Текст книги "Даосизм. Опыт историко-религиоведческого описания"

Автор книги: Евгений Торчинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

В исторической перспективе в целом одержала верх вторая тенденция (хотя в отдельные периоды, например при Хань, доминировала первая), получившая мощное подкрепление со стороны влиявшей с начала нашей эры на даосизм буддийской традиции с ее характерным для индийской культуры психологизмом, воспринятом китайской натурфилософской моделью как спиритуализм.

Этот процесс завершился к концу I тыс. н. э., когда “внешняя” алхимия как последний оплот веры в “сяней-долгожителей” по преимуществу была окончательно вытеснена “внутренней” психофизиологической алхимией, более непосредственно реагировавшей на усиление спиритуально-мистического элемента. Но следует отметить, что фундаментальный натурализм китайской мысли оказался непоколебимым, и бессмертие продолжало восприниматься как совершенное и божественное, сверхмирское бытие преображенной целостной личности, понимаемой как нерасчленимое психофизическое органическое единство.

Уместно затронуть еще один частный вопрос. Хорошо известно, что одним из первоначальных требований к взыскующим бессмертия был отказ от употребления в пищу “пяти злаков” (у гу). Вряд ли этот запрет можно объяснить лишь микробиотическими и диетологическими причинами. Если учесть, что земледелие и конкретно выращивание злаков было основой хозяйственной деятельности традиционного китайского общества, определявшей всю его “культурную экологию”, то нетрудно предположить, что даосы, отказавшись от “пяти злаков”, как бы порывают с “мирским”, заявляя о себе как о людях “гор и вод”, а не “садов и полей”. Кстати, поэтому вряд ли можно говорить о даосской, а не конфуцианской ориентации Тао Цяня, например. И такая интерпретация семантики “отказа от злаков” вполне обоснована.

Однако не исключена и противоположная. Дело в том, что известно древнее название бессмертных как “гу сянь” (“злаковых бессмертных”). Если сравнить это название с пассажем из гл. 1 “Чжуан-цзы”, где говорится о том, что бессмертные с горы Мяогуе заботятся о здоровье скота и обильных урожаях, то можно предположить, что “сяни” в какой-то исторический период воспринимались как гении, покровители скота и злаков, т. е. хозяйственной деятельности населения. Отсюда и табуирование употребления зерновой пищи для даоса (ср. Скиппер К. М., 1982, с. 216–221).

С формированием философии Дао и дэ, созданием школы “инь-ян цзя”, развитием экзегетики “Чжоу и” (И цзина) и распространением учения о бессмертных и обретении бессмертия создались все идеологические предпосылки для оформления даосизма как единой традиции.

Объединение Китая в конце III в. до н. э. при Цинь и Хань создало и социально-политическую базу для этого процесса. Создание единой империи привело к серьезным последствиям для истории идеологии в Китае. Плюрализм философских школ периода Чжань-го был обусловлен политической раздробленностью Китая того времени и обслуживал интересы многочисленных его правителей. Вместе с тем подобная ситуация во многом способствовала росту собственно философского самосознания, проявившемуся во многом в полемике между школами (см. Кроль Ю. Л., 1985). С образованием империи ситуация резко изменилась, и уже Цинь Ши-хуан своими антиконфуцианскими акциями положил начало борьбе с философским плюрализмом, для которого, по существу, объективно не оставалось места в рамках централизованной монархии.

К середине правления династии Хань вместе с ликвидацией остатков самостоятельности удельных царей этот процесс завершается. Из всего многообразия идейных течений Чжань-го сохраняются только конфуцианство и даосизм (синтезировавший в себе достижения и других школ), со временем сюда добавляется и буддизм. Остальные школы или полностью исчезают, лишенные своей социальной базы (цзун-хэн цзя, мо цзя, нун цзя), или интегрируются сохранившимися школами. Так, конфуцианство вбирает в себя многое от своего заклятого врага легизма и от натурфилософов, без учения которых просто невозможно представить себе ханьскую “доктрину совершенномудрых”, блестяще резюмированную Дун Чжуншу; о даосском синтезе говорилось выше. Значительно изменились и выжившие традиции.

