Хань.

В правление его сына Ли Ши цзиньский генерал Хуань Вэнь завоевал Чэнду в 347 г. Однако приверженцы павшей династии восстали. Восставшие провозгласили императором сына Фань Чаншэна – Фань Бэня. Фань Бэнь собрал войско численностью в 10 000 человек, однако цзиньские военачальники Чжоу У и Чжу Шу победили его и казнили Фань Бэня (Фан Сюаньлин, 1958, цз. 58, с. 9а; Зайдель А. К., 1969–1970, с. 233–234).

Здесь работает хорошо известный механизм: Ли Сюн в полном соответствии с образом идеального правителя ставит свое вступление на престол в зависимость от решения мудреца. После положительного решения он назначает мудреца своим советником. В этой связи следует вспомнить об имени Фаня – “Вечная жизнь” (чан шэн). Так, в частности, называли себя участники восстания даоса Сунь Эня (399 г.), выступавшие против цзиньского аристократизма (Крюков М. В., Малявин В. В., Софронов М. В., 1979, с. 176; Зайдель А. К., 1969–1970, с. 234; Эйкхорн В., 1954, с. 341). Другие титулы Фаня – Долговечность (янь цзю) и Девятикратность (цзю чжун).

Здесь, короче говоря, налицо старая схема императора, ведомого мудрым наставником, подчиненным государю в политическом плане, но стоящем выше его в духовном. Тот же принцип проявлялся в религиозно-политических титулах Чжан Цзюэ и Лао-цзы, равно как и утопия Да Цинь. Обращает на себя внимание и титул “го ши” (наставник государства), прилагавшийся к Фаню и использовавшийся также “Небесными наставниками”, делавшими, правда, четкое различие между титулом “тянь ши” (“Небесный наставник”) и “го ши”. Первый, как уже отмечалось, является титулом даосского мудреца при отсутствии истинного государя, а второй – его же титул как помощника и советника законного монарха. Характерно, что Чжан Лу, говоря о “чистом даосском правлении династии Вэй”, называет себя “го ши”. Тот же титул используется в даосском тексте “Книги эзотерического объяснения трех небес” (Тайшан сань тянь нэй цзе цзин, Дао цзан, т. 876) – V в. в связи с упоминанием “благого правления” династии Сун (Лю). Тан Чанжу (Тан Чанжу, 1954, с. 119) сообщает, что имеются указания на принадлежность Фань Чаншэна к традиции “тянь ши дао”. Ему в функциях советника наследовал сын Фань Бэнь. Характерно, что восставшие после цзиньского завоевания выступили не за реставрацию дома Ли, а за вступление на престол мудреца – Фань Бэня. Это опять-таки происходит в полном соответствии с идеологическим сценарием – после падения династии при отсутствии нового обладателя “небесного мандата” на престол должен взойти мудрец.

Через 20 лет в Шу произошло еще одно любопытное событие: в 366–371 гг. некто Ли-Цзинь-инь (Ли Золото-Серебро) и некий Ли Хун из Ханьчжуна подняли восстание. Ли Хун назвался сыном Ли Ши и провозгласил себя “совершенномудрым даосским монархом” (шэн дао вам). В это же время некий Ли Гао объявил, что он сын Ли Сюна и атаковал Фучэн (Фань Сюаньлин, 1958, цз. 58, с. 96; Зайдель А. К., 1969–1970, с. 235; Офути Ниндзи, 1964, с. 500, 544). Восстание было подавлено Чжоу Чу. Однако это сообщение династийной истории интересно не только информацией о восстании “в пользу” свергнутой династии Чэн-Хань, но и повторным упоминанием имени Ли Хуна, Выше говорилось, что в 324 г. некий проповедник Ли Хун заявлял, что согласно пророчеству он станет царем, за что и был казнен в Цэянькане.

Теперь в Ханьчжуне появился тоже Ли Хун, претендующий на престол как сын Ли Ши, правителя Чэн-Хань (следует отметить, что сам Ли Ши умер только в 361 г.; до этого он жил в плену в Цзянькане на положении “хоу, возвращенного к служению долгу” – “гуй и хоу” – Фань Сюаньлин, 1958, цз. 121, с. 9а; Зайдель А. К., 1969–1970, с. 236). Вторичное появление этого имени не случайно, ибо имя Ли Хун в идеологии раннесредневековых восстаний с даосской окраской обозначало некоего мессию, провозглашенного в даосских текстах. О месте Ли Хуна в идеологии народных движений с исчерпывающей полнотой писала А. Зайдель (Зайдель А. К., 1969–1970, с. 236–247).