Конфуцианство из одной из многочисленных школ, порой гонимых, превращается в официальную идеологию империи, а даосизм, не без успеха претендовавший на ту же роль при первых ханьских императорах (особенно при Вэнь-ди и Цзин-ди), все в большей степени идет по пути оформления в национальную религию Китая, вместе с тем постоянно играя роль своеобразной “теневой ортодоксии” у ступеней трона, противостоя неким “серым кардиналом” официальной государственной монополии конфуцианства.

Этому во многом способствует оформившееся еще в “академии” Цзися религиозно-политическое направление “Хуан-Лао”, делавшее выводы политического характера из учения об управлении на основе “не-деяния”, представленного в “Дао-дэ цзине”. Даосизм “Хуан-Лао” вместе с тем был связан с магами фан ши из Ци и соприкасался с учением о “шэнь сянях” (Бань Гу “Хань шу”, гл. 25а, т. 4, с. 1203). Это стало возможным, поскольку Лао-цзы выступал как источник доктрины Дао, а Хуан-ди считался не только авторитетом в делах правления, но и адептом и покровителем “искусств” (шу) – таких, как астрология, медицина, гадания, сексуальная гигиена, – одним словом, всего того, что входило в сферу компетенции фан ши и теоретиков натурфилософии (Юй Инши, 1964–1965, с. 103–105).

Видимо, даосизм “Хуан-ди и Лао-цзы” был связан и с легиз-мом, о чем свидетельствует недавно найденное археологами КНР сочинение “Хуан-ди сы цзин”. Связь политических концепций “Хуан-Лао” с учением о бессмертии, ярко проявившаяся при династии Хань в легенде о вознесении Хуан-ди в качестве бессмертного на небо, особенно интересна, если обратиться к культу бессмертия при династиях Цинь и Хань и его экстраординарному влиянию на императорский двор и его политику (Юй Инши, 1964–1965, с. 93—108).

Поиски бессмертия царями начались еще в эпоху Чжань-го, и не исключено, что многочисленные фан ши и прежде обслуживали соответствующие запросы своих монархов, находясь на придворной службе. После объединения страны Цинь Ши-хуаном у них оказался один клиент – император, а не множество правителей, как прежде. В 219 г. до н. э., через два года после создания империи, маги из Ци прибыли ко двору с предложением о поисках эликсира на морских островах. Как сообщается в “Трактате о соли и железе” (Янь те лунь), посвященном придворной дискуссии 81 г. до н. э. (гл. 29), множество фан ши прибыли в столицу, рекламируя себя в качестве знатоков “пути бессмертия”: “При этом устремившиеся в столицу Сяньян насчитывались тысячами; они говорили, что бессмертные едят [снадобья с примесью] золота, пьют [раствор] жемчуга, а после этого сохраняют жизнь так же долго, как [существует космос], Небо и Земля” (перевод Ю. Л. Кроля).

В это же время, по свидетельству Сыма Цяня (гл. 6), циньский император стал говорить о себе как о “настоящем (подлинном, истинном) человеке” (чжэнь жэнь). Стремящийся к бессмертию император запретил употреблять даже слово “смерть” в своем присутствии. Маги объясняли неудачи императора в деле обретения бессмертия его мирскими заботами и советовали ему жить в уединении, храня в тайне место своего пребывания.

Вот что говорится в “Истории династии Хань” (гл. 256, т. 4, с. 1260) о поисках бессмертия при Цинь Ши-хуане и пошедших по его стопам – ханьских монархах (прежде всего, знаменитом У-ди): “Когда Цинь Ши-хуан впервые объединил империю, он предался культу бессмертных. Тогда он послал таких людей, как Сюй Фу и Хань Чжун в море с непорочными юношами и девами на поиски бессмертных и их снадобий. Но они сбежали и никогда не вернулись (согласно преданию, Сюй Фу в поисках Пэнлая прибыл в Японию, где и сейчас показывают его могилу. – Е. Т.). Такие попытки вызвали негодование и ропот в Поднебесной. С возвышением Хань Синьюань Пин из Чжао, Шао-вэн, Гунсунь Цинь, Луань Да и другие из Ци – все они получали почести и награды от императора У-ди по причине их знакомства с бессмертными, знания алхимии, умения совершать жертвоприношения, служить духам и управлять ими и походов за море за бессмертными и их снадобьями. Дары, пожалованные им, составляли тысячи мер золота. Луань Да был в особом фаворе и даже женился на принцессе. Титулы и награды посыпались на него в таком количестве, что все в пределах четырех морей были потрясены. Поэтому в правление под девизами Юань-дин (116–111 гг. до н. э.) и Юань-фэн (80–75 гг. до н. э.) в Янь и Ци были тысячи магов, таращивших глаза и потиравших руки, говорящих, что они знают искусство обретения бессмертия, совершения жертвоприношений и получения небесных благословений”.

Следует отметить, что если при Цинь Ши-хуане и до него устремление к бессмертию государей не оказывало непосредственного влияния на государственные дела, то при ханьском У-ди положение резко изменилось. Как отмечает Юй Инши, не исключено, что одним из побудительных мотивов завоевательных походов У-ди в западном направлении (страна Давань, Фергана) было стремление заполучить знаменитых “небесных коней”, существ “того же рода”, что и драконы, на которых можно добраться до Западного царства богини Си ванму и ее эликсиров бессмертия. Не исключено, что рассказы Чжан Цяня о Западном крае укрепили готовность императора, разочаровавшегося в морских экспедициях на восток, искать бессмертия на западе, на вершине мифического Куньлуня (Юй Инши, 1964–1965, с. 97–98; Уэйли А., 1955, с. 95—103).

К акциям, направленным на обретение бессмертия, принятым У-ди, следует также отнести поощрение занятий Ли Шао-цзюня алхимией, поощрение поклонения духам, строительство двух залов для встречи с бессмертными и совершение (подобна Цинь Ши-хуану) жертвоприношений фэн-шань, цель которых в данном контексте далеко выходила за конфуцианские рамки. Характерно, что Цинь Ши-хуан вообще не пригласил на жертвоприношение конфуцианцев; не исключено, что ему ассистировали фан ши; этому примеру последовал и У-ди, даже усиливший даосско-магический антураж жертвоприношений.

У-ди вошел в историю даосизма как император-маг, что отразилось в поздних его “эзотерических жизнеописаниях” (нэй чжуань) и оккультном предании (см. Пурпурная яшма, 1980, с. 44–84; Скиппер К. М., 1965). Покровительство даосам и магам процветало и при дворах удельных князей. Достаточно вспомнить Лю Аня, царя Хуайнани, собравшего при своем дворе “клиентов” (кэ) из даосов и магов, плодом деятельности которых явился трактат “Хуайнань-цзы” (см.: Померанцева Л. Е., 1979), и стяжавшего себе репутацию казненного мятежника (казнен в 122 г. до н. э.), с одной стороны, и мудреца, обретшего бессмертие и вознесшегося со всем семейством и домашними животными, – с другой (Померанцева Л. Е. г 1970).

В связи с вышесказанным следует отметить, что культ бессмертия и формирующийся даосизм в целом оказывали сильное влияние на двор и опосредованно – на его политику, чему способствовала популярная при Хань доктрина “Хуан-Лао”, связанная с традицией “фан ши”, учением “Дао-дэ”, натурфилософией “инь-ян цзя” и “у син цзя”, верой в “шэнь сяней”, с одной стороны, и с философией легизма – с другой. Следовательно, даосизм был активной политической силой.

Что касается характера бессмертия, взыскуемого монархами и их приближенными, то это, безусловно, тип мирского бессмертия, понимаемого как продление жизни. В связи с этим “обмирщается” и образ “сяня”, а само бессмертие рассматривается как состояние, достижимое механически за счет приема эликсиров без какой-либо этической и медитативной подготовки, что в целом характерно для “придворного даосизма” вообще. Однако при Хань подобного рода идеи получили весьма большое распространение и за пределами двора, что обнаруживает достаточно широкую социальную базу веры в бессмертие и бессмертных.