Каково же происхождение веры в мессианство Ли Хуна? В “Хуаян гочжи”, где содержатся биографии великих мужей из Чэнду, о нем говорится между биографией Янь Цэюнь-пина – отшельника-даоса и биографией его знаменитого ученика Ян Сюна (53–18 гг. до н. э.). О нем говорится как о скромном отшельнике, отказавшемся использовать свой моральный авторитет для защиты своего сына, совершившего убийство (Зайдель А. К., 1969–1970, с. 236). Ян Сюн в своем абсолютно конфуцианском сочинении “Речи о законе” (“Фа янь”) восхваляет его, но характеризует как “находящегося посередине между справедливостью и всепрощением” (Зайдель А. К-, 1969–1970, с. 236–237). Через 200 лет крупный сычуаньский чиновник Ван Шан устанавливает культ Янь Цзюньпина и Ли Хуна “для восхваления мудрецов прошлого”. Таким образом, Ли Хун становится локальным божеством Чэнду как раз в бурные годы конца II в. В это же время Ли Хун благодаря своему фамильному знаку Ли начинает ассоциироваться с мессией – Лао-цзы и даже рассматриваться как одно из его воплощений. Так, текст V в. “Книга о беспредельных превращениях Лао-цзы” (Лао-цзюнь бянь-хуа у цзи цзин) говорит, что после просвещения “варваров” Лао-цзы при Западной Хань явился как Ли Хун в Чэнду (Дао цзан, т. 562. с. 2а; Есиока Ёситоё, 1959, т. 1, с. 7, 470, 499–502; 1964, с. 90—107; Офути Ниндзи, 1964, с. 545; Зайдель А. К., 1969–1970, с. 237). Часто он выступает и как самостоятельный мессия (вне связи с Лао-цзы). Особенно популярен Ли Хун становится в период кризиса Восточной Цзинь перед установлением Лю Юем новой династии Сун (420–478).

Большой интерес имеет “Книга заклинаний вместилища глубинного духа” (Дунъюань шэнь чжоу цзин), детально изученная Офути Ниндзи (Офути Ниндзи, 1964, с. 435–547). Ду Гуантин (850–933) в своем предисловии к ней датирует текст концом Западной Цзинь (т. е. началом IV в. – Офути Ниндзи, 1964, с. 435–547), но в действительности он написан позднее, в конце IV – начале V вв. Первая и наиболее древняя глава книги говорит о бедах и горестях периода конца Хань и Вэй и предрекает устами самого Дао (Тайшан Дао-цзюнь), что скоро дом Лю (т. е. ханьский дом, к потомкам которого причислял себя Лю Юй) вновь воцарится, даосизм будет процветать и опять появится Ли Хун,

Текст воспевает Лю Юя, разбившего “варварское” царство Поздняя Цинь (Хоу Цинь) в 417 г. и взявшим Чанъань (правда, в тОм же году она опять была утрачена). Однако он не отождествляется с Ли Хуном, хотя его генеалогия и возводится к младшему брату ханьского Гао-цзу.

Скорее, здесь всплывает старая легенда о связи домов Лю и Ли (достаточно вспомнить о Ли Туне, соправителе Гуан У-ди). Когда Хань будет восстановлена, божественный посланник из рода Лао-цзы (Ли) будет ее советником. Далее описывается “установление Неба и Земли” и процветание под скипетром Истинного государя всех, получивших этот текст и ставших бессмертными (Дао цзан, т. 170, цз. 1, с. 10а—10б; Зайдель А. К., 1969–1970, с. 241; Офути Ниндзи, 1964, с. 488). Текст говорит об увеличении срока жизни после установления правления Ли Хуна до 3000 лет, после чего будет обретаться небесное бессмертие посредством “трансформации” (гэн и), об отсутствии нищеты и бедности, о фениксах, цилинях и львах, которые станут домашними животными.