Что касается конфуцианцев и вообще представителей интеллектуальной элиты ханьского общества, то их отношение к даосизму и вере в бессмертие в целом было скептическим. Так, Ян Сюн (53 г. до н. э. – 18 г. н. э.) категорически заявлял, что бессмертия не существует и смерть неизбежна (Ян Сюн, 1954. Фа янь, гл. 12, с. 39–40). Ему принадлежит также знаменитая сентенция, опровергнуть которую пытались многие поколения даосов: “Раз есть рождение, непременно должна быть смерть. Раз есть начало, непременно должен быть конец. Таково Дао самоестественности” (Ян Сюй, 1954. Фа янь, с. 40).

Его современник Хуань Тань считал, что утверждение, что бессмертию можно научиться, является пустой болтовней магов: “Пути бессмертия вовсе нет; его создали любители чудесного”. Впрочем, в его взглядах есть известная непоследовательность. В частности, в молодости он написал оду, воспевающую бессмертных Ван Цяо и Чисун-цзы. Однако она, возможно, была лишь данью придворному этикету, поскольку была написана по поводу посещения императором Чэн-ди дворца Цзилингун, построенного У-ди в честь этих двух бессмертных.

Другие высказывания Хуань Таня, допускающие возможность бессмертия, возможно, являются лишь вкраплениями в текст его фрагментарно сохранившегося труда “Синь юй” цитатами из других текстов (см. Покора Т., 1963). Знаменитый скептик Ван Чун посвятил критике учения о бессмертии главу “Весов суждений” (Лунь хэн). Он же объяснял веру в бессмертие наличием долгожителей, на которых простые люди смотрели как на “сяней” (Ван Чун, 1954. “Лунь хэн”, гл. 24 “Дао сюй”, с. 67–74; Юй Инши, 1964–1965, с. 111).

Что касается императорского двора, то с императором У-ди отнюдь не ушли поиски бессмертия. Так, император Хуань-ди (73–49 гг. до н. э.) повелел знаменитому Лю Сяну верифицировать алхимические рецепты хуайнаньского Лю Аня. Позднее веру в бессмертие обнаруживали Ван Ман и ряд позднеханьских монархов, прежде всего Хуань-ди (147–167 гг. н. э.), поклонявшийся Лао-цзы и Будде и искавший физического бессмертия. Он организовал жертвоприношение Лао-цзы в его родном уезде Кусянь и сам совершил аналогичное действо во дворце.

Позднеханьские “удельные цари” зачастую продолжали традиции хуайнаньского Лю Аня. Так, в 70 г. чуский царь Ин был обвинен в связи с магами Ван Пином и Янь Чжуном и подготовке к мятежу. Братья царя также занимались магией и разделяли его религиозные взгляды (Юй Инши, с. 117). В 147 г. цинхэский царь Суань получил поддержку лидера “мятежа колдунов” (яо цзэй) Лю Ю в своей попытке сесть на императорский престол. Вышеупомянутый Янь Чжун также склонял к мятежу Цинаньского царя Кана. Перед самым крушением империи Хань в 173 г. чэньский царь Лун был обвинен в совершении жертвоприношений (совместно со своим канцлером Вэй Инем) Небесному богу Хуан Лао-цзюню. Возможно, что царь Лун был близок с одной из мятежных сект, родственных “Тай пин дао” и культивировавших почитание Лао-цзюня как мессию-избавителя, устанавливающего “царство великого равенства” (тайпин) (см. Юй Инши, 1964–1965, с. 117; Нго Ван Суэт, 1976, с. 67—148).

Юй Инши (Юй Инши, 1964–1965, с. 121–122) приводит интересную таблицу, отражающую популярность идей бессмертия в ханьской ономастике. Среди имен II–I вв. до н. э. лидируют такие имена, как Шоу– (долголетие), Яныноу (продление долголетия), Чаншоу (длительное долголетие), а также и другие имена, связанные с идеей долголетия и продления жизни (Ишоу, Шаншоу, Яньнянь, Чаншэн), причем их носители происходили из различных частей страны и всех слоев общества, что показывает широкое распространение даосских представлений в ханьском обществе.

В целом период Ранней Хань был очень важен для становления даосизма, так как: 1) продолжалась и подходила к завершению консолидация тех идейных течений, которые составили ядро даосской идеологии, правда, этот процесс еще не был завершен, о чем свидетельствует рубрикация “Хань шу и вэнь чжи”, где наряду с рубрикой “дао цзя” присутствует и завершающая этот библиографический трактат рубрика “шэнь сянь цзя”;

2) приобретают завершенность такие важнейшие доктрины, как учение о бессмертии и путях его обретения, – в частности, появляется даосская алхимия с ее идеей аурифакции (златоделия), о чем свидетельствуют опыты Ли Шаоцзюня около 134 г. до н. э. (см. Масперо А., 1950, с. 89–90);

3) появляются первые и весьма авторитетные для традиции комментарии к центральным даосским текстам (комментарий Хэшангуна к “Дао-дэ цзину”) и создаются фундаментальные эклектические, но с преобладающей даосской тенденцией трактаты, синтезирующие идеи школы “Дао-дэ” и активно ассимилирующие южную традицию царств Чу, У и Юэ с их верованиями и мифами (“Хуайнань-цзы”);

4) на уровне философского дискурса утверждаются фундаментальные для последующей традиции концепции: инь-ян окончательно вытесняют конкурирующую оппозицию “твердое-мягкое” и отождествляются с модусами пневмы (ци), в свою очередь становящейся центральной категорией философии, утверждается концепция “изначальной пневмы” (юань ци), окончательно кристаллизуется учение о “первостихиях” (у сын) как фазах цикла инь-ян и утверждаются обозначаемые ими классификационные ряды – словом, после идейного многообразия Чжань-го китайская мысль вслед за государством обретает классическое единообразие, которому суждено в основных своих формах сохраняться в течение двух тысячелетий;

5) очерчиваются социальные функции (и формы функционирования в социуме)1 даосизма.

Следующий период (I–II вв.) – поистине поворотный пункт в истории даосизма, когда завершается формирование всех его структурных элементов и их функций, а сам даосизм вступает в эпоху институциализации, что знаменует окончание периода предыстории и начало собственно истории даосизма как национальной религии Китая.

3. Небесные наставники и даосская “церковь” (II–III вв.)

Начало следующего периода знаменует текст, в настоящее время известный как “Книга великого равенства” (Тайпин цзин). Датировка его достаточно сложна, однако в настоящее время можно утверждать, что основной корпус памятника относится к I–II вв. и представляет собой первый памятник собственно даосекой религии, содержащий имплицитно весь круг идей, развернутых последующей эволюцией даосизма. О раннем характере текста поэтому свидетельствует и его содержание (о датировке “Тайпин цзин” см.: Тан Юнтун, 1935, с. 1—32; Офути Ниндзи, 1941, с. 619–642; Оянаги Сигэта, 1934, с. 440–451; Фу Циньцзя, 1937, с. 54–75; Ван Мин, 1948, с. 375–384; Фукуи Кодзюн, 1952, с. 214–255; Кальтенмарк М., 1979, с. 19–52).

В “Дао цзане” “Тайпин цзин” присутствует в двух редакциях– “Тайпин цзин” в 57 главах (из 170 первоначальных) и поздняя танская компиляция Люйцю Фаньюаня “"Тайпин цзин" чао” (“Дао цзан”, т. 748–755; т. 746–747). Обнаруженный в Дуньхуане (по каталогу Стейна № 4226) текст, содержащий полное оглавление 170-главного “Тайпин цзина”, свидетельствует об идентичности канонического текста тому варианту, который существовал по крайней мере в VI в. Приписывается он Юй Цзи из Ланъе (совр. провинция Шаньдун). Однако этому варианту предшествовал исходный текст под названием “Тянь гуань ли бао юань тайпин цзин” (“Книга великого равенства, объемлющего Изначальное в соответствии с календарем, и посланная Небесным чиновником”), который был преподнесен императору Чэн-ди (32—7 гг. до н. э.) неким Гань Чжункэ из Ци. Гань Чжункэ заявил, что ее содержание было открыто ему божеством Красного семени (Чи Цзин-цзы), посланным Небесным императором для обновления мандата дома Хань (Зайдель А. К., 1969–1970, с. 217).