Говорится также об осуществлении правления на основе “у вэй” и о том, что министрами станут даосские священнослужители (дао ши). Наконец, описывается внешность Совершенного государя – он будет прекраснее всех людей, исключительно высокого-роста, с гладкой кожей и сияющими глазами (Дао цзан, т. 170, цз. 1, с. 10б—11а; Ёсиока Ёситоё, 1950, с. 241; Офути Ниндзи, 1964, с. 489; Зайдель А. К., 1969–1970, с. 239).

Можно выделить следующие ключевые моменты: 1) это описание не содержит какой-либо определенной политической программы за исключением указания на правление на основе “у вэй”, осуществляемое даосским духовенством (последнее, впрочем, может пониматься в духе указания на Небесную бюрократическую иерархию даосских божеств); 2) текст содержит обещание бессмертия всем жителям идеального царства; 3) прекрасная внешность Истинного государя контрастирует с обычно уродливой внешностью “странствующих по земле” бессмертных; 4) текст не пропагандирует конкретные политические лозунги, но описывает даосскую утопию, предназначенную верным. Совершенное государство будет новым Небом и новой Землей, империей, в которой земное и небесное совпадут и управляться она будет единым “правительством святых”.

Выше уже говорилось об отношении “Небесных наставников” как на юге, так и на севере к подобного рода утопиям в предшествующий период. Интересно отношение к ним и другой ортодоксальной даосской школы “Высшей чистоты” (Шив цин), или Маошань. Эта школа произвела один из величайших классических текстов даосского мессианизма – группу текстов, центральным из которых является “Отдельные записи грядущего совершенного государя – Дао Великой Чистоты” (Шан цин хоущэн Дао-цзюнь ле цзи – см. Ван Мин, 1948, с. 375–384; Есиока Еситоё, 1960, с. 1—103; Зайдель А. К., 1969–1970, с. 243), который, видимо, положил основу главе “цзя бу” “Книги Великого равенства” (Тайпин цзин).

В ней Ли Хун становится Небесным Императором Золотой Заставы (Цзинь гуань ди-цзюнь), который в год “жэнь чэнь” (392 г.?) должен спуститься на гору Цинчэншань близ Чэнду (кстати, гора, на которой жил Фань Чаншэн), дабы установить царство новых Неба и Земли, населенное “избранным народом” (чжун минь) и управляемое “грядущими мудрецами” (хоу шэн).

Здесь всякий политический контекст окончательно утрачен: мессия уже не устанавливает “царство равенства и мира” в Китайской империи, а становится чисто небесным божеством – спасителем (Андерсен П., 1980, с. 14; Стрикмэн М., 1977, с. 1– 64).

К VI в. исходные функции Совершенного государя настолько забываются, что Тао Хунцзин (456–536 гг.), предпринявший попытку упорядочить даосский пантеон, включает в него Совершенного государя дважды под едва отличающимися именами (Зайдель А. К., 1969–1970, с. 243). “Совершенное государство” восставших превращается то в “царство небесное”, т” в “Небо избранного народа” (чжун минь тянь), то в “Небо святых учеников” (шэн дицзы тянь) и помещается между заимствованными у буддистов “тремя мирами” (сань цзе) и высшими “тремя Небесами”, что отражает интерпретацию народной утопии в среде аристократических адептов школы Маошань.

Однако в народной среде вера в мессию Ли Хуна продолжала жить. В 614 г. в Фуфэне началось первое восстание против династии Суй. Его вождь Тан Би провозгласил императором не себя, а некоего Ли Хуна. Тан Би надеялся осуществить пророчество, прилагавшееся еще к повстанцу Ли Ми и восходящее к периоду Хань (Бингэм, 1941, с. 52; Зайдель А. К., 1969–1970, с. 244). Основатель династии Тан Ли Юань происходил из Лунси (юг Ганьсу), что близко к центру мессианства Ли. Он покровительствовал даосам и считал себя потомком Лао-цзы, который в 666 г. официально обожествляется указом танского императора Гао-цзуна (Ли Чжи).