В 5 г. до н. э. ученики того же Гань Чжункэ убедили императора Ай-ди изменить девиз правления на Тай чу юань цзян и принять титул Провозглашающего святость императора великого равенства из рода Лю (Чэньшэн Лю тайпин хуан-ди), “дабы Хань еще раз обрела мандат Неба”. Но из-за ухудшения здоровья императора в том же году все нововведения были отменены (Зайдель А. К., 1969–1970, с. 218). Кроме всего прочего, данный случай свидетельствует о начале кризиса Ханьской империи, что вызвало разговоры о необходимости “обновления” мандата, однако роль осуществления идеала “тайпин”, (великое равенство-благоденствие) еще приписывается легитимисту монарху.

Не рассматривая подробно учение памятника, оговорим некоторые моменты, важные для исторического очерка. Во-первых, учение “Тайпин цзина” в целом связано отнюдь не с ересью сокрушивших Хань “Желтых повязок” (их учение “Тайпин дао”), а с ортодоксией “Небесных наставников”, учение которых текст предвосхищал. Во-вторых, идеи, подготовившие начало институциализации даосизма Чжан Даолином и его потомками уже в I в., носились в воздухе—в “Тайпин цзине” появляется фигура “Небесного наставника”, но пока еще в виде небесного божества, сообщающего свои откровения.

В-третьих, идеальное общество “Тайпин цзина” организовано иерархически (как и его персонология), а само понятие “тайпин” истолковывается как общество, в котором каждый человек находится на своем месте, обеспечивая оптимальное функционирование целого и свободную циркуляцию продуктов и товаров. Вместе с тем “Тайпин цзин” резко критикует частную собственность, что роднит данную интерпретацию “тайпин” с “Сюнь-цзы” (гл. 4) и “Люйши чунь-цю” (гл. 1: “Когда господствует общее, тогда в Поднебесной равенство-благоденствие” – “гун, цзэ Тянься пин”).

В-четвертых, в онтологии “Тайпин цзина” преобладает учение о Дао как источнике жизни, высшем животворящем начале: “Дао производит жизнь. Если Дао отсечено, то все сущее не сможет жить. Если все сущее не сможет жить, то в мире не останется никаких его видов, не останется ничего для воспроизведения. Если все сущее не будет рождать друг друга, тогда оно непременно погибнет” (Ван Мин, 1960, с. 701). Авторы “Тайпин цзина” резко выступают против практики убийства девочек, рассматривая это как ущемление прав Земли (кунь), с которой женщина как носитель инь корреспондирует (Ван Мин, 1960, с. 36). На этом же основаны резкие филиппики против целомудрия и воздержания, как нарушающих космический порядок, покоящийся на иерогамии инь-ян, вечном соитии Неба и Земли (Ван Мин, 1960, с. 37, с. 221). Не исключено, что эти инвективы направлены против только что появившегося в Китае буддизма с его монашеским идеалом.

В-пятых, относительно сотериологии “Тайпин цзин” стоит на традиционно даосских позициях, ратуя за максимальное продление жизни и обретение бессмертия. Принимается доктрина вознесения при жизни при условии совершения добрых дел и употребления эликсиров, рецепты которых Небо посылает достойным из своих хранилищ (Ван Мин, 1960, с. 138–139, с. 222–223; Юй Инши, 1964–1965, с. 112–114). С этой доктриной связано учение о воздаянии (бао) и “переноса вины” (чэн фу). Например, если кто-либо роет колодцы, повреждая тем “вены матери-земли”, или убивает новорожденных девочек, оскорбляя землю и мешая мужчинам иметь двух жен (одному ян соответствует двойное инь), то наказание может обрушиться на потомков преступников и их соседей (Ян Ляньшэн, 1957, с. 299). Идея воздаяния и наказания через сокращение срока жизни прошла через всю историю даосизма, получив развитие в “Баоиу-цзы”, “Тайшан ганьин пянь” и “Таблицах заслуг и проступков” (гун-ro гэ), усилившись под катализирующим воздействием буддийской доктрины кармы, сохранив, однако, связь с общинной идеологией ответственности потомков и соседей (об идеологии “Тайпин цзина” подробнее см.: Лейкин С. Ф., 1989, с. 106–121).

Учение “Тайпин цзина” было последней ступенью, предшествовавшей началу организационного оформления даосизма, первенцем чего явилась школа “Пути истинного единства” (чжж и дао), или “Пути Небесных наставников” (тяныии дао), – ханьские чиновники именовали ее также “Пять мер риса” (у доу ми дао), ибо для принятия ее учения необходимо было внести ритуальный взнос в пять мер риса. Основана она была в середине II в. полулегендарным Чжан Лином (Чжан Даолином).

Ее формирование связано с мифом о новом пришествии (синь чу) Лао-цзы в 145 г. и его откровением о новом миропорядке своему “наместнику” на земле Чжан Даолину. Согласно этому учению, вселенной управляют три пневмы (сань ци)– “Сокровенная” (сюань), “Изначальная” (юань) и “Первоначальная” (ши), которые порождают Небо, Землю и Воду (Скип-пер К. М., 1978, с. 374). Поскольку каждая из этих сфер управляется небесным чиновником, то и вся триада, возглавляющая “небесную бюрократию”, получила название “трех чиновников” (сань гуань). С их культом связаны три общинных праздника в начале (15-й день 1-го месяца), середине (15-й день 7-го месяца) и в последней трети года (15-й день 10-го месяца), называемые праздниками “трех начал” (сань юань). Принимается и цикл из 24-х пневм Солнечного года. Три временные стадии “трех начал” также соотносятся с головой, грудью и животом в человеческом теле; к частям и функциям тела привязаны и 24 пневмы в качестве космических энергий.

Ранняя организационная структура движения следовала тому же образцу. Ее возглавляли Три Наставника, или три поколения Небесных наставников, из рода Чжан, называвшиеся “тянь ши”, “сы ши” и “си ши”. Это были сам Чжан Даолин, его сын Чжан Хэн и его внук Чжан Лу (умер ок. 220 г.). Их титулы, однако, сохранились и позднее в традиции “Чжэн и дао”. Перед каждым крупным ритуалом происходит призывание Трех Наставников, и при медитации даос должен созерцать первых трех Небесных наставников, три поколения последующих на ставников (современного Небесного наставника, его отца и деда) и три поколения собственного учителя (см. Скиппер К. М., 1978, с. 375).

Эти три наставника управляли 24 округами (чжи) на территории современной провинции Сычуань, во главе каждого из них стоял “виночерпий” (цзи цзю) и 24 чиновника. Позднее все “чиновники Дао” (дао гуань) стали называться виночерпиями, а их глава получил титул “ду гун” (инспектор заслуг). В число 24 чиновников входило 12 мужчин и 12 женщин. В “Кодексе округов” (Чжидянь) говорится об этой организации: “24 округа, в каждом 24 чиновника, каждый имеет особые обязанности. Каждому принадлежат 240 армий из 2400 генералов, 24000 офицеров и 240000 солдат (имеются в виду служебные духи. – Е. Т.). Существует 24 мужчины и женщины чиновника и 24 мужских и женских обязанности, а также 24 мужских и женских пневмы” (Скиппер К. М., 1978, с. 375). 24 округа располагались на части Сычуани (Шу) и в южной части Шэньси (Ханьчжун). Их расположение соотносилось с местонахождением священных мест и почитаемых гор. Позднее число округов и “виночерпиев” увеличилось без нарушения, однако, исходной структуры.

Следует отметить совершенно уникальную роль женщин в движении “Небесных наставников” (о роли женского начала в даосизме см.: Торчинов Е. А., 1982, IV, с. 99—107). Мать Чжан Лу, внука Чжан Даолина, была видным священнослужителем при дворе Вэй; многие женщины сыграли важную роль и на более поздних этапах этого и других даосских движений (так, Вэй Хуацунь – матриарх школы Шанцин также была “виночерпием” “Небесных наставников”).