Ли Юань, возможно, считал себя исполнителем древнего пророчества: “Государь Ли, посланник Лао-цзы должен стать правителем”. Попытки танских властей сделать эту мессианскую идеологию частью государственной идеологии, однако, провалились, и миф о Ли Хуне пережил эту династию. Так, “История киданьской династии Ляо” (Ляо-Ши) сообщает, что уже в 1112 г. “Ли Хун смущал массы еретическими доктринами и начал восстание”, за что и был казнен посредством рассечения на части (Токто, 1958, цз. 27, с. 76; Зайдель А. К., 1969–1970, с. 245).

Таким образом, из вышеизложенного видна эволюция образа Ли Хуна на трех социальных уровнях: в народной утопии, в ортодоксальных даосских направлениях и в имперской идеологии. На двух последних уровнях, относящихся к идеологии господствующего класса, Ли Хун и Лао-цзы совершенно лишаются каких бы то ни было “революционных” черт, превращаясь то в небесных богов, покровителей “внутренней” алхимии, то в предков царствующей династии.

Отметим теперь основные черты отношения традиции “Небесных наставников” к мессианским движениям в IV–VI вв.

В конце правления Восточной Цзинь вновь появилось обилие сочинений, предсказывавших падение династии и установление царства справедливости. Этим настроениям в известной степени поддались и “Небесные наставники”. Они ожидали нисхождения на землю государя Ли (Ли-цзюнь), которого небесный Лао-цзюнь пошлет, дабы “пасти десять тысяч людей” {Дао цзан, т. 1003, цз. 16; Зайдель А. К., 1969–1970, с. 240). Тексты обещают начало эры “тайпин” в год “металла и коня” (цзинь ма). Это календарное обозначение указывает на императорский цзиньский дом Сыма (династия Цзинь правила под эгидой стихии “металл”).

В это время “Небесные наставники” занимаются раздачей “призывающего десять тысяч (избранных) к жизни амулета великого сокровенного девятиначального света” (тайсюань цзю гуан вань чэн шэн фу) и заявляют, что в годы “жэнь чэнь” (392) и “гуй сы” (393) по этому амулету узнают избранных {чжун мин), которые наследуют царство великого равенства Совершенномудрого владыки (шэн цзюнь).

Посылаемый на землю Ли-цзюнь не тождествен Лао-цзы. Инвестировав Чжан Даолина, Лао-цзы стал правителем Трех Небес, приказавшим бессмертным чиновникам обретать избранников и посылающим на землю Ли-цзюня для установления эры “тайпин”. Однако в целом отношение “чжэн и дао” к мессианским утопиям оставалось резко отрицательным. В этой связи весьма интересны материалы текста “Лао цзюнь инь сун цзе цзин”, представляющего собой откровения Тайшан Лао цзюня реформатору традиции “Небесных наставников” на севере Китая Коу Цяньчжи; текст относится к 448 г.

В частности, Лао-цзюнь говорит, что покинул Куньлунь из-за бедствий мира, беспорядков и смут: “То здесь, то там появляются люди, пророчествующие новое появление Лао-цзы и царствование даосского мессии из рода Ли. Эти лжепророка морочат голову простакам колдовскими трюками и ложной магией. Они многочисленны, как муравьи, и превращают всю империю в толпу мятежников” (Дао цзан, т. 562, с. 4а—46; Зай-дель А. К., 1969–1970, с. 241). Далее бог в выспренних выражениях описывает рай на горе Куньлунь, говоря о преимуществах царства небесного перед дарством земным, и заключает: “Как же я могу ограничивать мое царство каким-то одним городом на земле?! Это не моя воля” (Дао цзан, т. 562, с. 5а; Зай-дель А. К., 1969–1970, с. 241).

Однако, отвергнув претензии “мятежников”. Дао-цзы утверждает, что водворение мира в империи лишь его прерогатива: “В час, когда я явлю себя, преобразятся Небо и Земля. Старые доктрины всех книг и канонов исчезнут. Установленная ортодоксия (т. е. чжэн и дао. – Е. Т.) возродится вновь. Я призову всех предназначенных к долговечности и вознагражу их духовным снадобьем. Они вознесутся, как бессмертные, и станут моей свитой. Грешники станут праведниками, и у любого, встретившего меня, продлятся годы жизни. И если тогда царь или Сын Неба (император. – Е. Т.) будут достойными правителями, я повелю местным божествам служить им, как это было прежде. Но если правитель отступает от учения, просветленный мудрец заменит его для умиротворения народа. Когда мир восстановится вновь, я вернусь наверх и скроюсь на горе Куньлунь” (Дао цзан, т. 562, с. 5а—56; Зайдель А. К., 1969–1970, с. 241–242).