Даосские чиновники, помимо прочих обязанностей, хранили списки населения и взимали налоги в (том числе и знаменитые “5 доу риса”). Как считает Хоу Цзинлан (Хоу Цзинлан, 1975, с. 101), налог в “5 доу риса” в глазах верующих был залогом накопления сокровищ на небесах, в созвездиях “пяти ковшей” (у доу), главным из которых был Северный ковш (Большая Медведица, Бэй доу).

Идея “небесного сокровища” тесно связана с представлением об амулетах или талисманах (фу) как имеющих 2 части – земную и небесную. В сочетании “фу лу” “реестр” (лу) выступает как производное, “земное” от “фу”. Это учение находит дальнейшее развитие в доктрине “духовной драгоценности” (лин бао), причем “лин” (дух) выступает как небесная половина, а “бао” (драгоценность) – как земная. Адепт стремится к их единению и обретению совершенства (Андерсен П., 1980, с. 56–57; Кальтенмарк М., 1960, с. 559–588). В целом функции чиновников определялись как “действия ради преобразующего воздействия во имя Неба” (дай тянь син хуа – Скиппер К. М., 1978, с. 376).

Дети вступали в общину в возрасте семи лет. По этому случаю составлялся документ на их имя, гласивший: “Я изначально имел пневму (ци) Лао-цзюня в моем теле, но еще не был в состоянии отличить ее. Поэтому ныне я прибегаю к даосскому наставнику (имярек), дабы получить “Священный Реестр для чад одного Небесного военачальника” (Тай шай и цзян-цзюнь тун цзы лу – см.: Скиппер К. М., 1978, с. 376). Этот реестр (лу) содержал имена и атрибуты одного или нескольких божественных покровителей (“генералов”) и его подчиненных и солдат, т. е. вышеупомянутые “духовные армии” округов. Этих генералов и их армии якобы можно было вызвать заклинаниями и визуализацией (причем они рассматривались в качестве проекций сил повелевающей ими личности). Считалось, что они создаются из “трех пневм”, появившихся в процессе развертывания Дао, и ни в коем случае не являются духами умерших. “Небесные наставники” провозглашали почитание лишь “чистых прежденёбесных (сянь тянь) духов”, категорически запрещая популярные в народе культы “умерших героев” и духов мертвых.

Детей после данного посвящения называли “новичками реестра” (лу шэн), и они должны были выполнять 5 заповедей: “не убивать, не воровать, не прелюбодействовать, не пить вина и не лгать” (Скиппер К. М., 1978, с. 377). Они также должны были использовать “обретенные” духовные силы для помощи “Небесному наставнику” в лечении людей. Им запрещалось поклоняться предкам и домашним богам (за исключением особых дней) или частным образом молиться каким-либо иным божествам.

Следующая ступень посвящения (также для детей) связана с получением “Реестра десяти генералов”, знаменующего возрастание возможностей к созданию “покровителей” из пневмы своего тела и предполагающего увеличение числа соблюдаемых заповедей.

Взрослые проходят третье посвящение, приобретая реестр с именами 75 генералов, причем у мужчин и женщин реестры – отличаются. Женский реестр называется “Высшие духовные силы” (шан лин), а мужской – “Высшие бессмертные” (шан сянь) (см.: Чэнь Гофу, 1963, с. 353–355). При браке оба реестра комбинируются, составляя силы 150 духов, что является высшей ступенью посвящения для мирян. Женатые даосы называются “учениками истинного единства” (чжэн и ди-цзы) и должны следовать 72 заповедям (текст, перечисляющий их, ныне утерян), но ритуал соединения реестров можно реконструировать по тексту “Желтая книга, переводящая на берег спасения” (Хуан шу году и).

Следует отметить, что выражение “го ду” помимо религиозного значения имело еще значение брака (Скиппер К. М., 1978, с. 377). Не исключено, что обряд предполагал ритуальное соитие, приводившее в ужас буддийских аскетов IV–VI вв. Другое название обряда – “гармония пневм” (хэ ци), совершался он, видимо, вплоть до X в. (Скиппер К. М., 1978, с. 377).