Характерно, что Лао-цзы здесь не собирается становится земным правителем: он лишь подчинит божества доброму императору, восстановит мир на земле, возьмет с собой праведников и вновь вернется на небеса. Более того, он даже не покинет свой небесный экипаж, запряженный драконами и украшенный драгоценными каменьями. Завершается фрагмент новыми проклятьями в адрес “мятежников”: “Они смеют думать, что я смешаюсь с этой подлой вонючей плотью, с этими рабами, псами и нежитью и буду на стороне этих злых бунтовщиков! Эти презренные твари ныне сеют ереси и разрушают ортодоксальные писания!”

Эти инвективы вполне понятны при их рассмотрении в историческом контексте. Коу Цяньчжи пользовался покровительством и благорасположением императора Тай У-ди (Тоба Тао, 422–452) династии Северная Вэй. В 440 г. император принял под его влиянием девиз правления “Истинный государь Великого равенства” (тайпин чжэнь цзюнь – 440–451), а в 444 г. провозгласил даосизм государственной религией империи (о деятельности Коу Цяньчжи см.: Крюков М. В., Малявин В. В., Софронов М. В., 1979, с. 177–179; Мэтер Р. Б., 1979, с. 103–122).

Ясно, что народные секты, направленные против реформированного придворного даосизма, вызывали негодование Коу Цяньчжи. К тому же они как бы игнорировали титул монарха как “правителя тайпин”. Достаточно курьезно, однако, что святой, “доставивший” Коу Цяньчжи откровения Лао-цзы, сам отрекомендовался как Ли Пувэнь, Высший наставник и пастырь на земле (му ту шанши), праправнук Лао-цзы (сюань сунь) (Цукамато Дзэнрю, 1961, с. 334; Зайдель А. К., 1969–1970, с. 243).

Подобная установка вообще вне всякого сомнения характерна для религиозных учений, изменивших свои социальные функции и из доктрин оппозиционных превратившихся в официальные. Достаточно вспомнить, как христианство, признанное римскими властями в начале IV в., а к его концу ставшее государственной религией, осуждало свой ранний апокалиптический мессианизм и еретический хилиазм (вера в тысячелетнее царство святых на земле), всецело замененный теперь доктриной “паруссии” – второго пришествия и воскресения праведных в царстве небесном (пример “рутинизации харизмы”).

В заключение темы даосской мессианской утопии II–VI вв. необходимо еще отметить два условия, необходимые для понимания ее возникновения. Как показал в своем исследовании русской народной утопии К. В. Чистов (Чистов К. В., 1967), существенным, ключевым моментом для понимания утопий данного типа является утопическая легенда (мифологема) возвращающегося царя-избавителя. Однако само появление подобного рода легенд и утопий возможно лишь в культурах, имеющих доктрину сакрального характера власти монарха, как это было в Византии и древней Руси (после принятия великими князьями Московскими царского титула и утверждения византийской концепции верховной власти – см. Успенский Б. А., 1981, с. 201–217; Панченко А. М., 1984, с. 12–21).

Вряд ли подобные утопии могли бы возникнуть в средневековой Западной Европе с другой концепцией власти короля, более “земной”, “природной”, “почвеннической” (Аверинцев С. С., 1977, с. 16–18, 109–123). Не удивительно, что в Китае с чрезвычайно развитой сакрализацией императорской власти и государства вообще подобного рода утопии получили широчайшее распространение.

Однако мессианизмом не исчерпывается все богатство утопических идейных течений II–VI вв., ибо в это время достигает своего апогея и “ученая”, “философская” даосская утопия, восходящая к идеям “Дао-дэ цзина” и особенно “Чжуан-цзы”. При всей ее типологической близости с еретической мессианской утопией в одном ее выводы радикально отличны: “золотой век” будет восстановлен не “совершенным правителем”, пусть даже и сошедшим с небес, а, наоборот, через отказ от правителя и сословного неравенства вообще. Ярчайшим представителем этого типа утопии является учение Бао Цзинъяня (конец III – начало IV вв.?) (Торчинов Е. А., 1981 с. 126–140).